Pastel

Чонгук мягко приглаживает флисовую ткань своей толстовки с капюшоном, его отражение в зеркале отзеркаливает нервные движения. Он хочет быть уверенным в себе, радоваться всему происходящему, но никакое самовнушение не может успокоить его расшатанные нервы. Его пальцы тревожно дергаются, а ладони уже вспотели от мысли, что ему придется покинуть спальню — свою и Намджуна. Это место, этот рай значит нечто большее, чем просто комната с кроватью, письменным столом и шкафом. Это было его убежище в течение многих лет. До недавнего времени он никогда не покидал её, не надев маску, без большого Чонгука, который мог бы защитить себя. Но теперь… Теперь, когда они все знают, он наконец-то может выйти, он наконец-то может бродить по общежитию, не боясь быть пойманным. Если кто-то войдет через парадную дверь, то не будет сжимающего внутренности бега обратно в комнату. Не будет причин не спать по ночам, ожидая, пока все уснут. Короче говоря, у него будет свобода. Конечно, не совсем полная свобода, нет, но гораздо больше, чем раньше. Больше, чем он надеялся, когда был младше, когда он думал, что быть одному, держать все это внутри себя на замке с ключом будет правильно и надежно. Но он ошибался. Он стоит перед зеркалом в розовой накидке Мими с белым мехом по подолу, карманами и капюшоном. Спереди свисают два помпона, тоже белые. Под низом белая рубашка с длинными рукавами и черные велосипедные шорты, едва выглядывающие из-под накидки, а также пара кремовых и розовых носков Рилаккума. Это определенно не то, что ему сошло бы с рук на публике, но ох, он чувствует себя таким милым, таким прелестным! Он играет с помпонами, пытаясь отвлечь себя от беспокойства. Он знает, что должен когда-нибудь покинуть эту комнату — в конце концов, они ждут его в гостиной. Вдох… выдох… Его грудь поднимается и опускается, плечи расслабляются. Он встречается взглядом со своим отражением и вытягивает челюсть. Он этого заслуживает. Он так долго ждал. Кивнув самому себе, Чонгук разворачивается и уходит. Переступив порог своей комнаты и выйдя в коридор, он вдруг осознает, что находится в общежитии, полном его коллег по группе. Никакого оркестра вокруг, который похвалил бы его за все достижения. Здесь нет детей, бегающих вокруг и бросающих конфетти. Но Чонгук мысленно хлопает себя по спине за то, что не сломался. Потому что, каким бы маленьким и незначительным это ни казалось, это все же что-то нечто важное. На дрожащих ногах он плетется к гостиной. Такое чувство, что он может споткнуться и упасть в любой момент, и все же ноги несут его, поддерживают, направляют туда, куда ему нужно. Первым, кого он видит, — Хосок, сидящий ближе всех к двери, а вскоре появляются Тэхен и Чимин. Они все сидят на диване, наблюдая за чем-то вполоборота, но на самом деле все они ждут его. Первым его замечает Чимин, и, по правде говоря, Чимин видит его таким впервые. Ну, оно и заметно. По словам Чимина, он ловил его раз или два, но это не в счет. Потому что Чонгук так решил, ясно? Пухлые губы Чимина трогает улыбка. Глаза скользят по нему, как будто он видит его в первый раз, восхищаясь, лелея, желая. Магма с таким же успехом могла бы кипеть под кожей Чонгука, его щеки практически пылают от одного только взгляда. Это незаконно, насколько сексуален Чимин. И что еще хуже, он знает, что он сексуальный. Чем еще можно объяснить его непрекращающуюся потребность запустить пальцы в волосы? Ради всего святого, у него не такие длинные волосы, чтобы прикрывать при этом глаза! Чимин встает, и сердце Чонгука подпрыгивает, как кролик от кокаина. Тэхен и Хосок поворачивают головы и понимают, что он там, и внезапно он чувствует себя очень смущенным. Он не может удержаться и теребит меховой подол своей накидки. — Принцесса, ты такой красивый, — Чимин тянет руки, и Чонгук чуть не задыхается. Он спотыкается и кладет свои дрожащие руки в маленькие, более сильные ладони Чимина. — Т-ты так думаешь? — он затаил дыхание. Чимин добродушно улыбается. — Конечно. Розовый тебе идёт. Ты должен носить его чаще. — Но Чи-хён, я часто ношу его. — Промо Spring Day не в счёт. Он хихикает. — Не волнуйся, хён. Теперь, когда ты часть всего этого, ты будешь видеть меня в розовом гораздо чаще! Чимин сжимает его руки. — С нетерпением жду этого. Рука обнимает его за плечи, и Чонгуку не нужно оборачиваться, чтобы понять, что это Тэхен. Он практически чувствует, как сияет квадратная улыбка.  — Так что, мы играем в прятки? Ох, точно. Он почти забыл причину, по которой они его ждали. Они собираются играть в прятки. — Кто будет первым? — Почему бы нам не решить это с помощью какого-нибудь старого доброго камня, бумаги, ножниц? — предлагает Хосок, ухмыляясь от уха до уха. Чонгук с энтузиазмом кивает. Они собираются в небольшой круг в футе от дивана. Тэхен и Чимин показывают камень, а Чонгук и Хосок — ножницы. Они снова переигрывают, и на этот раз у Тэхена бумага, у Чимина — камень, у Чонгука бумага, а у Хосока — ножницы. В третий раз у Тэхена, Чимина и Чонгука —камень, а Хосока —бумага. Чонгук визжит и игриво толкает Чона. — Это ты, хён! Хосок преувеличенно стонет, вскидывая руки вверх. — Неужели такой бедной душе, как я, не везет? Чимин закатывает глаза. — Да ладно тебе, хён. Вряд ли будет трудно найти трех взрослых мужчин в общаге такого размера. — Неужели нет никакой надежды для надеющегося на чудо J-Hope? Тэхен запрокидывает голову и смеется. Чонгук присоединяется к смеху, прежде чем сказать: — Считай до ста, хён! Как только слова слетают с его губ, он бросается в коридор. Он хочет прибавить скорости, чтобы Тэхен и Чимин не заняли все хорошие места. Его взгляд метнулся к спальням. Конечно, прятаться под кроватью или в шкафу было бы слишком очевидно, верно? Правильно. Он гораздо умнее. Может, тогда он попробует зайти на кухню? Единственное реальное место, где можно спрятаться, — кладовка, но это просто глупо. Хоби-хён найдет его в одно мгновение! Тэхен и Чимин присоединяются к нему в коридоре, и он сразу же паникует. Он не может позволить им занять хорошие места! Итак, далее было бы логично спрятаться в ванной. Поскольку она маленькая и тесная, хён не додумается сначала проверить там. Это не то что бы хорошее укрытие — просто достаточно сносное, чтобы продержаться до тех пор, пока не найдут остальных. Тэхен, не раздумывая, врывается в комнату Юнги и Сокджина, его хихиканье обрывается, когда он захлопывает за собой дверь. Ему кажется, что он слышит приглушенные проклятия Мина. Чимин убегает в направлении позади них — единственное логичное место, куда он может пойти, это кухня. Чонгук хихикает, его сердце колотится в груди, когда он слышит, как счет Хосока приближается к сотне. Он проскальзывает в ванную и как можно тише закрывает за собой дверь. Стоять в душе было бы непрактично — корпус стеклянный, так что ему придется свернуться калачиком в ванне. Кафель холодный. Он плотнее закутывается в накидку и сворачивается в клубок, внимательно прислушиваясь к громкому голосу Хосока, проникающему сквозь кафельные голые стены ванной. Вскоре Хосок добирается до сотни. В тот момент, когда он кричит, что идет