В самое сердце

      Звонок Александру Алёна считала едва ли не самым большим безрассудством за свою относительно недолгую жизнь. Она не знает толком, кто он. Не знает его фамилии. Не знает, что он за человек. Пока он ехал забирать её из полиции, Расторгуева уже десять раз успела проклясть свою неосторожность.        С другой стороны, Алёна считала, что у неё хорошая интуиция. От Александра она не ощущала никакой угрозы. Хотя, будь тут братец, он бы привёл ей тысячу аргументов, что доверять интуиции не всегда целесообразно. К счастью, Андрея здесь нет, поэтому зудеть над ухом никто не будет. Александр с радостью согласился ей помочь — значит, он отзывчивый человек. К тому же, с ним знаком Ванька, а значит, в каких-то вопросах ему вполне можно доверять.       Сейчас они ехали по вечернему Санкт-Петербургу, сияющему от огней. Алёна залюбовалась городом. Будто в сказку попала. Александр молча вёл машину, иногда поглядывая в её сторону. Расторгуева не знала, что сказать. Куда они едут? Зачем? Почему она вообще позвонила ему?       — Куда вы меня везёте? — спросила она.       — К себе. Я живу за городом, — ответил Александр, глядя на дорогу. Заметив, что Алёна чувствует себя неуютно, он проговорил: — Боитесь?       — Если честно, мне немного не по себе, — заметила Расторгуева, хотя вполне могла бы соврать. — Вдруг вы маньяк? Вдруг сейчас у вас дома лежит связанная жертва?       — Что вы, — несколько натянуто рассмеялся Александр. Вероятно, не оценил шутку. Алёна подумала, что она и впрямь не самая удачная. — Я всего лишь тренер по лыжным гонкам. А вы? Вы мне и не рассказывали о себе толком.       — А я работаю в рекламном агентстве, — проговорила Расторгуева. Нужно было поговорить хоть о чём-то, чтобы не рисовать себе мрачные картины своего будущего.       — Вы сотрудничаете с СБР? — поинтересовался мужчина.       — С кем? — нахмурилась Алёна.       — Союз биатлонистов России, — пояснил Александр и цокнул языком. — Я забыл. Вы же из Риги. Вы не подумайте, я просто спросил. Мне интересно, каким ветром вас занесло в прекрасный город Антхольц.       — А вас? — ответила вопросом на вопрос Расторгуева. — Вы тренируете сборную России по биатлону?       — Скажем так, я внештатный консультант, — улыбнулся мужчина. — Специалист по лыжной подготовке.       — Жаль, что не по стрельбе, — под нос пробурчала Алёна. В таком случае можно было бы как-то договориться о стрелковых тренировках для братца. С бегом Андрей вроде и сам неплохо справляется.       — Что? — не расслышал Александр.       — Интересно, говорю, очень, — улыбнулась Расторгуева.       Александр, как и говорил, жил за городом. Пока они проезжали мимо какой-то лесной местности, Алёна вновь почувствовала себя неуютно. Ну не закопает же он её, в самом деле! У неё ни денег, ни документов. Александр остановил машину в каком-то слабо освещённом месте у деревянного забора, за которым на участке находился двухэтажный дом. Алёна отметила, что мужчина как будто занервничал. Она невольно забеспокоилась вновь. Как бы он вправду маньяком не оказался.       — Проходите, — он вежливо пропустил её в дом.       Дом на первый взгляд вполне уютный. Тёплый, что важно. Если бы она взглянула сейчас на Александра, обнаружила бы, что он озадаченно нахмурился, будто что-то в обстановке изменилось.       — У вас есть тапки? — поинтересовалась Алёна, резко обернувшись к нему. Александр вздрогнул, но тут же принял гостеприимный вид.       — Да, — он достал из тумбочки тапки. Вполне себе женские тапки. На всякий случай он пояснил: — Племянница приезжала из Новой Зеландии. Тапки остались.       — Из Новой Зеландии? — удивилась Алёна, не поверив ему. А чего сразу не из Антарктиды? Впрочем, какая ей разница, откуда в его доме женские тапочки? — Далеко ей лететь пришлось.       — Далеко, — негромко повторил Александр. — Проходите на кухню. Чай пить будем.       Юлианна смотрела в окно больничной палаты и думала, как же она докатилась до жизни такой. Хмурая питерская погода располагала к размышлениям, особенно если учесть, что в палате она была одна. Удивительно. Сначала её положили в общую палату, а потом перевезли в какую-то частную клинику, где положили в отдельную и комфортную палату. Неужели в СБР постарались? С чего такая забота? Хотят замять возможный скандал?..       Даже если учесть, что федерация не особо жалует Александрова, скандал им не выгоден. Хоть официально он и не тренер сборной, но всё же. Юлианна понимала, что никто не будет предавать огласке случившееся с ней. Замнут дело и всё. Ну и пусть! Пусть молчат, пусть замалчивают. Хватит с неё скандалов. Лишь бы Александров от неё отвязался. Главное, что теперь Ильиневич точно знала: никто и ни за что не заставит её вернуться к Александру Борисовичу. Она больше не будет с ним тренироваться ни при каких обстоятельствах. Жить всё-таки хочется. Отправляться в иной мир в двадцать четыре года как-то рановато. Повезло ещё, что им с Димой и Лёшкой удалось удрать из дома Александрова незамеченными. Борисыч вернулся в тот вечер, чтобы запереть дверь, после чего отбыл в неизвестном направлении. Малышко предложил вылезти через окно, но необходимости в подобных манёврах не было никакой, поскольку у Юлианны был свой ключ.       Ильиневич давно так долго не приказывали лежать в постели. Она уже успела утомиться и даже попробовала покачать пресс, но от каждого рывка вверх в голове невыносимо стучало. До тёмных звёзд в глазах. Всё из-за удара головой о батарею. Юлианне эта головная боль не нравилась. До чемпионата мира меньше недели! Как тут готовиться? Уйди она с дачи Александрова сразу, не лежала бы сейчас здесь. Не выслушивала бы глубокомысленные речи врачей, наполненные водой и напрочь лишённые конкретики. Ильиневич даже не говорили, всё ли у неё хорошо и долго ли придётся лежать. Это раздражало.       