Cold hearts

      Он не переживает, когда не видит Тару несколько часов, с головой уйдя в создание новых кукол. Не переживает, когда Алис с Эммой разыскивают девушку, спрашивая у всех подряд, а затем идут к мисс Перегрин, и получают ответ, совсем их напугавший. Она в городе — говорит имбрина даже для себя как-то слишком взволновано. Он и тогда не переживает, только боковым зрением заглядывает в окна, пытаясь разглядеть её драповое пальтишко среди хвойных деревьев. Когда Тара не возвращается к времени готовки обеда, и Енох сам зашивается на кухне, вот тогда волнение ужом начинает шевелиться в груди. Ему думается, что вернется девка и отхватит от всех, в частности от него, за то, что не вернулась вовремя и ему самому пришлось готовить обед на ораву детей. Но Тара не возвращается и к полднику, и тогда Енох вспоминает о давно забытой подруге, — тревоге. Она клубится змеями на уровне солнечного сплетения, холодной рукой обхватывая горло, придушивая. У него на затылке явственно шевелятся волосы, он чувствует, что случилось что-то с Тарой, да только он мысли эти гнилые насквозь гонит прочь. Надеется и верит, что девушка просто задержалась в городе, увидев какую-нибудь интересную побрякушку в витрине. Надеется и верит, что эту терять ему не придется.       Конечно, Тара не возвращается к ужину, и тогда мисс Перегрин, накормив детей и приказав им ложиться спать, отправляется на поиски девушки. Енох белее мела, ходит по комнате, измеряя ту шагами, заламывает руки и гнет пальцы, трясущиеся от волнения. Понимает, что надежда в их случае, — непозволительная роскошь, и что зря верит, что девушка вернется. Он уже знает — им вновь придется убегать. Знает, что скоро нагрянут пустоты, и тогда придется совсем не сладко. Знает, нет, чувствует, что и имбрина не придет.       Они все сидят в гостиной, пока стрелка часов размеренно тикает. Полночь, час ночи, два. Время течет медленно, а мисс Перегрин всё не возвращается, и тогда Енох окончательно теряет всякий огонек надежды. Эмма, положив голову на плечо Джейкоба, всё твердит и твердит, что они вернуться, что Лондон большой, и Тара просто заблудилась, а имбрина просто её ещё не нашла. Еноху хочется ударить девочку за то, что она так упрямо и глупо несет воодушевляющие бравады. Младшие детки, не выдержав, засыпают на коленях ребят постарше, а старшие смыкают глаза к утру. Не спит только О`Коннор, чувствуя, как волнение и отчаяние поднимается комом к горлу.       Он боится потерять Тару тоже.

***

      Первое, что я чувствую, — холод. Он тянется от ног и рук до головы, охватывая ребра в цепкое кольцо, и, кажется, гуляет между ними. Под легкими дрожь и рябь воздуха. Затем я чувствую тряску, и понимаю, что еду в машине, а она наезжает колесами на ухабы. Чувство страха накрывает с головой, когда я вспоминаю руку, обхватывающую талию. С трудом открываю глаза, расфокусированным взглядом видя потолок незнакомой мне машины. Попытка подвигать ногами или руками не увенчалась успехом — руки были скованы металлическими наручниками, а ноги крепко связаны тугой веревкой. Поворачиваю голову вбок, видя на передних сиденьях двух мужчин в форме немецких снайперов. В внутрисалонном зеркале отражается лицо водителя, и когда я вижу его мерзкие белесые глаза, липкие мурашки сковывающего страха проходят вдоль позвоночника. Цепочка событий моментально складывается в голове. Передо мной две твари, и я, очевидно, у них в заложниках. Я поднимаюсь на сидении, с трудом усевшись: голова кружится и перед глазами прыгают доставучие мушки. — Спрашивать, кто вы, я не буду, — подаю я голос, придав ему как можно больше желчи. — Очнулась, — протягивает водитель, посмотрев в лобовое зеркало. — Как спалось, Снежная королева? — глаза округляются, когда он называет моё прозвище в доме. — Откуда вы знаете? — единственное, что вырывается из горла, скованного комом тошноты. — Мы всё о тебе знаем, куколка. Где родилась, училась, как узнала о Странности. Всё до единого, — произносит второй мужчина, оборачиваясь назад в мою сторону, и смотрит своим безэмоциональным взглядом в мои напуганные