искать их, его сердце нервно трепещет. Он прячет ухмылку в ладонях. Он слышит, как открываются и закрываются двери, как по коридору раздаются шаги. Может быть, ему следовало спрятаться на кухне… дверь открывается, и он слышит крик. Никаких сомнений. Тэхен найден. Вероятно, он проебался, спрятавшись под кроватью или в шкафу. Такой любитель. Хосок смеется, затем раздаются еще шаги, а Тэхен, вероятно, возвращается в гостиную, чтобы сидеть и ждать, пока все остальные будут найдены. Чонгук ждет, затаив дыхание. Спальня Юнги и Сокджина находится совсем рядом с ванной, так что следующий выбор Хосока может быть… Дверь открывается. Чонгук хлопает себя ладонями по рту, чтобы подавить визг. Шаги эхом отдаются от стен. Сердце колотится о грудную клетку, но он не шевелится. Он слышит, как открывается дверь душевой, словно Хосок проверяет, нет ли там кого. Затем он чувствует тень, затмевающую свет в ванной. Он поднимает глаза и на этот раз визжит. Хосок нашел его. — Привет, милашка, — Хосок смотрит на него сверху вниз с ленивой ухмылкой, — Я нашел тебя. Чонгук дуется. — Я думал, что выбрал действительно хорошее место. Хосок сидит на краю ванны, все еще ухмыляясь. Он протягивает руку и проводит пальцами по щеке Чонгука. — Ты это сделал, детка. Осталось найти только Чимина. — Он на кухне, — тут же отвечает он. Хосок хихикает. — Я так и думал, его нет ни в одной из спален, а здесь его точно нет. — Тэхен будет следующим? — Да. Чонгук ухмыляется. — Хорошо. Хосок наклоняется и целует его, опираясь на край ванны. Чонгук почти готов затащить его в ванну, чтобы посмотреть, как он будет барахтаться, но в конце концов он довольствуется одним поцелуем. Он задерживается на губах Чонгука еще на мгновение прежде чем отстраниться, его глаза полуприкрыты, почти грустные, но сейчас не время и не место. Поэтому Хосок помогает ему выбраться из ванны, а Чонгук возвращается в гостиную, где сидит Тэхен, скрестив руки на груди и надув губы. Он не может удержаться от смеха, прижимаясь к старшему. — Папочка, не грусти! Тэхен усмехается. — Я теперь тоже папочка? Я думал, это только для Юнги и Намджуна. Чонгук тычет его в щеку. — Похоже, ты ревнуешь. — Я не ревную. — Значит, ты не хочешь, чтобы тебя называли папочкой? Тэхен перестает дуться и разводит руки, глядя вниз на свои колени, как будто он не уверен, что делать дальше. — Я… я хотел бы быть твоим папочкой. Он обвивает руками бицепс Тэхена и прижимается ближе, уткнувшись носом в горло другого. — Папочка. Он чувствует прикосновение губ к своему лбу, мягких и воздушных. Его глаза трепещут. Тэхен, кажется, забыл, почему он был расстроен. Крик вырывает его из этого состояния, и он садится прямо. Хосок, должно быть, нашел Чимина. — Где ты прятался? — он спрашивает, когда они вернутся. — Кладовка, — отвечает Чимин, явно гордясь собой. Черт возьми, ему следовало спрятаться в кладовке! Почему он выбрал именно ванную? Это было рискованно. Чимин садится рядом с ним, и Чонгук сдвигается, хватая его за руку, чтобы поиграть. Он чувствует на себе взгляд, но Чонгук не отводит глаз от его рук. Он слишком нервничает, чтобы посмотреть на его напряженное лицо. — Хочешь начать считать, Тэ? — Хосок звучит ужасно самодовольно. Тэхен вздыхает, закрывает глаза и начинает считать. Чонгук тут же вскакивает на ноги, оставляя Чимина и Хосока позади, а сам отправляется на поиски укрытия. При таком темпе везде идет честная игра. Он не знает, что заставило его пойти в их с Намджуном спальню, но он идет, тихо закрывая за собой дверь. Лучший способ спрятаться — это спрятаться у всех на виду! Он идет прямо к шкафу, так как уверен, что под двухъярусной кроватью много всякого дерьма. В шкафу достаточно места, чтобы он мог свернуться калачиком в углу за обувными коробками, и там подождать неизбежного. Тэхен считает до ста слишком быстро, он, вероятно, жульничал, потому что все знают, что Тэхен — большой жирный жулик. Но все в порядке. Сто секунд — более чем достаточно, чтобы они нашли укрытия. Их общежитие — не лабиринт разнообразия. Внезапно двери шкафа распахиваются. Если бы у него не хватило ума прикрыть рот рукой, он, наверное, закричал бы так громко, что услышала бы вся округа. Чонгук сразу же думает, что его поймали, не принимая во внимание тот факт, что Тэхен только что перестал считать, и было бы невозможно переместиться из гостиной в спальню… если только Тэхен не овладел телепортацией… в этом случае это было бы возможно. Но это не Тэхен. Заглядывая в щели между пальцами, он замечает фигуру Чимина как раз перед тем, как старший осторожно закрывает за ним дверцы шкафа. Внезапно становится слишком темно, чтобы что-то разглядеть. Единственное, что он слышит, — это свое собственное дыхание и приглушенный шаркающий звук Чимина, забирающегося дальше в шкаф. — Хён! — резко шепчет он, — Это мое место! Смешок Чимина доносится его ушей как раз перед тем, как он чувствует, как что-то задевает его. — Не ленись — поделись, принцесса. Я думал, это будет твой девиз. Хорошо, что сейчас темно, иначе Чимин легко увидел бы румянец, вспыхнувший на лице. Рука касается его затылка, и волосы на руках встают дыбом. Его притягивают ближе, и прежде чем он осознает, его рука оказывается прижатой к чему-то твердому и точеному. Мягкое дыхание касается его лица. Он мечется между сопротивлением и уступкой, потому что, с одной стороны, они играют в прятки, и он, вероятно, умрет от смущения, если их поймают, но с другой стороны, это Чимин. Их губы соприкасаются. Чонгук вздыхает. Он не собирается сопротивляться. Он притирается ближе, пока не оказывается практически на коленях Чимина, соединяя их губы и крепко целуя. Руки Пака скользят вниз по его плечам и дразнят бока, не хватая и не направляя, просто собственнически напоминая ему, что они здесь. Чонгук обвивает рукой шею Чимина. Он зарывается пальцами в мягкие волосы. Пахнет яблоками и корицей. Чимин ведет языком по губам, Чонгук открывает рот, и Чимин слишком рад принять приглашение. Его тело вспыхивает, когда их языки толкаются и переплетаются друг с другом. Он все сильнее прижимается к Чимину, пока они не оказываются грудь к груди, голод внутри разгорается. Затем рука Чимина скользит ниже. Она хватает его за ягодицу и сильно сжимает. Чонгук скулит, отстраняясь от поцелуя, чтобы еще сильнее прижаться к нему. Он должен отдать должное, как положено. Чимин гораздо тверже, чем кажется. Есть что-то такое непримиримое в том, как он схватил его, как будто Бог дал право делать с Чонгуком все, что ему заблагорассудится. И Чонгук наслаждается этим — даже поощряет. Чимин был лишен этого больше года, терпеливо ожидая, молча тоскуя, и теперь, когда у него есть Чонгук, он не тратит времени, берет себя в руки, и действует так, как хочется. — Хен, — выдыхает он, прижимаясь губами к линии подбородка Чимина. — Тссс, ты же не хочешь, чтобы Тэхен нас нашел? — дразнится Чимин удивительно грубым голосом. Что-то в Чимине и сексе так хорошо сочетается. Господи, возьми его сейчас же. Он старается не слишком жаловаться, потому что сейчас больше всего на свете ему хочется поразвлечься с Чимином в шкафу. Все