В самое сердце

      Разминка перед гонкой проходила в молчании. Ульяна Кайшева, соседка Юлианны по номеру, нервничала ещё со вчерашнего вечера, но сейчас старательно этого не показывала. Нельзя давать понять тренерам, что она волнуется. Ульяна прекрасно понимала, что на этапе в Рупольдинге ей необходимо проявить себя с лучшей стороны. Ольга Подчуфарова понемногу разминалась. Она сегодня побежит последний этап. Лидер сборной Татьяна Акимова о чём-то переговаривалась с тренером Виталием Норицыным. Юлианна Ильиневич казалась абсолютно спокойной. Александров так и не появился. С одной стороны девушка чувствовала какое-то облегчение, но с другой… С тренировками в Рупольдинге ей никто не помогал. Лишь кто-то из тренеров сборной обмолвился, что она стреляет неправильно, но на этом вся помощь закончилась. Всё, что она делала — это следовала плану Борисыча и старалась попадать по мишеням. Пристрелка перед гонкой, как ни странно, прошла неплохо. Единственное, что напрягало Юлианну — накопившаяся усталость. Мотания на «Тур де Ски» и обратно на Кубок мира даром не прошли. Сейчас у неё был небольшой спад формы. То есть, заходить в эстафете на круги ни в коем случае нельзя.       Девушки пожелали удачи Юлианне, и она отправилась на стартовую поляну. Как только стал известен старт-лист, Ильиневич немедленно его изучила. На первом этапе сильных лыжниц почти не было. Ванесса Хинц, Анаис Шевалье и Сьюзан Данкли, конечно, весьма хорошие биатлонистки, но не бегунки. Зато первый этап бежала Кайса Мякяряйнен. Она-то как раз могла составить конкуренцию Юлианне на лыжне. Впрочем, Ильиневич планировала думать не о соперницах, а о стрельбе. Если она с ней справится, то проблем быть не должно. А если не справится… Юлианна тряхнула головой. Думать об этом не хотелось.       — Расторгуев! — громкий голос Ваньки разнёсся по маленькой гостиничной столовой. — Ты смотришь женскую гонку? С каких это пор?       — Ты ещё здесь? — проговорил латвиец, даже не взглянув в сторону Ильиневича. — Что-то ты не рвёшься на своё новое место работы.       — Я как раз иду на съёмки, — Иван пригладил розовые волосы. — За мной даже машину прислали! О, Анька! — на экране показали девушку в бибе под номером шесть. Она сосредоточенно глядела перед собой и ждала стартового сигнала. — Ты смотри, на первый этап сестрёнку поставили! Я буду поздно, а может вообще не приду. Не скучай тут без меня, Андрюша!       Расторгуев даже не заметил, как Ильиневич вприпрыжку скрылся из помещения. Зато вошла Байба и нерешительно подсела за столик к Андрею. Раздался стартовый сигнал. Женская эстафета началась.       — Ты ведь не все женские гонки смотришь, — проговорила она, поглядев на латвийца. Тот пожал плечами. Юлианна Ильиневич не стала отсиживаться за спинами соперниц и с первых же метров помчалась вперёд. — А сегодня решил посмотреть, — не отступала Бендика.       — Надоело лежать без дела.       — Ты же тренировался сегодня. Теперь можешь отдохнуть.       — Я отдыхаю, — проговорил Расторгуев.       Юлианна создала себе уже некоторый отрыв от остальных. Спортсменки, судя по всему, решили на неё внимания не обращать. Сейчас никто не станет подстраиваться под её быстрый темп. Кайса Мякяряйнен, как ни странно, пока не делала попыток прорваться вперёд, решив поработать в общей группе. Финка решила сделать ставку на стрельбу.       — Как дела? — спросила Байба, чтобы не молчать.       — Нормально, — ответил Андрей и из чистой вежливости задал ответный вопрос. Бендика воодушевлённо принялась рассказывать о прошедших праздниках и о бронзе, завоёванной на этапе Кубка IBU. Латышка видела, что Расторгуев слушает больше быструю словно пулемёт речь комментатора, чем её. Хотя и не знает немецкого языка. Андрей так внимательно следил за происходящим на экране, что Байба даже удивилась.       Ильиневич продолжала мчаться вперёд. Кайсе тоже надоело работать в группе. Видимо, общий темп оказался для финской молнии слишком медленным. Мякяряйнен принялась лихо работать в подъём и без труда вышла в лидеры группы. Препятствовать ей никто не собирался.       Юлианна первой подошла к огневому рубежу и начала стрелять. Первые два выстрела ушли в молоко. Тут уже к рубежу подъехала Кайса. Три оставшихся выстрела Ильиневич попала. Три патрона на две мишени. На рубеже уже были соперницы.       — Слишком быстро бежала, — буркнула Байба. Юлианна промазала первым доппатроном. Права на ещё одну ошибку у неё не было. Расторгуев прослушал слова Бендики. Он напряжённо вглядывался в экран, будто пытался на расстоянии загипнотизировать Ильиневич, чтобы она попала в цель. Первая мишень закрылась. И вторая тоже. Круга Юлианна избежала и ушла на дистанцию первой.       — Что ты говорила? Прости, я отвлёкся, — сказал Андрей. Ильиневич закончила работу на рубеже, и гонка будто утратила для него интерес. Хотя ещё стреляли представительницы других стран!       — Ничего, — грустно проговорила латышка.       Старенький немецкий «Вольксваген», по мнению Ваньки, не очень подходил для именитого режиссёра Гюнтера фон… Фингельсдорфа? Фингермайера? Язык сломать проще! Ивану казалось, что высокооплачиваемый режиссёр мог позволить себе более солидное авто. Впрочем, фон Фингольдштейн (?) — человек искусства. Возможно, ему всё материальное чуждо. За рулём сидел хмурый верзила-Карл, по-видимому, вставший не с той ноги. Фон Фингельман (?), напротив, был бодр и весел, излучая энтузиазм.       — Ты прочитал сценарий? — по-отечески, с доброй интонацией спросил он.       — Да, — важно кивнул Ванька в зеркало заднего вида. Надо было заранее вжиться в образ серьёзного доктора, спасающего жизни. Сценарий Ильиневич, разумеется, не прочёл. Кинул на тумбу, да и всё. Не с гуглом же ему это всё с немецкого переводить, в самом деле. Настоящий актёр должен жить ролью, а не учить текст по бумажке. Главное — понимать суть персонажа, а текст можно и сымпровизировать. Впрочем, какой текст? Тут же немое кино! Значит, задача существенно облегчается.       — На, — Интарс Беркулис поставил перед Расторгуевым кружку с чаем. — Выпей, прогрей горло. Подожди только, остынет чуть. Кипяток.       — Спасибо, — сказал Андрей.       Интарс покачал головой. Расторгуев был полностью сконцентрирован на просмотре гонки. На Байбу, сидевшую рядом, он почти не обращал внимания. Впрочем, Бендика находилась рядом просто так. Девушка сидела, уткнувшись в телефон.       — Наших нет. За кого болеем? — поинтересовался тренер.       — Что? — переспросил Андрей. Беркулис отмахнулся. Ясно всё.       — Девчонки бегут! — радостно воскликнул появившийся в столовой Роберт Слотиньш. Латыш бодро придвинул стул от соседнего столика и тоже уткнулся в телевизионный экран. — Кто там на первом этапе? О, это же Хильдебранд…       — Хинц, — засмеялась Байба. — Это Ванесса Хинц.       — А это Лиза Тереза Хаузер! Симпатичная. Блондиночка, мне такие нравятся. Джентельмены предпочитают блондинок, хо-хо! Ева Пускарчикова тоже милая. Мы с ней вчера о погоде говорили, — с искренним энтузиазмом вещал Роберт. Беркулис едва заметно кивнул ему. Можно начинать мини-спектакль. — Кайса ещё классная. Хоть старше меня на несколько лет.       — Кайса тебе не светит, — скорчила кислую мину Бендика. — Убежит, ты и моргнуть не успеешь. Если тебе так блондинки нравятся, присмотрись к другим финкам. К Лауре Тойванен, например.       — Это же Юлианна! — воскликнул Роберт, глядя на бегущую в одиночестве биатлонистку. Видимо, к Тойванен присматриваться он передумал.       — Она брюнетка.       — А она ничего, — прищурился Слотиньш. — Я ещё при встрече это заметил. Да, обтягивающая форма ей к лицу. Я б даже сказал, к телу…       — Не мешай гонку смотреть, — пробурчал Расторгуев, взглянув на соотечественника с некоторым раздражением. Беркулис подавил улыбку.       — Разве ж я мешаю? — искренне удивился Роберт. — Просто говорю, что Юлианна секси. Я б с ней…       Интарс легко пнул его под столом ногой. Перебор.       — Будь добр, не вдавайся в подробности, — проговорил Андрей и взглянул на Слотиньша так, что тому следовало бы немедленно заткнуться. — Тебе же вроде блондинки нравятся.       — Так блондинки для души и эстетического удовлетворения, — простодушно отмахнулся Роберт и растянул губы в мечтательной улыбке. — А вот брюнетки…       — Что, брюнетки? — процедил Расторгуев. Интарс посильнее пнул Слотиньша ногой. Хватит болтать!       — Брюнетки, — ухмыльнулся Роберт. — Говорят, брюнетки горячие в постели…       Беркулис резко дёрнул ногой и ещё сильнее пнул Слотиньша, ударившись при этом коленом об столешницу. Байба вздрогнула, а чай из кружки Андрея едва не выплеснулся через край. Официант неодобрительно посмотрел в их сторону. Интарс виновато развёл руками.       Этих нескольких секунд хватило Расторгуеву, чтобы скрыть явное недовольство поведением Роберта за привычной маской ледяной невозмутимости. Именно ледяной. Разборки со Слотиньшем пришлось отложить до лучших времён, поскольку пришло время стрельбы из положения стоя.       Ко второму рубежу Юлианна Ильиневич подошла с солидным преимуществом. Кайса Мякяряйнен шла на некотором отдалении от девушки. Финка тоже не обошлась без доппатронов. Остальные спортсменки ходом заметно уступали. Кайса уходила с рубежа девятой, а теперь шла второй, отыграв больше десяти секунд.       Ильиневич заняла первый коврик и изготовилась стрелять стойку. Ветра почти не было. Первый выстрел мимо цели. Второй опять в молоко. И третий туда же. Обескураживающее начало стрельбы. Биатлонистка чуть поправила винтовку и вновь прицелилась. К рубежу подъезжала Кайса. Промах четвёртым выстрелом. И пятый мимо. Два круга уже точно есть.       — Пять промахов! — удивилась Байба, отвлёкшись от телефона.       — Это перебор, — пробурчал Интарс. — Ещё и без ветра.       Прибалт украдкой глянул на Андрея. Расторгуев с досадой качнул головой, думая, что на него никто не обращает внимания. «Переживает», — понял Беркулис. К счастью, Слотиньш понимающе молчал и не болтал лишнего. Интарс всего-то попросил его сделать Юлианне пару комплиментов, чтобы посмотреть, станет ли Андрей ревновать. А Роберт… «Я бы с ней…». Ну, кто так делает?! Правда, Расторгуев приревновал. Значит, Беркулис был прав в своих догадках. Теперь он знал это на сто процентов.       Первый доппатрон Юлианны улетел мимо цели. Перезарядка. Второй дополнительный патрон вновь не попадает в чёрный кружок. Интарс заметил, что Андрей чуть сильнее сжал в руке кружку с горячим чаем. Последний патрон. Мимо. Крупным планом показали Ильиневич. Она взглянула на чёрные кружки, будто не верила в то, что ни одну мишень не удалось закрыть. Ни одну! Пять штрафных кругов. В эстафете.       — Врагу не пожелаешь, — тихо промолвила Байба. Расторгуев невозмутимо сделал несколько глотков из кружки.       — Так… э-э… — растерялся латышский тренер. — Кипяток же!       Андрей пожал плечами.       — Что-то это помещение мало похоже на врачебный кабинет, — поморщился Ванька, оглядывая место, где придётся сниматься. Старый ржавый фургон внутри был освещён тусклой лампой. Здесь был стол, стул и кушетка. А ещё кресло для режиссёра. В углу на потолке висела пыльная паутина. По полу быстро пробежал таракан. Антисанитария. Тут надо дезинфекцию проводить, а не пациентов лечить. Камера тут стояла всего одна, причём старая. Видимо, маститому режиссёру выделили маловато средств на создание шедевра. Или это особенности современного киноискусства?       — Брехня, — Карл пнул пустую консервную банку, не пойми как оказавшуюся на полу. — И так сойдёт.       — Не сойдёт! — упёрся Ванька. — В таких условиях пациентов лечить нельзя! Это будет недостоверно смотреться на экране.       — Это нужно для драматизма! — поспешно пояснил Гюнтер, потешно размахивая руками. — Драма нужна зрителю!       — Это не драма, это экшн, — буркнул Ильиневич. Уж что есть. Лучших условий он не дождётся.       Первой эстафету передала Кайса Мякяряйнен с преимуществом в девятнадцать секунд. Финская молния лихо убежала от соперниц на последнем круге. В тройке также находились Швеция и Франция. У сборной России дела шли совсем не здорово. После пяти кругов Ильиневич российская команда оказалась на шестнадцатой строчке.       — Кошмар, — покачал головой Интарс, сочувствуя спортсменке. Юлианна, ни секунды не отдыхая, сняла лыжи и поспешила убраться из поля зрения камер.       — Я бы заплакала, — призналась Бендика.       — Да, жёстко она команду подвела, — констатировал Роберт. — Пять штрафных кругов.       — Можно подумать, она специально, — холодно посмотрел на него Расторгуев.       — Нет-нет, не специально! — поспешно сказал Слотиньш. — Просто пять кругов — это слишком. Я бы, наверное, со стыда сгорел, если бы на столько зашёл.       — Не похоже, — отрезал Андрей.       — Ну, реально, пять кругов — это трэш. Я никогда на столько не заходил.       — Второй этап вспомни.       — Ну… — стушевался Роберт, позабывший об эстафете в Поклюке, где он действительно зашёл на пять кругов. — Я после двух рубежей заходил, а Юлианна только после стойки.       — Не вижу разницы, — Расторгуев быстро допил чай и поднялся с места.       — Ты куда? — тихо удивилась Байба, но Андрей слишком быстро ушёл из столовой и не услышал девушку. — Что с ним? Даже гонку не досмотрел.       — Не в духе, — вздохнул Беркулис. Гонка для Андрея перестала быть интересной, как только этап Юлианны закончился. Какое совпадение…       Появление в фургончике высокого и худого как щепка парня стало для Ваньки неожиданностью. Бастиан, так его звали, окинул помещение брезгливым взором и нервно поправил модный шарф.       — Где? — сразу спросил он у Гюнтера фон… да какая разница? Просто «фон».       Режиссёр показал пальцем на Ивана. Бастиан поморщил длинный нос.       — Басти, — задушевно проговорил Гюнтер. — Ты же можешь привести его в божеский вид?       — Тяжёлый случай. Но смогу, да.       Бастиан водрузил на стол здоровенный ящик, здорово напоминавший Ванькин. Не говоря ни слова, он открыл его. Это была косметичка.       — Это ещё зачем? — Иван с опаской покосился на тени, пудру, тушь и ещё что-то там.       — Как же! — удивился Басти. — Для съёмок всех гримируют. У тебя от природы светлые ресницы. Ты же не хочешь, чтобы взгляд на экране казался блёклым? А кожа? Ты же бледнее смерти! С таким видом помирать надо, а не в кино сниматься в роли врача.       — Ну, ладно, — вздохнул Ильиневич. — Искусство требует жертв. Крась!       Это не страшный сон. Это суровая реальность. Пять штрафных кругов и абсолютная усталость. Юлианна лежала на кровати и глядела в потолок, не моргая. Она всё испортила. Ей доверили первый этап. ДОВЕРИЛИ. А она всех подвела…       Пять штрафных кругов — это полный крах для первого этапа. Прекрасный ход спас её от ещё большего позора. Ильиневич буквально чувствовала, что её все винили в провале. Тренеры смотрели косо, журналисты качали головами. Но она винила себя больше всех. Её поставили на первый этап, а она так облажалась. Да, она никогда не была хорошим стрелком. Почему, почему её вообще поставили на эту злосчастную гонку? Посчитали, что штрафные круги компенсирует её скорость? Да, на общем фоне ход был неплохим. Но в принципе Юлианна способна бежать лучше. Особенно это стало понятно на последнем круге, когда девушка уже едва передвигала ноги.       После гонки захотелось пробежать мимо микст-зоны, поджав хвост. Но, скрепя сердце, Ильиневич всё же дала обязательное интервью. Денис Левко не стал сильно третировать её вопросами, но сейчас от любого слова хотелось плакать. Хотелось плакать, но слёз не было. Парадокс.       — Юлианна, — нерешительно обратилась к ней с соседней кровати Ульяна Кайшева. Ильиневич присела на постели и, обняв подушку, посмотрела на девушку. Уля сегодня зашла на два круга. Ей тоже паршиво. — А что теперь будет?       «На Кубок IBU нас отправят».       — Не знаю, — вслух проговорила Юлианна.       — В Рупольдинге дадут пробежать?       — В Рупольдинге дадут, раз уж мы здесь.       — А потом? — тихо спросила Уля.       «Кубок IBU».       — Как решит тренерский штаб, — хмыкнула Ильиневич.       — Тебя, наверное, в Антхольц возьмут, — заметила Кайшева. — У тебя медали личных гонок. Ты в масс-старт по тоталу проходишь.       — Пока прохожу. Если хорошо пробегу две гонки тут, то сто процентов прохожу. Но это не значит, что меня возьмут в Антхольц.       Ульяна ничего на это не ответила. Это нелогично. Но такое вполне могло произойти.       — Я не буду это надевать! Что это вообще?!       — Туфли, — невозмутимо пояснил Гюнтер.       На полу перед Ильиневичем стояла странного вида обувь на платформе. С гепардовой расцветкой, на длиннющих шпильках она производила устрашающее впечатление. Особенно в бледном свете ламп. Леди Гага нервно курит в сторонке.       — Зачем они мне?!       — Вы невысокого роста, — терпеливо пояснил немец. — Эти туфли вас удлинят. Для кадра необходимо.       — Для кадра?! — возмутился Ванька.       Чем дальше шло дело, тем сильнее Ивану казалось, что «маститый» режиссёр его надул. Не похоже это на съёмки кино, претендующего на кинопремии. Разве что на «Золотую малину». Обстановка мало походила на врачебный кабинет. Паутину из-под потолка никто не собирался убирать. В качестве костюма ему предоставили только желтоватый халат. На голое тело. Футболку было велено снять. Ну, хоть джинсы остались. А теперь ему ещё какие-то туфлища подсунули.       — Кого я хоть лечить буду?       — В сценарии же написано, — заметил Гюнтер. Но Ванька сценария не читал.       — Я хотел спросить, от чего я лечить буду, — исправился Иван. — Я не очень понял…       — На кушетку ляжет молодой человек, — фон Финкельштейн указал на жующего бутерброд верзилу. Карл был одет в узкие кожаные штаны и косуху с заклёпками. При этом он так ссутулился, будто надеялся, что никто не заметит бутерброд в его руках. — Вы должны будете его осмотреть. Карл! — громила вздрогнул. — Перестань жрать!       Карл без шума упаковал бутер в контейнер. Ванька начинал закипать.       — Каким образом я должен буду его осмотреть?       — Вам виднее, вы же врач.       — А вы — режиссёр. Что я должен буду осматривать? Ухо? Или ногу?       — Сориентируемся по ситуации, — отмахнулся Гюнтер, игнорируя гневный взор Ильиневича.       Сидеть в отеле, где на неё со всех сторон смотрели сочувственно-обвиняюще, было выше Юлианниных сил. Хотелось побыть в одиночестве и не думать ни о чём. Но везде были люди. В гостинице, вокруг гостиницы, по всей улице. Поздний вечер — идеальное время для прогулок как биатлетов, так и болельщиков, приехавших в Рупольдинг.       — Слышь, Колян, да это Вирер в натуре! — услышала Ильиневич родную русскую речь. Она шла по улице, а неподалёку у какой-то пивной стояли два мужика.       — Какая Вирер? — фыркнул Колян. — У Вирер сиськи больше.       — У этой тоже есть! — возразил второй.       «Спасибо, блин, за комплимент», — подумала Юлианна. Ильиневич специально надела обычную белую куртку без опознавательных знаков сборной России и накинула капюшон, чтобы никто к ней сейчас не лез. Но не судьба.       — Доротея! — подскочил к ней мужчина. — Ай уант ёр… слышь, Колян, как там автограф по-английски?       — Я не Доротея, — устало улыбнулась Юлианна.       — Эм… сорян, ошибочка вышла, — пробормотал он. Колян ухмыльнулся, мол, я же говорил! Кажется, они даже не обратили внимания на то, что им ответили по-русски.       «Руссо туристо» быстренько ретировались, а Ильиневич спокойно пошла дальше. К вечеру стало прохладно, но возвращаться в гостиницу не хотелось. К тому же, там Ульяна, которая тоже хочет побыть одна. Снег хрустел под ногами, а в голове звучал похоронный марш. Апокалипсиса не случилось, мир надвое не раскололся, но на душе было паршиво. Сейчас очень кстати был бы волшебный пинок от Борисыча. В переносном смысле, конечно. Надо же, второй раз за сезон Юлианна заваливает эстафету, и второй раз в этот момент Александрова нет рядом с ней. Ильиневич так с ним и не виделась после случая на «Тур де Ски», но чувствовала, что прежними их отношения не будут. Однако тренер по-прежнему был ей нужен. Он знает Юлианну как никто другой и мог бы найти нужные слова, чтобы она забыла сегодняшний кошмар и шла дальше. Такое не забывается, конечно, но уже ничего не поделаешь. Пять кругов так и останутся пятью кругами.       