глаза. Морщусь. — Ну и? Я слушаю, — в конец осмелев, с издевкой спрашиваю. Впору было бы сложить руки на груди, да не получается, поэтому стискиваю кулаки. Тварь противно лыбится. — А ты, оказывается, смелая, — заходиться в приступе легкого смеха, а водитель его подхватывает, косо ухмыльнувшись. — Ты родилась в Лондоне, в родильном доме Святой Марии в семье Авы и Оливера Уилсонов. Была болезненным ребенком, всё детство провела в пекарне родителей и училась в начальной школе, как все обычные дети. В возрасте девяти лет узнала о Странности, провалившись в замерзшие озеро. В десять тебя забрала мисс Рябинка в Шотландию. Больше своих драгоценных родителей ты не видела. В том же году сбежала из шотландской петли, и кочевала из петли в петлю, пока не наткнулась на Дебору Голубь. Теперь ты здесь, куколка, — рассказывает мне тварь и отворачивается, а у меня глаза на лоб лезут. О том, как я узнала о Странности, не знают даже ребята из петли. Не говоря уже о том, в каком родильном доме я появилась на свет. — Значит, следите вы за мной давно, — подытоживаю я, сделав голос максимально спокойным. Хотя внутри клокочет и бушует ураган из отчаяния и страха. — Ну и зачем я вам? — Твоя сила — не самый обычный дар. Ты нужна Каулу, — откликается водитель, выворачивая руль вправо. Меня клонит в сторону. — Спросишь у него на кой ты ему.       В машине виснет тишина. Волосы встают дыбом, когда до меня доходит, что эти люди могут со мной сделать. «Не люди — твари» — проносится мысль в голове, и я пододвигаюсь поближе к окну, сидев до этого на середине сидения. Мне страшно, трясет, как в лихорадке не то от холода, не то от нервов, в уголках глаз предательски собираются слёзы, и я пытаюсь незаметно для тварей утереть соленые дорожки, стекающие аккурат к подбородку. Не хочется показывать им свои слабости. Но я была слабой, Енох был прав. Внезапно мне хочется оказаться рядом с ним, не важно где, лишь бы подальше от воняющей чем-то тухлым машины. Мне хочется ещё раз услышать остроты и грубости О`Коннора, что отрезвило бы, словно окатив ушатом холодной воды, и мозг наконец начал соображать. Глаза лихорадочно блуждают по салону в поиске пути отступления. Но на ум не приходит ничего дельного, кроме геройского бреда, о котором сразу же можно забыть. Герои есть только в подростковых книжках, в реальной жизни их нет. Я не герой, нет. Слабая, не могу оказать даже малейшее сопротивление, наперед зная, что потом мне прилетит. Поэтому я сижу, рассматривая пейзаж за заляпанным грязью окном. Мы едем по какой-то незнакомой мне улице, точно за пределами Лондона и моей родной петли. По обе стороны улицы располагаются покосившиеся дома, щедро облитые какой-то не то слизью, не то грязью, и это от неё чертовски воняет через приоткрытое окно. Слизь поддерживает дома, больше похожие на игрушечные и поломанные, чем на место, где можно жить. По улице бегают чумазые дети, некоторые их них и вовсе были голышом, а их матери пьяно ругаются друг с другом, перекрикивая свою оппонентку, покрывая её благими матом. Повсюду валяются кучи мусора, в некоторых из которых совершенно спокойно копошатся взрослые и дети. Это было повседневной жизнью этого места. — Где мы? — спрашиваю я, вновь поклонившись в сторону от поворота. — В Дьявольском Акре, куколка. Наслаждайся, — отвечает тварь номер два.       Мне хочется ответить какой-нибудь остротой на его «куколка», но я упрямо держу язык за зубами, видя у одного из тварей в руке автомат. Судя по всему, он заряжен, хотя я не берусь утверждать точно, ни черта не смысля в оружии. Я слышала об этом месте, но никогда не думала, что мне придется увидеть его воочию и при таких обстоятельствах. Наручники больно давят на кисти, а от туго завязанной веревки немеют ноги. Мы едем довольно долго, и уже к середине пути я запутываюсь в количестве поворотов. Машина тормозит резко, отчего я, не удержав равновесие, впечатываюсь лбом в переднее сидение. Выглядывая из-за него, в лобовом окне я вижу высокую и большую башню белого цвета, окруженную стеной, выложенной светлым кирпичом. Вершина башни теряется в