сводится к вопросу о том, сможет ли он выдержать, если его поймают. Насколько сильно он хочет выиграть в прятки? Что еще более важно, насколько сильно он хочет, чтобы Чимин трахнул его три раза во вторник? Трудный выбор. Чимин продолжает целовать его. Одна из подлых рук Чимина касается передней части его велосипедных шорт, и Чонгука прекрасно это устраивает. Он жмётся к ладони, стонет—но едва-едва, не настолько, чтобы выдать их тайник. Он кладет руку на руку Чимина, призывая его держать ее там, но затем внезапно свет проникает в шкаф, вторгаясь в каждый уголок тесного пространства. Чонгук, почти по привычке, с воплем падает на спину. Чимин ослабляет хватку на заднице и промежности Чонгука, но в остальном он выглядит не особо смущенным. — А ты не собираешься хотя бы пригласить меня присоединиться? — Чонгук поднимает глаза сквозь челку и видит, что Тэхен улыбается им в ответ. Он тоже выглядит более или менее равнодушным к ситуации, что заставляет Чонгука чувствовать себя еще глупее. В самом деле, зачем в наши дни стесняться? Все это знают. Все были там и делали это, так почему же он должен так сурово реагировать каждый раз, когда кто-то ловит его на месте преступления? Может быть, годы секретности приучили его прыгать и прятаться при малейшем риске разоблачения—разоблачения, которое на самом деле уже не грозит. — Ха. Ха. Очень смешно. А теперь не мог бы ты оставить нас наедине? — Спрашивает Чимин. Чонгук брызжет слюной, агрессивный жар по шее. — Н-не надо! — он с трудом поднимается на ноги. Он ударяется головой о полку и визжит, руки хватаются за место, где боль расцветает на макушке его головы. Тэхен причитает, бросаясь в шкаф и заключая Чонгука в объятия. — Аааах, малыш. Ты ударился головой. Очень больно? — Нет, — упрямо лжет он. Он не слабак. — Пойдем, осмотрим тебя на кухне. Тэхен усаживает его в кресло под потолочным светильником, ощупывая место, где он ударился. Чимин сидит рядом с ним, наполненный озадаченной смесью беспокойства и раздражения. — Может быть небольшой удар, но в остальном все должно быть в порядке, — заключает Тэхен, хотя все знают, что он не квалифицированный специалист, чтобы сделать это предположение. Боль начинает постепенно угасать. Он знает, что это не слишком серьезно. — Мы все еще можем играть? — невинно спрашивает он. Неважно, что Тэхен застукал их с Чимином в шкафу. — Вот дерьмо, я забыл о Хосоке! Как по команде, двери кладовки открываются, и из нее выходит Хосок, жующий пакет печенья и выглядящий крайне скучающим. — Ничего не бойся. Хён рядом. — Извини, хён. — Больше ничего не говори. Моим превосходным навыкам укрытия нет равных. Чонгук закатывает глаза, пытаясь сдержать ухмылку. — Но мы не можем сыграть еще раз, — продолжает Хосок. — У нас прогон на сцене, помнишь? Он не очень хорошо скрывает свое разочарование этой новостью. Как всегда, его обязанности айдола в очередной раз ускользнули из его головы, уступив место детскому «я». Чимин опускается перед ним на колени, нежно обхватывая ладонями руки Чонгука. Чонгук избегает его взгляда. — Принцесса, ты знаешь, что у нас есть обязанности. Как насчет того, чтобы отложить нашу маленькую игру и продолжить ее в другой раз? Как бы ему ни было больно заканчивать игру после того, как она только началась, невозможно устоять перед медовой сладостью в нежном голосе Чимина. Он невольно улыбается. Тот, в свою очередь, тоже улыбается. — Вот эта улыбка, которую я так люблю. Давай оденем тебя во что-нибудь более подходящее. Ты же не хочешь потеть в такой красивой накидке, правда? — Нет. — Нет, я тоже так думаю. Вот, — он протягивает руку. Чонгук берет её, чувствуя внезапную робость. Встав, он позволяет Чимину проводить его по коридору в свою комнату. Глядя на спину последнего пополнения своей свиты любовников, он не может не восхищаться тем, как легко Чимин вошел в роль. Как будто тот ждал, чтобы занять место, с тех пор, как они встретились, с тех пор, когда Чимин и Чонгук были моложе, и у них не было никого, кроме самих себя, чтобы положиться. Он задается вопросом, как долго Чимин действительно ждал, когда карты встанут на свои места. Чимин сказал год, но Чонгуку кажется, что, может быть, это было больше, чем год, может быть, это было дольше, чем даже сам Чимин осознает.

***

Чонгук практически мурлычет, когда зарывается носом в складки своих рукавов. Он один, наконец-то один! Кажется, прошла вечность с тех пор, как ему перепала возможность побыть одному. Хотя теперь, когда у него есть вся любовь, о которой он мог бы только мечтать в этом мире, он действительно чувствует себя слегка одиноко, но, с другой стороны, сегодня он может провести немного времени в компании только с самим собой. Восторг! Он впервые надевает этот свитер — довольно свободно, только немного туго обтягивает мускулистую грудь, но достаточно просторный ниже. Кипельно белый, с милым маленьким изображением ягненка в центре, обрамленным нимбом радуги и красной лентой, плотно облегающей его изящную шею. Его белые шорты в стиле «Лолиты» едва выглядывают из-под подола. И конечно же он надел белые чулки. Если уж придерживаться белого стиля, то до конца. Запах вишни сильно бьёт по рецепторам, когда он мажет губы блеском. Он вытирает липкую субстанцию с нижней губы, затем плотно сжимает обе. Оценивая результат в крошечном зеркале, он чувствует себя удовлетворенным лимонадно-розовым цветом. Затем он подводит глаза — совсем чуть-чуть, делая красивыми и похожими на глаза олененка. Мило. Намджун как-то сказал, что его глаза напоминают ему оленя. Если бы Чонгук был подростком, он хмуро посмотрел бы на любого другого человека, который сделал бы такое сравнение — все, что препятствовало его мужественной гордости, было крайне нежелательно. Но Намджун — другое, у его младшего «я» даже не хватило порядочности не покраснеть и не отшатнуться. Он улыбается своему отражению в зеркале. Он мог бы сделать пару селок и отправить их в групповой чат, если бы захотел, но он откидывает эту мысль. Теперь его хёны видят его таким почти все время. Только сегодня он оставит все себе. Его папочки не слишком ведь разозлятся…? Пф! Они его простят. В конце концов, он их детка. Итак, во-первых, он должен нарушить первое правило айдола и сорваться с диеты. Без ведома своих дорогих менеджеров ребята прячут кучу сладкого, жирного дерьма в мусорном мешке в шкафу рядом с раковиной. Когда они были моложе и так наивны, они думали, что ныкать закуски в самых разных углах кладовки будет как-то неправильно, когда их менеджеры будут проверять вещи. Их менеджеров не так-то легко было обмануть. Это их работа — знать, что их кумиры соблюдают рекомендации. А это означает отсутствие нездоровой пищи во время рекламных периодов, а также контролируемых диет во время отпусков и почти полное отсутствие пищи при подготовке к камбэку. Поэтому, как и в любом общежитии, полном гормональных молодых людей, они поумнели и перенесли свои закуски в другую часть кухни. Сначала они пытались спрятать их в своих спальнях, потому что логично, что менеджеры не будут искать нездоровую пищу за пределами кухни. Однако идея с любимой