« Открываться людям всегда трудно, но жизненно необходимо. Однажды ты можешь взорваться, если будешь что-то очень долго держать в себе, а это „взорваться“ будет суицидом. »
— Ты прав, я не привыкла видеть тебя такого, — Неред поникла, сильней вдавливаясь в воротник куртки. Она понимала, что сегодня будет слишком трогательный и переломный момент в их дружбе. Они оба сломают свою внешнюю оболочку, показывая всё то, что скрывалось под ней. Сломанные кости, раненая душа и еле дышащее сердце. Расскажут то бывалое, что происходило с ними, а потом их шрамы вновь разболятся. Опять они прочувствуют всю боль, всю горечь и печаль происходящего. Воспоминания будут драть их, как последнюю блядину с шоссе, отчего внутри будет ещё гаже, чем раньше. Как там говорится в пабликах с ванильными постами? Никто не умрёт девственником, жизнь поимеет всех? Верно, вроде бы так, и, блядь, какая же это хуевая истина. Вся эта гниль, всё это дерьмо трахнет абсолютно каждого, кто родился в этом мире. Никто не останется неприкосновенным, нетронутым и невинным, данное случится со всеми, поголовно дотронется ко всем. — И думаю, пора бы уже нам рассказать, почему на нашей Питерской улице до сих пор льёт дождь, — стараясь больше притулить ледяные руки к стаканчику горячего кофе. — Ты прикупил для меня носовые платочки? — даже здесь найдется ирония, ведь привыкший к по-жизненной маски сарказма человек не сможет скинуть её так быстро, чтобы было достаточно для того, чтобы открыться сразу. — Оу, нет, — Кашин, подавленный своей жизнью, сразу воспринимал всё всерьез и эти слова Лизы, сказанные в шутку, были восприняты в буквальном смысле. Ему было не до юмора, ему просто хотелось выговориться, чтобы накопленное за последний год вышло наружу, не терзая его внутренности. — Можно я закрою тебе глаза? — остановившись под одним из фонарей, он достал из кармана повязку. — Я хочу, чтобы это место осталось в секрете, — тихим и, быть может, каким-то провинившемся голосом произнёс Даня, подойдя ближе к Лизе. Она сглотнула ком в горле, непонимающее смотря на друга. Ей страшно, ведь мало что у него на уме, но с другой стороны, что может случиться? Это её друг, она доверяет ему. Осознавая, что это место может быть для него слишком личным, что он не хочет, чтобы та знала, как к нему пройти, она неуверенно кивнула головой. — Спасибо, — одевая ей на глаза ткань, сказал Данила и, справившись, взял её за руку. Тёплая ладонь парня крепко сжала её холодную руку. Она согревала не только кожу девушки, но и её душу. В такие моменты Неред находилась под куполом уюта. В такие моменты Неред любила Кашина, ведь именно он дарил ей счастье, которое так давно не посещало её жизнь. За последние дни, проведенные вместе с ним, Лиза переосмыслила многое. Всё в её жизни поменялось в корне, по щелчку пальцев и взмаху крёстной феи, из скромного бутона, она превратилась в маленький цветочек. Он — её Солнце, под лучами которого она раскрывается всё больше и больше. Он дарит ей крылья. — Аккуратней, не упади, — придерживая её за талию, Кашин вёл её по какой-то стройке, как ей показалось. Здесь было очень сыро, поэтому Лиза крепко вцепилась в куртку Дани, чтобы если уж лететь вниз в пизду по яблони, то лететь уж вдвоем. — Ещё чуть-чуть, — рыжий резко остановился и, осмотревшись вокруг, убедился в том, что всё в более-менее приличном виде. После минуты молчания, он стаскивает с лица девушки порядком надоевшую ей повязку. — Как-то так. — Ух, ну нихуя себе, — первое, что вылетело у Неред, когда она увидела то место, подготовленное другом. Это была какая-то стройка, на крыше