Pastel

На первый взгляд Намджун непростой человек. Наоборот, с интровертной точки зрения Чонгука, их первая встреча останется незабываемой. Это один из пары случаев его юности, когда он чуть в обморок не упал, и еще один был на уроке биологии, когда им сказали выпотрошить мертвую крысу. Никакое количество фильмов ужасов и порнушки с пытками не могли подготовить его к этой крысе точно так же, как никакой жизненный опыт не мог подготовить его к первой встрече с Ким Намджуном. Он не может вспомнить точные слова, которыми они обменялись, когда Намджун пожал ему руку и улыбнулся сверху вниз, как делают большинство детей постарше, встречая своих очаровательных младшеньких, но Намджун был довольно мил. Тогда Намджун был немного пафосным. Молодой, впечатлительный Чонгук с потребностью угождать видел в Намджуне кого-то вроде Бога. Однако как только их отношения сформировались и начали укрепляться на протяжении карьеры, Чонгук смог в итоге заглянуть свозь интригующую любовь Намджуна к философии, его неисчислимое количество занятий и искушенность в рэпе и увидеть его другого — глупого, ласкового хёна, которого он знает и любит сегодня. Намджун… чудной, если не сказать больше, поэтому тот привык ожидать от него странностей. Вот почему только через неделю после случая с вибратором Чонгук наконец замечает, что с их лидером что-то не так. В перерывах между шоу и практикой они едва могли отдохнуть, не говоря уже о том, чтобы действительно разговаривать друг с другом. По большей части Намджун уносился в студию глубоко за полночь, как и Юнги, и никто не утруждает себя сомнениями на этот счет, уж точно не Чонгук. Как его сосед по комнате он знал лучше всех, как тяжело работает Намджун, потому что тот почти никогда не работает в общежитии. Шестеренки в его голове лучше всего функционируют в студии. Поэтому, когда Бан Шихек вызвал Чона в студию, чтобы записать парочку партий для их нового мини-альбома, Чонгук совсем не удивился, обнаружив на диване Намджуна, скролящего ленту в телефоне. Он, естественно, замечает вошедшего Чонгука, но когда тот поднимает руку, чтобы приветственно помахать, Намджун быстро опускает глаза и снова утыкается в телефон, делая вид, будто его не увидел. Чонгук замирает с поднятой рукой, дружелюбная улыбка становится натянутой. Что ж, это было неловко. Прежде чем он успевает задаться вопросом о причинах такого поведения — и, возможно, докопаться до сути, — Бан Шихек поворачивается на своем стуле лицом к нему, с теплой улыбкой хлопая в свои большие, мозолистые ладони. Посмотри, как нужно приветствовать друг друга, шипит голос в голове, когда он искоса поглядывает на Намджуна. Слишком сварливо? Чонгук запрыгивает в кабинку, чтобы закончить запись, пока Бан Шихек сидит за микшерным пультом. Он не осмеливается взглянуть на диван, когда поет, потому что ровное безразличие хёна может просто выбить его из колеи. Они заканчивают, Шихек с улыбкой и похлопыванием по спине подзывает его обратно в комнату. — Хорошо поработал сегодня, Чонгук-а, — ласково хвалит он, — ты звучал невероятно. Я заметил прогресс в твоих верхних нотах. — Сумин-хён — хороший учитель, сэр, — он скромно улыбается, а его грудь вздымается от гордости. Это правда, они с преподавателем вокала усердно работали над улучшением его вокальных навыков, особенно в более высоком диапазоне, который он действительно изо всех сил пытался воспроизвести в период полового созревания. Его гормоны определенно не облегчали ему задачу. Но теперь, когда его голос выровнялся, он уверен, что добился значительного прогресса. Затем Шихек поворачивается к Намджуну, и сердце Чонгука ухает вниз. — Не думаешь, что наш макнэ вырос, Намджун-а? Намджуну хватает приличия оторвать взгляд от своего телефона, вероятно, из уважения к их продюсеру. Сначала он ничего не говорит, но секунды тянутся, а Шихек выжидающе смотрит на него, и Намджун в конце концов пожимает плечами и выдает: — Конечно. Чонгук вздергивает подбородок. Он демонстративно игнорирует удар по своему самолюбию и назойливый приступ боли в сердце, против