В самое сердце

      — Ты где была, систер? — возмущённо осведомился Ванька Ильиневич, завидев на пороге номера Юлианну. В руках он держал купленную розовую лошадь. Он непонимающе моргал, гадая, где могло носить сестру в такой час.       — В столовку ходила, — соврала Ильиневич, с трудом удерживая рвущуюся на лицо улыбку. Сейчас её не волновал даже тот факт, что они с Андреем спалились перед Слотиньшем. Роберт, конечно, болтлив, но Андрей обязательно что-нибудь придумает, чтобы Бобби не трепал языком. Девушка плюхнулась спиной на кровать и закрыла глаза, всё-таки улыбаясь. Тело окутала приятная расслабленность.       Ванька отложил пони в сторону и с подозрением покосился на сестру.       — Ты чего такая довольная, а?       — Кормили вкусно.       — Да? — скривился Иван. — Странно, по-моему, здесь кормят так себе.       — Это тебя так себе, а меня вкусно, — ехидно улыбнулась Ильиневич, внезапно ощутив желание поесть. Но его надо временно подавить, а то если прямо сейчас бежать в столовую, у Ваньки возникнут сомнения в её адекватности. — А зачем тебе поняшка?       — Андрюше хочу подарить, — расплылся в мечтательной улыбке Иван. — Как думаешь, ему понравится?       — Ты про сына, я надеюсь? — Юлианна покосилась на лошадь, которая вряд ли произведёт на мальчишку впечатление.       — Нет, про Расторгуева, — съязвил Ванька и потрепал игрушку по розовой гриве. — Разумеется, про сына. Чтоб я айсбергу что-нибудь подарил? Фигушки! Он меня не любит и не ценит!       — Зачем твоему сыну пони?       — Ну… играть, — предположил Ванька, вертя розовую лошадь в руках. Юлианна внезапно засмеялась. — Ты чего?       — Вспомнила, как ты с розовыми волосами снимался в серьёзном немецком кино! — состроила важную мину она. Иван обиженно швырнул в сестру игрушкой, обозвав врединой.       Отделаться от Роберта не составило Расторгуеву особого труда. Лекция о вкусной и здоровой пище, чае и экологии — и Слотиньш абсолютно перестал понимать происходящее. Волновало Роберта совершенно иное, но Андрею было как-то всё равно. Отвечать на его вопросы он не собирался. Когда Слотиньш окончательно запутался, Расторгуев покинул его общество и направился к Интарсу, с которым ему было необходимо поговорить.       Беркулис сидел за столом и играл с Даумантсом в шашки. Луса безнадёжно проигрывал. Стук в дверь Интарс услышал сразу и, лишив Даумантса последней шашки, ответил:       — Открыто!       На пороге возник Андрей, что было достаточно неожиданно. У Расторгуева не было привычки наносить ему вечерние визиты.       — Партейку? — тренер кивнул на шахматную доску. Андрей отрицательно мотнул головой.       — Надо поговорить.       — Если ты по поводу стрельбы, то… — тоном Интарс дал понять, что не желает ничего анализировать на ночь глядя.       — Нет, по другому поводу.       Поскольку больше ничего Расторгуев не сообщил, Беркулис догадался, что он не хочет говорить при Даумантсе.       — Я сыграю с Робертом в шашки? — спросил Луса, проявив необычайную понятливость.       — Он не умеет. Сыграй лучше с Байбой, — посоветовал Андрей. Если у Роберта появится собеседник, то это чревато распространением строго конфиденциальной информации. К тому же, в шашки Слотиньш действительно играть не умеет.       — С Байбой? — переспросил блондин таким тоном, будто ему предложили позвать Бендику на свидание. Процесс складывания шашек в коробку заметно ускорился.       Когда Луса, наконец, ушёл, Расторгуев сел на его место напротив Беркулиса. Латышский тренер испытующе посмотрел на ученика, пытаясь догадаться, о чём пойдёт речь.       — Ты в курсе, что Юлианна ушла от Александрова? — в лоб спросил Андрей. Вопрос планировался как риторический, но Интарс удивлённо приподнял брови. — Ну вот, теперь в курсе.       — Почему? — нахмурился Интарс. Не новость, а гром среди ясного неба.       — Поверь, причины были.       — У Юлианны с Александром были хорошие отношения. Что произошло? Не понимаю, — пробормотал прибалт.       — Не будем углубляться в детали. Важно, что Юлианна теперь без тренера.       — Уйти в никуда посреди сезона. Перед чемпионатом мира. Немыслимо! — удивлялся Интарс. — Они столько лет тренировались вместе — и так просто уйти? В один день? Не ожидал от Юлианны, не ожидал…       — У неё были причины. Серьёзные.       — Да, наверное.       Несмотря на тренерскую солидарность, взявшую верх, Интарс понимал, что без причин тренера не меняют. Пятьдесят шесть процентов точности в стрельбе — вполне весомая причина сменить коней на переправе. Но вслух этого Беркулис признавать не хотел. Вдруг Расторгуев в один день тоже решит от него уйти?       — Сразу скажу, что дело не в стрельбе, — будто прочёл его мысли Андрей. Интарс хмыкнул. Других причин не было. Лыжная подготовка у Ильиневич просто фантастическая.       — Лучше скажи, к чему ты клонишь, — подозрительно сощурился Беркулис. Вряд ли Расторгуев просто хотел об этом поговорить.       — Ты мог бы взять её к себе тренироваться?       Интарс молчал. Расторгуев сошёл с ума. Взять к себе ученицу Александрова. Александрова, которого Беркулис хоть и не мог назвать другом, но уважал за волю и трудолюбие.       — Нет.       — Но…       — Нет. И не уговаривай, — отрезал Беркулис. — А Юлианна пусть в следующий раз подумает перед тем, как уходить непонятно куда. И от кого! От Александра Борисовича Александрова, который столько лет вкладывал в неё душу! О чём она думала?!       — Александров, знаешь ли, не предоставил ей времени на размышления, — язвительно заметил Расторгуев, доставая из кармана мобильный телефон. — Это не тот случай, когда надо включать тренерскую солидарность.       — Андрей…       — Слушай.       Биатлонист включил аудиозапись своего разговора с Александровым в Нове-Место. Интарс почти не изменился в лице, но по окончании записи в глазах его читалось разочарование. Тренер был совершенно иного мнения о русском коллеге.       — М-да, — только и сказал он. Расторгуев молчал, давая Беркулису возможность переварить полученную информацию. Наконец, Интарс пришёл в себя и заговорил: — Что мы имеем? Александров строил козни против своей же ученицы. Юлианна осталась без тренера перед чемпионатом мира.       — Вот именно. Юлианне очень нужен тренер, — проговорил Андрей.       — Я не могу её взять, — вздохнул Беркулис, прекрасно понимая, чего от него добивается Расторгуев. — Я с ней не работал, да и не знаю, как работать.       — На этот год у неё тренировочные планы точно есть.       — Но это планы Александрова, — заметил Интарс. — Не могу я работать по чужим планам! А финансы? Я не могу работать бесплатно! Мне и так мало платят, а я всё-таки не миллиардер-меценат. Неужели русские согласятся финансировать её работу с тренером-иностранцем?       — А если Юлианна всё-таки найдёт деньги? — проговорил Андрей, зная, что Юлианну в этом сезоне федерация не финансировала в принципе.       — Ограбит банк? — съязвил Беркулис. — Я не знаю, что делать, честно. Мне жаль Юлианну, но ничем я ей помочь не смогу. Может, ей лучше тренироваться со сборной?       Расторгуев сильно в этом сомневался. Лыжная подготовка российских биатлонисток оставляет желать лучшего. Если Юлианну и возьмут тренироваться со всеми, то уж точно не позволят работать по индивидуальной системе. А Интарс как раз мог бы доработать этот сезон с Ильиневич по идеально подходящим ей планам Александрова. Если не останется иных вариантов, то Юлианне, конечно, придётся работать с командой, и неизвестно, чем это закончится.       — Давай поговорим об этом после чемпионата Европы, — продолжил Беркулис. — Я подумаю, каким образом можно ей помочь.       — Хорошо, — согласился Расторгуев, поняв, что сегодня от Интарса он большего не добьётся.       — Андрей, — окликнул его Интарс, когда биатлонист взялся за ручку двери, чтобы уйти. Расторгуев обернулся. — Скажи, а ты пытаешься помочь Юлианне потому, что она тебе нравится? Или потому, что она сестра Ивана?       Андрей отметил про себя странную постановку вопроса, но ответить ничего не успел, поскольку в номер вломился стандартно шумный Ванька.       — О, Андрюшас! Я так рад тебя видеть, что от счастья готов пробить головой потолок! — воскликнул он. — Я обыграл Люську в шашки, представляешь?       Следом за сияющим Ильиневичем в номер протиснулся грустный Даумантс, не оставляя сомнений в своём поражении.       — Интарс, поздравь меня! Я разделал блонди под орех! Давай теперь с тобой сыграем?       — Нет, — отверг предложение Ивана тренер. — Сегодня уже поздно. Спать пора.       — Ну… — погрустнел Ванька, но тут же вновь просиял. — Может, систер согласится? Кстати, она что-то сильно довольная сегодня. Как кошка. Вон, Айся моя сметаны нажрётся — и валяется лапками кверху. Так и Анька. Молчит всё, да загадочно улыбается. Тоже мне, Мона Лиза. Что на неё нашло?       Расторгуев неопределённо пожал плечами.       Ночь прошла вполне благополучно, и наутро все быстро собрались, готовясь ехать дальше. Интарс Беркулис наблюдал за подопечными, которые в полном составе были на стоянке. Расторгуев укладывал чемоданы в багажное отделение, Байба крутилась рядом с ним, а Даумантс переминался с ноги на ногу, слегка подмёрзнув на пасмурной зимней погоде. Роберт отошёл в кафе, но в любой момент был готов вернуться и ехать. Ждали только Ильиневичей. Точнее, Ваньку. Юлианнин братец опять куда-то запропастился и не отвечал на звонки латышей.       — В номере его нет, — сказала вернувшаяся Юлианна. Она с тревогой посмотрела на Беркулиса.       Это странно, поскольку Интарс сегодня уже Ивана видел. Беркулис в замешательстве нахмурился. Пропасть медик не мог, но найти его не получалось. А без него уехать не получится.       — Когда ты его в последний раз видела?       — Утром. Он пытался найти лошадь, которую уже положил в чемодан. Потом он ушёл. Сказал, что поесть. И… — развела руками девушка. — Я думала, он до сих пор в столовке.       — Мы скоро поедем? — поинтересовался Даумантс, уже основательно подмёрзший.       — Как только, так сразу, — язвительно улыбнулась Юлианна. — Найди моего братца, и мы помчимся навстречу неизведанному.       — Твой брат — ты и ищи, — пробурчал Луса. Ильиневич возмущённо цокнула языком.       — Он не только её брат, но ещё и наш врач, — заметила Бендика, подходя к ним. — Куда он мог пойти?       — Зная Ваньку, куда угодно, — вздохнула Ильиневич. Интарс в очередной раз набрал Ванькин номер. Тот не отвечал. — Хоть до Юрмалы пешком.       — Ты точно везде в гостинице посмотрела? — спросил Беркулис.       — Да точно! Нет его там.       — Если рассуждать логически, что здесь по близости есть? Куда он мог пойти? — вслух размышлял тренер. — Здесь в округе только большой торговый центр, где мы были вчера, кафе, Макдональдс и два небольших магазина.       — Торговый центр отпадает, — подал голос Расторгуев. — Иван не пойдёт пешком в такую даль.       — Да, ему лень будет, — согласился Интарс. Завидев возвращающегося Слотиньша, тренер неодобрительно покачал головой. В руке биатлет держал гамбургер. — Роберт, тебе ещё на чемпионате Европы бежать.       «Ползти», — поправил бы Ванька, но его здесь не было.       — Ивана не видел? — с надеждой спросила Бендика.       — Нет, — жуя, качнул головой Роберт. — Он сегодня с каким-то немцем встречаться планировал.       — С каким ещё немцем? — процедила Ильиневич, помня, что предыдущая встреча Ваньки с жителем данной страны окончилась съёмками в фильме для взрослых.       — Не знаю, — легкомысленно ответил Слотиньш. — Ванька сказал, что собирается показать ему какую-то гуськину мать.       — Кузькину, — поправила Юлианна. — Это ему уже давно пора показать Кузькину мать. Ничему жизнь не учит!       — А зачем ему показывать чью-то мать? Это что, какая-то злая тётка? — не понял Даумантс.       — Ага. Суровая русская женщина, — буркнула Ильиневич, не став разъяснять смысл сказанного.       Ванька умел появляться внезапно. На этот раз он прибежал откуда-то, запыхавшись, держа в руках какую-то огромную коробку.       — Это что?! — вопросила Юлианна, даже забыв, что собиралась отругать братца за манеру испаряться в неподходящий момент.       — Стратегически важный ящик №2, — с гордостью поведал Ванька. — Нажит непосильным трудом, как, впрочем, и его предшественник.       — Где тебя только носило, — покачал головой Беркулис. — Все по местам! Пора ехать.       Юлианна погрозила братцу кулаком и влезла в минивэн следом за Робертом и Даумантсом. Она, как и в прошлый раз, села у окна, а Андрей рядом. Только на этот раз Ильиневич не делала вид, будто пейзаж за окном представляет для неё огромный интерес. Она едва заметно улыбнулась Расторгуеву, но так, чтобы этого не заметил Ванька. Братец уселся на жёлтый чемодан, а коробку поставил рядом с собой, заботливо погладив её бок.       — Мой новый ящичек, — с улыбкой похлопал глазами он.       — Что в нём? — полюбопытствовала Байба.       — Презервативы, разумеется, — с готовностью откликнулся Иван. — Я встретил тут знакомого. Он мне на отдыхе в Турции в карты проиграл и вот, вернул должок, хе-хе.       — Уж не на том ли отдыхе, из-за которого ты к началу работы опоздал? — с подозрением уточнил Беркулис.       — Именно там. Ох, теперь у меня целых два ящика!       — Один, — возразил Расторгуев. Ванька недоумённо поднял брови.       — Ну, при мне один. А ещё один у бати остался. Получается, что их два. Повтори математику, Андрюшенька.       — Но один ты проиграл мне в карты. Подучи логику, Ванечка, — в тон парировал Расторгуев. К удивлению Юлианны, Иван просветлел.       — Ты назвал меня Ванечкой! — лицо Ильиневича излучало истинное счастье. Первую часть он благополучно пропустил мимо ушей. — Я обведу этот день в календаре красным маркером, а на годовщину подарю тебе ящик… с пакетиками чая.       Никто не понял, почему в этот момент заржал Слотиньш.       — Отличный подарок, — заявил Роберт и с хитрой усмешкой прибавил: — Ты мне вчера вечером говорил, что чай полезен, да, Андрей?       — Да, Роберт, — максимально невозмутимо отозвался латвиец. — Чай действительно очень полезен. Но я не рекомендую тебе брать его из рук Ивана. Это опасно для здоровья.       — Да брось, — отмахнулся Ильиневич. — Я давал клятву Гиппократа, я не врежу пациентам, а только помогаю. Кстати, а в какой связи айсберг вчера тебе начал о чае затирать, а, Бобби? Он обычно начинает занудствовать, когда с темы соскочить хочет. О чём там Андрюша не хотел говорить?       — Да так, — невинно улыбнулся Слотиньш. — Кое о чём.       Юлианна напряглась, ни на секунду не сомневаясь, от чего именно отвлекал его Андрей. По тону Роберта она поняла, что он в принципе не против поделиться информацией, для ушей брата не предназначенной. Как это предотвратить, девушка придумать не смогла.       — Колись! — бойко потребовал Ванька. — Расторгуев бухал в одиночестве, а ты его спалил?       — Нет, — удивлённо возразил Роберт. Представить себе бухающего Андрея он не смог, хоть и попытался. Хотя, после вчерашнего он не стал бы утверждать, что это невозможно.       — Расторгуев лёг спать на минуту позже отбоя и принялся говорить тебе про чай, чтобы ты не спалил его перед Интарсом?       — Нет, — растерялся от такого напора Слотиньш. Накануне, после целой лекции о сортах чая, пользе лимонов и вреде гамбургеров, Расторгуев переключился на проблемы мировой экологии и охраны природных ресурсов, категорически не желая отвечать на вопросы любопытного соотечественника. Когда он всё-таки устал говорить, а у Роберта появился шанс вставить хоть слово, Андрей ушёл к Беркулису, а когда вернулся, сказал, что пора спать. Ибо настало время отбоя!       — Расторгуев опять заболел и отказался соблюдать постельный режим?       — Да нет. Постельный режим как раз таки был соблюдён, — двусмысленно ухмыльнулся Роберт. Выдавать парочку он не собирался, просто решил немного поиздеваться за вчерашний игнор его вопросов со стороны Андрея.       — Я не знаю, у меня нет идей, — со вздохом развёл руками Ванька. Вдруг его лицо вытянулось. — Я понял!       — Что ты понял, братишка? — напряглась Юлианна, хотя эта фраза из уст Ивана могла значить ровно противоположное.       — Он смотрел порнушку! — выдал Ильиневич.       — Нет, — заржал Слотиньш. — Ты ни за что не угадаешь!       — Ну и хрен с ним, наверняка ничего интересного, — неожиданно легко сдался Ванька. Юлианна мысленно выдохнула. — Меня больше интересует, почему наш непробиваемый вдруг возжелал стребовать с меня карточный долг. Дался тебе этот ящик! Ты же говорил, что он тебе не нужен.       — Времена меняются. А карточный долг — это святое, — напомнил Андрей фразу, сто раз произнесённую Ванькой. Ильиневич возмущённо цокнул языком.       — Да зачем они тебе, льдина латвийская! Ты всё равно ими не пользуешься!       — Какая разница? — хмыкнул латвиец. — Много будешь знать — скоро состаришься.       Юлианна с трудом удержала смешок. Это был беспроигрышный ход. Ванька сейчас взорвётся и вмиг забудет о скользкой теме.       — То есть, я старый, да?! — предсказуемо воскликнул Ильиневич. Расторгуев многозначительно промолчал, а Ванька истолковал это не в свою пользу и сокрушённо взвыл. Интарс то ли из вредности, то ли смеха ради решил подбросить дровишек в костёр Ваниного гнева:       — Вань, не переживай ты так, тридцать лет — ещё не приговор, — сказал тренер, глядя в зеркало заднего вида.       — Мне двадцать девять! — взревел Иван.       — А выглядишь на тридцать, — безжалостно припечатал Слотиньш. — Я когда тебя первый раз увидел, подумал, что тебе тридцать пять.       В тот день Ванька переживал последствия тяжёлого похмелья, так что Роберт покривил душой лишь самую малость. К тому же, он плохо определял возраст. Но для Ваньки, которого часто принимали за студента, это был удар ниже пояса.       — Бобби, ты мне просто завидуешь! — запальчиво воскликнул Иван. — У меня кожа как у подростка!       — В прыщах?       — Гладкая и чистая! — проорал Ванька. — Молочно-белая! Меня постоянно за студента принимают!       — Ну, это не показатель, — весело заметила Ильиневич. — В универе на одном курсе со мной учился мужчина лет сорока.       — Систер, не усугубляй! Между прочим, сухарь Расторгуев всего на год младше меня!       — Вот именно. Андрею всего двадцать восемь, а тебе уже двадцать девять. Чувствуешь разницу? — поиграла бровями Юлианна. И то, и другое, по сути, не возраст, но Ванька слишком забавно злился. Она не смогла воздержаться от подкола.       — То есть, я всё-таки старый, да?!       — Ты не старый, — попытался утешить его Интарс. — Ты… опытный.       — Умудрённый жизнью, — вторила Байба.       — Уже седину закрашивать приходится, — покачал головой Слотиньш.       — Хватит! — завопил Ванька, затыкая уши. — Меня не любят! Гнобят! Притесняют! Уйду я от вас!       — Всем шампанского! — радостно провозгласил Роберт, у которого появилась надежда на избавление от Ванькиных гадких стишочков.       — Э, нет. Так просто вы от меня не избавитесь, — ехидно протянул Ильиневич, вмиг забыв о «притеснениях». — Есть в сборной один человек, который без меня жить не может. Я не смогу его бросить!       — Наверное, это ты сам? — предположила Юлианна.       — Нет, — закатил глаза Иван. — Это Андрюшенька — мой самый любимый непробиваемый айсберг. Систер, а как у тебя дела на личном фронте? — внезапно поинтересовался Ванька. Настолько внезапно, что Юлианна впала в ступор. К такому жизнь её не готовила.       — Эм… — она мельком глянула на Расторгуева, лицо которого ничего не выражало. — А ты с какой целью интересуешься, милый братец?       — Ты — моя сестра, вообще-то.       — Правда? — деланно изумилась Ильиневич. — Никогда бы не подумала. Спасибо, что просветил.       — И мне интересно, что происходит в жизни моей сестры, — продолжил Ванька, заглядывая ей в глаза. Юлианна скрестила руки на груди.       — Если бы тебе было интересно, то ты бы знал, что меня сейчас волнует в первую очередь спорт!       — Но меня-то спорт не волнует! Кавалер у тебя какой-нибудь есть на горизонте? Можешь не отвечать, я знаю, что нет. Но! — сделал театральную паузу Ванька. — Сестра главного свахи мирового биатлона по определению не может быть одна. Я должен найти тебе мужика!       «Чтоб твой ящик крысы спёрли!», — зло подумала Ильиневич.       — Себе найди, — фыркнула Юлианна. Приспичило же братику переквалифицироваться в сводню!       — Не-не-не. Я, как заботливый брат, должен сначала подумать о любимой сестрёнке, — захлопал глазами Иван. — Но я — человек, успевающий всё. Я успел подумать не только о тебе, но и обо всех нас! Вот!       На последней фразе Ванька извлёк из внутреннего кармана куртки тетрадный лист, сложенный вчетверо, и гордо протянул его Юлианне.       — Что это? — спросила она.       — Это план деятельности моего брачного агентства на этот биатлонный сезон.       — Брачное агентство «Рыжий Купидон»? — улыбнулась девушка, прочтя выведенное каллиграфическим почерком название. — А чего не «Зелёный Амур»?       — Или «Конопатый Эрос», — хохотнул Беркулис. Присутствующие засмеялись, совершенно не воспринимая всерьёз новоиспечённого сваху. Ванька насупился.       — Светик Слепцова и Тарька Бё, — зачитала Ильиневич. — Доро Вирер и Илья Трифонов.       — Не, ну, а чо? — захлопал глазами Иван. — Светка с Илюхой постоянно ругаются. Не пара они друг другу!       — Его фамилия через «а» пишется, чтоб ты знал, — буркнула Ильиневич и скользнула взглядом дальше по списку. — Элиза Гаспарин и Владимир Чепелин.       — Тут вообще всё просто! Селина замужем за русским Черноусовым, Аита встречается с украинцем Семёновым, осталось найти Элизе белоруса — и у сестёр Гаспарин будет полный комплект! — довольно ухмыльнулся Ванька. — Ты дальше читай, там наша дрим-тим.       — Даумантс Луса и Луция Харватова.       — Люська и Люська. Тут даже пояснять ничего не надо, — фыркнул Ваня. — Она стреляет по воробьям, он бежит, как обожравшийся ленивец. Красивая пара! Кстати, в Чехии вообще одни красотки!       — Она симпатичная, — признал Даумантс, оперативно загуглив фото чешской биатлетки.       — Байба Бендика и Томас Бормолини, — зачитала Ильиневич.       — Но я его даже не знаю! — воскликнула Байба, не знакомая с Томасом. Она хотела оспорить кандидатуру жениха, но Иван безжалостно её перебил.       — Байба Бормолини звучит круто! — с важным видом заявил Ванька. — Растопить сердце нашей бейбы может только горячий итальянец!       — Не называй меня так! — передёрнуло Байбу. — Сам ты бейба.       — Я не бейба, я чувак. Или чудак…       — На букву «м», — хмыкнула Юлианна. — Роберт Слотиньш и Хван Хьесук.       — Кто? — опешил Роберт, пока Даумантс гуглил фото загадочной азиатки.       — Кореянка. Самая медленная биатлонистка прошлого сезона, — растянул рот до ушей Ванька. — Всё для черепашки Бобби!       — Он медленнее меня! — возмутился Слотиньш, указывая на Лусу. — Но ему Харватова, а мне Хьесук! Её фотку даже в гугле не найти!       — Ты в Яндексе попробуй. Не найдёшь, значит, будет сюрприз, — пожал плечами Иван. — Систер, читай дальше.       — Дмитрий Малышко и Юлианна Ильиневич… что?! — округлила глаза девушка. — Братец, ты с дуба рухнул и головой о ствол приложился?       — Систер, сама посуди, — поднял ладони вверх Ванька, как бы защищаясь от уничтожающего взгляда Юлианны. — Вы двое вечно собачитесь и цепляете друг друга. Можно подумать, что у вас в своё время просто что-то не срослось. Или что между вами что-то было…       — Ничего не было! — отчеканила Ильиневич. — Как тебе вообще в голову такое пришло? Это… ну, не знаю… всё равно, что Губерниева и Пихлера в одной комнате запереть! Или двух скорпионов в банке.       — Ну, почему же. Из вас двоих только ты Скорпион, а он — Рыбы. Не такая уж плохая совместимость, — пробормотал Ванька. Ильиневич хотела было заметить, что она Водолей, но не успела, ибо наткнулась на следующую предполагаемую «пару».       — Дмитрий Губерниев и Вольфганг Пихлер. Серьёзно?!       — Абсолютно! Эти двое созданы друг для друга!       — Ты неадекватен, — покачала головой Юлианна. От желания расхохотаться слезились глаза. — Братец, я серьёзно. Тебя необходимо изолировать от общества и направить в Кащенко на принудительное лечение.       — Мой ум чист и ясен и незапятнан догмами и предрассудками! — изрёк Ванька. — Там ещё один пунктик есть.       — Андрей Расторгуев и Ильиневич ВАНЕЧКА.       — И почему я не удивлён? — иронично проговорил Беркулис.       — Лучше скажи, почему не удивлён я, — буркнул Расторгуев.       — Потому что это судьба, Андрюшенька, — похлопал глазами Иван. Андрей посмотрел на него с нескрываемым скепсисом.       — Вот что, Ванечка, — выделила Юлианна имя братца, как он сам сделал это в списке. — Засунь этот список себе в зад…ний карман, а когда приедешь домой, сожги на костре и развей прах над Алуксненским озером. И даже не думай претворять его в жизнь! Слышишь? Даже не думай!       — Заревновала льдину латвийскую, а? — потёр ручки Иван. — Зря надеешься, сестрёнка. Андрейку нашего соблазнить нереально. Я пытался. Дохлый номер, поверь. Он у нас с винтовкой спит. Надеется, что это поможет лучше стрелять. Но ему ничто не поможет, хе-хе. Против семидесяти процентов на стойке бессилен даже старик Хоттабыч. Кстати говоря, личная жизнь Расторгуева — очень интересная тема для обсуждения.       — Абсолютно неинтересная, — возразил Андрей, пытаясь повернуть вспять русло бурного потока.       — То, что у тебя нет личной жизни, ещё не значит, что её неинтересно обсуждать, — отрезал Ванька. Расторгуев мог бы поспорить, но благоразумно решил промолчать. — Тебе двадцать восемь лет. Ты живёшь в городе, где все всё про всех знают. Полгода ты мотаешься по соревнованиям, где все знают иной раз даже больше, чем сам человек может о себе знать. Как? Я тебя спрашиваю, как в таких условиях можно скрывать личную жизнь? Даже бабки на лавке не смогли набрать на тебя компромат, а уж они-то калачи тёртые! Да что там бабки! Я у твоих родителей спрашивал! Даже они, Растогуев. Даже они оказались не в курсе.       — Не понимаю, почему тебя это так интересует.       — Не увиливай от моего вопроса! Впрочем, я знаю ответ. Не спалиться в таких условиях невозможно! Соответственно у меня два варианта. Ты либо девственник, либо сексуальный маньяк.       — Других вариантов нет? — иронично поинтересовался биатлонист.       — Нет! Либо ты не спалился просто потому, что у тебя никого не было, либо ты маньяк. А маньяки конспирироваться умеют, поверь.       — Андрей, если решишь утопить Ваньку в озере или закопать в лесу, я тебя прикрою, — пообещал Беркулис. — Могу даже лопату одолжить.       — Спасибо, Интарс! — всплеснул руками Ильиневич. — Вот она, благодарность за мой пчелиный труд! Расторгуев, так ты всё-таки девственник или маньяк?       — Это допрос? — поднял бровь латвиец, не теряя невозмутимости. Иван с суровой миной кивнул. — В таком случае, я имею право хранить молчание.       — Дача ложных показаний карается законом, — непонятно к чему ввернул Ванька. Андрей пожал плечами, давая понять, что он нем как рыба. — Отвечай!       — Любопытной Ваняре, — саркастично начала Юлианна. — На базаре…       — Дали по харе, — закончил Беркулис.       — Интарс! — возмутился Ванька. Он заметил, что Анька и Интарс, если едут в одной машине, часто объединяются против него со своими подколами. Этот тандем не пришёлся медику по душе. — Не по харе, а в милый аккуратный веснушчатый…       — Пятачок, — закончила Ильиневич под смех латышей.       — Я тоже люблю тебя, сестрёнка, — фальшиво улыбнулся Иван. — Желаю тебе счастья в личной жизни. И секса по графику.       Юлианна честно держалась, не собираясь хохотать. Но не вышло. Она не сдержала смешок, после чего рассмеялась, поняв, что сдержаться не в силах. Даже Андрей чуть склонил голову вниз, якобы смотря на часы, а на деле маскируя улыбку.       — Ты, Ваня, лучше работай по графику, — сказал Расторгуев, в мгновение ока принявший привычно серьёзный вид. — Врачом, а не псевдо-психологом.        — Я не психолог, я сексолог, — поправил Иван с ехидной улыбочкой.       — Главное, что «псевдо», — фыркнула Ильиневич.       Утро для Александра Борисовича Александрова началось не с кофе, а с утренней пробежки по Токсово. Прилетев домой, тренер хорошенько отоспался, чтобы мозг был свежим. После отдыха всегда легче соображалось.       После пробежки, Александр Борисович заварил себе чаю и развернул купленную в питерском киоске газету. Не ради кроссвордов или анекдотов, а ради того, чтобы прочесть интервью неблагодарного засранца Григорьева. Название у интервью было многообещающим. «Страх, секс и манипулирование. Вся правда о методах тренера Александрова». Чтиво обещало быть занимательным.       Прочтя, что Юрию прочили титул олимпийского чемпиона, Борисыч усмехнулся. Вот же журналюги любят преувеличить! Хотя, выиграть школьную олимпиаду Григорьеву было вполне по силам. Но он даже на это не сподобился.       Александров забрал к себе Юру в шесть лет. Пацанёнку грозило попадание в детдом, но Борисыч, подключив жену — директрису детдома, взял его к себе. Григорьев оказался хорошим подопытным кроликом для опробования новых идей и методик. Это потом у него уже появились другие ученики. Лёнька Ковальчук, сын дальних родственников Александрова, и Валя Вершинина.       Валентина была самой большой болью в карьере Александрова. Эта девочка должна была выиграть Олимпиаду, а выбрала семью с этим гадом Ковальчуком. Она в какой-то мере даже нравилась Борисычу. Молодая, улыбчивая. Даже когда не улыбалась, от неё всегда шёл какой-то внутренний свет. И при всём при этом ей был дан фантастически упорный характер. Идеальные природные данные. А Вершинина так бездарно спустила их в унитаз.       Александров залпом выпил половину кружки чая и выдохнул. Сбежала и сбежала, чего теперь о ней думать. К счастью, у него есть и другая ученица.       Была. Анька тоже от него свалила. Но это не так сильно беспокоило Борисыча. Блудная дочь обязательно вернётся, надо только показать ей, кто в доме хозяин.       