которой расстилался весь Питер. На бетоне лежало несколько пледов, стояло немереное количество банок с пивом и еды. — Как же это, — русоволосая запнулась, потому что не знала, как выразить то, что она сейчас видит. На это не хватает слов, от этого перехватывает дыхание и просто разбегаются слова. Девять часов вечера. На улице темно. Крыша многоэтажной стройки. Весь Санкт-Петербург, как будто на ладони. Хороший собеседник. Приятная музыка. Душевные разговоры до рассвета. Под чёрным одеялом, на который ребенок рассыпал блёсточки и положил фонарик, живут люди. Свет этих блёсточек доходит до них тогда, когда они уже умирают. Свет этого фонарика умирает, когда наступает утро. На пододеяльник маленький мальчик уронил коробочку с переливающемся пайетками, которые светились. Неуклюжий ребенок создал красоту, которую сейчас называют ночью.«Время не лечит. Оно приводит к равнодушию. Оно убивает все то, что мы так любили. »
— Присаживайся, — садясь на плёд, Даня, схватив пиво, похлопал рукой возле себя. — Это, конечно, не романтик, но и у нас же с тобой не свидание, — сказал парень и протянул банку Лизе, секундой ранее открытую им. — Я помню, как только переехала сюда, в Питер, — начала Елизавета, усаживаясь рядом с другом. — Мне казалось, что это город возможностей, что здесь я найду себя. Я бродила по улицам целыми днями, восхищаясь архитектурой, восхищаясь людьми, которые здесь живут. По началу мне так и думалось, что будет всё точь-в-точь, как мне и хотелось. Что я устроюсь на работу, найду себе хорошего парня и друзей, забуду всё то, что было со мной в Чайковском, но судьба решила повернуться ко мне задницей. Я потерпела фиаско. Да, конечно, первые месяца так и было. Я устроилась в тот магазин, познакомилась с Дашей и Кириллом. Думала, что вот, и подруга, и возлюбленный, но все мои мечты разбились о скалы. Он тупо вытер об меня ноги, создав иллюзию любви и благополучия, а потом просто растоптал. Сломал. Разбил. Изменил. И так по кругу. Он бегал от меня к какой-то блядине, от блядины ко мне, и так постоянно. И так до сих пор. А я все ещё надеюсь, что он образумится, вернется ко мне, но он приходит ко мне лишь на некоторое время, а потом опять пропадает. Я не знаю, что с ним, как он, жив ли вообще. Под конец она чуть не захлёбывалась в собственным слезах. Больно. Больно. Больно. Забытое вновь вспомнили. Прошлое вновь пришло в настоящее. То, что так старательно хотели спрятать, нашли. То, что так долго заживало, опять начало кровоточить. Честно, Кашин уже начал жалеть, что затеял это, но ему ничего не оставалось, как просто выслушивать её: — Как у вас всё было? — спросил он, залпом выпивая чуть больше половины банки пива. — Я тогда сидела с Зарыковской в кафе. Мы болтали, смеялись и что-то обсуждали, как вдруг, к нам подлетает какой-то паренек и просит наши номера телефонов. Как сейчас помню, на нём была красная клетчатая рубашка, чёрные джинсы и кеды Nike, он так мило улыбался и на его щеках были ямочки. Его зеленые глаза так жизнерадостно горели, а его друзья смеялись на всё помещение, из-за чего их выгнали оттуда и ему тоже пришлось уйти. — на лице, сквозь слёзы, появилась улыбка с примесью горечи. — А через неделю он всё-таки позвонил мне, позвал гулять, а спустя полгода нашего общения, я поняла, что влюбилась в него по самое не хочу. Это было так странно для меня, ведь я никого и никогда так не любила, как его. Я не знаю, чем он так привлёк меня, но я просто сходила с ума из-за него. Я настолько сильно его люблю, что готова сделать всё, чтобы он вернулся, я готова простить ему всё и начать всё