В комнате повисла тишина. Шерлок шумно дышал, яростно обрабатывая всю получаемую информацию, и молчал, жадно рассматривая ушедшего в себя и рассказывающего их общую — весьма трагичную — историю Джона. За этим монологом прошло уже несколько часов: на улице вовсю кипела повседневная жизнь, а электронные часы на тумбочке показывали начало десятого.
— Последнее твоё перерождение произошло через сорок пять лет. Тебя звали Бернард, ты жил в Канаде и… — Джон вдруг подавился своими же словами, сглотнул, но, дёрнув подбородком, упрямо договорил: — Думаю, этого будет достаточно.
— Нет, Джон, расскажи мне о моей последней жизни, — потребовал Холмс, пристально изучая моментально изменившееся состояние вампира. Тот выглядел почти так же — если не обречённее, — как тогда, когда рассказывал о его, Шерлока, сожжении давным-давно, много генераций назад.
— Может быть потом… не сейчас, ладно? — Тяжело вздохнул Ватсон, вновь распрямляя плечи.
Шерлок подозрительно прищурился, но всё-таки послушно согласился:
— Ладно, хорошо. Но я могу задать тебе ещё несколько вопросов?
— Валяй, — добродушно разрешил Джон, разминая рукой шею.
— Если между нами уже были когда-то более близкие — совсем близкие — отношения, а мне суждено в каждой жизни вновь и вновь влюбляться в тебя, почему ты не хочешь попробовать начать всё?..
— Нет, Шерлок, — грубо оборвал его вампир, хмурясь. — Нет, нет и ещё раз нет. Категоричное нет.
— Почему нет? — протянул Холмс, подаваясь ближе. — Прошу заметить, на дворе уже двадцать первый век, и люди сейчас куда более снисходительны к однополым отношениям. Лично меня, например, не волнуют осуждения и порицания глупых и никчёмных людей со стороны — да даже Майкрофта! — а сжечь они меня всё равно не смогут, да и не станут, не то время. — На этих словах Джон невольно передёрнул плечами, морщась. — Почему ты не хочешь попробовать? Если это делает, по твоим словам, нас куда более счастливыми, почему же нет?
— Шерлок. — Джон вздохнул и сжал тёплую ладонь Холмса. Тот доверчиво сжал его руку в ответ. — Понимаешь, не всё так просто. Я не могу так быстро перестроить себя после стольких генераций, прошедших в глубокой ненависти к самому себе.
— Я не требую от тебя чего-то прямо сейчас, — покладисто согласился Шерлок, как гончая, почувствовав вероятную уступку — компромисс — со стороны вампира. — Но, может быть, через год или два ты всё-таки поймёшь, что ничего страшного сейчас в этом нет, и примешь мои чувства.
— Я уже их принял, Шерлок, давно принял. Просто я волнуюсь… боюсь, что это в очередной раз тебя убьёт. — Покачал головой тот.
— Смею заметить, я всегда умираю. — Пожал плечами Шерлок.
— Нет, ты не понял. Что это убьёт тебя раньше положенного тебе срока. Ты всегда умираешь слишком рано. Бога ради, Шерлок, ты лишь два раза за восемь перерождений пережил возраст тридцати лет. Тридцати, Шерлок! Треть жизни!
— Но это перерождение снова будет исключением, ведь мне почти уже тридцать.
— Давай закроем эту тему.
— Но пообещай мне, что мы обязательно к ней вернёмся.
Джон сцепил зубы, прикинул различные варианты и, мягко сжав чужую ладонь и поцеловав острые костяшки, отпустил её, ответив:
— Обещаю.
— Вот и прекрасно.
Холмс ловко и быстро отстранился назад, возвращаясь на своё нагретое место, потирая затёкшую от долгого сидения рядом с холодным кирпичом поясницу. Он вновь устроился поудобнее, вытянув ноги, и, соединив пальцы под подбородком, откинулся на стену.
— У меня есть к тебе ещё вопросы.
— Шерлок… — устало протянул вампир, закрывая глаза и потирая переносицу.
— Они общего плана, не волнуйся, — усмехнулся Шерлок. — Итак, значит, огонь?
— Что — огонь? — передразнил Джон.
— Вампиры смертны только от огня?
— В целом, да. А руки и ноги нам отстреливают теперь для того, чтобы без проблем закинуть в костёр. Мы не успеваем регенерировать отсутствующие конечности, и в итоге не можем выбраться из пекла.
— А все рассказы о вас действительно настолько не правдивы?
