Deathbeds

Я думаю, вы уже поняли, что вся моя жизнь пошла по косой. После одного очень даже определенного случая. Но, я думаю, вы не понимаете, насколько сильно она пошла. Не то, чтобы я обвиняю вас в тупизме, ведь даже я этого до конца не знаю. Для того, чтобы прочитать продолжение, вы должны узнать одну историю, где я очередной раз проявил себя во всей красе. Это было буквально за два дня до момента, когда моя память оказалась подтерта ластиком и, если честно, я подозреваю, что сам это сделал. И не виню себя. Вам тоже не советую. В первых числах марта я зависал в библиотеке, поставив заклятье, вытягивающее дым, защитил старые книги от пепла и курил, наслаждаясь тишиной, и читая какой-то депрессивный роман, который еще больше усугублял мое состояние, как что-то дернуло меня повернутся. Я поддался. Ничего не увидел. Продолжил читать. Мало ли что может подкинуть мой шибанутый мозг. Чувство повторилось. Я опять повернулся. Ничего не случилось. Я уже думал забить хуй и пойти на поле, чтобы посмотреть, как Рей как-то слишком довольно даже тренируется в квиддиче, как услышал хлопок и обернулся. Сзади меня лежала книга. И она сама выпрыгнула с полки. Она была в кожаном переплете и какая-то слишком уж… притягательная. Хотелось взять ее в руки. Такого к книгам я еще не испытывал, а, учитывая, что бошки на плечах у меня не было ни тогда, ни сейчас, я это и сделал. И тогда я увлекся Темной Магией. И не скажу, что это как-то дико крипово в принципе, наверное, вы в курсах, что в нашей школе все это легально, у нас есть Теория Темной Магии и многие книги лежат в открытом доступе. Все просто — соблюдай безопасность и пользуйся на здоровье. Только это не относится к людям, которые месяц назад потеряли любовь своей жизни. И тогда я начал дрочить на это все больше, чем на что-либо еще, не особо заморачиваясь о безопасности. Да, что-то вроде: «о, вот это заклинание, надо попробовать, как там оно читается?». И единственное, о чем я подумал, так это то, что мои друзья не должны об этом знать. Да-да, я знаю, что это тупо, окей? Если я занимаюсь такой херней, то хотя бы кто-то должен знать, что это и как, если что, меня из этого вытащить, но на тот момент… Вы можете войти в мое положение. Когда я очнулся, то не помнил месяца вообще. Я думал, что сейчас начало мая. Мои друзья были похожи на ходячих зомбаков и постоянно провожали меня взглядом как-то очень подозрительно. И тогда я нашел у себя кучу книг по ТМ. И просто знал, что я во все это уже влип. На тот момент мне казалось хорошей идеей не говорить своим, что опять вмазался в дерьмо, которое не шибко безопасное. И прямо сейчас думая об этом, понимаю, что был, наверное, прав. Когда меня спалил Рей, вернувшись слишком рано с какой-то попойки со Славянами, он охуел. На тот момент это все зашло достаточно далеко, чтобы я подсел на это, как какие-то магглы на легкую наркоту. Сначала он наехал на меня, что если я собираюсь трахаться с Темной Магией, то хотя бы предохранялся. Потом понял, что у меня начало сносить башню. На тот момент я не помнил некоторых моментов, как сейчас. Например, что я знаю комнату Славян изнутри гораздо лучше, чем тот, кто в ней был от силы два раза в жизни. Видимо, они были моей «скорой помощью». Но в этом, к сожалению, они были бессильны. Как и Рей в одиночку, а вмазывать в его Каллисто, Роберта и Дени… Видимо, у него то ли сработала моя логика, то ли я довел его до точки кипения. Он разломал мою палочку пополам. А потом потащил в Портовый Городок, чтобы выбрать другую, которой не подчиняется Темная Магия. Так что теперь каждый раз, когда я хочу наколдовать даже что-то очень простое, но темное, меня бьет какой-нибудь не болезненной, но крайне неприятной херней. И тогда он пошел к Юсупову и рассказал ему про то, что я полнейшее хуйло. Юсупов, с его слов, задумчиво кивнул, и сказал, что разберется. А через неделю меня вызвали в кабинет директора и поставили перед фактом. Меня отчисляют. Вот так, да. Из-за того, что практиковал Темную Магию без страховки и не известил об этом преподавателей. Помню, как рассказал об этом Рею, и он долго крушил мебель в комнате, а я смотрел на листок, заверенный в отделе кадров и понимал, что… Все. Я доигрался. Окончательно. Наверное, тут я должен толкнуть речь, что осознал все, что только можно было, постиг дзен и решил, что отныне бросаю пить и курить, но я ничего этого не ощущал. Моих родителей, тогда еще, меня не выгнанного из дома, должны были поставить в известность, я вылетел из школы, в которой учился с самого начала, я бы расстался со всеми своими друзьями, отправляясь куда-то в жопу мира, потому что «просрал честь семьи» и прочая галиматья. Наверное, должен сказал, что я дико сожалел, но, вроде как, зарекся рассказывать эту историю и не врать. Мне было похеру. Даже не так, мне хотелось вылететь из этой школы, окей? Она напоминала мне о том, что я хотел забыть. О звонком смехе в коридоре и тупых окриков, косо повторяющих французский акцент «Пьер». Я не хотел все это видеть. Эти здания. Эти коридоры. Жизнь, которая совершенно спокойно продолжалась без него. А затем в нашу комнату зашел Юсупов. Посмотрел на меня хмуро, посмотрел на Виндзора. И, сказал, что выбил для меня испытательный срок. И хер знает, как он это сделал. Просто смог. Не удивлюсь, что все, что он сделал ради этого — правильно поднял бровь, но это было не важно. Главное, что я оставался чахнуть здесь. И это не вызывало у меня огромной радости. Но потом я посмотрел на Рея, который выдохнул. То ли он не хотел терпеть какого-то другого обмудка в своей комнате, то ли просто волновался за меня, но тогда я понял, что должен использовать этот второй шанс хотя бы для него. Тогда мне ввели некоторые ограничения. Например, перезачет по Теории Темной Магии и запрет ко всем книгам по ней в библиотеке. У меня прокатило. Вообще, я сразу вам скажу. Темная Магия — это зависимость. И то, что я так легко соскочил с нее тогда обуславливает только полнейшим внутренним опустошением и поеданием себя до этого. Грубо говоря, мне не могло быть хуже. Поэтому я соскочил с крючка крайне удачно. Хотя, нельзя считать потерю нервных клеток Рея удачным завершением этой истории. Как вы поняли, испытательный срок я прошел. А теперь вернемся в наш славный февраль. После того, как мы с Реем поссорились в Хогвартсе, я стал частым гостем их старой, как мир, библиотеки. Иногда мы просто молча сидели с Александром и читали часами, ведь тут было много книг, которых не было у нас. В этой школе целый факультет отбитых задротов, которые будут брать книги в другой библиотеке, чтобы переписать их и положить в эту. И так на протяжение тысячи лет или сколько там времени стоит эта школа. Все эти книги — это, безусловно, очень интересно, но мне хотелось большего. Захлопываю книгу так громко, что Александр даже поднимает голову и морщится, что становится похож на недовольного щенка. — А там что? — киваю на часть библиотеки, находившуюся за решеткой. — Запретная секция, — Боуи жмет плечами и перелистывает страницу. Меня мучает чувство, что