низких, зеленоватых, словно ядовитых, облаках. Крепость окружена рвом с мутной коричнево-зеленой пузырящейся водой, а на тот берег перекинут деревянный шаткий мост, что, кажется, вот-вот рухнет. Вокруг моста огромной облепившей кучей лежат люди с оплывшими, точно свечки, лицами. Меня дергает, к горлу подкатывает ком тошноты. Внезапно машину облепляет нечто, что невидимо и жутко воняет. Я понимаю, что это языки пустоты. Спустя несколько секунд, она поднимает машину в воздух, перенося нас на тот берег. Я воплю, падая на пол, больно ударившись головой. Мне грубо кидают «Закрой пасть!», и я действительно замолкаю. Не хватало их разозлить, ведь тогда — уверена — количество железа в моем организме резко увеличится. Машина мягко опускается на землю, языки исчезают также быстро, как и появляются. О них напоминает только зловонная слизь, оставшаяся на и без того грязных стеклах. Твари одновременно выходят, с силой хлопнув дверьми. Один из них, тот, у кого в руке автомат, открывает заднюю дверь и, грубо схватив меня за плечо, выволакивает из машины. Пальто тут же пропитывается слизью и влагой, когда тварь прижимает меня к транспорту, шикает на мои не успешные брыкания, и завязывает глаза плотной темной тканью, отчего мир сразу меркнет.       Каблуки туфель, соприкасаясь с, кажется, мраморным полом, издают слабое цоканье, отскакивающее от каменных стен. Меня ведут по бесконечным коридорам, больно схватив за предплечье, грубо толкая на поворотах, отчего я, будучи от природы неуклюжей, раз за разом путаюсь в ногах, чем очень сильно бешу своих провожатых. Я слышу как открывается скрипящая дверь, и меня толкают вперед, раскрытой ладонью подтолкнув в спину. Цепляюсь за порог, споткнувшись, и падаю на колени, больно проехавшись ними по холодному полу. Слышу чей-то противный смешок, а затем меня всё также грубо поднимают на ноги, снимая с глаз повязку. Белый свет ослепляет, перед глазами прыгают цветные пятна, и только через несколько секунд я могу разлепить веки. Я нахожусь в кабинете с небольшим, но чистым окном на противоположной стене, столом посередине комнаты и двумя стульями. Стена справа заставлена деревянными книжными шкафами, от буйства красок книг которых режет глаза. — А вот и вы, — подается голос откуда-то слева, и я, повернув голову, вижу низкорослого мужчину с облысевшей головой и крючковатым блестящим носом. — Я уже заждался. Свободны, мне не нужны лишние уши, — мужчина отпускает солдат, и когда они уходят, я остаюсь с ним наедине. — Присаживайся, пожалуйста, — мужчина указывает на один из стульев ладонью, и я исполняю его просьбу, потому что ноги ватные и вовсе не держат. — Кто вы? — голос слабый, дрожащий, жалкий. — Меня зовут Каул Бентам, — внутренности холодеют, когда он представляется. Это ему я нужна. Это он приказал меня похитить. — А ты Тара Уилсон, — не вопрос, утверждение. — Да, я уже знаю, что вы обо мне всё знаете, — он скалиться, попытавшись улыбнуться. — Хочешь чаю? У меня есть замечательный земляничный чай, — брови ползут вверх от такой щедрости, и я кривлю губы. — Не пытайтесь казаться белым и пушистым, я не верю ни вашим глазам, ни единому вашему слову, — отвечаю дрожащим, как осиновый лист, голосом. — Вот ты какая, оказывается. Пытаешься казаться сильной и бесстрашной, когда сама дрожишь. Смело, особенно, если учитывать, в каком ты положении. — Что вам от меня нужно? — спрашиваю, а на глаза уже предательски наворачиваются слёзы усталости и страха. — Понимаешь в чем дело, — начинает Каул, отпив из чашки. — Некоторое время назад твои друзья устроили засаду моим друзьям в Блэкпуле. Среди них был мистер Кларк, со способностью генерировать лед, как это делаешь ты, — мои глаза расширяются и округляются, что не укрывается от Бентама. — Да, ты не единственная в своем роде, Тара Уилсон, — протягивает моё имя, как оскорбление. Передергивает. — Мне нужна твоя способность. Когда я открою Библиотеку Душ, ты должна будешь заморозить вход в неё. Навеки. Твой же лед не тает, если ты этого не захочешь, верно? — я лишь киваю, не в силах вымолвить и слова.       