— По большей части. Это всего лишь обычные байки. Любой вампир войдёт в дом без приглашения хозяев, а от солнца мы получаем лишь равномерный золотистый загар без ожогов.
— А как же гробы, пакетированная кровь, утончённость и бледность?
— Голливудские и литературные выдумки. Пакетированная кровь просто отвратительна на вкус. Проще найти добровольца, заплатить ему и покормиться от него. Не до смерти испить, конечно, но можно вполне плотно отобедать, если удачно договориться. Утончённость и бледность, как ты выразился, есть только у Высших мировых вампиров с весьма раздутым самомнением. Они как раз и выглядят так, будто сошли с экрана телевизора. И вообще, если бы так и было, то вампиром был бы ты, а уж точно не я. Да и в гробах спать не очень-то и удобно, пробовал в шутку как-то раз. К тому же вампиров вообще-то не хоронят, так что у нас не может быть гробов. Вампиры появляются посредством обращения, умирают от огня — конец.
— А откуда же тогда ваши Высшие? Ведь их кто-то, получается, тоже обратил, — задал закономерный вопрос Холмс.
— Логичное заключение, но нет. История Высших покрыта тайной. Они Высшие и они есть. Больше никому ничего неизвестно. Откуда они появились, кто их создал — загадка, которая навсегда ею останется. Даже для тебя.
Шерлок призадумался, о чём бы ещё спросить.
— А что случается со Связью после обращения человека?
— Она прерывается, разумеется. Потому что в таком случае больше никто не нуждается в постоянном перерождении, а пить кровь друг друга мы не можем. Вот почему Дана могла потерять Зои навсегда. Ту бы обратили, и всё.
— А вампиры продолжают что-то чувствовать по отношению друг к другу?
— Если ты о любовных чувствах, то не знаю. Кто-то говорит, что обращение лишь скрепляет их, кто-то говорит, что после обращения чувства окончательно пропадают.
— Почему ты не хочешь обратить меня? — задал Шерлок вопрос, интересующий его с момента рассказа о его самой первой жизни.
— Бессмертие — это на самом деле не так хорошо, как может показаться. Вампиром быть ничуть не легче, чем обычным человеком, если не сложнее. Мы ничего не чувствуем. Точнее, мы чувствуем рецепторами, а вот внутренние ощущения — очень слабо и невыразительно, смешанно. Ты же… твои чувства и эмоции всегда были и есть такие сильные и искренние, мощные, что я совершенно не хочу забирать их у тебя. Мне кажется, что отнять право на смерть — это самое ужасное, что можно сделать с человеком.
— Тебе нравится смотреть, как я каждый раз умираю? — возмутился Холмс.
— Нет. На самом деле я уже ничего не чувствую во время твоей смерти. Просто смиряюсь с её фактом и жду тебя снова.
— А если с тобой что-нибудь случится, и ты погибнешь? Что тогда станет со мной?
— Вероятно, что ты проживёшь свою последнюю жизнь в этом теле и в следующий раз окончательно переродишься в новом. Либо так и будешь продолжать время от времени перерождаться в этом теле. Я не знаю.
— А если меня обратит до тебя какой-нибудь другой вампир, у меня появится свой Человек?
— Это удивительный факт, но Человек, у которого была выявленная Связь ещё при жизни, после обращения в вампира не получает новую Связь.
Шерлок вздохнул и начал слезать с кровати.
— Уже почти десять, пора браться за дело. Конорс не будет ждать.
***
Их жизнь теперь стала совершенно другой. Холмс искал всевозможные зацепки и улики, собирая компромат и неоспоримые доказательства вины Конорса. Он со временем даже подключил Майкрофта, надеясь с его помощью быстрее расправиться с этим делом и засудить чёртового ублюдка. Если верить Джону, то в этот раз Фердинанд не отделается разжалованием до низов и конфискацией имущества. Для вампиров-рецидивистов был издан специальный закон, который позволял приговорить такого вампира к сожжению, то есть, по сути, к смертной казни. Она применялась потому, что раз вампир не понимает всё с первого раза, то он неисправим, а подобные неуправляемые вампиры Высшим не нужны.
С другой стороны была их общая повседневная жизнь. Шерлок уважал желание Джона всё обдумать, но всё равно иногда подшучивал над ним, забираясь к нему на колени или сильнее прижимая его голову к обнажённому бедру, или прося — требуя — поцеловать. Тогда Джон вздрагивал и с серьёзным видом просил не быть Бернардом. Холмс злился, потому что не понимал, о чём — ком — идёт речь, а Ватсон так до сих пор и не рассказал.
