В самое сердце

      — Чё киснем? — Ванька хлопнул по плечу сидевшего рядом Андрея, изо всех сил стараясь не смотреть в сторону Алёны, надевшей облегающее точёную фигурку платье. — Веселись, непробиваемый!       — Я веселюсь, разве не видно? — равнодушно отозвался Расторгуев. Чудо, что он вообще потащился с ними в клуб. Наверное, решил присмотреть за сестрёнкой. Алёна никогда не относилась к большим любителям вечеринок, но именно сегодня решила не отсиживаться в номере.       — Не видно, — отрезал Интарс Беркулис. Андрей почти не сомневался в том, что он пришёл сюда не развлекаться, а собирать компромат на подопечных, готовившихся выпить ударную дозу алкоголя по случаю окончания последнего перед чемпионатом мира этапа. — Расторгуев, ты своим аскетизмом бесишь уже даже меня. То ли дело Роберт и Даумантс, — латыши разулыбались. — Умеют расслабляться.       — Не надо его спаивать, — Алёна погрозила мужчинам пальцем. — Вам же самим это невыгодно.       — Почему? — удивился Ванька.       — Кто потом вас в отель отвезёт? Вы же все напьётесь. А Андрюша останется трезвым, — брюнетка подмигнула брату.       — Андрюша-таксист, — ухмыльнулся Ильиневич. — Прикольно.       — Пешком дойдёте, — хмыкнул Расторгуев, которому за долгие годы надоело подрабатывать развозчиком проспиртованных тел после вечеринок. — Протрезвеете заодно.       — Злой ты, — надул губы Иван. — Абсолютно бездушный непробиваемый айсберг.       Андрей равнодушно пожал плечами.       Ивона Фиалкова битый час колдовала над образом Байбы Бендики. Пришлось тащить латышку в магазин, силой впарить ей замечательное алое платье чуть выше колен и без декольте. Для вечеринки подходит идеально. Подобрали и туфли на устойчивом каблуке, чтобы Байба не качалась, словно пьяный матрос. Макияж и причёску ей делала Паулина. Получилось вполне миленько. Но Бендика умудрилась притащить в бар целлофановый пакет и всё испортить!       — Что это?! — негодовала рыжая, тыча пальцем в отвратительный старый пакет с маркой продуктового магазина. — Ты идёшь соблазнять Расторгуева, или что? Это абсолютный антисекс, Байба! Любой мужик сбежит от этого пакета куда подальше!       — Там продукты, — промямлила Бендика, испуганно прижав авоську к себе.       — Ты таскаешь на свидания контейнеры с едой?!       — Это афродизиаки! — выпалила она и стушевалась от собственной смелости. Ивона заглянула внутрь. Плитка шоколада, банан, оливки, кедровые орехи, чеснок…       — Боже, — схватилась за голову Фиалкова. — Ты серьёзно? Ты собралась скормить Расторгуеву это вот всё? Я имела в виду, что ты можешь духами какими-нибудь с феромонами надушиться, свечи ароматические по комнате расставить. Но чеснок! Чеснок, Байба! Кто ж будет перед сексом чеснок жрать. От твоего продуктового набора быстрее возникнет расстройство желудка, а не желание.       — Но… что мне делать? — с отчаянием воскликнула Байба.       — Ничего, — вздохнула Ивона. — Пакет убери. Держи спину прямо и улыбайся. Ты богиня, поняла?       Байба уныло кивнула.       Юлианна опрокинула первую рюмку алкоголя и поморщилась. Похоже, квасить с горя после победы стало её недоброй традицией. Изначально Ильиневич вообще не собиралась идти на вечеринку, но после прочитанного ей каким-то образом надо было на время выключить мозги. Был единственный способ. Напиться.       До клуба она дошла вместе с Трифановым, который за время дороги не проронил ни слова, не решаясь задавать Юлианне вопросы. Илья, поссорившись в очередной раз со Светкой по интернету, тоже пошёл бухать, оставив Ильиневич в одиночестве за барной стойкой.       — Шикарно выглядишь, детка, — раздался над ухом голос СуперСвендсена. Юлианна повернула голову в его сторону. Норвежец ухмылялся.       — Ты тоже неплох, принц Чарминг, — фыркнула она.       — Опять стервочка недовольна, — покачал головой Эмиль, плюхаясь на соседний стул. — Чем на этот раз? Ты же вчера гонку выиграла. Поздравляю, кстати.       — Спасибо, — задумчиво проговорила Юлианна, глядя на пустую рюмку. — Знаешь… я ведь от Александрова ушла.       — Я так и знал, что он специально тебе на лыжу наступил!       Свендсен искренне за неё порадовался, а Ильиневич промолчала, не став называть истинную причину ухода от Борисыча. Пусть Эмилька думает, что дело в лыже. Он всё-таки не лучшая кандидатура на роль того, кому можно выговориться.       — Смотри, твой братец сидит, — норвежец кивнул в сторону. Ильиневич равнодушно глянула туда и оторопела. Помимо Ваньки за одним из столиков сидели латыши. В том числе Андрей.       — Какого чёрта? — воскликнула она. Хорошо, что было шумно, и этот возглас внимания не привлёк. Расторгуев с какого-то перепугу добровольно притащился на вечеринку. Слова «Расторгуев» и «вечеринка» никак не соотносятся между собой, однако чёртов латвиец был здесь! Впрочем, заметив Алёну, Юлианна подумала, что это не так уж удивительно. Сестру, пусть даже старшую, он в такое место не пустит. А в компании Ваньки и подавно.       — Привет! — Ильиневич повернула голову обратно и узрела сияющую Тириль Экхофф. Норвежка, видимо, не хотела, чтобы Юлианна и Эмиль о чём-то говорили наедине. «Ревнует», — про себя фыркнула Ильиневич. На пьяную голову чужие чувства не вызывали у неё особого участия. — Как жизнь?       — Восхитительна! — как можно шире улыбнулась Юлианна.       — Э-э… Эмиль, пойдём, потанцуем? — быстро сказала Экхофф, интуитивно почувствовав, что Ильиневич не очень рада её обществу.       — Юлианна? — неуверенно обратился к ней Свендсен.       — Танцуй, — кивнула она.       Норвежцы ушли танцевать, а Ильиневич посмотрела в сторону латышского столика. Расторгуева там не было, зато был братец, которого Алёна кормила апельсиновыми дольками. Всем весело, все тусят и радуются жизни. Блеск!       Юлианна попросила официанта налить ей ещё.       Байба и Андрей вышли на улицу. Девушка нерешительно переминалась с ноги на ногу то ли от волнения, то ли от холода.       — Что случилось? — проговорил Расторгуев, которого биатлонистка выманила из клуба, чтобы признаться, наконец, в своих чувствах. Было бы это так просто…       — Не знаю, правильно ли я поступаю, говоря это тебе. Я… я влюбилась! — выпалила Бендика и прикусила язык.       — Здорово, — улыбнулся Андрей. — Рад за тебя.       — Спасибо, — растерянно пролепетала она, глядя на улыбающегося Расторгуева. Он не понял, что речь идёт о нём!       — Я его знаю? — решил вдруг поинтересоваться латвиец.       — Знаешь, — невесело усмехнулась Бендика, отводя взгляд. Решимость признаться быстро улетучивалась на морозном зимнем воздухе. — Вот только я ему не нравлюсь. Он меня не замечает.       — Почему ты решила, что не замечает?       — А он… — Байба сглотнула подступивший к горлу комок. — Он другую любит.       — Может, просто не судьба? — проговорил Андрей, желающий приободрить взгрустнувшую соотечественницу. — Ты очень хорошая девушка, Байба. Найдётся ещё твоё счастье.       — Спасибо, Андрей, но… мне больше никто не нужен, — будто виновато развела руками Бендика. В следующую секунду по её щекам покатились слёзы.       — Байба, — Расторгуев взял её за плечи, заставляя смотреть на него. — Ты обязательно будешь счастлива, слышишь? Не плачь!       Бендика подалась вперёд и крепко обняла Андрея. Именно сейчас, в эту секунду она осознала, что им никогда не быть вместе. Но пусть она хоть чуть-чуть побудет с ним рядом, уткнувшись носом в его зимнюю куртку. Расторгуев тоже обнял её. Не оттолкнул. И уже за эти несколько мгновений Байба была ему благодарна.       — Вернёмся? — она сама от него отстранилась. Слезинки ещё блестели на щеках, но Бендика уже успокаивалась. Пора было возвращаться, а то Ванька перевернёт всё вверх дном в поисках пропавшего Расторгуева.       — Вернёмся, — кивнул Андрей и тоже улыбнулся, заметив, что Байба повеселела.       Тириль Экхофф веселилась и смеялась, отплясывала и получала удовольствие от шумной клубной атмосферы. Эмиль видел, что что-то не так. По глазам, которые были с грустинкой. Это беспокоило. Солнечная Тириль никогда не покажет, что ей плохо.       — Тириль, что с тобой? — спросил он, поймав блондинку за локоть.       — Эмиль, ты чего? — засмеялась она, перестав танцевать. — Веселись!       — У тебя грустные глаза.       — Неправда, — сказала норвежка. На лице её промелькнула тень. — Тебе показалось. Лучше давай танцевать!       — Я же твой друг. Скажи, что с тобой? — не отставал Свендсен. Тириль посмотрела на него своими светлыми глазами. А он не понимает. Не понимает, что делает ей больно, подкатывая к этой Юлианне.       — Ты всё ещё её любишь? — спросила она и поджала губы. Не стоило этого говорить.       — Кого? — удивился Эмиль.       — Юлианну.       Свендсен молчал, не понимая, что нашло на Тириль.       — Я никогда её не любил, — заметил норвежец, пристально глядя на Экхофф.       — Да? — неловко улыбнулась она, пряча взгляд. — Ну, ладно. Я пошла танцевать!       Блондинка изящно вывернулась и поскакала отжигать на танцпол. Эмиль хмыкнул. Так странно. Почему она спросила об этом? Неужели ревнует?..       Юлианна запястьем вытерла стекающую по щеке слезу и всхлипнула. Все пляшут и кайфуют. Идеальное место, чтобы дать волю эмоциям. Всё равно этого никто не заметит, кроме, разве что, молодого бармена по имени Фил. Долговязый паренёк пытался играть роль умудрённого жизнью психолога.       — Парень бросил? — со знанием дела покачал головой он, но заткнулся, наткнувшись на злой взгляд Ильиневич.       Парень. Если бы всё было так просто!       — Расскажи, кто такой красавице сердце разбил, — не желал отставать Фил. — Легче станет.       Александр Борисович Александров. Человек, которому Юлианна была благодарна по гроб жизни. Человек, который заменил ей отца. Да что там отца, всю семью! Который, казалось, никогда не предаст. Который своими действиями за какой-то месяц умудрился перечеркнуть то хорошее, что он для неё сделал.       Вспомнилась их первая встреча. Был холодный вечер последнего дня года. На улицах маленького городка не было почти никого. Маленькая Юлианна на детских деревянных лыжах пыталась шагать по проторенной кем-то лыжне. Мама дома нарезала салат к новогоднему столу. Дядя Толя тоже был дома. Он-то и отправил девочку гулять на речку, снабдив одолженными у отца Витьки Зимина лыжами. Сам Витя уехал к бабушке на праздники, отчего Юлианне было немного грустно. Пока она больше ни с кем не подружилась.       На улице уже темнело. Аня в очередной раз воткнула палку себе в лыжу и плюхнулась на снег. Почему у неё ничего не получается?! Вон, Витька говорил, что его отец научил кататься. А у неё не получается. «Это потому, что у тебя отца нет», — сказал ей как-то Петька Зуев. Конечно! У Петьки папа работал на таможне, что в глазах местных ребятишек возносило его на недосягаемую высоту. Юлианна не знала, что такое таможня, но со слов взрослых, лучшего места работы в городе было не найти. Мать Пети, тётя Зина, работала продавцом в продуктовом магазине, из-за чего мальчишка всегда был сытый и довольный. Зуев никогда не упускал случаев похвастаться своим благосостоянием. Юлианна же стала одним из многочисленных объектов его насмешек.       Девочка поднялась со снега и отряхнулась. Петька ей просто завидует. У него папа таможенник, а она всё равно обыграла его в догонялки! Пусть насмехается, сколько хочет. Неудачник.       Где-то вдалеке завыл волк. Аня вздрогнула. Петька любил рассказывать историю, как его чуть не съел волк. Зуев шёл через лес, чтобы отнести бабушке пирожки, а вместо этого чуть не угодил в желудок к волку. Годы спустя Юлианна поняла, что Петькина история была бездарным и абсолютно нереалистичным переложением сказки Шарля Перро, но в детстве это произвело на неё сильное впечатление. Девочке стало страшно. Захотелось домой. Она неловко развернулась на лыжах и вновь упала носом в снег. Сколько можно падать? Неужели все так падают?       — Девочка, а ты почему одна здесь так поздно? — раздался откуда-то сверху мужской голос. Аня посмотрела наверх. Над ней возвышался какой-то дядя с лыжами в руках и в спортивном костюме.       — Вы наш новый физрук? — спросила Юлианна.       — Нет, — немного удивился мужчина. Он по-доброму улыбался.        — Жалко. Ильич вредный и старый. И пьёт, — простодушно заявила девчонка. Незнакомец расхохотался.       — Как тебя зовут, милое создание?       — Юлианна, — она и сама не знала, зачем представилась полным именем.       — Александр, — сказал он и, подумав, добавил: — Борисович. Красивое у тебя имя.       — Обычно мне говорят, что дурацкое, — поведала девочка. Александр Борисович внушал ей доверие. Он слушал её с интересом. Юлианна передразнила Петьку: — «Юлианна! Что за имя такое? Вот Машка — это имя, Петька — это имя. А Юлианна…».       — Боюсь, если бы тебя звали Петькой, люди бы этого не поняли, — хохотнул мужчина. Действительно. Петька ведь мальчик. Аня рассмеялась. — Юлианна… надо же. И всё-таки, где твои родители? Почему они тебя отпустили так поздно гулять?       Юлианна пожала плечами. Говорить о семье почему-то не хотелось. Если Александр Борисович узнает о том, что у неё нет папы, он, наверное, начнёт смеяться, как Петька. А гулять её отправил отчим. Чтобы «глаза не мозолила».       — Мама дома, — сказала девочка. — А у меня не получается на лыжах кататься.       — А хочешь, я научу? — вдруг предложил Александр Борисович.       Юлианна вновь утёрла слёзы. Как бы сложилась её жизнь, не заговори она в тот зимний вечер с Александровым? Она кивнула, и это простое движение предопределило её дальнейшую судьбу. Единственное, что осталось у неё в памяти с тех каникул — занятия с Борисычем. Благодаря ему у Юлианны стало понемногу получаться. А потом Борисыч уехал, снова началась ненавистная школа.       За детские годы Александров стал ей самым близким человеком. Мама почти не обращала на Юлианну внимания, изо всех сил стараясь угодить отчиму. Толик пил и временами поднимал на женщину руку. Аня его боялась и ненавидела. Домой стала приходить только поздно вечером, а по возможности и вовсе ночевала у Витьки и его отца. Мать даже не спрашивала, где пропадает дочка-младшеклассница.       Тренировки с Александром Борисовичем стали для Юлианны отдушиной. На лето и каникулы он забирал её к себе. Они ездили далеко, к нему на дачу в Токсово. Там Юлианна подружилась с ребятами, которых тренировал Александр Борисович. Сначала ей было немного неуютно. У Юлианны до этого был только один друг Витя. Но несмотря на то, что Валя и Лёша были старше, они нашли общий язык. Тренировки под руководством Борисыча Аня полюбила. Она вообще была подвижным ребёнком, поэтому лыжи пришлись ей по душе. Летом на них, правда, не покатаешься, но зато они много бегали и делали разные упражнения. А ещё они все вместе жарили сосиски на костре и кушали пирожки жены Александрова — Антонины Яковлевны…       Юлианна горько усмехнулась. Эти мгновения были самыми счастливыми в её детстве. Особенно счастлива она была, когда Александров хвалил её за усердие, трепал по рыжей голове, взлохмачивая непослушные кудряшки. Так прошло четыре года.       — Ты бы хотела стать настоящей лыжницей? — спросил Александров, серьёзно посмотрев на Юлианну. Они возвращались в Пыталово на автобусе. Девочка задумалась. Она никогда не размышляла о будущей профессии. Конец августа, скоро пятый класс, а она так и не знает, кем хочет быть. — Выигрывать медали на чемпионатах мира, Олимпиадах…       — А это возможно? — недоверчиво поинтересовалась она. Александров кивнул.       — Ну… да, — неуверенно сказала Юлианна. Иногда ей удавалось выигрывать медали на маленьких детских соревнованиях, но об Олимпиаде она и не мечтала. Конечно, ей хотелось стать чемпионкой!       — Не «ну да», а да! — проворчал Борисыч. — Нужен чемпионский настрой!       Юлианна улыбнулась но, глядя в окно, немного погрустнела. Домой почему-то не хотелось. Там нелюбимая школа и дядя Толик. При мысли об отчиме девочка скривилась от отвращения.       — А хочешь жить у меня? — вдруг спросил Александров. — Будешь тренироваться всё время. Станешь олимпийской чемпионкой.       — А как же мама? — после паузы спросила Аня. У Борисыча ей нравилось намного больше, чем дома. Но как быть без мамы?       Александров промолчал…       Тот августовский день, когда вся её жизнь изменилась, Ильиневич помнила прекрасно. Весь день она помогала по хозяйству вдовцу дяде Юре — папе Витьки, а под вечер пошла гулять на берег реки, не обращая внимания на противную мелкую морось. До такой степени не хотелось находиться в квартире с дядей Толиком, который наверняка опять пьян. Вернувшись домой поздно вечером, девочка случайно услышала разговор матери и отчима. Вроде входная дверь хлопнула, но они не обратили на это внимания.       — Да неужели ты не понимаешь, что все проблемы у нас из-за твоей дочери? Думаешь, мне приятно, что всё Пыталово судачит, что я рогоносец?       — Толя! Мы познакомились после того, как родилась Аня, — Анна попыталась вступиться за дочь. — Ты знал, что у меня дочка, и тебя это не останавливало…       — Лучше бы ты сделала аборт, — прошипел Анатолий. — Родила не пойми от кого. А мне каково всё это выслушивать?       — Никто не знал, что Юлианна не твоя дочь, пока ты сам по пьяни всем не растрепал, — огрызнулась Анна.       — А так не видно?! — взорвался Толик. — Я брюнет, ты блондинка, а она рыжая! Малолетняя рыжая дрянь, из-за которой все считают, что ты от меня загуляла! Надо избавиться от неё, да и всё! Нюра! — он перешёл на задушевный тон. — У нас с тобой ведь из-за неё наперекосяк всё пошло. Давай начнём всё сначала? Ты, я… и всё. А Аньки будто бы и не было.       Юлианна стояла в дверном проёме единственной комнаты, скрестив на груди руки. Она даже не думала скрываться, и отчим, наконец, её заметил. Он даже не возмутился, что она подслушивала.       — Проваливай к чёрту, рыжая, — ухмыльнулся он. — Ты здесь больше не живёшь. Ты нам не нужна.       Мама отошла к окну, не глядя в её сторону.       — Не нужна, — произнесла она отстранённо.       Даже сейчас, много лет спустя, эта сцена стояла у Юлианны перед глазами. Они просто выставили её за дверь. Толик выкинул сумку с вещами из окна и выволок упирающуюся девочку на улицу. Мать даже не обернулась ей вслед. Дождь усилился, а Аня стояла и стирала бегущие по щекам слезинки вперемешку с каплями дождя.       — Эй, ты чего? — бармен потрепал рыдающую Ильиневич за плечо. — Этот парень, кем бы он ни был, того не стоит!       — Да какой парень! — процедила Юлианна, вытирая слёзы. Нет, она не сможет забыть всё, что сделал для неё Александров. Она не может его ненавидеть! Ведь он тогда забрал её к себе, заменил семью, которой она оказалась не нужна. Он был больше чем тренер, больше, чем отец.       Грудь сдавило от чувства собственной ненужности. Какая же она жалкая! Матери не нужна, отец о ней вспомнил только после выигрыша олимпийской медали. Ванька… Ванька долгие годы жил без неё и ещё столько же прожил бы. А Борисычу она нужна. Пусть для удовлетворения своих амбиций, но нужна. Неужели этого факта достаточно, чтобы всё ему простить?       