Deathbeds

And since we know that dreams are dead, And life turns plans up on their head, I will plan to be a bum, So I just might become someone.

Я никогда не был в Берлине. Если быть до конца честным, я вообще мало где был. Когда мне было совсем мало лет, то мать часто ездила со мной на юг Италии, где мы частенько проводили все лето. Ну как «проводили». Каждый по-своему. Я гонял с мальчишками-магглами птиц, пока она расхаживала по приемам, улыбалась всем и говорила, что «младший мистер Линдберг вот-вот подойдет», пока я разбивал коленки в кровь на другом конце города. Я не был тем ребенком, которого она хотела получить. Она говорила, что из-за того, из какого я рода мне надо только захотеть, протянуть руку и взять то, что я хочу. А я хотел ее, но как бы не тянул к ней руку, две, две руки и ногу, ничего никогда не получалось. Когда-то очень давно я даже недоумевал почему. Сейчас же у меня все давно встало на свои места, и я больше не жду ее улыбок, ласкового обращения или открытки на Рождество. Я вообще перестал ждать ее. — Эй, Линдберг, Вы там уснули? Поднимаю голову, выпадая из воспоминания. Юсупов стоит прямо около входа в зал с порталами и, как всегда, смотрит на меня, как на идиота. После того, как я сказал, что у меня есть билет в какую-то жопу Швеции, он закатил глаза, сдал его и обменял на другой, на мои вопросы куда мы едем, он отвечал раздраженным взглядом или не менее злым: «меньше знаете, крепче спите, мистер Линдберг». В прочем, чтобы не делать из Юсупова козла отпущения, сюрприз вышел и правда крутой, ведь Германия и правда поражала. Я всегда считал Стокгольм невероятно красивым городом, но все же он был северной столицей, и красота у него была такая же. Холодная. Завораживающая. При этом, это было не тот город, в котором хочется остаться и провести всю свою жизнь. Скорее раз, развеять рождественские каникулы. Лондон же, наоборот, кипел жизнью. Когда первый раз Рей отвел меня туда, я чуть не оглох от большого количества людей и шума, который наседал со всех сторон. Виндзор смеялся и говорил, что к этому быстро привыкаешь и к стилю жизни, но я провел там достаточно времени и точно могу сказать, что не привык. И вряд ли привыкну. Все же это город такие, как Рей. Горящих жизнью. Берлин же был совсем другой. Царственный. Он возвышался над всеми этими никчемными людишками, демонстрируя свое великолепие. Спокойный. И, несмотря на то, что людей здесь, по количеству, было примерно столько же, сколько и в Лондоне, в нем не было этой дикой суеты. Будто каждый заранее знал свой план и траекторию, и ничто не могло пойти не по плану. Я поставил сумку и переноску на плитку и, прикрыв глаза козырьком из рук, повернулся в триста шестьдесят. Это было великолепно. Изумительно. Настолько красиво, что я не могу описать это. Кажется, даже открываю рот и, совершенно теряясь, в кого-то врезаюсь. Как оказывается, в Юсупова, который с доброй усмешкой смотрит на меня, как на потерявшегося котенка. — Никогда не были в Берлине? — Нет, мастер, — улыбаюсь и поворачиваю голову. Точка переброса находилась практически в центре города и была замаскирована под домик с информацией, так что я могу насладиться исторической частью города, — это… это… Взмахиваю рукой, не представляя, как описать все, что я сейчас испытываю, но это, кажется, и не нужно. Мужчина понимающе улыбается, переводя взгляд куда-то вглубь города, словно видит то, что не вижу я, и, блять, я готов поклясться, у него есть чертовы ямочки на щеках и от этого я тоже выпадаю. — Да. Я знаю, — он подхватывает свою дорожную сумку и смотрит на меня, — пойдемте. Энергично киваю. Несколько раз, чтобы не оплошать и, подхватив свой багаж и порядком измученного дорогой Ваймса, двинулся за Юсуповым, который быстро влился в это особое движение немцев. Я же, как вы поняли, совсем даже не слегка, выпадал. Идти нам не очень долго. В одной из узких улиц города (где я едва ли помещаюсь с сумкой и переноской), стоит дубовый шкаф. Юсупов стучит туда, а потом бурчит себе под нос что-то на немецком, после чего двери открываются и нашему вниманию предстает широкая аллея с такими же серьезными людьми, только над их головами летают бумажные самолетики. Парень, по виду, не многим старше меня, стоял посредине улицы в желтой жилетке, на спине у него была колдография какого-то лица, возможно, известного местного политического деятеля, он размахивал газетой так, будто был утопающим среди этого моря безразличных людей и его звонкий голос разносился над улицей, словно колокол, собирающий на вечернюю службу: — Achtung, Sonderausgabe «Bote von den Feldern»! Terroranschläge in Europa, weristschuld? Muggeloder die britischeRegierung?? Nachrichtenaus den Neuerungen in der Verfassung in Amerika, Magierwiederversteckt? KaufenSie, nurjetztabonnieren «Botschafter» und erhalteneine Special Edition völligkostenlos!* — Нам сюда. Проходим мимо этого горластного мальчишки, который, вероятнее всего, был комментатором на матчах по квиддичу, и заворачиваем на ответвление от главной Аллеи, как я прочитал «Бульвара Чудес» на менее шумную и более спокойную улицу. Обычный, на вид, маггловский дом, только разница в том, что фонарь не висит, а красиво парит. Закидываю голову и, зная высокие немецкие потолки, здесь этажей девять. В подъезде чисто. На месте консьержки сидит старая дама-домашний эльф. Она подходит к нам и кланяется Юсупову. — Willkommen zurück, Herr Jussupow, lassen Sie Ihren Zauberstab zur überprüfung. ** Юсупов протягиват эльфийке палочку и я делаю также. Она вертит ее в руках, нюхает, а потом отдает обратно. Мастер ей мило улыбается: — Er ist mein Gast, Herr Lindberg, er wird bei mir wohnen bis zum Ende der Weihnachtsferien, trage es in ein Buch, der süßeste, so konnte er kommen und gehen ohne mein wissen.