***
Первый день каникул в доме Романовых пролетел быстро — почти весь день девочки помогали в саду маме Лили, Анне Андреевне. Винесса не смогла бы находиться в гостях просто так, и несмотря на отнекивания хозяев, наравне с Лилей ухаживала за цветами и фруктовыми деревьями, собирала сочный инжир и кормила пеструшек в дальнем углу сада. Обедали у Романовых довольно-таки поздно — солнце уже перестало так припекать, и подружки, быстро перекусив в новенькой, вкусно пахнущей свежей древесиной беседке, понесли обед работникам на виноградники — из плетёной корзинки, прикрытой полотенцем, доносился чудесный запах варёной картошки с маслом и укропом и копчёных колбас, какие бывают, наверное, только здесь, на юге. Их встретил Матвей Алексеевич, кудрявый, бородатый и с косой саженью в плечах — когда он с гордостью показывал Винессе своё детище, перед этим совершенно по-отечески погладив её по волосам, девушке показалось, что древние сказки ожили и перед ней находится настоящий русский богатырь — светлая льняная рубашка только подчёркивала это сходство. Винессу поразила самобытная красота этого удивительного места — аккуратные ряды подвязанных стройных деревьев с наливающимися тяжёлыми гроздьями, яркое синее небо и дымчатые строгие горы. Воздух был настолько свежим и чистым, что даже немного кружилась голова. Лилькин папа, судя по всему, остался доволен реакцией девочки — только морщинки в уголках глаз появились от незаметной улыбки в бороду. А потом он вдруг достал из-за пазухи маленький холщовый мешочек — неподалёку рос миндаль, и свежие молочные орешки заманчиво поблескивали в тряпице. Между Лилей и её отцом была особая связь, которая сразу же бросалась в глаза, и Винесса тут же это увидела — по тому, как Алексей Матвеевич еле заметно прижимался губами к её волосам, по тому, как Лиля льнула к его руке и стряхивала с рубашки несуществующие пылинки. За всё то время, сколько они дружили, Вин никогда не видела, чтобы Лиля смотрела на кого-то с такой покорностью и обожанием. Невольно в горле стоял ком — своего отца она совсем не знала, и почему-то с каждым годом потребность увидеть его хотя бы на фотографии становилась всё сильнее. В детстве это почти не тревожило её — она воспринимала его отсутствие в своей жизни как должное, хватало заботы старшего брата, да и мама всегда одаривала её вниманием и любовью. Но она видела другие семьи и понимала, что любовь отца — это совсем другое. Да и откровенно говоря, в некоторых ситуациях Вин уставала быть всегда сильной — иногда хотелось побыть хоть немного «папиной дочкой». Всё-таки, отец нужен всем, как бы Винесса сама перед собой ни пыталась это опровергнуть. Вин много раз пыталась расспрашивать маму, но та всегда страшно злилась из-за таких вопросов, да и её вечная история о том, что отец пропал без вести в какой-то заграничной секретной поездке, а все их фотографии сгорели на какой-то старой даче, казалась уже плохо продуманной сказкой. Марк же не помнил ничего, хотя по идее, он должен был помнить отца Винессы — ему было шесть, когда она родилась, но всякий раз, когда они заговаривали об этом, Марку словно физически было больно — он жмурился и потирал лоб, будто бы у него раскалывалась голова. Расстраивать маму и мучить брата больше ей не хотелось, и Винесса пыталась найти что-то сама — и в обычном мире, и в магическом, — но её попытки увенчались очень сомнительными успехами. Как-то раз в библиотеке Колдовстворца она даже изучала древний сборник славянских чистокровных фамилий — их было множество, и почти все они перекликались с такими же маггловскими, в том числе и её собственная. Если верить генеалогическому древу, посвящённому такой же фамилии, как у неё, и которое имело свойство самостоятельно разрастаться на заколдованных