Pastel

Огни, освещающие их ухмыляющиеся лица, соревнуются с жарой и их страстью в сценических образах. Только в отличие от сцены, где у них есть возможность свободно передвигаться и быть независимыми, сейчас у них нет другого выбора, кроме как сидеть на стульях перед интервьюером и задыхаться под слоями черной одежды. Они находятся в помещении, похожем на склад (Чонгук не уверен), где задний фон залит белым, чтобы скрыть непрезентабельную студию и создать вид чего-то роскошного. Интервьюер немного пугает его. Девушка была очень вежливой, как и большинство журналистов, но она ни разу не позволила им расслабиться. Она слишком много улыбалась, так, что, если пристально присмотреться, он клянется, можно увидеть, как мускулы ее лица нервно дергаются. Чонгук может быть открытым. Но он совершает ошибку, позволяя себе постоянно расслабляться, за что платит высокую цену. Люди поняли, что он холодный и отдаленный. Никто не знает, сколько энергии и выносливости нужно, чтобы постоянно улыбаться. Чимин всегда говорит не обращать на это внимание. Поклонники будут думать о нем то, что сами пожелают. И не важно, как сильно он пытается угодить им, чтобы доказать, что все не так. — Хосок, до поклонников дошло, что вы регулярно ходите по общежитию в одном нижнем белье. Чон смеется, кидая двусмысленные взгляды в сторону Юнги, который часто страдает от такого зрелища. — Это правда. Просто моя комната находится рядом с душем, поэтому часто я иду в ванную только в полотенце или нижнем белье. — Это не так уж и «грязно», — говорит сонливо Юнги, — он спит в боксерах и даже ест иногда в них тоже. Обычное явление в нашей семье. Интервьюер пытается застенчиво хихикать, что не совсем получается. Чонгук дает ей желтую карточку за попытку. Она смотрит на часы, а затем симулирует выражение разочарования. — Кажется, мы многое не успели. Время действительно летит, не так ли? Итак, кто-нибудь из вас хочет завершить наше интервью небольшим сообщением фанатам? Чонгук-щи, может быть вы? Сегодня вы были очень неразговорчивым. Он моргает, немного нервничая от внезапного внимания. Подносит микрофон к губам, застенчиво улыбаясь своим хёнам. Все они смотрят на него в ожидании. Юнги, сидящий слева от него, кладет ему руку на бедро, нежно поглаживая, и этот маленький контакт заставляет почувствовать себя лучше. Ребята понимают, как Чонгук ненавидит интервью и тв-шоу. Чонгук никогда не был хорош в них. Он предпочитает полагаться на остальных участников. Джин улыбается, а его взгляд, похоже, падает на колени Чонгука, замечая руку Мина, твердо покоящуюся на бедре. Он игнорирует своего хёна, сладко улыбаясь камере. — Я хочу поблагодарить Джини-ши за сегодняшнее интервью, а также всех присутствующих сотрудников, которые были очень приветливы и любезны с нами. Арми, мы благодарим вас за вашу поддержку и любовь, и это я говорю от всех нас. Мы любим вас! Файтин! Чимин хихикает, остальные усмехаются. Девушка одобрительно кивает головой, прежде чем сказать заключительные слова. Чонгук смотрит на улыбку на лице Юнги и чувствует давление на ноге. Живот предательски сжимается. Он снова поворачивается к камере, сияя подобно начищенной тарелке. Внезапно он замечает кинутый тяжелый взгляд Сокджина на руку Юнги. Чонгук отгоняет все тревожные мысли. Когда камеры тухнут, их ведут в фургон, ожидающий снаружи. Хосок подходит сзади, обнимает за шею, взъерошивая волосы. — Наш малыш Куки был таким милым сегодня! Завершил интервью, как большой мальчик! Смущение жжет щеки, но он смеется. — Хён, я всегда был большим мальчиком. Они вместе смеются и садятся в автобус. Хосок дарит несколько поцелуев чувствительной шее младшего. После того, как менеджер-хён занимает водительское место, Хосок убирает руки от Чонгука, держась рядом с ним. Намджун сидит с другой стороны от Чонгука, широко улыбаясь. Чонгук предполагает, что это из-за того, что они сидят вместе. С тех пор, как Хосок присоединился к их странным отношениям, у них завязалась игра «Кто быстрее сядет рядом с Чонгуком». Поэтому как минимум один из них оказывается в пролёте, и чаще всего это Юнги (потому что игра наперегонки подразумевает бег, а бег — ад). Он слышит его ворчание, обращённое к Тэхену и Чимину, но Чонгук знает, что Юнги не сердится, ведь хён сидел рядом с ним на протяжении всего интервью. Чон поворачивает голову и встречается с пристальным взглядом Сокджина. Он отворачивается. Не смотреть. Не встречаться глазами. Вероятно, Джин что-то подозревает, поэтому лучше не привлекать внимание. Менеджер-хён покупает им жареную курицу по многочисленным просьбам. Хосок как всегда визжит в восторге и матерится. Но