*** Кивает и смотрит на меня долгим взглядом какое-то время, после чего улыбается и кланяется. Улыбаюсь ей в ответ и салютую двумя пальцами. Поднимаемся на шестой этаж по широкой лестнице, и Юсупов, звеня ключами словно цепями, открывает массивную черную дверь. Щелкает выключатель и уже доступен обзору холодный белый коридор. Ничего лишнего, черные двери ведут в разные комнаты, белая вешалка, место, куда убирать обувь, комод, минималистичная лампа. Если мы спорили с Реем на то, что в доме у нашего препода и я назвал «ой, ну там все как-то сыро, недоработано и по минимуму», то я только что бы выиграл двадцатку. Если честно, я не особо помню, спорили мы об этом или нет, потому что там о чем только речи не велось. — Если Ваш кот куда-то насрет, Вы сами будете это убирать, учтите сами, и ковер будете драить руками и похер мне на то, что вы уже совершеннолетний и можете колдовать. — Да, мастер. Скидываю порядком поздзаебавшие зимние ботинки и вешаю пальто на вешалку. В метре впереди меня Юсупов делает все точно также, только как-то более отточено. Что-то мне подсказывает, что вряд ли тут бывает много посетителей. — Вы будете жить в гостевой комнате, постарайтесь сделать так, чтобы после вашего ухода не было заметно следов вашего пребывания в моем доме. — Да, мастер. Кидает на меня короткий взгляд, но молчит. Кидает ключи на комод и те со звоном проезжаются по дереву, пока не останавливаются. Мужчина тяжело вздыхает и запускает руки в волосы, откидывая их назад. Странно, но я тоже так делал. Чаще всего после того, как заявлялся домой в три часа ночи пьяный в жопу, весь дом спал и только домовик смотрел на меня очень виновато и говорил: «хозяин запретил вас пускать позже трех, а сейчас уже три двадцать и…», а я только отмахивался и говорил, что не четыре же, а, значит, фактически, еще три, и этот самый «хозяин» может засунуть свое время себе в жопу. Ладно, все, что я перечислил, но без последнего пункта. Мои отношения с отцом были совсем не родственные, он скорее смотрел на меня, как Тайвин на Тириона, хотя я, вроде как, не был карликом, но тем не менее провинился тем, что родился. Юсупов всовывает ноги в серые махровые тапочки, а я чапаю прямо так, в розовых носках за ним по пятам. — Киньте вещи, и я покажу, где что. Вот Ваша комната. Он открывает одну из многочисленных черных дверей и мне предстает вниманию минималистичная комната с двуспальной кроватью и, конечно же, в белом цвете. Я не сомневался в выборе его цветовой гаммы. Как он и сказал, ставлю там сумку и переноску с Ваймсом, который издает жалобный «мяв». Ну и похеру, пусть сидит, пару минут подождет. Тяжелые шторы молочного цвета, ковер с крупным ворсом, по которому удобно совершать ночные набеги в магазин. И, вроде, все есть, все необходимое, но тем не менее, где-то засело чувство, будто чего-то не хватает. Чего-то… домашнего? То, что покажет, что это комната, она не стирильна, потому что последний, кто жил в ней был зверски убит и надо было замести следы. Что это, вообще-то не витрина в Икее, окей? Но это определенно была просто витрина. — Тут ванная, — открывает дверь. О, а тут все в черных цветах, надо же, какое разнообразие, наверное, Юсупов очень долго выбирал цветовую гамму, когда делал тут последний раз ремонт, — туалет, — опять же, черная плитка, — проходим по коридору до самого конца налево, — кухня, —блять, знаете, Дэни отстегнула бы частичку души за такую. Конечно, дохера непрактично, все белое, но она настолько ОГРОМНАЯ, что даже я хотел бы здесь жить. С островком, барными стульями и шестком, наверное, если бы когда-нибудь тут проходила тусовка, то на этом шесте танцевали бы многие, включая меня, но, опять же, сомневаюсь, что сюда есть кому-то доступ. Около окна стоит круглый стол из дерева, покрашенный в черное, и несколько стульев, скорее всего, просто для того, чтобы показать, что, как бы, вообще-то это нормальная квартира и здесь люди живут, — гостиная в другую сторону по коридору, через арку, — киваю, он даже не показывает мне гостиную, но, думаю, там нечего особо смотреть, — там же есть выход на балкон, постарайтесь не напустить дыма в моем доме. Моя комната, — проходит и указывает на дверь, но не открывает, — стучитесь в любое время, — там кабинет, — дверь напротив, — но туда лучше не входить без моего прямого поручения. Вроде, все. Настолько пустая квартира, что мне становится как-то даже грустно за Юсупова. Когда ты попадаешь в дом человека, то чувствуешь его атмосферу. Что-то такое, что скрыто от остальных. Что-то до жути домашнее и недоступное остальным, а так получается, что за Юсуповым нет… ничего. Абсолютная пустота. Хотя, скорее всего, он просто прячем все настолько умело даже для себя, что вряд ли докопаешься, даже если захочешь. — Вы все поняли, Линдберг? Сцепляю руки в замок за спиной и киваю. Смотрит на меня как-то слишком странно. — Мистер Линдберг, я оказываю Вам услугу, не надо считать себя