страницах исходя из рождения новых потомков, то она не могла быть им родственницей — род волшебников Полянских почти весь прервался из-за многочисленных дочерей, которые вышли замуж ещё в середине двадцатого века, а последний потомок мужского рода числился погибшим за несколько лет до её собственного рождения. Значит, её отец был все-таки неволшебником, и вероятность найти его уменьшалась во много раз. Впрочем, Винесса всё равно искренне чувствовала себя счастливой — у неё были её любимые мама и Марк, подруги и друзья, в конце концов, у неё был удивительный волшебный мир с Колдовстворцем — в школе они жили совсем другой, гораздо более интересной и насыщенной жизнью, — уроки магии были удивительными, непредсказуемыми и всякий раз поражающими воображение, а свой собственный обособленный мирок, который бывает только в школах с пансионом, был очень уютным и вместе с тем совершенно нескучным. У них каждый раз происходило что-то интересное — квиддич, соревнования по практической магии, различные факультативы и кружки, поездки в разные магически значимые места страны и зарубежья — например, изучая драконов на Уходе за магическими существами, они отправились в знаменитый на весь волшебный мир Румынский заповедник; самобытную магию, какая была только в русских деревнях в восемнадцатом веке изучали прямо среди шедевров деревянного зодчества в Карелии, а разные волшебные травы для Зельеварения заготавливали сами — возле школы был великолепный лес со множеством диковинных растений и грибов. А ещё проводили немногочисленные выходные в колдовской деревне рядом со школой, а старшекурсников отпускали даже в Петербург с учётом хорошей успеваемости — другими словами, скучать и грустить совсем не было времени. А сейчас было совершенно прекрасное лето — она шла рядом со своей любимой подругой, они ели вкусный миндаль практически прямо с дерева, загребали полные сандалии пыли, брызгались холодной водой из бутылки, хохотали, закрывались от немилосердного солнца платками и чувствовали себя совершенно счастливыми. Впереди был целый месяц их совместных каникул, который обещал быть полным веселья, душевных разговоров, солнечных искр и солёных брызг моря. Винесса давно не чувствовала в себе такую гармонию — не хватало, наверное, только одного человека рядом, — весь день она ловила себя на том, что-то и дело высматривает Серёжу — скоро ли он придёт домой? Когда они пришли на виноградники, к ним, кроме Лилькиного папы, вышел поздороваться домовой Кузьма, с которым Винессе было интересно болтать прошлым летом — он знал невероятное количество древних преданий и прибауток, — Винессу восхищали его мудрость, и, вместе с тем, чувство юмора. А вот Серёжу Винесса не увидела даже издалека — вероятно, он работал где-то совсем далеко. Выискивать его было чем-то новым для неё — Вин не видела его до этого целый месяц и не особо волновалась по этому поводу, — может быть потому что была занята семьёй и домашними заботами, а сегодня они провели утро вместе, и у Винессы к вечеру было такое впечатление, что она не видела его сто лет. Вот уж чего совсем не ожидалось. Когда девочки пришли в дом, дневная жара спала окончательно, и вместе с Лилькиной мамой они спустились к морю. Дикая бухта, которая располагалась примерно в тридцати минутах ходьбы от дома, была невероятно красивой в своей нетронутости, правда, берег был скалистый и ступать по нему было не очень удобно, но это казалось сущим пустяком. Накупавшись, они расположились на большом цветастом покрывале — мама Лили, миниатюрная и с распущенными длинными светлыми волосами, смеющаяся и подшучивающая над подружками, казалась совсем юной. Винессе очень нравилось общаться с Анной Андреевной — она была понимающей и мягкой, и любви в ней было столько, что хватило