Cold hearts

      Чердачная лестница звонко скрипит под тяжелыми шагами, а небольшие квадратные каблучки на ботинках глухо ударяются о деревянные доски. Ступени проседают, едва державшиеся на полупрогнивших перекладинах, и трясутся перила. Удивляюсь тому, что не замечала этого, когда поднималась сюда вместе с Мирандой, и липкое волнение проходится вдоль позвоночника, когда лестница на особом опасном участке дрожит сильнее. Коридор третьего этажа хорошо освещен, и это позволяет мне в полной мере оценить огромные размеры этого особняка, и с мученическим вздохом понять, что петлять здесь мне придется долго. Не то, что я страдаю всем известным топографическим кретинизмом и могу заблудиться в трех соснах, но определенные сомнения присутствуют, когда я крепче сжимаю ручку надоевшего мне чемодана, словно за соломинку, как утопающий, цепляюсь, и делаю первый шаг с мыслью о том, что вдруг повезет.       Обои приятного синеватого оттенка с каким-то рисунком завихрений и белыми панелями внизу успеваю рассмотреть детально за десять минут, что я иду. Могла бы быстрее, да всё время глаз цепляется за какие-то вещи, которые так и норовит посмотреть да потрогать. Например, незамысловатый фикус около большого белого окна или тяжелую, но приятную на ощупь ткань штор. Интересный карниз с птицами на концах с обеих сторон, и картины — бессчетное множество картин, что хочется рассматривать гораздо больше доступного мне времени. Потертые от старости паркетные доски и двери из дубовых пород древесины, постучать в которые так и не решаюсь, тем самым будто бы нарушив нерушимый покой этого места. Поэтому, так и иду одна вперед, уже успев изучить весь третий этаж, и теперь желаю найти только лестницу, что вниз ведет. За окном начинает вновь идти снег, и я невольно засматриваюсь на витражи — этот в виде симпатичных красных маков, которые являются ярким пятном в монохромии синего и белого цветов. Поворачиваю голову в сторону, найдя спасительный путь к лестнице, потому что двери неожиданно заканчиваются и идет небольшой аппендикс. Зачем-то косо улыбаюсь, и быстрее семеню ногами, так как подозреваю, что Миранда, наверное, уже меня заждалась. Меня же будет кто-то сопровождать, верно?       Быстро спускаюсь на второй этаж, где слышатся оживленные голоса в конце длинного и не менее широкого, чем этажом выше, коридора. Но лишь каблук соприкасается с паркетом темного цвета, как звуки тут же стихают, и складывается ощущение, что это был лишь ветер, что сквозняком играет, создавая причудливую мелодию призрачных голосов. Прищуриваюсь, стараясь уловить какое-то движение и сутулюсь, понимая, что никого, кто бы мог мне помочь, рядом нет. Мало обращаю внимание на интерьер и обстановку, потому что иду, глядя в пол, чувствуя потерянность и неприятную тревогу. Всё — каждый миллиметр этого дома — пугает и кажется мне невероятно чужим. Нереальным и суррогатным, словно выдуманный больной фантазией. Испуганно вздрагиваю, когда что-то громко падает за дверью одной из многочисленных комнат, и стараясь унять учащенный пульс, спешу уйти подальше. Хотя, совсем не знаю, в какую сторону двигаться, чтобы оказаться на первом этаже. Поэтому, иду, опираясь только на интуицию, — а это весьма слабая поддержка на самом деле. Спотыкаюсь о задранный угол ковра и слышу приглушенный смешок в конце злосчастного коридора — явно детский. Останавливаюсь, нахмурив брови, и стараюсь вглядеться углы, окутанные тенью пасмурного дня и плотными шторами, что свет не пропускают совсем. — Кто здесь? — громко и в пустоту. Потому что, кажется, фантазия шалит. Потому что, кажется, никого там нет и быть не может. И это, думаю, так и есть, когда наконец-то сворачиваю в нужную сторону, и упираюсь в ветхие перила. Вздыхаю не то с облегчением, не то с радостью, ведь уже так боялась затеряться и не найтись, что прямо до мурашек по легким. Спускаюсь, перекладывая в другую руку чемодан, поправляю лямку съехавшего рюкзака за спиной, и слышу размеренный такт шагов тяжелых. И ноги уже от усталости тяжелые. И руки. И голова не варит совсем. Кажется, усталость с ног валит раз за раз.       