« Самое худшее, когда нужно ждать и не можешь ничего сделать. От этого можно сойти с ума.»
Чувствовать — значит, быть живым. Чувства — пули. Чувствовать — значит, быть с простреленным сердцем. Люди под пули. Он чувствовал то, что незнакомо, а это — новый выстрел в израненное тело, раны которого неизлечимы. Они гноятся. Они болят. Они уничтожают. Из-за адской боли, явно не сравнимой с физической, хочется упасть на асфальт под дождём, смотря на серое небо и плача. Капли ливня смоют солёные слёзы. Никто не увидит слабости, никто не будет осуждать за то, что настоящее вырвалось и никто не смеет упрекнуть в том, что вся выдержка летит к чертям. Никого. Нигде. Никогда. Никого не слышно. Нигде не видно. Никогда не ощутимо. Душу неприятно кололо, когда дверь начали чуть ли не выбивать. В комнату, которую минут пять назад покинула Лиза, вошёл тот самый Кирилл. Удивленный и слегка замешанный парень хватает за руку русую и прижимает её к себе, якобы показывая, что она «его». Кашин же в это время готов был лопнуть от ревности, но, не подавая виду, он подходит к паре и, протянув руку возлюбленному подруги, произносит: « — Данила». После того, как Кирилл отвечает ему в ответ, он быстро хватает рюкзак и камеру, вылетая из комнаты. Всё это происходило так быстро и сумбурно, что этот момент не остался в памяти рыжего, но остался расплывчатым чёрным пятном на полотне ярких цветов. Бросаясь в глаза больше всего, они заставляли Даню чувствовать жгучую смесь ненависти и желания убить этого ублюдка, с которым Елизавета светилась. Когда он прижал её к себе, Кашин автоматически посмотрел в глаза Лизы. Они были счастливы, по-настоящему счастливы, они искрились и казалось, что в них горит целый лес. Это греет, но в эту же секунду разрывает душу на кусочки. Раз. Два. Три. Всё накопленное за неделю летит вниз, полностью перекрываясь тем, что происходит сейчас. — Лиз, я пошёл, спишемся или созвонимся, — крикнул парень, прекрасно понимая, что его слова даже не были услышаны, а что уж говорить о том, чтобы ему кто-то ответил. — Пока… — тихо и, скорее всего, уже для себя произнёс он, открывая квартиру изнутри. Звонкий смех Неред провожал его с квартиры, а её слова о том, что она скучала по нему, как лезвие ножа, настолько же колкие и неожиданные для него. — Глупая, — поправив лямку рюкзака, Кашин громко и злобно захлопывает дверь, ища в карманах телефон.« Топить горе в алкоголе. Так примитивно, и так действенно.»
— Ну что, Гридин, бухать ты там хотел? — ища в записной книжке номер Никиты, пробубнел Даня, спускаясь по лестнице. — Будет тебе бухать… « — Я не помнил, когда в последний раз вообще что-то ощущал по отношению к другим девушкам, помимо Леры. А сейчас, я даже не знаю, что происходит. Мне просто хочется быть рядом, притрагиваться к ней и смешить её. Мне нравится слышать её смех, я скучаю по ней в два раза больше, чем по любому другому человеку, с которым я знаком. Я обожаю, когда она в моих вещах. Маленькое и улыбающееся солнце. — мимолетная улыбка, которая сразу разбивается о айсберг. Он идёт ко дну, как Титаник. — Глупый Кашин, что с тобой, блядь, стало? Сопливая девчонка-подросток, у которой неразделенная любовь? Хватит! Хватит! Завязывай с этим пиздецом, пора возвращаться в прежнее русло, Данила, пора…» — Родина моя! — стоя перед заведением, именуемым как «1703», прокричал Кашин, смотря на дверь. — Настроение сейчас тупо хуярить водку залпом. Как же, сука, давно я не пил, твою мать, — оборачиваясь на подавленный смешок Юлика, Даня поднял одну бровь вверх. — Я тебя первым спою, Онешко, не улыбайся. Папочка здесь по-прежнему я, тебе не перепить меня, как бы ты не старался, — победно утерев нос брюнету, Данила получает подзатыльник от Руслана. — Нашёл, чем