едой, спрятанной под кроватью рядом с вонючими носками Хосока, начала казаться все менее и менее привлекательной. Он садится на корточки перед раковиной и распахивает дверцу шкафа. Его глаза с головокружительным возбуждением падают на выпирающий пластиковый мешок для мусора. Пакет чипсов и плитка шоколада не слишком повредят диете — по крайней мере, так он говорит себе, когда роется в пакете и вытаскивает упомянутые чипсы со вкусом барбекю и плитку молочного шоколада. Благополучно разложив закуски на диване, он быстро возвращается в спальню за Сливки. Он не может смотреть телевизор в одиночку — он не неудачник, нет. Он пролистывает каналы, пока не попадает на тот, который транслирует японское аниме 24/7. Это не то, в чем он очень шарит. Ну что ж, он может с этим смириться. Он открывает пачку чипсов и… о Боже. Аромат барбекю доносится из пакета и щекочет его ноздри. У него текут слюнки. В аниме мальчики ведут разговор о чести в разгар боя на мечах молнии и огня. Ну знаете, типичные вещи в аниме. Чонгук поедает чипсы, как человек, изголодавшийся по кислороду. Вкус шипит у него на языке. — Прошло так много времени, старина, — торжественно говорит он. Честно говоря, он не помнит, когда в последний раз ел нездоровую пищу. Месяц назад? Год назад? Конечно, не год. Хотя, конечно, так оно и есть. Какой-то шум касается его ушей. Он оживляется, внимательно прислушиваясь к движению. Персонажи аниме продолжают кричать на плохо озвученном корейском языке, и он понижает громкость. Входная дверь со щелчком закрывается, и Чонгук привстаёт с дивана, отбрасывая чипсы, искушение потеряно. Ступая по ковру обутыми в чулки ногами, он задерживается в дверном проеме, ведущем на кухню. В коридоре кто-то снимает ботинки, но Чонгук не может разобрать, кто это. — Хён? — зовет он. Нет необходимости уточнять, какой именно хён. В конце концов, они все его хёны. — Это всего лишь я, — отвечает силуэт, и Чонгук узнает голос. — Сокджин-хён, я не думал, что ты вернешься так рано… — он никого не ждал так рано. Если бы он ждал, то, конечно, дважды подумал бы, прежде чем наряжаться. Сокджин выходит из коридора. Он останавливается, стягивает кожаные перчатки и окидывает взглядом Чонгука с головы до ног. Чонгук видит борьбу на его лице. Независимо от того, как сильно Сокджин пытается скрыть это, конфликт сознания всегда виден на лице. Его хён возбужден, искушен невинностью его одежды, которая на самом деле создает и не такой уж невинный образ. Но Сокджин не будет действовать — он никогда не сделает этого, не с этим противным, праведным голосом, шипящим ему в ухо, говорящим ему, что его побуждения и его чувства противоестественны. Что он неправильный. Может быть, если бы Сокджин первым узнал его тайну, все было бы по-другому, Чонгук поверил бы, что все, что он чувствует и думает, — это какой-то умственный дефект. Но нет…он не сможет…после всей любви и поддержки, которую он получил от других мемберов. Они научили его другому. Они показали ему, что его душевное состояние так же естественно, как восход солнца на востоке и закат на западе. Несмотря на то, как презрительно отношение Сокджина заставляет его чувствовать себя, его мысли затапливают темные идеи. Ему комфортно в этой одежде, комфортно с тем, как чулки обтягивают его бедра и объемные шорты облепляют его бедра. На нем женственный джемпер с ягненком без тени стыда. Но есть некая уязвимость в том, чтобы стоять перед Сокджином вот так, — уязвимость, которая щекочет что-то плотское внутри его живота. — Я не ожидал, что вернусь так рано, — медленно отвечает Сокджин, стараясь придать своему лицу спокойное выражение. Но уже слишком поздно. Чонгук уже знает, как его вид влияет на него. Чонгук неторопливо пересекает комнату, стараясь ступать как можно тише. Сокджин внимательно наблюдает. Он не смеет пошевелиться. — Как поживает твоя тетя? — Лучше. Дядя говорит, что она полностью поправится через неделю или две, — Сокджин хмурится. Его беспокоят не собственные слова, а то, что расстояние между ними сокращается с каждой секундой. Он быстро соображает. Невинно улыбаясь, он останавливается, сохраняя между ними расстояние в фут. — Я рад это слышать. Когда ты сказал нам, что твоя тетя в больнице, я так волновался. Сокджин скептически выгибает идеальную бровь. — Не сомневаюсь. — Ты был таким нервным, когда уходил сегодня утром, — он сокращает дистанцию, глядя на Сокджина полуприкрытыми глазами, его рука нежно прижата к широкой груди, — Как чувствуешь себя сейчас? Пульс бьется чуть быстрее, когда он наклоняется, его губы дразнят линию подбородка Сокджина. Внешне он вероятно выглядит собранным, может быть даже хладнокровным, но внутри Чонгук искренне удивлен, что Сокджин позволил ему прижиматься так близко. Обычно Сокджин мягко отталкивал его, возможно, упрекал за его глупые попытки. Но на этот раз Сокджин не делает этого. Он и не поощряет, но это только начало. — Чонгук…ты пытаешься соблазнить меня? Он моргает, мило улыбаясь, его пальцы рисуют круги на груди Сокджина. — И почему же ты так думаешь? — Что на тебе надето… — Но, хён, я же сказал, что не ждал тебя так скоро, помнишь? Я оделся только потому, что решил немного повеселиться в одиночестве, — он делает паузу, кусает губы, хлопая веками, глядя на Сокджина, — Раз уж ты здесь, хён, возможно, мы могли бы повеселиться вместе. — Мы уже сто раз это проходили, Чонгук. Мне действительно нужно повторять тебе это снова? Чонгук не хочет этого слышать, ему это не нужно. Для него это всего лишь цепочка оправданий, которые не имеют для него никакого реального смысла. Сокджин может сопротивляться чему угодно, но от того, чего он действительно хочет, никуда не деться. Он прижимается поцелуем к подбородку Сокджина, его пальцы вцепляются в лацканы пиджака и притягивают его ближе. И снова Сокджин не сопротивляется. Он держит руки по швам, неподвижно, как маленький оловянный солдатик. — Мы одни в общежитии. Ты можешь иметь меня так, как захочешь, где захочешь. Здесь никого нет, кто бы возражал, — он проводит рукой по боку Сокджина, прежде чем засунуть ее под пальто, массируя твердую грудь. — Почему ты продолжаешь? — спрашивает Сокджин хриплым голосом, — У тебя есть еще пятеро мужчин, которые упали бы перед тобой на колени, если бы ты попросил, но мой отказ заставляет тебя пытаться снова и снова. Почему? Почему ты не можешь оставить все как есть, как сделал бы любой другой здравомыслящий человек? Руки Чонгука опускаются, и он делает шаг назад. Он даже не пытается скрыть свой гнев. — Ты думаешь, я идиот? Ты думаешь, я не отношусь к своим чувствам, к тебе так же серьезно, как к остальным? Я люблю тебя, хён, я продолжаю пытаться, потому что в глубине души знаю, что ты тоже любишь меня и не так, как хён любит своего донсэна. — Нет, ты думаешь, что я люблю только своим членом. — Ну, твой член дает мне больше любви, чем твои слова! — огрызается Чонгук. Он чувствует, как по его шее ползет румянец, — Я вижу, как ты смотришь на меня. Ты хочешь меня и слишком упрям, чтобы признать это! —Да… хорошо, я хочу тебя, но это не значит, что это нормально, Чонгук! Некоторые