Ильиневич добрела до небольшого парка, где часто совершали пробежки спортсмены. Но сегодня тут было немноголюдно.       — Юлианна!       «Да что за…», — подумала она и обернулась. Увидеть тут радостную физиономию Роберта Слотиньша она не планировала.       — Я тебя так понимаю, — проговорил латыш. — Так всех подвести. Это ужасно!       — Не стоит так за меня переживать, — с явной язвительностью сказала Ильиневич. Девушка ускорила шаг, намекая, что не хочет продолжать этот разговор. Но Слотиньш бодро шёл рядом с ней. А ещё, будто назло желанию Юлианны побыть одной, подле них возник неизменный спутник Роберта Даумантс Луса. Блондин приветливо кивнул девушке.       — Я сам был в такой ситуации, — Слотиньш был глух к намёкам. — Промахивался, заходил на круги. А потом ловил на себе осуждающие взгляды Андрея…       — Чего? — хохотнул Луса. — По-моему, Расторгуеву вообще на тебя пофиг. Не помню, чтобы он на кого-то из нас наезжал из-за проваленных этапов.       — Он сегодня мне Поклюку припомнил, — буркнул Роберт.       — Просто так? — удивился Даумантс.       — Правильно припомнил, — вставила Байба.       В полку латышей прибыло. Похоже, о прогулке наедине с собственными мыслями Юлианне можно забыть. Причину «злопамятности» Расторгуева узнать не удалось. Компанию нагнал Илмарс Брицис, который не только бегал, но ещё и тренировал команду.       — Почему не бегаем? — строго вопросил латыш.       — Мы бегали, — проговорил Слотиньш. — Просто встретили Юлианну, она нас отвлекла.       «То есть, я ещё и виновата! — возмутилась девушка про себя. — Да катись ты куда хочешь, Бобби!».       — Конечно, — ехидно улыбнулся Илмарс. — А мы ещё потом удивляемся, чего это в сборной только Расторгуев бегать умеет. Где он, кстати?       — Бегает, — отрапортовал Даумантс.       — А что там по составу на гонку? — полюбопытствовал Роберт, ничуть не стесняясь обсуждать это при Юлианне — представительнице другой сборной.       — Мы с Андреем точно бежим, — ответил Брицис. — Я бы третьей вообще Байбу поставил, хуже не будет, — Бендика зарделась, сочтя это за похвалу. Илмарс продолжил: — Из вас двоих третьим я бы тебя поставил. А Интарс Даумантса. Вечером будем решать.       — Как? — спросил Луса.       — В дурака сыграем, — отмахнулся Брицис. Юлианна усмехнулась. Кажется, она поняла, по какому принципу тренерский штаб иногда выставляет спортсменов в гонку. Лично она бы поставила на Лусу. Слотиньш по каким-то причинам её раздражал.       — Ещё круг? — спросила Байба.       — Нет, — покачал головой Брицис. — В гостиницу побежим.       — А Андрей?       — Андрей прибежит, когда захочет.       Латыши вежливо попрощались с Юлианной и трусцой побежали из парка. Илмарс бодро бежал впереди, Байба за ним, а Даумантс с Робертом семенили сзади. Слотиньш напоследок обернулся и широко улыбнулся Ильиневич. Юлианна язвительно оскалилась в ответ. И чего этот тип к ней прицепился?       Роберт цепляется, мишени не закрываются, Борисыч как в воду канул, хотя говорил, что в четверг уже приедет. День был неудачный, его смело можно отправить в топку. Жаль, что это неосуществимо.       — Юлианна.       Ильиневич обернулась. Перед ней стоял единственный человек, которого спортсменка была рада видеть. Андрей.       — Тоже набегался? — проговорила она, мотнув головой в сторону ещё видневшихся вдали спин латышей.       — Да, на сегодня, пожалуй, хватит, — сказал Расторгуев. Юлианна кивнула и отвела взор. Андрей ведь не просто так подошёл. Возможно, хочет по-дружески поддержать. Сам-то хорошо понимает, каково это заходить на круги.       — Как ты? — спросила она. — Слышала, ты спринт бежишь.       — Поправился. Температуры нет.       — Допустим, я поверила, — улыбнулась Ильиневич. Температуры у него может и нет, но это совсем не гарантирует хорошее самочувствие. — А что у вас там за контры с Робертом?       — Слотиньшем? С чего ты взяла, что у нас контры? — удивился Андрей. — У нас в команде всё тихо.       — Показалось, наверное.       Юлианна всеми силами пыталась избежать разговора о сегодняшней провальной эстафете. Шестое чувство подсказывало ей, что Расторгуев что-то недоговаривает, но смысла развивать эту тему не было. Захочет — расскажет. «Не захочет», — буркнул внутренний голос.       — Ванька ещё не вернулся со съёмок?       — Нет.       — Что там за кино такое, интересно? — проговорила девушка, пытаясь отвлечься от самоуничижительных мыслей.       — Я не уверен, что Ваня сам в курсе, — пожал плечами Андрей. — Интарс сказал, что он притащил сценарий, кинул его на тумбочку, да так и не открывал его.       — На Ваньку похоже, — засмеялась Ильиневич. — Странно, что ему сразу роль дали. Без проб, без всего.       — В массовке, наверное. Он любит раздуть историю из ничего.       Они шли не спеша. Юлианна слышала, как хрустит под ногами белый снег. Было хорошо. Лишь усталость и боль в мышцах напоминала о том, что фиаско в эстафете не было кошмарным сновидением.       — Я ведь даже не могу объяснить, почему промазала, — дрогнувшим голосом сказала она. Ильиневич не хотела, чтобы Андрей начинал говорить про её провал, но в итоге заговорила сама. — Я ведь сильно не нервничала сегодня. Я пришла к рубежу, а ноги как ватные. Затряслись от напряжения. Когда бежишь, всегда устаёшь, но в этом сезоне я ещё ни разу не уставала так, как сегодня! Я стреляла и понимала, что по мишеням не попадаю. Просто потому, что дрожат руки. И ничего поделать не могла.       — Ты устала, — проговорил Расторгуев. — Ты с начала сезона пропустила только одну гонку, когда в пасьют не попала. А ещё ездила на «Тур де Ски», где очень напряжённый график. Потом сразу же помчалась в Оберхоф. Теперь сюда. Это же очень большая нагрузка. Ты не робот. Поэтому провал рано или поздно должен был случиться. Я вообще, честно говоря, удивился, почему тебя в эстафету поставили. Лучше бы дали до спринта пару лишних дней отдохнуть.       — Всё так, — вздохнула Юлианна. Удивительно, что она сегодня оказалась в составе. Касперович, помнится, утверждал, что ей в эстафету путь заказан. А тут поставили и её, и Ульяну Кайшеву.       — Александров приехал, — вдруг сказал Андрей.       Ильиневич вздрогнула. Оказалось, что Борисыч остановился в одной гостинице с латышами. Приехал он ближе к вечеру, перед тем, как Расторгуев с соотечественниками отправились на пробежку.       — Я зайду к вам, — тихо проговорила она. — Нам с Александровым надо поговорить.       — О чём же?       — Как нам быть дальше.       — Ты сама уже об этом думала?       — Думала, — кивнула Юлианна. — Я продолжу с ним работать. Мы давно знакомы и хорошо друг друга знаем. Что ещё важнее, он хорошо знает меня как спортсменку. У нас выработана система тренировок, которые подходят мне. К тому же, Борисыч работает со мной добровольно, то есть я ему почти не плачу, — Расторгуев покачал головой. Ильиневич проговорила: — Да, это может показаться меркантильным. Но формально я не в сборной, федерация за мою подготовку не платит. Сервис на этапах общий, и на том спасибо. Другие тренеры, если нанимать, потребуют денег. А их у меня нет, я не дочь олигарха. Так что выбор у меня не велик.       — Кому ты говоришь про деньги? — не сдержал улыбки Андрей. — Человеку, который столько лет искал спонсоров? В этом плане я как раз тебя хорошо понимаю. Без финансов тут делать нечего. Сколько лет мы с Интарсом за свой счёт ездили?       — А федерация? Ты же вроде как в сборной, — удивилась Ильиневич. — По идее, они должны оплачивать поездки, проживание и прочее.       — У нас небогатая федерация, так что приходится искать финансы самостоятельно. Это непросто, поэтому я понимаю, почему ты не желаешь уходить от Александрова.       — Методике Борисыча я полностью доверяю, — сказала Юлианна. — Со своей одержимостью лыжными гонками он перешёл черту, но тренер он хороший. Я не могу от него уйти.       — Возможно. Но доверять ему нельзя, — заявил Расторгуев.       — Андрей, — устало вздохнула она. — Да, я разочарована его поступком. Но я ему доверяю.       — И на лыжу он тебе случайно наступил.       — Давай не будем, — немного раздражённо попросила Ильиневич. Вспоминать о том инциденте было неприятно. — Он слишком многое для меня сделал, чтобы в один миг это всё забыть.       — Ладно, не будем, — в тоне Андрея тоже слышалось упрямство. Он-то с чего так на Александрова взъелся? Только из-за случая в Италии?       Некоторое время они шли молча. Юлианна чувствовала, что зря вспылила. Расторгуев же о ней заботится. «Молчит, — думала она. — Обиделся?». Впрочем, не факт. В последнее время Ильиневич много общалась с Андреем и как-то позабыла, что он в принципе не особо разговорчив.       — Юлианна, — наконец, проговорил он. — А ты единственная ученица у Александрова?       Ильиневич ожидала услышать что угодно, только не этот вопрос. С чего вдруг Андрея это заинтересовало?       — Нет, а что?       — Раз ты не единственная его ученица, почему он пытается впихнуть в лыжные гонки именно тебя?       — А, вот ты о чём. Я говорю, что у Борисыча раньше были ученики. А теперь он занимается только со мной.       — Остальные, я полагаю, разбежались?       — Нет, — буркнула Ильиневич, хотя Расторгуев в какой-то мере был прав. — Когда Александров взял меня к себе, у него уже были три человека. Мы вчетвером у него занимались. Борисыч очень много в нас вкладывал, мечтал вырастить чемпионов.       — Видимо, что-то пошло не так.       — Просто не сложилось, — дёрнула плечами Юлианна.       — А где он с вами занимался? В спортивной школе?       — Такое чувство, будто я на допросе, — Ильиневич искоса взглянула на Андрея. — Нет, он работал добровольно. Это была его мечта, ради которой Александров был готов на многое. Он много в нас вкладывал, тренировал, возил по соревнованиям. Кормил, одевал, заботился. Я же говорю, он мне как отец.       — Идиллия, — ровным тоном проговорил Расторгуев. — А чего тогда остальные не вынесли заботы доброго папочки Борисыча?       — Лёня Ковальчук, самый старший из нас, мечтал врачом стать. Он сбежал и поступил в мед. Встречался с Валей Вершининой, она тоже лыжами занималась с нами. Она осталась у Борисыча, говорила, что с Лёнькой рассталась. А потом забеременела и вышла замуж. За Лёньку. Александров очень обиделся. Вале он пророчил золото Олимпиады, а она выбрала семью.       Ильиневич умолчала о том, что Борисыч до сих пор не простил Вершинину. В тот день, когда Валя сбежала, оставив записку, Александров напился, из-за чего Юлианне пришлось прятаться в кладовке. Потом он ещё долго припоминал Ильиневич историю с Валентиной, попутно пытаясь вложить в голову мысль, что личной жизни у неё быть не должно. Только спорт, только медали и рекорды.       — Был ещё Юра Григорьев, — промолвила Ильиневич. — Он Борисыча недолюбливал, но от тренировок не сачковал. На лыжных соревнованиях медали брал.       — И что же случилось с ним?       — Допинг, — тихо ответила Юлианна. — Я точно не знаю ту историю. Знаю только, что допинг-проба дала положительный результат, после чего Юра со скандалом ушёл от Александрова. Больше я его не видела. Так я и осталась единственной надеждой Борисыча на медали в лыжах. Но и я не оправдала его ожиданий, уйдя в биатлон.       — Получается, что… — нахмурился Расторгуев.       — Давай закроем эту тему.       Андрей умолк, поняв, что Юлианна больше ничего не скажет.       Ванька Ильиневич с трудом скрывал раздражение. Съёмки откладывались на неопределённый срок. А всё потому, что не явилась актриса, которая должна была играть главную женскую роль! Вместо того чтобы снимать сцены без её участия, Гюнтер без тени неудовольствия стал играть в «Весёлую ферму». Режиссёр радостно подпрыгивал на стуле, сжимая телефон в руке и поднимая седые брови от восторга. Бастиан уже давно слинял, а Карл жрал котлеты, сидя на кушетке. Ивану хотелось домой. К Интарсу, к черепашкам, к непробиваемому айсбергу. Может, ну его, кино это? Всё равно шняга какая-то. Глаза закрывались сами собой. Ильиневич со вздохом положил голову на стол и прикрыл глаза.       — Просыпайся, — донёсся приятный женский голос сквозь дремоту. Ванька нехотя присел на стуле и разлепил веки. Проморгался. Потёр глаза. Такие цыпы вживую ему ещё ни разу не попадались. Высокая (возможно, это каблуки, из-за стола не видно), с длиннющими худыми ногами, одетая в коротенький белый халатик. Загар смотрелся несколько неестественно, что наводило на мысли о солярии. Блондинка, определённо крашеная. Губы большие, Анджелина Джоли отдыхает. Однозначно ботокс. И, о да, грудь. Размер впечатлял. Розовый лифчик в чёрную крапинку, просвечивающийся сквозь ткань, впечатлял тоже. На шее дамы соблазнительно висел стетоскоп. Стало быть, она Ванина коллега по фильму.       — Роксана, — представил её улыбающийся Гюнтер. Блондинка растянула губы в ослепительной улыбке. Переборщила с отбеливанием. — А это Иван, твой партнёр.       Вероятно, он хотел сказать «коллега», но Ваньке было всё равно. Неимоверным усилием воли он оторвал взор от шикарного, но не натурального бюста и обворожительно улыбнулся блондинке.       — Карл! — возмутился режиссёр и отобрал у лысого контейнер с котлетами. — Хватит жрать! Сядь напротив Ивана! Будем начинать.       Детина покорно поднялся с кушетки и уселся на стул напротив Ваньки. Только тут Ильиневич сообразил, что совсем не в курсе, что надо делать. Карл как-то странно ухмыльнулся и подмигнул. Что ещё за?..       — Туфли обул? — осведомился Гюнтер.       — Сейчас, — нехотя встал Ваня. Подле него волшебным образом оказалась Роксана, и медик-актёр чуть не уткнулся носом блондинке в бюст. Ильиневич поглядел наверх. Блонди скалилась аки Джулия Робертс. Ванька пробормотал по-русски: — Чувствую себя карликом.       Теперь хоть понятно, почему Гюнтер ему каблуки втюхал. На фоне Роксаны и Карла Ивана банально не будет видно в кадре. Недовольно кряхтя, Ванька нацепил гепардовые каблуки и потоптался на месте. Ужасно. Как девушки на таких бегают? Придерживаясь за стол, Ильиневич сел обратно.       — Снимаем! — гаркнул Гюнтер. Блонди отошла в сторону, а Карл что-то прошпрехал по-немецки, доверительно глядя Ивану в глаза. Медик улыбался во весь рот, ничегошеньки не понимая. Режиссёр рявкнул: — Текст не выучил?       — Текст? — похлопал глазами Ваня. Какой текст в немом кино?       — Я же тебе лист давал, — вздохнул Гюнтер. — Ладно, плевать. Потом снимем. Давай тогда сразу к делу.       — Ага, — тупо сказал Иван, не зная, что делать. Что там этот Франкенштейн при встрече говорил? Что-то про врача, который спасает жизни людей, к которому приходит отчаявшийся пациент. Ну, да, в таком фургоне только жизни и спасать. Загонять «заблудших душ», как говорит незабвенный дядюшка Августин, и пытать до потери пульса. Чтобы им потом в рай попасть. Лыбящийся верзила Карл ни капли не похож на несчастного больного, утратившего надежду и «веру в этот бренный мир». Скорее, он напоминал завсегдатая бара «Голубая устрица» из известной американской комедии восьмидесятых годов. Ванька тряхнул головой, избавляясь от неуместной ассоциации.       — Ну, — поторопил его Гюнтер. — Начинай осмотр.       Ильиневич растерялся. Что делать-то? Что он за врач? Травматолог? Окулист? Психиатр? У Роксаны на шее стетоскоп. Возможно, отоларинголог или просто терапевт.       — Откройте рот, — попросил Ванька с важным видом. Нутром он чуял, что происходит какая-то хрень, но поделать ничего не мог.       — Какой рот! — схватился за голову фон Финкельштейн. — Тебе надо тело его осмотреть! Уложи Карла на кушетку! Скажи раздеться!       — Э-э… ну, раздевайся, — пробормотал Иван. Он не очень понимал, зачем это надо, но таков, видимо, авторский замысел. Гюнтер явно был не в восторге от его актёрской игры. Решив как-то исправиться, Ванька встал со стула и направился к кушетке, чтобы осмотреть разлёгшегося Карла. Но на каблуках-ходулях Ильиневич не сделал и пары шагов. Он запнулся за какой-то провод и едва не рухнул на пол. Режиссёр сжал челюсти. Терпение было на исходе. Приняв максимально серьёзный и сосредоточенный вид, Ваня доковылял до кушетки. Что делать дальше, он не представлял. — На что жалуетесь?       — Да не спрашивай! — взвыл Гюнтер. — Ты его уже опросил! Действуй!       — Так что его беспокоит-то?       — Вот ведь дотошный! Он разочарован в жизни! Девка ему изменила! А ты — венеролог! Вот и осматривай…       — Что, после её измены Карлуша сразу к венерологу пошёл? — ехидно спросил Иван.       — Да, — отрезал фон Филькенштейн, или как его там. — Он разочарован и хочет ей отомстить! А ты должен ему помочь! Вместе с Роксаной.       Ванька замолчал, пытаясь найти в словах Гюнтера логику. Пока не получалось. И вообще, нафиг Роксане стетоскоп?!       — Давайте я начну, — предложила Роксана. — А Иван потом присоединится.       — Ладно, давай ты. По старой схеме.       Карл заметно оживился. На его губах заиграла самодовольная ухмылка. Блондинка подошла к кушетке, покачивая бёдрами. На каблуках ходить она умела плохо. Лучше бы сняла эти туфеля, колченогая походка сексапильности не добавляет. Роксана плотоядно улыбнулась и принялась медленно расстёгивать халатик.       — Что происходит? — офигел Ванька, когда узрел силиконовую грудь в дурацком лифчике.       — Приём пациента, — откликнулся Гюнтер.       — Э, нет! Так не делается! — возмутился он. — Врачи на приёмах не раздеваются! Если вы снимаете постельную сцену, то зачем вам нужен я?       Режиссёр посмотрел на него как на идиота.       — Вы же читали сценарий.       — Я не всё понял, гугл-переводчик не всегда внятно изъясняется, — соврал Иван. — Стоп! А что мы вообще тут снимаем?       — Психологический триллер с элементами эротики, — рявкнул рассвирепевший Гюнтер.       — Порно, — пояснила Роксана.       Ванька грязно выругался и схватился за голову. Его беззастенчиво наебали! На что он подписался! А ему ещё и «Оскар» обещали!       — Так, у меня нет времени на лирику, — сказал фон Финкельштейн. — Раздевайтесь все нахрен!       — Насилуют! — по-русски завопил Ильиневич и выскочил из фургончика, с перепугу позабыв о туфлях на каблуке. Бежать, бежать как можно быстрее! Нащупав в кармане джинсов мобильник, он быстро набрал Расторгуева. Тут же в другом кармане завибрировал телефон. Проклятье! Он же вчера стащил телефон у Андрюшаса, когда наручниками его пристёгивал. Теперь льдина латвийская не сможет достать его задницу из неприятностей. Плохо, обычно эта схема работала. Печально, но ещё не всё потеряно. Ванька быстро набрал Интарса.       — Чего тебе? — буркнул латыш. Ах, да. Звонить-то дорого, экономный Беркулис недоволен непредвиденными расходами.       — Алё! Интарс, яхонтовый мой! Я…       Вежливый женский голос уведомил о том, что у Ильиневича недостаточно средств для продолжения разговора.       — Жопа, — констатировал медик, заметив, как из фургончика вылетел рассвирепевший Гюнтер. Туфли Ванька скинуть не успел (виной тому грёбаная застёжка!), а на них далеко не убежишь. Остался только один шанс спастись…       — Что ты делаешь? — Ингрид Тандревольд удивлённо посмотрела на соседку по номеру. Тириль Экхофф выглядывала в коридор через приоткрытую дверь, будто кого-то ждала. Подруга по команде сегодня очень хорошо пробежала эстафету, первой отправив Марте Олсбю на четвёртый этап. Пусть норвежки остались только третьими, Тириль могла быть довольна собой. Экхофф недавно восстановилась после простуды, поэтому очень устала. Девушка лежала и отдыхала в кровати, но долгое бездействие было несвойственно её живой натуре. Она уже успела вместе с Ингрид посмотреть фильм, сыграть в лото и даже начать вязать шарф. Но теперь вязание было отложено в сторону. Тириль стояла около двери и иногда поглядывала на часы.       — Жду, — немного взволнованно отозвалась Экхофф.       — Что?       Ответа на этот вопрос Ингрид не получила. Заметив кого-то в коридоре, Тириль быстро сорвалась с места, а уже через мгновение, на ходу скидывая тапки, прыгнула в кровать и укрылась одеялом.       — А чего у вас дверь нараспашку? — проговорил Эмиль Хегле Свендсен, заглядывая в номер. Тандревольд только улыбалась, не понимая, что происходит. Экхофф молча глядела на вошедшего биатлониста. На её лице, как ни странно, не было улыбки. — Тириль, ты чего?       — Я, наверное, пойду, — тихонько проговорила Ингрид и, захватив с собой телефон, вышла в коридор. Почему-то она почувствовала себя лишней.       — Я устала, Эмиль, — вздохнула Тириль. Девушка хотела, чтобы норвежец о ней позаботился. — Всё от простуды.       — Вот надо было тебе сегодня бежать, — хмыкнул СуперСвендсен, усаживаясь к ней на кровать. — Ты же недавно поправилась. Могли бы Ингрид вместо тебя поставить.       — Ну, знаешь, — укоризненно посмотрела на него Экхофф. — Я всё-таки лидер сборной. Это у вас, у мужиков, кого не ставь — всё равно медаль будет.       — Лидер, — ехидно прищурился Эмиль. — А я думал, Марте выше тебя в тотале.       — Вот сейчас обидно было!       — Обидно ей…       Свендсен коварно ухмыльнулся и принялся щекотать норвежку. Тириль заливисто захохотала и живо вскочила с постели, забыв, что собиралась играть роль больной и уставшей.       — Вот, — заявил Эмиль. — Теперь я тебя узнаю. А то валялась тут, как сушёная треска.       — Кто?! — блондинка задохнулась от возмущения. Впрочем, не всерьёз, ибо улыбка с её лица не сползла. Нахмурив брови, Экхофф схватила с постели подушку и стукнула нахального норвежца. СуперСвендсен быстро вскочил на ноги.       — Эй-эй, безоружного не бьют!       — Бьют! — воинственно воскликнула Тириль и, лихо перескочив через кровать, вновь двинула слабо сопротивляющемуся норвежцу. — Я не треска! Я горячая норвежская женщина, понял?       — Понял-понял, — улыбался Свендсен. — Буйная норвежская женщина.       Не внемля протестам блондинки, Эмиль по-дружески обнял её вместе с подушкой, дабы избежать побоев. На ногах Тириль не удержалась и вместе со Свендсеном плюхнулась на постель, после чего вновь огрела его подушкой.       — Вау, — протянул младший Бё, во все глаза пялясь на парочку. Йоханнес умел появляться неожиданно. Экхофф быстро села на кровати, а Эмиль выхватил у неё подушку и откинулся назад. — Брачные игры! Эмиль, а ты чего это вдруг курс сменил? Вроде же Ильиневич собирался искать.       По лицу Тириль пробежала тень. Она не сумела скрыть досаду. СуперСвендсен присел и вздохнул. Йоханнес сказал правду. Он действительно собирался идти на поиски Юлианны. Представилась возможность её поддержать, ведь она провалила эстафету. К Экхофф он зашёл на минуту. Чтобы поздравить с бронзой и отличным этапом. А получилось так, что чуть-чуть подзадержался. Со всем этим ребячеством про Ильиневич он позабыл.       — Чего ты здесь? — спросила Тириль, по привычке улыбнувшись.       — Эмилио искал, — ухмыльнулся рыжий. — Тренеры нас всех собирают. По случаю завтрашнего спринта. Так что давай, друг, топай за мной.       Танцующей походкой Йоханнес вышел из номера.       — А зачем тебе Юлианна? — тихо спросила Экхофф.       — Она эстафету провалила, — как-то неуверенно сказал Свендсен. — Ты же знаешь.       — Утешить хотел, значит, — опустила глаза норвежка. Это немного озадачило Эмиля. Они ведь друзья, а она будто ревнует. — Можешь не стараться. Я её видела. С… молодым человеком. Когда в окно выглянула.       Свендсена должен был насторожить тот факт, что русские живут совсем не здесь, и Юлианне в этом районе делать нечего. Но он не придал этому значения.       — С Расторгуевым? — спросил он. Латвиец тоже жил не здесь, однако Эмиль об этом не подумал.       — Э-э… да! — ответила Тириль. На самом деле она никого не видела. Но почему-то не хотелось, чтобы Эмиль шёл к этой Ильиневич. Ничего хорошего у них не получится. Разные менталитеты, разные характеры. Да и вообще, она ему не подходит! Экхофф просто заботится о друге. Всё! О том, что «друг» ей нравится давным давно, Тириль предпочитала не думать. Мало ли Эмиль читает мысли?       — Ясно, — бесцветным голосом сказал Свендсен. Блондинка насторожилась. Неужели эта русская так его зацепила, что он до сих пор ей симпатизирует? И главное, за что? Почему? Экхофф взяла себя в руки и подумала, что он неспроста спросил именно о Расторгуеве. Значит, ревнует именно к нему. Это вполне можно использовать.       — Я не уверена, — замялась она. — Мне показалось, что они… нет, это не важно…       — Что? — попался на удочку Эмиль.       — Целовались! — выпалила Тириль и тут же залепетала: — Ой, нет, я этого не говорила…       Экхофф врать умела плохо. Её сразу выдавали бегающие глаза и румянец на лице. Норвежка прижала ладони к щекам и поглядела на Свендсена. Тот её лжи не раскусил, списав эти признаки на смущение.       — Эмиль, выползай! — в номер вновь заглянул нетерпеливый Бё. — Сколько можно прощаться?       — Пока, — улыбнулся норвежец Тириль и нехотя направился вслед за Йоханнесом. Он хотел спросить что-то ещё, но времени уже не было.       Оставшись одна, Экхофф плюхнулась на кровать и запустила пальцы в белокурые волосы. Что она делает?! Пытается не допустить романа между другом и Юлианной. Зачем? Они не пара! И Ильиневич в Эмиля не влюблена. Свендсен вообще быстро остывает. Если бы Юлианна его не отшила, он бы сейчас о ней даже не вспоминал. А Тириль? Чем Тириль хуже Ильиневич? Рост почти одинаковый. Разве что Юлианна брюнетка. Но СуперСвендсену на такие мелочи как цвет волос всегда было плевать.       — Можно? — в комнату вернулась Ингрид. Экхофф кивнула. Она ничем не хуже Юлианны. Ничем! И Эмиль это обязательно заметит.       Юлианна сидела в номере Александрова уже десять минут. За всё это время тренер не проронил ни слова. Борисыч выглядел хмуро и отстранённо. Обычно так он себя вёл, если чувствовал себя виноватым, но не желал идти навстречу первым. Ильиневич тоже не могла заставить себя сделать первый шаг. Она не чувствовала себя виноватой.       — Разденься хоть, — проворчал тренер. Юлианна послушно стянула куртку и отложила её в сторону. Александр Борисович молчал и глядел на ученицу тяжёлым взглядом. Переборов себя, он буркнул: — Извини.       «Таким тоном лучше бы и не извинялся», — подумала Ильиневич. Искреннего раскаяния в голосе наставника не было ни капли. Впрочем, сейчас им надо поговорить, а не молча ждать судного дня.       — Я не знаю, что на меня нашло, — уже с сожалением проговорил Александров, присаживаясь на кровать подле неё. — Как помутнение рассудка. Я так рассердился на тебя, что больше ни о чём думать не мог. Я действительно сожалею. И знаю, что ты этого никогда не забудешь. Но прости. Прости, если сможешь.       Борисыч таки пересилил свою гордость и сделал первый шаг. Зная неуступчивый характер тренера, Юлианна понимала, что это нелегко ему далось.       — Я не ожидала, что такое вообще может случиться, — проговорила она. — Но теперь нам надо как-то работать дальше. Чтобы раз и навсегда закрыть тему, я сразу скажу, что в лыжи не вернусь.       — А это было бы хорошо, учитывая твою сегодняшнюю стрельбу, — хмыкнул Александр Борисович, но замолчал, наткнувшись на твёрдый взгляд Ильиневич. — Мне жаль. Но это твой выбор, я должен его уважать.       — Борисыч, ты ли это? — улыбнулась Юлианна, невольно переходя на «ты». Тренер довольно кивнул. Кажется, стена, выросшая между ними, потихоньку рушится.       — Я. Я только сейчас это понял. Ты тоже меня пойми. Я с детства мечтал стать чемпионом. Тренировался, выбрался сам из маленького городка, выигрывал соревнования. А потом — бац! Авиакатастрофа и инвалидная коляска. Мир для меня тогда рухнул. С лыжами и мечтами об олимпийском золоте можно было попрощаться. Но я не сдался. Встал на ноги. Потихоньку начал бегать. В лыжи вернуться было уже не возможно, но я перешёл в биатлон. Там тоже не сложилось. Я был неконкурентоспособен. И завершил карьеру в двадцать три года.       Ильиневич вздохнула. Историю жизни Борисыча она слышала не в первый раз, но всё равно в такие моменты она искренне сочувствовала наставнику. Он всю жизнь мечтал о лыжах и теперь пытается перенести эти мечты на неё. Но это не является оправданием его поведению.       — Поработал несколько лет в детской спортивной школе. Изучал различные методики. И решил сам натренировать чемпионов, — говорил Александров, углубившись в воспоминания. — Наивный был. Ну, хоть из тебя какой-никакой толк вышел.       — «Какой-никакой» — это серебро Олимпиады? — иронично улыбнулась Юлианна, зная, что это вызовет праведное возмущение тренера.       — Серебро? — предсказуемо воскликнул Борисыч. — Олимпийская медаль только одна — золотая! И ты должна была брать в Сочи золото! Ишь, нашла, чем гордиться! Серебром!       Ильиневич не выдержала и рассмеялась. Александров в своём репертуаре. Такой ехидный, вредный, но родной Александров. Будто и не было конфликта в Валь-ди-Фьемме. Но он был.       — Что ты хохочешь? Негодная девчонка! — с напускной сердитостью сказал Борисыч, не замечая, что девушка вдруг погрустнела. — Ну, ты у меня хоть поумнее, чем дура Валька. И Алёшка тоже дурень! В медицину, понимаешь, пошёл! Можно подумать, одно другому мешает!       Юлианна знала, что у Александрова есть медицинское образование, но получено оно было уже после завершения карьеры.       — Ну, Алёшка максимум чемпионом мира мог стать, — снисходительно хмыкнул Александр Борисович. — А Валентина должна была на Олимпиаде побеждать. Кусает, небось, локти теперь.       Ильиневич вновь промолчала. Она не раз видела Валю и Алексея в Питере. Они до сих пор были вместе. У них рос сын. По спортивному прошлому никто из них не скучал. Вальку Вершинину, молоденькую лыжницу, Борисыч обожал, а Валентину Ковальчук, воспитательницу в детском саду, так и не смог простить. Они до сих пор не общались, хотя Валя одно время делала попытки сблизиться с Александровым.       — Одна ты меня не бросила, — вздыхал тренер. — Ты мне самый близкий человек. Если и ты от меня отвернёшься, я этого не переживу.       — Ты же знаешь, что не отвернусь, — дрогнувшим голосом сказала Юлианна. Инцидент в Италии она ему не простила. Но этот человек слишком много значил для спортсменки, чтобы разом оборвать привязанность к нему.       — Расторгуев злится на меня больше, чем ты, — вдруг заметил Борисыч. — Когда вы с ним в холл вошли, я думал, он мне опять руку за спину завернёт.       Ильиневич промолчала, не зная, что сказать. Андрей питал к её тренеру самую настоящую неприязнь. Сильное чувство для выдержанного и спокойного латвийца. Причём началось это до того, как Александров чуть не съездил ей по физиономии. Вспомнив ощущения того дня, Юлианна вздрогнула. Александр Борисович тогда действительно выглядел страшно. А сейчас будто совершенно другой человек.       — За дело, — вздохнул Борисыч, чем удивил Ильиневич ещё больше. Александров признаёт, что переборщил? Что-то новенькое. — Андрей твой — настоящий друг. Я понимаю, почему он так ко мне относится. Я сам себе этого никогда не прощу.       Юлианна вновь не стала ничего говорить. Тренер определённо сожалел о своём поступке. Но ведь он не только на неё замахнулся, но и наговорил много лишнего. Слишком много, чтобы это можно было выбросить из головы.       — Хорошо говорите, — Ильиневич вновь перешла на «вы» и, поднявшись с кровати, прошлась по комнате. — Даже странно.       — Что?       — Смысл вам распинаться перед «дочерью проходимца и гулящей девки»? — холодно процитировала она Александрова. Горечь в голосе скрыть не получилось. — Зачем извиняться, если я без вас никто?       — Аня! — Борисыч вскочил с кровати и рывком развернул Ильиневич к себе. — Я не хотел тебе этого говорить. Не знаю, что на меня нашло! Бешенство, состояние аффекта. Да я в жизни так не думал! А мать твою я любил. Знаешь, как я злился, когда узнал, что она забеременела от какого-то жулика? Я весь извёлся от ревности! А когда она сошлась с этим Толиком? Я чуть с ума не сошёл!       — Вы тогда вроде уже были женаты, — тихо заметила Юлианна, присаживаясь обратно на кровать.       — Да, женился после того, как родилась ты. Тоня хорошая была, — грустно вздохнул Александр Борисович, сев рядом. — Но я так и не смог полюбить её по-настоящему. Ты мне как дочь, Аня. Как родная любимая дочь. Сейчас в моей жизни нет человека ближе тебя. Пожалуйста, если сможешь, прости. Я старый дурак.       — Не такой уж и старый, — буркнула Ильиневич, не собираясь оспаривать суть утверждения. Но она уже поняла, что частично её злость на Александрова прошла.       — Полтинник скоро стукнет, — грустно улыбнулся Борисыч и прижал ученицу к себе. Юлианна не стала отталкивать Александрова и положила голову тренеру на плечо. Возможно, следовало смерить его высокомерным взглядом и уйти, но она не могла. Шерстяной свитер Александра Борисовича неприятно колол щёку, но Ильиневич не отстранялась. Борисыч редко её обнимал, хотя порой так хотелось доверчиво прижаться к человеку, который заменил ей отца. А теперь их отношения прежними уже не будут. Юлианна сможет простить наставника, но забыть брошенные сгоряча слова не сможет никогда…       Через несколько минут Ильиневич мирно задремала на плече Александрова.