должным за это. — Я не… — Давайте не будет врать друг другу. Смотрю на него какое-то время. Прямо в глаза, но опять отвожу первым. Ладно-ладно, окей, я облажался. Я чувствую себя должным ему. Он мог тогда просто кивнуть и пожелать удачи в поисках жилья или что-то в этом духе, но он приволок меня сюда, в Берлин, в свой дом и дал мне ночлег, а я не могу оставить это так просто. Я не люблю чувствовать себя должным кому-то, даже Рею, что уж говорить о Юсупове. — Я не собираюсь сидеть у вас на шее. Спасибо, что приютили меня, мастер Юсупов, но как только я найду работу, то буду возвращать деньги за еду и платить за аренду. — Не несите чуть, — звонко фыркает и возвращается в коридор. Видимо, за сумкой. Провожаю его взглядом, — можете считать себя своим гостем на эти праздники. Тем более, праздновать одному не слишком весело. Такой как Юсупов знает что-то о веселье? Что-то очень сильно сомневаюсь. — Тем не менее. Закатывает глаза и взмахивает рукой, отсылая меня куда подальше. — Делайте, что хотите, второй комплект ключей я Вам дам. Постарайтесь не водить сюда своих мальчишек, если для Вас это не слишком затруднительно. Киваю и разворачиваюсь. Слышу, как он открывает дверь с ключа. Что у него там такого ценного? Захожу в свою комнату и тихо закрываю за собой дверь, первым делом падая звездочкой на большую кровать с белым постельным бельем. Блять, вот это блаженство. В этом доме все слишком холодно. Не обжито. Видно, что человек сюда приходит скорее для того, чтобы переночевать, а не уж точно, чтобы собрать всех своих друзей и шумно отметить праздники. Нет. Вспоминаю атмосферу в доме у Виндзоров. Теплые, пастельные краски. Легкие занавески, которые поднимаются от малейшего ветерка. Прокуренная комната Рея на втором этаже, наполненная смехом и тупыми идеями о том, как провести лето так, чтобы было как у Финеса и Ферба. Мне нравился этот дом. Гораздо больше своего, потому что там все так, как должно быть в нормальной семье. Есть роутер, который постоянно слетает, из-за чего каждый перекладывает ответственность за это друг на друга. Есть мать, которая стоит на кухне и подпевает старым рок-группам, которые доносятся из старого, видавшего виды радио, звук от которого мягкими волнами разносится по всему дому, помешивая какой-то суп палочкой. Есть отец, который приходит домой поздно и начинает рассказывать истории о студентах, которые опять что-то учудили. Есть сын, и даже несмотря на то, что он дикий раздолбай и даже учеба в Дурмстранге не сделала его серьезнее и собраннее, его любят. Да-да, потому что он просто есть и он такой, какой он есть, его родители искренне верят в то, что он найдет свое место. И этот тот дом, который должен быть. Тот дом, который я бы хотел для себя, но вряд ли я когда-нибудь вернусь туда. Только если уже с Реем посетить его драгоценных предков и съесть превосходных пирогов его мамы. Мы выросли. Если бы мы учились в Хогварсте, то уже выпустились бы, но мы блядские студенты Института Дурмстранг. Уже в мае нас ждет вынос мозга по поводу экзаменов. Крики. Суета. Выбор, куда пойти. Кем стать. Уже не будет того беззаботного лета. Придется искать квартиру и вряд ли мы с Реем будем жить вместе, потому что, зуб даю, он будет поступать в какой-то наипиздайтейший колледж в Англии, а у меня на это совершенно точно не будет бабла, поэтому я выберу что-то системы «третий сорт – не брак» и пойду в какую-нибудь индустрию, чтобы можно будет грести денег лопатой, не особо при этом ломая себе голову. Просто мы разные, мы с Реем. Кот как-то уж слишком жалобно скребется о переноску, и я все же решаюсь выпустить маленького засранца на волю, пусть погуляет. Правда, сначала ставлю в углу комнаты сральник и метаюсь на кухню, чтобы поставить там миски, после чего, уже с чистой совестью, выпускаю Ваймса наружу. Тот сначала опасливо нюхает мою руку, но, поняв, что это его верный раб, начинает натираться и урчать так, словно я его не заточил на несколько часов, а, как минимум, оставил с младшаками на день. Улыбаюсь и чешу любимца между ушей. Вот это — нормальный кот, не то что РеевскийКусман. Надо же назвать кота Кусок Говна, придурок. Ну что… пора обосновываться? — Вы тут как? — М? — поднимаю голову, отрываясь от поисков в сети. Ваймс давно прикорнул, прижавшись к моей правой ноге и, для приличия, поворчав, что когда я сижу по-турецки ко мне крайне неудобно прислоняться. Мак, что не удивительно, крайне органично смотрится на белых простынях. Даже засирать эту комнату своим хламом как-то жалко. Ну или стремно от того, что в любой момент можно получить пизды от Юсупова, — отлично. Ищу вот работу. — И как поиски? — прислоняется плечом к дверному проему и усмехается, складывая руки на груди. — Везде нужно идеальное знание немецкого языка, так что, — поджимаю нижнюю губу и закрываю ноутбук, из-за чего яблоко грустно гаснет, — придется опять идти в манекенщики, не то, чтобы я особо против, но просто это достаточно скучно. — Неужели вы так уверены в себе, мистер Линдберг, что считаете, что вас возьмут в агентство без идеального знания языка? — Скажем так, — улыбаюсь, вспоминая прошлый год, — у меня хорошее портфолио. Юсупов посмотрел на меня с каким-то очень странным выражением лица и на секунду мне показалась, что в его глазах заплясали чертята. В прочем, там было уж очень плохое освещение, так что, скорее всего, мне