все слишком заняты, чтобы обращать внимание на маты. Они отстегивают ремни безопасности и тянутся к еде. Поскольку перекусы снаружи в общественных местах не самый удобный вариант, когда их популярность растёт с каждым днём, они чаще всего едят в фургоне во время перерывов. Ни о чем не думая, Чонгук закидывает ноги на колени Намджуна, вгрызаясь в куриную ножку, чтобы скрыть дерзкую усмешку. Намджун улыбается. Он не слишком беспокоится о чем-либо. Остальную часть времени болтовня и характерные звуки обеда заполняет тишину. Чонгук пытается игнорировать терроризирующий взгляд Джина в зеркале заднего вида. Даже несмотря на то, что Чонгук не смотрит на него, он чувствует, как в нем прожигают дыру. Он определённо сделал что-то не так, однако, зная Джина, тот не скажет ничего, пока они не останутся одни, либо их расписание не закончится. Чонгук обычно хороший мальчик. Джин читал ему лекции всего лишь 3 раза, что по сравнению с Тэхеном и Чимином, которые получают выговор регулярно, очень мало. Когда Джин ругается, всем действительно страшно, но зато потом царит мир и покой. Остаётся только вопрос: что он сделал не так? Он не вымыл посуду прошлой ночью? Он случайно взял новую рубашку Джина и надел её? Вопрос за вопросом проносятся в голове, и Чонгук уже думает о самом худшем! Как раз когда обед заканчивается, подходит время отправиться на стадион, где будет предстоящий концерт. Но они бы предпочли сейчас отдохнуть: кто-то бы хотел побегать в спортзале, в парке или просто поспать, но их графики настолько забиты, что нет даже свободной минуты. — Интересно, как долго это будет продолжаться? — говорит Чимин, когда они выходят из фургона. Чонгук пожимает плечами, засунув руки в карманы, потому что резко стало холодно, а может быть ему просто кажется. — Последний концертный брифинг занял 3 часа, — ворчит Намджун. Сейчас он выглядит менее восторженным, чем когда держал в руках куриную ногу. — Это не должно занять много времени, — говорит их менеджер и очевидно у него приподнятое настроение, по сравнению с другими, — вам нужно будет прорепетировать пару песен, рассказать свои пожелания и послушать также директора. Не забудьте упомянуть, какие изменения вы хотели бы добавить, а какие убрать. Всё это они уже слышали. Они встречают креативного директора за кулисами вместе с множеством сотрудников. Им приносят стулья, и затем режиссёр начинает рассказ о том, как будет проходить концерт. Он говорит про интро, интервалы между песнями, точный порядок участников и финал. После этого им дают одежду и говорят выходить на сцену. Режиссёр, который стоит между стендами, направляет их на те места, где они будут находиться во время открытия. Он проверяет производительность, которая обычно показывает, хорошо ли будет проведён концерт, а затем просит исполнить вступительную песню — Dope, в то время как сам внимательно следит и разговаривает со своим помощником. Немного странно стоять на сцене, исполнять свою песню, но не петь вместе с ней, и все что он делает — имитирует свой собственный голос. Когда все заканчивается, директор говорит, как это выглядит со стороны и что с его точки зрения лучше подправить. Например, вместо того, что бы перейти к основному этапу своих выступлений, он говорит им немного пробежать по расширенной полосе, идущей от сцены. Чонгук, по большей части, должен делать совсем немного, но Dope такая песня, которая требует внимания человека, который в данный момент поет или рэпует, а не к заднему плану. Прогнав ещё несколько выступлений, им дают короткий перерыв, в то время как режиссёр обсуждает со своей командой несколько дополнительных вещей. Чонгук садится на сцену, поднося бутылку воды ко рту, и откидывается на локти. — Ты выглядишь так, будто собираешься заснуть, — хихикает Чимин, когда подходит ближе и садится рядом. — Чувствую, что собираюсь заснуть. Было бы лучше, если бы мы могли чем-нибудь заниматься на этих брифингах. — Я знаю, что ты имеешь в виду. Я думал о том, чтобы попеть свои строчки, но потом вспомнил, что тренер сказал нам не напрягать наши связки, — Чимин делает глоток воды. — Я видел шведский стол за кулисами. Хочешь что-нибудь стащить оттуда, прежде чем менеджер заметит? — Я пока сытый, — отвечает он честно, что является правдой. Также он на диете, и печенье только усугубит ситуацию. — Да, я тоже. — Тогда почему ты спросил? — Чимин пожимает плечами. — Хотелось бы чем-нибудь заняться, пока мы ждём, а также хотел поговорить с тобой. — Да…? — спрашивает младший немного неловко. Он видит, как Юнги приближается к Тэхену, привлекая его внимание. Чонгук думал, что Мин хочет предложить ему