заново, всё с чистого листа. Какая же я глупая, пиздец. — Не глупая, — возразил Даня, смотря на небо. — Это слепая любовь. Она — ебучая пелена на глазах, из-за которой ты нихера не видишь. Ты просто разрешаешь делать с собой всё, что в голову придёт. Тебе плевать, когда об тебя вытирают ноги, когда рвут на клочья сердце, когда плюют в душу. Тебе просто похуй. Ты просто любишь этого человека и, блядь, хоть убей, ты готов пойти ради него на всё, на самое сумасшедшее и больное. Так устроенно, либо тебя, либо ты, — на пол летят две банки из-под пива. Лиза выпила практически залпом, чтобы её хоть как-то убило. — А ещё, я хуев алкоголик, — добавила она, открывая рюкзак. — С появлением Кирилла в жизни, я начала бухать, как блядина, — доставая из своего супер-ранца что-то покрепче, произнесла Неред. — Я девушка, а пью на уровне парней. Я много матерюсь, много бухаю и в моем доме срач, хоть я и люблю чистоту. Как бы я не старалась поменяться, у меня не получалось, мне не хватает силы воли и единственное, что я делаю — это ною о том, какая у меня блядская жизнь. Я ненавижу то, что ничего не могу поменять. Слишком трудно выкинуть всё, забыть и стереть из памяти. Я слабохарактерный человек. И это пиздец. — в её руках появилась бутылка Джека, которую она таскает уже чёрт пойми сколько, но никак не решается её выпить. — Я же говорю. Я не могу не пить, ибо это какая-то сранная зависимость. Прям, как Кирилл. Вредная привычка, въевшаяся мне, как сигаретный запах на одежде, — Неред протягивает бутылку Дане, чтобы тот открыл её. « — Тили-тили тесто, жених и невеста!» — говорила Даша, когда узнала, что они сошлись. « — Не реви, всё будет хорошо!» — говорила Даша, когда узнала, что они расстались. На самом деле, Зарыковская была яро против их отношений, ведь осознавала, что за человек Кирилл, какой он прогнивший ублюдок, но пойти против подруги она не могла. Она видела, как счастлива рядом с ним Лиза, как она улыбалась с ним, как светилась, и не хотела ломать ей это всё. Рушить, умалчивая о том, как видела, что он драл девчонку с соседского магазина, как он прижал её к стене и поклялся побить где-то в переулке, если та что-либо расскажет Лизе. Ей было больно каждый раз видеть подругу счастливой, зная, чем это закончится, и то, что в этом будет её вина. — Я наши отношения ассоциировала с кофе. Слишком идеальны для этого мира, но, сука, такие горькие на вкус, а потом остается осадок на дне, — Елизавета взяла ещё один плед, которые, между прочим, должна была брать, но не смогла. Раскрыв его полностью, она села ближе к Дане и накрыла их им, держа в руке один конец. — Держи, чтобы не сползло, — улыбнувшись, парень протянул ей алкоголь. Его не волновало, что есть ещё один плед, которым он мог укрыться, он просто сидел возле неё, согреваясь теплом её раненой души. — А мы познакомились в компании около двух лет назад. Мы тогда бухали и посреди самого мяса ко мне в дом вваливается два тела: Руслан и Лера. Честно, то я даже сначала её и не заметил, она была очень тихой и скромной, даже к бухлу не прикоснулась. Я не думал, что она сможет меня зацепить, потому что мы были дохуя разными. Спокойная, уравновешенная она и сумасшедший, бешеный я. Это ж, блядь, две не совместимые вещи. Первые полгода, когда она только начинала с нами гулять, я не считал её за часть нашей компании, просто шляется за нами, туда-сюда и домой, а потом, как-то мы с ней разговорились. Как оказалось, у нас с ней много тем для разговоров, так мы начали с ней хорошо общаться. Потом это переросло в дружбу, а потом, я втрескался в неё по уши. Я тянул время, а