вещи, о которых я думаю, — они отвратительны, они заставляют меня чувствовать себя извращенцем. Каждый раз, когда у меня возникают такие мысли, я вспоминаю нашу первую встречу, каким ты был тогда. Я поклялся защищать тебя. Я поклялся, что никогда не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Каким бы я был хёном, если бы отказался от всех этих обещаний? Я никогда больше не смогу смотреть на преддебютную фотографию, не чувствуя тошноты в животе. Ты был крошечным. Ты…ты был нашим макнэ. Его глаза щиплет, и он сжимает челюсти. Черт возьми, все должно было пойти совсем не так! — Я все еще твой макнэ… Я всегда буду твоим макнэ, но все меняется… Чувства меняются… Я изменился. Я больше не маленький. Я выше, чем половина из вас и сильнее, чем все вы сейчас. Я могу принимать свои собственные решения, и на каждом шагу я и принимаю их — решения, которые делают меня счастливее. Да, я могу прекратить. Я могу оставить тебя в покое. Но я знаю, что если я это сделаю, то пожалею об этом. Меня будут преследовать эти дурацкие «что если бы» еще долго после того, как мы разойдемся и наша популярность пойдет прахом. Так что, пожалуйста, хён, если ты хочешь, чтобы все это закончилось, единственное, что тебе нужно сделать, это посмотреть мне в глаза и поговорить со мной как со взрослым. Скажи мне, что мы никогда не сможем быть вместе, и я обещаю, что никогда больше не побеспокою тебя. Чонгук не отрывает взгляда от Сокджина ни на секунду. Ладони потеют. Его сердце болезненно сжимается при мысли об отказе, и он едва сдерживает слезы. Если Сокджин отвергнет его, он не знает, что будет делать. Сломается? Закатит истерику? Все возможные варианты. Но еще хуже то, что ему некуда бежать, когда падёт гильотина. Сухожилие на челюсти Сокджина дергается. Эмоции в его глазах — Чонгук может это чувствовать, он может чувствовать отказ, танцующий на губах Сокджина, но вместо того, чтобы сказать, Сокджин сокращает расстояние между ними, руки обхватывают его талию и туловище не слишком нежно и захватывают его губы. Это все, о чем мечтал Чонгук, и даже больше. Стон удивления вырывается у него сквозь затаенное дыхание. Его руки тянутся к шее, отчаянно пытаясь удержать его рядом, не дать ему передумать. Возбуждение наполняет его легкие, поджигает, как коробка с фейерверком. У него сводит живот. Из его глаз текут слезы счастья там, где когда-то была печаль. Сокджин целует его снова и снова, он чувствует сливки и латте и, возможно, самый слабый намек на клубнику, но он недостаточно проницателен, чтобы быть уверенным. Руки двигаются от изгиба его спины, одна поднимается, чтобы запутаться в его волосах, а другая опускается, чтобы обхватить его задницу. — Ты…ты уверен, что разумно заниматься сексом так скоро? — Сокджин задыхается, когда они отстраняются. Чонгук ухмыляется, целуя его, несмотря на то, что у него тоже перехватило дыхание. — Ты уже положил руку мне на задницу, хён. — Я знаю, но- — Не думаю, что еще когда-нибудь представится такая возможность. Мы могли бы остановиться сейчас, сделать благородный поступок и переждать немного, или мы могли бы воспользоваться моментом и потрахаться, пока другие не вернутся. Высокий смех Сокджина отражается от кафельных стен кухни и наполняет живот Чонгука бабочками. — Как—где бы ты…? Он нахально улыбается. — Тебе решать, оппа. Однако, как я уже сказал, где бы то ни было, я весь твой. Губы Сокджина кровоточат, когда младший кусает их, зубы болезненно щелкают, но Чонгук не думает об этом. Сокджин намного крупнее его. Приятно, когда тобой управляет кто-то больше тебя. — Ты сказал, что у тебя были отвратительные мысли, — Чонгук покусывает нижнюю губу Сокджина. — Не хочешь поделиться ими со мной? Видимый румянец появляется на тонко загорелых чертах Сокджина. — Это было бы неуместно для нашего первого раза. Чонгук хихикает, проводя пальцами по шелковистым волосам хёна. — А разве нет? Тогда боюсь, как ты отреагируешь, если я когда-нибудь расскажу тебе, как прошел мой первый раз с другими. Его хён наклоняет голову, любопытство берет верх над ним. — Они не были нежными с тобой? — Я не хотел, чтобы они были нежными. На мгновение Сокджин задумывается, а затем внезапно теряет уверенность. — Ты не осудишь меня, если…если я скажу тебе? Он улыбается. Сокджин выглядит восхитительно уязвимым. — Если бы я осудил тебя за грязные мысли, я был бы лицемером. Это, кажется, успокаивает его. Он высвобождается из объятий Чонгука, сбрасывает пальто и перекидывает его через руку, как подобает джентльмену. — Полагаю, нам следует продолжить этот разговор в более подходящем месте. Чонгук бросает своему хёну грязную ухмылку. — Полагаю, что да. Сокджин ведет его в спальню, где все чисто и аккуратно. На его стороне комнаты нет ни одного волоска. На стороне Юнги — совсем другое дело. Чонгук практически подплывает к кровати Сокджина, удобно устраиваясь на толстом пуховом одеяле с головокружительной улыбкой. Он раскачивает ногами взад и вперед, его пальцы едва касаются пола, когда он наблюдает, как Сокджин ходит по комнате, как будто он пытается понять, что собирается сказать дальше. — Я же говорил, что не буду осуждать, — напоминает ему Чонгук. — Я знаю, — Сокджин вздыхает. Затем он поворачивается и смотрит прямо на Чонгука, грызя ноготь. — Я немного эксгибиционист. Это признание стало неожиданностью для Чонгука, но в то же время он не думает, что это нечто удивительное. Если и есть кто-то, кто любит позировать и демонстрировать себя, это Сокджин, но тот факт, что эта черта выходит за пределы его сексуальных желаний, безусловно, что-то интересное. Он всегда считал Сокджина замкнутым человеком, потому что ему никогда не нравилась сексуальная откровенность Чонгука. Явная оплошность. — Здесь нет никого, кто мог бы увидеть нас. Конечно, в единственный раз, когда им нужен кто-то в общежитии, их нигде не найти. В любой другой день недели их общежитие кишело бы мемберами, снующимися туда сюда. Как не вовремя. — Я… у меня есть еще одна идея, — Чонгук оживляется, моргая широко раскрытыми глазами. — Я весь внимание. — Мы могли бы записать себя…ну, знаешь, делая это… — слова слетают с языка Сокджина, как будто он никогда раньше не говорил таких вещей вслух. Зная своего хёна, он никогда этого не делал. — Ты имеешь в виду, сделать секстейп*? Сокджин хрипит так, словно только что выпил чашку лекарства от кашля. — Не надо так прямолинейно. Чонгук хитро ухмыляется. — О, но что есть, то есть, хён. И не в плохом смысле. Мы также можем загрузить в наш групповой чат, если хочешь. Его хён брызжет слюной и краснеет, и это восхитительно. Он никогда не знал, что Сокджин может вести себя как девственница. Это почти заставляет его чувствовать себя более опытным человеком, но, как и его первоначальное предположение о том, что Сокджин был закрытым человеком, возможно, он снова ошибается. Ну, разве Сокджин сегодня не полон сюрпризов? — Что они подумают обо мне? Я — хён. Они не должны видеть меня таким, или они…они… — какая-то потусторонняя сила обращает внимание на штаны Сокджина, и взгляд Чонгука падает на крупную выпуклость, образующуюся спереди его