он сейчас продолжит, но чертов интроверт только сильнее утыкается в свой детектив. — А поподробнее? Что там находится? — поворачиваюсь всем телом, пальцами неосознанно выбивая какой-то ритм, Алек хмурится. — Всякие опасные книги, как считает наша администрация. Манускрипты СалазараСлизерина, сильнодействующие любовные зелья, книги по… — Темной Магии? На секунду застревает, будто не ожидал, что я его перебью, но потом расслабляется и кивает. — Как туда можно попасть? Вы не подумайте, я не собираюсь в это опять влезать, просто мне интересно, есть ли в школе, где Темная Магия запрещена в принципе книги, которых нет у нас? Это просто интерес. Ничего более. — Взять разрешение у преподавателя, тогда тебя допустят. Зачем тебе туда? — Чрезмерное любопытство, — стучу пальцами быстрее, а потом резко останавливаюсь, — кто из преподавателей можно без лишних вопросов дать доступ к Запретной Секции студенту, прибывшему по обмену из Дурмстранга? Александр задумывается, поджимает губу и возводит глаза к потолку. — Ну… Флитфик? Под мой непонимающий взгляд поясняет. — Декан моего факультета. Расплываюсь в улыбке, встаю и ерошу волосы Боуи. Тот строит мину. После чего выхожу искать вышесказанного профессора. Это просто интерес. Просто хочу знать, есть ли там книги, которых нет у нас. Как оказалось, есть. Я не буду оправдываться. Это глупо. Я повзрослел, у меня чистая голова на плечах, так что откровенно говорю, что совершил тупость. Мне не надо было брать в руки эти книги. Мне нельзя было на них даже смотреть. Если ты второй раз начнешь курить, то вряд ли уже когда-нибудь слезешь. Я бы сам дал себе за это пизды, а после скинул в океан освежиться, но, к сожалению, я этого сделать не мог. Как и сказать друзьями, а, главное, Рею, что я опять подсел. Я не хочу видеть опять этот взгляд. Он не скажет что-то типа: «да как ты посмел? Опять? Ты же себя загубишь», нет. Он скажет что-то гораздо тяжелее. Он просто взлохматит свои волосы, тяжело вздохнет и потушит сигарету. Затем поднимет на меня взгляд и скажет: «блять, Лео». И скажет это так, что дрожью прошибет до самого копчика. И я опять пойму, почему я больше никогда не возьму в руки что-то большее, чем косяк с травой. Поэтому каждый раз, когда вечером в субботу мои друзья разбредаются по парочкам, а я остаюсь наедине со своими мыслями, я натягиваю капюшон черной, как смоль, мантии, и иду в самый темный и опасный район Портового городка, где фонари постоянно мигают. Иду, чтобы забрать очередной заказ. Дурмстранг живет по расписанию. По вечному расписанию, повторяющемуся из недели в неделю. И я сейчас говорю не про расписание пар. Ты всегда знаешь, что в понедельник завхоз особенно злой, поэтому с десяти до пяти Восточный Коридор лучше обходить стороной, во вторник у Студсовета сбор, так что после семи часов все твои грехи за прошлую неделю откроются, и тебе придет письмо счастья с датой и временем отработки, в среду, сразу после пар, в пять часов, когда Демоны Вронского выходят на Большое Поле, туда обязательно направляются и Пепельные Ведьмы, так что если в это время проходить где-то мимо, то обязательно огребешь мало не балуйся. И, что меня особенно удивляет, они никогда нормально не договорятся между собой насчет того, чье поле в среду. Так что это происходит из раза в раз. И эта священное расписание нерушимо, его знает каждый студент. Конечно, из семестра в семестр оно меняется, но до тех пор, пока ты сам у себя в голове не начнешь его создавать — ты будешь получать нагоняй. Сначала кажется странно, но, если бы вы учились здесь столько же, сколько и я, привыкли бы. Военная школа остается военной школой. У нас с Реем тоже есть такое расписание, только менее масштабное. Например, то, что в понедельник после пар и до следующего дня, он тусуется у Дени. И какая бы херня не случилась, в понедельник, до или после пар, Виндзор будет у Дени. А я буду в нашей комнате. Обычно, с кем-то. Но последнее время, с чем-то. С чем-то, что я притаскиваю из Портового Городка каждую неделю. Привычно курю, сидя на кровати, переворачивая страницу. Темные заклятья бывают полезные, бывают не очень. Например, вот это. Заклятье Соулмейтов. В предыстории написано, что каждому человеку еще до его рождения приписан другой человек, который подходит ему как инь подходит янь. Мол, тебе всегда с этим человеком будет хорошо и комфортно. Для того, чтобы этого соулмейта найти и нужно прочитать это заклятье. Но, как обычно, везде есть побочка. Мелкий шрифт, написанный так, что прочитать его можно только с лупой. В Темной Магии — зашифрованный. Как раз верчу книгу, чтобы разгадать очередную загадку, как в комнату, не стучась, входит Вульф. Вообще, это не в его манере. Обычно он является образцом подражания этикета в нашей компании. Но именно сегодня что-то идет не так. Расписание сбилось. И это приводит к большим последствиям. — Слушай, Линдберг, я понимаю, у тебя сегодня день траха, но мне очень нужна твоя по… — он закрывает глаза, видимо, надеясь застать меня, вбивающего кого-нибудь в матрац, но, замечая, что я одет и очень даже один, убирает руку от лица. Смотрит сначала на мое застывшее лицо с сигаретой в зубах, а потом опускает взгляд на книгу с черными страницами. Хмурится. — Чем это ты здесь занят? Вульф тоже знает расписание. В том числе, что в понедельник в комнате 10А — день похоти Леонардо Пьера Линдберга. А так же тот факт, что если я нарушаю расписание, то эта книжка, которая сейчас лежит у моих ног, скрещенных по-турецки, не просто бульварный роман, над которым я хочу пустить слезу. — Я… — неопределенно взмахиваю рукой, из-за чего пепел от сигареты падает куда-то на пол, — читаю. Роберт буравит меня взглядом с минуту. Ровно как и я его. Мы оба знаем, что сейчас будет. Мне, казалось бы, просто надо протянуть руку, но учитывая то время, что мы общаемся и скорость реакции в Дурмстранге, Вульф оказывается быстрее, вытягивая книгу из моих рук. Отходит на пару шагов, чтобы я уж абсолютно точно не отобрал, листает, пока я, матерясь себе под нос, тушу сигарету прямо о тумбочку, не особо заморачиваясь. Да, да, поймал. — Это Темная Магия? Спрашивает, кажется, даже как-то разочарованно. Будто я читал кулинарный рецепт. Хотя, наверное, даже тогда он удивился бы больше. Закрываю глаза и качаю головой, не говоря ни да, ни нет. Листает как-то судорожно, бегло взглядом пробегаясь по строчкам. Теория, ничего больше. К сожалению, я не могу больше себе ничего позволить, приходится обходиться тем, что есть. Захлопывает. Смотрит на меня тяжелым взглядом. — Пошли. — Вульф, ты же понимаешь, что это… — Я сказал, пошли. Держит ебучую книгу так, будто я прямо сейчас сорвусь, вырву из его рук и сожгу прямо на месте, чтобы не осталось улик. Наверное, я бы так и сделал. Обходит по широкой дуге, зная, что я, всунув руки в карманы, нехотя поплетусь следом. До девчачьего крыла добираемся как-то даже слишком быстро. Нужная дверь. Все также, без стука. Дени с Реем отрываются друг от друга и охуевши пялятся на нас, как парочка котят. Зайди мы через несколько