Уже знакомый коридор сейчас почему-то не освещается приятным светом люстры, и так же, как и два предыдущих, пустует совсем. Словно исчезают все, а дом этот — только призрачное воспоминание. Но затем я слышу чьи-то быстрые шаги, и из арки по левую от меня сторону выходит девушка примерно одного со мной возраста. Её темные волосы убраны в две симпатичные косички, а миловидное личико озаряет дружелюбная, но смущенная улыбка. Хрупкие ладошки держат ворох каких-то тканей, а глаза, — таких глаз за всю свою жизнь я не видела! — сияющие прозрачной бирюзой, смотрят с едва заметными искорками веселья и ещё детской игривости. — Ты ведь Тара? Тара Уилсон? — останавливается прямо рядом со мной, и сладкий шлейф её духов наполняет воздух. Вижу, как девушка рассматривает меня пристально, раскрыв глаза от толики удивления. И понимаю, что такая реакция уже совсем привычна, хотя всё ещё неловкая. — Да, — киваю, в смущенном жесте заправляя волосы за уши, и пытаюсь скрыть эту эмоцию в скомканной улыбке. Новое окружение всегда тушует, а новое странное общество, — тем более. — Рада, что не заплутала ты в наших лабиринтах, — добродушная улыбка собеседницы располагает к себе, и уже через секунду смущение заметно тускнеет. — Я — Алис. Мисс Голубь попросила меня приготовить тебе комнату и показать, что тут да как, — Алис начинает идти туда, откуда я только что пришла, и попутно вещая мне о прелестях дома. — Твоя комната на втором этаже, третья дверь от начала. Рядом с тобой живет Данни и Гвенда. Ты уже знакома с ними? — отрицательно качаю головой. — Ничего, познакомишься. Они ребята хорошие, дружелюбные, если что, то всегда помогут. Моя комната в конце коридора, так что можешь всегда обращаться. Или просто так заходи. Так, а вот мы и пришли. Ты пока оставь вещи, и мы пойдем дальше.       Алис открывает дверь, повернув круглую ручку в сторону, и проходит в комнату, дверь которой открывается без скрипов, что, несомненно, радует. Девушка кладет постельное белье, которое я приняла сначала за ворох ненужной ткани, на постель, а я ставлю чемодан у двери, стаскивая с плеч тяжелый рюкзак, и закрываю от облегчения глаза, разминая спину. Не осматриваюсь, а просто выхожу, ожидая Алис за дверью. Девушка торопится, но идет грациозно и элегантно, не то, что я. Словно из ниоткуда она достает два ключа — один больше, другой поменьше, похожий на тот, что был в дверце шкафа мисс Голубь. Ключик блестит медью, когда попадает на свет, и я вижу его форму: маленький и старинный, головка в виде трех полукружий, а коронка с частой резьбой. — Этот от твоей комнаты, если не хочешь, чтобы к тебе заходили незваные гости, — Алис протягивает мне тот, что побольше, и я беру его в руку, вертя. — Дверь закрывается только изнутри, что не всегда удобно, но поделать нечего. А этот от гардероба. Он у тебя, кстати, в отличии от моего, исправен, — девушка усмехается, протягивая мне ещё один ключик, и я киваю с улыбкой, кладя побрякивающие металлы в карман драпового пальто. — Ну, что, идем? — всё так же киваю, и двигаюсь в сторону лестницы. — Эта петля относительно молодая, — начинает девушка, и я внимательно прислушиваюсь. — Всего двадцать пять лет, как мисс Голубь нашла это место и создала петлю. Поначалу, петля почти пустовала, но когда пошла новая «волна» пустот, то многие пришли сюда, потому что в Лондоне она самая близкая. В Лондоне эта петля — самое безопасное место для нас.       