брюк цвета хаки. Чонгук снова смотрит в глаза Сокджина. Тот сглатывает. — Все зависит от того, как ты будешь выглядеть. Собираешься ли ты взять себя в руки или будешь сомневаться и задавать себе вопросы на каждом шагу? — Я не буду сомневаться. — Так докажи. Он загнал Сокджина в угол, и старший это знает. Эти идеальные миндалевидные глаза твердеют и сужаются, пораженные вызовом макнэ. С раздражением Сокджин встаёт, двигаясь через комнату к ночному столику Юнги и беря лампу, которая стоит на нем. Он откладывает лампу в сторону вместе с блокнотом, ручкой и будильником, которые заняли место. Чонгук спокойно наблюдает, как Сокджин затем поднимает пустой столик и несет через всю комнату, ставит чуть в стороне от центра, ближе к кровати Сокджина, чем к кровати Юнги. Затем он выходит из комнаты и возвращается с мини-камерой, которую Хосок использует для записи своих танцев. Чонгук весело улыбается, когда Сокджин устанавливает камеру на тумбочке, ее объектив направлен прямо на кровать, на которой он сидит. — Ты все продумал, не так ли? — Может быть, и так, — признает Сокджин, хотя и неохотно. — Я впечатлен. Может быть, если бы Чонгук не знал Сокджина в течение большей половины пяти лет, это было бы немного жутковато, но поскольку он любит Сокджина и доверяет ему свою жизнь, он находит это милым. — А как бы ты меня трахнул? Вот так? — он перекатывается на живот, глядя в камеру с дерзкой ухмылкой, зная, что Сокджин смотрит сквозь нее, — Или, может быть, вот так? — он переворачивается на спину, закидывает руки за голову и впивается передними зубами в нижнюю губу. Сокджин поднимает глаза от камеры с простым взглядом. — Ты всегда соглашаешься на все? Разве это не пугает тебя? — Ты допускаешь мысль, что я никогда этого не делал? — Ты когда-нибудь делал это раньше? — Нет. Но это не главное. — Тогда какой в этом смысл? Чонгук улыбается, сидя на коленях и положив руки на одеяло. — Дело в том, что я тебе доверяю. Что бы ты ни хотел, я знаю, что это будет приятно для нас обоих. И я также никогда не был одним из тех, кто отказывается попробовать что-то новое. — Верно. Но если есть что-то, что тебя не устраивает на сто процентов, ты должен сказать мне, хорошо? Его улыбка дергается. — Персики. — Что? — Безопасное слово — персики; Намджун и другие сказали бы тебе, но… — Значит ли, что все в порядке? Разве это технически не мошенничество, если его другие хёны не в курсе происходящего? Юнги и Намджун переговорили с Хосоком и Тэхеном, прежде чем все случилось, тщательно обдумав детали своего соглашения, прежде чем нырнуть в глубину. Чимин, как он полагает, по крайней мере, уже разговаривал с одним из них. — Что-то случилось? — Нет, все в порядке, — он лжет только наполовину. Другие могли бы разозлиться из-за этого чуть позже, но Чонгук не может заставить себя внезапно остановить развитие событий, не сейчас, когда у него наконец есть Сокджин. Он почти чувствует, как будто уход от этой возможности теперь означает, что это никогда не повторится — даже если он глубоко внутри знает, что это неправда. — Окей, все готово. Он моргает. — Значит, ты просто нажмешь кнопку «запись», и мы сразу же начинаем? Я имею в виду, если мы делаем секстейп, мне нужно освежить свои фразочки обольщения. Сокджин пожимает плечами, его палец задерживается на кнопке записи. Чонгук оценивающе смотрит на него, одобряя его наряд. Только Сокджин может выглядеть так восхитительно в темно-синем свитере, как будто он был рожден, чтобы носить его. Шерстяная ткань обтягивает его широкие плечи, тонкий V-образный вырез скреплен коричневой пуговицей. Его старший хён всегда высмеивал эту грань между женственностью и мужественностью. У него девчачье и мужественное лицо, красивые и стильные волосы. Сегодня его каштановые локоны взъерошены до совершенства, позоря любого из их парикмахеров. После многих лет работы в индустрии Сокджин овладел искусством укладки и макияжа настолько, что смог бы реально продолжить карьеру в этой сфере после того, как их музыкальная карьера подошла бы к концу. Примечание для себя: получить советы по макияжу от хёна. — Ты выглядишь великолепно, — Чонгук резко выходит из задумчивости. Сокджин, кажется, вырывает слова прямо у него изо рта, — Ты бы видел себя — такой бледный и хорошенький. Иногда я действительно ненавижу то, как ты заставляешь меня чувствовать. Улыбка щекочет уголок его рта. — Как я заставляю тебя чувствовать себя, оппа? — Как грязный старик. Он хихикает. — Я думаю, что Юнги-хён однажды сказал что-то подобное. Хотя…это его никогда не останавливало. — Думаю, меня тоже не остановит. — Думаю, нет. На мгновение Сокджин выглядит будто собирается оставить камеру на ночном столике и записывать все с фиксированной позиции, но затем он меняет свое решение, поднимает камеру и держит ее твердо в одной руке. Чонгук наклоняет голову в сторону, наблюдая, как Сокджин открывает ящик тумбочки Юнги и выуживает очень знакомую смазку со вкусом ванили. Хён бросает его на кровать рядом с тем местом, где сидит Чонгук. — Как ты узнал, где хён?.. Сокджин скептически смотрит на него. — Ты думаешь, я не знаю, чем занимается Юнги в свободное время? Чонгук ухмыляется. Он берет смазку и играет с ней в руках, приятный аромат ванили нежно дразнит его нос. — С чего бы ты хотел начать? Несмотря на его первоначальное нежелание, приятно видеть немного похоти на лице хёна, когда Чонгук спрашивает об этом. Это убеждает его, что он не давит на Сокджина, чтобы тот сделал это. Это взаимно. Хён хочет его. Хён хочет его. Сокджин сокращает расстояние, пока не возвышается над Чонгуком, большой, красивый и пугающий. Сокджин направляет камеру на него, наблюдая за ним через объектив. Красный свет загорается без предупреждения, и Чонгук, словно олень, попавший в свет фар, смотрит в камеру, представляя себе шесть пар глаз, смотрящих на него в ответ. — Как насчет того, чтобы сделать небольшое вступление для твоих хёнов, малыш? — голос Сокджина изменился. Это не тот добрый, материнский голос, который он использует, когда дает советы, или даже строгий, строгий тон, который он использует, когда читает кому-то нотации. Нет, это то, что он никогда не слышал от своего хёна раньше. По спине пробегает холодок. Чонгук сглатывает и делает глубокий вдох. Его ресницы мягко трепещут, когда он погружается в маленькую сторону, которую он был вынужден закрыть, окутываясь в головокружительное, детское чувство, которое он так полюбил. Выпрямив спину и подложив руки под ягодицами, он снова моргает в камеру, жеманно улыбаясь. — Мы с оппой хотим поиграть, но не хотим, чтобы вы чувствовали себя обделенными. Поэтому я предложил оппе вместо этого записать нашу игру! Разве это не забавно? Всякий раз, когда кто-то из вас чувствует себя одиноко, вы можете просто посмотреть это, когда захотите! Сокджин протягивает свободную руку и обхватывает ладонью лицо Чонгука. От его мозолистой ладони исходит тепло, и Чонгук прижимается к ней, тихо поскуливая. — Я надеюсь, что вы все будете наслаждаться этим видео так же, как оппа будет наслаждаться мной, — мурлычет он. — Устрой шоу, малыш. Покажи оппе, как ты