В самое сердце

      Ванька Ильиневич пусть и не сразу, но смирился, что в ближайшее время ему придётся заниматься сыном. В голове мелькнула светлая мысль спихнуть все заботы о мальчишке тёте Тане — маме Расторгуева, но Ваня эту мысль отбросил. Сбагрит он ребёнка, а что дальше? Всё равно скучно. В Алуксне абсолютно нечем заняться. Поэтому сегодня Иван решил приготовить на пару с сыном пироги. И себя займёт, и сына. Открыв книгу рецептов мамы Расторгуева, Ванька, предварительно нацепив на себя колпак, принялся за дело. Маленькому Андрюше то и дело прилетало в нос то мукой, то ещё чем-нибудь, пока умудрённый жизнью отец пытался учить его жизни, попутно меся тесто.       — Запомни, сын, — важно говорил Ванька. — Лепка пирожков — это искусство. Проекция жизни на кулинарию! Всё зависит только от тебя. Получится пирожок классным и красивым или станет корявой шпунькой, которой не место на столе. Так и в жизни. Своими поступками ты прокладываешь себе дальнейший путь либо в светлое будущее, либо на дно. Ферштейн?       — Угу, — вяло отозвался Андрюша, вытирая со щёки каплю теста. Речь папы он почему-то не понял. Когда пирожки были слеплены и поставлены в духовку, Ванька решил временно общество сына покинуть.       — Следи за пирогами, — довольный собой Иван потрепал сына по макушке.       Столь поспешное бегство Ваньки с кухни объяснялось тем, что он завидел в окно приближающегося Расторгуева и поспешил выбежать ему навстречу. С кухни был отличный обзор на просёлочную дорогу, которая вела со стадиона в город, и по которой всегда ходил Андрей. К тому же, Расторгуев точно бы просто так мимо не прошёл. Он ведь оставил здесь машину.       — Андрюша! — завопил Иван, срывая с головы поварский колпак. — А мы тебя ждём! Заходи, у нас семейное чаепитие!       — Семейное? — переспросил Расторгуев. Мама звонила ему с утра и звала на чай, но каким образом слово семейное относится к Ильиневичу?       — Разумеется! Ты, твоя мама, ну и я с сыном. Мы же тоже тебе как семья, — наивно хлопал глазами Ванька. — Мы с Андрюшей готовим пироги. Тётю Таню я в магазин отправил, мы хотим сюрприз сделать.       — То есть, вы одни дома? — уточнил Расторгуев. — И ты оставил ребёнка одного на кухне?       — Ну да…       Андрей отпихнул Ваню в сторону и быстро направился в дом. К счастью, ничего плохого не случилось. Маленький Андрюша забил на поручение папочки следить за временем и принялся самозабвенно копаться в его телефоне. Расторгуев усмехнулся, а Ванька пришёл в ярость.       — На нём пароль, вообще-то!       — Ой, — мальчуган быстро отложил телефон и невинно улыбнулся. — У тебя экран был разблокирован. Здравствуйте, дядя Андрей!       — Здравствуй, — отозвался Расторгуев, пока у Вани от злости из ушей только пар не шёл.       — Ты понимаешь, что это нехорошо копаться в чужих телефонах? — возмутился Ильиневич, беря мобильник со стола. Андрюша умел улавливать настроение папочки, поэтому, недолго думая, прошмыгнул в дверной проём, чтобы временно скрыться с глаз долой.       — Ты сам-то понимаешь, что нехорошо копаться в чужих телефонах? — усмехнулся Расторгуев.       — Вот не надо! — воинственно взмахнул колпаком Ванька. — Разные ситуации! Я делаю это ради блага людей! А мой сын…       — Двойные стандарты, — безжалостно припечатал его Андрей.       — Ёлки, зелёные как мои волосы… — протянул Ильиневич, разблокировав экран. Расторгуеву было не слишком-то интересно, что же так сильно поразило Ваньку, но побледневший Иван, жаждая поделиться впечатлениями, всё же продемонстрировал, что именно смотрел в его телефоне сынишка.       Андрей привык к самым неожиданным выходкам Ваньки. После цыганочки в платье Мэрилин Монро на столе в честь дня рождения Илмарса Брициса и съёмок в порнофильме на гепардовых шпильках, Расторгуева, казалось, уже ничем нельзя было удивить. Но Ванька смог. А Иван, глядя на вытянувшееся лицо Андрея, подумал, что тут возможны две реакции. Либо нецензурная брань, либо фейспалм.       — Это что? — с трудом выговорил Расторгуев, убийственным взором посмотрев на Ваньку.       — Я проиграл бабки в казино, — покаялся Ваня. — И вот… отрабатываю. Я почему к началу сезона и опоздал. Думай, как тебе теперь это развидеть.       — Я-то переживу. Ты лучше подумай, как это развидеть твоему сыну, — проговорил Андрей, пребывая в некотором шоке от увиденного. Даже его, человека, который прекрасно знал, что способен сотворить Ильиневич под мухой, впечатлило зрелище.       — Блять! Андрюша же видел! — Ванька хлопнул себя ладонью по лбу. — Стоп, я надеюсь он не посмотрел ЭТО?       — Там есть ещё что-то хуже? — поднял брови Андрей.       — Да, Расторгуев, представь себе! Там… ой, пирожки выключать надо!       Ильиневич метнулся к плите и выключил её. Расторгуев молчал, не зная, что сказать Ваньке. Послышался тихий хлопок входной двери, но Ваня его не услышал.       — Что я сыну скажу? — прошипел он. — Как можно вообще объяснить то, что он только что увидел?       — Не знаю, Вань. Надо было быть осторожнее, — Андрей кивнул на его телефон. — Зная любопытство твоего сына, он рано или поздно всё равно увидел бы…       — Вот только не надо спихивать всё на меня одного! — воскликнул Иван. — Ты должен мне помочь.       — Я? Ты кашу заварил, Вань, — Расторгуев при всём желании не мог помочь Ваньке, поскольку ни одной умной мысли, как выйти из ситуации, в голову не приходило. — Ты и объясняйся с Андрюшей.       — Добрый день, мальчики, — прервал их дебаты женский голос. Андрей и Иван синхронно повернули головы.       — Тётя Таня! — обрадовался Ильиневич, забыв обо всех своих проблемах.       — Мам, ну ты чего с такими сумками! — вздохнул Расторгуев, беря из рук матери два объёмных пакета. — Ты всё время такие тяжести таскаешь?       — Только сегодня, — ответила Татьяна, как-то грустно глядя на то, как Андрей выгружает продукты в холодильник. — Надо же мне чем-то кормить вас, оболтусов. А то опять уедешь, девушки у тебя нет, готовить некому…       — Мама, — вежливо улыбнулся Расторгуев.       — Всё, молчу, — подняла ладони женщина, сразу понимая намёк.       — Андрюша у нас сам себе готовит, — умилённо захлопал глазками Ванька. — А девушки его и правда не интересуют.       — Я вижу, — вздохнула Татьяна, укоризненно взглянув сначала на сына, а потом и на Ильиневича. — Куда вы мальчишку дели?       — Да ходит где-то, гуляет… — напрягся Иван. — Наверное, в гостиной пирогов ждёт. Тёть Тань, идите, садитесь. Сейчас мы с Андрюшей вас кормить будем.       — Там салаты в холодильнике, — заметила женщина, уходя с кухни.       — Чёт тёть Таня грустная какая-то, — шёпотом проговорил Ванька, доставая пироги из духовки. Расторгуев задумчиво кивнул, хотя и редко мог согласиться с Ильиневичем.       Рыжий Андрейка и правда уже сидел за столом. На его веснушчатом лице не было ни малейших признаков какого бы то ни было расстройства. Будто он не видел ничего шокирующего в телефоне Ваньки. Миновав салат, мальчуган сразу принялся за пирожки, которые оказались вполне съедобными.       — Вкусно, — довольно проговорил Андрюша с набитым ртом.       — Сын! Не говори с набитым ртом, — тут же отозвался жующий Ванька. Проглотив ложку салата, он добавил: — Видишь, Андрюшенька? Я готовить умею, в отличие от сестрёнки.       — Ты про свою сестру? Про Юлианну? — уточнила Татьяна.       — О, да! Помните, я вам про неё рассказывал? Которая на биатлоне помешана и готовить не умеет. Недавно история была. В России передачка есть «Биатлон с Дмитрием Губерниевым». Так вот, там всякие конкурсы бывают для биатлонистов. В тот раз был кулинарный поединок. Аньку поставили в пару с Эмилем Хегле Свендсеном, чтобы они там пиццу приготовили. Что вы думаете, в итоге вышло? Эти Бонни и Клайд биатлонного разлива чуть дом не взорвали! Трифанов, журналист русский, даже защитный костюм с противогазом искал! Потому что на кухне разило как на полигоне, где испытывают химическое оружие.       — Ужас! — проговорила Татьяна. — Как же так? Девушка — и не умеет готовить…       — У химического оружия запах не чувствуется, — решил вставить пять копеек Расторгуев, чтобы отойти от темы обсуждения Юлианниных кулинарных талантов. — Его и запрещали потому, что раз запаха не чувствуешь, то и не убежишь.       — Ой, Расторгуев, хоть ты и зануда, но я тебя всё равно люблю, — расхохотался Ванька, не замечая, что Татьяна печально опустила глаза в тарелку.       Когда чаепитие подошло к концу, Ванька решил спровадить сына на тихий час. Разумеется, Андрюша днём не спал, но Ивану было без разницы. Лишь бы самому отдохнуть, а то ему непривычно так долго заниматься ребёнком.       — Андрей, нам нужно серьёзно поговорить, — сказала Татьяна, глядя на сына. Тон ничего хорошего не предвещал, но Расторгуев отставил чашку с чаем в сторону, дав понять, что весь во внимании. С болью в голосе женщина проговорила: — Думаешь, я совсем ничего не понимаю?       — Мам, ты о чём?       — Давно это у вас?       — У кого? — нахмурился Андрей. — Что давно?       — У вас всё серьёзно?       Расторгуев не понимал, о чём речь. О его отношениях с Юлианной мама знать не могла. Об этом вообще знал только Слотиньш. Но он с его родителями не знаком. Значит, дело в другом.       — О чём ты?       — Не делай вид, что не понял, — попросила Татьяна, хорошо знакомая с умением Андрея притворяться ничего не знающим, когда ему это нужно. — Лучше горькая правда, чем сладкая ложь. Ты настолько не доверяешь нам с отцом? Думаешь, мы не сможем смириться с этим?       — С чем? — чем дальше в лес, тем больше дров. Расторгуев совсем не понимал, о чём разговор.       — Да, Андрей, нам с отцом сложно это принять. Но ты наш сын! — воскликнула женщина. — Коля пока не готов говорить с тобой об этом, но ты должен его понять. Мы всегда мечтали о внуках, но мы… мы примем тебя любым и всё равно будем любить! Просто дай отцу время…       — Мам, подожди, — прервал её Расторгуев. В его голове мелькнула догадка, которую хотелось отбросить прочь по причине бредовости и абсолютной оторванности от реальности.       — Нет, Андрей, слушай! — решительно начала Татьяна. — Тебе двадцать восемь! И у тебя ни разу не было серьёзных отношений. Поскольку ты с детства был как партизан, я не делала попыток влезть в твою личную жизнь. Я всегда видела вашу близкую дружбу с Ваней, но я и подумать не могла, что на самом деле… — глаза женщины увлажнились. Слухи про Андрея и Ивана появлялись и раньше, но Татьяна гнала от себя дурные мысли прочь. Как оказалось, она была слепа.       — Так, стоп, — сказал Андрей. Слова про «близкую дружбу с Ваней» уже звучали как анекдот, но определённо речь сейчас шла о другом. — Надеюсь, ты не думаешь, что я…        Расторгуев хотел закончить мысль, но в гостиной появился Ванька, отправивший сына спать. Андрей недовольно покосился на Ильиневича, который уселся рядом с ним и захлопал глазками.       — Поскольку вы оба сейчас здесь, я всё-таки хочу, наконец, закрыть тему, — вздохнула Татьяна, строго посмотрев на молодых людей. — Как бы я к этому не относилась, я, Андрей, тебя люблю. Тебя, Ваня, тоже. Ты всегда был мне как племянник. Я расстроена, что не увижу внуков, но… хотя бы твой сын Андрюша может послужить слабым утешением. До сих пор поверить не могу, что вы вместе. Вы всегда были друзьями, но я и помыслить не могла, что вы пара!       — Кто тебе сказал такую глупость? — сохраняя максимальное спокойствие, поинтересовался Расторгуев, хотя и догадывался, откуда ноги растут. Недаром соседка Илона грозилась пообщаться с его родителями. Судя по всему, пообщалась. Оперативно работает.       — Глупость?! — Ванька ошарашенно захлопал ресницами. — То есть для тебя всё то, что было между нами — глупость?       — Помолчи, пожалуйста, — прервал его Андрей. Ладно сплетница Илона, но этот-то что несёт? — Мам, я не знаю, с чего ты взяла, что мы с Иваном… хм… встречаемся, но это не так.       — Ничего не понимаю, — покачала головой женщина. — Вы пара или нет?       — Нет, — решительно отрезал Расторгуев.       — Да! — одновременно с ним выпалил Ванька. Андрей в недоумении уставился на него. Какого?..       — Нет! — упрямо повторил Расторгуев, не понимая, какую игру ведёт Ильиневич.       — Да! — резко ответил Ванька. — Мы вместе, мы пара, мы встречаемся. У нас неземная любофф!       — Иван что-то не то в пироги добавил. У него слишком разыгралось воображение, — натянуто улыбнулся Андрей, понимая всю степень абсурдности ситуации. — Мы не вместе, не пара и не встречаемся. И не можем встречаться по определению!       — Но можем и встречаемся, — не остался в долгу Ваня, безошибочно угадывая в глазах Расторгуева желание макнуть его головой в салат. А может и прямо в столешницу, минуя смягчающую удар селёдку под шубой. Но останавливаться Ильиневич был не намерен. Не сегодня. Не сейчас. — Нас даже Интарс в один номер всё время селит. Понимает всё! А ты забыл, как нас твоя соседушка недавно застукала?       — Илона? — спросила Татьяна.       — Илона, — подтвердил Иван. Если у женщины и оставались ещё какие-то сомнения, то теперь их больше не было. — Андрей, сколько мы можем скрывать наши чувства? Прятаться ото всех по углам? Мне больно, понимаешь? Больно знать, что нас никто не поймёт. Но ещё больнее от того, что больше всех наши отношения хочешь скрыть именно ты! Тот, ради которого я поступился всеми своими принципами!       — Всё, Вань, хватит, — Расторгуев поднялся из-за стола. — Пойдём, поговорим. Мама, я тебе потом всё объясню.       — Я всё поняла уже, — упавшим голосом проговорила женщина. — Пойду, прогуляюсь. Свежим воздухом подышу. Андрюш, не провожай меня. Посидите, поговорите.       Расторгуев сел на место и, шумно вдохнув, уронил голову на ладони. Когда Татьяна вышла из дома, Ванька почувствовал, что и ему настала пора валить. Спектакль получился феерический. А главное, Ильиневич был абсолютно уверен в собственной безнаказанности. При наличии в доме маленького ребёнка неподалёку, бить его излишне весёлого папашу Расторгуев не будет.       Ванька глянул на Андрея и, очевидно, углядев в его глазах недобрые намерения, резко сорвался с дивана. Вот только сбежать ему не дали. Расторгуев вскочил в ту же секунду и оказался у двери из гостиной быстрее Ильиневича, который из-за количества съеденных пирожков сильно сдал в скорости перемещения в пространстве.       — Ваня, — подозрительно миролюбиво проговорил Андрей, прижав незадачливого медика к стене предплечьем. Ванька нервно усмехнулся. С языка так и просилась шутка об эротичности момента, да вот только Расторгуев явно был не настроен шутить. — Я никогда не обращал особого внимания на все твои выходки, но в последнее время ты переходишь границы. Тебе так не кажется?       — Не-а, — ухмыльнулся Ильиневич, поняв, что убивать его не будут. — По-моему, я классно сыграл.       — А по-моему, ты берегов не видишь, — всё тем же тоном проговорил Расторгуев. — Одно дело ты просто мелешь языком, другое дело, ты это делаешь здесь. Так вот, просвещаю. Здесь этого делать нельзя. Делай, что хочешь, но к моей семье не лезь!       — Не переживай, Андрюшенька, тётя Таня сказала, что счастлива за нас с тобой. Правда, я не уверен насчёт дяди Коли, но это же мелочи жизни, правда? — невинно похлопал глазами Иван. — Сын-гей всё-таки лучше, чем сын-айсберг.       — Так и придушил бы, — прошипел Расторгуев.       — О, да, в порыве страсти чего только не сделаешь…       — Ой, — тихо выдохнула вернувшаяся Татьяна, но её услышали. Андрей тут же отпрянул от Ваньки, а Ильиневич довольно оскалился. Двусмысленно получилось. — Я ключ забыла, сейчас уйду…       Поняв, что ему нечего сказать, Расторгуев промолчал, хмуро глядя на Ивана. Тот же заметно приободрился. После того, как Татьяна всё-таки ушла, Андрей покачал головой и стукнул кулаком по деревянному наличнику.       — Если бы у тебя была девушка, ты мог бы выпускать пар более приятным способом, — вставил Ванька, немного отойдя от Расторгуева.       — А если бы девушка была у тебя, мне жилось бы спокойнее! — не остался в долгу Андрей. — Ну какого чёрта тебе надо это всё, а? Зачем к родителям моим лезть?       — Ты не сердись, я же для тебя стараюсь, — ухмыльнулся Ванька. — И для твоих родителей. Они же явно хотят, чтобы у сына наконец-то появилась девушка? А как тебе теперь доказать, что ты не голубых кровей? Только найти, наконец, себе даму сердца и привести её сюда. Иного пути нет. Заодно и я порадуюсь, что ты не останешься в вечных девственниках. Хоть на девушку твою посмотрю, когда она у тебя появится. Ты спасибо мне сказать должен, что я налаживаю твою личную жизнь, пусть и таким нестандартным способом! В конце концов, пока о том, что мы якобы пара, знают только твои родители…       — И Илона. А что знает Илона, то знает и свинья, — подытожил Расторгуев, думая, как ему выйти из сложившейся ситуации. Как бы сильно он ни злился на Ивана, плясать под его дудку Андрей не собирался. — Спасибо, Вань. Удружил.       — Ну… — протянул Ванька. — Это ведь ничего страшного, правда? Главное: ты счастлив, родители счастливы, Ванечка нереально счастлив. Все в профите! Ну признай, что мой план восхитителен!       — План великолепный просто. Надёжный, как швейцарские часы. Ты гений, Вань, — с сарказмом изрёк Андрей, решив, что пора бы немного умерить амбиции Ильиневича. — Вот только ты кое-чего не учёл.       — Что? — удивился Ванька.       — Ты думаешь, мне есть дело до сплетен в отношении меня?       — Э-э… — Ваня понял, что что-то пошло не по плану. — Ты что имеешь в виду?       — Мало ли кто что думает о моей личной жизни? — Расторгуев вернул себе привычно невозмутимый вид. Пришло понимание, что ситуация не настолько плоха, какой казалось изначально. И вообще зря он вспылил. Слишком мелко, чтобы стоить его нервов. Да, поведение Ильиневича переходило рамки, и это раздражало. Но в конечном итоге, в жизни Андрея ничего не изменилось.       — В смысле? А дядя Коля? Тётя Таня?       — Мама говорит, что будет и дальше меня любить. Ты же слышал, — иронично напомнил Андрей. — А то, что для родителей это не самая приятная новость… Да, это так. Я для очистки совести скажу ещё раз и матери, и отцу, что меня мужчины не интересуют.       — Тётя Таня тебе точно не поверит.       — Скорее всего. Но это уже не мои проблемы. Если родители предпочтут поверить женщине-сплетнице и твоим бредням вместо того, чтобы поверить мне, то я не стану их переубеждать, — пожал плечами Расторгуев. — Пусть думают, что хотят. Я никому ничего доказывать не собираюсь. Ни родителям, ни кому-либо ещё.       — Ну и гад же ты, Расторгуев, — с восхищением, смешанным с досадой проговорил Ванька. — Такой план обломал!       А ведь как всё хорошо начиналось! Иван был уже близок к успеху, а в итоге миссия по выведению из себя непробиваемого айсберга окончилась сокрушительным провалом. Запрещённый приём себя не оправдал.       — Вот почему ты такой, а? — вздохнул Ильиневич.       — Какой? — невозмутимо удивился Андрей. Ванька посмотрел на него. Как вообще можно удивляться невозмутимо? Это же бред! Но Расторгуев умел.       — Непробиваемый! — прошипел Иван. — Как ты так можешь? Я уже чего только ни делал, как только тебя ни провоцировал. Кто другой уже давно дал бы мне в харю и послал на три весёлых русских буквы. Но только не ты. В чём дело? Что тебе мешает это сделать? Я только прямым текстом тебя не просил дать мне в рожу, но скоро, чувствую, до этого дойдёт.       — А почему ты так мечтаешь получить от меня в рожу? — задал вопрос Расторгуев. Он всегда знал, что Ванька провоцирует его намеренно, вот только мотивация оставалась не вполне ясной. Андрею казалось, что из вредности, но может это не так?       — Я люблю садо-мазо, — едко улыбнулся Ванька, после чего вдруг посерьёзнел. — Да потому, что это докажет, что ты человек!       — Ну, с тем, что я человек, сложно поспорить.       — Да не человек ты, а непробиваемый айсберг! — выпалил Ильиневич. — Если бы ты хоть раз двинул мне хорошенько, я бы может и доставать тебя перестал. Потому что убедился бы, что тебе ничто человеческое не чуждо!       — Мне ничто человеческое не чуждо, — монотонно проговорил Андрей. — Можешь считать это чистосердечным признанием.       — Ты издеваешься? Я не о том говорю! — активно махал руками Ваня. — Сказать можно всё, что угодно. Суть от этого не изменится! Ты даже сегодня на меня злился ровно минуту, да и то потому, что я влез в твои взаимоотношения с родителями. Минуту, Расторгуев! Но злился ты именно на то, что я полез в твою семью, а не на то, что твоя мама мне поверила и теперь думает о тебе что-то не то. Не поверила бы — ты тоже разозлился бы на меня. Ты хоть как-то проявляешь недовольство только тогда, когда мои слова и поступки связаны с другими людьми! Но если мои слова связаны только с тобой, ты спокоен как мамонт. Почему? Почему тебя хоть как-то можно вывести на эмоции, только задев близких тебе людей или сделав что-то нехорошее кому-то? Поцарапать машину Рёшу, например. Или вести себя безответственно по отношению к сыну. Это у тебя эмоции вызывает. Тебе не нравится, когда я треплюсь о других в твоём присутствии, но мой трёп в адрес лично тебя ты игнорируешь. Ведь я сегодня не просто так устроил это всё. Я провёл эксперимент! И знаешь что? Пока ты хоть как-то думал о чувствах родителей, ты на меня злился. Но что потом? Ты свёл всё к себе. К себе и своим чувствам и пришёл к выводу, что тебе от всей этой ситуации ни жарко, ни холодно. Тебе как будто пофиг, что тебе будет перемывать кости весь Алуксне. Да даже с ложным мнением родителей о себе ты готов смириться, чтобы не пускать никого в душу. Мне этого не понять. И мне интересно, почему, если мои выходки адресованы тебе лично, ты никак на них не реагируешь? Почему ты всё время это терпишь?       