Утреннее пробуждение становится настоящим шоком. Кажется, первое и единственное, что регистрируется сознанием, — это то, что он жмется к чему-то теплому. Какое-то время он даже не задается вопросом, что это такое. Просто уютное тепло, нечто, способное легко усыпить его снова. Оно приподнимается... Опадает... Порывы воздуха ласкают его лоб. О, он не хочет вставать. Ни сейчас, ни когда-либо. Мысли о танцевальных практиках, записях и выступлениях кажутся такими далекими. Он может игнорировать их… пока что…
В дверь стучат. Нет, никуда не годится. Раздается чей-то голос, а затем открывается дверь. Тепло под ним движется и...
нет, не уходи! Чужие руки лежат на плечах, передвигая его, и тогда он заставляет себя открыть глаза. Намджун нависает над ним, с извинением улыбаясь. Чонгук улыбается в ответ из-за
ямочек, которые напоминают ему о событиях прошлой ночи. У него есть всего доля секунды на панику, когда откуда-то из комнаты доносится голос Сокджина. Это он их разбудил. Еще бы. Сокджин, пожалуй, единственный ответственный хён, живущий под этой крышей.
— Удобненько вы тут устроились, — дразнит он. — Чего вы в одну койку втиснулись? Намджун, твоя кровать была недостаточно тесной для тебя?
Намджун чешет гнездо на голове и спускает ноги с кровати. — Я… случайно пролил молоко на простыни, а стирать было лень.
— Честно, Намджун, — отпускает колкость Сокджин, — что я говорил о еде в комнате? Неужто моя единственная цель в жизни — все уши тебе прожужжать?
— Прости, хён.
— Неважно, я сниму простыни и постираю их позже. Я пришел, чтобы сказать, что менеджер-хён отвезет нас на Мёндон через полчаса. Если вам нужно что-то купить, то идём с нами.
— Да... на самом деле мне нужно кое-что.
— Чонгук? — тому как-то удается поднять голову, моргая и щурясь. Сокджин стоит рядом с койкой, уперев руки в бедра. — Ты идёшь?
Наступает пауза для раздумий. Спать или не спать? Но если все пойдут, он тоже должен, не так ли? Он качает головой, смахивая челку на глаза. Этого достаточно, чтобы удовлетворить Джина. Старший хён кивает головой, проворно выпархивая из комнаты, мыслями уже в предстоящих последних хлопотах по дому. К счастью, у него хватает вежливости закрыть за собой дверь. Намджун и Чонгук снова остались одни.
Рука скользнула по его спутанным волосам, и он сонно прильнул к ней, жаждая немного утренней ласки.
— Полусонный ты даже милее, — хихикает Намджун ровным, глубоким голосом. Кто же знал, что утренний голос лидера
намного глубже, чем обычно? Мурашки бегут по рукам. Он моргает, глядя затуманенными глазами на ухмыляющееся лицо Намджуна. Черт. Он выглядит сексуально даже со спутанными и растрепанными волосами. Намджун наклоняется, чтобы поцеловать его в лоб. Его сердце переполняется.
— Доброе утро, мой мальчик.
Чонгук решает послать все и запечатлевает поцелуй на шикарных губах Намджуна. Легкий смешок вырывается из груди старшего. Намджун заключает его в объятия, аккуратно усаживая к себе на колени, чтобы осыпать его поцелуями. Он издает неловкий визгливый звук, потому что не привык к подобным глупостям по утрам, но почему-то с Намджуном это кажется нормальным. Он заставляет чувствовать себя
хорошо. Бабочки кружатся в животе, и это чувство намного лучше, чем когда Чон говорит с кем-то из своих хёнов. Думать об этом одновременно и волнующе, и страшно. Намджуну было бы так легко ранить его. Он может в любой момент согнать его с колен и рассмеяться над его доверчивостью.
Но тот не делает этого. Он держит Чонгука так, словно тот — стеклянный сосуд с заключенной в нем целой вселенной. Рука покоится на спине, другая накрывает чужую, и эти руки, такие крупные и сильные, обращаются с ним так деликатно. Чонгук чувствует себя драгоценным.
— Я не хочу, чтобы этот момент заканчивался, — хихикает он, мягко тычась в кадык Намджуна, на что старший нежно сжимает его.
— Я тоже, тыковка.
Наступает долгая пауза, а затем Чонгук осмеливается спросить:
— Что будет, когда мы выйдем из этой комнаты?
— Мы с тобой снова станем лидером и макнэ, — сердце младшего замирает. — Это то, что увидит публика. Когда мы одни, мы можем быть кем хотим, говорить о том, о чем хотим… любить того, кого хотим.
Чонгук печально теребит воротник пижамной рубашки Намджуна.
— Иногда я жалею, что мы стали айдолами.
— Я тоже, — Намджун выглядит искренним, когда говорит это. — Но если я тебе когда-нибудь понадоблюсь по какой бы то ни было причине, даже если я по уши в обязанностях лидера и в жутком напряге, я хочу, чтобы ты поговорил со мной, хорошо? Я больше не хочу сюрпризов, Чонгук. Прошлая ночь была потрясающей, невероятной. Это то, чего я никогда не забуду, но ты должен пообещать мне, что это никогда больше не повторится.
Чонгук надувается.
— Да, папочка.
Глаза Намджуна смягчаются при этом прозвище. Он оставляет поцелуй на кончике носа младшего. — Я просто беспокоюсь, что тебе будет больно.
— Я знаю.
— Как ты себя чувствуешь? У тебя ведь ничего не болит? О Боже... это же не был твой первый раз?
Чонгук посасывает нижнюю губу. Должен ли был он упомянуть, что это он и был?
— Дай определение "первому разу".
Намджун стонет, зажимая переносицу.
— Я был так груб с тобой, даже слишком.
— Нет, не был, — сияет Чонгук, — раньше я выдерживал и худшее.
— Чонгук, я начинаю думать, что ты немного мазохист.
Ты понятия не имеешь насколько, думает он, но молчит.
Подводи его к этому постепенно, Гук. Не выбивай его из колеи, когда отношения только начались.
Они готовятся к выходу так, будто вчера и не трахались. Намджун идет принимать душ, а Чонгук выбирает одежду. Поскольку они будут у всех на виду, ему придется немного прикрыться. Привлекать внимание — последнее, что он хочет, особенно в таком людном месте, как Мёндон. Он с трудом переносит клаустрофобию в аэропорту. Такие места обманчиво просторны. Их поклонники, кажется, заполняют все дыры, когда они появляются. Не то чтобы он не любил и не ценил преданность своих фанатов — а он любит и ценит, — но в толпе он хочет просто сжаться до размеров песчинки. Слишком суетно, происходит слишком много всего и сразу. Его хёны понимают эту проблему, и их менеджеры тоже, поэтому прилагают усилия, чтобы держать его где-то посередине, где хваткие руки не смогут добраться до него.