гордиться, умник, — произнёс Тушенцов, заходя в помещение. — Пошлите, алкота, пора печень пропивать, — вслед за ним проходит вся оставшаяся компания, что-то бурно обсуждая. Онешко всё старался доказать, что сможет взять реванш у Кашина и даже начал уговаривать рыжего на то, чтобы они сыграли в литр-болл (?). Гридин же закатывал глаза и томно вздыхал, иногда вставляя своё « — Заебал!», а Руслан просто шёл молча, хоть и хотел врезать Юлику за его неугомонную болтовню. Запах алкоголя моментально стёр в голове Дани лишние мысли, оставив одну, которая гласила ему о том, что ему срочно нужно выпить. Желание литрами вливать в себя всякую дрянь росли с каждой секундой, проведенной здесь. Нет изнуряющих чувств, которые, подобны плевку, пятнали и заставляли гадко себя чувствовать. Здесь только выпивка и ощущение полного отрыва и драйва. Быть может, рыжему сегодня повезёт и он уедет домой не один, а в компании какой-то симпатичной девушки. Знаете, как в типичных фильмах для подростков, милая и не трезвая девочка на ночь, чтобы забыть ту, которая медленно, но уверенно берет в плен сердце, которая влюбляет всё больше от одной лишь мысли о ней. — Сука, Данон, он уже реально затрахал всех, — не выдержал Кузьма, стукнув рукой по столу. — Сыграй ты уже с ним! Тебе-то похуй, а вот эта пидрила надеюсь уже запомнит, что не перепьет он тебя и наконец-то закроет свой рот, — наливая в две рюмки одинаковое количество водки, Никита протягивает одну Дане. — Только не говори, что он тебя не заебал и ты не будешь с ним пить, — возмущенно сведя брови, Гридин буквально впихивает в руку парню рюмку. — Ты ссыкуешь, Дань? — спросил Онешко, явно зная то, что это распалит азарт в парне. Взять его «на слабо» всегда было довольно легко и именно этим сейчас и пользовался бородатый. — Неужели наш чемпион откажется, потому что боится меня? — сидя с ядовитой улыбкой на лице, Юлик берет посудину в руки и откидывается на спинку. — Так что? — Какая же ты свинота всё-таки, ебучий ты Юлик, — недовольно сказал Кашин. — Я хотел нормально набухаться, а не нахуяриться в говно в первые два часа нашего пребывания здесь, — прожигая в эдаком сопернике дыру, Даня взял рюмку, не отводя от Онешко взгляда. — Ну погнали, аутсайдер несчастный.Раз.
— Что ты чувствуешь? — Ничего.
Два.
— Всё по-прежнему? — Скорее всего, я в замешательстве и не понимаю, какого хрена происходит.
Три.
— Чье имя вертится на твоём языке? — Лиза Неред.
Четыре.
— Ты помнишь, кто она? — Да. Из-за неё это всё и творится.
Пять.
— Что ты чувствуешь? — Жжение. Я сгораю?
Шесть.
— Из-за неё внутри горит? — На половину. Во мне бушует градус водки, а он, как масло в огонь, заставляет разгораться ещё больше.
Семь.
— Где она? — В сердце, надёжно спрятана, как и чувства к ней.
Восемь.
— Ты останешься быть влюблённым в неё, когда протрезвеешь? — Я буду отрицать это, но, наверное, да.
Девять.
— Ты продолжаешь пить, почему? — Я не могу остановиться. Я должен затопить свои мысли, но вы всё ещё здесь.
Десять.
— Что ты чувствуешь? — Боль.
— Как и ожидалось, Юлик проёбан, — смотря на смеющегося с этикетки Юлика, подытожил Тушенцов, наполняя свою рюмку водкой. — Какой же он, блядь, долбоеб, — залпом выпивая алкоголь, Руслан слегка кривиться. — Уникум ебучий. — Знаешь, Руслан, уж лучше так, чем будет мозги затрахивать, — замолчав, Кузьма взглянул на Онешко и, уже не считанный раз закатив глаза, тяжело вздыхает. — Надеюсь, этот балбес усвоил этот урок раз и навсегда. Хотя странно, его так быстро унесло. — Никит, его или разносит в зюзю за полчаса и от нескольких рюмок, или он колдырит как сука и ему на поебать, третьего не надо, — отвечает Даня, стараясь отвлечься от дурных мыслей. — Ну чего, бля, за меня, потому что я уже в невьебенно заёбистый раз утираю нос Юлику!..