В самое сердце

      Настрой на гонку у Юлианны был боевой. Двадцать четвёртое место и четыре огневых рубежа в её случае оставляют шансы попасть в призы где-то на уровне нуля, но спортсменку это не пугало. Главное как можно меньше промахиваться, а там и в десятку заехать можно теоретически. Восьмое текущее место в тотале хорошо было бы сохранить, чтобы после индивидуальной гонки не вылететь ненароком из топ-15. Впрочем, о масс-старте думать пока было рано.       Анатолий Николаевич подробнейшим образом проанализировал её стрельбу по ходу сезона и остался недоволен. Шестьдесят семь процентов точных попаданий на лёжке с его точки зрения были самой настоящей катастрофой. Процент на стойке чуть ухудшился после спринта — теперь у Ильиневич было всего сорок пять процентов точных попаданий. Если взять любого неподготовленного легкоатлета из Южной Африки и дать ему в руки винтовку, он и то отстреляет лучше. По крайней мере, так утверждал Хованцев, и спорить с ним Юлианна не решилась. Статистика позорная, что и говорить, но по-другому Ильиневич стрелять не умела.       Вместе с ней над стрельбой у Хованцева работали Кайса Мякяряйнен и Дмитрий Малышко. И если Кайса была мила и добра, то Дмитрию иной раз хотелось выцарапать глаза за его шуточки. Но руки Юлианны были заняты винтовкой, и она не могла дать волю собственной кровожадности.       — Ну, чего, на какое место сегодня планируешь? — спросила Светка, собираясь на стадион.       — На первое, конечно, — фыркнула Ильиневич. Хорошо бы не с конца, учитывая её стрельбу. На самом деле Юлианна просто хотела сильно не облажаться. Или улучшить результат при благоприятных обстоятельствах.       — Нет-нет, первое уже занято мной, я Илюхе пообещала, — со смехом возразила Слепцова. — А тебя Расторгуев любит и без медалей.       Юлианна промолчала. Любит?.. Они с Андреем никогда напрямую не признавались ни в чём подобном друг другу. Ильиневич решила перевести тему.       — Кстати, — Юлианна подумала, что лучшего слово для перевода с темы человечество пока не придумало. — Я должна тебя предупредить. Вчера сюда заявились два твоих давних норвежских поклонника.       — Тарька с Эмилькой? — удивилась Светлана. Не сказать, что они с норвежцами часто контактировали в последнее время. — С чего бы это?       Юлианна поведала девушке о споре Тарьея с её братом и о том, что этот самый спор норвежец проиграл. Рассказала она и о надписи, сделанной ею на лбу старшего Бё, и о том, что эта надпись должна была быть сделана руками самой Светланы. Слепцову история позабавила.       — Ты хочешь, чтобы я подтвердила Ване, что это я Тарьке лоб маркером разрисовала? — уточнила Светка.       — Ты можешь и не подтверждать, но тогда пострадает не только голова Тарьея, но ещё и Свендсена, — заметила Ильиневич и подумала, что мысль в целом неплоха. Они со Слепцовой переглянулись, будто подумали об одном и том же.       — Анюта, — хитро улыбнулась Светлана, сама когда-то ставшая жертвой изобретательности норго-тим. — А тебе не кажется, что эти два здоровых скандинавских лба уже достаточно всех разводили? Не пора бы побить эту парочку их же оружием?       — Почему бы и да? — заблестели глаза у Юлианны. Не каждый день представляется возможность подшутить над норвежцами. Правда, учитывая, что они имеют дело с Ванькой, шутка может оказаться слишком жестокой. Но Тарьея и Эмиля это бы никогда не остановило. Пусть наслаждаются.       Ванька Ильиневич с гордым видом сидел в одиночестве за столом. Корейская сборная уже успела позавтракать, и теперь в полном составе релаксировала в номерах. Разве что Анна Фролина с тренерами пораньше уехала на стадион, поскольку она единственная из корейских дам попала в пасьют. Иван должен был подъехать к началу гонки, поэтому скоро ему предстояло покончить с едой и ехать работать. В принципе, можно было ехать уже сейчас, но Ванька не двигался с места, сверля взглядом Расторгуева, сидевшего за столиком в другой части столовой. Сегодня медика вдруг осенило, что они вообще-то поссорились, а поэтому вчерашний разговор был случайностью. Когда Андрей проходил к кассе, Ванька демонстративно отвернулся к окну, но Расторгуеву предсказуемо было пофиг. Он даже теперь, когда ел, не смотрел в сторону Ильиневича.       — Привет, Вань. Ты чего тут? — к нему за столик присела улыбающаяся Катя Аввакумова. Вот кто мог бы составить Фролиной компанию в пасьюте, но дебют Екатерины за Корею должен был состояться только в индивидуальной гонке.       — Ем, — пожал плечами Иван, переводя взгляд на спортсменку. — А ты что? На стадион хочешь? Или тоже есть?       — С тобой поболтать хочу, — улыбнулась Аввакумова. Ваня понимающе кивнул. Общительной Катерине хотелось пообщаться с кем-то на родном русском.       — А-а, — протянул он в ответ, вновь поглядывая на Расторгуева. Тот предсказуемо этого не заметил.       — Ты чего так на него смотришь? — Екатерина перехватила взгляд Ильиневича. Тот невольно дёрнулся.       — На кого?       — На Андрея. Я, между прочим, так и не знаю, почему ты от латышей ушёл. Колись! — Катя от нетерпения потёрла ладони. — Что там у вас произошло?       — Не сошлись характерами, — проворчал Ванька. — Я не жалею, что ушёл, хотя федерация была недовольна, да и тренер…       — Ой, да, тренер там полный неадекват, — согласно закивала Аввакумова. Ильиневич нахмурился. Во-первых, при всех недостатках Интарса, данное слово к нему неприменимо, а во-вторых, откуда Катька, которая в сборной даже не без году неделя, знакома с тренером сборной Латвии?       — Да нет, у нас тренер мировой мужик, — заметил Ваня, по привычке сказав «у нас». Екатерина состроила скептическую мину.       — Ты серьёзно сейчас?! — воскликнула она. — Да он псих ненормальный! Я на днях в номер возвращалась, а в соседнем как раз Андрей с тренером живёт. Ну и слышу из коридора что-то типа: «вы за это заплатите», «пошло всё нахер» и всё в таком духе, плюс звон разбившегося стекла. Я сунулась в номер, так этот ваш мировой мужик чуть меня не опрокинул на пол. Он по коридору шёл и ругался потом, всех матом крыл. Я у Расторгуева спросила, не стрёмно ему с таким жить? А он сказал, что это давление главного старта сезона. Кружка же не в голову прилетела, поэтому…       — Льдина латвийская, — вздохнул Ванька. Как он ни старался, не мог представить Беркулиса, посылающего всех в пешее эротическое. Может, у него проблемы с бизнесом? — Блин, не может этого быть! — проговорил Ильиневич, решив, что это какая-то ошибка. — А это точно был Интарс? Он кто угодно, только не псих! А ты мне готового клиента для Кащенко описала.       — Я не знаю, как его зовут, тебе виднее, — пожала плечами Аввакумова. — Но по возрасту он явно не спортсмен.       Ванька хмыкнул. Беркулис так-то моложе Бьорндалена, который даже не думает заканчивать со спортом. Но для Кати, наверное, все они стариканы. Нужно будет потом выведать у Андрюшаса, чем он так выбесил Интарса. Сказал, что уходит из биатлона в монахи?       Ильиневич вновь глянул в сторону Расторгуева и обнаружил, что того и след простыл. Ванька решил, что ничего не будет у него спрашивать. Ещё чего не хватало. Они в ссоре. А вчерашний разговор был случайностью. Нахлынула ностальгия, вот и…       — Поеду я на стадион, — заметил Ваня, сообразив, что опаздывает к началу гонки. Аввакумова кивнула, задумчиво глядя в окно.       Посмотрев мужской пасьют, Юлианна Ильиневич закрыла вкладку в браузере и подумала, что сегодня у российской сборной деревянный день. Антон Шипулин занял четвёртое место в гонке преследования после двадцать первого в спринте, а перед этим это же самое место заняла сама Ильиневич.       На стадионе во время цветочной церемонии Юлианна Ильиневич поймала себя на мысли, что совсем не расстроена своим четвёртым местом. Подняться с двадцать четвёртого места на четвёртое и так весьма неплохо, а если учесть, что она допустила сегодня всего четыре промаха, радость становилась ещё больше. Это, конечно, плохо так стрелять, но только не в её случае. Ильиневич всегда считала четвёртое место самым обидным, но только не сегодня. Ей удалось отстрелять на ноль всю лёжку! Правда, подвела стрельба из положения стоя… но тут ничего нового. Хорошее настроение даже позволило ей сегодня без язвительности ответить на вопросы Занина, что не осталось незамеченным пользователями интернета. «Не допускает по десять промахов из пяти, сбавляет скорость перед стрельбой, не цепляется к Занину. Подменили стервочку всея биатлона», — заявил пользователь со знакомым Юлианне ником Мегамозг404, который, судя по всему, всегда обитал на вершине топа комментариев.       Четвёртые места Шипулина и Ильиневич были не единственным странным совпадением. Одинаковое тридцать девятое место заняли Антон Бабиков и Ирина Услугина, причём это было худшее место в команде. Все сегодня попали в очковую зону. Таня Акимова и Света Слепцова остановились в районе топ-20, как и Евгений Гараничев. Женскую гонку выиграла Лаура Дальмайер, вернув тем самым себе лидерство в тотале. Второе место, отстреляв на ноль, заняла недавно вернувшаяся из декрета Дарья Домрачева, поднявшись в призы с двадцать седьмого место. Третьей стала Габриэла Коукалова. Юлианне же Ильиневич её четвёртая позиция позволила подняться на седьмое место в общем зачёте, что перед индивидуальной гонкой служило хорошим подспорьем. Скорее всего, она теперь не пролетит мимо масс-старта.       У мужчин победителем стал Мартен Фуркад. Вторым стал Йоханнес Бё, а третьим легендарный Бьорндален, что, конечно, было фантастикой. Бенедикт Долль, победитель спринта, напромахивался и вылетел из топ-10. Что касается одного латвийского персонажа, чьи успехи очень волновали Ильиневич, то он напромахивался пять раз. Тем не менее, Расторгуев доехал до тридцать седьмого места, отыграв с помощью хорошего хода двадцать позиций. Ильиневич тоже сегодня отыграла двадцать мест. Какая ирония.       Сегодня Ильиневич смотрела мужскую гонку с комментариями Губерниева. Внимание комментатора привлекла надпись на лбу Тарьея Бё, о которой он не замедлил поведать телезрителям.       — На лбу Тарьея Бё красуется… хочется сказать «выжженная калёным железом», но нет! — вдохновенно вещал Дмитрий во время гонки. — Выведенная твёрдой рукой надпись «I love Sve». Все мы, друзья, понимаем, что это значит, какой мощный посыл заключён в этих незамысловатых английских буквах. Ведь мы знаем, что его друг Эмиль Хегле Свендсен неважно себя чувствует, а потому и не бежит сегодня гонку. Тарьей, как добрый товарищ, решил его поддержать. «I love Sve» надо понимать как «Я люблю Свендсена». Всё-таки, Тарьей Бё настоящий друг. Как говорится, почувствуй нашу любовь, эх!..       Остапа несло, причём явно не в ту сторону. Слепцова, глядевшая в экран ноутбука, смеялась как сумасшедшая. Ильиневич сначала растерялась, а потом не выдержала и тоже стала смеяться. Она и не думала, что её запись на лбу старшего Бё можно истолковать подобным образом! «Я люблю Свендсена». И как только Губерниев до этого додумался?       Ванька позвонил как раз вовремя — как только Юлианна закончила смотреть гонку.       — Илька, мне жизненно необходимо с тобой поговорить! — заявил Иван, будто у него могло быть к ней что-то срочное.       — Ок, — ответила девушка, решив, что они в самом деле давно с Ванькой нормально не общались. Андрею сейчас всё равно не позвонишь.       Света Слепцова тоже решила прогуляться, поэтому на улицу они с Юлианной вышли вместе.       — Девчонки! — Ванька радостно обнял обеих. На голове у него красовалась шапка Санта-Клауса с белым помпоном.       — Здравствуй, Ванечка, — улыбнулась Слепцова.       — Отличная работа! — подмигнул Ильиневич Свете. — Я так ржал, когда Губер рассказывал про любовь Тарьки к Эмильке…       — О чём ты? — прикинулась неосведомлённой Светлана.       — Ну, «Я люблю Свендсена», — Ваня поиграл бровями. — Понимаешь? Ты же сама ему на лбу это написала! «I love Sve»! Прелесть! Попробуй пойми, что любит Тарьей! То ли Свендсена, то ли Свету, то ли светофор…       — Вань, ты на солнышке перегрелся? — рассмеялась Слепцова. — Зачем мне что-то писать на лбу Тарьею?       — Как же… — растерялся Ильиневич, который отчего-то не подумал, что Света могла этого и не писать. — Мы с Тарьеем поспорили… он проиграл… ты должна была написать на лбу, что он любит тебя…       — Первый раз слышу, — фыркнула Светлана.       