бы и на весь мир, хотя Вин знала, что в нужный момент в ней просыпалась её врождённая аристократическая холодность, и она ловко руководила домом, своими сыновьями, племянником и дочерью. А сейчас она обсуждала с девочками всё на свете — рассказывала смешные вещи из своей школьной жизни, забавные случаи из детства Лильки и её братьев, и совсем незаметно и очень деликатно делилась своей мудростью с подружками. Винесса слушала её с теплом в сердце, и внезапно ей стало совестно — она не всегда уделяла внимание своей маме так, как делала это Лиля. И поэтому как только они вернулись домой, Винесса послала письмо своей маме со всеми яркими впечатлениями за сегодняшний день вместе со своей маленькой совой Сплюшкой. Серенькая птица, нежно ухнув, выпорхнула с небольшим свитком в лапках в брусничное небо. Ещё один плюс жизни на юге, который успела подметить для себя Винесса, — это совершенно умопомрачительное вечернее небо. Когда они с Лилей и её мамой накрывали на стол — все домашние должны были собраться к ужину, — Винесса наконец-то увидела Серёжу. Он зашёл на кухню в одних шортах, его взмокшие волосы были убраны назад, и он успел бросить взгляд в сторону Вин, прежде чем улыбнулся Анне Андреевне, которая вытолкала его мыться. До этого момента, когда он потянулся к столешнице, чтобы стащить печенье, Винесса успела заметить, как сильно у него выступили вены на руках — должно быть, он много работал руками без помощи магии, и Вин почувствовала прилив уважения к нему. После ужина, который был очень душевным — Винессе показалось, что она и сама часть этой доброй, тёплой семьи, — подружки умылись, Вин разобрала кое-какие свои вещи, и они почти сразу уснули, здорово устав за день. К тому же, они не спали почти всю ночь, и сил действительно не оставалось никаких. Ей хотелось поговорить с Серёжей, но как-то сразу после ужина они отвлеклись каждый на своё, а потом Винесса и не заметила, как крепко уснула, даже толком не расчесавшись. Но через некоторое время Вин проснулась от странного тревожного сна, который она и не помнила, рассеянно провела рукой под подушкой, так как ей хотелось зажечь палочку, но ничего не обнаружила — очевидно, она где-то её оставила. Внутри как-то сразу всё похолодело — без своей палочки волшебнице сразу стало не по себе, и она, позаимствовав Лилькину, вызвала слабый Люмос и осмотрела комнату. Тут её не было, а Винесса вдруг поняла, что вообще-то давно её не видела. Чертыхаясь на себя из-за собственной рассеянности и искренне надеясь, что она не оставила её на побережье, девушка натянула первую попавшуюся толстовку, завязала волосы в узел и, стараясь ступать как можно тише, быстро вышла из дома. Голых ног приятно коснулся свежий ночной холодок. — Куда ты так спешишь, солнышко? Винесса вздрогнула и обернулась на приглушённый голос Серёжи. Он лежал на животе в траве на расстеленном пледе возле беседки — перед ним была раскрытая толстая книга, и его полуночное чтение освещали небольшие световые шарики, которые Винесса краем глаза приняла за особо крупное скопление светлячков. — Я оставила палочку где-то в саду. А ты чего здесь прячешься и пугаешь людей? Серёжа тихо хохотнул и помахал до боли знакомой изящной палочкой, которая никак не могла принадлежать ему. Винесса увидела, что он пододвинулся в сторону на своём лежбище, очевидно приглашая её к себе, и ступила в высокую траву. — Нашёл пропажу и думал отдать тебе утром, но видимо, стоило раньше, раз ты не можешь уснуть без неё. — Спасибо! Я уже успела испугаться, вечно всё теряю, — искренне обрадовалась Вин, опускаясь рядом с ним на колени и чувствуя, как её отпускает напряжение. Её палочка отозвалась приятным теплом в ладонях. Чувствуя странную эйфорию, Винесса потянулась к книге парня и посмотрела