Однозначно нет. Но под влиянием алкоголя негативные эмоции по отношению к наставнику как-то притупились. Александров чуть ли не единственный человек, для которого Юлианна Ильиневич — не пустое место.       — Мужики вообще мудаки, — уверенно заявил Фил, наливая спортсменке очередной коктейль. Слёзы высохли, и можно было опять ей налить. — У меня с ними не складывается.       Ильиневич удивлённо на него уставилась. О чём он?       — У меня тоже, — проворчала она, решив не забивать голову. Один собственник, другого подговорил Александров… не личная жизнь, а сказка! Хорошо хоть удалось не наступить на грабли донжуана Свендсена.       Расторгуев! Эта фамилия возникла в мозгу так неожиданно, что Юлианна поставила бокал обратно на стойку.       — Здравствуй, Юлианна.       — Андрей? — девушка оторвала взгляд от бокала и удивилась, будто увидела инопланетянина. Как говорится, вспомнишь солнце — вот и луч. Может, ей это снится? Хорошо, хоть слёзы утёрла.       — Андрей, — подтвердил Расторгуев, положив локоть на барную стойку. Юлианна окинула его взглядом. Не нужно было быть великим экстрасенсом, чтобы понять: её возлияний мистер трезвость не одобряет. — В чём дело?       — Победу отмечаю! — воскликнула Ильиневич, неестественно рассмеявшись. Хотелось плакать, но она держалась. В том, что Андрей искренне готов ей помочь, девушка не сомневалась, но рассказать ему всю правду она не могла.       — Александров того не стоит, — Андрей неодобрительно покосился на алкоголь.       — Александров… добрый папочка, — горько усмехнулась она, в мыслях добавив: «У меня тут жизнь рушится, мне можно!». Вслух Ильиневич бы это не осилила. — Ты знаешь, как мне дальше жить? Нет? Вот и я не знаю! Поэтому мне надо выпить, — заключила спортсменка и потянулась рукой к коктейлю.       — Нет, тебе нельзя больше… — поняв бесполезность разговоров, Расторгуев схватил бокал раньше Юлианны, залпом его осушил и поморщился. Какая гадость.       — Ну-у! — обиженно протянула Ильиневич, как маленькая девочка, у которой отобрали конфету. Какого хрена Расторгуев пьёт? Он же… не пьёт! Несмотря на столь неожиданный фортель со стороны латвийца, она не растерялась и воскликнула, обращаясь к бармену с очаровательной улыбкой: — Уан мор м-м… стакан, плиз! Андре-ей… — протянула она, пока Расторгуев не успел ничего возразить. — Почему всё так?! Почему вы, мужики, такие?       — Какие? — устало спросил биатлонист.       — Такие! — безапелляционно отрезала брюнетка, подняв вверх указательный палец. — Козлы!       — Не знаю, — невозмутимо ответил Андрей, решив, что с подвыпившей девушкой лучше не спорить. Когда Юлианна протрезвеет, все лица мужского пола превратятся из козлов обратно в людей, может быть, за некоторым исключением.       — Козлы, — упрямо повторила девушка. — Как на инглише будет… Гоут! Александров гоут! — громко заявила она, главным образом для Фила. Чтобы покрепче налил.       — Вот ему об этом и скажешь, хорошо? — сказал Расторгуев. — Когда протрезвеешь.       Ильиневич вперила в латвийца полный возмущения взор.       — Я не пьяная!       — Я заметил.       Юлианна не смогла придумать едкого ответа, но этого и не требовалось. Официант поставил перед ней напиток. Недолго думая, Расторгуев вновь опустошил стакан под ошарашенный взор Ильиневич.       — Пора тебе уходить отсюда, — заметил Андрей связно и твёрдо, хоть алкоголь и ударил в голову. — Я провожу.        Вечеринка продолжалась. Ванька Ильиневич традиционно напился, что привело к абсолютно предсказуемым последствиям. Поначалу всё шло достаточно мирно. Иван просто влез на сцену и распевал песни собственного сочинения под гитару. Музыкальный инструмент был безжалостно выхвачен из рук хозяина — биатлета Лоуэлла Бэйли. Американец стоял в стороне и с некоторой опаской глядел на свою гитару в руках странного зеленоволосого парня.       — По заявкам моих друзей. Норвежская застольная! — провопил Ванька. — Норвегиан сонг э-э-э… застольная, короче. Уиз зе тэйбл, так сказать. От лица кого-нибудь из норвежцев. Свендсен или Бё, короче.       Брякнув по струнам гитары «для настройки», братец запел заунывным голосом на мотив песни «Ой, мороз-мороз»:

— Ой, Фуркад-Фурка-ад, Не пугай меня. Не пугай меня-а, Твой тренер у меня-яяя! Ой, Мартен-Марте-ен, Мазе сам сбежал. Мазе сам сбежа-ал, И к нам прибежа-ал! Ой, Мартен Фурка-ад, Ты не угрожай. Ты не угрожа-ай, А Глобус на-ам отда-ай!

      — Боже, как он фальшивит, — вздохнула Алёна. Беркулис согласно кивнул.       Пятикратного обладателя БХГ по близости не наблюдалось, поэтому за целость Ваниной харюшки Беркулис был временно спокоен. Свендсена он тоже не заметил. А вот Йоханнес слушал частушки с интересом. Поначалу Интарс не понимал, отчего иностранцы так внимательно слушают и улыбаются. Они же перевода не знают! Но потом заметил, что в зале работает целая группа «переводчиков»: Надя Писарева, Дмитрий Малышко, Ольга Подчуфарова и многие другие биатлонисты, знающие «великий и могучий».       Вдоволь насладившись аплодисментами, Ванька продолжил франко-норвежскую тему. Как и в предыдущей песенке, дело коснулось болезненного для Фуркада и французов вопроса: ухода тренера по стрельбе Зигфрида Мазе в стан норвежцев. На этот раз жертвой Ваньки стала песня «Калинка-калинка».

«Глобус не забрали, Но Мазе мы отжали, И теперь у нас всё будет Тре, тре бьен». Так сказал Фу-уркаду С издёвкой СуперСвендсен, Но Мартен норвежцу Гово-о-орит: «Эмилька-Эмилька, соперник ты мой, На пути у меня к БХГ ты не стой. Эмилька-Эмилька соперник ты мой, Не старайся, БХГ всё равно будет мой! Тарьей, Йоханнес, Антон и Симон, Не старайтесь и сдайтесь, Мартен — чемпион! Тарьей, Йоханнес, Антон и Симон, Не старайтесь и сдайтесь, Мартен — чемпион!» Тут выходит Тоша Великий наш — Шипулин. Он французу смело Гово-о-орит: «Ма-ртен-чик — Мартен-чик — Мартен-чик, ты зря Говоришь, что мы сдадим-ся — сдадим-ся зазря. Мартенчик — Мартенчик — Мартенчик, ты зря Говоришь, что мы сдадимся — сдадимся зазря! Мы будем бороться за Глобус с тобой, Очень может быть, что приз наконец будет мой! Мы будем бороться за Глобус с тобой, Очень может быть, что приз наконец будет мой!»