трогаешь себя, когда никого нет рядом, — приказ Сокджина небрежен, но решителен. Он знает, что Чонгук не ослушается. Чонгук целует запястье Сокджина, прежде чем откинуться на спину. Сокджин ведет камеру от стоп, одетых в чулки, до мило покрасневшего лица. Прикусив нижнюю губу, он подтягивает свитер к ключицам, обнажая раскрасневшийся торс. Он чувствует, как камера запечатлевает все, начиная с гусиной кожи и кончая едва заметными выступами грудной клетки. В спальне Сокджина не так уж холодно, но от этого зрелища его бросает в дрожь. Потому что только Сокджин видит его таким сейчас, но когда-нибудь в ближайшем будущем, когда это видео будет загружено в групповой чат, другие тоже увидят его. — У тебя такие милые соски, — хрипит Сокджин. Он протягивает руку, и Чонгук позволяет потереть большим пальцем одну из бусинок, — Ты так прекрасен, что я мог бы нарисовать тебя. Он морщит лицо. — Пожалуйста, не надо, ты же не Моне, оппа. У Сокджина вырывается смешок, как только он убирает руку. — Пожалуй, насчет этого ты прав. Без команды Сокджина, Чонгук продолжает. Он скользит пальцами по зубам, погружая их во влажную полость. Закрыв глаза, он проводит языком по коже, суставам и костяшкам пальцев, смачивая их слюной. Он все еще ощущает мягкий привкус соли от чипсов, которые съел перед тем, как Сокджин вернулся домой, и у него слюнки текут при мысли о других соленых вещах на кончике языка. Проходит всего мгновение, прежде чем Чонгук вынимает пальцы, его глаза распахиваются, встречаясь с объективом камеры, смотрящей на него. Он краснеет. Потянувшись вниз, его скользкие пальцы обхватили сосок, сжимая чувствительный бутон. Он закусывает нижнюю губу и дрожит. Волна тепла проходит через него. Воздух становится горячее, поясница покалывает. Слюна кажется такой холодной на его розовой коже, но это потрясающе. Он мнёт сосок, теребит его, пока тот не перестает быть твердым. Плоть становится нежной и мягкой. Но он знает, было бы намного лучше, если бы это были пальцы хёна, а не его собственные. Ему очень трудно быть грубым с самим собой — это не то же самое, когда делает кто-то другой. Кто-то с бледной арахисовой кожей, большими жилистыми руками и глубокими глазами цвета красного дерева, способными поставить на колени любого здравомыслящего человека… — Оппа, — скулит он, протягивая руку к Сокджину, протягивая ее к камере. Но Сокджин держится на расстоянии. Он не произносит ни слова. Но опять же, ему это и не нужно. Он уже сказал Чонгуку, что делать, и от него ждут, что он подчинится. Решив, что здесь слишком жарко, он стягивает свитер. Теперь, когда он обнаженный, весь его торс был прекрасно виден. Сокджин подходит ближе, фокусируя камеру на его выступающих ключицах. Чонгук проводит рукой по шее к груди, ощупывая мышцы и потную грудь. Рука ерошит его волосы, и на глаза падают рыжевато-коричневые пряди. Красивая картина для его хёнов. Когда они увидят это, что они скажут? Что они будут делать? Он дрожит от одной только мысли об этом. Они захотят трахнуть его, они захотят трахнуть его сразу же после просмотра этого. Его живот затапливается восхитительным теплом. Когда Сокджин наводит камеру на напряженное тело Чонгука, он проводит рукой по плоскому животу, словно восхищаясь мастерством скульптора. Немного щекотно. Чонгук хихикает. Когда камера движется к его бедрам, Чонгук решает изящно стянуть шорты вниз по ногам. Камера следит за изгибом его бедер и икр, восхищаясь каждым мускулом, напрягающимся между тонкой тканью белых чулок. Шорты слетают, летят в какой-то забытый угол комнаты. Сокджин сдвигается к изножью кровати, одно колено на матрасе, другое удерживает его на ногах. Все внимание сосредоточено на его коленях — вернее, на том, что у него за коленями, и Чонгук, не теряя времени, раздвигает ноги. — Ох, трахни меня. Сокджин стонет. Чонгук хихикает. До него только сейчас дошло, что Сокджин никогда не видел его таким раскрытым на кровати. Он никогда не забудет свой первый раз. — А ты как думаешь, оппа? Я достаточно хорошенький? — он поддразнивает тоном, который почти граничит с «айгу». — Достаточно хорошенький? Ты превращаешь кукол Кена в наркоманов с избыточным весом. — А еще со мной гораздо веселее играть, — подмигивает он в камеру. — Я ни секунды в этом не сомневаюсь. Чонгук берет бутылек смазки, невинно валяющийся рядом с ним, открывает крышку, прежде чем взглянуть на камеру. — Надеюсь, ты не возражаешь, папочка. Мы будем использовать твою смазку пока…только до тех пор, пока оппа не купит свою собственную. Он представляет нежную улыбку Юнги, когда капли падают на пальцы. Не холодная. Комнатной температуры. По крайней мере, это экономит немного времени на подготовку. Смазка блестит на пальцах, он принимает почти мечтательный вид, убаюканный сладким запахом ванили. — Интересно, какая по ощущениям блестящая смазка? — Грязная, я бы сказал, — Сокджин хихикает. Чонгук пожимает плечами. — Было бы прекрасно. — Может быть, по началу. Но будет ли это так прекрасно, когда ты будешь доставать ее из задницы? Надутые губы — неизбежная реакция, даже если он с этим не соглашается. Он кладет бутылек на тумбочку Сокджина и подтягивает колени к груди, просовывая пальцы между ягодицами, чтобы раздвинуть их пошире. Сокджин даже не моргает, прежде чем взять более близкий обзор с помощью камеры. Дырочка Чонгука дрожит, как будто чувствует невидимую аудиторию через объектив. Он трогает края, и та сжимается. Чонгук стонет, но его заглушает более громкий голос Сокджина. — Ты чертовски горячий. Чонгук шевелит пальцем у входа, глаза полуприкрыты и пристально смотрят на выражение Сокджина. — И ты тоже. Волосы падают на глаза Сокджина, когда он смотрит вверх, чтобы встретиться взглядом с Чонгуком. Это не то, что ловит камера, которая все еще фокусируется на пальце, уже погруженным в дырочку, но желание в голодном взгляде Сокджина заставляет все его тело покраснеть. Сокджин определенно хочет его, теперь в этом нет сомнений. С одного взгляда он точно знает, что Сокджин хочет сделать с ним. Чонгук не может ждать. Он растягивает себя медленными круговыми движениями, мягко разминая мышцы, делая их податливее. — Ты так хорошо справляешься, детка. Продолжай, представь мои пальцы внутри тебя. — Знаешь, что было бы лучше, чем представлять твои пальцы внутри меня? — нахально спрашивает он, — Если бы твои пальцы были внутри меня. Сокджин смеется. Так мелодично. — Гораздо сексуальнее смотреть, как ты делаешь это сам. Чонгук надувает губы. Да, это сексуальнее, может быть, для наблюдателя, но сам он предпочел бы, чтобы изящные, длинные пальцы Сокджина были внутри. Всегда лучше, когда кто-то другой делает это — он познал это в первый раз, когда занимался сексом, и он унесет эту веру в могилу. Но Сокджину, похоже, не интересны его жалобы, поэтому он добавляет еще один палец. Лубрикант делает его стенки горячими и влажными. Он сгибает пальцы на манер ножниц, точно так, как это любят делать его хёны. Он прикрывает глаза, покусывает нижнюю губу и думает о своих хёнах — думать о них, когда касаешься себя, — единственный способ, которым он может довольствоваться. И