обложку. — Фет? — удивлённо спросила она после небольшой паузы. — Не думала, что ты знаком с маггловской поэзией. Серёжа пожал плечами. — Клёвая у них поэзия, гораздо лучше нашей, — он перевернулся на спину, закинув руки за голову. Винессе казалась, что она ещё не видела на его лице такого одухотворённого выражения. — У нас много классической литературы, тётя считает, что каждый достойный человек — не важно, маггл он или волшебник, должен быть знакомым с ней. Ну, а мне кажется, что у талантливых маггловских творцов их произведения… Их магия, что ли. Короче, искусство им даётся намного лучше, — вынес вердикт Романов и совершенно несолидно широко зевнул, очевидно, пытаясь казаться немного приземлённее. Но Винесса не обратила это на это внимание — его слова искренне восхитили её. — Да, пожалуй, ты прав… Но почему именно Фет? Многие неволшебники-то не до конца его могут понять — ну, в том смысле, что немногих трогает красота момента, — осторожно спросила она — ей правда всё это было интересно, а со сверстниками не так часто удавалось поговорить на тему искусства, тем более маггловского мира, который она считала своим родным. — А почему не он? Думаю, я могу заметить красоту… А сейчас мне очень понравилось про девушку, которая сладко спит на заре. Думаю, мне знакома эта картина не понаслышке, — Серёжа пытливо посмотрел на Винессу, от чего та засмущалась. — И часто ты видел такую картину? — Вин понизила голос и уставилась себе на колени, комкая мягкий плед в пальцах. — С черноволосыми и мечтательными девушками — не так часто, как бы мне хотелось, — насмешливо ответил юноша. Очевидно, ему доставляло удовольствие её явное смущение. Потом он повернулся к ней, оперевшись на локоть, и они продолжили беседу в более нейтральной форме — делились любимыми стихотворениями, обсуждали прозу. Винесса была рада обнаружить, что Серёжа любит читать и знает почти столько же, сколько и она сама — а у неё дома в комнате стоял огромный книжный шкаф, который притягивал к себе девочку с самого детства. Позже они вместе склонились над Серёжиной книжкой, читая стихи по очереди — по правде говоря, у Романова получалось лучше, но он сказал, что очарован её голосом. Перевернувшись на спину, ребята долго смотрели в густо-синее небо, на котором было полным-полно звёзд — Серёжа очень удивился, когда узнал, что в городе Винессы их почти не видно, и быстро перестал потешаться над её искренним восхищением. Они даже немного переругивались, вспоминая уроки Астрономии и тыча пальцами в небо: — Нет, Полянская, прекрати, это не может быть «Компасом»! — Почему это? — голос девушки прозвучал даже немного обиженно. — Да потому что мы в Северном полушарии, — парень озадаченно потёр лоб. — Это «Волосы Вероники»! — Ах, ну конечно, у тебя особая память на всё, что касается девушек и их имён, — широко ухмыльнулась Винесса. Серёжа только кашлянул от неожиданности и ответил ей шутливым тычком под рёбра. Винесса смеялась. Им было необыкновенно хорошо. Постепенно смешки стихли, и голова Винессы оказалась на плече Серёжи — становилось холоднее, и он перекинул руку через её шею. Они лежали тихо — а у Вин внутри было так тепло и сладко, что ей не хотелось говорить — и она просто слушала, как он тихим голосом рассказывает ей о себе — о самых неожиданных увлечениях, мыслях, поступках. Она замечала, как он старается обходить всякие острые углы в виде своих прошлых связей с разными девушками, замечала и то, как он легко относится к слишком тесным отношениям, и поэтому спросила — довольно грубо, но точно: — То есть для тебя… Близость… Это просто физическая потребность? Что-то вроде того, как набить брюхо вкусной едой? Серёжа поморщился. — Нет. И тебе не идёт быть такой занудной — а я просто отделяю секс… От близости, которую