В палату постучался врач и сообщил, что к ней гости. Юлианна напряглась. Никто не знал, что она здесь.       — Добрый день, Юлианна.       Кравцов Александр Михайлович. Глава СБР собственной персоной. Он-то конечно знает.       — И вам не хворать, — криво улыбнулась Ильиневич. Она знала, что выглядит сейчас хуже привидения. Синяки под глазами вкупе с бледной кожей ещё никого краше не делали. Про ссадину на лбу и говорить нечего. Синяки на теле скрывала больничная сорочка. Предплечье левой руки было частично замотано бинтом — меры предосторожности от врачей. Царапина там не такая уж и глубокая. Что беспокоило Юлианну по-настоящему, так это головная боль. Со вчерашнего дня Ильиневич не покидало ощущение тошноты. Доктор по фамилии Карпов ничего толком сказать не мог. Всё хорошо, прекрасная маркиза, вы просто ударились головой. Капитан очевидность.       — Как вы? — Кравцов присел к ней на кровать. Ильиневич попыталась в своей обычной манере изогнуть бровь, но стало больно. Сильно её Александров лбом приложил.       — Давайте обойдёмся без этих формальностей, — попросила Юлианна, зная, что её здоровье волнует чиновника только в связи с возможным скандалом. В последнее время негативного шума вокруг российского спорта и биатлона в частности было хоть отбавляй. Ясное дело, что чиновникам хочется, чтобы хотя бы внутри страны не было никаких разборок. Ильиневич понимала, что их с Александром Борисовичем скандал федерация захочет замолчать, чтобы не нагнетать обстановку. Но ей нужно было постоять за себя. Никто за неё проблемы не решит. — Надеюсь, вы понимаете, что с Александровым я тренироваться больше не буду.       — Юлианна, — недовольно поджал губы Кравцов. Биатлонистка пристально смотрела на него. — Я знаю, что вам сейчас тяжело. Но поймите и меня правильно! Если вы уйдёте от Александра Борисовича, это бросит тень…       — Да что мне ваши тени, Александр Михайлович? — процедила Ильиневич. — Пока вы трясётесь от того, что мой уход «бросит тень», Александров избивает меня на даче. Это вопрос моего здоровья. Я не отступлюсь. Тренироваться у Александрова я не буду!       — Юлианна, я ничего не могу поделать. Середина сезона. На носу чемпионат мира. Коней на переправе не меняют!       Не меняют коней, значит. Выходит, Кравцову действительно не нужен скандал с избиением спортсменки тренером. Очень хорошо.       — Вы ведь знаете об инциденте в Антхольце? — прищурившись, спросила она внезапно переводя тему, чтобы проверить свои подозрения.       — О чём вы? — всё-таки прикидываться ничего не знающим Кравцов не умел. — О семнадцати промахах в индивидуальной гонке?       — О том, что случилось перед индивидуальной гонкой.       — А что-то случилось?       — Всё вы знаете, — жёстко сказала Ильиневич, отчаянно блефуя. Она совсем не была уверена, что врач сборной доложил о случившемся Кравцову. Но проверить стоило. — Знаете, что Александров уже тогда поднял на меня руку. Знаете, что он пытался меня изнасиловать. И что вы предприняли? Ничего. Ни-че-го!       Юлианна говорила максимально прямолинейно, надеясь, что Александр Михайлович расколется. Но Кравцов поджал губы. Ему не нравилась её речь. Но он даже не собирался ничего скрывать!       — Юлианна, поймите меня правильно. Я решил не лезть в чужие дела…       — А, так побои спортсменки сборной страны для главы СБР — чужие дела, — хмыкнула Ильиневич. Всё-таки Кравцов знал. — Понятно.       — Нет-нет, я не об этом! — поспешно сказал Александр Михайлович. — Одно дело — спорт. Другое — личная жизнь. Совсем скоро примут закон о декриминализации домашнего насилия…       — Вы наслушались речей Григорьева? При чём тут моя личная жизнь! — вспылила Юлианна. — При чём тут домашнее насилие?! Моя личная жизнь, смею вас уверить, ни коим образом не связана с Александровым. Он тренер, я спортсменка. И почему-то вы, — отчеканила Ильиневич, скрестив руки на груди. — Вы ничего не стали предпринимать, когда узнали о том, что тренер нанёс спортсменке, то есть, мне, определённый физический ущерб. Вы, глава федерации!       — Не преувеличивайте, — поморщился Кравцов. — После этого вы выиграли золото в масс-старте. Не столь уж большой был ущерб.       — После этого я допустила семнадцать промахов в индивидуальной гонке, а на следующий день очнулась в кабинете Лагуточкина, — язвительно напомнила Юлианна. — А потом уже выиграла масс-старт. Теперь же мне даже с больничной койки встать не дают.       — Скоро встанете, — сказал Александр Михайлович. — Ничего серьёзного с вами не произошло. Вы всё слишком эмоционально воспринимаете. Голова у вас болит, потому что вы ударились. Скоро пройдёт. Я разговаривал с врачом. К чемпионату мира будете как огурчик.       — Голова болит не потому, что я «ударилась», а потому что Александров швырнул меня в батарею, — отчеканила Юлианна. Посмотрела бы она на этого чинушу, которого Борисыч привязал бы к стулу, чиркнул бы ножом по венам и свалил. А она потом сказала бы, что он-де слишком эмоционально всё воспринимает! Впрочем, такого Ильиневич не пожелала бы даже главе СБР. — Вы, конечно, хотите, чтобы об этом никто не узнал.       — Так будет лучше для всех, — быстро сказал Кравцов. — Или вы не беспокоитесь о репутации российского спорта? Вам наплевать на страну? Вы не патриотка?       — Не многовато ли пафоса? — фыркнула Ильиневич, которой если и было на что-то плевать, так это на благополучие задницы главы СБР. А именно о ней он больше всего и печётся, используя псевдопатриотические аргументы в своих целях.       — Не многовато, — прошипел Александр Михайлович. — Я только рад был бы отправить вас к другому тренеру. Но не могу! Не могу я ставить ваши личные интересы выше интересов федерации. Вы можете себе представить, что может устроить Александров, если останется без единственной ученицы? Знаете, что он сделает? Уедет в Штаты и будет по примеру некоего Родченкова рассказывать много интересного про допинговую систему в российском спорте.       — Ах, так вас можно уговорить только шантажом! Хорошо. Мне тоже есть, что сказать зарубежным журналистам. Например, каким вопиющим образом федерация игнорирует физическое и моральное насилие в сторону спортсменок. На Западе подобные темы сейчас в моде. Как думаете, получится скандал? — ядовито поинтересовалась Юлианна. — По-моему, да.       — Вы не станете этого делать.       — Почему? Мне теперь терять нечего, — заявила Ильиневич. — Так что скандал может устроить как Александров, так и я.       — Всё-таки, из двух зол надо выбирать меньшее, — вздохнул Кравцов. — Ваша ситуация — меньшее зло, по сравнению с допинговыми скандалами. Простите, Юлианна.       — Александров не работал на федерацию! Что он может знать о якобы «допинговой системе»?       — Может и ничего, вот только жаждущим крови иностранцам этого не объяснишь.       — А станут ли они принимать на веру слова человека, который сам угрожал своей ученице подсыпать допинг? — вдруг спросила Ильиневич. До этого ей никогда в голову не приходил подобный аргумент.       — Вы о чём? — насторожился Кравцов.       — Александров угрожал, что может сломать мне карьеру, подсыпав допинг, — заявила Юлианна. — У меня есть аудиозапись. Так что по поводу Александра Борисовича можете не беспокоиться. Не будет он ничего говорить. Запись свежая, так что Александров не сможет сказать, что это было давно, и он всё переосмыслил. Напрасно вы боитесь Борисыча. Он будет сидеть тише воды ниже травы, лишь бы против него самого ничего не всплыло. И потом, я ещё могу написать заявление в полицию, верно?       — Суды, дача показаний. Разве вам это нужно в разгар сезона? — покачал головой Александр Михайлович, всеми силами стремясь избежать публичных разборок между Ильиневич и её тренером.       — Не нужно. Но я настаиваю, что тренироваться под началом Александрова я больше не буду и прошу вас посодействовать в поисках нового тренера, чтобы избежать вынесения сора из избы, — Ильиневич криво улыбнулась.       — Ладно, — сдался Кравцов. — Предлагаю компромисс. Не хотите тренироваться с Александром Борисовичем — не тренируйтесь. Официально Александров будет числиться вашим тренером, а по факту вы можете тренироваться с кем угодно. Учитывая сложившуюся ситуацию, я готов смотреть на это сквозь пальцы.       Юлианна промолчала. Получается, если она вдруг выиграет что-нибудь, лавры достанутся Александрову, а не её гипотетическому новому тренеру? Занятно.       — Федерация даже готова частично взять расходы за вашу подготовку на себя, — сказал Кравцов. Юлианна усмехнулась. Какая щедрость! Разве бюджет не утверждается заранее? Или для особых случаев денежки всегда найдутся? — Но в таком случае вы не будете предавать огласке случившееся. Пресса всё равно узнает, что вы в больнице, но это не страшно. По официальной версии вас сбила машина. Идёт?       — Идёт, — деловым тоном ответила Ильиневич. Кравцов пошёл на значительные уступки, в том числе финансовые, что на него не похоже.       — Всё-таки хваткая вы барышня, Юлианна. Рад, что мы с вами нашли общий язык, — формально улыбнулся Кравцов. — Поправляйтесь. К чемпионату мира вы должны быть в строю.       — Алёна, ты серьёзно? — даже через телефонную трубку Расторгуева чувствовала недовольство брата. Она уже успела пожалеть, что рассказала ему историю своих питерских приключений.       У Андрея в голове не укладывалось, как она могла сесть на ночь глядя в машину к малознакомому типу, поехать с ним за город, а ещё и остаться на ночь. Как она могла так беспечно себя вести с человеком, фамилию которого даже не знала.       — В другой стране, — тирада Расторгуева подходила к концу. Он хоть и не повышал голос, всё равно слушать это было некомфортно. — Без денег и документов. Ты о чём думала?       Хороший вопрос, но отвечать на него Алёна не собиралась. Давненько брат не читал ей нотаций.       — Ты номера машины хотя бы запомнила?       — Успокойся! — воскликнула Расторгуева, убедившись, что звонить братцу была так себе идея. Она и сама понимала, что повела себя неосторожно, но слушать об этом от Андрея лишний раз не хотелось. Зачем она вообще ему звонила? Будто излишне осторожный Расторгуев среагировал бы как-то иначе. — Со мной всё в порядке! Человек, у которого я ночевала, ничего плохого мне не сделал. Просто кое-кто у нас до такой степени непробиваемый айсберг, что даже не может подумать, что не все малознакомые люди маньяки и психопаты.       — Алёна, ты…       — Я тоже тебя очень люблю! — перебила его Расторгуева и, завершив разговор, выдохнула. Она всё понимала. Она действительно не должна была так рисковать. Но как же иногда бесила её правильность братца!       — Молодой человек?       Алёна обернулась с резким вздохом. Александр её напугал.       — Не хотел вас пугать, извините, — улыбнулся он, облокачиваясь на дверной косяк.       — Брат, — буркнула Расторгуева в ответ на предыдущий вопрос. — Подслушиваете?       — Мимо проходил, — пожал плечами мужчина, не переставая улыбаться. — Заботливый у вас брат.       — Да уж.       — Старший?       — Младший, — улыбнулась Алёна. — Два года разницы.       Она почему-то уже совсем не сердилась на Александра. Он ведь действительно очень ей помог и не сделал ничего плохого. А главное, не приставал. Алёна не могла себе этого объяснить, но Александр сразу показался ей порядочным человеком.       — В какой-то мере он прав, — заметил мужчина. — Будь у меня такая очаровательная сестра как вы, я бы тоже беспокоился за её честь.       Алёна почему-то смутилась.       — Он излишне переживает, — проговорила она и усмехнулась. — Но я и вправду ничего о вас не знаю. Даже фамилию.       — Как и я не знаю вашу, — улыбнулся Александр.       — Моя фамилия вам ни о чём не скажет.       — Как и моя, — откликнулся он. — Предлагаю оставить как есть. Просто Александр. И просто Алёна.       — Хорошо, просто Александр, — засмеялась Расторгуева.       — Мне нужен спарринг-партнёр, — сходу заявил Михаэль Рёш, решив не тратить время на долгие предисловия. — Я в Германии. Готовлюсь к чемпионату мира. Один, как ты понимаешь. Но это не здорово. К таким стартам лучше готовиться с кем-нибудь.       — Поэтому ты позвонил мне, — сказал Расторгуев, догадавшись, что предлагает ему Рёш.       — Именно, — усмехнулся Михаэль. — Насколько я знаю, ты тоже всегда тренируешься один. Поэтому предлагаю потренироваться вместе. Я в качестве спарринг-партнёра буду получше, чем чуваки из твоей сборной. Тем более, мы уже тренировались вместе.       Предложение было заманчивым. Тренироваться в Германии с Рёшем куда лучше, чем в Латвии в одиночку. Они действительно уже пару раз тренировались вместе после случайного знакомства на сборах пару лет назад. К тому же, в Алуксне потеплело. Снег растаял, отчего вместо биатлонной трассы стадион представлял собой сплошное слякотное месиво. И если стрелковые тренировки в таких условиях можно было проводить, то бегать на лыжах не стоило и пытаться.       — За отель тебе платить ни к чему, — продолжал говорить Рёш. — Будешь жить у меня.       — Я согласен, — сказал Андрей, подумав, что надо бы предупредить Интарса. Он не будет против, но всё же. — Только всё равно, скорее всего, остановлюсь в отеле.       — Смысл тебе тратиться лишний раз? — фыркнул Михаэль. — Ты меня никак не стеснишь.       — Возможно, я приеду не один, — заметил Андрей. — Поэтому…       — Ты можешь привезти с собой хоть всю сборную Латвии вместе с тренерами и сервисёрами, — сказал Рёш. — В мой дом влезут все! Бери кого хочешь. Надеюсь, тем человеком, которого ты хочешь взять, будет не Ильиневич.       — Ну, как сказать… — хмыкнул Расторгуев. Ильиневич, но Рёш-то имеет в виду её братца. — Ивана я точно брать не собираюсь.       — Это правильно, — одобрил Михаэль. Андрей даже не собирался сообщать Ваньке о своём отъезде. — А кого собираешься? Тренера? Или девушку?       — Тренера. И Юлианну Ильиневич, — ответил Расторгуев и, прежде чем Рёш успел что-то сказать, добавил: — Ей пришлось прекратить сотрудничество с тренером, поэтому…       — Ты сразу вызвался ей помочь, — докончил за него бельгийский спортсмен, судя по тону, прекрасно всё понявший. — Понимаю. Пусть она тоже приезжает. Против Юлианны я ничего не имею, в отличие от её фриковатого братца.       Александров отвёз Алёну к нужному ей офису и дал волю эмоциям, раздражённо стукнув по рулю. Юлианна сбежала. Тренер понятия не имел, как именно ей это удалось, но она сбежала. Оставила его с носом. Сучка. Неблагодарная дрянь. Как она только посмела, после того, что он ради неё сделал.       Вчера, когда Борисыч вёз Алёну к себе, он преследовал несколько целей. Во-первых, столь очаровательной барышне нельзя было не помочь. Провести вечер в приятной компании Александрову удаётся нечасто. А во-вторых, он думал обеспечить себе алиби. Мол, ничего не знаю, Юлианну не удерживал, а мирно пил чай с одной барышней из Латвии. Правда, он изначально был уверен, что Ильиневич никуда не убежит. Верёвки он завязывал крепко. Да и вряд ли на подкашивающихся от страха ногах можно далеко убежать. Да ещё и после той трёпки, которую он ей задал. Ощущение власти настолько пьянило Александрова, что он даже не все свои действия чётко помнил. Зато перед глазами до сих пор стояли глаза Юлианны, полные боли и ненависти. Конечно, она его теперь ненавидит. Нет ничего проще, чем ненавидеть человека, который сделал из тебя… человека.       Александров уже успел вырулить на дорогу к Токсово, когда раздался телефонный звонок. Игнорируя запреты, он принял вызов. Ему звонили из федерации.       — Добрый день, Александр Борисович, — раздался в трубке голос Кравцова.       — Добрый, Александр Михайлович, — ответил Александров. — Чем обязан?       — Я звоню по поводу Юлианны Ильиневич.       — А что с ней такое, что вы звоните мне? — прикинулся чайником Борисыч.       — Это я у вас должен спрашивать, Александр Борисович. Юлианна в больнице. Бесполезно отрицать, что вы приложили к этому руку. В прямом смысле.       — В больнице? — переспросил тренер. Кажется, он немного переборщил вчера. По-видимому, Анька уже успела что-то наболтать Кравцову, так что строить из себя несведущего дальше не имеет смысла. — И что же она успела про меня наговорить? Учтите, вы ничего не докажете. Я создам себе алиби, а доказательств у вас нет. Её слово против моего. Мало ли кто мог её избить?       — Вот только она утверждает, что сделали это именно вы, — заметил Кравцов. — И отказывается дальше с вами работать.       — Александр Михайлович, — начал было Александров, но чиновник его перебил:       — Мне проблемы не нужны. Вы сколько угодно можете меня пугать скандалом в прессе, но теперь это может сделать и Юлианна, — сказал Кравцов. — Она может потопить и федерацию, и вас. Вы, дав волю кулакам, собственными руками отдали в её руки все козыри. Впрочем, СБР, она, конечно, потопить не сможет, но нанести определённый репутационный ущерб — вполне. Что это за федерация такая, которая не может защитить спортсменку от тренера, который распускает руки? Но вот вы… Юлианна запросто могла подать заявление в полицию. Юлианна запросто может дать интервью в прессе, где не только потопит вас, но и расскажет, что федерация насильно пыталась удержать её у вас, когда она просила сменить тренера. Это скандал. Иностранцы сразу всполошатся: нарушение прав человека и прочее. Нам с вами это надо?       — Получается, мы теперь в одной лодке? — хмыкнул Александров. Не в характере Аньки устраивать подобные штучки, но за последнее время девушка сильно изменилась. Кто знает, что теперь у неё на уме?       — В разных, Александр Борисович. Но гребём в одном направлении. Поэтому лучше нам не ссориться, — заметил Кравцов. — Ильиневич останется вашей ученицей на бумаге, но по факту я не стану препятствовать ей тренироваться с кем-то ещё.       — Не забывайте, что на носу чемпионат мира, — недовольно сказал Борисыч. — Каким образом Ильиневич будет готовиться к главному старту сезона без меня?       — Не знаю, Александр Борисович. Наймёт себе кого-нибудь. Какая мне разница? Несмотря на высокие позиции в тотале, Юлианна слишком нестабильна в стрельбе, чтобы считаться лидером сборной. Я не делаю на неё ставку. Её провал на чемпионате мира не станет для меня неожиданностью.       — Зато бегает она получше многих, — резко ответил Александров. — Не вздумайте её сливать!       — Я не собираюсь, как вы выражаетесь, никого сливать. Но у меня нет уверенности, что после случившегося Юлианна сможет достойно выступить на чемпионате мира. Будь в поле зрения более достойные кандидатуры, я бы её заменил. Но некем. Тем более, что Глазырину мы на чемпионат взять не сможем. Ильиневич будет бежать.       Как бы не жаждала Юлианна поскорее вернуться к тренировкам, она не могла не признать, что ей в самом деле нехорошо. У спортсменов время от времени случаются травмы, поэтому боль была для Ильиневич привычным делом. Но сейчас на фоне стресса голова, казалось, болела как никогда. Боль была тупая — такая, которая медленно, будто по капле вытягивает из организма все силы. Острую боль Юлианне было переносить, как ни странно, проще. К ней она быстрее привыкала. К тупой сдавливающей боли, заставляющей голову тянуться к подушке, Ильиневич никак привыкнуть не могла. Девушка попыталась отвлечься. Включив телефон, она решила посмотреть сообщения. В последнее время Юлианна как-то оставила это дело, а теперь было время посмотреть, что ей написали.       Неотвеченных сообщений было много. Начиная от Серёжи Устюгова, заканчивая девочками из биатлонной сборной. Нужно будет ответить, благо теперь времени у неё хоть отбавляй.       Но голова мешала сосредоточиться на буквах и символах. Боль не прекращалась и всё больше нервировала Ильиневич. Подумав, она решила разобраться с этим потом. Сейчас ей хотелось позвонить Андрею. Сказать ему, что всё в порядке. Что она ушла от Александрова. Набрав номер, Ильиневич услышала короткие гудки. Номер занят. Юлианна сбросила вызов, чувствуя, что голова будто стала болеть ещё сильнее. Убрав телефон в карман халата, лежавшего на стуле рядом с кроватью, девушка раздражённо вздохнула и резко встала с постели. Тотчас её будто молотом по голове ударили, отчего Юлианна опустилась обратно. Перед глазами кружили синие пятна. «Ещё не хватало в обморок грохнуться», — подумала Ильиневич. Весь день она чувствовала слабость, что ей категорически не нравилось.       Почему у неё подкашиваются ноги? Стресс? Юлианна сама себе удивлялась, но вчерашнее никак не отразилось на её внутреннем состоянии. Ей не хотелось рыдать, биться в истерике или кричать от непонимания, за что с ней так обошлись. Все эмоции вышли вчера. Теперь на смену бурным эмоциям пришла пустота. Александров своим поступком уничтожил последние ростки привязанности, что питала к нему Юлианна. Всё. Он больше не добрый папочка Борисыч. Для Ильиневич этот человек перестал существовать.       Юлианна смотрела на синяки на руках, на бинт, обмотанный вокруг половины предплечья, и не испытывала никаких эмоций. Нормально ли это? Или нужно рыдать в три ручья? Не имеет значения. Главное, что всё позади. Нужно думать о будущем. Отлёживаться в больнице долго нельзя. Впереди чемпионат мира.       Ильиневич не знала, когда её выпишут. Врачи ничего ей не говорили. Юлианна думала, что через день-два она окажется на свободе. Но сейчас нельзя терять ни минуты! Нужно было хоть как-то поддерживать мышечный тонус. Приседания и отжимания проблем не решат, но даже это лучше, чем валяться на кровати целый день.       Юлианна снова встала, но на этот раз не так резко. Голова словно перевешивала тело, Ильиневич с трудом сохранила себя в вертикальном положении, не отклоняясь, будто Пизанская башня. Ноги держали её с трудом, будто Ильиневич разом стала тяжелее в три раза. Но это не так, учитывая, что весь день она ничего не ела. Юлианна ощущала неприятную тошноту, отбивающую любой аппетит. Едва она сделала шаг, тошнота усилилась. Приказав себе не обращать внимания на такие мелочи, Ильиневич быстро надела халат и, завязав пояс, направилась к раковине. Сейчас она совсем не ощущала себя спортсменкой, которая в состоянии летать по лыжне с огромной скоростью. Ползать ей вполне по силам, но Юлианна понимала, что в таком состоянии её до старта не допустят. Менее чем за две недели ей нужно вернуть себя в боевую форму.       Ильиневич всё-таки дошла до раковины и, сполоснув лицо холодной водой, уставилась на отражение в зеркале. Хороша, ничего не скажешь. Бледная, щёки будто впали, синяки под глазами как у утопленника. И глаза. Голубые пустые глаза.       — Брр, — от собственного взгляда Юлианне стало не по себе. Она тряхнула головой, надеясь избавиться от возникших неприятных ощущений, но на деле ей стало только хуже. Перед глазами всё посинело, а в горле будто встал ком. Ильиневич тяжело вздохнула, вновь плеснув себе в лицо холодной водой. Стало как будто легче.       В кармане зазвонил телефон, отчего Юлианна резко дёрнулась. Динамик показался оглушающее громким. Голова закружилась ещё сильнее. Ильиневич пришлось опереться на раковину. Она достала телефон и ответила на звонок. Звонил Андрей.       — Привет! — бодро воскликнула она, будто чувствовала себя прекраснее некуда. Может, братец неправ, и она не такая уж плохая актриса?       — Ну наконец-то! — не сдержал вздох облегчения Расторгуев. — Дозвонился. Как ты? Что у тебя с телефоном?       — Купила палёный в подземном переходе, — усмехнулась Юлианна, цитируя Малышко. — Прости, что вчера не позвонила. Поздравь меня! Я съехала от Александрова.       — Умничка! — воскликнул Андрей, не скрывая радости. Ильиневич подумала, что на этой мажорной ноте можно будет с темы сойти, но… — А куда?       — Э-э… — вопрос поставил Юлианну в тупик. В больничку. Но Расторгуеву об этом говорить нельзя. Заранее ответ она не придумала. — Так у меня же квартира есть. На улице Латышских стрелков, — усмехнулась она. — У меня там квартирант живёт, дядя Гоша. Вынужден был меня приютить. Не волнуйся, у меня всё хорошо.       — Голос у тебя какой-то усталый, — заметил Расторгуев. Ильиневич удивилась. Ей-то казалось, она хорошо изображает из себя бодрячка. От головокружения и тошноты девушка прикрыла глаза. Голова продолжила кружиться даже так. Юлианна невольно попыталась крепче ухватиться за раковину и случайно смахнула стакан с зубной щёткой на пол. Эта мелочь стала последней каплей. В глазах Ильиневич появились слёзы. Если она наклонится, чтобы поднять стакан, она не встанет.       — Не бери в голову. Просто погода меняется. Голова болит, — проговорила Юлианна, медленно присаживаясь на корточки, чтобы поднять щётку и стакан. Голова не просто болела. Она раскалывалась. Чем сильнее Ильиневич пыталась подавить слёзы, тем отчётливее понимала, что не сможет этого сделать. От этого голову сдавливало ещё сильнее. Надо было завершать разговор. Но поздно. Голос дрогнет. — Андрей…       Голос, конечно же, дрогнул. Юлианна присела на пол и прислонилась головой к стене. Из глаз полились слёзы. Ильиневич просто не могла больше держаться. Не Борисыч стал последней каплей, а грёбаная зубная щётка.       — Юлианна, — проговорил Андрей. От беспокойства в его голосе девушке стало ещё больнее. Так хотелось, чтобы он сейчас приехал и просто обнял её. Ничего не спрашивая, ничего не говоря. Просто обнял. Но нельзя, чтобы он увидел её в таком виде! Дальше продолжать делать хорошую мину при плохой игре было уже нельзя. Ильиневич была не в силах подавить рыдания. — Я приеду, как только смогу.       — Не надо! — испугалась Юлианна, вытирая слёзы. — У меня всё хорошо! Правда! Просто я так устала от этого всего. Александров долгое время был мне близким человеком, пойми. Мне сложно так взять и обрубить… Но ты не бери в голову! Просто я слишком сентиментальная стала. Реву и реву.       — Точно ничего не случилось? — негромко спросил Расторгуев, будто сомневался.       — Точно! — уверила его Ильиневич.       От необходимости всё глубже уходить в дебри лжи Юлианну спас нагрянувший врач — Станислав Сергеевич Карпов. Завидев мужчину в дверях палаты, Ильиневич наспех попрощалась с Расторгуевым и выключила звук. Отчитав пациентку за несоблюдение постельного режима, доктор Карпов помог ей добраться до кровати, после чего заявил, что надолго в больнице она не задержится. Обследовали Юлианну ещё вчера, вот только ей самой ничего не говорили. Ильиневич понимала, что ничего серьёзного, кроме синяков, у неё нет, но хотелось уже выписаться поскорее, а Станислав Сергеевич молчал и по этому поводу.       Когда доктор спросил её о самочувствии, Юлианна хотела было сказать, что всё в порядке, но решила не врать. Перед чемпионатом мира нужно было долечиться, хоть и времени осталось в обрез.       — Вас ударили по голове. Плюс у вас сильный стресс. Вам просто нужно полежать и отдохнуть, — вежливо улыбнулся Станислав Сергеевич. Почему-то он напомнил Юлианне Александрова. У них и возраст примерно один. — Голова пройдёт. Тошнота тоже.       Ильиневич слабо улыбнулась в ответ, отмечая про себя, что Карпов вновь ушёл от конкретных объяснений.       Когда врач ушёл, Юлианна посмотрела на экран телефона. Андрей звонил ей, пока она беседовала с Карповым. Перезванивать Ильиневич не решилась. Пусть пока всё идёт как идёт. Не нужно Расторгуеву сюда приезжать и видеть её в таком виде. Потом они встретятся на чемпионате и обо всём поговорят. Если Андрей всё ещё захочет её слушать.       «Прости. Не могу говорить», — напечатала Юлианна сообщение и снова расплакалась, злясь на собственную трусость. Можно было сказать правду. Про интервью Григорьева, про ультиматум СБР, про побои Александрова. Но как это всё ему объяснить? Как объяснить, что Григорьев врёт? Что она не добровольно осталась с Александровым, а её вынудила федерация? Что она, в конце концов, угодила в больничку. Ильиневич знала, что не виновата во всём этом, но как посчитает Андрей? Что, если он поверит Юрию? Поверит, что у неё действительно был роман с Александровым. Что он будет дальше о ней думать?       Юлианна понимала, что у неё не хватит духу сказать всё, как есть. Почему всё стало так невыносимо, едва в её жизни появился человек, в которого она влюбилась всерьёз и с которым было по-настоящему хорошо? Ильиневич хотелось, чтобы Андрей приехал. Чтобы обнял её, в конце концов. Но тогда придётся всё объяснять. К этому Юлианна готова не была.       Утерев последние капли слёз, Юлианна выдохнула. Успокоилась. Даже как-то привыкла к головной боли. Теперь впервые за день можно, наконец, включить мозг.       «Да-да, я у тебя всё ещё есть, — ехидно сообщил мозг. — От удара об батарею извилины не распрямились».       Раньше напомнить о себе мозгу, видимо, не позволяла гордость.       «Вы знакомы два месяца. Считаешь, он станет тебя слушать?» — вопросил мозг.       Мозг прав. Юлианна не могла и предположить, как Андрей отреагирует на Юркины «откровения». Что она вообще знает о нём, кроме того, что он якобы «непробиваемый айсберг»? Казалось бы, Ильиневич уже убедилась, что это не так. Или не совсем так. Юлианна понимала, что за прозвищем, данным Ванькой, кроется не столько равнодушие к каким-то физическим соблазнам, сколько умение скрывать чувства. Даже не эмоции, а именно чувства. Ильиневич не могла знать, что у него в голове. Нельзя было сказать, что Андрей не показывал эмоции прямо-таки совсем, но при желании он сможет сделать так, чтобы ни один человек не догадался, что у него на душе. Эта черта и привлекала, и пугала Юлианну. Если он прочтёт интервью, она будет жить в неведении, верит ли он ей или презирает, поверив Григорьеву.       