      Лихо исполненная песня произвела большое впечатление на аудиторию. Ивану аплодировали долго и бурно. Даже переживающий за сохранность гитары Лоуэлл Бэйли оживился.       — Ваня меня пугает, — промолвила Алёна. Интарс удивлённо посмотрел на неё. Для себя пьяного, Ванька ведёт себя на редкость адекватно. Девушка пояснила: — Он про Андрея до сих пор не спел. Кстати, а где братишка?       — Не знаю, — нахмурился Беркулис. Андрея что-то и правда давно не видно.       — Айсбергу непробиваемому посвящается! — воскликнул Ильиневич. «Накаркала», — сокрушённо подумала Расторгуева. Ванька начал петь:

Я и тренер латвийской команды за столом засиделись не зря, Я и тренер латвийской команды смотрим гонку ни свет ни заря. Друг мой давний — Андрей Расторгуев, до стойки последней в лидерах шёл, И сказал я: «Налей-ка мне водки!». Час стрельбы для Андрюхи пришёл… Атас! Эй, веселей, рабочий класс! Атас! Ну, что же ты, Андрей? Ну, как же ты теперь? Атас! Ну, пожалей, Андрюха, нас! Нельзя же мазать так. АТАС!

      Песни — ещё куда ни шло. Но когда Ванька покончил с этим, он принялся танцевать. Это было во сто крат хуже. Алёна видела, как Иван о чём-то спорил с Йоханнесом и Эмилем, после чего под аплодисменты норвежцев залез на один из столиков. Рядом тотчас нарисовались Губерниев и Занин, принявшиеся записывать всё на видео.       — Всё, Ванька станет звездой ютуба, — сокрушённо вздохнула Алёна. Позора не избежать.       Андрей нажал кнопку, и лифт отправился в путь. План действий был предельно прост: доставить Юлианну в номер. Трифанова там всё равно быть не должно. Расторгуев вроде бы видел его в клубе сегодня.       Мысли в Юлианниной голове путались. То ли от алкоголя, то ли от кучи событий, произошедших в последнее время. Теперь об Александрове совершенно не думалось. Мысли занимал Расторгуев. Помнится, он заявил, что они не друзья. А теперь Андрей снова подставляет своё крепкое мужское плечо. Юлианна нашла в себе силы признать, что влюбилась. А что, если она для него тоже что-то значит? Что-то большее, чем просто друг? Да его поведение просто кричало об этом! В конце концов, с друзьями так не целуются.       — Андрей, — Ильиневич облокотилась на стену. Почему-то стало жарко. — У меня к тебе м-м… деловое прлд... — Юлианна нахмурилась. Эта заминка не входила в её планы. — Прелд-ложение.       — Да? — мастерски изобразил заинтересованность Расторгуев.       — Да, — кивнула Юлианна и откинула назад копну густых волос. — Поехали ко мне.       Мозг молчал. То ли его усыпили спиртные коктейли, то ли он полностью поддерживал сказанное.       — Мы и так едем к тебе, — невозмутимо уверил её Андрей.       — Оу, — нахмурилась Ильиневич. Этот факт ей в голову не пришёл. — А зачем?       — Что? Зачем мы едем к тебе? — Юлианна кивнула. Расторгуев терпеливо пояснил: — Сейчас я тебя доведу до номера, и ты ляжешь спать. Выспишься…       — Я не хочу спать, — промолвила Ильиневич, наматывая локон на палец. Андрей взглянул на неё.       — И чего же ты хочешь? — поинтересовался латвиец из вежливости. Юлианна смотрела на него слишком внимательно.       Лифт доехал до нужного этажа. Ильиневич покачнулась на каблуках и тут же вцепилась в рубашку Андрея. Тёмно-вишнёвую рубашку, которая, чёрт возьми, очень ему шла. На вопрос она не ответила.       Как только они вышли из лифта, Расторгуев понял, что планы придётся изменить. Юлианна остановилась как вкопанная, узрев в коридоре парочку у входа в один из номеров. Их сложно было не узнать. Доротея Вирер и Илья Трифанов. Они смеялись и целовались, забыв под влиянием алкоголя обо всём.       — Тебя там не ждут, — вздохнул Андрей, разворачивая Ильиневич обратно к лифту.       За время пути до нижнего этажа Ильиневич не проронила ни слова. Она стояла молча, прислонившись к стенке и глядя в пол.       — А как же Светка? — тихо спросила она. Будто протрезвела слегка от таких новостей. Это был риторический вопрос, и Расторгуев не стал отвечать.       — Эмиль, — Свендсен узрел рядом с собой загадочную физиономию подвыпившего Бё. — Тебе не кажется, что биатлонный мир отвык от наших шуток?       — Что ты задумал? — перешёл к делу Эмиль. Вокруг все плясали и развлекались, и на норвежцев никто внимания не обращал. Йоханнес заговорщицки проговорил:       — Шалость.       — А-а, — деловито кивнул СуперСвендсен. Разве от рыжего можно было ждать другого ответа?       Тем временем, Бё приволок к Эмилю вяло сопротивляющегося Антона Бабикова.       — Он нам поможет.       — Что происходит? — осведомился у норвежцев ничего не соображающий Антон.       — Мы плетём заговор, разве ты не понял? — всплеснул руками Йоханнес.       — Что-то мне не очень хочется в этом участвовать, — кисло заметил Бабиков, даже не зная, о чём идёт речь. — Вас разоблачат, а достанется мне.       — Э-э… — задумался мини-Бё, который как раз таки планировал свалить всё на русских. Как только Антон его раскусил?! — Нет! Никто нас не спалит! Все уже смирились с тем, что мы повзрослели и стали слишком серьёзными. Никто не подкопается, отвечаю! Вот мы в Поклюке австрийцам колёса проткнули, а они так и не просекли ничего.       Бабиков хохотнул, глядя за спину рыжему. Бё обернулся, предчувствуя недоброе. Подле него стоял австриец Даниэль Мезотич, грозно сверкая лысиной под тусклым клубным светом.       — Фак, — обречённо сказал Йоханнес.       — Мезотич, — ещё более недобро поправил Мезотич.       — Бегите, ребята, — иронично посоветовал Антон, поняв, что с норвежцами церемониться не будут. Количество австрийских биатлетов на квадратный метр стремительно росло. Откуда ни возьмись, появились заинтересовавшиеся беседой Симон Эдер и Юлиан Эберхард, синхронно скрестившие руки на груди. Атмосфера накалилась до предела.       — Махач! — радостно взвопил Губерниев, внезапно материализовавшийся, как только запахло жареным.       Шесть пар глаз недобро уставились на русского комментатора…       — Сколько ж ты жрал, рыжее существо, — простонала Алёна, дотащив Ваньку до нужного этажа. Идея в одиночку тащить на собственных хрупких плечах нажравшегося медика была провальной. Девушка кивнула на дверь номера в конце коридора. — Ты здесь живёшь?       — Угу, — сонно кивнул Иван, обнимая её крепче. — Алё-ёнушка…       — Иванушка! — передразнила его она, морщась от запаха алкоголя. — Как только Расторгуев тебя терпит. Ключи давай!       — Ключи? — на лице Ильиневича отразилось натуральное недоумение.       — Понятно, — процедила Алёна. — Ну, и куда мы пойдём?       — К тебе, — с готовностью отозвался медик.       — Ага, щас, — проворчала Расторгуева. На всякий случай девушка постучала в дверь. Ванька сказал, что его сосед уже съехал, но вдруг нет? Вдруг Ванька перепутал? Когда дверь открылась, Алёна даже не удивилась. На пороге стоял мужчина лет пятидесяти. Увидев девушку, он немного удивился и невольно приосанился, приняв представительный вид.       — Извините за беспокойство, — обворожительно улыбнулась она и кивнула на Ваньку. — Это ваш сосед?       Мужчина кивнул, внимательно рассматривая Алёну. Она проговорила:       — Вы простите, что пришлось вас так поздно беспокоить. Просто мой друг слегка…       — Напился, — улыбнулся мужчина. Расторгуева мысленно вздохнула с облегчением. За поздний визит её ругать не собирались. — Вы проходите… э-э…       — Алёна, — представилась она.       — Александр Бор… — осёкся мужчина и после небольшой паузы прибавил: — Просто Александр.       Он забрал у неё пьяного Ваньку и затащил его в номер. Алёна прошла следом. Обычный двухместный номер. Иван что-то невнятно бурчал, пытался отмахиваться, но при соприкосновении головы с подушкой тут же уснул. Расторгуева почувствовала, как её глаза тоже начинают слипаться.       — Будете чай? — любезно предложил Александр. Алёна понимала, что надо бы отказаться, но не смогла и кивнула. — Присаживайтесь.       Алёна опустилась на стул и почувствовала облегчение. Тишина, покой, Ванька тихо сопит. Звук закипающего чайника навевал дремоту.       — Скажите, Алёна, вы биатлонистка? — поинтересовался мужчина, разливая чай. — Я вас раньше не видел.       — Может, просто не запомнили? — улыбнулась она, пока Александр садился напротив.       — Такую девушку как вы я бы запомнил, — улыбнулся он в ответ. «Комплимент», — мысленно отметила Алёна. Мелочь, а приятно.       — Я не спортсменка, — проговорила она, размешивая сахар в чашке. — А вы?       — Я тренер, — сказал Александр. Алёна повнимательнее на него посмотрела. Черты лица достаточно жёсткие. В молодости дамы наверняка ему прохода не давали. Глаза у него в данный момент были добрыми, но Расторгуева почему-то не сомневалась, что он может задавить человека взглядом.       — Я почему-то так и подумала, — Алёна хотела сделать глоток.       — Осторожно, — предупредил Александр. — Лучше подождите. Это кипяток, мне нечем разбавить.       Расторгуева поставила чашку на стол.       — А кого вы тренируете, если не секрет?       — Не секрет, но я бы не хотел говорить о работе, — вздохнул он и поджал губы. Алёне пришло в голову, что если бы не спортивный костюм, то она бы не приняла его за тренера. Александр определённо следил за собой, занимался спортом, не раскабанел, как это случается со многими в его годы. На нём хорошо бы смотрелись деловые костюмы. Можно было бы даже принять его за бизнесмена. — А откуда вы знаете этого молодого человека?       — А? — вынырнула Алёна из раздумий. — Ваню? Ну… мы с ним давно знакомы.       — Вы не встречались? Простите за бестактный вопрос, — поспешно сказал Александр.       — Нет, что вы, — рассмеялась она, немного теряясь от его внимательного взора. Взгляд Алёны случайно упал на его руки. Кольца на безымянном пальце нет. Не женат. Странно, ведь, несмотря на возраст, Александр был достаточно видным мужчиной.       — Вы в этой гостинице остановились? — поинтересовался Александр.       — В этой, — подтвердила Алёна.       — Как это я вас раньше не заметил? — улыбнулся мужчина.       — Я недавно приехала, — негромко проговорила Расторгуева. Странное дело. Уходить не хотелось совсем. А Александр её и не гнал.       План «Б» заключался в том, чтобы доставить Ильиневич в свой номер. Куда направиться самому, Расторгуев пока не придумал. Главное Юлианну спать уложить, а уж он-то найдёт место для ночлега. Каково же было удивление Андрея, когда дверь в номер оказалась заперта изнутри!       — Не понял, — удивлённо пробормотал он и постучался. Может, Алёна забыла, что сегодня ночует в другом месте? Второй ключ только у неё был.       Дверь отворилась, и оттуда выглянул слегка встрёпанный Роберт Слотиньш.       — Андрей? — спросил он с таким удивлённым видом, будто совершенно не ожидал увидеть здесь соотечественника в компании Юлианны Ильиневич. — Ты что тут делаешь?       — Мимо проходил.       — А-а, — Роберт не понял сарказма и деловито почесал макушку. Из-за его спины показалась Ивона Фиалкова, кутающаяся в одеяло.       — Доброе утро, — улыбнулась она. — То есть, вечер.       — Добрый, — Расторгуев вежливо улыбнулся ей и перевёл взгляд на Слотиньша. Тот чмокнул девушку в щёку и быстро поцеловал в губы. Андрей вполне убедительно делал вид, что ему безумно интересно рассматривать деревянный наличник над дверью. Поцелуй парочки перерос в страстный, и тогда Расторгуев всё-таки напомнил о своём присутствии, деликатно кашлянув.       — Андрей, ты чего здесь? — повторно осведомился Роберт, вероятно, осознав, что латвиец просто так тут не стоял бы.       — Это мой номер, Роберт, — заметил Расторгуев.       — А мне ключи Алёна дала, — в голосе Слотиньша слышалось неприкрытое разочарование. В кои-то веки у него свидание, а тут на тебе!       — Понятно, — пробурчал Андрей, поняв, что Роберта отсюда не выгонишь ни за что. Ну, и фиг с ним. — Ладно, — Слотиньш просиял, поняв, что бурная ночь медным тазом не накроется. — Соседей не будить, мебель не ломать. Ферштейн?       — Ага! Спасибо! — радостно воскликнул Роберт и захлопнул дверь. План «Б» полностью и безоговорочно провалился.       — И что мне с тобой делать? — вздохнул Андрей, поддерживая Юлианну за талию. Девушка пожала плечами, с задумчивым видом глядя на воротник расторгуевской рубашки.       У Михаэля Рёша были наполеоновские планы на сегодняшнюю ночь. Никаких фриков в номере — путь сердцу Скардино свободен! Но… Они уже битый час гуляли по Антхольцу просто так. Просто так!       