воли натягивая на лицо улыбку. — Если... если тебе не нравится, то я могу перезаписать, хён. — Нет, нет… — Намджун откашливается, возвращаясь к телефону. — Получилось нормально. Иди домой, Гук. Он пялится на старшего. Его сердце стоит комом в горле. Намджун — странный, но не жестокий человек. Чонгук сухо сглатывает, поворачивается к Шихеку и кланяется, сдерживая слезы, потому что он не позволит продюсеру или лидеру увидеть его расстроенным. Шихек кивает ему, но остается развернутым в сторону Намджуна, с любопытством разглядывая рэпера. Чонгук решает, что больше не хочет задерживаться в студии. Он поворачивается и уходит, быстро выходя из комнаты с дрожащими губами, одновременно возмущенный и растерянный. Конечно, бывали времена, когда Намджун не был абсолютно доволен им, но Намджун всегда стремился подбодрить его, даже в худшие времена. Но никогда еще Намджун не проявлял полнейшего безразличия к его пению. Чонгук не знает, то ли ему ударить кулаком в стену, то ли поблевать в ближайшую канаву. Он не делает ничего из этого. Просто возвращается в общежитие, не обращая ни на кого внимания и ни с кем не разговаривая. Захлопнув за собой дверь, он рывком скидывает ботинки и зарывается лицом в подушку. Может ли мир поглотить его прямо сейчас? Пожалуйста? Исчезнуть с лица земли — это же не слишком большая просьба ко вселенной...? В дверь мягко стучат. Он поднимает голову. — Уходи. Тот, кто постучал, должно быть, уже ушёл, так как звуки шагов становятся все тише. Жить в мире, где "нормально" — это недостаточно хорошо, может быть довольно неприятно. "Нормально" — это фигня, "нормально" не принесет ему похвалы и признания, "нормально" — удел слабых и бездарных. Наверное, он должен был вернуться в кабинку и переделать все заново, может, тогда бы Намджун оторвался от телефона, посмотрел ему в глаза и сказал, что он хорош, что он стоит того. Нет, Намджун был прав, в этой записи не было ничего волнующего и необычного, было просто ничего так. Нормально. Завтра он вернется в студию, может, устроит еще одну сессию записи с Шихеком, чтобы убедиться, что все в порядке. Он сможет все исправить. Чонгук не видит Намджуна до ужина следующего вечера. Он не уверен, возвращался ли Намджун из студии, только знает, что когда он проснулся этим утром, то увидел нижнюю кровать нетронутой. Желудок неприятно сжался при взгляде на нее. Сокджин зовет их всех в гостиную как раз в тот момент, когда ставит горячую кастрюлю в центр стола руками в розовых прихватках. Чонгук тихонько садится в конце стола. Он замирает, замечая Намджуна, сидящего по диагонали от него. Намджун не поднимает глаз, чтобы подтвердить, что он вообще там есть. Он судорожно сглатывает. Юнги садится справа от него, щурясь, как будто только что восстал из могилы. Черные волосы спадают на глаза, как дразнящие тени, целующие его бледную кожу. Выглядит мило. Не желая позволять Намджуну портить еще один вечер, он принимает ответственное решение продолжать притворяться, будто их лидера там вообще нет. Ну, знаете, в отместку. — Ты только проснулся, хён? — спрашивает Чонгук, его губы растягиваются в усмешке. Юнги кряхтит. Говорить — ниже его достоинства. Вместо ответа он начинает выкладывать лапшу из горячей кастрюли на тарелку Чонгука, игнорируя жалобные протесты Тэхена. Тот краснеет, уставившись на свою теперь полную еды тарелку. — С-спасибо, хён. — Тебе нужно набрать вес, ребенок, — бормочет Юнги своим сексуальным, хриплым голосом, — Я не знаю, кто, чёрт возьми, сказал тебе сесть на диету, но мне срочно нужен их номер и координаты. — Но мне правда нужно похудеть, — мямлит Чонгук, но голод греховно шепчет на ухо "Всего кусочек, послушай своего Юнги-хёна". — Вы видели недавние выступления? Я один занимаю весь чертов экран! — Окей, для начала — не выражайся при мне, иначе я тебя отшлепаю. Во-вторых, скажи "а-а", — лапша соскальзывает с палочек Юнги, когда он тычет ими Чонгуку в лицо. Чонгук встречает пристальный взгляд, упрямо сжав губы. Глаза Юнги резко сужаются. Он тычет пальцем в уголок рта Чонгука, и