Ванька умолк и выдохнул. Судя по всему, такого длинного монолога Андрей от него не ждал.       — А с чего ты взял что я именно терплю? — задал вопрос Расторгуев, внимательно посмотрев на Ильиневича.       — Ну как… — нахмурился Ильиневич, не зная, как сформулировать мысль.       — Мне действительно не нравится твоё поведение по отношению к другим людям, — признал Андрей. — Это ты правильно заметил.       — Но мы сейчас не о других людях, а о тебе! Ты не ответил на мои вопросы! Почему тебя не волнует, что весь город будет сплетничать за твоей спиной? Для Алуксне, согласись, это серьёзный инфоповод.       — Ты же сам говорил сегодня. Говорить можно всё, что угодно. Реальность от этого не изменится, — сказал Расторгуев. — Я просто живу своей жизнью. Что говорят за моей спиной, мне лично жить не мешает.       — Но мои-то выходки ты почему терпишь? — продолжал недоумевать Ванька.       — Я не терплю, Вань, — негромко проговорил Андрей.       — Да? — воскликнул Ильиневич. — А как ещё это назвать?       — Ты знаешь ответ.       — Разумеется, не знаю! Иначе зачем я тебе здесь мозг выношу?! — упёр руки в боки Ванька.       — Знаешь, — возразил Расторгуев. — Ты сам ответил на все вопросы. Так что подумай ещё раз.       — Льдина латвийская! — прошипел Иван. Андрей молча вышел из комнаты. Ильиневич за ним не последовал.       За долгие годы игнорирования всех его выходок в адрес Расторгуева, Иван часто недоумевал, как тот его терпит. Что этому виной? Нежелание решать проблемы кулаками? Желание спрятать эмоции? То, что Расторгуев — непробиваемый айсберг? Но сегодня неожиданно даже для самого себя Ванька вдруг подумал, что за подобным поведением может крыться отнюдь не миролюбивый нрав и даже не нежелание демонстрировать Ильиневичу те эмоции, на которые он пытался Андрея вывести.       За всё время их знакомства Расторгуев не раз выручал Ваньку из самых разных переделок. В школьные годы Иван успел понять, что Андрей как Аркадий Паровозов из детского мультика — всем поможет, всех спасёт. Ванька помнил, что Расторгуев регулярно прикрывал его жопу перед учителями. Просто потому, что не болтал лишнего. Готовность Андрея прийти на помощь воспринималась как нечто само собой разумеющееся. С годами ничего не поменялось. Расторгуев частенько вытаскивал Ильиневича из переделок и даже из драк, куда Ванька умудрялся ввязываться по пьяни. Ванька знал, что Расторгуев поворчит, но поможет. Ильиневич годами воспринимал это как знаки дружбы и то, что Андрей хоть как-то, но ценит его как старого друга из детства. Иван считал себя лучшим другом только на том основании, что знал Андрея дольше, чем кто-либо ещё (кроме семьи, разумеется).       Никогда Ильиневич всерьёз не задумывался, что Расторгуеву может быть на него наплевать. Да и с чего было ему так думать? Ну игнорит пошлые шуточки в свой адрес, ну не бесится. Айсберг непробиваемый, что с него возьмёшь. Но Андрей всё-таки ему помогал, а значит, думал Ванька, он всё-таки что-то для Расторгуева да значит. Сегодня Ильиневич осознал, насколько ошибочным был этот вывод. Да, Андрей доставал его из передряг. Вот только выручал Расторгуев не только его. Андрей так вёл себя со всеми знакомыми. Помнится, он даже Слотиньша на каком-то этапе Кубка мира возвращал в гостиницу после того, как тот надрался в каком-то баре. Андрей даже Интарсу его не сдал, хотя Роберт ему уж точно не лучший друг. Бобби, будучи под мухой, сам рассказал Ильиневичу эту историю, удивляясь, что мистер трезвость его не спалил. Бедняга Слотиньш был уверен, что первое, что Расторгуев сделает — пойдёт к Интарсу и выложит всё как есть. Тем более, что пару дней до этого Роберт в хлам завалил эстафету, после первого этапа которой сборная Латвии шла лидером благодаря Андрею. Но остальные биатлонисты умудрились запороть всё настолько, что Латвия в итоге отстала на круг. Бобби тогда особенно отличился, зайдя на три штрафных круга после стойки. И бухать он пошёл не от горя, а ради дешёвого местного пойла и доступных девушек. И тем не менее, Расторгуев его не сдал. Поворчал что-то о соблюдении спортивного режима, да и всё. Если уж Андрей помогает столь далёким от него субъектам как Бобби, то из этого не стоит делать вывод, что его помощь равняется дружбе.       Расторгуеву могло быть дело до какой-то неприятной ситуации, выбраться из которой он может человеку помочь, вот только было ли ему дело до того, кому именно помогать? Ванька вдруг понял, что нет. Зачем Андрей это делал — другой вопрос, но дружба как таковая здесь явно ни при чём. Считая себя лучшим другом Расторгуева, Ванька не задумывался, считает ли его таковым сам Расторгуев? Не считает. Не считает, несмотря на то, что они знакомы столько лет. Ильиневич общался с ним больше, чем кто-либо ещё, но что это значило? Ничего.       