Сегодня его цвет черный. Зима не за горами. Отличное оправдание для теплой многослойности и шерстяных бини. Вытаскивая предмет за предметом из шкафа, он беспорядочно бросает их через поручни двухъярусной кровати. Черная бини, черная маска, черная рубашка, черные джинсы, черная кожаная куртка и, в довершение ко всему, черные ботинки. Он кладет руки на бедра, гордый собой. Сегодня он будет выглядеть сексуально.
Когда он входит на кухню, Хосок бросает на него один взгляд и смеется.
— Кто-то умер?
Чонгук краснеет.
— Заткнись.
Они все набиваются в минивэн. Менеджер на водительском сиденье, Сокджин на пассажирском, остальные в середине и сзади. Поездка до Мёндона быстрая. Но им нужно найти парковку где-то на окраине торгового района, потому что физически невозможно вести машину сквозь толпу народа.
— Хорошо, парни, слушайте, — менеджер-хён толкает напутственную речь, прежде чем они разбегутся, — вы все можете идти и делать, что вам заблагорассудится, но мы должны встретиться здесь же ровно через час. Если вас узнают, не забудьте улыбаться, дайте парочку автографов, сфотографируйтесь и все такое, но не позволяйте им помыкать собой, слышите? Я не хочу, чтобы кого-то из вас задержали как в прошлый раз.
Тэхен краснеет. Как-то он был загнан в угол в торговом центре толпой фанатов. Он был в ловушке с ними более часа, потому что те не оставляли его в покое. Это был довольно неприятный опыт. Тогда они еще были не очень известны. Они не понимали, когда их используют, особенно поклонники, и с тех пор их научили, как выпутываться из таких ситуаций.
В тот момент, когда менеджер открывает автомобиль, все в секунду исчезают. Хосок мчится в одном направлении, таща за собой Юнги. Тэхен с Чимином ушли, как и Намджун, оставив Чонгука разве что с...
— Чонгуки, похоже, остались мы вдвоём. Не хочешь пойти вместе? Мне нужно купить водолазку к Рождеству, — Сокджин терпеливо улыбается, и кто Чонгук такой, чтобы отказывать своему хёну? Не то чтобы ему нужно было куда-то еще.
Всегда практичный Сокджин точно знает, куда идти. Ни для кого не секрет, что он любит ходить по магазинам, особенно за едой и одеждой, а Мёндон — это место, удовлетворяющее обоим фетишам. Чонгук держит голову опущенной, маска закрывает большую часть лица. То тут, то там молодежь бросает на них любопытные взгляды, но длинные ноги Сокджина ведут их так быстро, что никто не утруждает себя тем, чтобы подойти к ним.
Всё как в тумане, пока они не добираются до нужного Сокджину магазина. Старший тянет его через вход сразу к мужскому отделу, избегая женского, как будто там выпустили скунса. Потому что они оба знают, что нужен всего один взволнованный крик фанатки, чтобы оповестить всех об их присутствии, и тогда весь ад вырвется на свободу.
В мужском отделе к их большому облегчению относительно пусто. Чонгук находит хорошее, удобное место у примерочных, а Сокджин уходит осмотреться. Его телефон жужжит, в групповом чате Бантан появляется уведомление. Это фотография, на которой Чимин и Тэхен пьют бабл-ти, и Чимин растягивает лицо в своей лучшей улыбке, когда Тэхен корчит смешную рожицу в камеру.
"Свобода~" подписал внизу Чимин. Действительно, свобода. Обычно они не могут выходить на улицу и делать все, что им заблагорассудится, даже будучи полноправными взрослыми.
— Хён, возьми мне тоже! — отправляет он, немедленно получая ответ.
— Какой вкус ты хочешь, Куки~
? — он краснеет от милого прозвища, покусывая нижнюю губу.
— С ванилью!
— Какое волшебное слово~
?
— Пожалуйста.
— Хм. Не уверен, что мне нравится твой тон. Тебе придётся постараться получше.
Чонгук сверлит взглядом экран своего телефона. Типичный Чимин. Вечно все усложняет.
— Чонгук, я собираюсь примерить это, — он поднимает глаза и видит несколько вещей, аккуратно сложенных на предплечье Сокджина.
— Хорошо, хён.
— Ты должен честно сказать свое мнение. Хочу выглядеть особенно красиво перед мамой.
Он невинно смотрит на своего старшего хёна, широко раскрыв глаза.
— Но хён, ты
всегда красив.
Джин хмурится и щиплет Чонгука за руку. Тот взвизгивает.
— Я серьезно.
— Ладно, ладно, — сдается он, — я буду ждать здесь.
Старший исчезает в примерочной. Чон снова смотрит на телефон. Как бы ему ни было больно делать то, о чем просит Чимин, прямо сейчас ему действительно не помешало бы немного бабл-ти.
— Пожалуйста, хён~? — он корчит рожу, когда печатает это, но все равно отправляет, пока не передумал. Реакция Чимина, как всегда, мгновенна.
— Видишь? Разве настолько трудно было?
Чонгук испытывает искушение сказать
да, да, настолько, но передумывает. Подобный комментарий может принести больше вреда, чем пользы. Приходит еще несколько уведомлений, все они от Хосока, просящего Чимина принести бабл-ти и ему. Пачка сообщений хёна, наоборот, содержит кучу разноцветных сердечек.
— Ладно. — резко отвечает Чимин, явно не вдохновленный чрезмерностью Хосока. Чонгук посмеивается про себя, наблюдая, как куча грустных смайлов приходят одно за другим за другим. Бедный Хосок. Его эгьё здесь совершенно не ценят.
— Как я выгляжу? — Чонгук отрывается от телефона и видит Сокджина, позирующего возле примерочной в темно-синей водолазке. Жар ползет вверх по шее. Шерстяная водолазка имеет узор, похожий на плетение, проходящее вертикально вдоль торса Сокджина, облегая его фигуру и подчеркивая широкие плечи и мускулистые руки. Воротник образует складки вокруг шеи, его кадык едва выглядывает из-под ткани.
Чонгуку приходится напомнить себе, что он пялится. Тяжело сглотнув, он оглядывается, чтобы встретиться с выжидающим взглядом Сокджина, выдавив улыбку.
— Цвет тебе идет, — и это все, что он говорит, чтобы не выдать свои чувства.
— Ты правда так думаешь? — Сокджин сияет, радуясь комплименту. Он поворачивается лицом к ростовому зеркалу, критически оглядывая отражение. — Выглядит не очень по-рождественски, да? Я примерю другие.
Пытка продолжается довольно долго. Сокджин — корейский Адонис.