младший вздрагивает, отпрянув от него с ребяческим хныканьем. Юнги делает второй, более быстрый выпад, но Чонгук только отодвигается от него еще дальше. Тогда Чонгук понимает, как это, должно быть, выглядит: его руки лежат на столе, а лицо жмурится, как у рассерженного карапуза. Он открывает глаза, натыкаясь на Юнги со взглядом Я-собираюсь-убить-тебя-и закопать-там-где-никто-не-найдёт, и его решимость рушится. С резким вдохом, раздраженно закатив глаза, он едва раскрывает рот. Юнги запихивает лапшу в рот, и бульон стекает по подбородку. Его лицо отчаянно краснеет, когда Юнги вытирает подбородок салфеткой, а сердце колотится в груди. Если б Юнги только знал. Юнги не отводит взгляд, пока Чонгук целиком и полностью не проглотит свою лапшу. Он кивает сам себе, как гордый отец, а затем идет наложить еды и себе, не обращая внимания на странно притихшего Чонгука. Другие едят так, как будто никто не был свидетелем этого обмена, и Чонгук уже почти готов вздохнуть с облегчением и забыть, что это когда-либо происходило, когда случайно бросает взгляд в сторону Намджуна. Лидер смотрит прямо на него. Он замирает. Затем Намджун отводит взгляд, и Чонгуку остается только гадать, не показалось ли ему. Нет, Намджун не удостоил его вниманием, даже когда от него этого ожидали. С чего бы ему сейчас смотреть в сторону Чонгука? Возможно, это просто совпадение. Возможно, Намджун только на секунду глянул в его сторону... или... или посмотрел на что-то позади него. Да, наверняка так оно и есть. Странное поведение Намджуна снова вспоминается Чонгуку только неделю спустя. Хоть он с болью думал о пустом пространстве под своей кроватью, по большей части он справлялся с этим молча. Никто не упомянул о том факте, что Намджун не спал в своей комнате больше недели, либо потому, что не знали, либо им было все равно, и за это Чонгук бесконечно благодарен. Он мог только вообразить степень неловкости такого разговора, в котором Намджун признается, насколько сильно их макнэ отталкивает его. Его бедное, растоптанное сердце, наверное, не выдержало бы. Они делают перерыв во время танцевальной практики, когда Тэхен неуклюже запрыгивает ему на спину. В любой другой день Чонгук мог бы сбросить дополнительный вес, но, учитывая его внутренний конфликт школьницы, в последнее время он немного рассеян. Колени подкашиваются, и он оказывается распластанным на животе, а член Тэхена ощутимо толкается в его зад. — Хён, — скулит он лицом в пол. Они должны установить правила поведения во время перерывов, чтобы Тэхен держал всю эту избыточную энергию при себе. — Что не так, Куки? Почему ты сегодня такой подавленный? — ах, типичный Ким Тэхен. Задавать личные вопросы посреди общественного места голосом таким громким, что стекла дрожат. Храни его господь. — Все хорошо. Тэхен тычет его в грудь, и он вздрагивает. — Врунишка! — Не. Делай. Этого. Снова. — он ставит знаки препинания в качестве предупреждения, но его бока подвергаются жестокой атаке причудливых длинных и тонких пальцев Тэхена. Чонгук визжит. Он переворачивается на спину с сидящим на нем Тэхеном, его лучший друг скалится над ним как маньяк-социопат, готовый зажарить и съесть его. Щекотка — это не повод для смеха. Это серьезное рефлекторное состояние, которое он не может контролировать. Тэхен — ужасный человек, воспользовавшийся его беспомощностью. Он кричит, смеется и пытается вырваться, но Тэхен только сильнее наваливается своим весом, его бедра смыкаются вокруг талии Чонгука. А они еще говорят, что Тэхен — пушинка. Каким-то чудом благодаря своим мышцам ему в конце концов удается сбросить Тэхена, хоть и не без синяков на боках. Что за придурок. Красивый придурок, но тем не менее придурок. Он вскакивает на ноги, на этот раз готовый к любым внезапным обезьяньим атакам, но замечает, как Намджун, сидящий в самом дальнем углу комнаты, уставился прямо на него. Ну, уставился — это мягко сказано, скорее "свирепо смотрел" было бы более подходящим способом выразить это. Однако в ту секунду, когда их взгляды встречаются, Намджун отводит глаза. Одно можно