воды, но вместо этого он что-то шепчет на ухо. Тэхен оглядывается, но в конце концов кивает, и вместе они уходят со сцены подальше от менеджера и персонала. — Ты был немного рассеян последнее время. Я не знаю… Я чувствую, что мы не проводим больше так много времени, как раньше, я помню, как ты спросил у меня, что произойдёт, если ты расскажешь мне свой секрет. Знаешь, если ты что-то держишь себе, то обязательно скажи мне… Я имею в виду…я не Тэхен или Джин, но я все ещё хороший друг. Я сохраню все в секрете… Гук…? Юнги и Тэхен долго разговаривают. Очень сложно с расстояния понять, о чем именно, но Ким выглядит так, будто хочет избежать диалога, хотя возможно это всего лишь воображение Чонгука. На самом деле всё не так плохо, как раньше. Тэхен, по крайней мере, не вкладывает свои усилия, чтобы избегать младшего на каждом шагу. По правде как раз на днях за обедом он попросил передать ему кимчи, чему Гук был очень рад. В общем, те времена, когда хён вообще не хотел общаться, прошли. Это печально, да, но по сравнению с теми ужасными отношениями, в последнее время все значительно лучше. — Ты меня слушаешь? — раздраженный тон Чимина вырывает его из воспоминаний. — Прости…? — Это именно, то о чем я говорю, — Чимин поднимает руки, — два последних месяца мы не общались толком, а теперь, когда я пытаюсь открыться тебе, ты просто меня игнорируешь. — Я не игнорирую тебя, — окей, немного игнорировал, но это была вынужденная мера, после того случая на кухне. Чонгук оборачивается на Юнги и Тэхена. Наверняка они говорят не о погоде, а о чем-то важном. — Тогда, что я только что сказал? — Ты говорил, о том, какой ты хороший слушатель? — Нет, — категорически отрезает он, — я говорил о том, что у тебя есть я, и я полностью готов тебя выслушать в любой момент. — Послушай, я просто занят, — трахаюсь с другими, — я думаю, это не тот случай. Ничего такого не происходит, о чем я хочу поговорить. Если ты чувствуешь, что нам не хватает общения, мы можем пойти в кафе или ещё что-нибудь. Не нужно вести себя, как обиженная девушка. Чимин смеется. — Что ты сказал? Девушка? Ну нет. — Да. — Нет, послушай, Гук, если ты не собираешься быть членом нашей группы, просто забудь, что я сказал, — Чимин встает прежде, чем Гук успевает ответить. Он игнорирует зудящее чувство вины, когда смотрит на удаляющуюся спину Чимина. Чонгук оборачивается на Тэхена и Юнги. Они продолжают разговаривать до тех пор, пока режиссёр не зовёт их к себе. Когда они встают в круг, Чонгук внимательно рассматривает лица каждого, но никто не выдаёт эмоции. Они не выражали ни гнева, ни негодования. Юнги оставался таким же пассивным ко всему, Тэхен задумчиво смотрит на красивое лицо Мина, и это все, что они делают. Затем хореограф предлагает им прогнать вступительную хореографию. Они много практиковались, но танцевать сейчас, будучи в ссоре, не очень удобно, но ради менеджера и персонала Чимин вежливо делает вид, что все хорошо. Чонгук решает извиниться позже.

***

Чонгук хихикает и прыгает вокруг в своем бледно-голубом джинсовом комбинезоне, игриво избегая Юнги, когда тот пытается схватить его за талию. — Давай, котенок, стой спокойно, чтобы хён мог вставить заколку тебе в волосы. — Чонгук ухмыляется и качает головой, визжа, когда Юнги делает еще одну попытку схватить его, но он вырывается. — Хён не может поймать меня!  — У меня нет сил для этих игр. — Ой, да ладно тебе! Ты быстрый, хён. Я знаю, что это так! — Да, но всё же. — Хорошо, я облегчу тебе задачу, — он протягивает руку, чтобы Юнги взял ее. Тот пытается схватить её, но Чонгук в последний момент одергивает руку, безудержно хихикая. — Медленно! Хён, медленно! Юнги издает глубокий рык. Он внезапно прыгает, застигая Чонгука врасплох, и они оба падают на пол. Чонгук визжит, брыкается и хихикает, пытаясь стащить Юнги с себя, но тот находится между его ног, прижимает запястья младшего к ковру так, что он не может убежать. — Почему ты такой медленный? Чонгук надувает губы. Юнги целует его своими мягкими, дразнящими губами. Поскольку Чонгук любит играть честно (большую часть времени), он расслабляется и позволяет Юнги вставить заколку Hello Kitty в его волосы. У них наконец-то появилось свободное время, что редкость, и, естественно, Чонгук почувствовал, что ему нужно наверстать упущенное со своим маленьким «я». Как бы забавно ни было играть с Хосоком в танцевальной студии, они не занимались всякими беззаботными, смешными штуками — оно и понятно, ведь по иронии судьбы, Хосок — не смешная штука, когда дело доходит до секса. Все рассчитано и продумано наперед так, как если бы сам Хосок сутками сидел, сгорбившись, за