когда решился ей признаться, она сказала, что у неё появился парень, прям в тот день. Мы тогда сказали, что есть друг для друга сюрпризы и, когда встретились, решили, что скажем это на «раз, два, три». Вот только, она это сказала, а я промолчал. У меня тогда пропал дар речи, я просто впал в ступор. Я стоял ахуевший. — Ты ей признался в итоге? — Да, вот только спустя месяц, когда она поругалась со своим хахалем. Тогда мы начали встречаться, но вот я-то понимал, что это она из-за жалости ко мне, да и чтобы насолить этому уебку. Так наши псевдо-отношения прожили полтора месяца, а потом, Лера мне говорит, что не может обманывать себя и, в общем, она вернулась к нему, а мы остались друзьями. Мы общались, как и раньше, но вот я влюблялся в неё всё больше и больше. Когда она смеялась, у меня сносило крышу всё больше. Это из симпатии переросло в любовь. Я люблю её пиздец как. — А как она выглядит? — поинтересовалась Лиза, кладя голову на плечо друга. — Она — земное солнце, Лиз, — вспоминая, как выглядит возлюбленная, он закрыл глаза. — Маленькая, низенькая девочка, которую я боюсь сломать. Большие серые глаза, пепельные волосы и милая улыбка. Она постоянно рисует себе стрелки. Это нормально так сильно любить кого-то? Нездоровая хуйня. — Знаешь, теперь я понимаю, что нас тобой связало, Дань, — сказала она, делая около пяти глотков виски, морщась из-за него. — У нас обоих истории о неразделенной любви, которая вряд ли когда-то перейдет во взаимную. Нам вдвоем намного легче будет выдержать, нежели по одиночке, — обвивая парня руками, она заключает его в своих объятьях, утыкаясь лицом в плечо. — Я люблю тебя, Даниссимо, ты для меня, как старший брат, — промямлила девушка, вдыхая полной грудью аромат кофты парня. — Моя любимая, маленькая сестрёнка, — целуя подругу в макушку, он приобнял её за плечи. — Я сейчас вряд ли вспомню, с кем так говорил, кому мог так открыться. Я с родителями, за всю жизнь, ни единого раза с ними так не говорил, а тебе я смог открыться всего за месяц общения. Я всегда буду поражаться этому, хотя, я никогда не находил общего языка с родителями. Мы были по отдельности, они просто содержали меня. У нас никогда не было семейных разговоров за ужином, да и вообще, мы никогда не ужинали вместе, в принципе, как и завтракали, как и обедали. У них просто была цель вырастить меня и скинуть с себя этот балласт, не больше. — Моя мать алкоголичка, а отец не выдержал и ушёл от неё, когда мне было пять. Он хотел забрать меня, но суд решил, что мне лучше жить с матерью. Дома был постоянный бедлам, стоял запах перегара вперемешку с дешевыми сигаретами и никогда не было еды. Мне приходилось не есть неделями, отчего я была похожа на анорексичку. Училась я хреново, из-за чего меня могли и выгнать из школы, но это дело постоянно решала мама подруги, которая меня иногда подкармливала. После окончания школы они уехали в Москву, а я сюда, в Питер. Первое время мне высылала деньги бабушка, а сейчас перебиваюсь сама. Я ненавижу эту жизнь и всё, что в ней происходит. Я не хочу быть похожей на свою мать, но сейчас, я прям литая она. — Ей, Лиззка, у тебя есть я, Даша и остальные ребята. Я никогда тебя не брошу, я буду с тобой до конца, потому что я твой друг, а своих я не бросаю. Ты не сопьешься, как твоя мама, потому что на это есть сотни причин, одной из которых есть . Я знаю, что ты не любишь курить, поэтому это уже первое ваше отличие, да и я уверен, что она пьет по-хлеще тебя, а это уже два. Не находи то, что вас связывает, а ищи то, что вас разделяет. Ты сама выбираешь, быть тебе на неё похожей, или нет…