сказать наверняка — Намджун определенно смотрел в их сторону, но по какой причине? И почему он выглядит таким сердитым? Он боится узнать ответ на этот вопрос. Хосок хлопает в ладоши, вырывая Чонгука из задумчивости. Они снова занимают свои позиции, и практика возобновляется в обычном режиме. Через пару дней Чонгука приглашают посмотреть фильм с Хосоком и Сокджином в гостиной. Учитывая, что он только что вернулся из спортзала и остаток вечера свободен, он не видит причин отказываться. Он сворачивается калачиком рядом с Сокджином, пока Хосок готовит попкорн на кухне. Широкие плечи Сокджина — благословение богов. Он кладет голову на плечо, и старший хен тихо посмеивается, обнимая его и притягивая ближе. — Хочешь немного уюта? — Чонгук краснеет, пялясь на руки. — Просто немного устал, — отчасти лжет он. Он уставший, он всегда уставший, но это определенно не та причина, по которой он прижимается к Сокджину, чтобы согреться. На экране телевизора появляется логотип студии, и из кухни Хосок вопит: — Не начинайте без меня! — Тогда поторопись! — кричит в ответ Джин, но он достаточно любезен, чтобы остановить фильм. — Что ты хочешь, чтобы я сделал? Сказал микроволновке греть быстрее? Хосок присоединяется к ним через минуту, и Сокджин включает фильм. Чонгуку вручают держать миску попкорна, потому что он сидит посередине. Хосок прижимается к нему, любовно обхватив рукой край миски, время от времени запихивая в рот несколько кусочков попкорна с улыбкой Чешира. Чонгук не знает, почему Хосок так счастлив есть попкорн, но это, вероятно, его способ восстать против диетического плана, к которому обязывают их менеджеры. Никто из них не следует ему по-настоящему, но Чонгук пытается изо всех сил, поэтому он сопротивляется искушению погрузить руку в попкорн и насладиться маслянистым совершенством. У него нет папочки, чтобы отшлепать его, если он будет непослушным, и будь он проклят, если ему придется отшлепать самого себя. Проходит всего четверть фильма, когда открывается входная дверь. Намджун зовет с кухни. Чонгук напрягается. Сокджин наклоняет голову и нерешительно обозначает, где они находятся, а Чонгук тихо сидит, прислушиваясь к тяжелым шагам, приближающимся к гостиной. Входит уставший, но счастливый Намджун, приветствуя их взмахом руки.       Их глаза встречаются, и лицо Намджуна застывает. Прежде чем Чонгук может хоть что-то сказать, их лидер направляется в коридор. Никто не замечает краткого, но неловкого взаимодействия. Ему хочется убежать в свою комнату и кричать в подушку, но тот факт, что Намджун там, приковывает его к дивану. Он сидит там на протяжении всего фильма и не имеет абсолютно никакого понятия о том, что происходит. Хосок и Сокджин кажутся относительно заинтересованными сюжетом, но разум Чонгука в смятении. Как долго Намджун собирается вести себя таким образом? Никто из участников пока ничего не заметил, но заметят рано или поздно. Они начнут задавать вопросы, на которые он не будет знать ответов. Они могут даже доставать Намджуна и рассердить его еще больше, чем сейчас.       Фильм заканчивается слишком быстро. Только тогда Чонгуку приходит в голову, что ему некуда идти, кроме как в свою спальню. Все остальные сворачиваются. Сокджин подал ужин несколько часов назад, Юнги и Тэхен ушли, а Чимин лег пораньше. Миска с попкорном пуста. — Бросишь тарелку в раковину вместо меня, хорошо? — Хосок похлопывает его по плечу, когда он поднимается с дивана, потягиваясь, как кошка. Чонгук использует эту просьбу как предлог, чтобы выждать время. Намывая миску, он думает обо всех альтернативных местах в общежитии, где он мог бы переночевать сегодня ночью. Есть очевидный выбор — диван, но он у них с дебюта, и его амортизация уже не такая божественная, как раньше. Теперь он потертый и бугристый, там ему наверняка гарантирована дискомфортная ночь. Он не может позволить себе больную спину перед завтрашним выступлением, слишком много людей, слишком много камер, следящих за каждым его движением. Кровать Юнги? Его лицо вспыхивает при этой мысли. Это было бы слишком очевидно, Сокджин будет задавать вопросы. Он мог бы спать с Тэхеном, но тот много двигается во сне. Велика вероятность, что Тэхен может неосознанно столкнуть его с кровати. Пол…? Качает головой. Он ведет себя нелепо. Та комната в такой же степени принадлежит ему, как и Намджуну, он может спать в своей кровати, если, черт возьми, захочет. Если у Намджуна с этим проблемы, он может засунуть их себе в задницу.       