своим столом, планируя каждый уголок и каждую щель того, как он хотел бы, чтобы события развивались. Юнги сам был рад помочь ему одеться. Чонгук снова надел свой комбинезон, в основном потому, что это был самый безопасный наряд, который только мог выдать его гардероб. Если кто-то войдет — будет не так уж плохо. За исключением заколки, но он может объяснить это тем, что какая-то фанатка прислала ему это, чтобы сделать глупую селку. А что касается его гольфов… ну, носки легко снять, не так ли? — Чем бы ты хотел заняться сегодня, малыш? — Спрашивает старший в непринужденном тоне. — Хочешь, я принесу тебе твоего кролика для игры? — Я хочу рисовать! — с энтузиазмом отвечает он, — И кролика! Юнги хихикает. — Ты забыл волшебное слово. — Пожалуйста, хён? Старший наклоняется и целует его. — Мой сладкий малыш. Чонгук не может удержаться от смеха. Одно дело, когда ласковые прозвища используют Намджун и Хосок — они всегда были главными придурками в этом смысле. Юнги, наоборот, совершенно другой вид по сравнению с другими хёнами, поэтому ему не так-то просто заполучить уменьшительно-ласкательный термин со стороны Мина. Он из тех парней, которые съеживаются при любом проявлении нежности на публику — он мило морщит нос и отводит взгляд, как раздраженный ребенок. Но по какой-то причине Чонгук является исключением. Одного этого достаточно, чтобы сердце трепетно сжалось. Юнги встает и возвращается с кроликом. Чонгук дергает его за длинное висячее ухо, приветствуя нежными объятиями. — Почему ты никогда не называешь меня папочкой? — лениво спрашивает Юнги, перебирая какие-то вещи в шкафу в поисках книжек с раскрасками. Чонгук удивленно поднимает глаза. — Я и не знал, что тебе это нравится. Хочешь, я буду звать тебя папочкой? Он наблюдает, как Юнги коротко пожимает плечами. — Если хочешь. Это кодовое Юнги типа «Да, пожалуйста». Чонгук ухмыляется. — Ты знаешь, я вроде как считаю всех своих хёнов такими — папочками, я имею в виду. Я просто использую это с Намджун-хёном, потому что… — он хмуро смотрит на своего игрушечного кролика, пытаясь найти правильные слова, чтобы правильно сформулировать то, что он думает. В поле зрения появляются раскрашенные книги, и он поднимает глаза, чтобы увидеть, как Юнги мягко улыбается ему. Он робко берет книги и раскладывает их перед собой на полу. Юнги садится рядом, скрестив ноги, и кладет на стол пачку цветных карандашей. — Потому что он был твоим первым, — помогает ему закончить Юнги. — Он был у тебя первым во всем, не так ли? Мысль о том, чтобы поговорить об этом, заставляет его немного смутиться. Вместо слов он кивает и тянется за пачкой цветных карандашей. Он открывает диснеевскую книжку-раскраску на странице с раскраской «Алиса в Стране Чудес». Он задумчиво поджимает губы, прежде чем выбрать синий карандаш.  — Прости, Гук. Я не хотел, чтобы ты чувствовал себя неловко. Ты хочешь поговорить о чем-то другом? Платье Алисы голубое, поэтому он собирается начать именно с него. — Все нормально. Папочка может говорить о том, что ему нравится. Ты хочешь узнать больше о Намджун-хёне? Уголки рта Юнги дернулись вверх при этом ласкательном слове. — Он качает головой. — Папочка хочет говорить о том, о чем хочет говорить малыш. Чонгук пожимает плечами. Осторожно соблюдать границы одежды и не испачкать синий фартук Алисы.  — Не знаю, — наконец отвечает он. Теперь, когда у него в руке карандаш, ему, честно говоря, все равно, о чем они говорят. Сейчас важно правильно подобрать цвета и сделать так, чтобы Страна Чудес выглядела красиво. Если он не раскрасит должным образом, тогда какой в этом смысл?  — Мы можем поговорить об остальных?  — О Намджун-хёне и Хосоке-хёне? — Нет, о Тэхене, Сокджине и Чимине. Он замолкает и поджимает губы. Чонгук берет желтый карандаш и начинает красить волосы Алисы. — А как же они? — Ты собираешься поговорить с ними так же, как с Хосоком? Ты же знаешь, как мы гордимся, что ты открыл ему свой секрет, детка. Ты когда-нибудь хотел открыться и другим? — Чонгук хмурится. — Тэхен-хён уже знает. — Чонгук не хочет, чтобы это прозвучало так же раздраженно, как он, но теперь пути назад нет. — Ты все еще злишься на него? — От неодобрительного тона щеки Чонгука порозовели. — Нет. — Он звучит так же убедительно, как преступник в камере смертников. — Молодец, Чонгук. Вместо того, чтобы настаивать, Юнги переключает внимание на другое. — А как же тогда Сокджин и Чимин? Я уверен, что они захотят узнать о твоем секрете. Представь себе, наскольно брошенными они будут чувствовать себя, если узнают, что все, кроме них, в курсе этой тайны. Они подумают, что ты выбрал фаворитов. — У меня нет