Клуб 7

      Семь ударов сердца, семь последних вздохов — и он умрёт. Никто на этот раз не поможет, не придёт. Кагыр с внезапным спокойствием и холодностью понимает и принимает это, прижавшись лбом к мраморному цоколю статуи и не делая попыток зажать кровоточащую рану. Семь ударов сердца — достаточно, чтобы вспомнить, что…       Впервые о своём желании пойти на службу и стать «как Аиллиль» Кагыр заявляет в семилетнем возрасте, наслушавшись историй о доблести и славе. А также рассказов старшего брата, вернувшегося из дальнего похода. О том, что у него нет иного выбора и ничего от его желания не зависит, он ещё не знает. О том, что Аиллиль старательно избегает кровавых и жестоких подробностей бойни в своих историях — тоже. Кагыр впервые гордо заявляет о своём намерении матери, и Маур, прикрыв устало синие, мягкие как атлас глаза, лишь обнимает его за плечи, тяжело вздыхает.       Один, два, три…       Рассуждающих людей в армии не любят. Это первое. Второе — толковых людей ценят, но не в том роде войск, в которых служит он. Поэтому в семнадцать лет Кагыр оказывается в чужой роте, среди чужих и незнакомых. «Ну-ка скажи что-нибудь как нордлинги». На нордлингов Кагыру наплевать, он их не жалеет, но и не презирает. Они просто для него возможность продвинуться по карьере дальше, вот и всё. Точнее, так раньше было. А теперь ему слава и почёт рыцарства не грозит, и сын Кеаллаха впервые в шаге от того, чтобы нарушить субординацию. Ему семнадцать лет. У него оставалось ещё десять зим для жизни.       Четыре, пять…       В двадцать семь у него темнеет в глазах от боли и потери крови. В двадцать семь у него не осталось практически ничего. В двадцать семь он умрёт, давно забыв о детской мечте. В двадцать семь он вспомнит, что Аиллилю, на которого он хотел равняться, было семнадцать, когда он умер. Хоть в чём-то Кагыр оказался лучше старшего брата. Только в этом, кажется.       Шесть…       Ибо он умирает не за родину, не за свою землю. Даже не за свою семью. За пепельноволосую девушку, за северянку, которая его ненавидит и вряд ли вспомнит настоящее его имя, которое он пронёс по этой чужой земле, как единственную нить связывающую его с Империей. И почему-то Кагыр чувствует лишь полное смирение при этом. Полное осознание и понимание. У него опять нет выбора, на этот раз — по его воле и он сам об этом знает.       Семь-семь-семь…