Все, что он примеряет, выглядит хорошо. Как будто он только что сошел с подиума, и Чонгук не знает, что ему сказать. Предполагается, что он выберет одну водолазку из четырех, отобранных ранее, но
все они дополняют потрясающую фигуру Сокджина с головы до пят. Это как пытаться выбирать самую милую собачку из кучки милых собачек.
Не бывает не милых собак, черт возьми! Он полагается на интуицию, потому что, хоть все они и выглядят одинаково восхитительно, ни одна не произвела такого впечатления, как темно-синяя.
— Все-таки эта, да? — Сокджин все еще выглядит неуверенным. Возможно, в этом году он хотел купить что-то более праздничное. — Ну, тогда хорошо. Доверюсь твоему вкусу. Спасибо за помощь!
Сокджин покупает темно-синюю водолазку и еще шарф, радостно шаркая в сторону кассы.
— Знаешь что? Выбери себе пару перчаток, Гук. Я заплачу.
Чонгук удивленно поднимает глаза. Сокджин прислоняется к витрине у кассы, благодарно улыбаясь ему в ответ.
— Правда?
— Да, тебе все равно нужны новые. Твои без пальцев зимой будут бесполезны, — как бы сильно он ни любил свои перчатки без пальцев, он знает, что Сокджин прав. Он всегда прав. Это немного раздражает.
Перчатки разложены перед кассой, и когда мужчина за прилавком начинает пробивать покупки Сокджина, Чонгук ищет то, что ему могло бы понравиться. Его глаза автоматически притягивают розовые. Пастельно-розовые, с большими бантами, пришитыми спереди, и белым мехом вокруг запястий. Они такие милые и такие,
такие красивые, как у какой-нибудь леди из аниме.
Его пальцы подрагивают.
Он почти слышит насмешку в голосе Сокджина, если бы хотя бы попытался выбрать эту пару. Тот, скорее всего, хихикнет; может быть, даже воспримет это как какую-то шутку.
— Гук? — он выбирает слишком долго.
Останавливается на паре серых шерстяных. Потому что серый — это мужской цвет. Нейтральный.
Безопасный. Продавец аккуратно сворачивает всю одежду и складывает ее в пакет. Сокджин с радостью берет его и выходит из магазина, слегка подпрыгивая. Чонгук мысленно прощается с красивыми перчатками. Пусть они встретятся снова в другой жизни. Более простой жизни.
Он в ужасном настроении до конца оставшегося часа. Они посещают еще несколько магазинов, в том числе и кафе, где Сокджин заказывает кофе. Серые перчатки приятные, они тоже хорошего качества, но Чонгук не может не чувствовать к ним неприязни. Он не знает почему, но ему вдруг захотелось сжечь их. Такая ужасная мысль, учитывая, что Сокджин купил их ему по доброте душевной. Возможно, он может найти щель в шкафу, чтобы спрятать их. С тех пор, как у него появились секреты, он хорошо изучил каждый укромный уголок шкафа. Возможно, ему придется продолжать хранить тайну, пусть даже Намджун знает. Никогда не знаешь, кто может сунуться туда, куда ему не положено, — а в их общежитии
полно ищеек.
Проходит час, и Бантан возвращаются на место сбора. Тэхен и Чимин привели за собой вьющихся вокруг них поклонников, потому что, видит бог, они ужасны в том, чтобы остаться незамеченными. Они кланяются несколько раз, дают парочку автографов, а затем менеджер-хён решает сыграть роль плохого парня и отправляет их всех в фургон. Они извиняются и притворяются, что у них есть дела, но на самом деле их расписание начинается только вечером.
Сокджин впереди, Хосок, Тэхен и Намджун в середине, и Чонгук оказывается между Чимином и Юнги в самом конце. Только вот Намджун привлекает внимание своими двумя гигантскими пакетами.
— Оооо! Чего набрал? — с любопытством спрашивает Тэхен, пытаясь заглянуть в один из них.
Намджун пожимает плечами и протягивает один из них Тэхену и Хосоку, чтобы они просмотрели, осторожно располагая другой в ногах. — Купил всякие штуки для моей... маленькой кузины. В этом году будет ее второе Рождество, вот и решил прикупить ей пару вещей.
Тэхен, как обычно шумит так, будто увидел щенка или маленького ребенка. — О БОЖЕЧКИ! Раскраски Дисней и Рилаккума!
Хосок достает мягкого игрушечного кролика и тихо воркует, поглаживая его бежевый мех. У Чонгука возникает невыразимое желание перегнуться через плечо Тэхена, чтобы посмотреть на остальное содержимое, но он не поддается этому порыву. Откидывается назад на сиденье, уши розовеют, когда Тэхен и Хосок набрасываются на все детские вещи в пакете. Но вдруг Тэхен достает объемный свитер, в котором могли бы поместиться по крайней мере четверо младенцев.
— Для кого это?
Он пастельно-сиреневый, спереди белый мультяшный единорог, прыгающий через большую желтую звезду. Чонгук давится слюной.
— О, это для моей сестры, — выпаливает Намджун.
Сокджин смотрит через плечо спереди, сурово нахмурившись.
— Она немного переросла такое, не думаешь?
— Возраст — это ощущение. Ты молод ровно настолько, насколько хочешь, — говорит Намджун своим Философским Голосом. Сокджин закатывает глаза и возвращается к наблюдению за дорогой. Тэхен отдает обратно пакет Намджуну и заводит разговор о рэпе, но Чонгук уже не слушает.
Он так напряжен, что аж неловко. Рука стискивает стакан с бабл-ти, другая сжата в кулак, плечи ссутулились. Он пытается глубоко дышать, чтобы успокоиться.
— Гук? — Чимин кладет руку ему на бедро. Он поворачивает голову и видит озабоченный взгляд хёна. — Ты в порядке?
— Нормально, просто немного устал.
К счастью, Чимин вопросов больше не задает. Только устремляет взгляд в окно, не убирая руку с бедра Чонгука, и он это ценит. Чонгук краем глаза замечает прожигающий взгляд Юнги, но предпочитает не обращать внимания. Чимина легко обмануть, но проницательность Юнги совершенно на другом уровне.
Как только они возвращаются домой, Чонгук идет сразу в комнату, бормоча о том, что хочет вздремнуть. Он стоит перед открытым шкафом, разглядывая свитера, которые так бережно хранит, когда входит Намджун. Дверь закрывается. Он не оглядывается, но знает, что лидер там, поодаль.
— Ты же знаешь, что Джин-хён не это имел в виду? — мягко бормочет Намджун. Его большие и надежные руки ложатся на плечи.
— Я знаю, — шепчет он. От этого не легче слышать подобное от любимого человека. Сокджин никогда не примет другую его сторону, это предельно ясно.