минут, было бы неловко. Рей смотрит сначала на мрачного Вульфа, потом на виноватого меня и напрягается. — Что за хуйня на этот раз? Роберт кидает перед ним на кровать книгу. Закатываю глаза. Все, что угодно, лишь бы не смотреть на Виндзора. Ногой поддевает и утягивает к себе, с таким же выражением лица, как Роберт пару минут назад, листает страницы, Дени кладет подбородок к нему на плечо, тоже пробегаясь взглядом. — Многие в школе увлекаются Темной Магией — это не запрещено. Говорит уверенно, но на последних словах ее голос надрывается. Она тоже знает, что было в тот месяц. Знаю, потому что, когда очнулся она была в нашей компании настолько неотрывно, будто, как минимум, пережила с нами апокалипсис. Мой апокалипсис. С любым другим человеком бы прокатило. Ну ТМ и ТМ, тоже мне проблема, но каждое мое увлечение обычно — это какой-то пиздец. Роберт и Дени надеются, хотя бы в этот раз я никуда не вляпался. Я прямо вижу мольбу в их глазах. Рей становится мрачнее тучи. Захлопывает книгу, собирает руки в замок и смотрит на меня, как препод, которому никак не могу сдать курсач. — Ты обещал завязать. — Я завязал. Роберт смотрит то на меня, то на Рея. Дени тянется за пачкой сигарет. Закуривает. Кажется, я слышу тихое «бля». Рей вздыхает и смотрит на меня, как на пятилетнего.— Ты бы лучше вместо вот этого дерьма словарь читал. Глядишь бы и понял, что значит слово "завязал". Потому что сие, — он показывает на книгу, — "не завязал", а "напиздел". — Я правда не занимался этим, — вздыхаю и, складывая руки на груди, опираюсь задницей на нежно-розовый комод, от которого именно в данный моменттянет блевать, — очень долго, стоит заметить. Пара строчек, ничего более. Роберт буравит нас взглядом, будто мы не посвятили его в какие-то дела, а отбили его девушку. Лично я. Так что это глубокое оскорбление его чести. Подозреваю, что он сейчас думает, как бы описать меня без мата, и у него не особо получается. Рей приподнимает левую бровь в жесте да-что-ты-блять-говоришь и не отвечает, просто тянется за палочкой, кидает книгу на пол и взмахивает рукой. Когда книга сгорает, то делает это с криком умирающей женщины, что мы все закрываем уши. Все, кроме Рея, он просто гипнотизирует ее взглядом, пока не останется только пепел. Потом опять смотрит на меня. — Ты же понимаешь, что мы не можем это так оставить? Думаю, как бы отшутиться и включить дурачка, завернув, что все нормально, но понимаю, что не прокатит. Поэтому закрываю глаза и тяжело вздыхаю. — И что ты предлагаешь, Рей? Привязать меня цепями к кровати? Опять поставить за мной слежку двадцать четыре на семь? Ты планируешь вытаскивать меня из жопы каждый раз? Я, вроде, не маленький, спасибо, дай я с этим справлюсь сам. — Сам? — насмешливо наклоняет голову и щурится, — о, нет, Линдберг, я уже дал один раз справиться с этим «сам», ты же как обычно забьешь хуй и запустишь это. А потом утянешь себя в это ебучее болото по уши. Вздыхаю. Ладно, не могу отрицать, скорее всего, он прав, тем более, он сейчас на крайней стадии бешенства — делает вид, что он не бесится, а спорить с ним таким опасно даже для таких отбитых личностей, как я. Встает с кровати и закатывает рукава рубашки до локтя. — Иди сюда. — Решил показать, что ты круче в армреслинге? Я не особый фа… — Я сказал, пиздуй сюда. И рукава закатай, — кажется, сегодня меня будут перебивать весь день. Рей смотрит на Вульфа, — у тебя палочка с тобой? Тот задумчиво кивает. — Обет намутить сможешь? — Прости… что? Роберт хует, но кивает. — Рей, ты что, в край ебнулся? Метает на меня испепеляющий взгляд. — Если ты не можешь это сделать как нормальные люди, придется делать по-плохому. Вульф достает палочку, и я окончательно хуею. Рей протягивает мне руку. — Это крайние меры, Лео. Вздыхаю полной грудью, после чего протягиваю ему руку. Ладно, может оно и правда должно быть так. Начинает ломать уже на второй день, и я не помню, чтобы такое было в прошлый раз. Руки трясутся, будто, как минимум, сидел на героине полжизни, а в голове постоянный непонятный шепот фоном, будто начинаю сходить с ума. Кажется, даже пару раз слышу «убей его», когда Рей кладет руку на плечо, потому что я очередной раз не могу совладать с руками. В зеркале лицо бледное, осунувшееся, а синяки такие, будто не спал неделю, но каждый раз, когда даже думаю послать все нахуй и взять книгу, словно невидимая веревка сковывает запястье ровно до того момента, пока рука не начинает неметь. Понимаю, что даже если бы обета не было, все равно бы не притронулся. Юсупов задерживает после пар и спрашивает, что за хуйня, а я закатываю глаза и рассказываю все, как есть. Называет меня ебланом, но говорит, что помочь ни с чем не может. Что-то вроде «денег нет, но вы держите». Это надо просто пережить. От этого легче не становится. На четвертый день я не иду на пары, потому что все, что могу делать — это лежать под одеялом и страдать, как школьница от неразделенной любви. Голосов в голове становится больше, они начинают говорить все громче, и я ловлю себя на том, что хочу взять нож и отрезать себе уши, чтобы не слышать этого. По телу начинают россыпью появляться черные вены, при касании которые причиняют боль. Рей притаскивает мне еду, но я не могу даже развернутся из состояния эмбриона, что уж говорить о принятии пищи. Пытаюсь заглушить голоса в голове мыслями, что надо просто перетерпеть. Просто. Перетерпеть. На шестой день чуть отпускает, так что я могу дышать полной грудью и хотя бы встать. На тумбочке валяется какая-то булка, сок, бутылка воды и пачка сигарет. Гаврики подсуетились. Добираюсь до туалета и понимаю, что сейчас я точно похож на ходячий трупак, так что на пары я, пожалуй, не пойду. Студсовет долбит сообщениями, листаю их мельком, понимая, что Рей напиздил, что я подхватил гномью лихорадку и уже третий день блюю радужными массами. Очень смешно. Хватаю пачку и, свешиваясь из окна прямо на половину, вдыхаю морозный воздух. Блять, да, так определенно легче. Закуриваю, после чего мне в рожу очень метко прилетает снежком. — Выглядишь хуево, Линдберг. Вытираю с рожи мигом начавший таять снег и пытаюсь сфокусироваться. Эйнер улыбается, я закатываю глаза, тоже расплываюсь в улыбке. Насколько позволяет мое состояние. — Твои комментарии, как всегда, крайне точны. — Когда ты вывалишься в свет? — Когда-нибудь, — кидаю бычок ему под ноги, он понятливо затаптывает. Умный мальчик. Сразу закуриваю вторую, — пропустил что-нибудь важное? — Кроме визгов о Турнире? — хмыкает, — ничего особенного. Семинар был по Рунам, но не думаю, что что-то особо изменилось бы, если бы ты пришел. Ебучие Руны. — Кто выигрывает? — Вроде, Демоны. Притворно фыркаю. Я, вроде как, на стороне Пепельных Ведьм, потому что иначе получу от Никс по яйцам, но, несмотря на всю хуйню, которую мы творили, Демоны все же классные ребята. Есть вещи, которые неизменны в любой школе. Есть крутые ребята, которых знают все, выбивающие себе с боем первое место в Рейтинге, а есть отбитые парни, которые вечно творят всякую херню, которую надо разгребать еще две недели. И это