Грёбаная Италия, грёбаный Антхольц, дурацкие снежинки, вызывающие почти детский восторг у Надежды. Михаэль очень надеялся, что его улыбка в ту минуту не была похожа на звериный оскал.       Михаэль знал, что надо просто пригласить Надю к себе. Проверенная рабочая схема. Однако глядя на улыбающуюся белоруску, рассказывающую ему какую-то весёлую историю, он поймал себя на мысли, что не знает, как перевести разговор в нужное русло. Надежда так обаятельно улыбалась. Рёшу почему-то казалось, что если он без обиняков предложит ей пойти в номер, улыбка с лица Скардино исчезнет. А ему не хотелось, чтобы она переставала улыбаться.       «Да пригласи ты её уже! — думал он. — В конце концов, ты альфа-самец, или как?».       Но Надя продолжала что-то рассказывать, а Михи улыбался как идиот. Он, Михаэль Рёш, гуляет с девушкой под луной! Докатились…       Все гневные мысли испарялись из головы при виде Надиной улыбки. Рёш не понимал, что происходит. Нет! Он понял! Происходит какая-то хрень! Как ещё объяснить всё это, Михаэль не знал.       Найти свободную комнату под занавес этапа оказалось достаточно сложно. Мало кто из спортсменов уехал домой, решив оторваться на вечеринке перед перерывом.       Наконец, двухместный номер, правда, с единственным источником света в виде тусклой настольной лампы, был найден. Не лучший вариант, но больше, чем ничего. Юлианна сразу же присела на кровать. Ноги устали от каблуков. Девушка была странно молчалива этим вечером. Её братец под влиянием алкоголя обычно болтал без остановки.       — Неужели я тебе совсем не нравлюсь? — тихо промолвила она.       Расторгуев был готов ко всему. К слезам, к ругательствам в адрес Александрова и много к чему ещё. Но именно этот вопрос Андрей не ожидал услышать. Он удивлённо посмотрел на Юлианну. О чём она сейчас думает, сказать было невозможно.       — Нравишься, — честно ответил Андрей. Кого тут обманывать? Тем более, Юлианна и так это знает.       Ильиневич задумчиво кивнула. Конечно, она знала. Как знала и то, что за этим простым словом скрывается отнюдь не простая симпатия. Девушка поднялась на ноги и, слегка покачнувшись на каблуках, подошла к Расторгуеву. Тот не двинулся с места. Смотрел на неё, будто видел впервые. Юлианна смотрела на него слишком внимательно, слишком серьёзно, будто чего-то ждала. Тусклый свет подчёркивал бледность её кожи и густоту чёрных волос, рассыпавшихся по плечам.       — Жарко, — выдохнула Ильиневич.       — Можно проветрить, — сохраняя невозмутимый тон, предложил Расторгуев. Да, он выпил впервые за долгое время, но это ещё не повод, чтобы терять самоконтроль.       Юлианна отвела взгляд и медленно отошла в сторону. Посмотрела в окно.       — Скажи, а ты… ты хоть раз, делал то, что хочешь? Не думая о завтрашнем дне? Не думая о последствиях? — Ильиневич резко обернулась в сторону Андрея. Он тоже подошёл к окну и теперь стоял рядом с девушкой.       — Думать о последствиях нужно всегда, — проговорил Расторгуев. — Алкоголь к этому не располагает.       — Айсберг, — протянула Юлианна, восприняв реплику на свой счёт. Встретившись взглядом с Андреем, она осеклась, догадавшись, что он говорил в большей степени о себе. Сердце сбилось с ритма. — Нет, — прищурилась она. Никакого льда в глазах Расторгуева не было и в помине. — Никакой ты не айсберг. Ты живой человек.       — А ты догадливая, — вполголоса сказал Андрей, попытавшись во имя прибалтийского самоконтроля свести всё к шутке. Он посмотрел на наручные часы. — Поздно уже. Тебе пора спать ложиться.       — А что, если я не хочу спать? — по губам Ильиневич скользнула загадочная улыбка.       — Надо постараться уснуть. Можно считать овец, например.       — А что, если я хочу… — тихо проговорила она. — Тебя?       Расторгуев не ответил. Юлианна ощущала, что он в замешательстве. Самоконтроль вступил в борьбу с естественными желаниями и пока уступать не желал. Не думая ни о чём, девушка протянула руку вперёд. Медленно повела указательным пальцем по пуговицам его рубашки сверху вниз…       — Нет, — твёрдо сказал Андрей, перехватив её запястье где-то в районе солнечного сплетения. — Ложись спать, утром поговорим.       Расторгуев не мог понять, чего она добивается. Точнее, прекрасно понимал, но от этого легче не становилось. Напротив, с каждой минутой держать себя в руках было всё труднее. Неужели Юлианна этого не понимает?       Пока ему удавалось соображать здраво. Но… стоит ли бороться с самим собой? Они оба взрослые свободные люди. Да, они оба немного нетрезвы, но Расторгуев подспудно понимал, что дело совсем не в алкоголе.       Когда Андрей притянул её к себе и обнял, Юлианна едва сдержала слёзы. Конечно, он не знал, почему она так напилась, но догадался, это не связано с её спортивными успехами. Ильиневич прильнула к нему, положив голову на грудь. Андрей прижимал её к себе, выражая таким образом свою поддержку. Плакать хотелось от счастья. Она не одна. Есть человек, для которого она… хоть что-то значит. Безо всяких медалей и достижений. Почему она такая идиотка? Зачем столько времени было прятаться под щитом с гордой надписью «Дружба»? Ради самообмана?       — Всё… — тихо просипел Андрей. — Будет хорошо.       Расторгуев поцеловал её в уголок виска и только после того, как Ильиневич резко отстранилась, понял, что это было излишне. Это был чисто дружеский жест с его стороны, но латвиец и сам догадался, что переборщил. Алкоголь не лучшим образом действует на мыслительные способности.       Юлианна глядела на него как-то странно. В её голубых глазах не было растерянности. Удивление, недоверие и… решимость? Вот только на что? Видимо, её мозг записал его в категорию мужчин, которым нужно только затащить девушку в постель. Жаль, но виноват сам.       — Прости, — проговорил он и искренне посмотрел девушке в глаза.       Юлианна никак на реплику не отреагировала, будто пропустила мимо ушей или думала о чём-то своём. Брюнетка как-то судорожно прошлась глазами по лицу Андрея и остановила взгляд на его губах.       — Я не…       — Поцелуй меня.       От столь неожиданного словосочетания латвиец даже забыл, что хотел сказать до этого.       — Просто. Поцелуй. Меня.       