— Если бы он только знал… — старший замолкает, но окончание фразы очевидно. Если бы Сокджин знал о маленькой стороне Чонгука, он бы ни за что не сказал бы что-то настолько бесчувственное. Но в некотором смысле его незнание к лучшему. Сейчас его позиция известна. Свитера с единорогами для детей. Не для взрослых. Не для людей, которым нравятся красивые цвета и мягкий материал, ласкающий кожу. Не для таких, как Чон.
— Хочешь посмотреть, что я купил? Уверен, это подбодрит тебя.
— Это как махать костью перед собакой, а потом отдать ее кошке, — категорично говорит Чонгук, не желая смотреть на детские вещи, которые Намджун купил для своей семьи.
— Они для тебя, глупыш.
Он медленно поворачивается. Намджун сидит на своем матрасе, с которого сегодня утром снял белье Сокджин. Один пакет стоит у лодыжек, а второй — на кровати рядом с ним.
— Д-для... меня?
— Конечно. У меня нет младших родственников, а моя сестра — гот. Ты действительно думаешь, что она по достоинству оценит красочный свитер на Рождество? — Намджун усмехается. Он вынимает кое-что из пакета.
Чонгук осторожно пересекает комнату, садится рядом с Намджуном, сложив руки на коленях. Первыми Намджун даёт младшему коробку карандашей и книжки-раскраски, которыми так восторгался Тэхен.
— Итак, если тебе не нравится что-то, не стесняйся говорить мне. Ты знаешь, что я новичок в этом.
Чон аккуратно перелистывает страницы раскраски Рилаккума, на лице появляется небольшая улыбка.
— Мне очень нравится.
Следующим идет игрушечный кролик, которого Гук обожает, и стал обожать еще тогда, когда Хосок вытащил его из сумки. У игрушки маленькие тело и голова, длинные тонкие руки и ноги наряду с большими, висячими ушами, которые спадают на его крошечный розовый нос и маленькие глазки-бусинки. Мех настолько мягкий на ощупь, так приятен к коже, что Чонгук не может представить себе сон без него, когда существует такая прелесть.
— Кое-что для обнимашек, если я не рядом, — говорит Намджун с обворожительной улыбкой. Одно Чонгук начинает понимать: Ким Намджун — милашка. Это определенно его сторона, о существовании которой он бы и не подозревал, если бы не их отношения.
Затем он примеряет свитер с единорогом. Рукава такие длинные, что приходится подворачивать их вокруг запястий, а подол почти касается коленей, но это именно то, что он любит в свитерах. В благодарность он целует Намджуна в щеку.
— Теперь то, в чем я немного не уверен… — с опаской говорит старший. — Я знаю, что тебе нравится быть маленьким, но не уверен, насколько. Но я увидел это и подумал, что все равно возьму. Если… если тебе не понравится, все в порядке. Я могу вернуть…
Намджун вручает ему что-то в пластмассовой упаковке, и Чонгук с любопытством разворачивает. Это пустышка… с маленькой божьей коровкой. На некоторое время реальность исчезает. Определенно не этого он ожидал.
— Это было глупо, прости, я верну ее, — Намджун тянется выхватить коробочку, но Чонгук отшатывается.
— Эй... я не сказал, что мне не понравилось! — он защищает ее от чужих рук, прижимая к груди.
— Так тебе нравится?
— Ну… — он снова смотрит на соску, оглядывая очаровательную божью коровку. — Да, мне нравится. С-спасибо.
— Хочешь, чтобы я достал тебе побольше такого…? Как погремушки и подг-
— Нет, больше не надо, — строго отвечает он. — Но… но спасибо за то, что спросил, — застенчиво добавляет он, откладывая соску в сторону до момента, когда сможет вынуть ее из коробочки и использовать. Не представляя себе, когда это случится.
Они будут очень заняты подготовкой к камбэку в следующем году, хотя кажется, что только вчера завершился промоушен Blood Sweat & Tears. Могут пройти недели, прежде чем у него появится новая возможность побыть маленьким.
Его взгляд падает на второй пакет, стоящий по другую сторону от Намджуна.
— А в другом что…?
Намджун ухмыляется.
— Немного более
взрослые вещи. Я рад, что Тэхен не выхватил именно его, иначе пришлось бы
многое объяснять.
Старший передаёт пакет. Чонгук кладет его себе на колени, заглядывая внутрь с восторженным любопытством. Его щеки краснеют, глаза расширяются. Он оглядывается на Намджуна, который ободряюще кивает ему. Посасывая нижнюю губу, он сначала вытаскивает из сумки самые безопасные предметы — четыре разные пары чулок. Одна пара простых белых чулок-колготок, точно таких же, как те, что Намджун порвал прошлой ночью, но есть еще черные до бедер, с цветочной окантовкой по резинке. Третьи тоже до бедер, белые, с голубыми бантиками, расположенными чуть ниже края, и последняя пара похожа на третью, только они белые в сеточку, с розовыми бантиками и кружевной резинкой.
Чонгук издает скулящий звук оттого,
как сильно ему нравится. Они однозначно симпатичнее, чем те обычные, которые он спрятал в шкафу.
— Пояс с подвязками хорошо сочетается с черными чулками, — Намджун вытаскивает пояс из сумки и протягивает ему. Он черный, как и соответствующие чулки, только с дерзкой маленькой ленточкой сзади, которая будет располагаться чуть выше его ягодиц. — У тебя действительно узкие бедра, во всяком случае, уже, чем у большинства женщин, так что я метался между S и XS. Надеюсь, хорошо сядет.
Чонгук прижимает его к бедрам, застенчиво улыбаясь. — Я думаю, они подойдут просто отлично. Спасибо, папочка.
Намджун касается губами виска Чонгука и бормочет:
— В любое время, детка.
Далее идут три пары пижамных шорт.
— Я знаю, что тебе не нравится спать в одежде, но подумал, может, тебе понравятся красивые шорты, чтобы заменить боксеры... я имею в виду, когда будет настроение.
Первое, что приходит ему в голову, — шорты короткие, типа
очень короткие. Такие короткие, что материал едва ли закрывал бы ягодицы, но нельзя отрицать, насколько они очаровательны. У всех трех спереди восхитительные бантики, что всегда является плюсом для Чонгука. Одни из них светло-голубые, в крошечный горошек и с мороженым. На вторых, нежно-розовых, изображены маленькие арбузы, а нижний край и бант ярко-бирюзового цвета. Последние тоже нежно-розовые, но с белыми, розовыми и красными брызгами и оборками на бедрах.
Самое лучшее в пижамных шортах то, что он может надевать их в постель, когда ему заблагорассудится, и никто даже не узнает! Он может надеть их перед сном и снять, как только встанет.
Так просто!
— Папочка, ты гений! — пищит он, обнимая Намджуна за шею и невольно
не по-мужски хихикая.
Дыхание Намджуна согревает его ухо, рука старшего располагается на пояснице, успокаивая.