С новой решимостью он кладет миску, чтобы она высохла в течение ночи, и идёт в спальню. Подумать только, он хотел спать на полу, чтобы избегать Намджуна, ха! Глупая шутка. Намджун, очевидно, тот, у кого есть проблемы, поэтому он может страдать от любого хронического запора, который портит ему настроение. Ничто не сможет встать между Чон Чонгуком и надлежащим ночным отдыхом. Его пальцы колеблются на дверной ручке. Будь проклят Ким Намджун! Что он сделал, чтобы заслужить такое обращение? Теперь он даже не может войти в свою комнату без ощущения, что его вот-вот укусит бешеная собака. Он делает вдох. Выдыхает. Ты сможешь. Просто войди, заберись на кровать и игнорируй существование Намджуна. Как два пальца. Он открывает дверь, его челюсть сжимается в отчаянной попытке выглядеть отстраненным. Он готов сделать все так, как планировал, но замечает Намджуна, стоящего перед их открытым шкафом и держащего в руках что-то пугающе знакомое. Это мой розовый свитер Hello Kitty...? — Ох, блядь. Намджун оборачивается со свитером в руках, выглядя таким же потрясенным. К ужасу Чонгука он замечает, что и остальные его драгоценные свитеры были вынуты из своих тайников, разбросаны повсюду и выставлены на всеобщее обозрение. О нет. О нет, о, блядь, нет! Первым делом он захлопывает за собой дверь и шарит в поисках замка, вспоминая, что на этих чертовых дверях нет замков. С каких пор это стало чем-то особенным? — Чонгук... что... что это такое? — Намджун звучит ошарашенно, как будто его только что ударили в живот — Чонгук знает это, потому что чувствует то же самое. — Я могу объяснить! — нет, он не может, не рассказав всю правду. Что он собирается сказать? Что он ныкает свитеры до тех пор, пока его племяннице не стукнет восемнадцать? — Поклянись своей задницей, что ты объяснишь. — парирует Намджун, его голос приобретает мрачный оттенок. Чонгук сглатывает. Он очень медленно приближается к Намджуну, принимая свой свитер обратно, когда Намджун протягивает его ему. Прижимая его к груди, он смотрит на пристальный взгляд Намджуна и говорит: — Возможно, тебе стоит присесть. Несмотря ни на что, Намджун слушается и садится на нижнюю койку, сгорбившись и сцепив руки вместе. — Я слышал тебя в ту ночь, — признается Намджун до того, как у Чонгука появится шанс собраться с мыслями. Желудок Чонгука сжимается, а во рту пересыхает. — Ты выкрикивал мое имя... среди прочего.. пока ты… Что ж, все немного усложнилось. Он должен объяснить не только то, почему прячет девчачьи свитеры в своем шкафу, но также почему мастурбирует с мыслью о трахающем его лидере. Фантастика. Именно так он и хотел, чтобы прошла эта ночь. Он сверлит взглядом ковер. Возможно, спать на полу было бы не такой большой жертвой, чтобы избежать этого разговора, но сейчас от него никуда не деться. Тайное стало явным, и теперь Чонгук хочет утопиться. Все его лицо краснеет от смущения и... О, боже, я серьезно сейчас заплачу? Слезы щиплют уголки глаз. Только сейчас ему приходит в голову, что это может привести к чему-то гораздо худшему. Как только Намджун услышит правду, выгонят ли его из группы? Будет ли он разоблачен как колоссальный извращенец, которым он и является? Он уже может видеть заголовки таблоидов "Развращенный Макнэ Разрывает Контракт, Потому Что Он Ошибка Природы." — Иногда… — он пытается оставаться сильным, но голос звучит тихо, — иногда мне нравится быть маленьким… — шмыгает носом, у него текут слезы. Он смотрит вниз на свой симпатичный свитер Hello Kitty с дрожащими губами. — Не... не все время, но... но иногда. Когда я маленький, я чувствую себя м-м-милым и з-защищенным. Я думаю о своих