мы. Я нахожусь где-то между. В десятке в рейтинге, глава Студсовета, но все тот же хуй, который постоянно что-то мутит с Виндзором. Мы, вроде как, даже начали тусить вместе иногда. Странно чувствовать себя частью толпы, хотя, если мне-то так, то какого остальным. Я вообще-то душой болею за Демонов Вронского и хочу, чтобы они победили, но, вы понимаете, что будет, если я скажу это вслух. Так что я промолчу. Когда я выпадаю из своих затяжных размышлений под окном уже никого, а сигарета жжет пальцы. Тушу ее о стену общаги, и, не чувствуя холода, все же вваливаюсь обратно в комнату. Замечаю, что на комоде, там, где спит Кусман, стоит белый ром. Именно в этот момент меня предсказуемо скручивает, и я понимаю, что это знак свыше. Когда перед глазами перестает темнеть, протягиваю руку и хватаюсь за бутылку. Когда меня отпускает после всех херни с Темной Магией, а все книги сожжены проходит уже полторы недели, так что весна медленно подбирается к Швеции, хотя это не особо сильно чувствуется. Моя пьянка с того момента так и не закончилась, так что я глушу, как истинный алкоголик, в одиночку, так как все мои друзья отказались от этого занятия, а вывести меня… В общем, скажем так, за все наши годы общения, ты узнаешь о людях то, чего не знают даже они. Любимую группу, сколько ложек сахара в чай, боггарта, партонуса, а еще все те примочки, которыми они пользуются в экстренных ситуациях. И эти примочки ты можешь узнать будучи даже в жопу пьян уже как неделю. В этом есть недостатки. Например, что никто из твоих друзей не может вывести тебя из непрерывной пьянки, так, чтобы ты этого не подозревал. Расписание встает на круги своя, так что, когда Рей очередной раз утверждается в том, что книг по Темной Магии больше нет, и он сваливает к Дени, мои вечера похоти продолжаемся. Валяемся с Аланом после очередного захода, и оба тупа улыбаемся, глядя в потолок. Алан Кэри классный чувак, но если бы он учился в Хогвартсе, то он был бы из того типа людей, которых называют чистыми слизеринцами. Не то, чтобы я был против этого. Просто это тот человек, которому похуй на все, кроме себя. Конечно, он общается с Леей и Стивеном, которые часто тусят с нами, но все же их сложно назвать такими же друзьями, как я, Рей, Каллисто и Роберт. Они какие-то другие. Будто бы общаются только для того, чтобы общаться и от них отвязались, что они антисоциальные. Не думаю, что они знают много друг о друге и все в этом духе, это не тот типаж людей. Кроме Леи. Но Лея — это уже не моя история. Я не помню, когда и почему мы с Аланом начали спать, но это продолжается уже достаточно давно, чтобы я знал его тело лучше, чем чье-либо еще. Конечно, я много с кем трахался, но все же геи в Дурмстранге не изобилуют, так что мы с Кэри, вроде как, нашли друг друга. Не ходим на свидания, не пьем вместе кофе. Я не знаю, сколько он кладет сахара в чай, но знаю, что после секса любит потянутся до хруста костей, сложить руки у меня на груди и курить мои сигареты, лениво отбиваясь колкостями от моих шуток. Кэри иногда бывает редкостным мудлом, что мне хочется набить ему рожу, но, подозреваю, что я бываю таким еще чаще. У него много скелетов в шкафу, как и у меня. И он не собирается распахивать свой шкаф передо мной, а потом заставлять меня распахивать свой, только потому что я хорошо орудую штукой между ног. Он действительно красивый. Алан, в смысле. Несмотря на то, что он кажется очень вытянутым, все равно ему не хватает до меня пару сантиметров, у него темные, немного вьющиеся, волосы и невероятно тоскливые, выразительные темно-серые глаза. И если бы я не был такой сволочью, то, наверное, влюбился бы в него как минимум за внешность. И окончательно выпал, когда он улыбнулся. Улыбка таких людей должна быть запрещена законом. Из-за нее сходят с ума. Кровать скрипит, когда Кэри привычно переворачивается, почти залезает на меня и берет с тумбочки пачку сигарет. Там же стоит бутылка текилы, но она его не интересует. Пока он тянется, успеваю легонько укусить его за плечо, из-за чего получаю шипение в ответ. Улыбаюсь. Он укладывается мне на грудь, я обхватываю его одной рукой за талию, пока он закуривает, после чего отбираю у него сигарету. Он ворчит, тогда я даю ему другую. — Ты мог бы взять и закурить сам, — ворчит. Откидываю руку, чтобы не сыпать пепел на кровать и выдыхаю дым в потолок. — В этом нет кайфа, я же тогда не увижу, как ты ворчишь. Как я продержусь без этого целую неделю? — Ты увидишь, как я ворчу, когда очередной раз захочешь скатать у меня Руны, Линдберг. Не думай, что я не помню. — Ой, да брось, там было-то фигня. — И ты умудрился за это получить Тролля. Выдыхаю дым ему прямо в лицо, из-за чего Кэри строит забавную мордашку. — Хватит быть таким занудой, ты слишком много общаешься с Хафнером. — Может тогда покажешь, как надо развлекаться? Кажется, даже давлюсь сигаретным дымом. — Прости, что? — У местной панк-группы концерт в эту субботу ночью. Там будет круто. Нет желания сходить? Охуевше вскидываю бровь. — Кэри, я ослышался или ты зовешь меня на свидание? Закатывает глаза настолько сильно, что, кажется, даже в мозг. — Называй это как хочешь, просто… — он вытягивает руку, чтобы стрясти пепел, как и я, на пол, и часть его голой задницы показывается из-под одеяла, — заебал сидеть затворником. — Ты это мне говоришь? — хмыкаю, — я, пожалуй, откажусь. Развлечений у меня и тут предостаточно. Кидает беглый взгляд на бутылку и мне кажется, что он вот-от заведет шарманку, которую, как уже все считают, каждый обязан завести. Хватит-пить-Лео, что-ты-делаешь-со-своей-жизнью-Лео, почему-ты-бухой-на-паре-Лео. Но Кэри лишь отводит взгляд и пожимает плечами. Я расслабляюсь. — Я вижу, но ты все же пойдешь со мной на этот ебучий концерт, хочешь ты этого или нет. — И кто же меня заставит? Тянется, расплывается в той самой улыбке, из-за которой начинает сосать под ложечкой, после чего почти касается губами моего уха. — Я. И, еще раз улыбнувшись, встает, светя своим голым телом, находит свой шмот, после чего тушит сигарету. Я вспоминаю о своей и затягиваюсь, наблюдая за ним. — Когда ты начинаешь проявлять характер, то просто невыносим. — Ты такой всегда. Натягивает свой растянутый, полинявший свитер последним и подходит ко мне, наклоняется, чтобы, как обычно, последний раз поцеловать, но останавливается в паре сантиметров. — В двенадцать, Линдберг. Не забудь. И уходит, виляя задом. Кидаю подушкой, но она долетает только в тот момент, когда Кэри закрывает за собой дверь. Мы с Юсуповым все это время контактировали не больше, чем должны контактировать студент и преподаватель. В прошлом семестре я знал все сорта чая, которые у него есть, а в этом даже ни разу к нему не заходил. И, судя по его реакции, ему было на это глубоко посрать. И я мог бы вести себя как взрослый человек, сделать вид, что совершенно не жил у него все рождественские каникулы, мы понимающие люди, но хуй. Мне было дичайше обидно, что его отношение ко мне никак не изменилось, и я продолжил быть для него тем самым студентом, который выкатывает за счет