— Знаешь, необязательно благодарить меня абсолютно за каждую вещь.
— Да, но я
хочу! — упрямо спорит Чонгук. Просто чтобы подчеркнуть это, он чмокает влажным поцелуем в челюсть Намджуна, заслужив низкий смешок.
— В пакете есть одна последняя вещь.
Намджун достает ее сам вместо Чонгука, держа за крошечные тонкие бретельки, чтобы нежный шифоновый материал ниспадал каскадом, как нежный туман. Это винтажный пеньюар с лимонадно-розовыми перьями марабу по верхнему и нижнему краям. Он уже представляет, что если бы надел его, то колышущаяся нижняя половина коснулась бы его бедер. К нему, конечно, прилагается нижнее белье, шелковое, розовое, с простым ровным швом. Прекрасная пара.
— Белье не такое мягкое и удобное, как свитера, но если тебе захочется чего-то новенького… — Намджун звучит так нерешительно, но Чонгук не может найти причину этого. Каждая вещь, которую он купил, красива, очаровательна или абсолютно великолепна.
— Я приберегу это для особого случая, — он дышит в разомкнутые губы Намджуна. — Может быть, после того, как мы возглавим чарты в следующем году, а?
— Не будь таким самонадеянным, — мягко упрекает Намджун. — Нам повезло получить дэсан в этом году. Бьюсь об заклад, в следующем году нам придется работать так же усердно.
Чонгук снисходительно хмыкает.
— На самом деле подойдет любая причина. Я мог бы надеть его, когда выйдет твой следующий микстейп?
Ухмылка играет в уголках губ Намджуна.
— Это что, подкуп?
— Скорее стимул, чем подкуп.
— Что ж, думаю, мне предстоит много бессонных ночей.
— Не волнуйся. У меня будет Сливки, чтобы не скучать.
Их губы так близки. Чонгуку нужно всего лишь чуть-чуть наклониться вперед, чтобы поцеловать его снова. Намджун моргает, его брови удивленно приподнимаются.
— Сливки..?
Гук ухмыляется, тыча игрушечного кролика в лицо Намджуну.
— Имя кролика, глупенький. Ты никогда не слышал о Сонике Ежике?
Намджун берет кролика из рук Гука, подозрительно глядя на него. — Итак, ты выбрал "персики" как наше безопасное слово, и теперь ты называешь игрушечного кролика "Сливки". Немного прямолинейно, не думаешь?
Он наклоняет голову в сторону, изображая невинность. — Что прямолинейно?
— Те имена, которые ты выбрал.
— Да…?
— Разве они не…?
— "Разве они не" что?
Намджун вздыхает.
— Неважно.
— Тогда я не против, — радостно щебечет Чонгук, — хотя думаю, что должен найти способ отблагодарить тебя за все это. Может быть, тебе стоит прилечь. Ты выглядишь немного уставшим.
— Я не чувствую усталости. — Намджун выглядит прелестно смущенным. Младший ухмыляется.
— Ну, ты
выглядишь уставшим, — он толкает Намджуна назад, его голова бьется об подушку. Руки Чонгука спускаются по торсу мужчины, доходя до ремня. — Почему бы тебе не присесть поудобнее и не расслабиться, пока я вознаграждаю тебя.
Намджуну не на что жаловаться.
***
Примерно через неделю, когда они обнимаются в постели Намджуна, старший поднимает вопрос, от которого волосы на руках Чонгука встают дыбом. Изнурительные танцевальные практики измотали их всех, и после душа и подготовки ко сну они оба просто рухнули на матрас, даже не потрудившись накинуть одеяло на изнывающие тела. Однако нежелание засыпать прямо сейчас побудило их к уютной беседе. Все казалось таким простым, таким отлаженным, что Чонгук не ожидал того, что должно было произойти. Когда предложение слетает с губ Намджуна, он теряет дар речи.
— Думаю, я собираюсь рассказать Юнги-хёну, — сердце Чонгука ухает вниз. Он приподнимается на локтях, всматривается в лицо Намджуна сквозь темноту.
— Ты не можешь, — его голос дрожит, свидетельствуя о страхе. — Ты обещал, что никому не скажешь, папочка, т-ты обещал! Если Юнги-хён узнает, кто знает, что п-произойдет. Он меня возненавидит. Он подумает, что я отвратителен. Пожалуйста, пожалуйста, папочка, не делай этого, не делай этого!
Намджун садится, хватая Чонгука за плечи, чтобы успокоить.
— Чонгук... малыш... успокойся. Выслушай меня...
— Почему ты так со м-мной поступаешь? — Чон тихо всхлипывает, закрывая лицо руками.
— Тыковка, нет, нет, не плачь, — тот маневрирует, чтобы сесть на колени Намджуна, прижавшись к его твердому телу. — Ты знаешь, что твои интересы для меня превыше всего. Я бы никогда не заговорил с Юнги-хёном о твоей маленькой стороне, если бы не знал, что он поддержит тебя на сто процентов.
— Он меня
возненавидит! Он больше никогда не будет со мной разговаривать! — драматично ревет Чонгук.
— Мы говорим об одном и том же хёне? Чонгук, нет, он никогда не сможет тебя ненавидеть. Юнги любит тебя больше всего на свете, я это знаю, и я знаю, что ты тоже это знаешь. Я просто хочу, чтобы он был частью этого. Вот все. Ты думаешь о том, чтобы быть с другими участниками, и я обещал, что помогу тебе в этом, не так ли? Они имеют право знать о другой стороне тебя, это важная часть того, кем ты являешься.
— Тебя д-достаточно. Мне не нужны другие. Достаточно. Папочка... папочка, не делай этого, — он сжимает ночную рубашку Намджуна, всхлипывая ему в шею. Он трясется, господи, дрожит очень сильно.
— Не обманывай, детка. Ты их тоже любишь... и это нормально, я покажу тебе, что все в порядке. Юнги-хён зрелый, он все поймет.
Обещаю.
— Но, папочка, я боюсь.
Рука Намджуна скользит по обнаженному животу Чонгука, притягивая его ближе. Чонгук сегодня надел одни из симпатичных пижамных шорт — те, на которых маленькие арбузы.
— Я тоже боюсь, тыковка, — он целует макушку Гука, — но мы ничего не добьемся, съежившись от страха. Мы сильны — почти четыре года в качестве айдолов доказали это. Я просто прошу тебя довериться мне. Пожалуйста… пожалуйста, доверься мне.
Чонгук замирает, его рыдания затихают. Намджун гладит его живот, чтобы он почувствовал себя лучше. Он бы не сказал, что у него в животе бабочки — нет, это слишком мило, чтобы описать тошнотворное беспокойство, которое он испытывает в данный момент.
