Как убить любовь?

«Забывайся и пьянствуй, маленькая и влюбленная девочка!»

      Пятая бутылка тёмного пива, выпитая подряд за последний час, летит в забитый до верху мусорный пакет. Как это бывает обычно, девушка вогнала себя в дичайшую депрессию, уйдя в запой, который затянулся уже на неопределенный срок. Лиза не знает, какой день или даже неделю, она пьет, какая дата сейчас в календаре и вообще, который час за окном. Все окна закрыты, свет по всей квартире выключен и единственное, где есть хоть какое-то освещение — комната Елизаветы, которую скромно одаривала светом маленькая лампа, лежащая на столе. На неубранном, чем-то забитом столе, который она разгромила первым делом, вернувшись в город. На рабочем фоне первого монитора стоят улыбающийся Даня и она сама, которые крепко обнимают друг друга, на втором — вся их компания, а на переднем фоне — они. Везде они рядом, вдвоем и вместе, на этой фотографии они держались за руки, подняв их вверх, а на третьей — все ребята показывают факи, а на их лицах играет счастье.        Всё это слишком беззаботно и настолько больно, что все предметы просто летели в стену, на пол, а потом с грохотом куда-то приземлялись. Тогда по щекам Неред текли слёзы градом, дорожкой скатываясь по щекам, а конечной станцией были или деревянный стол, или худи девушки. Внутри она разбилась, как фарфоровая кукла, чьи части не склеить вновь и всё, что оставалось делать — выкинуть её на помойку. Она дня три точно лежала на кровати, вставая с неё из-за нужды, или пустыни во рту, и ревела, просто ревела, как последняя сука, даже тогда, когда её веки тяжелели, глаза смыкались, и девушка проваливалась в мир Морфея. Лиза просыпалась с засохшими, неприятно стягивающими кожу дорожками на щеках, а потом опять, смотрела в закрытые шторы, не пропускающие свет в комнату, и просто плакала.        — Какая же ты жалкая, — вытирая слёзы, говорила она себе, лежа под тёплым одеялом, которые согревал её тело, но, увы, никак не душу. Пустые глаза, как у куклы, такие же безжизненные, будто потеряли свой цвет, а сама Неред — смысл жизни, они просто метались по комнате, ища себе укромный уголок, они просто болели.        — Пиздец, — видя своё отражение в зеркале, Лиза дотрагивалась к выпирающим скулам и черным мешкам под глазами. Перед ней был совершенно другой человек, он нездоровый, бледный и, казалось бы, совсем поехавший с катушек. Это уже не она, уже не та жизнерадостная Лиззка Неред, которая всегда была душой любой компании, теперь это, что есть самый настоящий, ходячий труп, живой снаружи, но мертвый внутри. Девушка начала гнить душевно, отчего даже кошки не скреблись, просто на просто передохли все там от такого обилия дерьма в её жизни.       Вещи, которые и без этого были слегка великоваты на девушку, теперь вовсе на ней висели. Дрожащими руками, как у наркомана, у которого ломка, Лиза надевала их на себя, чтобы сходить в магазин. За едой, как думала она сначала, но потом в её руке появилось несколько банок тёмного пива, которое они так любили пить, гуляя по Санкт-Петербургу. Этого хватило от силы на полдня, а Неред сидела и жалела, что не взяла больше, или хотя бы чего-нибудь по-крепче.        Ближе к ночи, когда ей надоело смотреть сериал, который был лишь фоном для её раздумий, в холодильнике появилось немного еды, а в её комнате — алкоголь. Два пакета, которые стояли на полу, были выпиты девушкой за ночь, которую она провела, сидя перед экраном монитора и втыкая в одну точку, полностью уйдя в себя.        Лиза, когда приходила в себя, никогда не помнила, что именно творилось в её голове во время таких пробелов, единственное, что присутствовало после такого — это бесчисленное количество плевков в душе и такое ощущение грязи по всему телу, будто её руки по локоть в крови. Складывалось ощущение, что ей нагадили в душу, влили туда тонну мусора и закупорили так, будто какие-то бочки, оставив всё это гнить там. Весь этот противный запах, ощущение неприятной липкости и вязкости заставляло дергаться. Отвращение к себе. Лиза ненавидела себя. Свою жизнь. Ненавидела всё, что связано с ней, а больше всего — Кашина.