Юлианне стало немного жаль Свендсена, который сегодня не бежал гонку из-за самочувствия. Ему явно не до Ванькиных коварных планов мести. Да и против Тарьея Ильиневич ничего не имела. Но с другой стороны Слепцова не соврала. Она действительно ничего не писала старшему Бё на лбу.       — А кто же тогда это написал? — проговорил Ванька, начиная понимать, что норвежцы решили его провести.       — Да сам Свендсен, — отмахнулась Слепцова. — С него станется.       — Вот жулики! — возмутился Ильиневич невыполнению условий спора. — Моя месть будет страшна!       — Будет, будет, только давай не сегодня? — попросила Юлианна. — Всё-таки, Эмиль неважно себя чувствует. Даже гонку не бежал…       — Какая ты, систер, заботливая! — всплеснул руками Ванька. — Он бы тебя в такой ситуации не пожалел. Ладно, я сегодня добрый. Отомщу как-нибудь потом. Систер, ты не сильно торопишься? Нет у тебя там никакого собрания?       — Нет, оно было уже, — ответила Ильиневич. Хованцев побеседовал с ней и Кайсой Макарайнен после гонки прямо около стадиона.       — А у нас только будет, — погрустнела Слепцова. — Ладно, ребят, пойду я Илюху искать.       — Ага, — негромко отозвалась Юлианна и подумала, что это странно. Света прекрасно знает, что Трифанов сейчас на стадионе.       — Как ты смотришь на то, чтобы смотаться ко мне? — хитро улыбнулся Ванька, не решившись произносить вслух название деревеньки, где остановилась корейская сборная.       — В Зальфельден-ам-Штайнернен-Мер? — скучающим тоном проговорила Ильиневич. Глаза Ильиневича расширились от ужаса.       — Систер, не выражайся, как актриса из немецкого порно, — поморщился медик.       — Тебе виднее, как выражаются в немецком порно, милый братец, — ухмыльнулась Юлианна, напоминая о его несостоявшемся кинодебюте. — Я его не смотрю.       — Ой, прям.       — Только чешское, только хардкор!       Ванька быстро схватил с обочины снег и запустил комок в смеющуюся Ильиневич. Снег рассыпался в воздухе и частично остался на варежках, не долетев до цели.       — Мазила, — довольно произнесла Юлианна.       — Чья бы корова мычала! — обиженно фыркнул Ильиневич. — Так мы поедем ко мне в гости? Я тебя с корейцем Сашкой познакомлю. Может, он когда тебя увидит, перестанет быть таким скучным?       — Ну, поехали, — кивнула Юлианна, не собираясь ни с кем знакомиться. Ей просто хотелось увидеть Андрея, который жил в том же отеле, что и Ваня. Правда, там обитал и Александров, но Ильиневич очень надеялась, что им удастся не пересечься.       Слово «бардак» уже давно стало синонимом к происходящему в сборной Латвии, но с такой ситуацией видавший виды Андрей Расторгуев сталкивался впервые. И снова не обошлось без Александрова. Точнее, следовало бы сказать наоборот: Андрей сегодня обошёлся без Александрова, поскольку тренер не соблаговолил появиться на стадионе во время пасьюта. Пришлось Расторгуеву ориентироваться на собственные ощущения, не слыша тренерских подсказок с трассы и поправок, которые необходимо было сделать при стрельбе. Хорошо хоть в итоге оказалось, что ход Андрей показал один из лучших, а пять промахов на четырёх рубежах для него не такая уж катастрофа.       — Эх, Андрюша, а с нулём ты бы минимум на топ-10 претендовал, — с фальшивой улыбкой покачал головой Борисыч, когда Расторгуев вернулся со стадиона. — С пятьдесят седьмого места в десяточку. Хорошо было бы, а?       — Просто прекрасно, — холодно отозвался Андрей.       Илмарс Брицис, встретив его потом в коридоре, тоже решил внести свои пять копеек в банк. Латыш похвалил Расторгуева за гонку, но заметил, что было бы лучше, если бы Андрей более внимательно прислушивался к Александрову по ходу гонки.       — Спасибо за совет, — сдержанно сказал Расторгуев, хотя он отнюдь не был таким спокойным, каким пытался казаться. У него что, уши-локаторы, чтобы на трассе слышать голос Александрова, который находится в отеле в нескольких километрах от стадиона? Или он вместе с винтовкой носит портативную радиостанцию, чтобы ловить волну Александра Борисовича?       — Да не за что, ты и сам всё понимаешь, — усмехнулся Брицис, решив, что Андрей вполне в состоянии выслушать оду Борисычу. — Александр большой профессионал своего дела. Мы с ним и с Байбой, когда сегодня трансляцию смотрели, даже прогнозы делали. Александров почти не ошибался! Он ещё до первого рубежа предсказал, что Долль вылетит за десятку.       — Просто потрясающе, — ровно сказал Расторгуев.       — Что? — уточнил Илмарс, не уловив энтузиазма в тоне спортсмена.       — Что тренеры, вместо того чтобы быть на гонке, смотрят трансляцию и хотят, чтобы их подопечные каким-то образом улавливали их советы дистанционно, — язвительно ответил Андрей, которому ситуация уже порядком надоела. Александров не телепат, а он не экстрасенс, способный улавливать гениальные идеи Борисыча из любой точки мира. — Мне следует записаться на курсы по чтению мыслей на расстоянии?       — Чёрт, — выругался Брицис, до которого только сейчас дошло, что Расторгуеву во время гонки и прислушиваться-то было не к кому. Отчего-то при просмотре трансляции не возникло вопроса, кто ведёт Андрея по дистанции. — Я не знаю, как так вышло. Привык, что с тобой всегда Интарс. Но ты тоже хорош. Как ты умудрился не заметить, что с тобой нет тренера?       — Опять я виноват? — то ли спросил, то ли констатировал Расторгуев. Как раз это он объяснить мог. Они с Александровым договорились, что едут на стадион отдельно, дабы не нервировать друг друга. На пристрелке Борисыч был и даже пытался давать ценные и не очень указания. Правда, потом он, как оказалось, смылся в отель. Разминался Андрей один, и перед гонкой общаться с Александром Борисовичем не планировал. Как он мог заметить в таком случае его отсутствие?       — Ты не раздражайся, а посмотри на ситуацию здраво, — заметил Брицис. — Да, Александров ошибся. Он недавно у нас в команде, мог упустить, что ты попал в пасьют. Это не более чем досадная случайность. А тебе следует быть более внимательным. Сдаётся мне, что мысли о личной жизни сильно отвлекают от биатлона…       — Сдаётся мне, что это вас мысли о моей личной жизни сильно отвлекают от биатлона, — возможно, это было не слишком вежливо по отношению к Брицису, но Расторгуеву уже было плевать. — Вы ведь забыли, что Александров должен был быть на стадионе, а не смотреть с вами телевизор. Вы переживаете за мою личную жизнь больше, чем я сам. Может быть, хватит ко мне лезть? Если есть претензии по существу — говорите. Если снова о личном — без комментариев.       — Андрей, я понимаю твоё недовольство, — терпеливо проговорил Илмарс Брицис. — Но у нас Кубок наций, квота…       Расторгуев медленно выдохнул. Такими темпами Кубок наций непременно явится к нему в ночных кошмарах, и это при том, что Андрей понятия не имеет, что этот кубок внешне из себя представляет.       — Кубок наций, квота, — обычным тоном перечислил биатлонист. — Только почему-то спрашивают только с меня. Остальные у нас в борьбе за квоту не участвуют? Ты лучше спроси, эта квота хоть кому-нибудь нужна в нашей команде?       — С тебя спрашивают, потому что ты лидер команды, — проговорил Брицис. — И, вообще-то, квота нужна всем. Выставить эстафетную четвёрку на олимпиаде очень важно для нашей сборной.       — Я не против того, что с меня спрашивают, — заметил Расторгуев. Поскольку он лидер, с него и спрос больше. Это нормально и понятно. — Но вместо того, чтобы проводить разъяснительные беседы со мной, ты бы лучше поинтересовался у наших, какие у них планы на февраль следующего года. Это к вопросу о необходимости квоты для всех.       Брицис промолчал, прекрасно понимая, куда клонит Андрей. Безусловно, эта квота важна для биатлона Латвии в целом. Если удастся выставить эстафетную команду на олимпиаде, это будет значить, что латвийский биатлон всё-таки ещё не утонул, а бултыхается в воде, коряво пытаясь выплыть на берег. И проблема тут была не в Расторгуеве, а в золотой троице Слотиньш-Луса-Патрюкс, которые делали всё от них зависящее, чтобы латвийский биатлон всё-таки почил в бозе. Илмарс хоть как-то старался помочь, но ему уже сорок шесть, и он не Бьорндален, чтобы бегать быстро в таком возрасте. Тем более, что сверхскоростью Брицис не отличался даже в молодые годы. Но если уж он в сорок шесть бежит быстрее перспективной молодёжи Латвии, то дела совсем плохи. Илмарс ведь возвращался не для того, чтобы самому попасть на олимпиаду, а ради помощи в добыче квоты для кого-нибудь из парней. Но если так пойдёт и дальше, придётся оставаться и на следующий сезон, потому что уровень остальных биатлонистов ниже всех мыслимых пределов. И, что самое плохое, всех такое положение вещей устраивает.       Это-то и имел в виду Расторгуев. Ни Луса, ни Слотиньш даже не попытались навязать вернувшемуся Брицису борьбу за звание второго номера сборной. Им плевать. Они хоть как-то оживились, когда на чемпионате Европы на их фоне неплохо показал себя Патрюкс. Но даже его амбиции выше третьего номера сборной не заходили. Как ни прискорбно это признавать, за квоту никто из них бороться не хочет. Луса и Слотиньш собрались смотреть трансляцию олимпиады по телевизору с пивом и чипсами, а Патрюкс живёт сегодняшним днём и о квоте не думает вообще. Брицис понимал, что Расторгуев в одиночку не вывезет эту компанию, а сам он ничем не мог Андрею помочь, хотя и очень хотел.       Илмарс вдруг подумал, что зря в последние дни стал прессовать Андрея. Он как лучше хотел, но благие намерения не всегда дают нужный результат. Получается, Брицис стал докапываться до человека, который единственный в мужской сборной работает на результат. Расторгуев прекрасно знает, что Луса и Слотиньш не особо-то настроены бороться хоть за что-то, и это не добавляет ему оптимизма. В конце концов, когда ты первым передаёшь эстафету, а уже после второго этапа Роберт передаёт её последним, это должно быть обидно. Впрочем, Брицис в той ситуации эмоциями Андрея не интересовался.       — Извини, — решил пойти на попятную тренер. — У меня нет желания тебя ругать. Я же тебя знаю. Вижу, как ты работаешь и как стараешься. Но я переживаю за команду. Ни Луса, ни Патрюкс, ни я не сможем прыгнуть выше головы. А ты сможешь. Просто будь более внимательным.       — Спасибо за совет, — вежливо отозвался Андрей.       Илмарс вздохнул. Даже если Расторгуев прямо во время чемпионата уйдёт в запой, поселится с барышнями с низкой социальной ответственностью и станет гулять всю ночь перед соревнованиями, его результат всё равно будет выше, чем у его сотоварищей.       — Обращайся, — сказал Брицис и направился в свой номер.       Андрей решил промолчать. Он поймал себя на мысли, что уже устал говорить и пытаться хоть что-то донести до Илмарса. «Досадная случайность». Так Брицис воспринимал сегодняшнюю ситуацию с Александровым. Понятно, что никакая это не случайность. Как и инцидент с этапами в смешанке. Как и попытка подговорить сервисёров неправильно намазать Расторгуеву лыжи перед спринтом. Учитывая, что впереди индивидуальная гонка и эстафета, оптимизма у Андрея не было никакого. Оставалась надежда на возвращение Беркулиса, но этого может и не произойти, а фантазия на подлянки у Александрова работает бесперебойно.       Не успел Андрей сделать и шагу, как у него зазвонил телефон. Звонил Интарс.       — Что за дичь там у вас происходит? — без предисловий возмутился тренер. Моральной поддержки с его стороны тоже не предвиделось. — Ты куда вообще стреляешь? Хотя, в этом как раз всё по-старому… но остальное! Андрей, я всегда тебя считал взрослым вдумчивым человеком! Ты как себя ведёшь?       — Как я себя веду? — спокойно спросил Расторгуев, пока не понимая причин недовольства Беркулиса.       — Отвратительно, Расторгуев! — заявил Интарс. — Я бы понял ещё твои ночные загулы перед гонками! В конце концов, тебе-то как раз полезно расслабиться. Но то, что ты прикрываешь свои похождения таким низким способом… ты меня слушаешь?       — Внимательно слушаю.       По его голосу Беркулис понял, что режим непробиваемости работает на полную мощность.       — Давай только не включай айсберг, — недовольно проворчал Интарс. — Ты прекрасно понимаешь, о чём речь. Александров мне всё рассказал.       — Интересно.       Расторгуев не соврал. Ему и впрямь было любопытно узнать, чего такого Борисыч мог наплести Интарсу. Не станет же он говорить, что бухал и устраивал скандал врачам российской сборной!       — Рассказал, как безответственно ты отнёсся к смешанной эстафете. Перепутать этапы! Как так можно? Ты же никогда ничего подобного не проворачивал, — возмущался Беркулис. — А этот твой загул ночью перед пасьютом? И ладно бы ты просто загулял, но ты решил подставить другого человека, чтобы выгородить себя! Андрей, ты чего?! Ладно хоть пробежал сегодня нормально, а то я бы тебя из Риги прибил бы… да я и сейчас прибить готов!       — Сколько угодно, — флегматично проговорил Расторгуев, даже не став напоминать, что Интарс сам поставил его в смешанке на четвёртый этап. — Только хотелось бы уточнить, кого же я, по-твоему, подставил?       — Александрова!       — Ах, Александрова, — протянул Андрей.       — И не надо паясничать! — отрезал Интарс. — Я прекрасно знаю, что отношения у вас конфликтные. Помню, что ты злишься на него за Ванькину сестру. Но я не думал, что ты позволишь себе мешать личное и профессиональное! Это ж надо было додуматься до такого! Подговорить какого-то типа, чтобы позвонил мне и сказал, что Александров устроил дебош!       — Чего? — уточнил Расторгуев, хотя, в принципе, он уже всё понял. Интарс не поверил в пьянство Борисыча.       — Ничего, Расторгуев! — рассердился Беркулис. — Думал, я поверю в байку, что Александр нажрался в хлам и стал громить номер русского врача, а ты в ночь перед гонкой его оттуда доставал? Кого ты, кстати, подговорил? Кого-то из русских? Белорусов? Украинцев? Да, наверное, украинцев. Ты с ними лучше знаком, да и акцент у этого… Лазуточкина украинский был. Или белорусский. Кажется… Или ты попросил Ваню кого-то подговорить?       Андрей даже не знал, как на это реагировать. Театр абсурда как он есть. Обнаружить украинский акцент у Лагуточкина не представлялось возможным, но Интарс смог. Мало того, он ещё и решил, что Расторгуев специально подговорил какого-то знакомого наговорить на безвинного агнца Александрова! Получается, что Борисыч как бы не при делах, а Расторгуев — коварный интриган. Какая-то параллельная реальность. И каким боком тут вообще Ваня?       — В общем так, Андрюша, — вздохнул Беркулис. — Я понимаю прекрасно, что Александров не святой. Что у вас был конфликт на почве сестры Ивана, причём не по твоей вине. Но нельзя же быть таким злопамятным! Александров пытается спокойно работать, а ты вставляешь ему палки в колёса. Нехорошо.       Расторгуев терпеливо слушал Интарса. Александров, значит, пытается спокойно работать. Ну-ну.       — Я никого ни на что не подговаривал, — наконец, сказал Андрей, понимая, что по телефону ни в чём Интарса не убедит. — Чтобы я, как ты говоришь, мешал Александрову работать, нужно, чтобы он хотя бы работал, а этого я что-то не наблюдаю. Можешь спросить у него заодно, где он был сегодня, когда я бежал пасьют. И ещё. Ты всерьёз думаешь, что я просил кого-то позвонить тебе, чтобы подставить Александрова?       — Да.       Расторгуев не понимал, как Интарс умудрился настолько забыть его за несколько дней, чтобы решить, что он в принципе на такое способен?       — И зачем мне это надо?       — В тебе говорит личное отношение к Александрову, — проговорил Интарс. — И я не могу тебя за это осуждать. В конце концов, речь идёт о сестре Ивана…       — У сестры Ивана есть имя, — едко напомнил Расторгуев. — Юлианна. Ты забыл?       — Да, Юлианна, — согласился Беркулис. — Но суть-то в том, что она сестра Ивана! Вполне естественно, что ты готов её защищать, даже когда этого не требуется. Но даже Ванька так не бесится на Александрова как ты!       — Ни Иван, ни Юлианна не мешают Александрову нормально выполнять свои обязанности, — сказал Андрей, не понимая, почему Беркулис так цепляется за Ильиневичей. — Но вместо нормальной работы Александр Борисович…       — Всё, Андрей, хватит уже, — отмахнулся Интарс. — Я тебя понимаю, но больше Александрова не подставляй. Удачи!       Беркулис повесил трубку раньше, чем Расторгуев успел хоть что-то сказать. Наверное, оно и к лучшему. Ничего хорошего в ответ Андрей изречь не мог.       — Наконец-то дотащились, — с облегчением выдохнул Ванька, когда они добрались до отеля на снегоходе. — Вот здесь мы живём, систер. Не жопа мира, конечно, но…       — Тебе не угодишь, — фыркнула Ильиневич, заходя в гостиницу. Ей как раз место показалось потрясающе красивым. Да, добираться трудно, но вид с гор того стоил.       К номерам они не пошли, оставшись в столовой. Иван планировал поесть в компании сестры, но осуществлению данного грандиозного замысла помешал телефонный звонок.       — Натуральный блондин, на всю страну такой один, и молодой и заводной, и знаменит и холостой… — голосом Николая Баскова запел Ванькин телефон.       — Натуральный блондин, на всю страну такой один, — вместо того, чтобы ответить, стал подпевать Иван под недоумённые взгляды официанта и Юлианны. — Ищу тебя, моя звезда, мы будем вместе навсегда…       — Может, ответишь? — попросила Ильиневич, в надежде, что братец перестанет распугивать посетителей русской попсой в собственном исполнении. — Кто звонит?       — А, да это Интарс, — взглянув на экран отмахнулся Ванька, будто его совсем не удивлял звонок от тренера сборной Латвии, поводов общаться с которым после увольнения у медика не было.       Юлианна изогнула бровь. Ваня серьёзно поставил эту песню на номер Беркулиса? Впрочем, чего ещё от него ждать. Это вполне в духе братца. Особенно если вспомнить песню, поставленную им на номер Расторгуева…       — Аллоу, — с важным видом ответил Ванька, вновь выходя на улицу. Обсуждать рабочие вопросы лучше одному. Вдруг Интарс попросит его вернуться обратно? Твёрдое «нет» из уст Ивана должно эхом разнестись в горах.       — Кончайте этот цирк, — сразу взял быка за рога Беркулис. — Я, конечно, всё понимаю, но вы с Расторгуевым перегнули палку. Это ты подговорил какого-то Лазуточкина позвонить мне? Или это дело рук Андрея?       — Э-э…       — Не знаю, как он тебя уговорил и что пообещал, но ты не должен был помогать ему! — Интарс расценил невнятный звук изо рта Вани как признание в пособничестве. — Или это ты воду мутишь, потому что злишься из-за сестры?       — Э-э… — чуть громче протянул Ванька, давая понять, что он абсолютно не врубается в происходящее.       — В общем так, интриговать заканчивайте. Не ваше это, — отрезал Беркулис. — И вообще, не могли бы вы личную жизнь налаживать после окончания чемпионата? Хоть ты на нас и не работаешь, но я всё-таки напомню, что у нас квота горит.       — У тебя горит квота, а у меня мозг! Я нихера не понял! — быстро протараторил Ильиневич. Расторгуев, сестра, интриги, личная жизнь, какой-то Лазуточкин… — Ты можешь по-человечески объяснить, в чём дело?       — Не включай дурачка, — вздохнул Интарс. — Расторгуев уже по шапке получил, теперь получил и ты. Тоже мне, Дон Кихот и Санчо Панса… развели там Содом и Гоморру, а Александрова крайним сделали.       — Чего?!       — Ничего! Звонил мне тут отец Расторгуева и возмущался, что я поощряю аморальное поведение его непутёвого сына, — отчеканил Беркулис. У Вани нервно дёрнулся глаз. Дядя Коля хоть и спокойный, но при желании может показать, где раки зимуют. Кто ж знал, что он так разозлится из-за отсутствия внуков, что будет звонить Интарсу? Теперь хоть понятно, почему коуч бесится. Но при чём тут Александров? — В общем, слушай и мотай на ус. Режим не нарушать, а если и нарушать, то тихо! Раз уж вы помирились, пусть это не отражается на гонках! И Александрова в покое оставьте! Конец связи.       — Э-э… стоп! — отчаянно воскликнул Ванька, тщетно пытаясь уловить смысл слов Беркулиса. В трубке раздались короткие гудки. В многоугольнике Айсберг-Юлианна-Ванечка-интриги-любовь-режим-Лазуточкин добавилось ещё одно звено — Александров. Единая система в голове Ильиневича не желала выстраиваться. Он ничего не понимал.       — Юлианна? — раздался за спиной Ильиневич удивлённый голос Расторгуева.       — Андрей, — улыбнулась девушка, обнимая молодого человека. — Привет! Как ты?       — Да ничего, — ответил Расторгуев. — А ты что здесь делаешь?       — Я с Ванькой приехала, — заметила она. — Но это предлог. Вообще-то, я по тебе соскучилась.       — Хорошо, что ты здесь. Нам надо поговорить.       Андрей сегодня был очень серьёзен, и это не укрылось от внимания девушки. Юлианна только открыла рот, чтобы ответить, но тут в помещение влетел Ванька.       — Расторгуев, это как понимать? — возмущённо налетел на него Иван. Юлианна нервно закусила губу, будто братец застукал их на месте преступления.       — Что именно? — уточнил Андрей.       — Мне, представь себе, звонил Интарс! — всплеснул руками Ванька. Юлианна выдохнула. Похоже, речь не о ней. — Обвинял меня во всех смертных грехах. Говорил, что мы сговорились и подставляем Александрова! Что за бред? И вообще, где Интарс? Когда в отель вернётся? Я хочу с ним лично поговорить! Что это такое? В чём меня обвиняют! Я имею право хранить молчание!       — Раз имеешь, то почему же ты им не пользуешься? — осведомился Андрей, не понимая, зачем Беркулис звонил Ивану.       — Злыдень, — изрёк Ванька. — Айсберг латвийский.       Расторгуеву нужно было поговорить с Юлианной, но была одна проблема. Говорить нужно было наедине, а Иван не оставлял на это никаких шансов. Но и откладывать разговор нельзя! Сегодня лучший день для серьёзных разговоров, поскольку впереди два дня без гонок.       — Он не даст нам поговорить, — шёпотом заметила Юлианна, пока Ваня отвлёкся на меню. Она тоже думала, куда можно сплавить братца, но ничего стоящего придумать не могла. Расторгуев же понимал, что разговор будет долгий. Пятью минутами дело не ограничится. Кроме того, поговорить банально негде. Столовая для таких целей не подойдёт, а в номере сидит Александров.       — Есть у меня одна мысль, — проговорил Андрей, подумав, куда можно отправить Ваньку далеко и надолго. — Через пять минут вернусь.       Юлианна кивнула. Расторгуев направился наверх по лестнице, решив, по-видимому заскочить за чем-то к себе в номер. Ваня даже не заметил его исчезновения, поскольку делал заказ.       — А где айсберг? — спросил он, когда они с Юлианной уселись за стол. Ванька с едой, девушка без. За пять минут ничего особо и съесть не успеешь. Ильиневич в ответ на вопрос брата пожала плечами.       Обычно в таких случаях Расторгуев называл время возвращения довольно точно, но сегодня система дала сбой. Андрей отсутствовал не пять минут, а все двадцать пять, и вернулся не один, а в компании какой-то блондинки, напоминающей Ольгу Бузову в её пергидрольные времена. К тому времени Ванька успел уже съесть весь свой заказ, поиздеваться над Юлианниной стрельбой и поржать над трактовкой Губерниева надписи «I love Sve». Юлианна хотела спросить, как дела у её племянника, но тут как раз появился Андрей с блондинкой.       — Ваня! — упёрла руки в боки голубоглазая барышня, после чего что-то затараторила на латышском. Юлианниных познаний не хватало, чтобы понять, о чём речь, и это напрягало. Она уловила только то, что девушку зовут Жанна. Иван бодро сопротивлялся натиску блондинки, но силы были явно не равны.       — Систер! — прошептал Ванька, который, впрочем, был вполне настроен на прогулку с Жанной. — Меня похищают средь бела дня! А мы ведь поговорить хотели…       — Да ладно, в другой раз поговорим, — отмахнулась Ильиневич, рассчитывая, что братец всё-таки свалит и не будет мучиться угрызениями совести, что оставил её одну. Тем более, что они уже поговорили. Если монолог Ивана можно назвать разговором. — Видимо, у тебя дело срочное.       — Но…       — Вань, успокойся, — заранее проговорила Юлианна. — Не переживай. Я в любом случае ехала не зря. У вас на горе вид крутой.       Ванька просиял, после чего благополучно отбыл с Жанной в неизвестном направлении. У выхода блондинка едва не пнула Ильиневича каблуком под пятую точку, но промахнулась, что её, впрочем, не сильно расстроило.       — Прощайте! — пафосно воскликнул Ванька, после чего они с Жанной скрылись из виду всех немногочисленных зрителей данной сцены.       — Теперь можно и поговорить, — заметил Расторгуев, технично избавившийся и от Ваньки, и от Жанны, что гарантировало ему свободный номер по меньшей мере на два часа. — Пойдём?       — А кто эта девушка?       — Это Жанна, — ответил Андрей. — Моя коллега по работе.       — Я думала, у вас только Байба.       — А как мы бы в таком случае бежали смешанку?       Юлианна хмыкнула. Действительно. Об этом она не подумала. Голова совсем не варит после гонки. Когда они дошли до нужного номера, Расторгуев пропустил Юлианну вперёд, после чего закрыл дверь от нежданных визитёров.       — А куда Жанна с Ваней пошли?       — Очень надеюсь, что на шопинг, — заметил Андрей. Во всяком случае, он просил Юшкане занять Ваньку именно походом по магазинам. Это всегда надолго.       Юлианна осмотрелась в номере. В глаза бросалась целая рота женской обуви, стоящая у входа. Судя по гламурному виду некоторых экземпляров, жила здесь точно не Байба. Ревновать Расторгуева к девушке, которая на Кубке мира почти не появлялась, было глупо, но Ильиневич не могла отделаться от недоброго предчувствия. Зачем Андрей хотел серьёзно поговорить с ней наедине? Уж не связано ли это с появлением на Кубке мира блондинистой Жанны?       — О чём ты хотел со мной поговорить? — поинтересовалась Ильиневич, неспешно пройдясь по комнате и встав у окна. Два стула в комнате имелись, но на них стояли какие-то сумки Жанны. Как и на нижнем ярусе кровати. Похоже, латышка вознамерилась открыть в номере бутик.       — О тебе, — Расторгуев не считал себя большим мастером откровенных разговоров, поэтому даже не знал, как нормально начать беседу. — Ты ничего мне не хочешь сказать?       — Ну… поздравляю с неплохой гонкой, — проговорила девушка неуверенно, пытаясь понять, к чему он клонит.       — Я тебя тоже поздравляю. Но я не о гонке, — Андрей пристально посмотрел на Юлианну.       Ильиневич молчала. Неужели Расторгуев прочёл интервью Григорьева? Или ему что-то наговорил Александров? Он мог.       — Каждый человек может иметь тайны. Я даже не стал бы тебя расспрашивать ни о чём, — заметил Андрей. — Если бы не тот факт, что все вокруг пытаются делать из меня идиота, без конца что-то скрывая и делая туманные, а иногда и двусмысленные намёки. Получается, что все знают о тебе нечто такое, чего не знаю я, но что каким-то образом меня касается.       — Я тоже о тебе много чего не знаю, — заметила Юлианна, пытаясь защититься.       — И это нормально, — ответил Расторгуев. — Как и то, что мне о тебе тоже не всё известно. Ещё раз говорю, я бы не спросил ничего, если бы речь шла о какой-то твоей личной тайне.       — Тогда о чём ты? — не поняла Ильиневич. Или очень надеялась, что не поняла. — Что ты хочешь узнать?       Расторгуев хмыкнул. У него было много вопросов. Проблема в том, что он всё-таки не следователь и правильные вопросы задавать не умеет.       — Почему ты на самом деле ушла от Александрова?       Юлианна похолодела. Первый вопрос — и сразу в точку. В самую больную точку. И… она не могла ответить на этот вопрос правду!       — Ты же знаешь, — попыталась увильнуть она, невольно отводя взгляд.       — В том-то и дело, что нет, — сказал Расторгуев, чувствуя себя следователем на допросе. Никакой радости подобное ему не доставляло, но говорить-то как-то надо. — Дело ведь не в сломанной лыже или угрозе подсыпать тебе допинг. Ты ведь после этого осталась у Александрова, хоть поначалу и сказала, что уходишь. Что произошло в Антхольце, когда ты попала к Лагуточкину?       — Что? — невольно выдала Юлианна. Из лёгких будто воздух выбили. Перед глазами вновь возник тот самый день, когда ей пришлось разочароваться в Александрове. Услышанная запись. Приставания Александрова в раздевалке. Семнадцать промахов. И кабинет врача сборной. Откуда Расторгуев узнал, что она вообще была у Лагуточкина?! Трифанов проболтался? Или сам Алексей Сергеевич? Впрочем, разницы нет. Нужно думать, как выкрутиться. Ильиневич тихо уточнила: — К Лагуточкину?       — К Лагуточкину, — кивнул Андрей. Девушка поняла, что отпираться бесполезно. Откуда Расторгуев вообще узнал, что она попадала к врачу? От самого Лагуточкина? Или от вездесущего Трифанова? Впрочем, какая разница?       — В тот день я случайно услышала разговор Ваньки и Александрова. И ту самую запись, — проговорила Юлианна. На глаза наворачивались слёзы. Пришлось отвернуться к окну. — Я не справилась с нервами. Ты помнишь, семнадцать промахов. Я тогда ещё и упала на ровном месте. Неприятно было, вот я и пошла к Лагуточкину. Потом туда заявился Александров, и я ему сказала, что ухожу.       Ильиневич держалась из последних сил. Сейчас нельзя давать волю эмоциям, хоть и накатило. Рассказать о том, что Александров пытался в тот день её изнасиловать, Юлианна не могла. Андрей и Александров ведь теперь работают вместе. А во что это всё выльется после таких подробностей, страшно представить. Да, Расторгуев может и не поверить в такое. Борисыч же претендовал на роль «доброго папочки», а не маньяка-манипулятора. Но если Андрей поверит? Как они с Александровым будут работать? А как сама Юлианна будет смотреть Андрею в глаза?       Расторгуев промолчал. Рассказ Юлианны вполне состыковывался со словами самого Лагуточкина, но было ощущение, что девушка недоговаривает. Несмотря на это, тему Антхольца Андрей решил временно закрыть. Но раньше, чем он задал следующий вопрос, Ильиневич вдруг заговорила сама.       — Я всё-таки должна тебе кое-что сказать, — проговорила девушка, всё-таки решившись. Она продолжала смотреть в окно. Вид гор действовал успокаивающе и почему-то придал уверенности. Если и признаваться, то сейчас. В конце концов, впереди два дня без гонок. — Помнишь, я рассказывала про учеников Александрова? Я упоминала Юру Григорьева, который допинг употреблял. Так вот… — Юлианна выдохнула, собравшись с духом. Она обернулась к Андрею. — Он недавно давал интервью.       — Я читал, — кивнул Расторгуев. У Ильиневич в глазах появился такой ужас, что Андрей на всякий случай добавил: — Ничего интересного.       Юлианна поджала губы. Андрей точно то самое интервью читал?       — Я просто хотела сказать, — с трудом подбирая слова, заметила Ильиневич. — Что там ни слова правды. Бред полный. Я не знаю, зачем ему это, но…       — А что ещё мог сказать человек, который ничего не добился в спорте, попался на допинге и так и не реализовался в жизни вне спорта? — рассудительно заметил Расторгуев, тоже подходя к окну. — Что он терпеть не может Александрова и завидует твоей карьере? Разумеется, нет. Вот и выдумывает всякую чушь. Надо же к себе как-то внимание привлечь? Впрочем, кто воспринимает всерьёз жёлтую прессу? Ты зря переживаешь. Оно того не стоит.       Юлианна пребывала в лёгкой прострации. Она так долго не могла решиться рассказать Андрею про это интервью, а он его уже прочитал и отреагировал на редкость адекватно! «Ну вот, а ты боялась», — мозг был доволен и счастлив, даже отодвинул на задний план неприятные воспоминания, касающиеся Александрова.       — Ты мне лучше скажи, что у вас там за дела с Дмитрием Малышко, — заговорил Расторгуев, глядя на девушку нечитаемым взглядом.       — У меня нет с ним никаких дел, — заметила Юлианна. — Разве что мы в одной сборной. Мы даже не друзья. А ты почему спрашиваешь?       — Потому что именно во время разговора с ним я понял, что из меня делают идиота, — спокойно, но с прохладной интонацией сказал Расторгуев. — Он рекомендовал поговорить с тобой. Спросить про Александрова и про больницу. Спрашивал… — Андрей на секунду задумался, как бы переформулировать более чем бестактный совет Малышко заняться с девушкой сексом при свете дня. — То есть, советовал повнимательнее присмотреться к тебе… хм, без одежды.       — Что?! — воскликнула Ильиневич, округлив глаза, поражаясь наглости Малышко. Он там не охренел часом? Впрочем, это риторический вопрос. При встрече она прибьёт его лыжей. И этот же нахал советовал ей не говорить и уж тем более не проводить время вместе с Расторгуевым! Дмитрий, видимо, понял, что подставил Юлианну по-крупному и коряво попытался исправить свой косяк. Нет! Смерти от лыжи он не заслужил. Ильиневич накормит его супом собственного приготовления! Но сначала надо как-то выйти из неловкого положения. Юлианне пришлось собраться с мыслями. — Вот дурак! — выдала девушка самое мягкое, что пришло на ум. — Вечно со своими дурацкими шутками! Мне он тоже советовал кое-что. Говорил, что я ни в коем случае не должна говорить с тобой по телефону или встречаться! Якобы Касперович стал яростно бороться за спортивный режим.       — Ну, спортивный режим никто не отменял, но вопрос не в этом, — заметил Расторгуев, прекрасно видевший, что Юлианна занервничала. Проще было прекратить этот разговор, но иначе правду не узнать. — Дмитрию очень не понравилось сотрудничество нашей сборной с Александровым. Он даже удивлялся, как это я согласился с ним работать после того, что он сделал. А что он сделал?       — Ничего нового. Угрозы подсыпать мне допинг, да тот инцидент в Валь-ди-Фьемме, — устало вздохнула Юлианна, понимая, что давит Андрей в абсолютно правильном направлении.       — А я думаю, дело не в этом, — заметил он, пристально посмотрев на Ильиневич. — Что на самом деле произошло в Токсово?       Юлианна вздрогнула от неприятных воспоминаний и от того, что Андрей своим вопросом попал точно в цель. Из-за глупой подставы со стороны Малышко Расторгуев заподозрил неладное и был близок к разгадке. Но допустить этого никак нельзя! Как они с Александровым после такого будут вместе работать?!       Или ничего не изменится? Расторгуев не склонен мешать личное и работу. Вдруг правда не произведёт на него особого впечатления, и он хоть и продолжит испытывать к Александрову неприязнь, но продолжит спокойно общаться с Борисычем по рабочим вопросам? Ведь непробиваемым айсбергом его называют не просто так.       Мысли Юлианны прервал энергичный стук в дверь.       — Андрей, ты здесь? — раздался из-за двери голос Илмарса Брициса.       — Здесь, — буркнул Расторгуев, не рассчитывая даже, что его услышат. Это было и не нужно, поскольку он сразу пошёл открывать дверь. Как не вовремя!       — Ты чего заперся? — удивился мужчина. — Телефон отключил…       Заметив Юлианну, Брицис неодобрительно поджал губы. Расторгуев скрестил руки на груди, давая понять, что мнение Илмарса по вопросу внегоночного времяпровождения его не волнует.       — В чём дело?       — К тебе сестра приехала, дозвониться не может, — заметил Брицис и зачем-то добавил: — Алёна.       Вот так сюрприз. С чего вдруг Алёна решила приехать в Хохфильцен? Она точно не планировала этого делать! И главное, где она собралась останавливаться, если все номера в округе заняты? Работа, конечно, позволяет Алёне разъезжать по Европе, но именно сейчас её приезд был совсем некстати. Андрею совсем не хотелось отвечать на вопросы, как у него дела, как настрой и тому подобное.       — Она в Хохфильцене сидит. Встретишь её? — спросил Брицис.       Расторгуев ответил, что встретит и поблагодарил Брициса за информацию. Ещё раз неодобрительно хмыкнув, Илмарс скрылся за дверью, а Юлианна выжидательно смотрела на Андрея. Она очень надеялась, что на сегодня разговор окончен.       — Придётся ехать, — развёл руками Расторгуев, глянув в журнал звонков. Семь пропущенных за десять минут. Алёна умела быть настойчивой.       — Андрей, — нерешительно проговорила Юлианна. До сегодняшнего дня она не думала, что он в свободное время читает российские спортивные сайты. Да и сейчас верилось в это с трудом. Она почти не сомневалась, что Расторгуеву кто-то порекомендовал данное интервью прочесть. — Ты давно читал это интервью?       — Нет, — ответил Андрей. Он мог бы прочесть и раньше, но в итоге прочёл его в день спринтерской гонки.       — А кто тебя навёл на мысль его прочитать? Александров?       — Нет.       — А кто тогда? — удивилась Ильиневич. Такой пакости можно было ожидать только от Борисыча. — Или ты принципиально не сдаёшь источники информации?       Расторгуев хмыкнул. Номер, с которого ему прислали ссылку на интервью, он узнал. Покрывать владельца номера Андрей смысла не видел.       — Дмитрий Малышко.       К такому повороту Юлианну жизнь не готовила.