фаворитов, — уверенно заявляет он, — Чимин и Сокджин-хён все равно узнают в конце концов—наверное, я не знаю. Я не хочу, чтобы они меня ненавидели. — Ты думал, что я тебя возненавижу, но ведь это не так, правда? Губы Чонгука сжались в тонкую линию. Он бросает желтый карандаш и хватает сливовый, переходя к Чеширскому коту. — Это совсем другое. — Почему? — Потому что Сокджин-хён не любит ребячество, и я не думаю, что он будет любить меня таким. И я не хочу говорить Чимину, потому что… — он качает головой и начинает энергично краснеть. — Не надо волноваться. Папочке просто любопытно, вот и все. — Да, но папочка слишком любопытен. Юнги хихикает. Он не принимает всерьез детское отношение Чонгука, да и не должен. — Должно быть, Хосоку было легко все объяснить, а? Я понимаю, почему тебе было так комфортно говорить с ним об этом. Чонгук качает головой, улыбаясь. — Хён заставляет меня чувствовать себя в безопасности. — А с остальными ты не чувствуешь себя в безопасности? — Его улыбка исчезает так же быстро, как и появилась. — Раньше так было с Тэхен-хёном, но после того, что случилось… — А с другими? — Не совсем. Мне страшно. Иногда… иногда я боюсь, что они войдут и… и скажут гадости. — Чонгук бросает сливовый карандаш в отчаянии. Он случайно закрасил часть, где должен быть розовый. Тупость. — Они никогда так с тобой не поступят, — спокойно заверяет Юнги. — Ну, Тэхен так и сделал! — Тэхен тоже извинился, и ты сказал, что простил его.  — Я действительно простил! — Тогда почему ты злишься? — Я не… Я не… знаю… — вздыхает Чонгук. Затем следует тишина, и он чувствует, что Юнги настороженно смотрит на него. — Мне кажется, я знаю, что может тебя развеселить. Оставайся здесь, ладно? Он кивает, неохотно позволяя Юнги выйти из комнаты. Наблюдая, как он намеренно закрывает за собой дверь, он возвращается к своему цвету. Розовый карандаш просто недостаточно темный, чтобы закрасить линии сливового цвета. Ну, а раскрашивать все остальное сейчас бесполезно. Нет никакого смысла, если Чеширский кот не выглядит хорошо, потому что все знают, что Чеширский кот — лучший персонаж в Стране Чудес. Если не считать кролика. Кролик ему тоже нравится. Перевернув новую страницу, следующим идет трафарет Питера Пэна. Чонгук может с этим справиться. Это не его любимый диснеевский фильм, но пойдёт. Он берет красивый зеленый карандаш и начинает сначала раскрашивать самого Питера. Дверь открывается—он слышит это—но не поднимает глаз. Он все еще немного раздражен их недавним разговором, хоть и не совсем понимает почему. Юнги не кричал на него или что-то еще, он просто говорил об определенных вещах… Дверь закрывается, Юнги приближается, но Чонгук не смотрит ему в глаза, потому что хочет, чтобы Юнги немного позаискивал перед ним, может быть, даже извинился без причины, чтобы ему стало лучше. — Что ты принес, папочка? — небрежно спрашивает он, критически оценивая свой результат. Перо Питера такое маленькое, что линии слились, и он не может его раскрасить. Какая боль. — Гхм… — неожиданно глубокий голос заставил его поднять глаза, но он обнаружил, что рядом с ним сидит не Юнги, а Тэхен. Он тут же вскакивает на ноги, его сердце подпрыгивает к горлу. — Что ты здесь делаешь? Папочка! Папочка! — Он шагает к двери, словно ожидая, что в нее ворвется Юнги, или Намджун, или Хосок, или кто-нибудь еще, кроме гребаного Тэхена! — Гук… Гук, тссс! Юнги привел меня! Он сам попросил! — Тэхен ведёт пальцем по его губам, чтобы успокоить. Чонгук действительно молчит, но с упрямой гримасой. — Почему папочка послал тебя? — Он хотел, чтобы мы поговорили. — Я не хочу разговаривать.  — Гхм, пожалуйста. Я действительно хочу поговорить с тобой, я обещаю, что буду милым… пожалуйста? — Тэхен хлопает ресницами с убедительным видом и, блять, он терпеть не может, когда Тэхен делает такое лицо. Чонгук медленно опускается обратно на ковер, сидя на корточках и крепко прижимая к груди крольчонка. Тэхен тоже садится, но поодаль, внимательно глядя на него.  — Как насчет того, чтобы я рассказал тебе одну историю? Тебе бы понравилось? Он пристально смотрит. Чонгук не говорит «Да» или «Нет», но Тэхен воспринимает его молчание как знак продолжать. Он прочищает горло. — Это про кролика и обезьяну, тебе понравится. Итак, этот кролик и обезьяна живут вместе со своими лучшими друзьями в большом доме на дереве. Всемером им вместе очень весело. У них куча совместных воспоминаний, они много смеются… И обезьяна, и кролик любимы… Им действительно повезло, и обезьяна чувствует себя благословленной и счастливой какое-то время, но чего-то не хватает…она не знает чего, но это чувство похоже на пустоту, которую она слишком боится и слабохарактерность, поэтому она просто игнорирует это ощущение. Так или иначе, кролик начинает оказывать знаки внимания другим своим друзьям — внимание, которое обезьяне не нравится, потому что он всегда, всегда хотел дарить такое внимание кролику. Чонгук оторвался от поглаживания мягкого меха кролика и увидел, что Тэхен смотрит на него очень серьезно. — В каком-то смысле она злится не на кролика и не на кого-то из своих друзей, а на саму себя, потому что она понимает, что могла бы что-то сделать со своими чувствами давным-давно, но вместо этого просто оставила их валяться где-то там в углу, что было очень глупо с её стороны… Потом она кричит на кролика и заставляет его плакать… Потом плачет обезьяна…и они оба страдают и плачут, и обезьяна не знает, как все исправить, поэтому она делает то, что и всегда, когда запутывается в своих чувствах — игнорирует их. Но ты знаешь…она понимает нечто важное в любви в самый жалкий момент своей жизни. Она видит кролика со своими друзьями. Она видит, насколько кролик счастлив рядом с ними, и обезьяна понимает, что она может находиться в стороне от этого счастья, если действительно хочет этого, но она просто должна принять тот факт, что она не будет единственным любимым в жизни кролика. Воцаряется тишина, и Чонгук в напряжении наклоняется вперед. — И-и? Как…как обезьяна относится к этому? Тэхен улыбается — не так напряженно, как он ожидал. Мягко, нежно и искренне, чего Чонгук давно не наблюдал в его изящном Тэхене. — Обезьяне теперь все равно. Обезьяна просто хочет, чтобы кролик был счастлив. В тот момент, когда слова слетают с губ Тэхена, Чонгук чувствует, как его грудь болезненно сжимается. Желание сломаться и разрыдаться сейчас сильнее, чем когда-либо, но Чонгук не хочет больше проливать слез из-за дерьма, которое они устроили. Вместо этого он сокращает расстояние между ними, уничтожая его, потому что оно не имело права быть там. Он неуклюже падает на колени Тэхена, и руки старшего раскрываются, готовые обнять его. Его руки обхватывают шею старшего. Все, что он чувствует, — это тепло, уют под его ладонями, нежность, распространяющаяся в груди. Это та теплота, которая всегда ассоциировалась у него с Тэхеном. Он почувствовал её, когда они впервые пожали друг другу руки, когда его хён сказал ему, что они будут хорошими друзьями. Губы Тэхена прижимаются к его — жесткие, яростные и отчаянные. Чонгук задыхается, обхватывает рукой шею своего лучшего друга, притягивая ближе. Нет слов, чтобы описать, какое облегчение он чувствует, когда Тэхен обнимает его. Как будто обидных слов, сказанных друг другу, больше не существовало, и каждая маленькая проблема, которая у них была, теперь стала глупой и незначительной. Чужой язык скользит по его нижней губе, но он опережает его, облизывая и всасывая, толкаясь своим языком навстречу в открытый и жаждущий рот. Горячее покалывание обжигает затылок, отчего крошечные волоски на руках встают дыбом. Тэхен ласкает его затылок, его длинные, изящные пальцы нежно массируют голову. Он чувствует, как ногти царапают кожу, дразня и любя. Другая его рука лежит на заднице, время от времени сжимая, и именно это пробуждает нечто плотское внутри Чонгука. В этом поцелуе есть какая-то торопливость, которую Чонгук слишком хорошо понимает. Он хочет быть безрассудным, он хочет увлечься, он хочет сорвать с Тэхена гребаную рубашку и покрыть его засосами, потому что неужели он, блядь, не заслуживает небольшой награды? Судя по тому, как Тэхен нетерпеливо сжимает лямки его комбинезона, он явно думает что-то в этом же духе. Возбуждение бежит по его венам, и он думает: «Давай сделаем это. Давай сделаем это прямо сейчас!» — Нет, нет! Я знаю, что ты, блять, что-то скрываешь от меня! — Голос Сокджина прорывается откуда-то из коридора, но никого из них это не волнует. Наверное, он опять жалуется на грязную посуду.  — Блять. Просто… Хён…послушай секунду, не—куда ты идешь? — Раздается панический возглас Юнги, но Чонгук всё же продолжает игнорировать все предупреждения. Он наконец-то, наконец-то целует Тэхена. Никакое количество грязной посуды не испортит этот момент! — Я пойду и поговорю с ним, поскольку ты не дашь мне четкого ответа. — Нет, хён, пожалуйста, не ходи туда—хён- Дверь в его спальню открывается, и это, наконец, отрезвляет Чонгука. Он практически отпрыгивает от Тэхена, и тот, похоже, делает то же самое, потому что следующее, что происходит, это то, что он лежит на полу в нескольких дюймах от него, глаза Тэхена с ужасом направлены к двери. Он слишком напуган, чтобы взглянуть, но молчание затягивается, и Чонгук больше