просто показалось. Забавно, но, учась в Дурме, можно услышать из разных концов замка совершенно разные языки. С преподавателями разговаривают на финском, датском, шведском или норвежском и, да, если ты не знаешь эти языки практически в идеале — тебе не жить. Обычно это важно оттого, из какой страны непосредственно преподаватель, но с тем же Юсуповым это не прокатывает, поэтому с ним мы говорим на языке страны, в которой находимся — шведском. По совместительству, моем родном языке. Но, так как я чистокровный лорд с серебряной ложкой в заднице, я приехал в школу со стандартным набором, а также почти идеальным знанием английского и основами французского и немецкого. Языки всегда мне хорошо давались. Когда мы познакомились с Реем, то он сразу заговорил со мной на шведском, но с таким произношением, что у меня волосы на спине встали дыбом. Многим позже он мне признался, что у него тоже так было от моего произношения в английском. Как вы поняли, мы помогли друг другу, но между собой чаще говорим на английском. Настолько часто, что я даже думать стал на английском, но Рей говорит, что если я говорю во сне или что-то неосознанно ворчу себе под нос — это всегда и только шведский. А еще когда изображаю Королеву Драмы и начинаю орать на кого-то, в конце тоже перехожу на шведский, когда совсем на эмоциях. Например, как на Хафнера, который как-то спер наши шторы, уебок. В школе же у нас есть компания, которая говорит полностью на русском, есть румыны, ну и те, кто говорят на «стандартных» языках. Обращаемся мы друг к другу, опять же, обычно на шведском. Или на английском, лично к нашей компании. Как-то раз к нам пришла девчонка и просила научить ее говорить по-английски. Ну, Лео, добрая душа, решил помочь. Но я правда не думал о том, что она полезет ко мне в штаны. Учитывая, что тогда уже вся школа знала, что я чистейший гей. Ор Рея был слышен едва ли не в Шармбатоне. — Не хотите посмотреть вечерний город, заодно забить холодильник, в моей компании? Широко улыбаюсь, вставая с кровати, из-за чего Ваймс фыркает, а потом растягивается огромной колбасой, пытаясь занять как можно больше места на моей кровати. — Конечно, я с радостью. Я уже говорил, что Берлин божественно красив? Да? Все равно скажу еще раз. Он великолепен. Эти купола, старые здания, маггловские улочки. После конца трудового дня на улицах остались лишь туристы и редкие прохожие. Где-то сбоку раздается щелчок затвора фотоаппарата, и я только сильнее кутаюсь в шарф. Не буду врать, что он вызывает такие чувства, что ты хочешь остаться в нем навсегда, но тут… хочется проводить время. Гулять. Разговаривать с кем-то, обсуждать что-то возвышенное, а не последнюю тему про Транфигурации. — Вам нравится Германия, мистер Линдберг? — Меня всегда завораживала эта страна, но побывать в ней до сих пор не представилось возможности, спасибо, что дали такой шанс. Юсупов улыбается и довольно жмуриться, так обычно делает Ваймс, когда отбирает у Кусмана его порцию еды и теперь, обожравшийся, словно король, лежит на кофемашине. — Почему Вы пошли работать манекенщиком, если в Швеции Вы прекрасно знаете язык? — Я был худой, — пожимаю плечами, — и на это не нужно было затрачивать особых моральных усилий, тем более, чистокровность прививает особые повадки. В этой сфере они высоко ценятся. Кивает и смотрит куда-то вдаль. Словно у него резко сложилось впечатление, что я тупой и он просто не хочет на меня даже смотреть: — И Вас это устраивало? — Меня на тот момент устраивало все, что приносило мне доход и на что я мог поесть и переночевать в хостеле, — хмыкаю и достаю пачку сигарет, засовывая одну в рот. Юсупов смотрит на меня и морщится. — По этой же причине вы курите эти дешевые сигареты? — Когда-то я курил нормальные, но жизнь бедного студентка вводит определенные порядки, — фыркаю. Не успеваю даже закурить, как он открывает передо мной дверь какого-то маленького магазинчика. Над дверью написано «у Поттс» и подпись «лучшие тыквенные пироги в городе». Закатываю глаза и засовываю сигарету за ухо. — Ну и зачем мы здесь? — Здесь хорошие продукты, а еще, если я Вас обеспечиваю на эти две недели, то придется Вам привыкать к нормальным сигаретам. — Я же говорил, что меня не надо обеспечивать, я сам… — Ага, конечно, без знания немецкого языка. Проходите, от Вас все равно несет этой гадостью по всему дому. Перед нами нормальная такая очередь, так что пока дело доходит до нас, я уже успеваю придумать, чтобы сворганить такого сытного на ужин. Подходим к продавщице, которая нам мило улыбается и говорит, что готова принять заказ, а Юсупов, которому я парой минут ранее сказал, что нам надо… молчит. И я молчу. Юсупов смотрит на меня, как на идиота и вопросительно вскидывает бровь, говоря уже на английском. — Не задерживайте очередь, мистер Линдберг, говорите, что Вам нужно купить. Хлопаю глазами, как истукан, а потом шепотом говорю: — Я же уже говорил, что не знаю немецкого! — Правда? — вопросительно поднимает бровь, — тогда я ничем не могу там помочь. Кто-то в конце этой очереди кричит: — Sag, was du habenwillst und gehmirschon, der Kerl!**** Продавщица, смотревшая на меня до этого очень даже дружелюбно, оглядывает людей, а потом переводит взгляд на меня. — Einjunger Mann, nicht den allem, bitte.