В самое сердце

      — Андрей, стой! — послышалось где-то позади пыхтение Ивана Ильиневича. — Мне за тобой не угнаться!       Ванька трусцой подбегал к биатлонисту, светясь в темноте из-за своей дико яркой оранжевой куртки, фосфоресцирующей в свете редких фонарей. Расторгуев стал бежать медленнее, давая возможность медику себя догнать.       — Быстро же ты бегать разучился, — проговорил биатлонист. — А ведь когда-то спортом занимался.       — Ладно тебе, — беззлобно отмахнулся парень. — Когда это было! Сейчас я уже старенький стал…       — Слышал бы тебя Бьорндален, — усмехнулся Расторгуев. — Или Брицис.       — Что делаешь? — спросил Ванька, пытаясь справиться с лёгкой одышкой.       — Бегаю, — ответил Андрей. Странно, почему Иван задал этот вопрос, ведь и так понятно, что он тут не рыбу ловит.       — Снимаешь напряжение на ночь глядя? Ладно-ладно. Я пошутил, ничего личного, — затараторил медик, не дожидаясь реакции. — Я же помню, что ты ходил на каратэ…       — На дзюдо, — поправил его Расторгуев.       — Это не важно.       — Не скажи, — возразил Андрей. — Разница есть. В каратэ, например…       — Не занудствуй, — поморщился Ванька и остановился. — Давай не будем бежать. Мне поговорить надо.       — О чём?       — О тебе, конечно. Во-первых, претензии относительно моего проигранного из-за твоей стрельбы спора снимаются. Потому как спор и не проигран вовсе, — Ильиневич сделал кислое выражение лица, вспомнив стрельбу сестры. — А во-вторых… ты как вообще?       — Нормально, — пожал плечами биатлет.       — Мне-то не ври, — пробурчал Иван. — Я же вижу, что ты переживаешь из-за проваленного второго рубежа. Да, проблемы со здоровьем, с сервисом, со стрельбой, наконец! С деньгами, со спонсорами, с персоналом…       — Вань… — попытался остановить поток сознания медика Расторгуев.       — Нет, дослушай! Да, эти проблемы есть, и никуда не денутся…       — Обнадёжил, — саркастично отозвался Андрей.       — Я не то имел в виду, — Ильиневич понял, что перегнул палку. — Конечно, идеальных условий ты от латышской федерации не дождёшься. Не стоит отчаиваться и грузить себя мыслями о неоправданных надеждах! Да, ты в большинстве гонок мог бы быть в призах, если б не промахи. Но промахи есть, и тоже никуда не исчезнут…       — Вань, да ты мастер спортивной психологии! — Расторгуев всё ещё казался невозмутимым, однако его прибалтийское терпение медленно, но верно подходило к концу.       — Я хотел сказать, что не стоит всё время вспоминать о прошлых промахах! Они уже никуда не денутся. Надо жить настоящим и думать о будущем! Вот ты думаешь о будущем? А надо! Сможешь ли ты до седых волос бегать, как Брицис? Да даже он делал перерыв и вернулся потому, что в Латвии больше нет нормальных биатлонистов, способных выиграть у него конкуренцию. И при этом он не зацикливается исключительно на биатлоне! Вон, несколько лет назад на Диане Расимовичюте женился. А у них разница в возрасте больше чем у Домрачевой с Бьорндаленом…       — Ты, кажется, что-то про стрельбу говорил, — напомнил Расторгуев, от которого не ускользнул переход Ваньки на личные темы.       — Да, так о чём это я? — медик сбился с мысли. — В общем, не занимайся самокритикой сверх меры! Лучше подумай о чём-нибудь другом, отвлекись. Я вообще от вас до сих пор не сбежал только потому, что за тебя переживаю, за мазилу эдакую!       — Ну, я польщён, — ровным тоном отозвался Андрей. — Это вся информация, которую ты хотел до меня донести? Тогда я, пожалуй, пойду.       — Сухарь ты! — безаппеляционно заявил Ванька, догоняя направившегося к отелю биатлониста. — Льдина латвийская! Я тут распинаюсь, а он!.. Знаешь, на твою стрельбу смотреть уже нервов не хватает. Надо тебе реально как-то отвлечься от всего этого. Найти себе кого-нибудь, к примеру.       — Приставучий ты какой-то психолог, — недовольно проговорил Расторгуев.       — Андрей, да не сердись ты на меня! Я же от души! — Ваня состроил жалобную мордашку. — Добра тебе желаю!       Латвиец одарил медика скептическим взглядом. Ильиневич порылся в бездонном кармане куртки и выудил оттуда плитку шоколада в жёлтой обёртке.       — Это тебе, — он протянул её Андрею.       — Серьёзно? — удивился Расторгуев. Отдать кому-либо сладость для Ваньки было поступком просто неслыханной щедрости! Обычно он их ото всех отбирал и уминал за обе щёки.       — Бери, не отравлю, — проговорил Ильиневич. Заметив, что латвиец недоверчиво поглядывает на шоколадку, Ванька добавил: — От чистого сердца. Расторгуев шоколад брать не спешил, и медик просто всучил плитку ему в руку.       — Я правда от чистого сердца.       Вымолвив последнюю фразу, Ильиневич поспешил скрыться в здании отеля.       Фраза про «чистое сердце» из уст рыжего медика не являлась значимым аргументом. Ванька любил всякие розыгрыши. Расторгуев задумчиво осмотрел плитку, подозрительно поблёскивающую обёрткой в свете фонарей. На ощупь шоколад как шоколад. Судя по датам, даже не просроченный. В правом верхнем углу упаковки находился красный овал с надписью «Freja». Скорее всего, фирма-изготовитель. Во всю плитку большими буквами красовалась горизонтальная надпись «Melkesjokolade». «Молочный шоколад, значит, — перевёл Андрей, хоть язык и не был ему знаком. — Ну, хоть не яд». Под надписью небольшим шрифтом было выведено загадочное: «Et lite stykke Norge». Первые слова Расторгуев не понял, но предположил, что Norge — это Норвегия. Над большой надписью была картинка с коровами, живописно жующими траву на фоне гор. С боку сиротливо примостились три куска шоколада. Вполне мирный пейзаж, не предвещающий никакого скрытого коварства. Андрей внимательно осмотрел упаковку на предмет внешних повреждений. Их не обнаружилось. Обёртку не вскрывали совершенно точно.       «Наверное, и правда от чистого сердца», — подумал Расторгуев. Мысли о том, что тут что-то не так постепенно отошли на второй план. В конце концов, у Ильиневича не было причин делать ему гадости. Вот только откуда у Ваньки норвежский шоколад?..       Утро началось приятней, чем того можно было ожидать. Птичка в лице Трифанова принесла весть о том, что Ильиневич берут на этап в Нове-Место. Илья из определённых источников узнал, что Юлианну спас этап в Эстерсунде и то, что она, несмотря на проваленный спринт, находилась на хороших позициях в тотале. Это была ещё не стопроцентная информация, но определённый оптимизм она внушала.       Возвращаясь в номер после утренней тренировки, Юлианна размышляла о том, почему её ещё не сослали на Кубок IBU. Учитывая отношение к ней тренерского штаба, это должны были сделать немедленно. Но нет! Ильиневич всё ещё находилась в основной сборной, что не могло её не радовать. А значит, впереди новые гонки, старты и борьба.       В холле биатлонистка натолкнулась на Дмитрия Губерниева, направлявшегося на завтрак. Тот улыбнулся ей во все тридцать два зуба.       — Здравствуйте, Дмитрий, — вежливо поздоровалась она, глядя на высоченного комментатора снизу вверх.       — Привет-привет, — отозвался мужчина. — Чего так официально, Юлианна? Просто Дима, и на «ты», главная надежда российского биатлона.       — Не попавшая в пасьют, — буркнула девушка, удивляясь своему внезапному превращению из мазилки-неудачницы в «главную надежду».       — Как и друг твой сердешный, — с улыбкой сказал комментатор.       — Кто? — Ильиневич решила, что ослышалась.       — Да ладно тебе! — улыбка Губерниева стала ещё хитрее. — Я понимаю, дело молодое. Сердце жаждет любви… да и тело тоже. Вы только не сильно режим нарушайте. Разочек пропустили преследование, и хватит. В Нове-Место пора будет результат показывать. А сегодня расслабитесь чуть-чуть. Дело молодое, — вновь повторил он.       Юлианна продолжала недоумённо хлопать глазами.       — Вы только коучам не спалитесь, — громко прошептал комментатор и добавил: — Он-то лидер сборной, а вот тебя наш доблестный тренерский штаб может и на IBU отправить. Так сказать, от греха подальше.       — Но я…       — Удачи!       Губерниев развернулся и пошёл в столовую, насвистывая какую-то песенку. Юлианна решила, что, похоже, биатлонный мир окончательно свихнулся на её личной жизни. Ильиневич стала подниматься по лестнице в номер, решив не забивать голову всякими пустяками. Мало ли что там Дмитрий имел в виду?..       