не может этого выносить. Наклонив голову, он видит Сокджина, застывшего в дверях и уставившегося на них. Видно, как Юнги возится где-то позади, ругаясь себе под нос. Трудно отвести взгляд, когда он видит, как глаза Сокджина начинают блуждать от их ошеломленных лиц к плюшевому кролику и книжкам-раскраскам на полу, а затем к одежде Чонгука. Комбинезон еще может быть простительным—хотя и это сомнительно—труднее дела обстоят с гольфами и бантиком в волосах. Тогда, когда Чонгук убеждается, что у Сокджина наверняка инсульт, он со свистом выдыхает будто его только что ударили в грудь. Далее следуют два слова, произнесенные твердым, бесспорным тоном: «Кухня. Сейчас.» Чонгук и Тэхен вскакивают на ноги, как испуганные уличные коты. Сокджин вырывается из дверного проёма и лает на Юнги, чтобы тот тоже шел на кухню. Затем он быстро шагает по коридору и начинает колотить кулаком по двери спальни Хосока и Чимина. Они не задерживаются, чтобы посмотреть, как Сокджин набрасывается на тех, кто находится по другую сторону комнаты. Юнги ругается всю дорогу до кухни, прежде чем приказать Чонгуку сесть между ним и Тэхеном. Чонгук не возражает. Пока он находится на расстоянии вытянутой руки от когтей Сокджина, он в полном порядке. Все молчат, ожидая возвращения Сокджина. У Чонгука так много вопросов, особенно к Юнги. Если Юнги решил дать возможность Чонгуку и Тэхену поговорить, то почему он, черт возьми, не охранял дверь, или, по крайней мере, не придумал что-то, что отвлечет Сокджина? Возможно, Юнги пытался. Судя по звуку его голоса, прежде чем Сокджин ворвался в его спальню, он хватался за последнюю соломинку, чтобы увести Сокджина от двери. Хосок входит в кухню с затуманенным взглядом, его волосы в беспорядке ото сна. Бедняжка, должно быть, дремал, когда Сокджин, как банши, завыл у его двери. Он садится напротив Тэхена, тихо смущенный. Он пытается встретиться с ними взглядом в надежде получить хоть какое-то объяснение, но все они стараются избегать его глаз, включая Чонгука. Намджун заходит следом, поправляя ремень, со встревоженным видом. Должно быть, он был в ванной или еще где-нибудь. Усевшись напротив Юнги, он вытирает влажные руки салфеткой. — А где Чимин?! — кричит Сокджин из коридора. Они все съеживаются.  — В спортзале, — хрипло отвечает Хосок. — Ну, тогда, я думаю, нам придется поговорить без него, — говорит Сокджин. Именно в тот момент, когда он направляется к креслу напротив Чонгука, его охватывает ужасное чувство страха. Его желудок горит, как будто он только что выпил ртуть, а язык пересыхает. Это должно случиться сейчас. Наверняка всё прошло бы гораздо лучше, если бы Чонгук рассказал Сокджину первым, но, хэй, жизнь несправедлива. Только что ты целовался с Ким Тэхеном, а в следующую минуту тебя заставляют сесть и объяснить, почему ты целовался со своим товарищем по группе в комбинезоне прямо как из журнала Kawaii Girl. Сокджин устраивается на своем месте, воздух вокруг него электризуется. Никто не произносит ни слова, все избегают его пристального взгляда. — Ну и что? — они все вздрагивают, — Неужели никто из вас не скажет мне, какого хрена здесь происходит? И не смейте пудрить мне мозги. Я только что наткнулся на вас двоих, — он показывает на Чонгука и Тэхена, — вы трахаетесь, а Гук одет как…как двенадцатилетний мальчишка! Серьезно, что, блять? И остальные из вас тоже вели себя странно, например, серьезно, Намджун, не мог бы ты больше не быть таким очевидным, что ты пристаешь к Чонгуку за моей гребаной спиной— — Пристаю значит! — Намджун задыхается. — А вы двое! — он указывает на Хосока и Юнги, которые, похоже, готовы спрятаться под столом, — Я ожидал от вас большего! Он наш макнэ! — Хорошо, в любом случае что бы ты там, черт возьми, себе не напридумывал касаемо нас, ты ошибаешься, — Юнги возмущенно огрызается. — Ага! Ты думаешь, что ты был осторожен? Никто из вас не был осторожен! — Ты даже не знаешь, что происходит! — Ну, у меня есть одна охуенная идея, Юнги! Не обращайся со мной как с идиотом! — И что же, по-твоему, тогда происходит? Сокджин брызжет слюной, все его лицо краснеет от замешательства. — Вы все возбуждены и безответственны, это я точно знаю! Так что же вы все делаете? Вы лезете к нашему самому молодому, самому уязвимому члену во всей группе и заставляете его делать…делать непристойные вещи, чтобы удовлетворить ваши мерзкие фантазии! Стол дружно взрывается гулом. Намджун вскакивает на ноги с обиженным и потрясенным выражением лица, немедленно бросаясь их защищать. Тэхен и Хосок пытаются перекричать друг друга в знак протеста, а Юнги сжимает себя за переносицу, словно пытаясь избавиться