Интервью Григорьева Александров прочёл вскользь, отмечая, что наврал бывший ученик с три короба. Голодом Борисыч никого не морил и насильно бегать не заставлял. Много интересного было сказано про Аньку. Юра то ли ради скандала, то ли будучи искренне уверенным в своей правоте, заявил, что он, Александров, с ней спал. Клинический болван. Но конкретно сейчас подобные бредни были Борисычу на руку. Изначально он хотел в целях профилактики просто состряпать руками Костика Летова заказную статейку на Юлианну, то теперь у него родилась идея более изощрённая. Он сам даст интервью.       Тренер вышел на улицу и, втянув носом свежий зимний воздух, набрал номер журналиста.       — Ну здравствуй, Костик. Поговорим?       — Мы едем-едем-едем в далёкие края, — пел Ванька, бодро размахивая руками. — Хорошие соседи и добрые друзья. Мы едем-едем в Польшу и песенку поём, а в песенке поётся, какой у нас дурдом…       Юлианна даже не сразу поняла, что именно так резануло слух в переделке братом старой доброй песенки. Вроде всё на месте, кроме дурдома. Но это так в духе братца…       — Стоп! — осенило её. Ильиневич умолк, недовольный тем, что окружающие не дослушали очередной его «шедевр». — В Польшу?!       — Э-э, ну да, — Ванькины глаза забегали в поисках путей отступления. К сожалению, их не было. Если только Интарс не остановит машину. — В Польшу. Я разве тебе не сказал?       — Ты издеваешься? — возмутилась Юлианна, прекрасно помня, что Ваня говорил про Алуксне, откуда она смогла бы добраться домой на автобусе.       — Ой, ладно, систер, — отмахнулся Ваня. — Это они в Польшу поедут, там чемпионат Европы начнётся. А мы с тобой махнём в Латвию. Я всё предусмотрел.       — Ваня нам сказал, что ты в курсе маршрута, — заметил Интарс. — Похоже, нас дезинформировали.       — Расслабься, Анька, — весело сказал Иван. — Мы попрощаемся с этими занудами во Вроцлаве. Там сядем на автобус и доедем до Риги, а оттуда на моей тачке махнём в Петербург.       — Есть и другой план, — заметил Беркулис. — Мы можем высадить во Вроцлаве только Ваню, а ты, Юлианна, можешь поехать с нами в Душники-Здруй. За своих поболеешь.       — Я бы рада, — вздохнула Ильиневич. — Но не могу. У меня дела в России.       Девушка не кривила душой. Она была совсем не против поехать на чемпионат, но надо было решать проблемы с тренером и финансами. За неё это никто не разрулит.       — После чемпионата Европы будет перерыв. Хочешь, в гости приезжай? — предложил Интарс. — Отдохнёшь, потренируешься… с нами.       Юлианна удивилась этому предложению. Она сейчас без тренера и базы, а тут ей предлагают место для тренировок… Слабо верилось, что это инициатива самого Беркулиса. Девушка покосилась на Расторгуева. Тот был невозмутим. Правда, это ещё не говорило, что он не при делах.       — Систер свалила из стальных ручищ доброго папочки Борисыча и теперь экономит, — возразил Ванька. — Смысл ей платить за номер в Алуксне, пусть лучше в Питере сидит…       — Спасибо, Интарс, я подумаю, — перебила его Юлианна. Если она в ближайшее время не решит вопрос с тренером, поездка в Латвию будет лучшим выходом. Пусть даже придётся платить за отель.       — Платить за номер нет особого смысла, — заметил Расторгуев и как бы невзначай предложил: — В принципе, можно остановиться у меня.       — Лучше даже без принципов, — тихо хохотнул Слотиньш, но его никто не услышал, поскольку во всё горло взвопил Иван:       — Да ладно! Наш айсберг решил проявить гостеприимство к сестрёнке любимого Ванечки! Лучше бы меня самого позвал…       — Ты слишком шумный, братец, — фыркнула заметно повеселевшая Ильиневич. — Кстати, ты сказал, что мы поедем из Алуксне на твоей машине. Откуда она у тебя? Ты её угнал?       — Ему Радислав подарил на тридцатилетие, — поведал Беркулис. Юлианна ждала, что сейчас снова начнётся ария «Мне двадцать девять», но этого не произошло.       — Батя обещал подарить тачку на тридцатилетие, — поведал Иван. — Под воздействием самогона он подзабыл мой возраст, а я сказал, что мне исполняется тридцать. Пришлось дарить. Когда батя протрезвел, было уже поздно.       — Очень похоже на тебя, — констатировала Ильиневич.       Александр Александров задумчиво барабанил пальцами по столешнице, глядя в окно небольшой питерской кафешки. Ему нетерпелось приняться за осуществление плана. Впрочем, план — слишком громко сказано. Так, мелкая пакость. Но эта мелочь больно ударит по Юлианне. Ему-то ничего не сделается, а вот Ильиневич будет полностью деморализована.       Нет, мучить Юлианну не доставляло Александрову удовольствия. Но она должна понять и чётко усвоить, кому и чем обязана. И как дорого можно заплатить за неблагодарность. Она обязательно поймёт. А там, глядишь, и к нему вернётся, когда поймёт, что лучше него тренера не найти.       За время дороги до Санкт-Петербурга Александров ещё раз всё продумал и понял, что скандальное интервью Юры Григорьева, где он предстаёт не в лучшем свете, было тренеру на руку. Как ни крути, Юрий допингист, поэтому доверия к нему немного. Болван Григорьев даже не думал, что наврав с три короба, оказал бывшему тренеру огромную услугу. Александров был уверен, что оправдается без труда. Для этого была нужна только подготовленная речь и карманный журналист, который выполнит любую прихоть по его первому требованию. Примерный текст для себя Борисыч продумал по дороге. Карманный журналист в его распоряжении также имелся, но только почему-то опаздывал. Александров посмотрел на часы. Десять минут.       Впрочем, Константин Летов тут же возник на пороге кафе, как только Борисыч про него вспомнил. Как говорится, вспомнишь говно — вот и оно.       — Неплохо ты поднялся, Костик, — заметил Александров не без сарказма. — В престижном спортивном издании работаешь.       Летов уселся на стул и, тряхнув кудрями, криво улыбнулся, не горя желанием общаться с тренером. Но что делать? Александров крепко держал его за одно место.       — Не надо мне тут губы дуть куриной жопой, — поморщился Борисыч. — Как девка инстаграмная. Лучше скажи, интервью напечатаешь?       — Напечатаю, — процедил Константин, исподлобья глядя на Александрова. — О чём говорить будем?       — Обо мне. Обо мне и Юлианне Ильиневич.       Загрузившись в автобус, Юлианна устало прислонилась лбом к окну. На улице ночь. Спать хочется неимоверно. Жизнь медленно, но верно превращается в одну сплошную дорогу. Если бы она не стала экономить на билетах, уже сидела бы дома.       Впрочем, нет. Не сидела бы Ильиневич дома, просто потому, что дома у неё больше нет. В Токсово к Александрову она не вернётся ни за что. В её однушке на улице Латышских Стрелков живёт квартирант. А больше податься некуда. Как назло, экономия финансов не позволяла снимать комнату или номер в гостинице.       — Сестрёнка, ты чего загрустила? — подал голос Ванька. Юлианна повернула голову в его сторону. Брат смотрел на неё внимательно, ожидая ответа. Он тоже устал. Со времени прощания с латвийской командой он почти всё время молчал.       — Да так, — уклончиво ответила она. Ей вдруг пришло в голову, что, если б не долгая дорога, они с Андреем бы так и не…       — Ань, а может тебе и правда стоит присмотреться к Малышко? — выдал братец, после чего Ильиневич сомкнула пальцы на его шее, угрожая придушить нерадивого родственничка.       К счастью, братец очень хотел спать, поэтому больше к ней не приставал. Ночь пролетела очень быстро. Проснулась Ильиневич поздно. На часах было двенадцать дня. За окном проносились ничем не примечательные пейзажи. Погода была пасмурной, но у Юлианны было такое хорошее настроение, что погода не имела значение.       — Доброе утро, сестрёнка, — весело сказал Ванька, жующий бутерброд с колбасой.       — Доброе, — Юлианна покосилась на такой калорийный, но такой аппетитный бутерброд. — Я тоже хочу.       — Тебе нельзя, а то разжиреешь, — Иван разом впихнул в рот половину бутера. — И тебя никто замуж не возьмёт.       — Сытая жена — добрая жена, — парировала Ильиневич. — И вообще, меня больше беспокоит карьера, а не замужество. Мог бы уже запомнить.       — Угу, я помню. Систер, а расскажи о своём детстве! — попросил Ванька, доев бутерброд. Юлианна округлила глаза. Ильиневич пояснил: — После нашего разговора в Антхольце я подумал, что и правда почти ничего о тебе не знаю.       — Назовём этот разговор «Серией взаимных упрёков», — хмуро покосилась на него девушка. — По-моему, нам больше не стоит поднимать эту тему. Всё, что я хотела тебе сказать, я сказала.       — В тот вечер мы и правда наговорили друг другу лишнего…       — Нет, Ванечка, — отчеканила Ильиневич. — Я не сказала тебе ничего лишнего. Готова подписаться под каждым произнесённым мною словом.       — Хорошо, я болван и безответственный отец, Радислав тоже, а ты молодец, — быстро протараторил Иван. — Сама же говорила, что я о тебе ничего не знаю. А теперь, когда я интересуюсь, ничего мне не говоришь.       — Да потому, что тебе пофиг! — воскликнула Юлианна. — Ты спрашиваешь так, для галочки. Детство моё тебе неинтересно.       — Не хочешь говорить — не надо! — фыркнул Ильиневич. У сестры на глазах испортилось настроение. Она ещё раз окинула Ваню взглядом и, отвернувшись к окну, воткнула в уши наушники. — Настроение меняется как погода.       Иван нахмурился. Вчера Анька злая, с сегодня утра добрая… впрочем, вчера вечером сестра вдруг сменила гнев на милость и подобрела. А сейчас опять злая. Кто поймёт этих женщин? Он просто спросил, а она ощерилась. В чём дело, он же просто спросил о детстве!       Ехали молча. За окном мелькали зимние европейские пейзажи. Юлианна сидела не шевелясь. Прошло уже не меньше трёх часов. Ваньку напрягало молчание. Он физически не мог столько молчать. Медик начал напевать себе под нос песенки, которые были у него на слуху. Юлианна это стерпела. Ваньке надоело петь в пустоту, и он вновь обратился к девушке:       — Систер, не обижайся на меня. Я правда очень-очень хочу узнать о тебе побольше.       Ильиневич убрала наушники и хмуро посмотрела на Ивана.       — Ну позязя, — он жалобно захлопал глазками и выпятил вперёд нижнюю губу. — Я тебя люблю. Сильно-сильно, — Юлианна молчала, и Ванька расценил это как прощение всех его косяков. — Расскажи мне, где ты родилась?       — Погуглить не судьба? — язвительно подняла бровь она. Ванька хлопнул себя ладонью по лбу. Ему столь простой способ и в голову не приходил. Ильиневич пожалела, что дала братцу наводку, но было уже поздно.       — Пыталово? — скривился Иван. — Там что, кого-то пытают?       — Нет! — прошипела Юлианна.       На самом деле, точное происхождение данного названия было неизвестно. Существовало несколько версий. По одной из них землями в этом месте в восемнадцатом веке владел поручик Пыталов. Были и другие предположения. Например, по латвийской версии название означало «земля у Талавы», то есть, Pietalava.       — Про тебя в Википедии вообще ничего интересного не написано, — разочарованно заметил Ванька, переходя по ссылке на город. — О, оказывается Латвия отказалась от претензий на Пыталовский район только в 2007 году! Прикольно, я не знал. Систер, а как вообще в деревне живётся?       — Это город!       — С населением в пять тысяч человек. Не смеши. Что у вас там вообще есть? Клубы ночные? Кинотеатры?       Юлианна пожала плечами. Она не появлялась в Пыталово с того дня, когда Александров её оттуда забрал. И не очень-то туда рвалась.       — Глухомань, — изрёк Иван. — Систер, а ты точно там родилась? А то мало ли, что в Википедии пишут.       — В Википедии всегда пишут правду, — фальшиво улыбнулась Ильиневич.       Видя, что сестра не в духе, Ваня перестал задавать ей вопросы и продолжил есть колбасу, запах от которой распространялся на половину автобуса.       В целом, дорога пронеслась незаметно. Доехав до Риги, Ильиневичи пересели на автобус до Алуксне, докуда их довезли чуть больше, чем за два часа. В Алуксне пришла настоящая зима. В такую погоду здесь можно было бы потренироваться нормально. Выпал снег, и центральная улица стала напоминать картинку с какой-нибудь открытки. Юлианна прошла туда-сюда, пока Ваня убежал куда-то, сказав, что скоро подъедет на своём железном коне.       