Сороконожки подошли бы точнее. Отвратительное чувство. Чонгук много рисковал в юности. Конечно, он смелый и амбициозный, но есть тонкая грань между прослушиваниями и рискованным разоблачением. Если он не пройдет прослушивание, то ничего страшного, пожмет плечами и попробует снова в следующий раз. Но показать любимому человеку, что он такой, какой есть, — совершенно другое дело. Все равно что бросать кости. Выиграет ли он целое состояние или потеряет все?
Быть любимым другими участниками — это то, чего Чонгук всегда жаждал, но слишком боялся осуществить. Намджун узнал в силу обстоятельств. Если бы он не нашел все эти свитера или не услышал, как тот мастурбировал поздно ночью, ничего бы не изменилось. Они оставались бы лидером и макне. Просто.
Стандартно. Было счастливым совпадением, что Намджун охотно запрыгнул вместе с ним в эту кинки-лодку и решил, что да, он хочет любить и вытрахивать всю душу из Чонгука за закрытыми дверями.
Но стараться изо всех сил найти подход к Юнги, выгрузить на него всю эту информацию за один раз и ожидать, что тот просто примет такое — совершенно неправильный план действий, когда что угодно может пойти
не так. Юнги будет ошеломлен. Юнги решит, что лидер окончательно сошел с ума, а макнэ нужна помощь психиатра, и тогда весь фундамент того, что делает Бантан такими мощными, в конечном счете развалится.
Пуф, прощай, будущее. Чонгук должен будет столкнуться лицом к лицу с реальностью и принять тот факт, что он окажется в роли подержанного кумира, который время от времени будет сниматься во второсортных дорамах и, может быть, если повезет, в разных шоу. Но на этом все и закончится. Чон Чонгук не станет именем нарицательным.
Затем он думает о том, как было бы здорово, если бы Юнги действительно
принял его. Объятия, любовь и
секс, о боже,
секс с ним. Все время он фантазировал о непринужденном, протяжном голосе Юнги в своем ухе, произносящем грязные,
грязные слова так близко к его коже. Это было бы в буквальном смысле воплощением мечты.
— Ты действительно думаешь, что хён л-любит меня? — нерешительно спрашивает он.
— Я бы не подумал говорить ему, если бы не знал, — было ли что-то, что Чонгук пропустил? Видел ли Намджун что-то, что подсказало ему? — Значит, ты доверяешь мне…?
Чонгук выдыхает, даже не зная, что задерживал дыхание, потому что
конечно, я тебе доверяю. Глупо было даже сомневаться. Намджун с первого дня поддерживал и любил его. — Да.
Намджун вздыхает с облегчением. Чонгук чувствует себя виноватым за то, что заставил его чувствовать себя неуверенно. — Я предупрежу тебя перед разговором с ним, чтобы он не застал тебя врасплох, если подойдет после. Уверен, он захочет поговорить с тобой лично.
— О-кей, но что, если... что, если ему не понравится то, что ты скажешь? Что, если ему это не интересно?
— Если даже он не будет участвовать, он никому не скажет. Если я знаю о Юнги-хёне хоть что-то, то он унесет все тайны с собой в могилу.
***
И действительно, как и было обещано, Намджун пригласил Юнги выпить кофе с ним через пару дней.
— Я хочу обсудить несколько последних треков из нашего мини-альбома, — напускает туману Намджун. Хотя Юнги никогда бы не упустил возможность выпить кофе, Намджуну нужно было прояснить свои намерения — или, ну,
вроде как прояснить. Он не мог просто откровенно заявить о том, что хотел обсудить без остальных в такой непосредственной близости. Он также не хочет, чтобы Мин думал, что они встречаются по какой-то другой причине.
Юнги и Намджун не из тех парней, которые просто идут вместе выпить кофе. Они близки — все Бантан близки, но конкретно их отношения не состоят из маленьких, бессмысленных походов по кафе или ресторанам. Нет, они, как правило, общаются за рамёном в два часа ночи, потому что вернулись в студию, чтобы снова поработать. Дело скорее в том, что между ними
не сказано, чем в том, что сказано. Например, Юнги знает, что Намджун восхищается его трудолюбием и целеустремленностью, но вместо того, чтобы похлопать того по спине, он случайно появляется с китайской едой и рассказывает тому обо всех комплиментах, которые
другие люди говорили о младшем. Это не те отношения, которыми был бы доволен сам Чонгук, главным образом потому, что он питается и живет за счет похвалы и признания других вместо того, чтобы улавливать тонкости, но в целом он понимает.
Намджун смотрит Чонгуку в глаза, когда приглашает Юнги, просто чтобы дать ему понять, что это тот самый момент. Лидер и вправду собирается все объяснить Юнги. Чонгук кивает. Это все, что он может сделать. Он не остановит Намджуна даже несмотря на то, что его грудь напряжена, а ладони вспотели.
— Можно мне тоже пойти, хён? — с надеждой спрашивает Чимин. Внезапно весь их план оказывается под угрозой срыва. — Мне все равно нужно купить новые кроссовки.
Нынешняя пара кроссовок Чимина была испорчена во время вчерашней практики. Это нормально. Танцоры типа Хосока и Чимина изнашивают по крайней мере по две пары в месяц.
— Вообще-то, Чимин... — Чонгук уже предвидит за километр. Намджун придумает какой-нибудь предлог, чтобы исключить Чимина из уравнения, Юнги и все остальные заподозрят неладное, а Чимин будет чувствовать себя отвергнутым. Он делает шаг вперед и обрывает Намджуна.
— Я пойду с тобой, хён, — Чимин оглядывается на него, удивленный и довольный таким развитием событий.
— Правда, Гук? В смысле, ты не обязан.
— Нет-нет. Я пойду. Кроссовок ведь много не бывает, верно? — годное оправдание. Хосок и Тэхен возвращаются к обсуждению того, какой фильм они будут смотреть, Сокджин готовится к своему расписанию на сегодняшний вечер, а Юнги и Намджун уходят без лишней суеты.
Чимин подталкивает его плечом, когда надевает толстовку и солнцезащитные очки. Чонгук решает надеть только маску и бини, потому что какой смысл носить солнечные очки, когда на улице дождь? Они не встречают Намджуна и Юнги по пути, спасибо господу. Чонгук не представляет, что было бы, столкнись они все в одном лифте. Даже если бы Чимин жужжал над ухом, в его голове было бы только одно — и это определенно не кроссовки. Он не уверен, что не сломался бы под давлением и не оттащил бы Намджуна в сторону, чтобы отговорить его. Все происходит взаправду. Юнги узнает правду меньше чем через час и... черт, ему следовало бы захватить с собой немного чая или чего-нибудь еще, чтобы успокоить нервы.
Они заглядывают в несколько обувных магазинов в близлежащем торговом центре, их узнают несколько человек. Все нормально. Слишком, черт возьми, нормально. Чимин говорит об очередной танцевальной коллаборации, но младший едва слушает, потому что как он может обсуждать это, когда его мир может рухнуть сегодня?