***** Люди сзади начинаю ворчать и подгонять меня, а Юсупов просто стоит и смотрит на меня, мол, ну давай, что ты ждешь, парень? — Geben Sie mir bitte, Gib mir deine Wurst, eine Packung Makkaroni, Hackfleisch, Tomatenmark und die Flasche Feuer-Whisky! Und Packungdes Des Parlaments! ****** Говорю это, кажется, слишком громко, из-за чего вся лавочка ненадолго замолкает, а я пытаюсь перевести дыхание. Юсупов довольно улыбается. Женщина дает нам нужное, Юсупов расплачивается и тогда я выбегаю их магазина со скоростью света, любовно обнимая пакет. —Вы совсем с ума сошли? Я же Вам три раза сказал, я не знаю немецкого! — Но тем не менее, Вам это не помешало сделать заказ, — и на мой непонимающий взгляд отвечает, — я видел, когда мы шли по Аллее Чудес, что вы понимали разговоры. И по Вашим глазам было, что и мой разговор с эльфийкой не был слишком сложен для Вас. Просто надо было подстегнуть. Не идти же Вам опять в модельный бизнес? Боюсь, Вы уже не такой тощий, как были. И разворачивается, широким шагом направляясь куда-то в сторону главной магической аллеи. — Не отставайте, мистер Линдберг, нам надо зайти еще в один магазин. Крепче обнимаю пакет и смотрю на него взглядом озлобленного ребенка. Вотжеурод. —Let it go, let it goCan’t hold you back anymore Let it go, let it go, Turn my back and slam the door … Ваймс пытается подпевать, пока я скольжу скользкими носками по полу, размахивая ложкой и поя в нее, как в микрофон. — I don’t care what they’re going to say Let the storm rage onThe cold never bothered me anyway ! Встряхиваю головой. Да, Юсупов ушел куда-то и оставил квартиру целиком на меня, юные мастера логики. Я планирую отыграться на нем за тот пиздец, что он учудил в магазине, но все равно для этого сначала надо бы приготовить ужин, а так как на заклинаниях домашнего очага я очень даже прекрасно спал, магия мне здесь вообще нихера не помощник. Приходится так, по-маггловски. В коридоре уже стоят два огромных пакета моей огромной и ужасной мести, но надо будет сходить еще за одной очень важной вещью, венцом коллекции, если вам угодно, вишенкой на торте. Когда все дела переделаны и ловушки установлены, все же метаюсь и покупаю свою огромную, прекрасно пахнущую прелесть и, под охуевший взгляд, как я уже узнал, эльфийки Марты, буквально взлетаю по лестнице. Когда Юсупов приходит домой и привычно кидает ключи на комод. Я лишь слегка не успел. — Что за… Слышу из коридора и закусываю нижнюю губу, чтобы не засмеяться в голос. —Линдберг, это, блять, что такое? Слышу, как он ходит по квартире, в поисках, видимо, моей грешной задницы и замирает в дверях гостиной. Сижу на полу гостиной в эльфийском колпаке и вешаю последние игрушки на елку. Хотя, вру, самую последнюю Ваймс гоняет по гостиной. Поднимаю голову, смотря на мастера и теперь уж точно не могу сдержать улыбки. — Это называется Рождество, мастер Юсупов, слышали о таком? По всему дому развешаны гирлянды, украшения, бумажные человечки (конечно же, уже погрызанныеВаймсом) и венчает это все огромная елка в гостиной. Юсупов так и стоит, смотря на меня, пока я улыбаюсь. — По-моему — это один из рождественских ритуалов, которые принято проводить вместе с семьей, Линдберг, — говорит как-то хрипло и все также странно смотрит на меня. Перевожу взгляд на верхушку елки, все также улыбаясь, как дебил. — Ага. Но так как мы не семья и, кажется, проводим Рождество в свои руки, я, как верная хозяюшка, решил взять все в свои руки. Вы же хотели, чтобы я проявлял инициативу? Смотрит на меня, моргает, после чего в его глазах мелькает понимание, он усмехается. — Вы всегда такой мстительный, мистер Линдберг? — Только в определенных моментах, мастер. Отлипает от дверного косяка и, цапнув у меня с головы колпак, одевает его на себя, плюхаясь рядом. — Эй, мой зеленый, Ваш — красный, так не честно! Смотрит на меня, как на дебила, а потом выдает: — Я надену зеленый, мистер Линдберг, так что идите за красным. — Ну уж нет! — тяну руку, чтобы снять с него колпак, но он перехватывает его на запястье и смотрит в глаза ровно секунду. Искра. Буря. Безумие. — Вы правда хотите войны, мистер Линдберг? Я бы дважды подумал на Вашем месте. Как бы задумчиво кусаю губу, а потом выдергиваю руку и продолжаю развешивать игрушки. Смотрит на меня недоверчиво, но потом расслабляется, думая, что победил, как тут… —Акцио, зеленый колпак! — Ах ты щенок! Я помню Рождество еще там, дома. Ну, в том месте, который когда-то называл домом. Никаких домашних развешиваний украшений или матери, готовящей индейку. Нет. Наша семья, на правах одной из старейших шведских семей волшебников, устраивала огромный прием по случаю праздника. Все сияло чистотой и богатством, но семьей там так и не пахло. Меня отсылали к другим таким же мелким мальчишкам и запирали в детской, чтобы не мешали, а брат расхаживал по залам, словно король, улыбался и кланялся. Я бы соврал, если бы сказал, что когда-то хотел быть на его месте. Нет. Никогда. Меня никогда не привлекали эти огромные приемы, чистокровное общество, и, о боже упаси, женитьба по расчету. Нет. Тем более, когда я поступил в Дурмстранг, опять же, связался с той компанией, которая была мне больше интересна и родителям из школы постоянно приходили письма о том, что я неправильно себя веду, не с тем общаюсь и не так дышу. Хорошо, что я был не настолько глуп, чтобы говорить это все им в лицо, иначе бы наш конфликт образовался гораздо раньше. Я не помню, если честно, из-за