Комментатор мысли спортсменки прочитать не мог. Да и не нужно ему это было. Губерниев считал имеющиеся в его распоряжении факты про Ильиневич вполне достоверными. Едва Дмитрий оказался на пороге столовой, он цепким взором выхватил из толпы Расторгуева, который только что заказал себе завтрак и сел за один из дальних столиков. Губерниев быстро преодолел расстояние и подсел к латвийцу.       — Я присяду? — спросил Дмитрий. Биатлонист кивнул, подумав, что вопрос комментатора несколько запоздал. Он всё равно уже опустился на стул. — Ну, здравствуй, Андрей. Как жизнь молодая?       — Нормально, — озадаченно произнёс Расторгуев, удивлённый столь неожиданному вниманию к его скромной персоне.       — Ага. Настрелял вчера по воробьям, как и подруга дней твоих суровых.       — Да, стрельба вчера не задалась, — сказал Андрей, пытаясь понять, кого же комментатор имел в виду. Может, Байбу? Странно. Она вчера хоть и заняла сорок пятое место, но ни разу не промахнулась!       — Ты главное девчонке голову не морочь. Успеете ещё с делами амурными, — наверное, выглядел Расторгуев очень уж удивлённо, раз Дмитрий продолжил: — Да-да, продолжайте блюсти тайну, напускать таинственность. У вас, кстати, хорошо получается! Вот, даже завтракаете по отдельности. Но можете не стараться, мы всё равно уже в курсе. А ещё вы синхронно так пропускаете пасьют. Совпадение? Не думаю! — заговорщицки усмехнулся Губерниев.       — О чём речь?       Комментатор театрально зааплодировал, невольно привлекая внимание сидящих неподалёку спортсменов к их столику.       — Браво, Андрей! По тебе плачут МХАТ и ГИТИС вместе взятые! Какая игра! Какое хладнокровие даже в безвыходной ситуации! Отрицание очевидного до последнего! Станиславский снимает шляпу! Только ты учти, — тихо продолжил Губерниев. — Мы своих не бросаем. Так что, если обидишь её, будет тебе… — Дмитрий судорожно вспоминал цитаты из творчества группы «Любэ». — …малина-ягода атас. В общем, ты понял. Ладно, — он поднялся со стула. — Приятного аппетита. И вперёд, к любовным свершениям!       Комментатор похлопал Андрея по плечу и направился за едой. Латвиец хмыкнул и с невозмутимым видом принялся завтракать. Очевидно, Губерниев его с кем-то перепутал.       — Чего это он? — удивлённо поинтересовался подошедший Даумантс Луса, глядя вслед «голосу российского биатлона».       — На солнце перегрелся, наверное, — проговорил Расторгуев.       Мужской пасьют особых сюрпризов любителям биатлона не преподнёс. В очередной раз убедительную победу одержал Мартен Фуркад, не оставив ни единого шанса соперникам. За второе место в финишном створе схлестнулись Шипулин и Свендсен. Эмиль вспомнил о былых финишных подвигах и на четыре десятые секунды опередил россиянина. Обладатель серебра спринта Йоханнес остался четвёртым из-за двух промахов на последней стрельбе. Пятым стал Симон Шемпп, а шестёрку замкнул бывший спортсмен сборной Германии — Михаэль Рёш, ныне представляющий Бельгию. Матвей Елисеев показал лучший результат в карьере и финишировал седьмым. Следом за ним в протоколе расположился Максим Цветков. Гараничев стал двадцать шестым, а Антон Бабиков — тридцать четвёртым. Все россияне попали в кубковые очки.       В женской гонке Дальмайер победила, Кайса стала второй, а замкнула тройку лидеров чешка Ева Пускарчикова, сенсационно опередившая на финише Мари Дорен Абер. Лучшая из россиянок, Екатерина Глазырина, стала двенадцатой. Татьяна Акимова заняла двадцатое место, Ольга Подчуфарова — двадцать девятое, а Светлана Слепцова — тридцать восьмое. До очков добрались все, но на призы шансов не было. Стреляли девушки хорошо, но время на лыжне оставляло желать лучшего.       — К Анькиному ходу бы стрельбу Нади Скардино, — задумчиво проговорил Ванька, поднимаясь по лестнице. — А к ходу Андрея — стрельбу Красимира Анева…       — «Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича…» — процитировал Гоголя шедший рядом Илья Трифанов. Не вспомнив окончания фразы, корреспондент закончил по-своему: — Авось, что-нибудь получилось бы. А так…       — А так у вас в России все девушки тихоходы-снайперы, — вздохнул Ванька. — Да и то не всегда.       — Ну, не прям тихоходы, — не согласился Илья. — Некоторые могут пробежать относительно неплохо. Но бегунков нет, это факт. Юлианна, конечно, выделяется ходом, вот только стрельба у неё не ахти.       — Да, — Иван мечтательно поднял глаза. — Научат систера стрелять — и тогда всем не поздоровится…       — Научат ли? — опустил его Трифанов с небес на землю. — Ларса Бергера норги так и не научили по мишеням попадать. Немцы с Гёсснер безрезультатно мучаются. У нас Слепов до сих пор по воробьям лупит. Да чего далеко ходить! У тебя живой пример в сборной — Расторгуев! Каждый год мимо медалей из-за промахов пролетает.       — У Андрея другая ситуация, — проговорил медик. — У него даже тренера по стрельбе нет. Они с Беркулисом некоторое время назад к Зиберту обращались, но особо долго не сотрудничали. У Клауса уже тогда были проблемы со здоровьем. А так… — Ванька махнул рукой. — Расторгуев стреляет, как умеет, я на валидоле за этой стрельбой смотрю, ну, а Интарс делает, что может. Кстати, в нашей сборной более-менее нормальная процентовка только у Байбы. Остальные стреляют не сильно лучше Андрея, к тому же, ещё и не бегут.       — Ладно, мой этаж, — остановился Трифанов и добавил: — Юлианне и Андрею привет.       — Светику тоже, — улыбнулся Иван и побежал к сестре, перескакивая через ступеньки.       В номере, к удивлению медика, никого не оказалось, и он был вынужден уйти ни с чем. Хотя очень хотелось прочитать сестрице нравоучительную лекцию на тему вчерашних промахов. Интересно, где её носит? Уже вечер на дворе…       — Ванечка! — окликнула его Байба Бендика, пока он спускался по лестнице в холл. Девушка поспешно сбежала по ступенькам за ним. — Андрея не видел?       — Видел. Вчера вечером, — Ильиневич вздохнул, вспомнив отданную Расторгуеву шоколадку. Эта незапланированная благотворительная акция до сих пор отзывалась лёгкой болью в сердце. Не то чтобы Ванька был жадиной. Просто очень любил сладкое, ещё с детства. Как медик он, разумеется, знал о вреде большого количества сладостей на здоровье. Но всё равно их ел. При этом, не поправлялся. Видно, у него с Юлианной нет предрасположенности к полноте. Правда, девицам в медицинском институте этого не объяснишь. Барышни, изнуряющие себя диетами, всегда с завистью поглядывали на Ильиневича, за раз запихивающего в себя по половине торта.       — А сегодня? — нетерпеливо спросила Байба и отвлекла Ивана от воспоминаний юности.       — Что? — медик потерял нить рассуждений.       — Андрея видел?       — Нет, а ты почему спрашиваешь? — ухмыльнулся он, спустившись в полупустой холл. Спортсмены, видимо, в большинстве своём уже разошлись по номерам. — Он же теперь твой сосед.       — Э-э… ну, да, — неуверенно вымолвила девушка. Андрей в номере так ни разу и не ночевал. Как и обещал, забрал вещи и куда-то переехал. — Просто что-то давно его не видно.       — Соскучилась? — спросил медик и лукаво подмигнул. — Как там у вас дела?       — Какие?       — Амурные, — Ванька игриво поиграл бровями. — Может, хоть ты меня в подробности посвятишь? А то Расторгуев молчит как рыба и старательно оберегает твою честь. Было у вас там чего?       — Нет, — вздохнула девушка. — Ничего не было. Не дошло у нас до этого.       — Эх, молодёжь! — с менторским видом вздохнул Иван. — Будь я на твоём месте, я бы…       — Ваня, ты чего? — удивилась Байба и шутливо погрозила рыжему пальцем. — Из твоих уст это сейчас очень странно прозвучало! Учти, Расторгуев мой!       — Да ладно, — Ванька понял, что его фраза вышла несколько двусмысленной. Это его ни капли не смутило. — Я на твоего Андрюшеньку не претендую. Да его попробуй тронь вообще! Как даст лыжей по башке! Мне такого счастья не надо…       — То есть, если бы не лыжа?.. — подняла светлые брови Байба, с недоверием поглядывая на медика.       — Не-не-не, ты чего? Я вообще не из этих… самых, — растерянно проговорил Иван, ища пути отступления от внезапно включившей собственницу Бендики. — Я Андрюшу только как друга воспринимаю… в смысле, Андрея, — исправился он под взором латышки, подозрительно сощурившейся при упоминании уменьшительной формы имени биатлониста. Заметив, что взгляд Бендики добрее не становится, Ильиневич добавил: — В смысле, Расторгуева. Я пойду, ладно? Он, думаю, сам к тебе придёт. Надо же ему где-то ночевать? А ты пока подожди, зачем искать его по всему отелю? — Иван болтал без умолку, медленно отступая к входной двери. — В общем, не скучай!       