У Расторгуева никогда не было врагов. Даже в школьные годы он держался особняком. Не был белой вороной, не был объектом насмешек одноклассников или старшеклассников, в отличие от Ваньки. Он никогда не был лидером. Не был он и «серым кардиналом». Отношения у него были ровные со всеми — как с задирами, так и с отличниками. Никто и никогда не дразнил его, что удивительно, учитывая наличие прозвищ едва ли не у всех учеников. Ивану даже казалось, что Расторгуев в школе был единственным мальчишкой, не нажившим себе врагов. Нельзя сказать, что Андрей держался тише воды ниже травы. В младших классах он резвился как только мог, бегал с ребятами по парку. Никто не мог обыграть его в догонялки, но даже за это никто не воспылал к нему неприязнью.       А история с главным хулиганом всея младшей школы? Ванька как сейчас помнил этого Валдиса Бугайтиса. Рыжий, как сам Иван, и грозный, потому что ходил на дзюдо. По комплекции Валдис напоминал, правда, больше борца сумо из-за бабушкиных булочек и варенья, но в глазах одноклассников это только прибавляло ему веса во всех смыслах этого слова. Ванька же за глаза звал его Жралдисом, не решаясь, правда, озвучивать сие остроумное прозвище в присутствии его обладателя. Ильиневич когда стал учиться с этим Валдисом в одном классе, вечно получал от него за ботанство, очки и рыжую шевелюру. Как всё это прекратить, Ванька не знал.       Он сам и не прекратил бы, но случилось так, что в скором времени Бугайтис сам от него отстал. Дело было в дзюдо. В ту же секцию дзюдо, где занимался Валдис, ходил и Расторгуев. Собственно, там Ванька его впервые и увидел. Ильиневича случайно занесло в секцию дзюдо. Ну, как, случайно… он хотел туда записаться, но в тот день шли какие-то соревнования местного значения. Он и остался посмотреть, тихонько пройдя в спортзал. Благо никто не запретил. Да никому и дела не было до мелкого рыжего мальчугана, ибо народу в помещении было достаточно. Детишки лихо бросали друг друга через бедро. Иван смотрел за ними, как заворожённый. Неужели и он так сможет? Жаль, правда, что кабана Бугайтиса так просто не опрокинешь. «Вспомнишь заразу — явится сразу!» — подумал Ильиневич, глядя, как на мат с деловым видом вышел готовый к бою Валдис. Ванька перевёл взгляд на его противника. Какой-то тощий пацан. Ниже Бугайтиса где-то на полголовы, но на его фоне он казался слишком хиленьким и бледным. Да Жралдис одним взглядом его с ног сшибёт. Вон, как щёки дует да пузо выпячивает. Иван искренне посочувствовал несчастному. Им явно следовало соревноваться в разных весовых категориях. А то так подстава какая-то получается. Но кого в маленьком Алуксне волновали такие мелочи?       Среди зрителей было достаточно школьников, в том числе из свиты Валдиса. Они, разумеется, болели за своего «короля», ожидая лёгкой победы. Но, как это бывает, всё пошло не по плану. Валдис мог бы победить, но совершил ошибку ещё до выхода на татами. Он недооценил соперника. Рассчитывал опрокинуть оппонента одной левой, да в итоге опрокинули его самого. Причём спокойно так, даже не запыхавшись. После фиаско Валдиса Ванька стоял в шоке. Молчали его потрясённые дружки. А пацан, уложивший на мат грозу младшеклашек, просто ушёл, ожидая следующего раунда. Ванька не знал, выиграл ли он соревнования. Он не остался смотреть. Слишком сильное впечатление произвёл на него крах Бугайтиса.       Это потом Иван узнал, что пацана зовут Андрей Расторгуев. Что учится он в той же школе, только на год младше. Ванька стал с ним общаться. Стал дружить с ним, не оставив Андрею выбора. О его победе над Валдисом быстро стало известно всем. Казалось, буря неизбежна. Бугайтис вряд ли простит какому-то мальцу унижение на глазах одноклассников. У Расторгуева по сути было два выхода. Либо войти в свиту Валдиса, либо пресмыкаться перед ним. Можно же было войти в категорию мятежников, жаждущих свергнуть Жралдиса с трона.       Андрей не сделал ничего. Не вошёл в круг приближённых самопровозглашённого короля, не стал бегать перед Бугайтисом на задних лапках. Даже противостояния не случилось. От компании Валдиса можно было ожидать всего, но только не того, что произошло. Все будто забыли об этом инциденте. Бугайтис и ко не сделали ничего, чтобы хоть как-то отомстить Расторгуеву. Андрей же не делал ничего, чтобы поднять на этой победе свой авторитет. Он просто вернулся за школьную парту и продолжил гонять с пацанами в футбол, даже не вспоминая о выигрыше у Бугайтиса. В случае с Валдисом все сделали вид, что ничего не произошло. Но только не Ванька. Когда Ванька стал держаться Расторгуева, Валдис сам от него отстал. Просто так. Просто взял и перестал колотить его без конца, хоть и продолжал изредка колоть словом. А Расторгуев каким-то образом избежал участи стать врагом Бугайтиса, что до сих пор Ваньке было удивительно. Повод ведь был весомый.       С тех пор, насколько знал Ильиневич, ничего не изменилось. Достаточно тех, кого Андрей бесит своей непробиваемостью, вечной трезвостью и излишней правильностью, но вряд ли эти люди считают его врагом. Но есть ли у Расторгуева друзья?        