от агрессивной головной боли. Сокджин откидывается на спинку сиденья и смотрит на хаос, как будто реакция только подтверждает его подозрения, и Чонгук тут же понимает, что его любовники просто поливают кучу горящего дерьма бензином дабы окончательно поджечь всё к херам. — Заткнитесь! Все вы! Я сказал заткнитесь! На кухне воцаряется тишина, и все взгляды устремляются на Чонгука. Он пристально смотрит на Намджуна, пока тот не опускается обратно на свое место. Взрослый Гук за рулём. — Хен, ты ошибаешься. Они не использовали меня. Они мне помогают. — Помогают?.. — Сокджин выглядит потерянным. Чонгук глубоко вздыхает. Oh shit, here we go again. Он продолжает подробно объяснять Сокджину свое маленькое «я». Это не так-то просто, не так просто, как объяснять Хосоку. В отличие от Хосока, который стоял и внимательно слушал, впитывая новую информацию с относительно здравым смыслом, Сокджин выглядит готовым в любой момент вмешаться и засыпать его вопросами. Однако он старается не позволить Сокджину перебить его. И как бы ему ни нравилась помощь других, он рад, что никто из них не бросается вмешаться. Они все выглядят слишком раздраженными, чтобы быть в состоянии понизить громкость своих голосов. К концу рассказа Сокджин откидывается на спинку стула, потрясенный. — Полагаю, ты не знал, что происходит на самом деле, не так ли? — рычит Юнги.  — Это…это неправильно. — Чонгук отворачивается. Он боялся, что Сокджин скажет это. — Чонгук, неужели ты не понимаешь? Они используют тебя только для секса. Они не хотят тебе помогать. — Да откуда тебе знать? — Огрызается Тэхен. — Я уже много лет влюблен в Чонгуки. — И ты ничего не предпринимал, пока не узнал о маленькой стороне Чонгука? Это довольно удобное совпадение. — Всё не так просто! — Разве не так? — Нет, это не так! — Разъяренно кричит Тэхен. Чонгук тянется, чтобы обнять его за руку, и бросает на него сочувственный взгляд. — Хён, пожалуйста. Это гораздо сложнее, чем ты себе представляешь, — умоляет Чонгук. — Чонгук, ты молод, — лицо Сокджина смягчается. Чонгук, похоже, единственный, на кого тот не так сильно сердится. — Ты не понимаешь, что такое любовь. То, что ты чувствуешь к своим хёнам, может сбить тебя с толку, но в конце концов ты поймешь, что это просто влечение, вот и всё. И когда-нибудь, оглядываясь назад, ты увидишь, что твои хёны сделали с тобой, и ты почувствуешь себя виноватым. Я не хочу этого. Я не хочу, чтобы ты плохо думал о своих хёнах или о себе, если уж на то пошло. Так что прекрати эту дурь сейчас же, пока все не вышло из-под контроля. — Поздновато для этого, не так ли? — Юнги мрачно вздыхает, — Всё шло прекрасно, пока ты не начал совать нос в наши дела. — Это и мое дело тоже! — ледяным тоном парирует Сокджин. — Чонгук говорит, что любит нас всех, включая меня. Я имею полное право высказаться по этому поводу, большое вам спасибо. — Хён, я не собираюсь оглядываться назад и сожалеть об этом. Перестань обращаться со мной как с ребенком, который не может сам принимать решения! — Чонгук, ты сам не знаешь, что говоришь- — Может, ты просто прекратишь? — Сокджин ошеломленно смотрит на него. — Ты все время говоришь, что они используют меня, но на самом деле всё совсем по-другому! Это я здесь извращенец. Это я хотел большего! Это я эгоист! Никто из моих хёнов никогда не принуждал меня. Единственное преступление с их стороны — принять меня таким, какой я есть. Итак, если ты не сможешь свыкнуться с таким раскладом событий, то ты, очевидно, не сможешь принять меня таким, какой я есть. Некоторое время спустя воцаряется оглушительная тишина, Сокджин с Чонгуком смотрят друг на друга. Первый потрясен, второй — полон решимости. Он осмеливается посмотреть Сокджину в глаза, ожидая слов, что тот не может принять его. Остальные смотрят на них в напряжении, гадая, что будет дальше. — Чонгук, ты…ты слишком молод для меня… — наконец отвечает Сокджин тихим, приглушенным голосом. Чонгук сглатывает застрявшую в горле тошноту. Он спокойно стоит, ни разу не прерывая зрительного контакта со старшим. — Если ты так считаешь, то прекрасно. Но ты ничего не сможешь сделать или сказать, чтобы помешать нам быть вместе. — Я скажу менеджерам, — слабо говорит Сокджин. — Не скажешь, — уверенно говорит он. — Потому что ты любишь эту группу и любишь меня. Когда ты наконец наберешься смелости и поймешь это, я буду ждать тебя, но до тех пор мы не будем говорить об этом ни с Чимином, ни друг с другом. Он не ждет одобрения или согласия — ему не нужно ни то, ни другое. Он просто поворачивается спиной к столу, к глазам, которые наблюдают за ним, и выходит из кухни с высоко поднятой головой.