Виндзора. Раздражает. И поэтому я вел себя как обиженная малолетка. Когда он задерживает меня после пары (я очередной раз хочу как можно быстрее свалить из кабинета), Виндзор провожает меня нечитаемым взглядом и говорить, что будет ждать в столовке. Юсупов присаживается на край стола и долго смотрит на меня, пока я изучаю взглядом обстановку кабинета, который и так знаю слишком хорошо. — Мистер Линдберг, сколько, вы думаете, еще это будет продолжаться? Вскидываю бровь. — О чем это Вы? — Вы знаете о чем, — буравит меня взглядом, а потом все же поясняет, будто поверил, что я не строил из себя дурачка, а и есть такой. Может, он так и думает, — сколько еще вы намерены пить? — Я мешаю Вам вести урок, мастер? — Да, от Вас пахнет, как от ликеро-водочного завода. Это достаточно сильно отвлекает. Думаю, не только меня. Что вы будете делать, когда опять встанет вопрос о Вашем отчислении? — Горевать, — хмыкаю, но, кажется, моя шутка ему не особо зашла. — Вы собираетесь выходить из этого состояния? — Да. — Тогда выньте голову из задницы и выйдете. Свободны. Надуваюсь, как маленький ребенок, смотрю на него исподлобья, а потом круто разворачиваюсь и выхожу из кабинета. Кэри оказывается рядом со мной поразительно много раз за эту неделю. Насколько я знаю, в обычное состояние я его, вроде как, бешу, поэтому он предпочитает просто приходить ко мне в комнату, когда она свободна, но сейчас все явно летит в какую-то пизду. Когда он видит в курилке меня и Виндзора, то не забивается в самый дальний угол, как обычно, а тянет Хафнера к нам. Мы начинаем с Реем травить какие-то тупые шутки, Стивен огрызается, но это уже не так интересно, так что я начинаю приставать к Алану. И он мог бы дать мне в нос, развернутся и уйти, воткнуть в уши наушники, но он просто стоит и отбивается, будто это для нас вообще обычное дело. Он меня удивляет. Настолько, чтобы сидеть передо мной на половине пар и давать зажимать себя по углам со страхом быть запаленными. Настолько, чтобы мы начали трахаться и в его комнате тоже, пытаясь не попасться на глаза его соседу. Настолько, что он мне, кажется, начинает нравится. Я узнаю, что он пьет чай с одной ложкой сахара, имеет до жути косой почерк и по утрам любит обниматься, потому что так теплее. И меня это пугает. Его, кажется, тоже, так что периодически он начинает рычать, когда я зову еще через пол-коридора и чуть не дает мне в рожу. Спасает реакция. Но я не особо против. В Портовом Городке темно и немного стремно, но большая часть молодежи все же подсасывается к местному клубу, который до этого момента не пользовался особой популярностью. Вижу пару знакомых лиц, кажется, даже из нашего потока, но не обращаю внимания. У Алана, вроде как, какие-то связи с этой группой, так что мы стоим в так называемой вип-зоне. Тут есть выпивка, и я понимаю, что ходил весь день выпив только одну банку пива и то по привычке. Но это мысль пролетает у меня в голове настолько быстро, что я тут же ее забываю. Отхожу, чтобы налить себе какой-то бурды, а когда возвращаюсь, Алан уже с кем-то базарит. Не подкатывает, просто базарит. Я расслабляюсь. — В чем сыр-бор? — Фил рассказывал мне, как они собрали группу. — Правда? Патлатый подросток-переросток начинает рассказывать эту историю второй раз, да так, что хочется уснуть еще на первом предложении, но Алан выглядит слишком увлеченно. Судя по методике рассказа, он уже что-то бухнул, иначе не представляю, как можно сохранять такой вид. Чувствую прожигающий взгляд только через какое-то время. И то не на себе. На Алане. Глотаю жижу и, стараясь похуистичным взглядом, обегаю взглядом присутствующих. Нарушитель моего праздного времяпрепровождения пялится на Кэри даже не стесняясь. Он достаточно красив для того, чтобы, будь я один, я бы подошел и снял его как последнюю шлюху, но я не один. И, несмотря на то, что мы не встречаемся, Алан Кэри, ебанный насос, мой. И то, что так откровенно пялятся на мою собственность мне определенно не нравится. Вообще, я никогда не считал себя собственником. У меня всегда было достаточно самооценки, чтобы не считать, что меня бросят из-за кого-то другого, а если и бросят, то человек будет заслуживать этого. Ну, полюбил и полюбил. Хорошо, пострадаю, но ничего страшного же не случилось. Но в тот момент что-то во мне вскипело. Обнимаю Кэри со спины, обхватывая его поперек живота и прижимаю лопатками к своей груди. Он кидает на меня выразительный взгляд ты-че-охуел, но молчит и продолжает диалог. Я смотрю в глаза тому мудиле, а он все также смотрит не отрываясь. Только теперь мне в глаза. Кажется, мы оба даже перестаем моргать. Как два хищника, которые нашли одну и ту же добычу и теперь ходят вокруг нее. Но, хуй, я главный лев в этом прайде, тварь. Провожу носом по шее Алана и на грани сознания слышу, что его голос на секунду взлетает, будто я опять начал делать что-то неприличное у всех на виду. Он пытается отстраниться, но я крепко держу. Тише, детка, у папочки тут дела с чужим дядей. Парень вскидывает бровь, мол, и это все? Я целую Алана за ухом, из-за чего по его телу проходит табун мурашек. Блять, я, кажется, сейчас сдохну, настолько от отзывчивый. Кэри пытается вывернутся, чтобы отстраниться от меня, но у не особо получается, так что я мажу по остальной его шее и ловлю рваный вздох. — Стой на месте, — шиплю ему на ухо. Он на секунду замирает. — Какого хуя ты творишь, Линдберг?! — Не истери, — примирительно целую его в плечу, кивая в сторону своего соперника, — видишь того парня? — он неуверенно кивает, — он пялится на тебя уже минут пятнадцать. — Ты че, блять, ревнуешь? И поэтому решил провести парад любви? Пытается вырваться с новом силой, но я лишь смеюсь и, чтобы наверняка, кусаю его в плечо. Алан очень громко шипит, а потом все же вырывается, влепив мне локтем по солнечному сплетению так, что вышибает дух. Тот парень, наконец, отводит взгляд. Кэри смотрит на меня воинственно, зло и как-то… испуганно? Сдуваю со лба челку, смотря на него неотрывно. Он, кажется, пугается еще сильнее. — Ты ебнутый, Линдберг. И исчезает куда-то в пустоту. Не бегу его успокаивать, говорить, что я не такой, что я нормальный. Я не нормальный. Я вот такой. Именно «ты ебнутый, Линдберг». Никак иначе. И чем скорее он до этого дойдет, тем скорее примет это как факт. После того, как я нахожу его с горящими глазами, мы трахаемся в мужском туалете, а потом снимаем комнату в хостеле. Рядом с Кэри я становлюсь озабоченной блядью. И дело не в том, что у меня не было секса до этого, оу, поверьте, он был. Я просто не могу сдержать себя. Я люблю секс. Правда, люблю. Люблю этот процесс, люблю слышать своих любовников, но я никогда не был на нем помешан. Окей, да, вы можете говорить мне обратное сколько угодно, но не отказываться, когда предлагают и быть помешенным — разные вещи, ладно? То, что я сплю со всеми подряд — не принуждение кого-то, не «большой злой Лео, который хочет трахаться», просто когда кто-нибудь предлагает мне уйти в место потише… я не против. Для таких вещей мне даже не нужен тиндер. Длительные связи после