хёнах, потому что они также заставляют меня чувствовать себя защищенным, и мне так жаль, хён. Я не хотел, чтобы ты когда-нибудь узнал об этом... ты не должен... не должен был проходить через это. Я старался держать это в тайне... я действительно старался. Он икает. Намджун ничего не говорит, а тот слишком боится на него посмотреть. Поэтому он снова заполняет молчание словами: — Пожалуйста, не говори остальным... или менеджерам... или Бан Шихеку. Если это всплывет, я не знаю, что буду делать, и ты знаешь, что я ничто без Бантан... ты знаешь это, хён, пожалуйста, пожалуйста, не раскрывай меня. Я обещаю, что избавлюсь от в-в-всего, и нам больше не придется вспоминать об этом, я клянусь... — руки опускаются ему на плечи, и он вздрагивает, вскидывая голову, чтобы посмотреть на Намджуна. Лицо хёна почти нечитаемо. В его чертах нет никаких четких эмоций — ни радости, ни гнева, ни ненависти, — но его глаза ласковые. Мягкие, потому что Намджун — мягкий человек. Намджун берет свитер из рук Чонгука, перебирая ткань. — Это сложно принять, Гук. Ты же понимаешь? Чонгук шмыгает носом, угрюмо кивая. — Я... я не расскажу никому твой секрет. В тот день, когда мы встретились, я пообещал, что буду защищать тебя, насколько смогу, и я буду держать свое слово, теперь даже больше, чем когда-либо, — Чонгук определенно этого не ожидал. — На самом деле, я хочу извиниться. — Ты хочешь извиниться? Намджун улыбается впервые за долгое время, и Чонгук понимает, как сильно он скучал по этим красивым ямочкам на щеках. — Я был несправедлив к тебе всю прошлую неделю. Вместо того, чтобы просто поговорить с тобой, я избегал тебя. Это было... очень не по-лидерски с моей стороны. — Не нужно, но... но спасибо... — Ты мне покажешь…? Чонгук моргает. Намджун что, краснеет? — Показать? — Ты знаешь... твою... э... маленькую сторону. — Чонгук чувствует слабость. Он в какой-то прострации. Это какая-то параллельная вселенная, где все его желания волшебным образом сбываются? — Если... если хочешь. Намджун сглатывает. — Думаю, что хочу... — это достаточно неплохо для Чонгука. Он берет свитер из рук Намджуна и разворачивает его к себе спиной. — З-закрой глаза, пожалуйста. Я... я скажу тебе, когда открыть. К его огромному удовольствию, Намджун действительно закрывает глаза. Его сердце бьется быстрее, а ладони потеют ещё больше. Он поражен непростым решением что надеть. Потребность произвести впечатление на Намджуна больше, чем дерзость Хичоля. — Эм... Выбери цвет. — пищит он. — Голубой. Голубой. Он бросает свитер Hello Kitty обратно в шкаф и пытается выудить что-нибудь голубое. Находит достаточно легко, переодеваясь с головокружительной скоростью, чтобы нежно-голубой свитер с белыми сердечками касался верхней части бедер. Он срывает джинсы и облачается в белые чулки. Падает на колени, чтобы найти что-то в своей обувной коробке. Отыскав черный ободок с симпатичным маленьким белым бантом, прикрепленным на левой стороне, он колеблется, прежде чем надеть его, взглянув в зеркало и тщательно поправляя. Идеально. Он уже собирается закрыть коробку, когда кое-что заставляет его остановиться. Блеск для губ — да или нет? Намджун оценил бы? За долю секунды он принимает решение нанести немного блеска, поджимая губы, прежде чем бросить стик обратно в коробку. Стоя на ногах, обтянутых чулками, он играет пальцами с лапами свитера, глядя на затылок Намджуна. — Теперь ты... эм... можешь посмотреть. Намджун открывает глаза и оборачивается, Чонгук не в силах смотреть на его реакцию. До сих пор он был чутким и непредубежденным, но внезапно охватывает зудящая тревога. Что, если он засмеется...? Закрыв глаза и крепко сжав ткань рукавов, он ждет надменной реакции. Только вот этого не происходит. Рука обхватывает его лицо, приподнимая, чтобы он смотрел в ласково-одобряющее лицо Намджуна. Нет ни намека на злобу. Его глаза нежные и искренние. Он захвачен врасплох красотой Намджуна, его волосами, легко падающими набок, его растягивающимися в привлекательной улыбке губами. Ямочки — его самая яркая черта, физическое отражение