чего мы стали воспринимать друг друга в штыки. Хотелось бы рассказать вам красивую и пафосную историю о моей ссоре с родителями, но я не могу, потому что ее нет. Просто в какой-то момент они поняли, что я «не их» и стали отдаляться от меня, и как бы я сначала не орал, устраивал истерик, пытался достучаться до них, ничего не получалось. И в какой-то момент я забил. Собрал рюкзак со всеми необходимыми вещами, взял немного денег из сейфа и купил билет до Оксфорда. Это было тоже Рождество, но года четыре назад. Я приехал к Рею, и он ничего не спросил, только крикнул матери, чтобы поставила еще один набор приборов, потому что «смотрите кто объявился». Тогда я надеялся получить письмо или открытку, что они не забыли меня, эй, Лео, ты же часть нашей долбонутой семейки, возвращайся, я бы тогда и правда сорвался. Наверное, последний раз. Но они ничего не написали, и я перестал надеяться, ждать, наладить контакт. Это был трудный период моей жизни, и мы прошли его вместе с Реем. Он принял меня в свой дом и прошлым летом, когда я просто заявился к нему со всеми вещами и убитой миной. Меня не звали. Не останавливали. Только отец сказал, что когда я переступлю порог его дома, я могу больше не рассчитывать ни на их деньги, ни на поддержку. Мы оба знали, что это было не предложение остаться, а просто факты, чтобы я не строил воздушных замков. И я ушел. С тех пор я так и не появлялся в том доме. Гирлянды перестали светиться еще очень давно и сейчас лежат на полу в коридоре, словно несработавшие мины. Повсюду пух от подушек. — Сдавайся, Линдберг! — Ни за что! Эй… Куда ты, предатель? —Ваймс выруливает из-за поворота и идет прямо в сторону вражеского лагеря (все, что дальше моей комнаты по коридору), — тебя же убьют, глупый! — У меня есть заложник! Кот издает жалостливое «мяу», и я думаю о том, что Кусман в этом смысле гораздо умнее, он бы просто в этом все не участвовал, а не принимал поспешные решения. —Агуаменти! Недовольные возгласы кота и отборный немецкий мат. — Это был нечестный ход! — Зато действенный! — Ах так, — и ве затихает. Прижимаю палочку к бешенно колотящемуся сердцу, как тут она просто вылетает у меня их рук. — Это против правил! — Зато действенно! Ну, ладно. Значит, по старинке. С криком боевого индейца бросаюсь на Юсупова с рожей, исцарапанным моей маленькой бомбой замедленного действия, вспоминая разом все приемы, которым учил нас Тостой, но после достаточно продолжительной (на его стороне сила, на моей — ловкость), меня все же прижимают к полу, держа руки по обе стороны от головы. — Попался? Тяжело дышу и вываливаю язык, надо мной нависает довольный Юсупов. Черная прядь, прилипла ко лбу, да и все мы липкие и мокрые, в его глазах горит азарт и, хотя он запыхался, по нему видно, что он еще готов бороться. Я же все, сдох. Последнее время конкретно подзабил на физру и просиживал штаны в студсовете (иногда там и засыпая), так что порядком растерял сноровку. Надо бы ее вернуть. — Я сдаюсь! — Бойцы не сдаются, — хмыкает Юсупов, но все же слезает с меня и прислоняется к стене, пытаясь отдышаться и стирая краем майки пот со лба. Молчим и пытаемся отдышаться какое-то время. Он — сидя, я — распластавшись звездой по полу. Тишину нарушает лишь Ваймс, играющийся с шариком на елке. — Кстати, я нашел работу, — переворачиваюсь на живот и кое-как доползаю до сумки, где валяется пачка Парламента, думая, как бы подняться и доползти до балкона, но проблема решается сама собой, когда Юсупов жестом просит сигарету. Вскидываю бровь, — Вы курите? — Я говорил, что не курю Ваше говно, но не говорил, что не курю вовсе. Закуривает от края палочки, моя же валяется где-то в жопе, так что, когда он затягивается, подползаю к нему и прикуриваю прямо так. Хмыкает, после чего я обратно ложусь на пол. — Так и кем же Вы нашли работу? —Ничего особенного, временный планктон, пока кто-то взял больничный. Решающим стал тот факт, что я глава студсовета и хорошо знаю язык, — на этом моменте Юсупов хмыкает, — в общем, они не берут меня в штат, но платят каждый день и, если что, готовы будут дать рекомендацию, так что… Спасибо. — А мне-то за что? Вы всего этого добились сами. — Мы же оба знаем, что это не так. — Мистер Линдберг, — Юсупов смотрит на меня как-то слишком серьезно-заебанно и затягивается, — я понимаю, что Вы, несмотря на все, не слишком уверены в себе и поэтому всегда перекладываете часть заслуг на кого-то. На меня. На Винздора. На директора. Но при этом мы просто оказались в нужном месте в нужное время. Все остальное вы сделали самостоятельно и это чисто Ваша заслуга. Вы просто нашли свою стезю, и я крайне рад тому факту, что смог Вам в этом помочь. Затягиваюсь и выпускаю дым под потолок, после чего киваю. — Кстати, нам еще готовить индейку. — Вы и ее приволокли? — Ага. — Класс. В некогда холодной квартире пахнет Рождеством. На работе я быстро нашел контакт с людьми и теперь они подсказывали мне, где можно купить ту или иную вещь по дешевке, так что после работы я приходил с огромными пакетами. Юсупов фырчал, но забирал и уносил их разгребать. Всякая хрень непосредственно к Рождеству, пару игрушек для Ваймса, потому что «Ваш кот пристраивается к моим обоям» и горы мандаринов. Посуду, пылившуюся на полке, сейчас занимают конфеты и те самые мандарины, расставленные на столе. На подоконнике мишура и фикус «я не заберу его, он