Прошло два часа. За это время можно было несколько раз обойти Алуксне вдоль и поперёк, пофоткаться у всех достопримечательностей и даже зайти пообедать в кафе. Но Ваньки всё не было.       Юлианна стала волноваться. Она могла бы начать волноваться и раньше, но Ваня как пить дать встретил на улице кого-то знакомого и остановился поговорить. Но два часа — перебор, тем более, что он оставил её здесь ждать. Позвонить брату Ильиневич не могла, поскольку тот ещё по дороге в Ригу разрядил телефон. Если Ванька планирует выезжать сегодня, то в Питер они приедут глубокой ночью. Если не под утро. Так долго Иван машину не поведёт, значит, придётся остановиться на ночлег.       Ильиневич ещё раз прошлась по улице, но толку не было. Братец не объявлялся. Где его искать, Юлианна не имела ни малейшего представления.       Но Иван всё-таки появился. Гордо выехал из-за поворота, со скоростью слона двигаясь по дороге на ярко-зелёной «Копейке». Ильиневич остановился перед Юлианной и вышел из машины. Он гордо облокотился локтем на дверцу и с улыбкой посмотрел на сестру. Юлианна скептически хмыкнула. Не факт, что на этом чуде отечественного автопрома они доедут до Санкт-Петербурга. Машина, пока ехала по улице, кряхтела и пыхтела, грозя сломаться прямо здесь. Что будет, если скорость увеличить? Да и чисто внешне авто доверие не внушало. Помятый бампер, подбитая фара. На дверце у водительского сидения красовалась гордо выведенная гвоздём русская надпись «Иван — герой!». Правда, буквы «р» и «о» были кем-то коварно зачёркнуты, что ставило «героя» в крайне двусмысленное положение.       — Кто тебе в Латвии такое написал? — удивилась Юлианна, забыв про то, что простояла на морозе больше двух часов.       — А это не в Латвии, это я в Москву к сыну ездил, — отмахнулся Ванька. — Долгая история.       — Кстати, ты где был? — опомнилась Ильиневич и для устрашения нахмурилась.       — У родителей Андрея, — невинно улыбнулся Ваня. — Там у них недалеко от дома гараж стоит, я свою Любушку около него держу. Очень удобно. Никому не мешает. И надпись не видно, хе-хе.       — Любушку? — переспросила Юлианна, поняв, что так братец окрестил зелёное чудо техники.       — В честь группы «Любэ», — гордо заявил Ильиневич. — У них солист Расторгуев.       — Да знаю я, — вздохнула девушка. Она думала, что после хомяка Андрюши и кошки Айси не удивится уже ничему.       — Ты бы знала, какой мама Андрея вкусный борщ готовит, м-м… — мечтательно прикрыл глаза Ванька. — После мороза я аж три тарелки съел.       — Так ты, гад, борщ жрал, пока я тут от холода коченею? — возмутилась Юлианна, у которой от голода заурчало в животе. Она с утра ничего не ела.       — Ага. Ты садись, поедем, а то поздно будет. Так вот, — продолжил он, после того, как они оба уселись в машину, погрузив все вещи в багажник и на заднее сидение. — Я им привет от Андрюши и Алёнки передал, рассказал, что у меня сестра есть…       — И что именно ты рассказал? — подозревая неладное, уточнила Ильиневич.       — Ничего такого, — хохотнул Ванька. — Сказал, что ты — моя копия.       Юлианна поджала губы. Это очень плохо.       — Ухудшенная копия, — продолжил он. — Вечно ворчишь, помешана на спорте, почти ничего не читаешь, готовить нифига не умеешь…       — Спасибо, братец, — саркастично изрекла Ильиневич. Теперь родители Андрея будут думать о ней плохо ещё до того, как они вообще познакомились. Блеск! Впрочем, может и знакомиться не придётся, раз Андрей к родителям девушек не приводит. — Выставляешь меня в дурном свете перед незнакомыми людьми. Молодец!       — Почему же в дурном, — попытался защититься Ванька. — Я о тебе и хорошее рассказал. Сказал, что от тебя все мужики без ума. Что у тебя был роман с Малышко…       — Не было! — рявкнула Юлианна. — С какой стати ты говоришь о моей личной жизни за моей спиной?       — Так я ж не только про Димона сказал, — попытался защититься Иван. — Я говорил ещё про Витю-тракториста, Костю-журналиста, Устюгова, Занина…       — Ты идиот, — простонала Ильиневич, схватившись за голову.       — Ладно, про Занина я пошутил. А с Устюговым у тебя было? — подмигнул Ванька. — Ладно, не серчай. Почему ты такая хмурая?       — Хм, действительно, а почему?! — гневно всплеснула руками Юлианна. Иван расхохотался.       — Ты бы себя видела. Да пошутил я, пошутил! Ничего я про тебя не говорил. А ты почему испугалась? Всё-таки надумала размораживать айсберг?       — Да иди ты, — буркнула Ильиневич и скрестила руки на груди.       Дальше ехали молча. Ванька первое время пытался растормошить сестру, но Юлианна отвечала односложно, и он отстал. Они договорились, что на ночь остановятся в небольшом городе Острове, а с утра продолжат путь в Петербург. После этого Юлианна вновь замолчала, а Иван не стал к ней лезть. Всё шло подозрительно благополучно. На контрольно-пропускном пункте большой очереди не было. С документами у Ильиневичей был порядок, и таможенники, поворчав, пропустили их в Россию.       Юлианну клонило в сон. Машину иногда потряхивало, но она уже привыкла. Дорога всё стремилась вдаль, от тусклого света фонарей слипались глаза.       — Мы на месте, — радостно воскликнул Иван.       Ильиневич распахнула глаза и в первую секунду не поняла, что происходит. Кажется, она задремала. Неужели они уже в Питере? Она присмотрелась к окружающей обстановке. В темноте под светом фонарей видна только снежная дорога, небольшие двухэтажные дома советской постройки и деревья. Это не Санкт-Петербург.       — Ты куда меня завёз? — с подозрением осведомилась она, просыпаясь окончательно. Кажется, они должны были остановиться в Острове. Но улочка казалась Юлианне смутно знакомой, а в Острове она не была никогда. Дежавю?       — В Пыталово, — улыбнулся Ваня. — Добро пожаловать домой, сестрёнка.