В самое сердце

      Сегодня, седьмого января, должен состояться предпоследний шестой этап Тур де Ски в итальянском Валь-ди-Фьемме. Юлианна Ильиневич в спринтерском зачёте пока шла пятой. Всё внимание в эти дни было приковано к Сергею Устюгову, который выиграл уже пять гонок подряд. Он с огромным преимуществом лидировал в общем зачёте.       Юлианна волнения не чувствовала. Терять нечего, нужно двигаться только вперёд. Хотя, конечно, после пяти гонок в организме накопилась определённая усталость. Иначе и быть не могло, она же не киборг. Вот только Борисыч, похоже, так не считал.       — Ой, Анька, всё ты можешь! — морщился он. — Можешь вообще их всех нахрен сделать. Тебе только выложиться по полной надо, а не с ленцой ластами шевелить.       «Ага, конечно», — думала Ильиневич, отнюдь не чувствуя, что может всех «нахрен сделать». Как будто она одна тут такая быстрая, а остальные пешком ходят. Тем более, что по первым гонкам было ясно видно, что это не так. Хотя в таблице Юлианна всегда была достаточно высоко, но побед не было.       — Мы с тобой в межсезонье хорошую работу проделали, — уверял Александров. — Я как знал, что ты здесь побежишь! И вообще, выше нос! Ты пока пятая в общем зачёте, я и не думал, что у тебя так получится после этого твоего биатлона.       Юлианна стиснула зубы. Сейчас не лучшее время для разборок. Борисыч сегодня сам не свой, прямо с утра принялся настраивать её на гонку. Девушка только позавтракала, а уже получила порцию «ты должна», «ты можешь» и «это тебе не биатлон».       Вот только несмотря на весьма успешное положение дел в лыжах Ильиневич очень скучала по биатлону. Александров своими подколами только сыпал соль на рану. Этап в Оберхофе шёл полным ходом, уже прошли спринты и пасьюты. Восьмого числа должны состояться масс-старты. Как же Юлианна хотела быть там! Правда, её шансы на медали при оберхофском ветре практически равнялись нулю, этим Ильиневич хоть как-то утешала себя. После Тур де Ски она планировала вновь заняться вопросом возвращения в биатлонную команду, но сейчас пока надо было добегать здесь.       Юлианна внимательно следила за новостями. У товарищей по сборной дела шли не лучшим образом, до медалей никто пока не добрался. Также состоялось возвращение в спорт Дарьи Домрачевой, которая осенью стала мамой. Белоруска в спринте заняла тридцать седьмое место. Ильиневич не сомневалась, что Дарья ещё наберёт форму.       В Оберхоф приехали далеко не все. Отсутствовала, к примеру, лидер общего зачёта Лаура Дальмайер. Йоханнес Бё заболел и уехал домой. Будет вместе с братом лечиться. У Эмиля дела шли тоже не так, как ему, наверное, хотелось бы. Седьмое место в спринте (пары секунд не хватило ему для попадания в цветочную церемонию), а в пасьюте — обиднейшее четвёртое место. Там он не сумел опередить на финише Доминика Виндиша, что стоило ему две десятых секунды, а заодно и места на подиуме.       Не приехал в Оберхоф и Расторгуев, но он изначально собирался этот этап пропускать. Ванька сейчас находился в Германии вместе с остальными латышами. Братец воодушевлённо рассказывал по Скайпу, что всё у него прекрасно. Сын всё ещё с ним, уже успел подружиться с половиной биатлонистов, каким-то образом умудрившись перепрыгнуть через языковой барьер. Андрюшка хоть и учился в школе с углублённым изучением английского, но ещё пока в младших классах, поэтому болтать на языке Шекспира свободно не мог. Рассказывал Ваня и о том, что сборная Латвии в отсутствие Андрея показывает просто блестящие результаты. Илмарс Брицис умудрился занять пятьдесят девятое место и протиснуться в пасьют, но стартовать он там не стал — уехал в Риднау, готовить Байбу к гонке на Кубке IBU. Ведь он в сборной исполнял не только роль биатлониста, но ещё и тренировал. Даумантс Луса показал лучший результат в карьере, заняв аж семьдесят седьмое место. Роберт Слотиньш стал девяносто восьмым. Оба, естественно, в гонку преследования не отобрались.       — Блеск, — кисло заметила Юлианна. — Я так понимаю, ты стебёшься по поводу отличных результатов?       — Нет, что ты! — горячо возразил Иван. — Илмарс и правда молодец. Он, кстати, шестьдесят второй ход в спринте показал!       Ильиневич подумала, что для сорокашестилетнего спортсмена, который, к тому же, несколько лет не участвовал в соревнованиях, это весьма неплохо. Но вот остальные…       — А у этих двоих гавриков девяносто четвёртая и девяносто восьмая скорости, — безнадёжно махнул рукой Ванька. — Чё от них ждать? Всегда на дне. В среду в Рупе эстафета будет, вот что паршиво. Опять на круг отстанем, чует моя жопа. А она не ошибается с 2013 года! Я прям чувствую, как над нашей командой нависает огромный-преогромный пиз…       — Так, ладно, Вань, мне пора, — проговорила Ильиневич. Ей тогда действительно нужно было готовиться к гонке. Если братец ругается с такой широкой улыбкой на лице, то всё реально плохо.       А сегодня ей и самой нужно будет выйти на старт в пятнадцатикилометровом масс-старте. Юлианна и сама знала, что шансы у неё есть, но давление со стороны Александрова (в особенности настойчивые уговоры не возвращаться в биатлон) мотивации не добавляли.       — Андрюшке привет! — весело подмигнул Ваня.       — Какому? — удивилась Ильиневич. Ларькову или Мельниченко? Есть ещё англичанин Эндрю Масгрейв. Но зачем братцу надо передавать кому-то из них привет? Разве он хоть с кем-то из них знаком? Возможно, он говорил о Расторгуеве, но его поблизости нет, и Ванька не мог об этом не знать.       — Льдине латвийской, кому ж ещё! — возмутился Иван её недогадливости. — Он тоже пока в Италии, если вдруг увидишь — привет передашь. Представляешь, я ему та-акой подарок на Новый год сделал! И что? Ноль эмоций!       Юлианна забыла, что собиралась сворачивать беседу.       — А что ты ему там такого настрочил? Опять похабные стишочки?       — Я его от души поздравил! Без стихов, вдохновение ушло. Но я старался! Слушай! — Ванька мельком глянул в телефон, чтобы освежить в памяти поздравление. — Любимый Андрюшенька! — с выражением начал зачитывать братец. — Льдиночка ты моя латвийская! Желаю тебе в Новом году исполнения самых горячих твоих желаний! Целую, обнимаю, жаль, что на расстоянии! Это послание не может передать всей глубины моих чувств к тебе! Поэтому посылаю тебе это видео с наилучшими пожеланиями!       Иван для наглядности показал на камеру экран мобильного. Сообщение было щедро усыпано восклицательными знаками, смайликами с воздушными поцелуями и сердечками. Голубыми, блин, сердечками! В данной ситуации подобное выглядело очень двусмысленно.       — Перегибаешь, — нахмурилась Юлианна.       — Да брось, — отмахнулся Ванька. — Для Андрюшаса самое оно. Может, хоть так выйдет из разморозки. У меня для него ещё и видео есть, сам, между прочим, нарезку делал! Все секс-сцены из «Игры престолов»!       Ильиневич сокрушённо стукнула себя ладонью по лбу.       — А я ему лопату подарю, — наконец, проговорила она. — И орудие убийства, и инструмент для закапывания твоей тушки.       — Если уж убивать, то нас обоих! Это ж ты подала идею поздравить Андрюшаса по интернету, — коварно напомнил Ванька и ехидно захихикал.       — Ты неисправимый балбес.       — Зато я рыжий!       С этим не поспоришь. Логику Юлианна искать даже не пыталась.       Эмиль Хегле Свендсен был недоволен. Собой, результатами, раздражающим оберхофским ветром. Особенно, конечно, собой, причём не только неудачами в спорте. Всё в этом сезоне шло как-то не так. Недомогание и пропуск первой же личной гонки сезона. Ильиневич и дурацкий спор с Гьермундхаугом. Безрезультатные попытки этот спор выиграть. Редкие попадания на пьедестал. Теперь вот проигранный Виндишу финиш. В начале сезона Антон Шипулин тоже проиграл итальянцу в створе, но даже это не могло служить утешением СуперСвендсену — лучшему финишёру мира. У друзей дела тоже обстояли не радужно. Братья Бё поправляли здоровье и пропускали этап. Не появилась в Оберхофе и заболевшая Тириль Экхофф.       Тириль. Как бы Эмиль не старался, мысли его упорно возвращались к событиям новогодней ночи. Как всегда, он честно не собирался напиваться, но, как всегда, это успехом не увенчалось. Развеселиться у них с Тириль получилось. Потом они долго бродили по Тронхейму, смеялись и дурачились. А закончилась ночь в уютной квартире Экхофф.       Как-то всё спонтанно вышло. Месяц он строил планы по завоеванию Ильиневич и в один миг умудрился оказаться совсем с другой девушкой. Свендсен знал, что Тириль когда-то была в него влюблена, но даже не думал, что она до сих пор может к нему что-то испытывать. Наутро они в основном молчали. Тириль прятала глаза, но старалась улыбаться. Они сидели вдвоём на её кухне, пили кофе и не говорили ни слова. Разве что Экхофф спросила про сахар. А так… будто ничего и не было.       — Эмиль, ты… мы… друзья же, да? — сбивчиво спрашивала она, стараясь не смотреть на Свендсена. — То, что было… я… ничего же не изменится?       Норвежец не понимал, что именно хочет услышать в ответ Тириль. Подтверждение того, что они останутся друзьями? Или что-то другое?       — Друзья, да, — тем не менее, откликнулся он.       Больше они не говорили. Экхофф лишь по-дружески улыбалась, когда провожала его из дома. Слишком радостно, будто маскировала какие-то иные чувства. Свендсен понимал, что поговорить с ней надо было, и он надеялся сделать это здесь, в Оберхофе. Однако Тириль в Германию не приехала из-за простуды.       Возможно, это даже к лучшему, что разговор откладывается. Эмилю для начала надо было разобраться в себе. Как он сам относится ко всей этой ситуации? А ещё норвежец почему-то не хотел, чтобы об этом случае узнала Ильиневич. Он и сам не мог объяснить, почему.       Милая блондинка Тириль и яркая брюнетка Юлианна. Слишком разные, чтобы их сравнивать. И слишком по-разному Свендсен к ним относился. Ильиневич заинтересовала его сразу. Внешность, острый язычок, характер. В ней с трудом узнавалась юная лыжница Аня Залётнова. Хотя, ехидничать она умела всегда. А Тириль… Давняя подруга по команде, друг, боевой товарищ в смешанных эстафетах. Всегда поддержит, готова на любые авантюры. Вот, даже сейчас воспоминания о солнечной блондинке вызывали у Свендсена улыбку. Единственное, что объединяло Экхофф и Ильиневич — отвратительная стрельба. Уж сколько тренеры с Тириль не бились, отстрел воробьёв не прекращался. С Юлианной, похоже, аналогичная ситуация.       — Эмиль, — вырвал его из размышлений Ларс Хельге Биркеланд, в отсутствие Бё примеривший на себя роль его соседа по номеру. — Ты тренироваться идёшь?       — Иду, — СуперСвендсен нехотя оторвал филейную часть тела от дивана.       — Я считаю, что о биатлоне тебе следует забыть, — сказал Александров, уже минут пятнадцать настойчиво компостирующий Юлианне мозги. При всём уважении к наставнику, Ильиневич мечтала заткнуть уши или свалить куда подальше. Знает ведь, что это больная тема, и всё равно давит! А ещё девушка была одета всего лишь в тренировочную водолазку и тёплую жилетку. И спортивные штаны, само собой. Для тренировки самое оно, но сейчас они стояли на месте. Было как-то зябко. Не хватало ещё простудиться! — Там против нас плетут интриги, строят козни. У тебя совсем не выходит стрельба. Ты создана для лыж…       — Александр Борисович, — прервала его излияния девушка. Всё это она слышала неоднократно. — Может, хватит? Я уже решила, что буду вновь пытаться пробиться в биатлонную команду.       — Вяльбе…       — Она в курсе, — отмахнулась Ильиневич, лично переговорившая на днях с Еленой Валерьевной. Юлианна не обещала окончательно вернуться в лыжи, но, оказывается, подобное обещание успел дать Борисыч. За её спиной. Как бы ни была она признательна тренеру за всё, что он для неё сделал, это уже перебор. Ильиневич пришлось объяснять, что переходить из биатлона она не намерена. Разговор был долгий. Она вообще понятливая женщина, хоть и с жёстким характером. Пытаться в чём-то убедить Вяльбе то ещё удовольствие, особенно если дело касалось интересов лыжной федерации. Мощная у Елены Валерьевны энергетика, что и говорить. Разговор с ней отнял у Ильиневич много сил. В процессе беседы это как-то не ощущалось, спорить Юлианна любила, а вот по возвращении в номер моральные силы куда-то делись. Все вышли во время дискуссии. Но Елена Валерьевна всё же поняла, что Юлианну не переубедишь.       — Анька, не дури! — осадил спортсменку Александров. Сегодня он был какой-то взвинченный, нервный. — Здесь тебе создадут все условия! Или ты и дальше хочешь за свой счёт горбатиться? Я, может, не хочу до смерти с тобой всюду разъезжать! — не понятно к чему ввернул он. — Я, может, на домик у моря накопить хочу!       Финансы. Ещё одно больное место. Борисыч знал, куда давить. Знал, что Ильиневич обязательно начнёт вспоминать, сколько он в неё вложил. В том числе денег. Юлианна знала эту схему не хуже, чем таблицу умножения, но всё равно каждый раз на неё велась. Чувство благодарности и долга пересиливало все остальные. Александров слишком хорошо знал свою ученицу.       — Борисыч, не сердись, — проговорила она. Тренер понял, что упрямство и чёткое осознание своей позиции в её голове ведут борьбу с благодарностью. Пусть пока упрямство перевешивает, Александров не сомневался, что он сумеет это переломить. Юлианна должна остаться в лыжах. Точка.       — Ты знаешь, как нелегко мне пришлось, — жёстко отчеканил он. Ильиневич отвела взгляд. — Всё, что я делал все эти годы, было ради тебя и твоей лыжной карьеры. Я всегда в тебя верил.       — Ты сам предложил мне после аварии перейти в биатлон, — попыталась защититься девушка.       — Я не знал, что ты сможешь вернуться на прежний уровень. Мне надо было хоть как-то вернуть тебя в спорт. Я это сделал. Теперь ты можешь снова бороться с лучшими лыжницами планеты.       — Но…       — Что, Юлианна, что? Я сделал для тебя всё, душу свою вложил! Растил, как родную дочь! И что в итоге? Ты просто так, без борьбы сваливаешь в биатлон! Где это видано?!       На них уже косились изредка проходящие мимо спортсмены. Александров распалился не на шутку. Подобные вспышки с ним редко случались, но нельзя сказать, что такое было в первый раз.       — Ты вспомни, при каких обстоятельствах мы с тобой познакомились! Вспомнила? И где бы ты сейчас была, если бы не лыжи? Если бы я тогда не увёз тебя? Молчишь? Нечего сказать? Я скажу! Сидела бы ты в своём Пыталово, выросла бы в семье с отчимом-алкашом! Что было бы потом? Ну, в самом оптимистичном варианте получила бы высшее образование и преподавала бы любимую математику в местной школе. Детишки бы говорили: «Здрасьте, Юлианна Радиславовна!». Ах, нет! Не Радиславовна! Если бы не лыжи, ты и об отце родном никогда не узнала! И о Ваньке! Была бы ты Юлианна Батьковна! Но ты не получила бы высшее, девочка! Отчим твой выставил бы тебя из дома в лучшем случае в восемнадцать! Деньжонок-то у тебя своих не было, тебе бы пришлось зарабатывать. Куда бы ты пошла? На рынок? Ага, много бы тебе там заплатили! Может, вышла бы замуж за местного алкаша, такого, как этот твой отчим. Хоть так бы себя жильём обеспечила. А если без работы и без мужа? Куда тебе была бы прямая дорога? Правильно, на панель…       — Хватит! — отчеканила Ильиневич, непроизвольно сжав кулаки.       — Что «хватит», дурёха?! — взревел Александров.       — Хватит на меня давить! — разозлилась девушка. Сегодня наставник определённо перегнул палку. — Я всё решила! Ты знаешь, как я тебе благодарна! Но сколько можно этим пользоваться? У меня на свою жизнь могут быть свои планы! Ты всё время напоминаешь мне о детстве, зачем? Зачем ты это делаешь? В конце концов, это жестоко!       — Да что ты понимаешь?! — Александр Борисович схватил подопечную за плечи и рывком приблизил к себе. Юлианна лишь недоумённо дёрнулась, не понимая, что нашло на обычно контролирующего себя тренера.       — Отпустите, — процедила она, переходя на «вы». Ильиневич выставила согнутые в локтях руки перед собой, словно барьер.       — Я устал с тобой нежничать, девочка, — жёсткий взгляд тёмных глаз пробирал, казалось, до самых костей. Сильные руки бывшего спортсмена всё больнее сжимали плечи Юлианны. Девушка стиснула зубы, отвечая наставнику не менее твёрдым взором. — Хватит упрямиться! Ты что, не понимаешь, что подставляешь меня? Перед Вяльбе, перед всей лыжной федерацией! Я уже пообещал…       — Без моего ведома! — выпалила Юлианна. — А ты спросил о моих планах? О том, хочу ли я оставаться в лыжном спорте? Или с моим мнением считаться не стоит?       — Да кто ты такая, чтобы с тобой считаться? — тряхнул её Александров. — Где бы ты была без меня? В своём Пыталово? Под алкашей ложилась бы за копейки? Без меня не было бы твоей карьеры! Тебе и сейчас без меня ничего не светит! Даже в твоей драгоценной биатлонной сборной тебя никто тренировать не будет после твоих интервью! Твоё дело молчать и работать. Запомни, без меня ты никто! Никто!       Мужчина посчитал, что Ильиневич этого будет достаточно и резко отпустил её руки. Сопротивление должно быть жестоко подавлено. Для большего эффекта он смерил подопечную презрительным взором.       — Какой же вы… — прищурилась Юлианна, пытаясь подобрать подходящее слово. Вопреки уверенности Александрова, уступать девушка не собиралась.       — Больше нечего сказать, да? — она и не подумала бы никогда, что Борисыч умеет ухмыляться настолько мерзко. — Маленькая неблагодарная дрянь. Хотя, чего ещё ждать от дочери проходимца и гулящей девки?       — Мерзавец! — выпалила Ильиневич, не вспоминая о том, что ещё буквально несколько минут назад однозначно назвала бы этого человека вторым отцом.       — Неблагодарная, — с каким-то наслаждением протянул Александр Борисович, даже не думая переставать ухмыляться. В глазах его блеснул недобрый огонёк.       — Я всегда была благодарна за всё, что вы для меня сделали. Я никогда не сомневалась в вас. Считала почти что папой. Но сегодня… Я никогда и подумать не могла, что вы, Александр Борисович, способны на такое. Я не знала, что когда-либо даже подумаю нечто подобное в ваш адрес. Вы хороший тренер. И я всегда считала вас хорошим человеком. До сегодняшнего дня.       — Да я о тебе думаю, идиотка! — рявкнул он.       — Наверное, поэтому делаете всё за моей спиной! А может, меня биатлонная федерация не жалует из-за ваших происков, а, Александр Борисович?       — Молчать! — почти заорал Борисыч. Ильиневич даже вздрогнула. В ту минуту Юлианна даже не осознала, что произошло. Тренер занёс руку, чтобы… ударить её? Наверное, следовало завопить, убежать. Но это было слишком большой неожиданностью, чтобы девушка успела нормально среагировать. Следуя инстинкту самосохранения, она прикрыла голову и лицо руками, и зажмурилась, ожидая удара.       — Шёл бы ты в лыжи, — говорил Сергей Устюгов Расторгуеву, с которым познакомился буквально пятнадцать минут назад. — Бежишь лихо, а на стрельбе срезаешься. Аньке сто раз говорил, чтобы возвращалась. Но нет, говорит, к биатлону душа лежит.       — У меня тоже, — пожал плечами Андрей. — Тем более, лыжи — это немного другое.       Расторгуев появился в Валь-ди-Фьемме совсем недавно. Сергей заметил и узнал его, когда возвращался с пробежки. Латвиец выходил из одного из многочисленных маленьких гостевых домиков — он только что туда заселился. Юлианна, помнится, называла его своим другом. Устюгов догадался, что биатлонист наверняка приехал к ней. Ванька, этот несносный братец Ильиневич, постоянно при их редких встречах ругал «льдину латвийскую» самыми красочными эпитетами. Из этого Устюгов сделал вывод, что Андрей неплохой человек. Они быстро познакомились, и Сергей, по-дружески улыбнувшись, пообещал проводить Расторгуева к отелю, где остановились Юлианна и Александров.       — Дружеский визит, я так полагаю, — проговорил лыжник, ничем не выдавая иронии.       — Именно так, — невозмутимо кивнул Андрей.       Уж такой дружеский, что Расторгуев предпочёл не ехать сразу в Рупольдинг, а заехать сюда. Впрочем, это их дело. Раз Ильиневич говорит, что они друзья, значит, так оно и есть. Сергей жил в одном отеле с Юлианной и Борисычем, поэтому Андрея он мог провести без проблем.       — Прости, но я что-то не припомню быстрых лыжников из твоей страны, — заметил Устюгов. — Я не говорю, что ты перейдёшь сюда и всех обыграешь. Но, если надумаешь, думаю, станешь лидером своей сборной.       — Мне и в биатлоне неплохо, — улыбнулся Расторгуев.       — Мы почти пришли, — проговорил Сергей и, глянув чуть в сторону, добавил: — А вот и Аня с Борисычем. Только что-то они спорят.       С этого расстояния ничего конкретного разобрать было нельзя, но Александров не просто повышал голос, он кричал. И резко схватил Юлианну за плечи. Спортсмены переглянулись и, не сговариваясь, перешли на бег.       Удара не последовало. Вместо этого послышалось шипение тренера:       — Пусти!       Юлианна медленно убрала руки от головы. Борисыч злобно сверкал глазами, но уже не свысока, а поглядывая снизу. Виной тому загиб руки за спину, который на Александрове применил…       — Андрей? — выдохнула Ильиневич. Как же она рада была видеть Расторгуева! Даже сейчас, ещё не отойдя от шока, она готова была улыбнуться из-за того, что увидела его. Что он тут делает? Не важно, главное, что он здесь.       — Это что за выкрутасы? — грозно обратился Устюгов к Александру Борисовичу. Юлианна выдохнула. Ещё и Серёжа здесь!       — Отпусти, больно! — опять прошипел Борисыч. Девушка не испытывала к нему и тени сочувствия.       — А так и должно быть, — сказал Сергей и одобрительно посмотрел на Расторгуева. — Хороший захват! Профессионально сработано.       — Андрей, — проговорила Юлианна, всё ещё ничего не понимающая. Борисыч чуть её не ударил, Андрей приехал, скоро гонка. Слишком много всего. — Отпусти его, он вспылил, не соображает. Он уйдёт…       Латвиец выпускать распоясавшегося «доброго папочку» Борисыча не спешил. Ильиневич сделала шаг вперёд и положила ладонь на предплечье Расторгуева, будто говоря, чтобы он оставил Александрова. Сделано это было вовсе не из заботы о наставнике. Юлианна просто хотела, чтобы Борисыч поскорее скрылся с глаз долой. Видеть тренера она сейчас не хотела.       Андрей перевёл взгляд на её руку. Помедлив, девушка её убрала, поспешно отвела взгляд и невольно чуть прикусила губу. Сергей Устюгов с интересом изучал свои кроссовки, сдерживая столь неуместную в этой ситуации улыбку. Друзья, просто друзья…       Александрова биатлонист всё же выпустил. Тренер недобро сверкнул глазами и хотел сказать ещё что-то в адрес Юлианны. Девушка вздрогнула, а в следующее мгновение почувствовала, что Андрей приобнял её за плечи, давая понять, что в обиду не даст. По коже пробежали мурашки. Ильиневич замёрзла, стоя в тени без куртки, а тепло рук Расторгуева отлично чувствовалось через тонкую водолазку. Контраст температур, только и всего. Юлианна на миг даже забыла о распсиховавшемся Борисыче. Усталость последних дней дала о себе знать. Спортсменка очень захотела оказаться под тёплым одеялом, задремать, а потом проснуться и забыть сегодняшнюю выходку Александрова как страшный сон. Александр Борисович, к слову, только зло махнул рукой и побрёл прочь, тряся побывавшей в захвате рукой.       — Псих, — без обиняков констатировал Устюгов, даже не став глядеть Борисычу вслед. — Совсем слетел с катушек.       — Я не знаю, что с ним, — проговорила Ильиневич, ещё не до конца пришедшая в себя после такого. — Я никогда его таким не видела.       — Сменить бы тебе тренера, Ань, — посоветовал Сергей. — Это уже ни в какие ворота.       Юлианна грустно повела бровями и неопределённо покачала головой.       — Тебе ж ещё бежать сегодня, — продолжал Устюгов, с сочувствием глядя на брюнетку. — Не завидую, подруга.       — Да, — немного рассеянно отозвалась она. — Бежать надо…       — Давно пора, Ань, — тихо промолвил Сергей, решив, что Юлианна говорит об уходе от Александрова, а не о предстоящей гонке.       — Тебе не кажется, — задумчиво проговорил Ванька, поглаживая свою шевелюру. — Что биатлонный мир стал слишком тесен для нас двоих?       Йоханнес Бё по ту сторону экрана явно недоумевал. Больной норвежец сейчас кис дома, и Иван уже полчаса развлекал его разговорами. Однако последнюю фразу рыжего медика биатлет не понял.       — В смысле? — спросил он и чихнул.       — Слышь, иди чеснок ешь! — поморщился Ильиневич. — Все вы в Норвегии больные какие-то, хиленькие. Тоже мне, викинги! То ли дело мой Андрей-воробей. В Алуксне вообще климат депрессивный какой-то, мне не нравится. А он здоров, как огурец! Вот это я понимаю, айсберг! Ничего его не берёт. А ты… — Ванька махнул рукой. — Всё золото мира Фуркаду подарить хочешь. Впрочем, Марти и сам его заберёт…       — Расторгуева ты, наверное, не посылаешь чеснок есть. А Фуркад, может, завтра и не победит.       — Для Андрэ у меня приготовлены другие методы. Куда более сладкие, — мечтательно протянул Иван и тут же нахмурился. — Но эта льдина латвийская и не думает заболевать!       — И что же за методы? — вопрошающе уставился с экрана Бё. — Почему кому-то сладкое, а мне сразу чеснок?! — рыжий шутливо насупился. — У меня, между прочим, медалей больше, чем у твоего Расторгуева.       — Вот именно. У Андрея с медалями как-то не складывается, поэтому ему необходимо, так сказать, подсластить пилюлю, — усмехнулся медик. — Вот, помню, приболел он как-то раз. Простудился, пока по дождю в Алуксне бегал. Я тогда ещё не работал в сборной Латвии, но на правах дипломированного специалиста и лучшего друга взялся за лечение. Сделал ему чай. От всей души, хехе. Виагры подмешал. Секс ведь лучшее лекарство. Постельный режим, типа. Сам бы айсберг до этого не додумался, вот и пришлось действовать. Себе тоже чаю налил, чтобы Андрюха ничего не заподозрил. «Пей, — говорю. — Сейчас мёд притащу». Втащил на кухню банку с батиным медком. Расторгуев мирно пил чай. «Сработало!» — я мысленно хлопал себе в ладоши. Сел напротив него, тоже чай пью. Выпил. Андрей тоже. Улыбаюсь аки Чеширский кот. «А я тебе виагру в чай подсыпал», — говорю, смотря в глаза. «Значит, жить будешь», — пробормотал он. Я подумал, что ослышался. «Я рад, что не мышьяк», — уже громче ответил мне Расторгуев. По лицу фиг что прочтёшь. Я-то надеялся, он кулаками хоть помашет для приличия, но айсберг даже не думал выходить из себя. «Ты чего-то не понял, — говорю. — Я тебе виагры подсыпал». «Да нет, это ты пока не понял, — как-то расплывчато отозвался Андрей. — Шёл бы ты домой, а, Вань?». Я понятливо кивнул и свалил.       — И что? Сработал метод лечения? — ухмыльнулся Йоханнес. Судя по довольной мордашке, он вознамерился его опробовать на себе. Разве что без виагры.       — Если бы! — прошипел Ваня и потряс в воздухе кулачками. — Я тогда в пяти минутах ходьбы от Андрюхи жил. Быстренько до квартиры дошёл. Звоню ему, не в силах побороть любопытство. «Кто она?» — спрашиваю. «Кто?» — переспрашивает айсберг. Но я был не намерен попадаться в его паутины ухода от ответов. «Та, с кем ты сегодня проведёшь незабываемый секс-марафон», — говорю резко, чтобы Андрэ и не думал перечить. С айсбергами по-другому нельзя. «Дурак ты, Вань, — слишком уж беззлобно сказал Расторгуев. — Так ничего и не понял. Ну, скоро поймёшь». Я был возмущён до глубины души этой поистине прибалтийской непробиваемостью: «Это чистая физиология! Что тут надо понимать?! Я подсыпал тебе в чай виагру! Точка!». Пауза. И тут Андрей вкрадчиво, как бы невзначай говорит: «А я кружки поменял…»       Бё до неприличия громко заржал, даже кашлянул пару раз. В его развесёлой норвежской роже не было ни грамма сочувствия к рыжему другу.       — Чё ты ржёшь?! — возмутился Иван. — Расторгуев мне тогда ещё спокойной ночи пожелал. Ехидна латвийская! Какая нахрен спокойная ночь?! — Йоханнес хохотал так громко, что Ванька даже убавил звук. — Короче, пришлось включать мужскую харизму и идти к соседке. Блондиночка очаровательная, Евочка, ростом где-то с Эберхарда, ноги от ушей, грудь пятого размера. Неровно ко мне дышала, пыталась соблазнить. А тут я сам к ней пришёл, подхватил на руки… В общем, в ту ночь я произвёл на неё неизгладимое впечатление!       — Ага, ври больше! — скептицизм Бё не знал границ.       — Я не вру!       Ванька действительно почти не соврал. Ноги у Евы действительно были длинные, рост в районе метра девяносто обязывал. Грудь на глаз действительно была примерно пятого размера. А то, что соседка весила под центнер, и Ваня никак бы не смог её поднять, это уже детали. Как и то, что потом Ева насильно повела его жениться. Даже наличие маленького ребёнка и сумасшедших родственников её не отпугнуло. Кстати, она отлично бы вписалась в семейку, но Ванька ещё жить хотел. Поэтому пришлось удрать и спешно подыскивать другое жильё. А потом и вовсе бежать из Алуксне, так как в городе на семь тысяч жителей крайне сложно скрыться. Так или иначе, с тех пор Ильиневич ничего Андрею в чай не подсыпал. Себе дороже.       — Что ты там говорил? — прохохотавшись, спросил норвежец. — Почему биатлонный мир стал слишком тесен для нас двоих?       — Сам посуди, — Иван тут же переключился на новую тему. — Мы с тобой молодые мужчины в полном расцвете сил. Девчонки от нас без ума. И мы оба рыжие. Тебе не кажется, что два солнца — это перебор? Окружающие скоро ослепнут от нашего сияния!       — Корона не жмёт? — поинтересовался Бё.       — У норвежского короля спроси, ты же с ним знаком, — отмахнулся Ванька. — Почему бы тебе не покраситься… например, в розовый? Под цвет твоей винтовки.       — Прикольно, — снова засмеялся Йоханнес. — Но почему бы не сменить имидж именно тебе? Я всё-таки более медийная персона, чем ты. Рыжие волосы — моя фишка.       — Испугался? — прищурился Ильиневич. — Давай поспорим! Кто проиграет — тот и красит волосы в розовый цвет.       — На что? — тут же согласился азартный Бё.       — На завтрашний масс-старт! Спорим, Фуркад победит?       — Решил ставить на беспроигрышный вариант? Хитро! Ладно, так и быть. Я ставлю, что Мартен не выиграет золото завтра!       — Готовься стать розовым Бё! — хищно ухмыльнулся Ваня.       — Это мы ещё посмотрим! — в ответ улыбнулся пока ещё рыжий Йоханнес.       — Ты? — недовольно осведомился Александров, лицезря на пороге своей комнаты Расторгуева.       — Я, — подтвердил Андрей, буравя тренера нечитаемым взором.       — Если ты надумаешь меня бить, то я закричу, — предупредил Борисыч. От латвийца можно было ожидать чего угодно. Не спрашивая разрешения, Расторгуев вошёл в номер и прикрыл дверь. Александров недовольно шмыгнул носом. Ему было не по себе.       — Бить? Это вы кулаками помахать любите, — проговорил биатлонист, скрестив руки на груди. — Особенно на тех, кто физически слабее и не может дать отпор.       — Это ты про Аньку? — даже не думал раскаиваться мужчина. — Да брось! «Бьёт — значит любит». Слышал такую поговорку?       — Желание подавить человека не имеет отношения к любви.       — Хватит философии, — поморщился Александр Борисович. — Шёл бы ты куда подальше, нам не о чем говорить.       — А мне кажется, есть, о чём, — отчеканил Андрей, достал из кармана куртки мобильный телефон и включил фрагмент записи.       — Я ей карьеру сделал, я могу и сломать, — раздался негромкий голос. Борисыч узнал себя без труда. — Помни об этом, если вдруг решишь поделиться с ней совершенно нелепым предположением по поводу моего намеренного участия в том случайном инциденте с лыжей. Я надеюсь, мы друг друга поняли?       Расторгуев счёл, что этого достаточно и выключил диктофонную запись. Он пристально посмотрел на тренера Юлианны и поинтересовался:       — Всё ещё считаете, что нам не о чем разговаривать?       Лицо Александрова вытянулось. Содержание их беседы в Нове-Место он помнил прекрасно. Помнил он и то, что Андрей во время их разговора с Интарсом стоял с телефоном. Потом он положил его в карман. Оказывается, предусмотрительный латвиец не ловил вай-фай, а включал диктофон. Хитрый, зараза. Кто бы мог подумать!       — Шантаж? — нервно усмехнулся он. — Не ожидал от тебя, не ожидал.       — Шантаж, — согласился Андрей. — Вы по-хорошему не поймёте. Придётся прибегнуть к понятным для вас методам.       — Сколько? — в лоб спросил Борисыч.       — Юлианну в покое оставьте. Никакого рукоприкладства, интриг за её спиной и, тем более, допинга, — озвучил требования Расторгуев, проигнорировав реплику о деньгах.       — А если она сама решит употребить, без моего ведома? — прищурился Александр Борисович.       — Значит, следите, чтобы не употребила, — парировал латвиец. — Берегите как зеницу ока. Если проба Юлианны даст положительный результат, я не буду разбираться, есть ли в этом ваша вина.       — Ишь, какой рыцарь выискался! — всплеснул руками Александров. Такого удара от тихого и безобидного Расторгуева он не ожидал. — И Аньке, я смотрю, ничего не рассказал. Решил поберечь её нервишки? С чего бы… — тренер с усмешкой посмотрел на биатлониста. — Она тебе нравится? Ну, конечно!       — Юлианна мой друг, — ровным тоном сказал Андрей. — Я не хочу, чтобы с ней так поступали.       — Да что ты говоришь! — наигранно удивился Борисыч. — Я, между прочим, действую ради её же блага! В лыжах Аньке будет лучше.       — Это она решит сама, — Расторгуев повернулся к выходу, не видя смысла дальше задерживаться в номере Александрова.       — Ничего у тебя не получится, Андрюша, — почти по-отечески обратился к нему тренер. — Анька не влюбится в благородного рыцаря. Она слишком часто имела дело с мерзавцами, чтобы верить в мужскую порядочность.       — Я надеюсь, вы поняли, что я до вас пытался донести, Александр Борисович, — проигнорировал его латвиец. — Не смею у вас больше задерживаться.       Юлианна Ильиневич сидела на широком подоконнике одного из местных гостевых домиков и смотрела на улицу. Было темно. Девушка не стала включать свет, решив посидеть в темноте. В голове она прокручивала события сегодняшнего насыщенного дня.       Тактика «держаться за Стиной Нильссон» оказалась выигрышной. Шведка на этом «Туре» уже выиграла три гонки из пяти и находилась в просто потрясающей форме. Масс-старт классическим ходом не являлся любимой дисциплиной Юлианны Ильиневич. Но надо было бороться, стиснув зубы. И Ильиневич боролась. На финиш они выкатились вместе. Нильссон чуть впереди, Юлианна скользнула в соседний коридор, чтобы побороться за золото. Финишные метры — чуть ли не самое слабое место девушки. Но сегодня она сражалась до конца. Последние метры, лыжницы одновременно выбрасывают ногу вперёд и… фотофиниш. Пока что фамилия Ильиневич стояла первой. Девушка этого не видела, она и Стина пожали друг другу руки. Взгляд на табло.       ILJINEVICH (RUS) Photo       NILSSON (SWE) Photo       Юлианна выдохнула. Куда бы там её фотофиниш не поставил, гонка получилась просто потрясающей. Странно, почему с результатами так тянут. Неужели, настолько мизерный отрыв, что победительницу определить не могут?       Определили. Ильиневич раздосадованно цокнула языком. Вторая. Она вторая! Проиграть на финише одну сотую секунды было обидно, и доводы об и без того хорошо проведённой гонке тут не работали. Опять проигранный финиш! Даже не последний круг, а именно заключительные метры дистанции были ахиллесовой пятой Юлианны. Борисыч там, наверное, опять её деревянной головой называет.       Что сегодня вообще на него нашло? Он ведь никогда руку на неё не поднимал! Подзатыльники, щедро розданные в детстве, не считались. Или считались? Но Борисыч ведь делал это не больно и, как он сам говорил, «любя». А сегодня замахнулся так, будто хотел сделать очень больно. Мог и не стараться. Сказанных слов хватило с лихвой.       Допинг-контроль, церемония чествования призёров, интервью, просмотр мужского масс-старта в одном из здешних спортбаров… Ильиневич тянула время как могла, лишь бы не возвращаться к Борисычу. Но поздно вечером это всё равно пришлось сделать.       