ты имеешь в виду. Это, действительно, между душами, — Романов тихонько усмехнулся. — Да, секс — это отличная разрядка. Может, типо твоей пресловутой физической потребности. Винесса не знала, что ему можно возразить. — Ну а… Ты занимался этим… — она потёрла от смущения нос, но не спросить не могла. — У тебя было с по-настоящему любимым человеком? Так, чтобы между душами? Серёжа прикрыл глаза и спустя несколько мгновений, которые показались Винессе вечностью, коротко ответил: — Нет. И замолчал. Винессе почему-то стало немного спокойнее от этого обстоятельства, и она тоже закрыла глаза, спрятав улыбку и прислушиваясь к ощущениям — было здорово лежать вот так, на земле, под куполом удивительных звёзд с человеком, к которому тебя безудержно тянет, и ты, кажется, с этим наконец-то примирилась. Было здорово взглянуть на него другими глазами… — А что насчёт тебя? — Винесса даже вздрогнула от неожиданности и сразу вспыхнула. Но бывают такие ночи, когда хочется быть откровенным до конца. — А я… А я не знаю, — тихо ответила она. — У меня ни с кем ничего не было. — Серьёзно? — Серёжа повернулся к ней и они столкнулись почти нос к носу. Винесса непроизвольно отпрянула, но успела потеряться в его глазах — зрачки были такими широкими от темноты, что глаза вполне могли бы посоперничать в своей глубине с этим звёздным небом. — Я вообще-то хотел, чтобы ты мне рассказала о своих смешных происшествиях из детства и так далее. Ну, если ты так сразу, то ладно… Винесса окончательно смутилась и, взъерепенившись, стукнула его по плечу. А Романов давился от смеха. — Ну, а вообще, это хорошо, — тихо проговорил Серёжа, когда Вин успокоилась. Она не знала, что внутри него был целый фонтан радости из-за этого простого факта. — Подожди ещё немножко, закончим школу, и я женюсь на тебе. Девушка удивлённо подняла брови, но решила подыграть, стараясь сильно не улыбаться: — Так рано женишься? Романов вновь обратил взгляд к небу. — А потом, наверное, всегда рано будет. Они оба замолчали, совершенно не чувствуя скованности и неловкости. Словно всё было на своих местах — он вот так слегка обнимает её, она положила руку ему на живот и спрятала её в карман его толстовки. Размеренное дыхание, тихий шелест листьев на деревьях и стрекот сверчков где-то в траве — всё это очень умиротворяло и внутри было какое-то удивительное спокойствие. Винесса, закрыв глаза, чувствовала, как постепенно проваливается в чрезвычайно приятный сон — только немного замёрзли ноги. Почувствовав её дрожь, Серёжа тихо, но настойчиво сказал: — Мы, конечно, вполне можем тут мило заснуть, — его голос звучал хрипло, и у Винессы от этой интонации побежали мурашки по спине. — Но утром ты заколеешь и проснёшься прижатой ко мне — скажешь ещё, что это я покусился на твою добродетель. Винесса поморщилась и неохотно вырвалась из сладкой дремоты. Вот умеет же ляпнуть и всё испортить.***
В дом они зашли совершенно молча. Серёжа небрежным жестом кинул плед в гостиной, и когда они поднялись наверх, у комнаты его сестры он взял её за запястье. Винесса затрепетала. — Спокойной ночи, солнышко. Спасибо за вечер, — он мягко коснулся губами её виска, скрытого прядями волос. — Я рад, что мы с тобой сегодня так мило поболтали и ты меня даже не прокляла, — в его глазах плясали смешинки. — Спокойной ночи… — от этого ненавязчивого жеста в её сторону у Винессы всё поплыло перед глазами, и она, сжав его ладонь в ответ, быстро зашла в комнату и тихо закрыла дверь. Даже от этого «солнышко», как он называл её и раньше, в школе, больше совсем не коробило, а даже наоборот. Кожа на руке горела, щёки были горячими, волосы пахли морем, ветром и сандалом — а так пахло только от него, и она сама, кажется, совсем пропала. Совсем пропала, и больше не принадлежит себе.