того самого случая — это не ко мне. Я имею ввиду с отношениями, выяснением своих чувств, криками о вечной любви, шампанским и прочей белебердой. Трахаться с кем-то определенный период времени? Пожалуйста, вот тебе Сахар, вот тебе Алан, они почти постоянно маячат где-то под рукой. Сахар всегда был где-то рядом, но после моего перехода на соц фак, они как-то сдружились с Реем (конечно, по-другому там не выжить), а я попал в среду, где у людей мозги совершенно по-другому настроены. На выяснение психологических закономерностей и политического устройства разных стран, а не «как сделать так, чтобы не ебнуться с обрыва, но при этом сдать Корнеру экзамен???». И один из тех людей, кто учился на этом факультете чистых гуманитариев с самого начала был Алан. Так что после того как мы начали… кхм… общаться теснее, я начал проводить с ним уйму своего времени. А он, наверное, из жалости, иногда плюхался на последнюю парту рядом со мной, бурчал что-то вроде: «не обольщайся, все остальные места заняты», хотя было еще кучу свободных. Но когда я был готов буквально биться головой о стол из-за абсолютного непонимания, его поддержка витала в воздухе, а когда все было совсем плохо, он закатывал глаза, вытаскивал из-под меня листок и спрашивал, где я сломался, этакий тупой мальчишка. И если сначала я удивлялся такой доброте и благотворительности, то сейчас уже это вошло в норму. На общих уроках я сижу с Реем на последней парте, а Алан прямо передо мной, на профиле, вот он – поверни голову вправо и улыбнись, он уже вскинет бровь и скажет: «что?». И это настолько чертовски правильно, что меня трясет. Это так, блять, как нужно. Типа, есть Рей, есть Алан, есть друзья, есть школа, студсовет, все, как надо, даже пизделки с Кеннатом, как у всех остальных мальчишек, но, блять. Внутри сидит какая-то хуйня, какая черная вязкая жижа, которая очухивается, когда рядом вырастает Юсупов. Причем только, когда Алана нет рядом. Когда Кэри, наша принцесса, решает, что первая пара Юсупова не для его королевской жопки, а я строчу ему гневное сообщение, пока он, конечно же, дрыхнет, меня начинает коротить. И каждый раз, когда он проходит мимо, хлопает по плечу и говорит: «Здесь нужно резче, мистер Линдберг», мое сердце ухает вниз и я не чувствую ничего, кроме его дыхания прямо над своим ухом. Как ебучая школьница, ей богу. Ах стоп, я же и есть школьница в глазах нашего опытного Мастера. Охуеть. Ну да стоп, что-то я разошелся. Не о том разговор был. Рядом с Кэри я чувствую себя иначе. Не как сопливый влюбившийся ребенок, а как… ну просто парень. Парень, который тусит со своим ровесником. А еще жгучую, не поддающуюся никакому описанию страсть. Я не знаю, с чем это связано, но подозреваю, что он просто слишком покладистый и это не может не заводить. Не в смысле, что он выполняет все, что я говорю (хотя иногда и это тоже), он просто действует ровно так, как мне интересно, чтобы он действовал. Ерничает, рычит, ворчит, словно ребенок, у которого отобрали конфетку, но всегда ластиться, будто не может не прижаться всем телом. И это заводит меня с пол-оборота. Я хочу его всегда. Когда он курит, когда жует ручку на паре, когда смотрит какой-то фильм, когда рисует, когда улыбается, всегда. Чаще всего даже не трахнуть, а просто зажать где-нибудь, потискать, чтобы он, как девчонка, взвизгнул, одернул свою идеальную форму, сказал, что, вообще-то нас могут увидеть, а я здесь, видите ли, руки распускаю, а я забираюсь пальцами под его форменный свитер с пафосной эмблемой Дурмстранга, чтобы почувствовать, какой он теплый, как бьется его сердце, загнанное, словно зверь в клетке, как он поджимает живот, чтобы я не дотянулся, потому что знает, что если прижму его к себе, то все его построенные стены рухнуть. Хочется прижаться губами к его шее, там, где бьется жилка, и просто стоять, прижимая к себе. Присваивая. Показывая, кому принадлежит эта принцесса. Но то, что у меня сносит тормоза — абсолютно и точно. И я не скажу, что это особо хорошо. Хотеть кого-то настолько сильно и долго — опасно для здоровья. Лео Линдберг сдох от недотраха. Весьма прозаично. В комнате полутемно, освещают только одинокие свечи. Потому что комендант все-таки вышел из запоя и решил показать нам, что такое военная выправка. Поэтому просто вырубил рубильники с электричеством. Шутник хуев. Так что сидим, как в старые добрые времена, при свечах. Я и Алан. Рей свалил куда-то, свалив на то, что ему одной зубрилки в комнате хватало, а теперь нас двое. Скорее всего, сейчас они сидят примерно в такой же обстановке в комнате Роберта, и Виндзор абсолютно бесчестно обыгрывает Вегу в карты. Надеюсь, их не спалят, иначе Рей получит очередную порцию отработок. Я не против, но просто с первого курса все преподаватели произносят фамилии Линдберг и Виндзор без пробела, вдвоем мы или нет. Хотел бы сказать, что хочу к присоединиться, как обычно, но это была бы чистой воды ложь. Закатываю глаза и кладу книгу на пол перед собой, так, чтобы она находилась на достаточном расстоянии от свечи. Мы сидим на полу, чтобы поставить подсвечник на жесткое и было светлее. Алан завернулся в мой шерстяной плед и читает дико заумную книгу «Влияния менталитета магглов на современный магический мир», выглядя при этом слишком по-домашнему. Хочется забраться к нему под плед и обнять. Не могу себе в этом отказать. — Лео, ты сейчас снесешь свечу. — Угу, — утыкаюсь носом ему в шею, устроившись поудобнее, уже привычно запуская свои холодные пальцы под его растянутый свитер. Последнее время в Дурмстранге, кажется, совсем не топят. Чувствую, как его сердце начинает колотиться быстрее, но не реагирую, продолжая его обнимать, одним глазом косясь в книгу, улавливая общий смысл. — И тебе это правда нравится? — Это наша программа, нравится мне этот или нет, я должен это прочитать. — Ммм, — задумываюсь, а потом убираю одну с его горячего бока, вытаскиваю ее из-под пледа, вытягиваю книгу и откидываю ее куда-то назад. Она падает, кажется, роняя еще одну стопку книг. Ну да похеру, — нет, не должен. Тяжело вздыхает, зло сопит и я не могу сдержать улыбки, легко целуя его в шею. — Ты невыносим. — Алан, сейчас два часа ночи, я заебался читать про равноправие домовых какой-то англичанки, которая не умеет формулировать предложения так, чтобы это было хоть слегка не занудно. — Она, между прочим, Министр Магии Великобритании. — Тогда Великобритании очень сильно не повезло, — перемещаю руки, ловя рваный вздох, — ну же, сахарный, у нас почти свидание. Смотри, свечи, чай, один плед на двоих, — урчу это ему на ухо, чувствуя, как он вздрагивает, словно осиновый лист. Такой чувствительный, что зубы сводит. — Для того, чтобы ходить на свидания, люди должны нравится друг другу, Линдберг. А ты мне совершенно не… — задыхается, когда я кусаю его в шею, как в каких-то сопливых романах и я довольно улыбаюсь, — ч-черт. — Ты не умеешь врать, Кэри. Совершенно. Напомни тебя научить. Как и многим другим интересным вещам. — Я н-ненавижу тебя, — когда я уже укладываю его на пол, следя за тем, чтобы свеча не