— Ты нормально себя чувствуешь? — спрашивает Чимин, выходя из пятого магазина, где он
наконец-то нашел пару кроссовок, способных выжить в их непростой профессии.
Он чувствует себя полным придурком. Он думает о себе, когда должен наслаждаться своим временем с хёном. Молодец, Чонгук. Отличная работа.
— Н-нормально… Отлично… Я в порядке, — может, если он повторит в четвертый раз, то сможет убедить Чимина. Телефон вибрирует в кармане. Без лишних раздумий он вытаскивает его и читает сообщение.
"Нам нужно поговорить. Сегодня вечером.
" — это от Юнги.
— Хотя если подумать, кажется, мне нужно присесть.
— Что, правда? Дерьмо, ладно... Пойдем, вон там есть скамейка в парке, где мы можем посидеть, — Чимин направляет его, обнимая рукой за талию. Приятно, но сейчас определенно не подходящее время думать о его члене. Они садятся. — Хочешь, я принесу тебе лимонада или еще чего-нибудь?
На кончике его языка вертится отказ, но потом Чонгук думает, что прямо сейчас ему не помешало бы побыть несколько минут одному.
— Да, пожалуйста, если не трудно.
Чимин добродушно улыбается, гладя его по голове.
— Все в порядке. Я скоро вернусь, никуда не уходи.
Чонгук заставляет себя слабо улыбнуться.
— Не уйду.
Он наблюдает за удаляющейся спиной Чимина, когда тот растворяется в толпе. Он остается один, чтобы снова и снова перечитывать сообщение в телефоне, будто желая, чтобы оно исчезло. Намджун предсказывал, что Юнги захочет поговорить с ним — конечно, Юнги захочет поговорить, узнав правду, как еще им двигаться дальше, если не обсудить это для начала? Или... или, может быть, Юнги попросит его покинуть группу, потому что скандал может разрушить карьеры Бантан, Шихёка —
всех. СМИ разберут по косточкам тему гомосексуальности, а другим группам будет предложено до минимума снизить тактильный контакт во избежание негативного внимания. Парные имена будут уничтожены. Геи будут страдать.
Возможно, Намджун не такой умный, как он думал. Задумывался ли тот вообще о последствиях, прежде чем идти на такой шаг? В их разговоре прошлой ночью упоминалось, что да, но все равно Чонгук недоволен.
Он посылает быстрое сообщение, чтобы спросить, как все прошло. Намджун не успевает ответить, как Чимин возвращается с бутылкой холодного лимонада.
— Сокджин-хён
предупреждал тебя быть осторожнее, больше никаких игр допоздна, да? — Чимин понятия не имеет, о чем говорит, потому что знай он, какие игры не дают Чонгуку спать допоздна, этого разговора бы не было.
— Да, мне жаль.
Ему не жаль. Если бы Чимин знал, он бы понял. На самом деле нет другого времени, чтобы побыть с Намджуном, кроме очень поздней ночи. И иногда, если повезет, между расписаниями. — Чимин...?
— Хм? — тот наклоняет голову набок, чтобы посмотреть на него, и в уголках его губ появляется едва заметный намек на улыбку. На нем бейсболка в тон солнцезащитным очкам, и Чонгук не уверен, что его это устраивает.
— Если бы ты… если бы кто-нибудь из Бантан узнал кое-что плохое обо мне, ты бы... они бы простили меня?
— Кое-что… плохое о тебе?
— Ну, не
плохое, просто... секрет или типа того?
— Может, попьешь немного, Гук. Ты сейчас бессмыслицу говоришь.
Он в отчаянии надувает щеки, жестикулируя свободной рукой.
— Послушай, я хочу сказать, если ты, например, узнаешь, что я держал что-то в секрете от тебя и остальных, ты бы рассердился на меня?
Чимин откидывается на спинку скамейки, скрещивая руки на груди с легкой ухмылкой.
— А у тебя
есть секреты от нас, Куки?
Его бровь дергается.
— Хён. Ответь на вопрос.
— Думаю, зависит от тайны, — старший пожимает плечами, как будто это в принципе не важно — ну, он не знает, что это насущная проблема, но все определенно так и есть. Чонгук поспешно проверяет свой телефон, но обнаруживает, что Намджун так и не ответил. Нехорошо.
Он решает, что пока не хочет идти домой, хотя Чимин скулит о желании вздремнуть. Итак, Пак возвращается в общежитие, а Чонгук часами бесцельно блуждает по дождливому городу. Он опускает голову, чтобы его не узнали. Бродит до тех пор, пока небо не темнеет, а уличные фонари не загораются. До тех пор, пока звезды не станут ярче, а луна не засияет за слоями дрейфующих дождевых облаков. Он пропускает ужин, потому что не голоден, но кроме нескольких тревожных сообщений от Сокджина, никто больше и не думает его беспокоить. Что наталкивает Чонгук на мысль, что Намджун, должно быть, отправился в студию сразу из кафе. Тот выключает телефон только в студии. Должно быть, так и есть. Иначе зачем бы старшему игнорировать его срочное сообщение?
Если только все не пошло не по плану.
Но если бы что-то произошло, неужели Намджун не позвонил бы и не предупредил?
Этим мучения преследуют его на протяжении всего побега. Чонгук возвращается домой уже поздно ночью, так поздно, что надеется, что к его возвращению все будут в кроватях.
Кухня пуста, когда Чон снимает обувь. Свет горит. Сокджин всегда оставляет свет, когда кто-то задерживается, и Чонгуку нравится думать, что это для него. Он идет прямо в свою комнату. Света нет, внутри темно, и поскольку с нижней койки не доносится сотрясающий землю храп, он полагает, что никого нет.
Пока не зажигается свет.
Юнги сидит на нижней койке, скрестив ноги, телефон на коленях, как будто провел там часы. Их глаза встречаются, у младшего него пересыхает во рту. Он тихо закрывает дверь за собой.
— Как… как долго ты здесь?
— Несколько часов, — как Чонгук и подозревал.
— А... а Намджун…? — Юнги что-то переворачивает на коленях — это Сливки, кролик, которого Намджун купил для него. Он в ужасе наблюдает, как Мин убирает висячие уши с его маленькой мордочки, задумчиво поглаживая мех.
— Я взял на себя смелость заглянуть в твой шкаф. Надеюсь, ты не против, — сердце камнем падает вниз. Его переполняет чувство дежавю. Чувство, которое он испытывал, когда Намджун впервые узнал обо всем, нахлынуло снова. Не самое приятное ощущение. Совсем нет.
— И…? Что ты увидел?
Юнги откладывает кролика в сторону и перекидывает ноги через край кровати, устраиваясь поудобнее
— Кое-что неожиданное...