« Виноваты все, но не ты.»

       Сидя на кафеле кухни, Неред держала в руках Джек. Так предсказуемо, она напивалась каждый божий день, а на утро убеждала себя в том, что это был последний раз, но всё заканчивалось так, как и обычно, — пьянством. Лиза выпивала, выпивала, заливала в себя алкоголь, а потом рыдала, говоря себе о том, насколько ущербна и противна. Ни с того, ни с сего, ей показалось, что всему виной — Даня, ведь именно из-за него это всё и случилось, да и он сам ушёл из её жизни, уехав в этот треклятый тур. Девушке хотелось врезать ему так, сколько было у неё сил, а сил у неё нет совершенно. Всё, что она могла сделать — это упасть на него, разрыдавшись и хриплым голосом крича ему о том, как сильно она его ненавидит.

Но глупая Лиза так и не поняла, что её ненависть — это её любовь.

Но глупая Лиза так и не поняла, что чем сильней она ненавидит — тем сильней любит.

      — Сука! — кричит она, скидывая стоящую на столе тарелку. — Ебучий Кашин! — смотря на уведомления в телефоне, Неред приходит в ярость. — Да пошёл ты нахуй! — закрывая лицо руками, Лиза громко всхлипывает, хватая пальцами осколок. — Чтобы тебя там выебали, в твоем туре, блядь! — сжимая острый предмет в ладошке, девушка и не замечает крови, стекающей по руке. Она капает на пол, пятная белый кафель, образовывает кляксы, которые напоминают ей, что её сердце в ранах.        Елизавета лежит на кровати, смотря в потолок. Надоевший, как и её квартира, в которой, кажется, нет для неё места. Нигде для неё нет места. Нет дома. Нет уютного места, где можно поселиться, где будет счастье и радость, любовь и доброта.

Но глупая Лиза не знала, что поселилась в сердце лучшего друга.

       Ей уже всё сидело в печенках. Алкоголь, стены, мебель, воздух и она сама. Она устала от самой себя, от этих черных мешков под глазами и бледного цвета кожи. Всё казалось таким серым и безжизненным, будто эти стены никогда не слышали смеха, не видели счастья и не чувствовали любви. Будто всё, что было между ними — это ничего, обыкновенное ничего и полноценный ноль. За порог этой квартиры никогда не ступала нога Дани Кашина, который сейчас, как надоедливая заноза, застряла в её голове, которого она любит ненавидит. Она была бы очень рада, если он не появлялся в её жизни, никогда не смешил её, не засыпал с ней в обнимку, не гулял по парку с пивом и не ухаживал, когда она заболеет. Она была бы рада, если бы он был тут забыл о ней навсегда, чтобы больше не появлялся.       — Ой, ему интересно, что со мной! — возмутилась пьяная Лиза, смотря на оповещение, которое маячило на экране около минуты, а потом появились ещё несколько. Девушка смотрела на телефон несколько секунд, а потом опять разрыдалась, это был, наверное, раз пятый за эти пол дня. Она уже морально убита, её раздавили, сердце сожгли, развеяв по ветру пеплом, а душу разбили, что теперь не создать, — её больше нет. Ни Елизаветы, ни сердца, ни души. Нет ничего, кроме ходячего тела, у которого видны ребра, черные мешки, словно у панды, под красными глазами и тотального опьянения в голове. Неред пьяная и вряд ли вспомнит, когда была трезвой. Уснула — пьяная, проснулась — всё по-старому.       Затуманенный разум размывал всё перед глазами, поэтому следующие сообщение Данилы девушка уже не смогла прочитать. Она просто уставилась в мигающий экран, вслушиваясь в звуки приходящих уведомлений. Он бил по ушам, заставляя голову ещё больше болеть, и жутко раздражал, отчего Лизу дёргало каждый раз. Спустя пять минут Неред вовсе выключила телефон, полностью абстрагировавшись ото всех. Ни Юлик, ни Кузьма, ни Руслан и никто другой не слышали о ней никакой вести, просто пустота, будто такого человека, как Неред Елизавета Романовна не существовал и вовсе. Её не было, нет и не будет, она не общалась с ними, не была их подругой и они не виделись. Значок «online» уже давным давно не появлялся возле её имени в социальных сетях, она не открывала дверь в квартиру и не было ничего, что могло рассказать друзьям о том, что она жива. Единственное, что успокаивало их — это то, что соседи говорили им, что Лиза иногда выходит из своего убежища, вот только, вид у неё неладный.        Сначала они пытались её подкараулить, но потом руки опустились, когда на четвертый день их ожиданий Неред так и не появилась. Ребята просто оставили надежды, ушли и оставили её одну, как она и хотела, написав в общей беседе: « — Я в запой. Оставьте одну. Пока.». Естественно, они и писали ей миллионы сообщений, звонили по пятьсот раз на день, но всё без каких-либо прогрессов — она обрезала все связи под корень, что и подобраться нельзя.        А всё это время по её щекам лились слезы, которые ей, как казалось, уже давным давно выплакала, но они всё равно берутся, стекая по щекам. Её глаза красные и болят так, что иногда она даже уснуть не могла, будь в слегка протрезвевшем состоянии.