опрокинулась на него. По крайней мере раньше, чем нужно. — Врешь, Алан. Но когда-нибудь ты скажешь мне правду. И у меня опять отключает тормоза. В Дурмстранге тоже есть свой круг очумелые ручки, как его иногда называют. Типа, чтобы не давить творческую мысль в студентах. Я не то, чтобы имею к нему особое отношение, но когда Алан кидает мне сообщение, чтобы я подруливал к кабинету к пяти, я почему-то тут кидаю сигарету и иду на место, хотя время было даже два. И, если честно, именно сейчас я дико рад, что этот клуб вообще есть. Что он существует. Я готов благодарить Одина за это, ведь просто Алан, блять, сидит и что-то чертит на каком-то писаном-исписанном листке, и я залипаю, словно мелкий, удививший своего кумира. Он не то, чтобы дико опрятный в этот момент. На нем видавший виды комбинезон весь в каких-то разводах, короткие, но немного отросшие волосы собраны на макушке, чтобы не мешали работать, а ребра его ладоней все в грифели простого карандаша. Он задумчиво смотрит на рисунок, который лежит перед ним и иногда кидает беглый взгляд на фрукты, стоящие на тумбочке. Хмурится, вытирает пот со лба и, не запариваясь, отирает руку прямо о долбучий комбинезон. В этот момент я, кажется, начинаю дышать через рот. Он такой охуенски красивый в этот момент. На его лице нет выражения отъебись-Линдберг или мне-похуй-на-весь-этот-мир. Он просто вдохновлен и слегка улыбается своим мыслям, вроде, даже подпевает едва заметным вкладышам в ушах. Понимаю, что до этого ни разу не видел художников в действии. Нет, конечно, Сэм с Док рисовали в Хогвартсе, как и я, но они делали это по-другому. Они получали от этого кайф, буквально вопили о своем искусстве. Алан же из тех, кто молча рисует на салфетках, а, когда мимолетный полет вдохновения растворяется, выкидывает эту самую салфетку в мусорку. Из тех, кто не рисует на заказ, а живет какими-то полетами в свои мысли, и даже не задумывается о том, чтобы создать картинную галерею или показать свои рисунки кому-нибудь еще. Нет. Он тот, кто прячет свои альбомы под матрасом. Тот, кто занимается этим исключительно и только для себя. Тот, кто никогда не покажет это человеку, который не перейдет черту близости в его жизни. И поэтому я стою в паре метрах с огромными глазами и просто втыкаю в него. Не смею подойти ближе, вторгнуться в его мир. Он вскидывает голову на настенные часы и сглатывает. Я, проследив за ним, как помешенный, тоже. Он видит на часах что-то такое, что заставляет его оглядеться по сторонам. И только тогда он меня замечает. — Лео? — он опять бросает взгляд на часы, — ты прямо ровно, — он смотрит на свой стол, хмурится, после чего просто открывает сумку и смахивает туда все, что есть. Заставляю себя оторвать взгляд и посмотреть на время. Черт, и правда уже пять. Я наблюдал за ним. Три. Ебучих. Часа. — Так это он к Вам пришел? — низенький профессор поправляет свои очки и улыбается, — он уже тут третий час стоит. Я пытался узнать, что он тут делает, но боюсь, что его интересовало… — он оглядывает Алана с головы до ног, —кое-кто еще, а не рисование. Алан смотрит на меня и вскидывает бровь. —Эээ… Не могу нормально связать слова в предложение, так что просто с умным видом закрываю рот. Алан расползается в такой улыбке, что мне хочется втянуть голову в плечи и сказать, что это не я наблюдал за ним столько времени. — Нет, я тут стою минут пять от силы. Просто у вас… — обвожу кабинет взглядом, после чего щелкаю пальцами, указывая на работы на стенах, — картины красивые. Да. Вот я и решил дать тебе закончить. Алан улыбается так, что я боюсь, что сейчас у него треснет ебало. — Я сдам работу в пятницу, мастер, — он улыбается профессору, после чего берет меня за руку и уводит из кабинета, так как я все еще немного лаганутый и отхожу от затяжного ступора. — Что на тебя нашло? — спрашивает, когда мы уже идем по крылу мужского общежития. Тут до меня резко доходит, и я его обгоняю, хватая за плечи и останавливаю. — Нет-нет-нет, так не пойдет, у нас сегодня другой план действий! Вскидывает бровь и смотрит на меня, как на отсталого. — Сегодня понедельник. — Да, но сегодня особенный день. Все еще продолжает смотреть на меня, как на идиота. Достаю из кармана шелковую повязку и неотрывно смотрю на него. — Просто доверься мне. Долго смотрит на повязку, но потом все же кивает и дает повязать ее себе на глаза. Довожу до его комнаты. Мне пришлось чуть ли не продать его соседу душу, чтобы провернуть это, но, мне хочется верить, что это все же стоит того. Снимаю с его глаз повязку, выключая свет и обнимая его со спины. — Все еще не открывай. — Что ты затеял? — Увидишь через минуту. Взмахиваю палочкой и в комнате вспыхиваю свечи. Подвожу его к столу и прижимаю сильнее к себе, утыкаясь носом ему в волосы. — Открывай. Слушается и, кажется, давится воздухом. Улыбаюсь, мягко целуя его в затылок. — Почему я помню о твоем дне рождении, а ты нет? Открывает и закрывает рот, словно рыба, смотря на торт. Мне пришлось повозиться, все же закатывать из Портового Городка дело палевное, так что пришлось делать самим. Не скажу, чтобы он выглядел особо аппетитно. Сверху красной глазурью вместо стандартного «с днем рождения» красовалось гордое «СССР», а вокруг девятнадцать свечей. Мне пришлось припахать к этому Дебору и Рея, потому что один я бы точно всех отравил. — Потому что ты… хуйло, — моя фраза. Улыбаюсь еще шире. Поворачивает ко мне голову и в кои-то веки лезет целоваться первым, но я не даю ему это сделать и цокаю. — Нет, Ал, скоро к нам придут желанные гости с бухлом, а если мы сейчас начнем, то торт до них не доживет, а я уже не оторвусь от тебя. — Нечестно, сегодня мой день рождения, — возмущается, но больше не лезет. Но все еще смотрит на мои губы не отрываясь. Сглатывает ком в горле. Так хочется сказать, что мне тоже хочется, зайчик, но нельзя. Надо держать себя в руках. Хотя бы пытаться. Хотя бы сейчас. — Про который ты забыл. Улыбаюсь, а он закатывает глаза и уже хочет что-то ответить, как тут с ноги открывается дверь. — Не помешали? — Рей смотрит на нас, а в руках у него необъятных размеров коробка, — если даже помешали, то похуй. С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ! Последнюю фразу он орет это еще с толпой людей за ним. — Много их тут? — шепчет мне на ухо, и я хмыкаю. — Только наши. Расслабляется и кивает сам себе. Пару раз. — Ну что, блять, поздравляем именинника? Очередной раз осознаю, что не брался за бутылку второй день, только когда отборный шотландский скотч, бутылка с которым идет по кругу, доходит до меня. Следующий — Алан. Мы уже все изрядно пьяны для того, чтобы смеяться даже над самыми тупыми шутками и кидаться в друг друга тортом прямо голыми руками, потому что тот развалился. Весьма символично. Передаю бутылку Алану, как вдруг его осеняет. Выглядит это забавно, потому что он облизывает палец, изгвазданный в креме парой минут ранее (мной) и тыкает им в меня. — У меня для тебя подарок. —Кэри, не хочу тебя расстраивать, но сегодня такой день, когда подарки дарят тебе. Улыбается, но пьяно мотает головой. Он