Медик прытко пробежал несколько метров и выбежал из здания гостиницы.       Неподалёку от деревянной площадки с вертикально стоящим сердцем, где обычно фотографировались биатлонисты и гуляли влюблённые парочки, сегодня было шумно. Праздник был у сборной Болгарии. Димитар Герджиков сделал предложение своей девушке Десиславе Стояновой. Место для столь важного шага, видимо, было выбрано заранее, как и время, ибо праздновать болгарам никто не мешал. Фотографировались обычно днём, а сейчас было уже темно. Молодых людей поздравляли все: товарищи по сборной, тренеры, персонал… Все они собрались здесь, будто забыли, что завтра бежать эстафеты. В сборной России подобное бы не прокатило. Но русские-то за медали борьбу ведут, а болгары от призов далековато, поэтому, почему бы не отметить?       Юлианна Ильиневич неплохо общалась с болгарской командой, так как летом они познакомились на сборе в Белмекене. Нежное отношение друг к другу Димитара и Деси было видно невооружённым глазом. Неудивительно, что они решили перейти на другую ступень отношений. Ильиневич решила обязательно поздравить болгарских друзей, но только завтра. Не стоит сегодня навязывать им своё общество.       К тому же, душевное состояние не располагало к веселью. Видимо, до Юлианны с опозданием докатилась осенняя хандра. Неважное настроение было вызвано вполне реальной причиной: этап сложился просто ужасно. Непопадание в пасьют поставило под угрозу попадание Ильиневич на третий этап в Нове-Место. Но, несмотря на этот провал, девушка шла в общем зачёте двадцать восьмой и при удачном выступлении в Чехии могла попасть в масс-старт. Собственно, поэтому тренерский штаб ещё не вышвырнул её вон.       У второй причины дурацкого настроения была голливудская улыбка и серебряная медаль пасьюта. Свендсен не давал покоя Юлианне, даже если не находился с ней рядом. Сейчас, гуляя по берегу, Ильиневич вспомнила, что именно здесь Эмиль и братья Бё в своё время перебрали со спиртными напитками и переполошили биатлонный мир. Норвежцы устроили заплыв на Бледском озере, а потом стали зачем-то прокалывать шины у машин и вакс-грузовиков разных сборных. Помнится, они тогда получили по шапке от собственной федерации. Да и вообще раньше они чудили чаще, чем сейчас. Когда-то Свендсен с Тарьеем додумались в шутку угнать машину Светы Слепцовой! Светлана до сих пор вспоминала тот случай с улыбкой. А та история со стриптизом в Ханты-Мансийске?..       Юлианна помнила, с каким раздражением раньше реагировала на подобные выходки. Она тогда ещё выступала в лыжных гонках, но о «подвигах» норвежских биатлетов была наслышана. Ладно, машина. Всё равно они на ней далеко не уехали, да и Света шутку оценила. Но стриптиз! Это ж надо додуматься было выскочить чуть ли не на трассу и трясти своими причиндалами перед бедняжками-биатлонистками! Причём, во время гонки!       В общем, Свендсена Ильиневич всегда считала эдаким слащавым до жути донжуанчиком, на которого почему-то вешались девчонки и в словаре которого не нашлось место слову «скромность». Помнится, она возмущённо выговаривала тираду относительно Эмиля приятелю из лыжной сборной Сергею Устюгову:       — Таким как он вообще не место в спорте! Принц Чарминг выискался! Наглый и самовлюблённый тип! И что девицы в нём находят?!       — Не кипятись, Ань, — улыбаясь, отвечал Серёжа. — Трофеи берёт? Берёт. Значит, бурная личная жизнь не мешает спорту.       — Но так нельзя! — уверенно заявляла она, тогда ещё девятнадцатилетняя девчонка. Сергей был всего на год её старше, но почему-то Ильиневич считала его старшим товарищем. — Он нарушает спортивный режим! Ты же не нарушаешь?       — Не нарушаю. Я считаю, что так для меня будет лучше. Но если Свендсен считает иначе, то это его дело, — проговорил Устюгов и иронично глянул на Юлианну, в то время ещё Залётнову. — Или ты тоже попалась в сети Эмилькиного обаяния?       