И если Андрей знал о ней хоть что-то, взять хотя бы историю с Александровым, то она не знала о нём практически ничего. Даже Ванька, знавший Расторгуева с детства, за годы знакомства успел понять только то, что он льдина латвийская, Штирлиц алуксненский и прочее-прочее-прочее. Что уж говорить о Юлианне, которая знала его два месяца.       До этого дня Ильиневич как-то не задумывалась, насколько мало они знакомы. Учитывая, что на Кубке мира они общались часто, такого ощущения не было. Эти два месяца стали насыщенными на события, которые сблизили Юлианну и Андрея. Если говорить о поступках, Ильиневич помнила, как он её поддерживал, помогал, уговаривал уйти от Александрова. При этом, Юлианна поняла, что совсем не знает Расторгуева. Ванька за двадцать с лишним лет знакомства понял только то, что Расторгуев — айсберг непробиваемый. Юлианна за два месяца поняла, что это не так. Помогло ли ей это понять что-то ещё? Ничуть. Она как не знала Андрея, так и не знает.       С другой стороны, даты не играют особой роли. Ильиневич с детства знала Александрова. Знала его как замечательного тренера, заботливого «папочку» Борисыча, как человека, который делал для неё всё и даже больше. Теперь его «забота» довела Юлианну до больничной койки. Как оказалось, Ильиневич знала только одну сторону личности своего экс-тренера. Как только их с Юлианной интересы перестали совпадать, Александров тут же показал своё истинное лицо.       Ильиневич пришла к мысли, что боится за отношения с Андреем. У них всё так хорошо складывалось, что до поры до времени тот факт, что они мало знали о жизни друг друга до их встречи, вряд ли мог навредить отношениям. Постепенно они узнали бы друг друга лучше. Но теперь… Юркины откровения могли выйти Ильиневич боком. Учитывая, что он не первый, кто говорит об их с Александровым особых отношениях. Слухи такого рода ходили ещё со времён олимпиады в Сочи, но конкретного подтверждения не получали. Стоит только Расторгуеву погуглить её фамилию, он узнает в прессе много нового и интересного. Поверит ли он после этого хоть одному Юлианниному слову? Девушка совсем не была в этом уверена.       Юлианна поняла, что боится. Боится, что Андрей может во всё это поверить. Она не может рассказать ему всё сейчас. Потому, что не знает и не может знать его реакцию. Ей не хотелось думать, что их отношения могут закончиться вот так, едва начавшись.       Даже если вдруг Расторгуев ей поверит, Юлианна боялась, что он станет разбираться с Александровым. Этого ей хотелось меньше всего. Андрей ведь даже не подозревает, насколько Александр Борисович опасен.       Ильиневич вздохнула, понимая, что голова разболелась ещё больше. Сигнал к тому, что надо меньше думать?       «Именно так. Всё равно это бесполезно, — заметил мозг. — Ты сама всё усложняешь, а всё на самом деле просто. Хочешь сказать правду — говори. Не хочешь — не говори. Всего два варианта».       Проще не придумаешь. Что выбрать из двух зол, Юлианна не знала. Она бы рассказала правду, вот только поверит ли ей Андрей, или предпочтёт поверить изложенному в прессе?       «Вы знакомы два месяца. То, что вы пару раз переспали на прошлой неделе, не говорит о том, что Расторгуев теперь верит тебе безгранично, — саркастично заявил мозг. — «Андрюшенька, я говорю правду, честно-честно» с Расторгуевым не прокатит. Есть у тебя какие-то ещё аргументы?».       Аргументов у Ильиневич не было.       — Это мне? — Алёна очень удивилась, узрев около офиса Александра с букетом цветов.       — Вам, — тепло улыбнулся мужчина, протягивая ей букет белых роз.       Алёна поблагодарила его и взяла букет в руки. При этом она так озадаченно посмотрела на Александрова, что он решил, что у него на лбу что-то написано. В её карих глазах отражались вечерние огни Васильевского острова, придавая взгляду загадочности.       — Но зачем… — вполголоса начала было Алёна.       — Красивым девушкам принято дарить цветы, — улыбнулся Александров. — Вы — красивая девушка.       Алёна усмехнулась и отвела взгляд. Она не нашлась, что ответить.       Александр Борисович смотрел на неё и не мог понять, что к ней испытывает. Нравится ли ему Алёна? Да. Нравится. Чисто внешне, по общению, какой-то тёплой аурой, исходящей от неё. Александрову не хотелось торопить события. Как-то давить на Алёну, в конце концов, тащить её в постель. Нет, сейчас это было совсем не важно. С ней просто хотелось быть.       Общество Алёны помогало Александрову не думать о Юлианне Ильиневич. Что она может про него наболтать? Какими последствиями это обернётся для него? Всё это становилось неважным, пока Алёна была рядом. Его не волновало ни прошлое Алёны, ни даже то, чем она живёт сейчас. Даже пресловутая разница в возрасте не играла роли. Её присутствие помогало Александру Борисовичу жить настоящим.       — Поедем? — проговорил он, глядя на Алёну. — Я обещал показать вам Петербург.       — Да, — негромко согласилась она, пристально глядя на Александрова.       Ещё недавно Юлианна Ильиневич и подумать не могла, что окажется в больнице. И уж тем более, она никогда не представляла, что Дмитрий Малышко, который терпеть её не мог, будет сидеть на краю больничной койки, рассказывать весёлые истории из жизни мужской сборной России, интересоваться её здоровьем и в чём свет стоит ругать «Карабаса Борисовича».       — А ты, мать, часом не беременна? — подозрительно осведомился Малышко, видя, что Ильиневич немного мутит. — Голова кружится. Подташнивает. Аппетита нет. Наводит на мысли, знаешь ли.       — Что? — глаза Юлианны расширились от ужаса.       — Ну, а что? — поддакнул Женя Гараничев, которого Дима привёл с собой. Он с личным тренером должен был вечером улететь готовиться к чемпионату мира из Питера, а заодно и заехал к Юлианне в больницу. Евгений был настолько добр, что даже не припоминал Ильиневич нечестно выигранный кулинарный поединок. — У меня год назад сын родился. Так у моей жены, когда она беременна была, всё то же самое было.       — Беременна? — повторила девушка, даже мысли такой не допускавшая. На миг её всколыхнула паника, но очень быстро Ильиневич остыла. За неделю беременность не распознаешь. Вроде как. Да и не может этого быть! — Нет, я не могу быть беременной!       — Все так говорят, — отмахнулся Малышко. — А потом бегут рожать. Ты проверь. Потом если что Расторгуева обрадуешь. Или наоборот…       — Расторгуева? — удивился Гараничев. — Какого?       — Николая, который из «Любэ», — саркастично ухмыльнулся Дмитрий. Заметив, что Евгений не верит догадке, посетившей его голову, Малышко всё-таки пояснил: — Расторгуев, который с тобой на чемпионате Европы бежал.       — Андрей? — удивился Гараничев и посмотрел на заметно смутившуюся Ильиневич. — Вы встречаетесь?       — Как ты видишь по её лицу — да, — кивнул Дмитрий. На бледном лице Юлианны и впрямь проступил румянец. — Только наша панночка Юлианночка почему-то не хочет ему рассказывать, что угодила в больничку после ДТП.       Малышко сделал особый акцент на последнем слове. Правду Евгению он не рассказал, озвучив лишь официальную версию попадания Ильиневич в больницу. Но от себя добавил, что перед тем, как попасть под колёса, Юлианна поссорилась с Александровым.       — Почему? — искренне удивился Гараничев.       — Вот и я её пытал — не сознаётся, — покачал головой Малышко. — Всё валит на интервью придурка Григорьева. Думает, Андрей поверит в эту галимую чушь и решит, что она реально спала с Александровым. Смущается панночка Юлианночка.       Ильиневич хоть и молчала, но видела, что во взгляде Гараничева мелькнуло понимание. Евгений-то знал, что ещё недавно Малышко охотно верил в особые отношения между Александровым и его ученицей. Теперь же что-то заставило Димона переобуться, и Гараничев пока не мог понять, что именно. И почему он вдруг резко изменил своё отношение к Юлианне, хотя раньше Малышко точно не стал бы о ней беспокоиться даже в случае попадания в больницу.       — Или боится, что Андрей приедет, увидит её без штукатурки и его хватит удар, — фыркнул Дмитрий, намекая, что Ильиневич сейчас выглядит не лучшим образом. Юлианна не обижалась, поскольку понимала, что Малышко в какой-то мере прав. Расторгуев всегда видел её если не при параде, то уж во всяком случае, в приличном виде. Без синяков по всему телу, повязки на голове и синячищ под глазами размером с лунные моря. Андрею действительно лучше сейчас её не видеть.       — Да ладно тебе, Димон, — проговорил Женя, подумав, что сейчас Ильиневич не очень-то хочется выслушивать подколы относительно внешности.       — Я не к тому, что панночка Юлианночка выглядит плохо или что-то там ещё. Я к тому, что нас, мужиков, держат за каких-то уж совсем мудаков, — проворчал Дмитрий. — Ты реально думаешь, что Расторгуев бросит Аньку только потому, что она сейчас на больничной койке и не выглядит как голливудская дива с обложки?       — Нет. Андрей так не поступит, я думаю, — покачал головой Гараничев.       — Вот именно. А если и поступит, то мы его догоним и объясним, как нужно общаться с девушками. Да, панночка Юлианночка? — Дмитрий комично хлопнул Евгения по плечу и пафосно посмотрел на Ильиневич. Та засмеялась, хоть и голова от этого начинала болеть чуть больше. Догонят они Расторгуева, как же. Андрей-то обычно бежит быстрее. — Или ты больше боишься, что он бросит тебя из-за того, что ты спала с Александровым? Ой, то есть, якобы спала с Александровым, — исправился Малышко после того, как Гараничев пихнул его в бок.       — Просто если Андрей ничего не узнает, мне будет спокойнее, — выдохнула Юлианна. Вряд ли парни побегут закладывать её Расторгуеву. — И он волноваться не будет, и я тоже. Пусть думает, что у меня всё в порядке.       — Ты не забывай, что у Расторгуева глаза есть, — посоветовал Малышко. — Вы ведь через полторы недели на чемпионате мира встретитесь. Думаешь, он синяков твоих не увидит? Или ты собираешься его динамить без объяснения причин? Тогда, боюсь, он решит, что у тебя не всё в порядке с головой.       Ильиневич упрямо промолчала, хотя понимала, что доводы Дмитрия вполне здравые.       — Враньё ни к чему хорошему не приведёт, — заметил Малышко. — У Расторгуева есть глаза, есть гугл и есть гарантированное место на чемпионате мира. У тебя есть синяки, интервью придурка-допингиста Григорьева, которое ты хочешь скрыть, и тоже место на чемпионате мира. Пересечение неизбежно, смекаешь? Вы неминуемо встретитесь. Расторгуев увидит синяки. Если вдруг ему придёт в голову поискать информацию про тебя на русскоязычных сайтах, тебе капец. Не лучше ли самой всё ему рассказать?       — Андрей должен понять, — добавил Гараничев.       — Если ты всё-таки хочешь продолжать свой обман, тебе стоит надеяться только на чудо. Что Расторгуев внезапно станет дальтоником и не отличит синий цвет от цвета твоей кожи. Что тренеры прокатят тебя мимо ЧМ. Или что Расторгуева не возьмут в сборную Латвии, и он пролетит мимо ЧМ. Как ты понимаешь, последний пункт самый нереалистичный. Да и на первый глупо рассчитывать. Ты, конечно, можешь сама отказаться от места в сборной, учитывая состояние здоровья. Но после этого тебя запросто могут сослать на Кубок IBU…       — Лучше сказать как есть, — заметил Женя. — Признайся, а потом — будь, что будет.       — А потом, если Андрей тебе не поверит, подумай, — посоветовал Малышко. — Нужны ли тебе отношения с человеком, который речам проходимца-допингиста верит больше, чем тебе?       Ильиневич отвела взгляд. Проблема в том, что она не уверена, сможет ли понять, поверил ей Андрей или нет. Если он сам не пошлёт её куда подальше. В таком случае всё будет всё предельно ясно. Но Расторгуев так точно не сделает, и о его мыслях придётся лишь догадываться. Это пугало Юлианну больше всего.