Расторгуев никогда не был лидером, но не был и аутсайдером, оставаясь обычным пацаном со второй-третьей парты. Не отличник, но ниже четвёрок-пятёрок за четверть не опускался. Списывать давал, если просили. Андрей ничем не выделялся бы из толпы алуксненских школьников, если бы не одно «но». Уже тогда он был непробиваемым айсбергом. Учитывая особенность Андрея приходить всем на выручку, приятелей у него в школьные годы было хоть отбавляй. Но только никто о нём почти ничего не знал. Ну, ходит на дзюдо, на лыжах бегает, в огороде летом работает. Но как только речь у ребят заходила о спорах с семьёй и жалобах на принуждение делать домашку, Андрей отмалчивался. Ни слова про его семью в школе так и не прозвучало, хотя все знали, что у него есть мама и папа, что они готовят вкусные пироги. Хоть бы раз Расторгуев ляпнул что-то в сердцах, но нет. Ни единого дурного слова. Ни единого слова вообще. Именно тогда Ванька окрестил его непробиваемым. Слово айсберг добавилось позже.       Расторгуев не был замкнутым и нелюдимым. Напротив, это был подвижный активный пацан, вот только личные границы он уже тогда выстроил жёстко. Никто не мог знать, что происходит в его жизни за пределами школы и спортивных секций. В школе до этого и дела-то никому не было, кроме Ваньки. Ванька уже тогда задался вопросом, почему Андрей такой скрытный.       У него были приятели. Были и люди, которые готовы были назвать его другом без сомнения. Расторгуев, наверное, тоже назовёт кого-нибудь, если спросить, но будет ли это правдой? Ваня вкладывал в это понятие не только общение и готовность прийти на помощь в любое время суток. Он считал, что в дружбе главное доверие. А кому доверяет Расторгуев, кроме себя?       Потрясённый собственной догадкой, Ванька метнулся из гостиной на кухню, где мирно пил чай Расторгуев, листая ленту спортивных новостей в телефоне. Невозмутим, как всегда. Не подозревает, какая буря бушевала у Ильиневича в душе.       — Скажи мне, кто твои друзья! — с порога рявкнул Ванька. Андрей равнодушно взглянул на него, отвлекаясь от телефона.       — И ты скажешь мне, кто я? Нет, Ваня, на сегодня психоанализ окончен, — Расторгуев хотел было снова уткнуться в мобильник, но Ильиневич не собирался отступать.       — Нет! Я просто прошу тебя назвать мне имя друга! Хоть одного!       — Зачем тебе?       — Не хочешь называть, да? А знаешь, почему? Да потому что некого! У тебя нет друзей! — как на духу выпалил Ванька. — Нет! И никогда не было! Это я, ещё кто-нибудь считает тебя своим другом. Но ты — нет. Приятелей у тебя как тараканов, но ни одного друга. Ты как рыцарь вытаскиваешь задницы людей из неприятностей, но это ничего для тебя не значит. Ты никого и никогда к себе не подпускал близко. И не подпустишь, потому что ты — льдина латвийская. Айсберг непробиваемый. Я не шучу, потому что я только сейчас понял, насколько я был прав, когда так тебя прозвал. Меня всегда забавляла твоя невозмутимость, твоя некоторая отстранённость. Когда я шутил, что ты не человек, я шутил. Сейчас я не шучу. Ты действительно не человек. Вот скажи, кому ты доверяешь? Родителям? Нет. Однозначно нет, ты даже от них шифруешься. Алёне? Нет! Даже ей, родной сестре, ты особо не доверяешь! Интарсу? Как тренеру — да, а как человеку? Он-то тебе верит как себе!       — Вань, — всё-таки вклинился Расторгуев, сохранявший спокойный вид. — К чему этот монолог?       — Ни к чему, льдина ты латвийская! — выплюнул Ванька. — Люди тебя любят. Люди тебе доверяют. Люди будут тебе доверять. А кому доверяешь ты, кроме своей ледяной черепушки? Боксёрской груше? Или винтовке биатлонной? Как ты можешь так жить в вечном недоверии к роду человеческому? И ведь не кто-то сделал тебя таким. Ты всегда таким был! Разве за двадцать восемь лет нельзя было научиться элементарному доверию? Научиться дружить? Любить, в конце концов!       — Вань…       — Да, Расторгуев, любить! — воинственно продолжил Ильиневич. — Конечно, я не думаю, что ты никогда ни с кем не спал. Наоборот, сейчас я уверен, что интрижек у тебя было предостаточно. Просто ты мастерски скрываешься. Какая-нибудь очередная подружка исчезала из твоей жизни раньше, чем такие любопытные как я могли что-то заподозрить. И всё зачем? Чтобы и в душу никто не лез, и секс был по расписанию. Да, Расторгуев? А в то, что у тебя не было серьёзных отношений я готов поверить сразу. И вряд ли когда-либо будут. Ты ведь просто не можешь привязываться к кому-то. Ты, конечно, можешь жениться, подарить мамочке внуков, но что это изменит? Это всё будет иллюзией. Внешней оболочкой. Видимостью.       — Я тронут, что ты переживаешь за мою личную жизнь больше, чем за свою, но…       — Да дослушай ты меня! — воскликнул Ванька, не дав Расторгуеву закончить фразу. — Никогда не думал, что скажу это, но тебе, наверное, легко влюбить в себя девушку. Вроде как самый обычный парень, ничего особенного, но в тебя влюбляются! Конечно! Ты же у нас рыцарь! Всегда поможешь, спасёшь, плечо подставишь. Как тут не влюбиться милой девушке? И ведь не объяснишь, что тебе в сущности на неё пофиг, а помогаешь ты всем. Вот, например, Байба. Влюбилась в тебя по уши, дурочка! Ты помог ей пару раз, а она…       — Байба? — удивлённо проговорил Андрей. Ванька прикусил язык. Кажется, он сболтнул лишнего. Это вроде как секрет. Секрет Полишинеля, который Расторгуеву не был известен.       — Да, Байба! — отрезал Иван. Гнуть линию — так до конца! — И не говори, что ты ничего не знал. Ты же не тупой и всё видел. Просто старательно пытался не замечать, как она строит тебе глазки и глупо пытается соблазнить. Впрочем, тут я тебя осуждать не могу. Если бы меня пытались затащить в постель в пижаме со слониками, я бы тоже притворился, что ничего не понимаю. Да и зачем тебе Бендика? Отношения, что называется, «на рабочем месте», то есть, в сборной, тебе ни к чему, поскольку тайное в небольшом коллективе всегда станет явным. А ты же у нас Штирлиц. Так просто пароли и явки не раскроешь, сколько тебя ни расспрашивай. Ты можешь спать с кем хочешь, мне плевать! Можешь даже когда-нибудь завести серьёзные отношения ради внуков для родителей. Но только ты учти. Любая женщина, даже влюблённая по уши, устанет от твоего недоверия и нежелания открыться. Доверие — это основа. Какие отношения может построить человек, который даже кактусу своему не доверяет? Я, думая о твоём характере, никогда не копал глубоко. Знаешь, лучше бы и не пытался.       — Здравая мысль, — заметил Андрей. — Только к ней нужно было прийти несколько раньше. Когда ты ещё не начал рассуждать.       — Язви-язви. Я всё понял, — горько усмехнулся Иван. — Понял, почему ты всегда так спокоен, когда я пытаюсь тебя задеть. Ты действительно меня не терпишь. Чтобы терпеть, должно быть неприятно. А тебе плевать. Тебе просто на меня плевать, а на то, что я говорю — тем более. Я для тебя просто говорящая голова. Шут гороховый. Да тебе вообще на всех плевать! Поэтому ты такой весь из себя равнодушный. Мнение окружающих ничего для тебя не значит. Люди для тебя ничего не значат. Ты хоть раз задумывался о том, что испытывают к тебе люди? Что они доверяют тебе? Считают тебя другом. Чего далеко ходить, я всю жизнь считал тебя лучшим другом! А тебе всегда это было безразлично. Да ты даже к сестре моей лучше относишься, чем ко мне, хотя вы знакомы без году неделя! Кстати, почему? Почему ты даже к Юлианне относишься лучше, чем ко мне?       — Может, потому что она не выносит мне мозг? — хмыкнул Андрей.       — Все девушки выносят мозг! — безапелляционно заявил Ванька. — Ты просто не пробовал встречаться с ней.       Расторгуев благоразумно не стал развивать эту тему.       — Ещё вопросы будут? Или сеанс окончен? — иронично поинтересовался Андрей.       — Вопросов больше не имею, — горько усмехнулся Ванька, решив на последок всё-таки вывести айсберга из себя. Остался один единственный способ. — Я доверял тебе больше, чем себе, а ты продолжал жить за незримой стеной. И дальше продолжишь, если так нравится. Вот только уже без меня. Я увольняюсь, Расторгуев! Будь счастлив со своими тараканами в голове, которые давно окоченели от холода. Больше в твоей жизни я не появлюсь!       Это был последний способ вывести Андрея из себя. Такое кидалово перед главным стартом сезона он так не оставит и точно взбесится. Ванька подключил все актёрские способности и выпалил тираду на одном дыхании, выдав максимальный нерв и эмоцию. Станиславский бы поверил.       — Если ты точно решил уволиться, то заявление постарайся написать как можно быстрее. Федерации нужно будет время, чтобы найти нового врача перед чемпионатом мира, — сказал Расторгуев без грамма удивления или сожаления. Даже без укора. Либо не поверил, либо ему наплевать.       Ванька ощутил укол совести, которая у него таки была. Весьма вероятно, что на такую зарплату федерация за полторы недели врача не найдёт. Мелькнула мысль, что кидать команду перед чемпионатом мира нехорошо, но Иван отогнал её подальше. Совесть снова впала в спячку, уступив место злости на Расторгуева и жажде во что бы то ни стало его выбесить.       — Мог бы хотя бы спасибо сказать! За работу, — заметил Ваня.       — Мог бы, но не буду, — сухо отозвался Андрей, вновь принимаясь читать спортивные новости.       Ванька поймал себя на мысли, что к глазам подкатывают слёзы. А ведь он если и плакал, то только над кино. Так — всегда веселье, всегда смех. Сейчас Ильиневичу было горько. К краху иллюзий он был не готов. Лучший друг… Иван вдруг подумал, что если с ним что-то случится… например, ДТП… Расторгуев, конечно, в больницу приедет. Но если вдруг Ванька умрёт? Погибнет? Андрей не пойдёт его хоронить. Он просто забудет. Был Ванька Ильиневич, да весь вышел. Раз — и нет. Всё, тема закрыта. После этого Расторгуев обязательно пойдёт пить чай с ядрёным лимоном, думая о вечных промахах на стрельбе. От собственных мыслей Иван хлюпнул носом. Как девчонка.       — Ваня… — внимание Андрея привлекла какая-то заметка.       — Да-да! — срывающимся голосом перебил его Ильиневич. — Знаю, что ты скажешь. Что я безответственный болван, не уважаю окружающих и что не мне тебя учить жизни. Что мне не мешало бы разобраться со своей и больше времени уделять сыну. Это ты хотел сказать, да?!       — Я рад, что ты сегодня и про себя что-то понял, но я не об этом, — заметил Андрей, непроницаемым взором глядя на Ваньку. — Юлианна в больнице. Её сбила машина.       Ванька застыл с открытым ртом. Вот тебе и ДТП.       — Я могу отвезти тебя в Санкт-Петербург, — сказал Расторгуев, поскольку знал, что самолётов сегодня не будет.       — Нет, — помотал головой растерянный Ильиневич. — Я… мне… мне надо в федерацию заявление написать…       — Ну, как знаешь, — холодно ответил Андрей, уходя с кухни мимо него.       Вернулась домой Татьяна. У Ваньки в голове всё шумело. Он смутно слышал, как Расторгуев прощается с матерью, как собирается уходить. Когда за ним захлопнулась входная дверь, Ильиневич вздрогнул. Почему-то было больно.