почти в жопу. Он себе такое почти никогда не позволяет, но, видимо, сидя в кругу с малым количеством людей и шутя шутки, которые он понимает на все сто процентов, его развезло. Мне нравится видеть его таким. — Нет, просто он шел долго. Я его давно заказал. Непонимающе смотрю на него и делаю еще один глоток скотча. Каллисто протестующе мычит с набитым ртом «пвовивпвавив», но я не обращаю внимания. Гораздо больше интересует задница Кэри, который сейчас полез под кровать, достает чехол из-под гитары. Явно не пустой. Раскрываю глаза, кажется, до максимума, когда он протягивает чехол мне. Он улыбается. — Ты задолбал ныть, что Ленин спер твою гитару. Решил избавить всех от страданий. Когда достаю из чехла эту малышку, Рей одобрительно свистит, а мои глаза загораются как у детей перед Рождеством. — Ты ебнулся? Я же знаю, сколько она стоит. Она же из… — Да, не заморачивайся, — он делает вид, что вообще херня и все, что он сделал — это дал мне сижку, но я вижу как он доволен моей реакцией. Не представляю, насколько сильно он задобался, чтобы достать ее, доставить из Амстердама, но, судя по его взгляду, это того стоило. Берет еще один кусок торта, все еще пьяно лыбясь. — Ну же, играй. Зря что ли тащили через весь залив? Перебираю струны на пробу. С того дня в Комнате, я так и не брал в руки инструмента, но все меняется в этой жизни. Славяне так и не смогли меня научить меня нормально говорить на русском, заебались, говорят, что слишком херово объясняют. Поэтому они научили меня читать. И петь. Вспоминаю аккорды песни, смысл которой я понимаю больше всего. Закрываю глаза. —Пой же, пой, на проклятой гитаре - Пальцы пляшут твои в полукруг. Захлебнуться бы в этом угаре, Мой последний, единственный друг. Не гляди на ее запястья И с плечей ее льющийся шелк. Я искал в этой женщине счастья, А нечаянно гибель нашел. Я не знал, что любовь — зараза, Я не знал, что любовь — чума. Подошла и прищуренным глазом Хулигана свела с ума. Льется дней моих розовый купол. В сердце снов золотых сума. Много девушек я перещупал, Много женщин в углах прижимал. Да! есть горькая правда земли, Подсмотрел я ребяческим оком: Лижут в очередь кобели Истекающую суку соком. Так чего ж мне ее ревновать. Так чего ж мне болеть такому. Наша жизнь — простыня да кровать. Наша жизнь — поцелуй да в омут. Пой же, пой! В роковом размахе Этих рук роковая беда. Только знаешь, пошли их нахер... Не умру я, мой друг, никогда. Никогда. Когда открываю глаза, то складывается ощущение, что я выпал на какое-то время. Неотрывно смотрю на Алана. Он — на меня. Облизываю нижнюю губу и перевожу взгляд на друзей. Как отказывается, они смотрят на меня, не отрываясь. Хочу что-то сказать, но понимаю, что голос охрип и приходится откашляться. —Аэм… С вами все нормально? — Ты нас спрашиваешь? — Рей булькает и закуривает, — охуеть, Линдберг, ты умеешь петь. Фырчу и пытаюсь перевести все в шутку, но в результате все переходит в огромное мочилово тортом. Уже на утро обнаруживаю, что большинство так и уснуло. Стивен и Каллисто — на кровати соседа Алана, Рей на маленьком кресле, у него на коленях калачиком свернулась Дени. Лея и Роберт трансфигурировали матрас и спять по обе стороны от него. Обнаруживаю себя на кровати Алана. Что удивительно, полностью одетым. У меня на груди, завернувшись в одеяло, сопит Кэри. Смотрю на него, такого расслабленного, мягкого, и целую в лоб. Ал сонно ворчит и прижимается ко мне сильнее, обхватывая не только руками, но и закидывая на меня одну ногу. Улыбаюсь как последний дебил и шепчу скорее в пустоту, нежели кому-то. — Добрых снов, милашка Ал. Сижу на одной из самых высоких башен Дурмстранга и смотрю в закат. Просто пью. Ничего больше. Запястья все еще болят, меня так до конца и не подлатали с того дня, ну да похеру. Так даже лучше. Что-то чувствую, это делает меня человеком. Жмурюсь и делаю большой глоток алкоголя. Никогда до этого не считал себя зависимым от него, но именно сейчас… М-да. Сижу с полностью пустой головой и в кои-то веки чувствую себя лучше. Ровно до того момента, как не слышу чьи-то шаги. Поворачиваю голову слишком резко, так что мир покачивается, словно мачта корабля. Передо мной стоит мальчишка, примерно, моего возраста, с сигаретой в зубах и полнейшим ахуем на лице. У него красивые серые глаза и кудрявые волосы. У Магнуса были теплее. Светло-карие. Сглатываю и отворачиваю голову. — Не бойся, я не собираюсь прыгать. Наверное, все в этом ебучем заведении прячут лезвия от меня по углам. Или шарахаются. Как этот вот. Суки. Парень не шевелится и, смеюсь утверждать, пытается дышать через раз. — Я не читаю мысли, если ты думаешь об этом. Просто все думают, что при любой возможности, все, что я хочу сделать — это оказаться в загробном мире. Отмирает. Садится рядом. — А это не так? Задумчиво хмыкаю. — Так. Но, к счастью, не всегда. Только не беги как остальные твари к моим охранникам доносить, что я на ебучей башне. Моя надзирательница только уснула. Пусть отдохнет. Кивает. Достает пачку сигарет, протягивает мне, убирает, когда достаю одну. Чиркает перед носом зажигалкой. Тяжело вздыхаю и затягиваюсь, кивнув. Он берет у меня бутылку и тоже делает слишком глубокий глоток. Такой, что обжигает горло. Морщится. Точно также, как и я пару минут назад. Молчим, наверное, целую вечность, так что начинает темнеть и медленно немеют пальцы. — Сейчас бы потрахаться. Он закуривает предпоследнюю сигарету из полной пачки, с которой он пришел. Последнюю отдал мне. Киваю. Перевожу на него взгляд. — Как тебя зовут? — Алан. — А я Лео. — Я знаю. Хмыкаю. — Тогда чего мы ждем? Встаю ебучим истуканом прямо посередине коридора. На мое предложение свалить с последней пары Дуэльной Магии Виндзор игриво ответил: «тогда чего мы ждем?» и меня накрыло. Терпеливо ждет, пока меня отпустит, даже не оттаскивает с движущегося потока в коридоре. Ждет, пока я вернусь в наше время. —Линдберг, бля, ты жив? Отмираю. Отдаю ему сумку. — Прости, это очень срочно. Для того, чтобы найти нужного человека уходит почти вся перемена, так что когда я примечаю нужные завихри на голове Атлант уже во всю херачит по своему колоколу. —Кэри! Оборачивается и смотрит на меня немного раздраженно, вроде как, у нас опять период отъебись-от-меня-Линдберг, но сейчас мне абсолютно похеру. Раздвигаю мешающихся перваков и, подлетая к нему, как в каком-то третьесортном романе, просто засасыаю. Где-то на заднем фоне раздается свист. Он нихера не понимает даже тогда, когда я, отрываясь, смотрю на него, как кот, объевшийся сметаны. Тупо моргает, пока я держу его за шею двумя руками, чтобы не сбежал. — Мы встречаемся, Алан Кэри. К сожалению, ты уже ничего не можешь с этим поделать. Все еще смотрит на меня как баран на новые ворота, а потом до него доходит, что только что произошло и он начинает стремительно краснеть, оглядываясь по сторонам. — Ты охуел, тут же… — Люди, да, я знаю. Улыбаюсь. Он смотрит мне в глаза. Настолько долго, чтобы найти там ответ на какой-то свой вопрос и вздохнуть. — О, Мерлин, нахуя я вообще связался с тобой на той башне.