« Рано или поздно, всё становится на круги своя.»

       — Блядь, — пересматривая полароидные фотографии, Лиза натыкается на её самую любимую, она и Даня на какой-то гулянке, стоящие на улице. Он стоит с сигаретой во рту, а она обнимает его, улыбаясь во все тридцать два зуба. Как же ей хотелось вернуть то время, вернуть их осень, их счастье и любовь. — Кашин. Как же я по тебе скучаю, знал бы ты. Как мне тошно смотреть на наши фотографии, видеть наши счастливые лица и вспоминать, как нам было хорошо. Я помню, как мы обнимались, как дурачились. У меня душа и сердце сжимаются, мне хуево, а ты так далеко. Тебя нет рядом, хотя ты обещал, что всегда будешь рядом, что всегда придешь, когда у меня будет пиздец, но ты в другом городе, где-то выступаешь. Ты счастливый. А знаешь что? Я только сейчас поняла, что в один из тех дней, когда я болела, я проснулась и посмотрела на тебя не так, как на лучшего друга. Это был… — она замолчала, удостоверяясь в своих решениях самой себе. Признаться себе было так трудно, что девушка просидела так минут десять, стараясь выдать из тебя то, что так давно отрицала.

Ей было страшно это принимать. Правда — это всегда страшно.

       — Был влюблённый взгляд… — и опять навзрыд. Просто до такого, что она начинает задыхаться, биться в истерике и кричать.        Она любила его. Любила его чистой любовью, по-настоящему искренне и всем сердцем. Но глупая Лиза поняла это только сейчас, когда желание расшибиться в лепёшку достигает апогея. Ей непонятно, что она до сих пор делает в этом мире, что её держит и почему её не нашли в красной ванне, или расшибленной всмятку у подъезда на асфальте, или повешенной. Да что угодно, она не понимала, почему живет телом, хотя душой давно мертва.

Любовь. Если попытаться разобраться в этом слове, то можно понять, что это — чистой воды самоубийство. Практически тоже самое, что и лезвие, примкнутое к запястью, или веревка, обмотанная на шее крепким узлом. Она убивает тебя не хуже, чем ранее перечисленное, а может, даже ещё пуще. Уничтожает морально, так медленно и невыносимо больно, пожирая абсолютно всё, что было внутри. И от не знания того, как убить любовь, просто погибаешь…