Ильиневич помнила, что жутко тогда возмущалась, мол, как можно было даже предположить подобное?! Она и сама не могла подумать, что через пару лет в Сочи…       Девушка тряхнула головой, не желая погружаться в прошлое. Что до неспортивных выходок Эмиля, то сейчас она совсем не осуждала норвежца. Кроме, разве что, случая с шинами. Там парни переборщили. Стриптиз — тоже так себе затея. Ильиневич и сама не была ангелочком с крылышками, но пятой точкой под соснами не трясла. Хотя… задница-то не её, а Свендсена, и он вправе использовать её по своему усмотрению. К тому же, биатлонному сообществу теперь было что вспомнить. О прежних «подвигах» норвежских биатлетов до сих пор слагали легенды.       — Горчиво! Горчиво! — слышались крики болгар в адрес Герджикова и Стояновой. Прямо как «горько» у русских.       Такие они влюблённые, счастливые. Ильиневич даже захотелось испытать что-нибудь подобное. Взаимная любовь… это так странно. И так редко бывает. Недаром говорят, что один целует, а другой подставляет щёку. К примеру Витя Зимин, её первая любовь. Глупое клише! Не любовь и даже не влюблённость. Симпатия, какое-то другое чувство — да, но не любовь. Журналиста, с которым у Ильиневич какое-то время были отношения перед началом прошлого сезона, девушка и вовсе вспоминать не хотела. Он её не любил, как, впрочем, и Юлианна его. Им вообще не стоило связываться. Хотелось сбежать от одиночества, но вышло только хуже. И, наконец, Свендсен.       Свендсен. Юлианна понимала, что к норвежцу её тянет, хоть и пыталась обманывать саму себя. Ильиневич не могла назвать чувства к Эмилю любовью, но если на миг представить, что они начали встречаться, то в роли «жертвы» однозначно выступила бы она. Свендсен позволял бы себя любить. Юлианна жертвой быть не хотела. Несмотря на уверения норвежца в симпатии к ней, Ильиневич нутром чувствовала, что дело нечисто. Не стал бы он просто так её добиваться, тем более так настойчиво.       Телефон завибрировал настолько неожиданно, что Юлианна невольно вздрогнула. Девушка извлекла мобильник из кармана. На дисплее высветилось: «Борисыч».       — Добрый вечер, Александр Борисович, — вежливо проговорила она, хотя всё ещё была недовольна скоропалительным отъездом тренера «по делам».       — Очень добрый, — проворчал мужчина в трубку. — Ты почему пасьют не бежала?       — Эм… — биатлонистка впала в ступор. — Я туда не попала.       — Сколько раз ты в спринте промазала?       Оказалось, что Александров гонку не смотрел и ничего сказать не мог. Ильиневич поведала ему о неудавшейся стойке, о двух минутах за забытый штрафной круг и о том, что её берут в Нове-Место.       — Ага, понятно, — слишком быстро оборвал Юлианну тренер. — Ладно, удачи тебе. Я, возможно, задержусь чуть дольше, чем планировал. Дела. Бывай.       — А… — растерялась девушка. Она даже не успела попрощаться, в трубке раздались короткие гудки.       И что, спрашивается, происходит? Какие «дела» у Борисыча в России, что он вот так оставляет её одну? Ильиневич с раздражением засунула телефон в карман и уселась на лавочку. Место для вечернего променада было выбрано удачное, вокруг почти никого не было. Болгары праздновали чуть дальше, а мимо по тёмной дорожке лишь изредка пробегали спортсмены, решившие устроить себе пробежку. Многие уже закончили с тренировками и ушли отдыхать, так как было достаточно поздно. Здесь девушка могла подумать в одиночестве. И когда они с Борисычем успели так отдалиться друг от друга? Александров всегда был рядом, даже не в лучший период её жизни. А что теперь? Всё вроде как налаживается, а тренер вдруг уезжает в Россию, толком ничего не объясняя. Юлианна была искренне привязана к Борисычу, к своему биатлонному отцу, ни больше, ни меньше. Если б не Александров, сидела бы она сейчас в своём маленьком депрессивном городке и, возможно, повторила бы несчастливую судьбу собственной матери.       — Чего грустим? — присел рядом Андрей Расторгуев, возвращающийся в отель. С пробежки, а может, просто с прогулки.       — Из-за гонки вчерашней, — сказала Ильиневич отчасти правду. Неужели её паршивое настроение так заметно? — Я жутко накосячила…       — Эй, ну не грусти! — решил приободрить её латвиец. — Я тоже вчера лажанул как надо. Я б даже сказал как НЕ надо.       — Ты лидер команды. Тебе Кубок IBU не грозит.       — Тебя вроде туда тоже пока не отправляют.       — В том-то и дело, что пока, — вздохнула девушка.       Ей вспомнились детские занятия с Александровым. Как он первый раз ставил её на лыжи, как переживал на первых соревнованиях. Как радовался попаданию Ильиневич в юниорскую команду, как утешал её после первых неудач. Как был счастлив после того, как Юлианна отобралась во взрослую сборную. Радовался её первой победе. Был рядом и в моменты триумфа, и в периоды неудач. Поддержал её решение перейти в биатлон. И всегда-всегда был рядом! Сейчас девушка поняла, как скучает по прежним тёплым отношениям с наставником. Он, один из самых близких людей, почему-то отдалился от неё. Раньше за проваленную гонку Борисыч обязательно отчитал бы её, сказал бы что-нибудь ехидное, но такое нужное, а сейчас? «Ага, понятно». Будто ему всё равно.       Ильиневич почувствовала, что на глаза наворачиваются слёзы. Они столько вместе прошли, что же изменилось? «Нет, — думала она. — Не плакать! Только не сейчас!». Вот уж точно осенняя хандра зимой накрыла! Юлианна плакала редко, да и вообще это дело не любила. «Слёзы — это слабость, а слабости надо безжалостно искоренять», — давным давно вбил в её голову Александров. Эту памятную фразу он произнёс после одного из юниорских стартов, где Ильиневич долгое время шла лидером, но с треском проиграла соперницам на финишном круге. Тогда она горько плакала потом в подушку, но устав слушать её всхлипы, Борисыч решил на время стать психологом.       «Ну, да, — мысленно буркнула девушка. — Только прошлое вспоминать и остаётся. Больше заняться нечем. Настоящего-то нет». Да уж. Борисычу не нужна, Свендсену тоже (не больно-то и надо). «Расторгуев, вон, сидит, сочувствует. Но и ему это не сильно важно. Просто он добрый», — мелькнуло в голове Ильиневич.       «Заткнись и хвост трубой!», — приказала депрессивному настроению Юлианна. Понятно, что от неприятных мыслей сразу избавиться не получится. Но она попытается! Ильиневичи ведь не сдаются. И настоящее у неё очень даже есть! Биатлон и тренировки. А большего и не надо. Лишь бы на Кубок IBU не сбагрили. Мысленно приказав себе держаться, Юлианна сделала вид, что всё в порядке и даже попыталась улыбнуться.       — Шоколад хочешь? — внезапно спросил Андрей. — Он, говорят, настроение поднимает.       Брюнетка удивлённо воззрилась на латвийца.       — Угощайся, — Расторгуев достал из кармана куртки плитку и протянул ей.       — Спасибо, — только и вымолвила Ильиневич, взяв шоколадку. В другое время она, наверное, отказалась бы, но не сегодня.       «Хороший он, всё-таки», — подумала Юлианна, поглядев Андрею вслед. На губах девушки впервые за вечер застыла немного грустная, но всё же улыбка.       — Зачем тебе она? Зачем? — не мог понять Тарьей Бё. — Мало, что ли, девчонок хороших?       Эмиль Хегле Свендсен понимал удивление друга. Только что он по скайпу спросил у него совета по поводу Ильиневич. Разумеется, без упоминаний о споре. Но, похоже, рассказать правду придётся. Посоветоваться с Йоханнесом или ещё с кем-нибудь из сборной он не мог. Они либо будут подкалывать всю оставшуюся жизнь, либо упрекать из-за внезапно проснувшейся совести. А вот Тарьей мог посоветовать что-нибудь дельное.       — Может, и не мало, — ответил Свендсен. — Но мне нужна эта. Причём сроки уже поджимают.       — Какие сроки?       — Только никому, ладно? — проговорил Эмиль и оглянулся, хотя и так было понятно, что в номере он один. — Я поспорил с Гьермундхаугом.       — С Вегардом? Дела… — протянул старший Бё, пытаясь переварить услышанное. — То есть, ты пытаешься затащить в постель девушку, с которой уже когда-то переспал, которая теперь отвергает твои притязания и, ко всему прочему, встречается с Расторгуевым. Я ничего не упустил?       — Упустил, — буркнул СуперСвендсен. — Юлианна может сколько угодно встречаться с этим латвийцем, но любит она меня.       — Видимо, не очень-то любит, раз не спешит падать в твои крепкие норвежские объятия, — экран ноутбука озарила ехидная ухмылка Тарьея. — Ладно, то, что это не очень порядочно, думаю, ты и сам знаешь. Не буду читать тебе мораль. Сам не ангел.       — Да я и сам жалею, что поспорил, — вздохнул СуперСвендсен. — Только поздно. Так что посоветуешь?       — Проиграть спор. Забей на Гьермундхауга, которому я потом мозги на место вставлю, забей на Юлианну с Расторгуевым и живи счастливо!       — Не получится, — откликнулся норвежец.       — Получится, — отрезал Бё. — Я Вегарду потом всё выскажу, он и сам от спора откажется! Или… или эта русская тебе небезразлична и пари — только предлог?       — Давай не будем об этом, — попросил Эмиль, поняв, что спалился полностью и безвозвратно. Тарьей всегда был излишне проницателен в вопросах, где от него этого не требовалось.       — Ладно-ладно, дружище, — не стал продолжать расспросы старший Бё. — Тогда ты знаешь, что делать.       — Быть может, ты удивишься, но нет! — язвительно выговорил биатлонист. Стал бы он звонить Бё, будь у него план!       — Речь, — как нечто само собой разумеющееся сказал Тарьей и воздел глаза к потолку. — Неужели ты забыл, что женщины любят ушами? Не лезь под юбку сразу, а постарайся убедить Ильиневич в том, что ты хороший друг и от тебя не стоит ждать подвоха. Говори комплименты, но ненавязчиво. Скажи, что ты всегда будешь рядом и в любой момент готов подставить дружеское плечо. Эмиль, я подчёркиваю, дружеское! Не надо при первом случае руки с талии ниже опускать, а то я тебя знаю!       — Это понятно. Но к цели я не приближусь.       — Приблизишься. Не перебивай! Дальше — дело техники. Я вообще удивлён, что ты этого до сих пор не провернул.       — Не томи! — нетерпеливо уставился на него Свендсен.       — Компромат, — стал вдруг серьёзным Тарьей. — Нужно скомпрометировать Расторгуева в глазах Юлианны.       — Или наоборот, — тихо добавил Эмиль, задумчиво нахмурившись.       — Или наоборот, — согласно повторил братец Йоханнеса. — Я это всё говорю только потому, что Юлианна тебе реально небезразлична. Если тебе на неё всё-таки плевать, лучше откажись от этой затеи.       Попрощавшись с другом и пожелав тому поскорее вернуться в сборную, Эмиль захлопнул крышку ноутбука. И как он сам до этого не додумался? Если компрометировать Расторгуева, то тут могла помочь Байба. Шансов в честной борьбе у девчонки было немного, в этом СуперСвендсен был уверен. У Юлианны внешность более эффектная. В принципе, Бендику тоже можно приукрасить или откровенно нарядить. Надела же она тогда в номере тот атласный халатик. Правда, чувствовала латышка себя неловко и вызывала скорее сочувствие, нежели неконтролируемую страсть. И во взгляде Андрея влюблённых искр Эмиль не заметил. Это было совсем не на руку. Но ведь не обязательно же им спать! Байба может просто кинуться Расторгуеву на шею в нужный момент. Хотя с Юлианной всё было бы проще. Можно просто вовремя её поцеловать.       В голове норвежца возникла идеальная картина. Он видит приближающегося Расторгуева, притягивает Ильиневич к себе и страстно целует. Андрей тоном умудрённого профессора говорит: «Будьте счастливы!», после чего берёт за руку Байбу в халатике, и они вместе уходят на закат. А Юлианна в искреннем порыве кидается ему на шею. Все счастливы. Ляпота-а-а!       Вот только в реальности подобного не произойдёт. Ильиневич, даже если и позволит себя поцеловать, потом будет всё отрицать с невинным видом, а для достоверности стукнет по его норвежской головушке чем-нибудь тяжёлым. Не исключено, что Расторгуев ей поверит и станет оберегать Юлианну от поползновений Эмиля. А Байба и вовсе выступит в роли лишней. Даже если Андрей останется один, шансов у неё немного. И дело даже не во внешности. Ну не смотрел Расторгуев на неё как на девушку! Изменить отношение к себе Бендике будет очень сложно. Эмиль бы даже посоветовал ей оставить это дело как бесперспективное.       Об этом можно подумать и завтра. И, хотя до Нового года оставалось всё меньше времени, теперь Свендсен был твёрдо уверен: он успеет. А после… после он попытается забыть об этом дурацком споре. Лишь бы Ильиневич ничего не узнала. Но это всё потом. Первым делом — завтрашняя эстафета. А личная жизнь немного подождёт.