А ещё Шерлок постоянно ставил на Джоне эксперименты. То чеснок ему почистил и подложил в кресло (Джон просто хмыкнул и выкинул зубчики в урну), то попытался проткнуть где-то добытым осиновым колом (Джон среагировал быстрее и просто выдернул его из рук), то рассыпал перед дверью в его комнату горчичный порошок (Джон просто переступил его, а потом потребовал от экспериментатора всё убрать), то резко окатил освящённой в церкви водой из бутылки (Джон отплевался от неё и, тяжело вздохнув, пошёл переодеваться), то притащил зеркало и попросил описать самого себя (Джон зачесал рукой волосы назад и сказал, что ему не помешало бы постричься), то нашёл и повесил над входной дверью веточку боярышника (Джон с любопытством наблюдал за ним, сидя на лестнице, ведущей наверх, а потом протиснулся мимо на улицу, чтобы помочь миссис Хадсон с пакетами), то, тихо шипя от боли, принёс три шипастых розы и всучил их буквально в руки (Джон с удивлением поблагодарил и потом передарил цветы Марте), то целый день носил на запястье чётки с маленьким деревянным крестиком (Джон невозмутимо касался религиозного атрибута, с улыбкой глядя на досаду соседа)¹. В общем, извращался Шерлок как мог, пытаясь доказать любые байки практическим способом.
А ещё Джон серьёзно раздумывал над словами Шерлока. Иногда, сидя в своём кресле и наблюдая за стремительным Холмсом, который молниеносно носился по гостиной, разбрасывая вещи, рассуждая вслух по поводу Конорса и что-то набирая на телефоне, думал о том, что, наверное, Шерлок в чём-то всё-таки прав.
Шерлок и Бернард. Один и тот же человек, и в тоже время нет. Ватсон пообещал сам себе хотя бы попытаться перебороть свой страх и снова попробовать сделать Шерлока — и себя — счастливым. Хотя бы в память о Бернарде и том сожжённом на костре «Шерлоке». И вообще всех предыдущих «Шерлоках»
***
В тяжёлых думах и поисках доказательств прошли две долгие недели. Вечером субботы Холмс возликовал:
— Наконец-то! Я объединил всё, что собирал до этого около года, добавил кое-что из свежих новостей и наработок людей Майкрофта. Теперь я знаю, где находится Конорс. Нужно срочно отправляться туда, чтобы найти последние неоспоримые доказательства, пока он не избавился и от них тоже. Конорс почувствовал, что пахнет палёным, причём в самом прямом смысле этого слова, ведь в случае его поимки ему светит, по твоим словам, костёр.
— Да, но тебе не кажется, что это лучше поручить Майкрофту и его… людям?
— Нет, ни в коем случае. Эти пустоголовые болваны лишь всё сорвут и испортят. Конорс заметёт последние следы и уйдёт надолго в подполье, пока сроки по его делам не истекут. А в идеале — даже до моей смерти. Тогда ему уже никто не помешает вновь заниматься грязными делишками без страха наказания.
— Хорошо, что от меня требуется? — Нахмурился Джон, сжимая кулаки. Шерлок улыбнулся.
— Лишь сопровождение и, в случае опасности, защита, ничего особенного.
— Только не говори, что мы отправимся чёрт знает куда рано утром!
Холмс самодовольно хмыкнул, глядя на Ватсона сверху.
— Именно так. Нельзя задерживаться ни на минуту. — Вампир вздохнул. — Или же я могу передумать и отложить поездку, скажем… до обеда, если ты меня поцелуешь.
— Шерлок, шантаж — это слишком грязно.
— На войне все средства хороши, Джон.
— Бога ради, не становись Бернардом! — взмолился вампир, закатывая глаза.
— Расскажи мне уже наконец о том, кто такой Бернард! — Вдруг взорвался Холмс, разъярённо поджимая губы. — У меня создаётся впечатление, будто между нами стоит этот чёртов Бернард, о котором я не знаю ничего, кроме имени и места жительства!
— О, прости, Шерлок. — Ватсон обнял его, действительно ощущая перед ним что-то, что обычные люди назвали бы чувством вины. — Я не думал, что это так повлияет на тебя.
Шерлок размяк и уже тише — ласковее — спросил:
— Расскажешь?
— Нет, Шерлок, прости, как-нибудь в другой раз.
Холмс скинул с себя чужие руки, обиженно фыркнул и, круто развернувшись, ушёл к себе в комнату, едва не хлопнув за собою дверью.
«Впрочем, — подумал Джон, — это лишь до следующего утра».