Тем временем, пока Алис рассказывает, мы спускаемся на первый этаж, и экскурсия начинается. — Здесь находятся столовая, кухня, гостиная, библиотека и классы, — девушка ведет меня к одной из двустворчатых дверей, за которой просторная, вытянутая в сторону комната. Большие окна рассеивают достаточное количество света, а бежевые шторы собраны с двух сторон. Дубовый, как мне кажется, стол и восемь стульев со светлой и мягкой обивкой и резной спинкой. Белая скатерть без единого пятнышка, картина неизвестного мне художника на одной из стен, по обе стороны от которой два одинаковых высоких серванта с посудой и сервизами. Цветок в углу, где тени больше, и люстра железная с круглыми абажурами. В столовой пахнет гарденией и ещё чем-то таким, что не имеет определенного названия. Не будучи парфюмером, я всё же разбираю что-то приторно-сладкое, тягучее, как сироп сахарный, и что-то цитрусовое, как лимона запах. И это, кажется, впитывается под кожу, смешиваясь с кровью по жилам. — Это столовая, — из раздумий меня выводит голос Странной, и я вновь обращаю внимание на неё. — Здесь мы завтракаем, обедаем и ужинаем, а по праздникам устраиваем вечерние посиделки в кругу всех жителей дома и рассказываем что-то. Чуть дальше, за той дверью, — перевожу взгляд туда, куда указывает Алис, где прежде на замечаю неприметную коричневую дверь с продолговатой медной ручкой. — Кухня. Мисс уже сказала тебе, что у нас есть дежурства? — киваю. — Там мисс Голубь и кто-то готовят, но ребята помладше туда не заходят, — хмурю брови, не понимая для чего такие правила. Что за дискриминация-то? А если ребятишкам конфет захочется, например, или фруктов каких?       Алис, словно читает мои мысли и спешно говорит: — Их сладости вон там, — указывает рукой на одну из полочек в серванте, где стоит хрустальная вазочка с разными сладостями, а рядом стоит и тарелка с фруктами. — К слову, мисс много не разрешает, но всем все равно, и все их с удовольствием лопают, — Странная тепло улыбается, и я ругаю себя за то, что уже приписала воспитательницу к деспоту, не дающую детям конфет.       Далее Алис ведет меня на кухню, чтобы я понимала, где буду проводить много времени. Кухонька небольшая по размерам. Два окна, без намека на какой-нибудь тюль, паркет под ногами, около пяти или шести столешниц серого цвета, раковина с изогнутым краном, старенькая плита и шумный холодильник. Настенные шкафчики, в которых, — не сомневаюсь, — идеальный порядок, вафельное полотенце около раковины на крючке, на которой кое-где виднеется ржавчина. Какие-то склянки и банки на ближайшей ко мне тумбе, цветок орхидеи на подоконнике и морозный воздух вокруг, потому что одна из форточек открыта. — Данни, тупоголовая его башка! — причитает Алис, и спешит закрыть окошко, растирая плечи руками. — Готовить умеешь? — быстро переводит тему Странная, но я чувствую, что этому самому Данни может ох, как не поздоровиться. — Немного, — отвечаю и радуюсь тому, что в своё время научилась готовить, пусть и не изыски высокой кухни. — Отлично, а то есть то, что готовит Данни — просто невозможно, — девушка уже привычно улыбается, и выходит из кухни, зовя за собой.       