будет стоять у Вас, его будет поливать Марта» и алое «нормально все будет с ними!». Вся квартира, которая сначала мне казалось пустой и безжизненной, быстро обросла вещами. Сначала теми, что купил я для уюта, а потом и вещами Юсупова на полках или моими сигаретами и брошенные ключами на комоде. Какими-то маленькими, но греющими душу, теперь не кажется, что это квартира, в которой обитают призраки. Мне дали выходной, так что я по этому поводу купил китайской еды и сейчас, сидя на диване на кухне, сложив их, по привычке, по-турецки, ловлю лапшу палочками и залипаю в ютубе на магических каналах. Ваймс спит где-то в комнате у Юсупова, он его, как ни странно, тоже очень полюбил. Да и Юсупов сам таскает коту корм и кормит. Это определенно прогресс. Отвлекает меня от идиллии голос Юсупова. — Эй, Линдберг. Мне надо отойти, надеюсь, с тобой ничего не случится? Отрицательно мотаю головой и мажу по мастеру взглядом, после чего выплевываю все то, что было у меня во рту на экран. Юсупов горяч? Юсупов чертовски горяч. Знаете, я всегда считал, что ему из преподавателей больше всего шла форма, но, по сравнению с этим, она сидит на нем, как мешок. Ослепительно-белая рубашка, черные классические штаны, именные запонки и, блять, эти чертовы подтяжки. Я всегда думал, что их одевают только всякие копы в сериалах, чтобы казаться круто, но если это так, то я готов жить в таком сериале, если копом будет Юсупов. Ну знаете, быть тем гиком, который постоянно сидит за компом и травит тупые шутки. Подтяжки и Юсупов просто соединяются в одно целое и для полной картины ему не хватает только черной бабочки, которая, кстати, развязанная болтается у него на шее. — Что-то не так? — смотрит на меня вопросительно, а я только и могу, что что-то промычать невнятное в ответ. Проглатываю остатки лапши, продолжая на него пялиться. — Знаете, мастер, я боюсь, что Вы в таком виде не дойдете до пункта назначения. А вот это уже вызов. Складывает руки на груди. — Не стоит беспокоится за мою безопасность, мистер Линдберг, я бы больше беспокоился за то, чтобы Вы не спалили мою квартиру. Закатываю глаза. Это он напоминает мне историю, где я решил приготовить суп. Ну, блять, ну убежал он слегка, мне что теперь, до конца жизни от этого страдать? Встаю и подхожу к нему. Он выше. Наверное, ростом с Рея, который тот еще шпала, так что его бабочка маячит мне как раз перед носом. Протягиваю руки, и он не сопротивляется, молча давая мне завязать. — Идите, я думаю, я справлюсь, — улыбаюсь и поправляю уже завязанную бабочку, — только вы… — он снимает со стула пиджак, который я не заметил, и я закатываю глаза и стону, — о господи, так Вы точно не дойдете. Хмыкает, потому что до него, наконец-то доходит, и теребит меня по волосам. — Удачного вечера, мистер Линдберг. — И вам того же, мастер Юсупов. Стою на балконе и курю, смотря на ночной Берлин, как тут телефон коротко пиликает, извещая о новом сообщение. Цапаю его и только раза с третьего, отмороженными пальцами, вбиваю пароль. Ray.windsor: Хей мудила ты там как нашел где перекантоваться или мне тащиться за твоей отмороженной задницей в Швецию? Хмыкаю. Как всегда, в своем репертуаре. Запятые враги, хотя я прекрасно знаю, что он, блять, знает, куда их ставить. Просто бесить меня любит, черт. И никогда же нормально не спросит, все надо через какую-нибудь жопу, чтобы завуалировать, что на самом деле это не он за меня волнуется, нет. Leo.ninja.turtle: Все нормально, я тут у старого друга. Мгновенно читает. Ray.windsor: Ты уверен? Затягиваюсь. Leo.ninja.turtle: Да, абсолютно. Leo.ninja.turtle: У тебя там как дела? Ray.windsor: Док встретил в точке переброса. В общем тут целая история. Потом расскажу. Leo.ninja.turtle: Встретил свою большую любовь и теперь бросаешь меня? Посылает фоточку среднего пальца. Ray.windsor: на самом деле старого приятеля. Говорю же потом расскажу. Ray.windsor: Ладно, мне пора, тут девчонки с Хаффа приготовили ИнДеЙкУ и я сдохнуть как хочу ее попробовать. Leo.ninja.turtle: Удачи, у меня тут тоже свои заебы. И все же приятно осознавать, что семья у меня все же есть. По квартире разносится бодрый хардкор, пока я мою полы, лениво елозя палочкой. Юсупов опять куда-то свалил, оставив меня в одиночестве убираться после трудового дня. Отвлекает только звонок в дверь. Отвлекаюсь, из-за чего швабра валиться ничком и иду открывать. Наверняка, Юсупов ключи забыл. Открываю дверь и тут же закатываю глаза. — Ну и где Вас… — хотел уже начать ворчать, но тут же одергиваю себя. На пороге стоит женщина лет тридцати, а у ее ног топчется парень лет пяти, —ээээ, — тяну, не зная, на каком языке говорить, но она начинает первая. Вскидывает бровь, знакомо так. — Может, пропустишь? Английский. Ну, блять, слава всем морям. — А Вы, простите, кто?.. — Та, кто знает этот дом гораздо лучше тебя. Отодвигает меня и самостоятельно входит в квартиру, взглядом подмечая, что изменилось. — Если ты с Феликсом на Вы, значит, его любовник или что-то типа того? Закатываю глаза. Опять. — Скорее, личный раб, — смотрит на меня, как на дебила, что я удостовериваюсь, что это родственница нашего дражайшего препода, — я его студент. —Оу, — улыбается, — значит, тебе не светит, субординация… — И все дела, в этом весь Юсупов. Улыбаюсь и она заливисто смеется, я принимаю у нее куртку, и она садиться на корточки на своих идеальных каблуках и