Юлианна прокручивала в голове события сегодняшнего дня, пока шла в номер. К Александрову. Жили-то они вместе. Как теперь с ним общаться? Что сказать? Да и… стрёмно как-то. Слово «страшно» Ильиневич не хотела употреблять даже мысленно. Это чувство спортсменка редко испытывала, но сейчас ей действительно было не по себе. Если тренер чуть не ударил её прямо на улице, то что будет, когда они останутся наедине?       Определённо, ей от Борисыча нужно убраться подальше. Иначе ночью она просто не заснёт. А завтра ещё на Альпе де Чермис взбираться, сил очень много уйдёт. После сегодняшнего второго места в общем зачёте Ильиневич расположилась на четвёртой строчке с определёнными шансами на медаль завтра. Шансы эти, правда, были весьма призрачны: представительницы скандинавских стран тоже настроены решительно. Тут бы четвёртого места не лишиться. К тому же, после шести гонок в организме накопилась усталость. Ничего, после финальной горы появится возможность восстановиться.       Девушка твёрдо решила уйти сегодня от Александрова и ночевать отдельно. Свободных номеров в этой гостинице не было, но Серёжа Устюгов ещё перед гонкой пообещал, что проводит её к какому-то гостевому домику, где вполне можно переночевать до завтра. Друг хорошо ориентировался в здешней местности.       — Вы там уху ели?! — услышала Юлианна гневный голос тренера из-за двери номера. — Ильиневич никуда не поедет!       Движимая любопытством, девушка чуть приоткрыла дверь и глянула в щель. Борисыч нервно расхаживал по комнате и разговаривал с кем-то по телефону.       — Мало ли, что она двенадцатая в тотале! Да плевать я хотел, что она попадает в масс-старт! Раньше надо было думать, товарищ Касперович! Теперь Анька ушла в лыжи! Ей на гору завтра взбираться, а вы про масс-старт!       Ильиневич быстро сообразила, что сейчас, возможно, решается её судьба. Девушка решительно ворвалась в номер и, выхватив у опешившего Александрова телефон, выпалила:       — Я еду в Оберхоф!       Конечно, речь шла о завтрашнем масс-старте. После этапа в Нове-Место Юлианна оказалась на восьмом месте в общем зачёте, а сейчас, судя по всему, шла двенадцатой. И это при пропуске спринта и пасьюта в Оберхофе! Это могло значить только одно: в завтрашний масс-старт она попадает без разговоров.       — Добрый вечер, Илиана, — когда-нибудь Касперович перестанет намеренно коверкать её имя, но это совсем другая история. — Но ваш тренер сказал, что вы принять участия не сможете.       — Смогу! — вежливо процедила Ильиневич, хотя ей очень хотелось поговорить с этой личностью куда менее цензурно. Но нельзя. — Завтра буду в Оберхофе.       — Постарайтесь оправдать возложенные на вас надежды и не подвести страну! — пафос на той стороне провода просто зашкаливал. — От этого зависит ваше попадание в команду на этап в Рупольдинге.       — Я справлюсь с возложенной на меня миссией и исполню свой служебный долг! — не менее высокопарно проговорила Юлианна, удерживая себя от ещё большей язвительности. Сейчас это ни к чему, надо закрепляться в команде, раз уж выпал такой шанс.       — Попрошу без хамства, Юлианна… — видимо, Александр Владимирович и сам впал в ступор от неожиданно правильного произнесения имени спортсменки. — Родионовна? — с некоторым сомнением изрёк он.       — Почти угадали, сеньор Кашпировский! — Ильиневич приговорила себя к мысленному подзатыльнику. От ядовитого выпада удержаться не получилось.       — Ох, язва, — вздохнул Касперович. — Чтобы завтра была на старте вовремя. Иначе дорогу в команду можешь забыть.       Главный тренер бросил трубку. Ильиневич с видом победителя возвратила телефон Александрову. Тот испепелял подопечную взглядом.       — А как же гора? — жёстко поинтересовался он.       — Стоит на месте, — ответила Юлианна.       — Ты предаёшь лыжный спорт! Вяльбе, которая дала тебе шанс! Меня!       — Вы переживёте, — сохраняя максимально возможную невозмутимость, проговорила она, складывая вещи из шкафа в большую дорожную сумку. — Вяльбе в курсе, что я в лыжах не останусь.       Неожиданно Борисыч резко подскочил к ней и схватил за запястья. Силу Александров не особо рассчитывал, было неприятно. Ильиневич посильнее сжала кулаки, так легче было терпеть боль.       — Неужели ты не понимаешь, что я о тебе думаю?!       — Да вы о себе думаете! — тренер ещё сильнее сжал предплечья девушки, но она продолжала: — Пытаетесь воплотить во мне свои мечты. Но у меня своя жизнь, поймите уже!       Ещё несколько секунд Александр Борисович буравил её взглядом, но потом резко отпустил. Юлианна подавила желание растереть болящие теперь руки. Он не должен видеть, что ей больно.       — К нему собралась, да? — мрачно поинтересовался Александров, наблюдая за продолжившимися сборами. — К Расторгуеву своему?       — Это уже не ваше дело.       Юлианна и сама не знала, куда пойдёт. Куда угодно, лишь бы подальше от Борисыча. Хорошо, что Сергей обещал найти место.       — Ты ещё пожалеешь об этом! — напоследок пообещал Александр Борисович.       — Доброй ночи, — буркнула Ильиневич, вытаскивая из номера дорожные сумки. Тренер захлопнул дверь.       В холле её встретил улыбающийся Устюгов. Место Сергей нашёл. В домике, где остановился Расторгуев.       — Андрюха тебя приютит! — улыбался лыжник. В сегодняшнем масс-старте Сергей стал вторым и перед финальной гонкой обеспечил себе колоссальное преимущество. Поэтому и настроение спортсмена было приподнятым. А уж тот факт, что Ильиневич наконец-то проявила благоразумие и свалила подальше от своего ненормального коуча, только добавил Устюгову оптимизма.       — Это как-то неудобно, — нахмурилась девушка.       — Неудобно ночевать в одной комнате с буйнопомешанным, — возразил лыжник. — Так что давай, ноги в руки и вперёд! Андрей у входа тебя ждёт.       Расторгуев лишь негромко поздравил её с успешной гонкой и молча помог дотащить до домика чемоданы. Ильиневич тоже не говорила, чувствуя какую-то странную неловкость. Вроде как они жили уже в одном номере на этапе в Поклюке, но сейчас… сейчас девушке казалось, что всё как-то по-другому. Не так. Что-то в их отношениях поменялось, и девушка не могла сказать, что именно.       Впрочем, ничего экстраординарного не происходило. Андрей любезно предложил ей располагаться, а сам куда-то ушёл.       Теперь Юлианна сидела на подоконнике и думала, правильное ли решение она приняла. Отказ от последней гонки на «Тур де Ски» фактически означал выбор в пользу биатлона. В своём сердце этот выбор она сделала уже давно. Если раньше её всеми средствами пытался удержать в лыжном спорте Александров, то теперь этот фактор можно во внимание не принимать. Ильиневич больше не собиралась позволять этому человеку собой манипулировать.       Стук входной двери — это вернулся Андрей. Ильиневич успела слезть с подоконника до того, как латвиец вошёл в комнату. Расторгуев появился в помещении, включил свет и заметил Юлианну. Он не стал ничего говорить, лишь молча повесил куртку на вешалку.       — А… ты где был? — спросила девушка, чтобы разрядить обстановку.       — Дела были.       — А-а, — протянула Ильиневич, старательно не глядя на биатлониста. Почему-то она чувствовала себя не очень уютно в его присутствии. С одной стороны, она была рада видеть Андрея, но с другой… почему сердце начинает колотиться, словно у испуганного зайца? Будто она в чём-то перед латвийцем провинилась. Он ещё и молчит. Андрей ведь предупреждал, что интересы Борисыча не всегда совпадают с её, и оказался прав. Лучше бы он сейчас в стиле Тихонова нравоучительно произнёс: «Я же говорил! Я предупреждал!». Юлианне, может, стало бы легче. Но Расторгуев молчал, ни взглядом не намекая на свою проницательность относительно её наставника. — А я в Оберхоф поеду.       — Завтра? — ничем не выдал удивления Андрей.       — Да. Пока не знаю как, но…       — Я тоже завтра в Германию еду. На машине. Могу взять.       — Тоже в Оберхоф?       — В Рупольдинг. Но тебя отвезти смогу.       — Спасибо.       Как бы ни было неудобно Юлианне напрягать Расторгуева, отказываться в этой ситуации она не решилась. К масс-старту обязательно нужно было успеть. Ей представился редкий шанс вернуться в биатлон. Надо теперь им воспользоваться.       — Юлианна, — неожиданное обращение Андрея выдернуло Ильиневич из собственных мыслей. — Неужели ты все эти годы не замечала, какой он человек?       — Александров всегда был добр ко мне, — проговорила она. Такое ощущение, что Борисыч, который всю жизнь был с ней и Борисыч, который сегодня чуть было её не ударил — это два разных Борисыча. — Он, бывало, напоминал, чем я обязана ему, но чтобы так… Сегодня он наговорил много лишнего.       — Неужели ты после этого от него не уйдёшь?       — Куда? — вздохнула она. — Он прав, без него мне в спорте ловить нечего. Тренеры основной сборной меня не жалуют. Я сама виновата, в интервью наговорила всякого, да и Борисыч, думаю, тоже свою лепту внёс. Другого тренера нанять не могу — у меня нет таких денег. Да и не факт, что методики других специалистов мне подойдут, — Ильиневич вздохнула и, запустив пальцы в волосы, тихо проговорила: — Он загнал меня в угол. Мне придётся продолжать с ним работать.       Юлианна опустила руки и обречённо взглянула на Андрея. Он ничего не мог ей посоветовать, потому как понимал её доводы. Без финансов в большом спорте очень трудно выжить.       Расторгуев как-то странно смотрел на неё. Обычно эмоции людей легко можно было прочесть в их глазах, но взгляд Андрея был абсолютно непроницаем. Ильиневич стало немного не по себе, по коже пробежал холодок. Всё этот сквозняк, надо от окна отходить! Биатлонист сделал пару шагов по небольшой комнате и оказался около Юлианны. Она лишь отступила на полшага назад и наткнулась бёдрами на подоконник.       Поздний вечер, почти ночь, тусклый свет лампочки, едва уловимый сквозняк от окна. И глаза Андрея. Ильиневич потеряла счёт времени и не могла сказать, сколько секунд прошло. Или минут. Какая разница? Девушка слышала только биение сердца и тишину. Нет ни соседей, ни тренеров рядом. Никого. Только они. Вдвоём.       Расторгуев осторожно взял её левую руку. Юлианна чуть вздрогнула, как от удара током. Это всё синтетика, давно пора переходить на натуральные ткани! О том, что её водолазка сделана из самого что ни на есть натурального кашемира, Ильиневич старалась не думать. Мало ли что на этикетках пишут? Может, кашемир тоже током бьётся? Хотя, не должен и до этого дня не бился. Ишь, какой непредсказуемый!       От этих не имеющих отношения к реальности мыслей девушка отвлеклась, только когда Андрей отвёл взгляд, чуть приподнял её руку и аккуратно потянул вверх рукав, обнажая кожу запястья.       — Он, — Расторгуев не спрашивал. Утверждал.       Юлианна опустила взгляд на свою руку. Чего и следовало ожидать. Следы от стальной хватки Александрова, уже хорошо заметные на бледной коже. К утру совсем синими станут. Ильиневич нервно сглотнула и, поспешно одёрнув рукав, скрестила руки на груди.       — Это вышло случайно, — пробормотала она, неизвестно почему продолжая оправдывать тренера. — Он просто… перенервничал!       — Хм, — озадаченно нахмурился Расторгуев от этого совершенно фантастического объяснения произошедшего. — А если я, допустим, заеду ему в челюсть? Это будет считаться, что я перенервничал?       — Ты? — спортсменка на миг улыбнулась. — Этот человек не стоит твоих нервов. Да и моих тоже. Я знаю, оправдывать его не стоит. Но пока не могу. Я очень к нему привязана, понимаешь? От такого за один день не избавишься.       — Юлианна, — вздохнул Андрей, заключая девушку в объятия. В тёплые дружеские объятия.       — Я люблю его, — грустно проговорила Ильиневич, доверчиво прильнув к Расторгуеву. — Люблю как отца. Настолько я к нему привыкла за эти годы. Да я Радислава даже как отца не воспринимаю, хоть с биологической точки зрения именно он таковым и является. А Борисычу я всегда буду благодарна, даже несмотря на такие вещи. Слишком многое он для меня в жизни сделал.       Андрей ни о чём не спрашивал, понимая, что ей, возможно, не обо всём сейчас хочется говорить. Он просто был рядом. А большего Юлианне и не надо было.       В Оберхофе поздний вечер вот-вот должен был уступить место ночи. Спортсмены готовились отойти ко сну, чтобы выспаться перед завтрашними масс-стартами. Кто-то, кто в топ-30 не попал, уже отчалил в Рупольдинг, где в среду должен стартовать пятый этап Кубка мира по биатлону.       Илья Трифанов спортивный режим не соблюдал. Он журналист, птица вольная. Под колпаком Губерниева, но это не важно. Свету Слепцову в сборную не взяли, поэтому всё свободное время спецкора было посвящено выдумыванию сюжетов для биатлонной программы. Вот и сейчас он спокойным шагом поднимался на свой этаж и думал, каким же образом можно поднять рейтинг и без того рейтинговой передачи.       — Илья, мне нужна помощь!       Появление на его пути непривычно серьёзного Андрейки, сына Вани Ильиневича, явилось для Трифанова неожиданностью.       — Чего тебе, мой юный друг? — с улыбкой спросил Илья, на всякий случай озираясь по сторонам. Мальчуган-то он прикольный, вот только настроил против себя его начальство. Поэтому столь дружеское общение было чревато нагоняем. — Папаня где?       — Мне не его помощь нужна! — покачал головой рыжий. — А вы как мужчина мужчину меня поймёте.       Трифанов деловито кивнул. После того, как этот бессмертный пацан случайно сожрал бутер Губерниева в столовке, его можно было воспринимать исключительно всерьёз.       — Я влюбился! — поведал ему Андрей. В руках у него обнаружился куцый букетик каких-то цветов, очевидно выдернутых с окологостиничной клумбы.       — И кто же это прекрасная дама?       — Та, чьи глаза сияют ярче звёзд на небе! — выпалил мальчишка. «Подготовился», — подумал Илья. Он бы в восемь лет так не смог. К тому же, вариант был беспроигрышный. Небо над Оберхофом было затянуто тучами, поэтому даже если глаза у Андрюхиной дамы сердца тусклые и мутные, они всё равно будут ярче звёзд. — Та, чья улыбка озаряет светом всё вокруг! — солнца здесь не было, поэтому этот комплимент катил даже в том случае, если зубы у красавицы кривые или с брекетами. — Та, что сама, словно Солнце, сошедшее на нашу планету…       — Вот так ей и скажешь! — похлопал его по плечу Трифанов. Язык у пацана подвешен хорошо, не хуже, чем у папаши. Хороший журналист из него получится. — А кто она?       — Я не знаю её имени, — грустно вздохнул Андрей. — Она мне в столовой улыбнулась и конфетой угостила. Из итальянской команды.       — А-а, так это Доротея Вирер! — улыбнулся Илья. Действительно, Андрюхины сравнения очень подходили к улыбчивой Доро. Он припомнил, что мальчишка действительно во время завтрака ошивался в том числе у столика сборной Италии. Ванькин сын использовал время, проведённое в компании биатлонистов, по максимуму. Он разжился автографами всей российской сборной, белорусов, украинцев, казахов, а также норвежцев, французов, итальянцев, швейцарцев, болгар… Трифанов даже не вспомнил, остались ли люди, у которых автограф не был выпрошен. Наверное, нет. Разве что Губерниев. Но, тут Андрейка сам виноват, съел бутерброд — получил в лице Дмитрия злейшего врага.       — Доротея, — мечтательно повторил мальчуган. — Илья, помоги мне ей признаться! Оказалось, что Андрейка завтра уезжает, школьные каникулы подходят к концу. А букетик подарить хочется. Трифанов подумал, что Доро найдёт этот подарочек очень милым.       — Давай я тебя к ней провожу? — предложил журналист. — Только я не знаю, где их номера. Надо что-то придумать…       — Они на одном этаже с нами живут.       — Отлично! — просиял Трифанов. — Пошли.       Методом проб и ошибок (стуком во все номера подряд) удалось отыскать номер, где жила Вирер. Итальянка ещё не отошла ко сну и до сих пор была при параде — в стильной футболке и с макияжем. Увидев на пороге номера Илью, она недоумённо вздёрнула брови вверх.       — Привет, — неловко улыбнулся он, забыв, зачем вообще сюда пришёл.       — Гуд морнинг! — бодро выпалил Андрейка и протянул девушке букетик.       — О! — Доро переключила внимание на рыжего. — Как мило!       — Ты пожелал доброго утра, — процедил Илья, не переставая улыбаться.       — Я плохо английский знаю, — шёпотом произнёс Андрей. — Переведи, пожалуйста!       «Так вот для чего ему я», — догадался корреспондент.       — Доротея, вы прекрасны! Я влюбился в вас с первого взгляда! Я много думал и пришёл к выводу, что вы — моя единственная в этой жизни радость. Ваши глаза сияют ярче звёзд! Ваша улыбка ярче самого Солнца!       Илья переводил и смотрел на Доротею. Та тоже глядела на него, даже не замечая, что мальчишка достал из кармана шпаргалку и теперь читал по бумажке.       — Доротея! — по-английски обратился к биатлонистке Андрей, быстро спрятав бумажку. — Я хочу сделать вам подарок!       — К-какой? — растерялась итальянка, только сейчас переведя глаза на ребёнка.       — Он не здесь… — потупил взор мальчишка. — Там, в другой комнате… пожалуйста! — он обнял Доро за талию. — Пойдёмте со мной! Я завтра уеду и никогда вас не увижу!       К своему стыду, Трифанов почувствовал укол ревности в груди. Сейчас ведь она согласится! Очень умно, конечно, ревновать к восьмилетнему ребёнку. Да и вообще у него Светка есть! Правда, в последнее время их отношения как-то оставляют желать лучшего…       Шустрый Андрей, между тем, умудрился уговорить (на русском!) Доротею и куда-то её потянул. Илья на автомате пошёл следом. Они дошли до самого конца коридора — туда, где было какое-то небольшое помещение. Возможно, кладовка, или комната для кого-то из персонала.       — Там! — указал на дверь мальчуган.       Доро замялась. Трифанов выступил вперёд и мужественно толкнул дверь вперёд. К удивлению молодых людей, там горели несколько свечей, а на маленьком раскладном столике стоял тортик с восемью свечками.       — У меня сегодня день рождения, — шмыгнул носом Андрюша. — А папа забыл. Посидите со мной? Пожалуйста!       — Но у меня гонка… — нерешительно начала Вирер.       — Пять минут! — кристально-чистые глаза Андрея умоляюще глядели на Доро.       — Хорошо, — без боя сдалась она, но твёрдо пообещала себе тортик не есть.       — Заходите! — просиял пацан.       И где только этот папаша бродит? Про день рождения ребёнка забыл! Илья в который раз подумал, какой же хреновый Ванька отец. Трифанов вошёл в каморку и осмотрелся. В тусклом свете свечей не всё можно было разобрать, но небольшую расстеленную раскладушку он усмотрел. Доротея сделала пару шагов и тоже оказалась в комнатке за спиной Ильи. Дверь захлопнулась.       Трифанов обернулся и подёргал за ручку. Безрезультатно.       — Что за…       — Доброй ночи, Илюшенька! — раздался с той стороны бодрый голос Вани Ильиневича.       — Выпусти! — угрожающе прошипел Илья. Подстава! Заговор! Незаконная эксплуатация детского труда!       — Говори громче, я не слышу! — ехидно откликнулся Иван. — Немцы хорошую звукоизоляцию делают, так что можешь даже орать! Максимум до соседнего номера дойдёт. А соседний номер — мой! Распорядись этой ночью с толком, Илюх. Дорочку от меня поцелуй! И от себя тоже…       — Фа-ак! — протянул Трифанов, поняв, что его банально развели. Доротея вообще не понимала, что происходит.       — И это тоже можно! — окончательно развеселился Ванька. — Ладно, красавчики, не буду вас отвлекать!       Поскольку звукоизоляция действительно была неплохой, они уже не слышали, как отец и сын Ильиневичи быстренько свалили с места преступления в свой номер. План был идеален. Соучастник — один из сотрудников отеля, приятель Ваньки со времён учёбы в мединституте, впоследствии осевший в Германии, совершенно точно до утра не явится и обеспечит Илье и Доротее время на романтическую ночь вдвоём. Вопрос в том, сумеет ли Трифанов правильно этим временем распорядиться...       — Отлично сработано! — похвалил сына Иван. Тот только хмыкнул.       — Гонорар, — напомнил Андрей.       — Родного отца обдирает! — возмутился Ваня, вытаскивая из чемодана большую коробку конфет.       — Ты мне обещал, что мы к Наде сходим! — напомнил мальчишка, пряча шоколад в тумбочку.       — Надя уже спит, — вздохнул медик. Сын умудрился вчера в столовой сожрать бутерброд «голоса всея биатлона» и чудом избежать жестокой казни прямо на месте преступления. Андрейка спрятался под столом женской сборной Беларуси. Потом он перезнакомился со всеми девушками и влюбился в Надежду Скардино. Разница в двадцать с лишним лет ребёнка не смущала. Он даже хотел ей букет подарить. Только вот пришлось направить энергию сына в иное русло. Сыграть на чувствах Трифанова Андрей согласился лишь за шоколадку, которую собрался подарить любимой Надюше. Хитрый малый, весь в него. Далеко пойдёт.       — Ничего, Андрюха! — хлопнул его по плечу Иван. — Нам ещё Свету с Тарькой сводить, но это уже на весенних каникулах.       — Прикольно, — одобрил рыжий. — А тётя Аня? Она милая! Я хочу, чтобы она поскорее была счастлива!       — Будет, — пообещал Ваня. — Когда дядя Андрей перестанет тупить, тогда и будет.       — А когда? И почему дядя Андрей тупит? — с детской непосредственностью удивился Андрюша.       — Сын, что за выражения! — покачал головой Иван. — Чему тебя там в московских школах учат? Не знаю я, почему. Айсберг он непробиваемый! Льдина латвийская! И вообще, сам у него спроси, когда увидишь! — отмахнулся Ильиневич. — Главное, что мы своё дело знаем.