— Но если ты пошел проверять шкаф, то
чего-то ожидал, так?
Старший издает отрывистый звук.
— И правда. Когда Намджун рассказал мне, я был настроен скептически, но ты прав, я действительно пошел посмотреть. Но ожидал, что это окажется каким-то розыгрышем.
— Шуткой? В смысле, — челюсть Чонгука дергается, — потому что это то, чем я и являюсь? Какой-то шуткой?
Мин качает головой, похлопывая по месту рядом с собой, приглашая присесть. Чонгук садится, но между ними остается значительное расстояние. Он пока не знает, что думать об этой ситуации. Юнги не
кричит, и это хорошо, но, опять же, это Юнги, он в принципе не кричит. Типа, никогда. В самом яростном состоянии он бывает на сцене, выплевывая рифмы с невероятной скоростью, но это примерно все, когда дело касается его страсти и гнева. Истинный гнев старшего холоден, по крайней мере, так гласит легенда. Чонгук никогда раньше не был свидетелем ярости Юнги, поэтому не может знать наверняка.
Старший позволяет тишине немного затянуться, вероятно, чтобы дать Чонгуку время собраться с мыслями, но, честно говоря, тишина только делает его более раздражительным. Тогда Юнги спрашивает:
— Так вот почему ты не сказал мне?
Гук застигнут врасплох.
— Мне… мне жаль?
— Ты не сказал поэтому? Быть геем, быть маленьким, держать все при себе — потому что ты боялся, что я восприму это как шутку? — голос Юнги очень ровный, очень спокойный. Он звучит так, как будто больше всего на свете пытается разобраться в ситуации.
— Ты так не думаешь? — в отличие от Мина, Чон колеблется. Он не особо хорош в очных ставках.
— Я думаю, с твоей стороны было неразумно держать это при себе. Намджун объяснил мне, как ты был смертельно напуган, когда он сказал, что собирается рассказать мне. Он сказал, что ты боялся, что я возненавижу тебя за это. — Юнги делает паузу, поворачиваясь, чтобы посмотреть на Чонгука. — Это правда?
— Выходит, ты… ты не ненавидишь меня? — он сглатывает. Он чувствует себя балансирующим на краю обрыва. Теперь вопрос только в том, вытащит ли Мин его к свету или столкнет насмерть.
— Гук… Эй, посмотри на меня, — ладонь накрывает его лицо. Он оглядывается и видит, что Юнги пристально смотрит на него. — Я никогда не смог бы возненавидеть тебя, Гук. Никогда.
Волна облегчения захлестывает его, плечи опускаются, воздух вырывается из легких. Чонгук весь день ждал этих слов от Юнги. По большей части это все, что он хотел услышать. Не имело значения, если Юнги не принимал его или не видел его так, как видит Намджун, но пока Юнги не ненавидел его, Чонгук знал, что будет в норме. И теперь все
могло быть нормально. Они могут прояснить все, пожать друг другу руки и двигаться дальше. Им больше никогда не придется поднимать этот разговор снова или упоминать об этом.
— Когда Намджун сказал мне, я, честно говоря, почувствовал небольшое облегчение, вообще-то.
Да, просто возвращайся к тому, что было…
— Погоди, что?
Юнги неуверенно улыбается.
— Ты думаешь, я не наблюдал? Ты думаешь, я не заметил, как сильно ты вырос, насколько
ладным ты вырос? Думаешь, когда ты танцуешь эти девчачьи танцы с Хосоком, я не замечаю, как твоя задница пружинит, а лицо сияет, как у ребенка в Рождество? Иисусе, Чонгук, из-за тебя чертовски трудно быть натуралом, знаешь? Ты превратил мою жизнь в ад с тех пор, как стал легально доступен. Все то дерьмо, которое ты нес о том, что теперь, будучи совершеннолетним, ты стал более
взрослым, было большой жирной ложью, чтобы угодить фанатам. Ты заставляешь меня чувствовать себя старым извращенцем.
Чонгук пристально смотрит. Его зрачки расширяются.
— Ты… ты имеешь в виду, что…
— Подумывал о том, чтобы нагнуть тебя над столом? Да. И все это время ты хранил этот секрет... черт возьми. Я мог бы избавить нас обоих от страданий и закончить эту глупую игру несколько месяцев назад. Хотя без понятия, как я не заметил. Твой шкаф выглядит так, словно в него вырвало телепузика.
Он чувствует, как жар покалывает шею.
— Я... я был немного небрежен с тех пор, как Намджун-хён узнал.
— Да, но больше не стоит. Кучу раз я видел, как Тэхен расхаживает в твоих рубашках. Он тоже узнает, если ты не будешь осторожен, и я ручаюсь, он не сможет промолчать.
— Итак… — Чонгук ерзает. — Что… что ты ответил Намджун-хёну…? Когда он рассказал тебе все, я имею в виду.
— Что еще? Я сказал ему, что буду частью происходящего, на твоей стороне, — его сердце переполняется. Он оживляется, полностью поворачиваясь к Юнги со слезами на глазах.
— Ты серьезно? Ты правда, правда серьезно?
Юнги берет руку Чонгука в свою, переплетая пальцы вместе, как будто делал это уже сотни раз. За последние несколько лет они, наверное, сотню раз держались за руки, но так интимно — никогда. У Мина красивые пальцы пианиста — младший и раньше упоминал это и ворковал по этому поводу, но он не понимал, как хорошо они смотрятся рядом с его. Честно говоря, он мог сидеть так часами, уставившись на их руки. И ему не было бы скучно.
Губы касаются его виска, и он закрывает глаза, слегка наклоняя голову. Они никогда раньше не были так близки. Он чувствует, что сердце вот-вот взорвется.
— Когда ты почувствуешь себя готовым, когда почувствуешь себя в безопасности, скажи мне, и я приду.
Чонгук мягко кивает, внезапно почувствовав усталость. Юнги целует Чонгука в лоб, гладит по его упругим, медово-каштановым волосам, а затем поднимается на ноги.
— Спокойной ночи, Гук. Спи сладко. Намджун сказал, что он будет дома немного позже, но я уверен, он будет здесь, когда ты проснешься завтра утром.
Сонные глаза Намджуна и его волосы подушке сразу же всплывают в голове. Это то, чего стоит ждать с нетерпением.
— Ночи, хён... — он наблюдает за уходящим Юнги. Часть его хочет попросить Юнги остаться, но он знает, что это было бы неуместно. Это вызвало бы ещё больше недоумений в доме. Пока лучше побыть одному.
Он засыпает в постели Намджуна этой ночью (плохая привычка, которая все укореняется в нем) с широкой счастливой улыбкой на лице. Чонгук крепко прижимает к груди Сливки, его желудок сжимается в возбужденном ожидании того, что уготовано ему обнадеживающим будущим.