От нервов мутит и кружится голова, немеют кончики пальцев и трясутся поджилки. Внутри цепкий страх обгладывает каждую косточку, а волнение тянет потроха. Больно и сильно. Хочется плюнуть Каулу в лицо, а уже там, неважно как, но выбраться из этого страшного места. Но я только сижу на твердом, неудобном стуле, и молчу в тряпочку, зная, что любой из придуманных мною планов побега я в жизнь не воплощу. Потому что я, как и все, слабая. Потому что я, как и все, боюсь. До дрожи в коленях и спутанных мыслей в голове. Я не понимаю, что за бред несет Каул. Библиотека Душ — ничто иное, как простая выдумка, придуманная для сказок маленьким детям. — Её не существует, — говорю, вжавшись в стул, потому что блеск, каким сверкнули глаза Каула, совершенно мне не нравится. Становится ещё страшнее. — Ошибаешься, моя девочка. После стольких лет поиска я наконец её нашёл, и как только я её открою, как только найду Библиотекаря, её души откроются мне. Я буду непобедим, — маниакальное сияние в белесых глазах твари сменяется на жажду и твёрдую уверенность. — Вы думаете, что я стану вам помогать? — спрашиваю очевидное. — Ни за что. — В героя захотела поиграть? У тебя нет выбора. В противном случае, твоим имбринам придется несладко, — Каул гаденько ухмыляется, сложив руки на груди, смотря высокомерным и победным взглядом. — Они здесь? — с надеждой. — Да, здесь. Обе. Твои друзья остались без защиты. А имбринам мы обломаем крылышки, если будешь сопротивляться. Всё зависит от тебя, Тара.       Я лихорадочно пытаюсь соображать. Одного взгляда хватает, чтобы понять, что Каул редкостный культурный мерзавец. Такие, как он, — фанатики своего дела, готовые ради него идти по головам и плоти, не боясь замарать руки в крови. Оснований верить Каулу у меня нет. Как и у него причин мне лгать. Но такие, как он, искусно умеют блефовать, легко обводят вокруг пальцев таких доверчивых девочек, вроде меня. Мне крышка, если я умудрюсь его разозлить. Раздавит, как мошку, и глазом не моргнет. Или сделает хуже — навредит моим имбринам. Судя по всему, за ребятами из петли он наблюдает, а это значит, что приставить дуло пистолета к их виску тоже не составит труда. — Как докажете, что не блефуете? — всё же решаюсь спросить, не переставая опасаться его. — Умная девочка, — говорит так, словно это недостаток. — Идём.       Каул галантно пропускает меня вперед, после чего сам выходит из кабинета, закрыв дверь на ключ. Он быстрым шагом идёт вперед, я едва за ним поспеваю. Мы минуем несколько длинных коридоров настолько бегло, что я не успеваю запомнить ни один поворот. Изнутри башня оказывается ещё больше, чем кажется снаружи. Множественные коридоры, много спусков и подъемов, бессчетное количество лестниц и ступенек. Мы спускаемся на два уровня вниз, проходим три коридора и останавливается перед простой деревянной дверью. За ней оказывается комната с одним окном на противоположной стене. Каул подводит меня к нему, говоря «Смотри», а я напрягаю зрение, пытаясь разглядеть соседнюю комнату, окутанную полумраком. Посередине помещения стоят два стула, а на них сидят мисс Голубь и мисс Перегрин. Даже сквозь темноту можно заметить блестящие кровоподтеки на телах женщин и бледное лицо, окропленное сине-лиловыми отметинами. У имбрин было какое-то ошалелое выражение лица и безумные, абсолютно бездумные взгляды, словно они совершенно не понимают, что с ними происходит. — Что вы с ними сделали? — голос дрожит из-за подкатывающего к горлу кома душащих слёз. Глаза мгновенно становятся влажными. — Накачали транквилизаторами, чтобы не бесились. Они всё причитали о вашей безопасности, чем очень сильно раздражали. — Вы… — голос обрывается, и я больше не в силах что-либо сказать. Дрожа всем телом, я пытаюсь устоять на ногах. — Кто? — мне хочется ответить, что он моральный урод, но я только молчу, боясь его злить, машу головой и нервно усмехаюсь. — Что вы сделаете, если… если я откажусь вам помогать? — Убьем их.       Я размышляю недолго. От меня зависит жизнь двух замечательных, ни в чем неповинных женщин. — Я согласна, — отвечаю, думая, что угодила в самую страшную ловушку.