Проходим в следующую комнату, пересекая минуту назад коридор, и оказываемся в гостиной, где уютно трещат поленья в каменном камине. Светлые обои с нижними панелями и светлый паркет. Мягкие, в стиле барокко, с рыжевато-розоватой обивкой диваны, такие же кресла с гладкими, отполированными подлокотниками, и аккуратные высокие торшеры по бокам с бахромой на абажурах, рассеивающие по вечерам приятный желтоватый свет. Под высоким потолком люстра, похожая на ту, что в коридоре, а высокие цветы стоят по бокам от входа в больших глиняных горшках. Ковер на полу, несколько книжных шкафов, кажется, из осиновых пород дерева, и шахматный столик у одного из окон. Перевожу взгляд чуть влево, и замечаю его. Старое, потрескавшееся пианино, с желтоватыми от старости клавишами, и трухлявыми листами нот на подставке. Старинные часы, стрелки которых тикают громко, черно-белые фотографии, висящие на стене справа. Продолговатое зеркало, в золотой, резной раме, и какие-то статуэтки на камине. Подставка под кочерги, затерявшаяся в тени, и маленький журнальный столик. Чисто и аккуратно. — Здесь мы проводим большую часть времени. Отдыхаем, общаемся и играем. Увы, на пианино играть не получается ни у кого, кроме мисс Голубь, но та, в последнее время, этого почти не делает, — продолжает вещать Алис, пока я провожу рукой по свежим, на удивление, корешкам книг в грубых переплетах, смахивая едва заметную пыль. — Тут уютно, — единственное, что могу из себя выдавить, чувствуя странное удовлетворение. Все прошлые тревоги как-то забываются, и я улыбаюсь кроткой улыбкой, пересекаясь глазами с Алис, что улыбается более открыто и дружелюбно. — Ты говорила, что есть ещё и библиотека? — Есть, она вон в той стороне, — говорит девушка, показывая ладонью на противоположную этой дверь в коридоре. — Она небольшая, но, думаю, ты найдешь интересующую тебя литературу.       Улыбаюсь только, осматриваясь более внимательно, и вижу, как Алис нетерпеливо переминается с ноги на ногу. Киваю скорее сама себе, и бреду в библиотеку, где скрипящая дверь. Где стоят два стола, с аккуратными стопками книг, что в шкафы не вмещаются и настольными лампами, как у мисс в комнате. Пружинистыми креслами у окон, и вдоль всех стен такими же шкафами, как в гостиной. Множество разноцветных переплетов мелькают, и я направляюсь к одному из ближайших шкафов, беря первую попавшуюся книгу. Чуть иронически улыбаюсь, прочитав: Джек Лондон «Маленькая хозяйка большого дома», и беру книгу в обе руки, прижимая к груди, иду к Алис, что ждет меня, облокотившись о дверной косяк плечом. Вновь киваю, понимая, что это будет одним из самых любимых мест в доме. — А там что? Кладовка? — спрашиваю я у Алис, когда мы поднимаемся на второй этаж, указывая рукой на дверь за лестницей. Удивляюсь тому, что так на нашем пути ещё никого и не встречаем, но ничего не спрашиваю, буквально минуту назад перестав слушать рассказа Странной о доме. — Винный погреб. Там очень холодно, но и вина там нет. Только какие-то лишние вещи. Так что это, по сути, кладовка барахла, — отвечает девушка и останавливается. — Вон те две двери — ванные комнаты. Раздельные. По правую сторону для мальчиков, по левую для девочек. Постарайся не запутаться. На третьем этаже ничего нет, там комнаты для гостей, так что смысла идти туда я не вижу, — мысленно соглашаюсь со Странной. — У тебя есть полчаса до обеда. Располагайся, — на этой весьма неловкой ноте, Алис, заламывая руки, уходит и скрывается за дверью, помахав рукой.       А я же ещё с минуту стою на месте, обдумывая всё то, что услышала за это время. Пытаюсь понять своё первое впечатление, но, видимо, настолько огорошена сменой места, что, кажется, даже говорить не могу. Только прижимаю пыльную книги к белому вязаному свитеру, и чувствую себя хозяйкой. Такой маленькой хозяйкой такого большого дома.