его доброты. — Разве я не выгляжу отвратительно? — спрашивает он, затаив дыхание. Намджун хихикает, его голос низкий и медово-тягучий. — Просто ужасно, — но затем он добавляет, — но серьезно, тебе следовало сказать мне об этом гораздо раньше. Чонгук внезапно смущается. — Значит ли это...? — Что мы можем повеселиться? Да. Хотя, думаю, мы должны сесть и поговорить об этом более подробно, если ты не против. — Чонгук позволяет Намджуну стащить себя на нижнюю койку, где они сидят, скрестив ноги и сгорбившись напротив друг друга, как два ребенка, обменивающихся секретами. — Значит, это твоя "маленькая" сторона? Чонгук краснеет, натягивая воротник свитера, когда тот грозит свалиться с плеча. — В данный момент я не веду себя как маленький, нет. Я не хотел... ну, знаешь... снова тебя отпугнуть. Хотя мне нравится носить именно такие вещи. Я не очень люблю платья или что-то подобное, но свитера на ощупь приятные... не знаю, это трудно объяснить. — А та... — прокашливается Намджун, — история с "папочкой"? Он чувствует, как кровь приливает к щекам. — Если тебе это не нравится, нам не обязательно... — Н-нет, мне нравится, — быстро проговаривает Намджун, его уши розовеют, — я просто... в смысле, я единственный, кого ты так называешь? Чонгук пожимает плечами. — В основном тебя, но иногда я называю так и других участников. Намджун выглядит так, как будто у него много вопросов, но довольствуется одним: — Когда все это началось? — Вероятно, примерно в то время, когда я начал чувствовать себя комфортно в группе. Вы все так хорошо заботились обо мне... я не мог ничего поделать с тем, во что это вылилось. — Так значит через некоторое время после дебюта. — Эм... привязанность возникла примерно тогда, да. А, эм... маленькость появилась немного позже, но в глубине души я вроде как знал, что мне нравятся такие вещи. Я просто не хотел признавать это в течение долгого времени. — Ты вообще думал доверить это кому-нибудь из нас? В смысле... ты столько лет скрывал эти чувства. — Намджун озабоченно сводит брови. — Это приходило мне в голову, — почти каждый день, хочет добавить он, но не делает этого, — однако я не мог рисковать, хён. Как бы сильно я ни любил тебя и остальных, я просто не мог. Намджун качает головой. — Понимаю. Мне просто жаль, что я не заметил раньше. — Но ты ведь поможешь мне, правда? — нервно спрашивает Чонгук, покусывая нижнюю губу. — Мы можем делать то, что тебе тоже нравится... я... я имею в виду, если ты хочешь. Мы не обязаны ничего делать, если ты этого не хочешь. Ты уже проявил такое понимание, и я имею в виду, что просто говорить об этом приятно. Лидер протягивает руку и берет одну из рук Чонгука, переворачивая ее в своей, вырисовывая круги на ладони. — Ты милый, — Чонгук вспыхивает. — Конечно я хочу помочь. Эта штука не такая односторонняя, как ты мог подумать — Это... нет? — Конечно нет. Ты хоть представляешь, как мне было тяжело находиться рядом с тобой всю прошлую неделю? Каждый раз, когда я видел тебя, я продолжал думать о том, как ты звучал в ту ночь, когда звал меня по имени. Я так волновался, что у меня встанет, что старался избегать тебя. Чонгук застенчиво улыбается. — Извини. — Видеть тебя с другими тоже было нелегко. Его сердце сжимается. — Ты же не ревновал, так ведь? — Нет, не ревновал. Скорее, возбуждался. — Возбуждался...? — из всех вещей возбуждение определенно не было тем, чего он ожидал. — Ты не осознаешь, как отзываешься на других участников... и я, честно говоря, тоже не замечал, пока действительно не посмотрел, понимаешь? Твои глаза начинают блестеть, ты становишься таким сладким и постоянно хихикаешь. Это вроде как горячо. Он хлопает себя по лицу лапой свитера, чтобы скрыть смущение. — О, боже, я настолько очевидный? — Это мило. — Это неловко, вот как это. — Тебе не следует слишком переживать об этом. Как насчет объяснения твоей маленькой стороны поподробнее? Просто чтобы я знал, чем ты увлекаешься и все такое. Чонгук не знает, что заставляет его посмотреть на Намджуна и сказать: — Как насчет того, чтобы я показал тебе?