Андрей хотел что-то возразить. Нет, не хотел. Но надо было. Не смог. Вместо этого он взял девушку за плечи и привлёк ближе к себе. Что читалось в её глазах? Отчаяние, тоска и желание. Желание, которое могло напрочь сорвать крышу. Вот только «крыша» Расторгуева была слишком прочной, чтобы пасть в один миг. Но было близко. Очень близко. Андрей быстро поцеловал Ильиневич в лоб и отстранился, стараясь не смотреть ей в глаза. Всё под контролем!       — Юлианна, — заметил он, пристально глядя на девушку. — Я не железный.       — Я знаю.       — Ну, мало ли. Вдруг ты не в курсе, — хмыкнул Расторгуев, уже понимая, что всё так просто не закончится.       — Что ты за человек, — выдохнула Юлианна. — Ты хоть раз в жизни можешь сделать то, что хочешь, а не то, что велит тебе твой непробиваемый разум? Я хочу тебя. Ты хочешь меня. Так в чём дело?       Она чувствовала, что оборона Расторгуева трещит по швам. Он просто не может придумать адекватных доводов, чтобы не делать то, что хочется в данный момент. Однако почему-то не спешит переступать через выстроенные самим собой барьеры. Вот упрямец!       — Ты меня хочешь. Хочешь схватить меня за волосы, вжать в эту чёртову гостиничную койку… — шептала она ему на ухо. Картина в голове молодого человека нарисовалась слишком откровенная, чтобы сформулировать адекватную мысль. Не получив ответа, брюнетка продолжила: — Вижу, что хочешь. Так сделай это.        Близость столь желанной девушки сводила с ума, и Расторгуев уже не был так уверен, что выдержит подобный натиск с её стороны. В конце концов, он не айсберг, как некоторые полагают. Разум отчаянно сопротивлялся, напоминая, что он очень сильно пожалеет, если пойдёт на поводу у страсти. Инстинкты, однако, кричали совсем о другом.       — Ты жалеть будешь… — сделал он последнюю попытку, поняв, что проиграл. Самому себе проиграл.       — Я ни о чём не жалею, — тихо, но твёрдо сказала она.       Расторгуев уже не смог ничего сказать, лишь слабо покачав головой.       На этот раз он поцеловал первым. Почему? Кто бы знал. Самоконтроль позорно бежал с поля боя, уступив место страсти и дикому желанию. Так неправильно. Так нельзя. Но сейчас это стало неважно. Она в его руках. Яростно отвечает на поцелуй, не позволяя адекватным мыслям проникнуть в его голову.       Что же ты делаешь, Юлианна…       — Я ведь не остановлюсь, — последняя попытка воззвать к разуму и её, и самого себя.       — Так не останавливайся.       Ему вдруг стало наплевать. Думать о последствиях совершенно не хотелось. Юлианна прервала поцелуй и, откинув роскошные волосы назад, чуть повела плечами, отчего бретельки скользнули с них. Андрей принялся покрывать поцелуями её шею, обнажённое плечо. Крепче прижал к себе её стройную фигурку.       Она сейчас здесь, с ним. Такая страстная, горячая. Прохладными подрагивающими от волнения пальчиками пытается расстегнуть его рубашку. Движения девушки были судорожными и какими-то торопливыми, будто она боялась, что Расторгуев может передумать и оттолкнуть её. Наверное, так было бы правильно. Если бы в голове осталась хоть одна здравая мысль…       В глубине души Андрей сомневался, и Юлианна чувствовала это. Но сегодня никаких барьеров, никаких сомнений. Сегодня они не Юлианна Ильиневич и Андрей Расторгуев. Просто мужчина и женщина. Одинокие, жаждущие тепла. И плевать, если потом что-то заставит их об этом пожалеть. Ильиневич была уверена — она не пожалеет.       Александров укрыл задремавшую Алёну пледом и присел за стол. «Откуда ты взялась такая?», — размышлял он. Кто она? Журналистка? Спортивный врач? Болельщица? Просто Ванькина знакомая? Хотел бы он знать.       Дыхание Алёны было ровным, а лицо спокойным. Глаза с идеально прорисованными тонкими стрелками были закрыты. Хоть картину рисуй. Александров уже сто лет не брал в руки карандаш, а ведь когда-то неплохо рисовал портреты.       Эта девушка кого-то ему напоминала. Так странно. Вроде ни на кого из его знакомых она не похожа. Однако за этот вечер создалось ощущение, что они знакомы уже давно. Алёна ни на кого не похожа. Александр Борисович крайне редко интересовался незнакомыми людьми, но про Алёну он хотел бы знать больше. Откуда у Ваньки такие знакомые, как она? Где они могли пересечься? В ночном клубе? Эта девушка совершенно не похожа на любительницу подобных развлечений. Можно было бы предположить, что их могла познакомить Юлианна, но Борисыч отбросил эту мысль. Всех знакомых бывшей ученицы он знал наперечёт.       Юлианна. Александрову не верилось, что это конец. Столько лет, столько вложенных усилий. Он по-прежнему считал, что Ильиневич без него никто. Но кто он без неё? Тренер, не подготовивший ни одного именитого ученика? Но вслух Александров этого не признает. Анька совершила ошибку, уйдя от него. Слишком крепко они связаны. Слишком многое вместе пережили.       Александр Борисович вновь поглядел на Алёну. Они с Юлианной такие разные. Дело даже не во внешности. Взять хотя бы взгляд. Анькины голубые глаза могли казаться грустными, колючими, иногда ледяными. Каре-зелёные глаза Алёны излучали тепло, под влияние которого невольно попал и Александров. Девушка могла иронизировать над Ванькой и колко шутить по поводу его неумения пить, но во взгляде при этом всё равно была теплота. Наверное, у неё была любящая семья. Почему-то Борисычу так казалось. Этого тепла он никогда не видел в Юлианниных глазах. Дело даже не в цвете. Одно время она носила подаренные Ванькой карие линзы. Никакого тепла. Ни намёка.       Захотелось увидеть её. Обнять сильно-сильно. Александров ведь любил Юлианну. Как дочь. А она теперь его бросает. Гордячка. И ведь не поймёт, что он ради неё же самой старается. В лыжах ей было бы лучше! Ничего, его девочка обязательно вернётся. Скоро поймёт, что никому, кроме него, не нужна. Жаль, что в глазах её никогда не будет тепла. Теперь уже точно. Юлианна не забудет то, что между ними произошло в последнее время. Но простит. Ей придётся простить.       Алёна улыбнулась во сне. Наверное, ей что-то доброе снится. Пусть спит. Подумав, Александров порылся в чемодане и достал оттуда лист бумаги с карандашом. Впервые за долгие годы ему захотелось рисовать.