***

      В комнате свежо от недавнего зимнего воздуха. Светло за счет большого окна, и что меня радует — не витражного. Бросаю взгляд на наручные часы, на тоненьком и простеньком черном ремешке, и с ужасом понимаю, что времени до обеда осталось мало. А с тем, как я теряюсь в этом доме, так для меня и вообще половина этого времени. Кидаю книгу на кровать, и быстрым движением поднимаю тяжеленный чемодан — и как я умудрилась его дотащить сюда? — расстегиваю ремешки, едва ли не порвав один из потрескавшихся, высыпаю груду вещей на кровать, застеленную только покрывалом, а чемодан кидаю на середину комнаты с грохотом, и зажмуриваюсь. Перебираю ворох свитеров и брюк, которые были не так популярны в это время, но без них никуда, различных платьев, пытаясь подобрать что-то приличное и подходящее под двадцатый век. Думаю о том, что стоило взять ещё больше вещей, потому что надеть просто нечего. Но затем взгляд цепляется за бежевое, чуть ниже колен, платье из плащевки с короткими рукавами, на которых черные манжетки с аккуратной пуговицей-бусиной. Надеваю платье, застегивая тонкий лаковый в тон манжеток поясок, завязывая бантик из черных атласных ленточек под воротничком, и застегиваю последнюю пуговицу сверху. Колготки простые белые, но теплые, надеваю уже чисто, потому что холодно, а на плечи накидываю кофту нейтрального оттенка, так что, думаю, придраться не должны. Туфли, с квадратным и твердым каблуком, достаю на дне одной из многочисленных сумок, где собрана вся обувь, а ботинки ставлю под кровать, воткнув туда махровые носки. Последний взгляд кидаю на часы, и бегом выбегаю из комнаты.       В коридоре вновь пустынно и тихо, когда я прислушиваюсь к размеренно стучащим каблуками по деревянным доскам, а пальцы крутят в руке болтающийся край кофточки с пуговицей, что вот-вот грозится отлететь и затеряться в щелях пола. Спешно спускаюсь по лестнице, улавливая едва заметный шум голосов, едва ли не подворачивая ноги, и останавливаюсь у закрытой двери в столовую, пытаясь выровнять дыхание и заставляя себя сделать этот шаг. Кажется, проходит вечность, когда я наконец решаюсь, опуская руку на медную ручку, и нажимаю, открывая тяжелую дверь. Мгновенно голоса, что ещё секунду назад что-то активно обсуждали, стихают и все взгляды обращены ко мне. В том числе, и взгляд имбрины, который до сих пор меня пугает. Она оценивающе проходит им по мне, скривив губы в кроткой и удовлетворенной улыбке, и облегченный вздох слетает с моих искусанных губ. Но легче не становится. Ещё шесть пар глаз устремлены на меня, когда я, расправив спину, прохожу и сажусь на свободное место рядом с Алис — одной из немногих, с кем знакома. Мисс Голубь, тем временем, начинает говорить: — Дети, поприветствуйте нашу новую гостью — Тару. И приступайте к обеду, — хоровое «Здравствуй!» бьет по барабанным перепонкам, а я тихо киваю, чуть улыбнувшись. Алис рядом одобрительно хлопает меня по плечу, мол, отлично держишься, а я беру в руки вилку и нож, рассматривая то, что лежит на тарелке. Кажется, это индейка, гарнир в виде сваренной рисовой крупы и зеленый горошек. И рядом стоит чашка дымящегося чая. Вкусно, только рис слегка пересолен, но индейка получилась отличной.       Жую, ловя на себе заинтересованные взгляды, и вижу, как многие на меня смотрят. Чувствую себя неловко, и хочу поскорее убраться отсюда. Куда-нибудь подальше. — А ты к нам надолго? — спрашивает какая-то девочка, на вид не больше четырнадцати лет, и смотрит прямо на меня. — Надеюсь, — отвечаю, едва подавив напряженные нотки в голосе и дружелюбно, на сколько могу, улыбаюсь. — Я — Гвенда. Гвенда Шелдон. Добро пожаловать к нам в петлю, — Гвенда, которая, оказывается, живет в соседней с моей комнате, улыбается и, кажется, благодаря ей из комнаты выветривается всё каленное волнение.       Дальше обед проходит в более непринужденной атмосфере, а я запоминаю всех до единого воспитанников мисс Голубь. Например, высокого и худого Данни с копной соломенно-пшеничных волос, которые аккуратно зачесаны на одну сторону. Парню, кажется, лет шестнадцать, но зеленые глаза искрятся ещё таким детством, что без улыбки и желания потрепать его по голове на него невозможно взглянуть. Гвенда — симпатичная девушка с прямыми русыми волосами, заплетенными в замысловатую косу, мило смеется, щуря нос, на котором россыпь едва заметных веснушек, и только руки её скрыты под ворохом одежды. Мальчишек Дэвида и Карла имбрина раз за раз приструнывает, потому что те ещё шалуны. Потому что ещё совсем дети. Им резвиться хочется, и я с интересом слушаю их рассказ о том, как они играли в прятки, а Дэвид забрался в погреб, и едва ли не замерз. Но мальчика быстро нашли, отогрели и поругали, конечно же. Сейчас это кажется смешным, а Дэвид говорит, что тогда это было страшно и холодно. Ребенка становится жалко.       Уже в комнате я беру книгу, и спешу спуститься в пустующую библиотеку, окунаясь в роман Лондона с головой. А всё остальное подождет.