расстегивает куртку мальчонке, который смотрит на меня волком. — Кстати, я Катрина, можно просто Кэт. Хмыкаю и пожимаю ее руку, прислоняясь спиной к стене. — Я Лео. — Приятно. Дай угадаю, у вас покормить Шона ничего нет? — Ой, пойдем, у нас полный холодильник. Удивляется, но покорно идет за мной. Так и познакомились. Пока мы кормили Шона, как оказалось, племянника мастера Юсупова, мы успели познакомиться. Кэт, как оказалась, вышла замуж за британца и теперь живет в Англии, так что мы еще какое-то время посмеялись, насколько они ужасны, как вошел Юсупов. Посмотрел на меня, на сестру, а потом на племянника, с довольным видом уминающего блины, приготовленные мною утром. —Линдберг, возьмите Шона и покажите ему какой-нибудь мультфильм в своей комнате, пожалуйста. Хотел было повозмущаться, но, посмотрев на этих двоих, беру мелкого за руку. — Пошли, я покажу тебе мультик про барашка, которого зовут Шон. — Ой, правда? — Кэт, он всего лишь мальчишка. Я не хотел подслушивать, правда. Это получилось само собой. Просто Шон уснул, и я хотел сказал Кэт, что ее чадо успокоено и теперь любит одного прекрасного барана (даже не меня), как тут услышал этот разговор. — Он не просто мальчишка, он живет в твоем доме. Черт возьми, Фел, даже я тут не жила, мне казалось, что гостевая комната тебе для галочки как тут какой-то студент и, пожалуйста, ты доброжелательный хозяин? Кто он вообще? — Он запутался и у него проблемы и… — Сколько ему? Семнадцать? Восемнадцать? Ты помнишь себя в этом возрасте? У кого из нас не было проблем. — Он мне никто. Давай закончим этот разговор. Отхожу на пару шагов назад, пока в голове пульсом бьется «он мне никто». Что, Лео? Доволен? Опять понастроил своих воздушных замков? Думал, что кто тебе он? А и правда, кто он мне? Ни друг. Ни отец. Ну уж точно не никто. Тихо загребаю ключи и пальто, выбираясь из квартиры. Палочка валяется где-то в комнате, ну и похуй на нее. Закрываю глаза и затягиваюсь. Под ногами шумный ночной Берлин. Один из немногих домов, где дверь на крышу не заперта на замок. Хотелось бы сказать, что Юсупов меня здесь не найдет, но все места в этом городе показал мне он, так что рано или поздно он поймет, где я. Например, сейчас. Железная дверь открывается с противным скрипом, так что внезапного появления не получается. Мне не жаль. Выкидываю бычок на проезжую часть, размышляя, пробьет ли крышу машины или все же слабовато. — Ну и что это за юношеские порывы? — Ничего. Я же просто мальчишка. Напряженно молчит и садится рядом, хотя выглядит здесь крайне неуместно. — Они ушли. — Сочувствую. — Вы ведете себя как ребенок. — Я и есть ребенок. Ах да, лично Вам — никто. — Подслушивать чужие разговоры крайне нетактично. Фыркаю. — Давайте просто забьем и не будем к этому возвращаться. — Нет. — Нет? — Мистер Линдберг, проблемы надо решать, а не избегать их. —Блять, — закатываю глаза и очередной так закуриваю. Третью, кажется, — я не избегаю их. — Правда? По-моему, Вы именно этим и занимаетесь. Не хотите решать проблему с родителями, поэтому сбегаете от этого. Не хотите решать мелкие проблемы с Реем, поэтому заминаете их. Не хотите решить главную проблему, с Магнусом, из-за чего потеряны. — Вы херовый психолог. — Тогда бы Вы не ходили ко мне все это время. Мне продолжать? Вы останетесь ребенком и мальчишкой ровно до тех пор, пока не решите все свои проблемы и не научитесь решать их у истоков. — Тогда я вечно буду мальчишкой. — И всегда будете одиноки. Поднимается и идет в сторону двери. Кидает уже на выходе, Рей подхватил эту его манеру. — Вы умный парень, сделайте правильный выбор. Сидим у Рождественской елки двумя днями позже и пьем глинтвейн. Я, вроде отошел, а Юсупов даже и не начинал драму, так что ничего особенного. Я, как обычно, все замял. — Вы можете мне кое-что подарить на Рождество? Вскидывает бровь, явно думая не о том же, о чем и я, так что быстро перебиваю его. — Нет, не это. Я хочу Вас кое о чем попросить. — Валяйте. — Не отправляйте Рея в Гильдию. Он же отмороженный, погибнет там, а мы оба этого не хотим. — Мистер Линдберг, — ставит свою кружку на стол и смотрит мне в глаза, — мистер Винздор такой же взрослый человек, как и мы с вами. Я не заставляю его туда идти, он сам этого хочет. — Но… — Нет. Это его выбор. Не Ваш. Поджимаю губу, а он продолжает. — А теперь настал черед моей рождественской просьбы. Закатываю глаза: — Надеюсь, я смогу ее выполнить, в отличие от вас. — Очень на это надеюсь. Поднимаю бровь. — Приучите уже своего кота ссать в положенное место. * — Внимание, специальный выпуск «Вестника с полей»! Теракты в Европе, кто виноват магглы или это происки британского правительства? Новости из нововведений в Конституции в Америке, маги опять скрываются? Покупайте, только сейчас, оформите подписку на «Вестника» и получите специальный выпуск совершенно бесплатно! ** — С возвращением, герр Юсупов, позвольте вашу палочку на проверку. (нем.) *** — Это мой гость, герр Линдберг, он будет жить у меня до конца рождественских каникул, занесите его в книгу, милейшая, чтобы он мог заходить и выходить без моего ведома. (нем.) **** —Говори, что тебе надо и вали уже, парень! (нем.) *****— Молодой человек, не задерживайте очередь, пожалуйста. (нем.) ****** — Дайте, пожалуйста, Дай мне свою колбасу, пачку макарон, фарш, томатную пасту и бутылку огне-виски! И пачку Парламента! (нем.)