теперь, зная, как каждый из них трахается, он знает, что они любят делать с ним, чтобы заставить его сойти с ума. Руки Хосока на шее, руки Юнги на груди, руки Намджуна на тазовых косточках, руки Тэхена на бедрах… — Держу пари, ты любишь трогать себя пальцами, непослушный мальчишка. —Я…я не непослушный маленький мальчик, — хнычет он, толкая пальцы глубже, — Я всегда делаю то, что мне говорят. Сокджин фыркает. — С чего ты так решил? — Мои папочки говорят, что я х-хороший мальчик. Сильная хватка за бедро заставляет его всхлипнуть от удивления. — Твои папочки явно слишком балуют тебя. — А ты не хочешь побаловать и меня, оппа? — Может быть, когда ты закончишь растягивать себя, малыш. — Черт возьми, он чувствовал, что был близок. Ему требуется некоторое время, чтобы наконец набраться смелости и вставить третий палец. Обычно это не заняло бы у него так много времени, но камера оказывает дополнительное давление, которого обычно нет. Почти как призрачное присутствие, только ощущаешь, что оно там, записывает каждое движение твоих пальцев, каждый взмах ресниц. Как он может нервничать перед камерой? По сути он был в воспитан, чтобы быть аля выставочным пони для вуайериста, и все же — Сокджин, работающий с камерой, чувствуется более интимным, чем любая запись MV или фотосессия. То, что никогда не увидит публика — только те люди, которые имеют для него важное значение, так что по логике он не должен нервничать. Но он нервничает. И ничего не может с этим поделать. Их мысли и мнения имеют слишком большое значение. Третий палец всегда обжигает, независимо от того, входит медленно или быстро. Чонгук предпочитает вставлять быстро, жжение длится совсем недолго, прежде чем удовольствие возьмет вверх. Сокджин следит за тем, чтобы камера ловила всё. О Боже, он не знает, хватит ли у него смелости даже посмотреть видео, когда все это будет записано. Как он будет смотреть на себя, не краснея? Но пока он игнорирует камеру. Он думает о Чимине, сидящем у него между ног, раскрывающем его своими милыми маленькими пальчиками. Он представляет себе серьги — такие же серебряные, как его волосы, — качающиеся, когда он наклоняется, чтобы поцеловать его в шею. Они еще не занимались любовью — он и Чимин. С момента их разговора у них была пара интимных моментов, но ни один из них никогда не переходил на следующий уровень. Время просто было неподходящим. Ему хочется смеяться. Если бы Чимин пришел домой первым, они бы трахались вместо него? Возможно. А пока Чонгуку придется довольствоваться фантазиями о том, каким он может быть. Он умеет быть терпеливым. Чимин стоит того, чтобы подождать. Тяжесть исчезает с матраса, и иллюзия рассеивается. Он в замешательстве открывает глаза и видит, что Сокджин приближается к столику Юнги. Он возвращает камеру в исходное положение, лишь слегка отрегулировав ее, чтобы захватить правильный угол. Чонгук продолжает двигать пальцами, внимательно наблюдая за Сокджином. Сокджин встает у кровати. Он начинает раздеваться. Сначала идет свитер, а потом рубашка под ним. Мускулы Сокджина тонкие и слегка точеные, не слишком четко очерченные, но и не невидимые. Его соски темные, а шея крепкая, но элегантная. Чонгук следует по невидимой линии вниз по его телу, безмолвно впечатленный. Странно, он видел обнаженное тело Сокджина бесчисленное количество раз, но все же он чувствует, что это первый раз, когда он действительно видит его таким. Его брюки цвета хаки отбрасываются вместе с нижним бельем, и Чонгуку остается любоваться божественным видом обнаженного Ким Сокджина. Ох, как бы завидовали ему фанатки, если бы узнали. Как плакали бы старшеклассницы, узнав, что воплощение красоты предпочитает молодых парней в белых чулках. Не то чтобы Сокджин когда-либо был хорош, демонстрируя себя как натурал. — Даже твой член хороший, — не может не заметить он, хотя ситуация кажется неподходящей. Сокджин ухмыляется, приближаясь к кровати, как кровожадный лев. Чонгук сворачивается в клубок из-за его устрашающего вида. Эти плечи выглядят намного опаснее без мягкой шерсти, защищающей их. Его хён вклинивается между бедер Чонгука, хватая его за член с большей силой, чем он ожидал. Он задыхается. — Иронично, что твой гладкий маленький член красивее, чем некоторые женщины. — О-оппа… — он хочет сказать что-нибудь остроумное в ответ, но его маленькая часть, как сука, отчаянно нуждается в хорошем члене, — Мои пальцы…их недостаточно. Мне нужно что-то п-побольше. Ты можешь наполнить меня, не так ли, оппа? Ты можешь заставить меня чувствовать себя таким милым и полным, да? Сокджин убирает руку с члена Чонгука, размазывая предэякулят по влажным губам его детки. Чонгук слизывает соленую субстанцию, как будто делал это всю свою жизнь, моргая своими такими красивыми глазами. Сокджин стонет. Он наблюдает, как Сокджин тянется вниз и вытаскивает его пальцы, оставляя бедную дырочку сжиматься от холодного воздуха. Он недовольно скулит, возмущаясь, потому что так то очень грубо вытаскивать пальцы из задницы без предупреждения. Но потом…но потом что-то гораздо лучшее касается щели ягодиц. Он осмеливается посмотреть вниз. Член Сокджина, длинный и тонкий, кончик обильно сочится смазкой. Как будто бездумно и запоздало, он передает Сокджину смазку. Хён берет её, красиво улыбаясь. Он выливает немного в руку, прежде чем отбросить ее на тумбочку. Она падает с тумбочки и исчезает где-то за ней, но никто из них не обращает внимание. Сокджин подхватывает одну из ног Чонгука, задирая ее высоко, пока он смазывает член смазкой. Некогда невинный аромат ванили теперь почти отвратителен. Ужасно воняет. Сокджин пристраивается, тыча кончиком в судорожно сжимающуюся дырочку. Он хнычет. — Оппа, пожалуйста…пожалуйста, поторопись, я так долго ждал, чтобы почувствовать тебя внутри себя. Он ждал уже много лет. Сокджин толкается внутрь. Никакого поддразнивания, никакой прелюдии, сразу к делу, и это так приятно. Его мышцы растягиваются под натиском, сжимая пульсирующий член. Хён достаточно ласков, медленно толкается внутрь, наблюдая за выражением лица Чонгука в поисках любых признаков дискомфорта. Чонгук протягивает руку, прижимая дрожащую ладонь к широкой груди Сокджина, чувствуя, как напрягаются его грудные мышцы. Сердцебиение сильно бьется о его ладонь. Он резко выдыхает воздух. — Ты в порядке? — брови нахмуриваются в беспокойстве. Чонгук смеется. Он кладет руку на шею Сокджина и притягивает его к своим губам, грубо целуя. Этот угол заставляет Сокджина погружаться глубже в него. Чонгук вздрагивает. Он чувствует, как яйца Сокджина касаются его ягодиц. Это потрясающее чувство — быть связанным с хёном вот так, как это происходит всякий раз, когда он занимается любовью с другими. Но это…это их первый раз вместе. Это первый раз, когда он почувствовал горячую пульсацию члена Сокджина своими чувствительными стенками. Это первый раз, когда он почувствовал скольжение языка Сокджина по своему собственному. Это так невероятно, что он может заплакать. Сокджин выходит, а затем вновь толкается внутрь. Неторопливо, сладко, восхитительно-медленно и отчаянно. Сокджин отпускает его ноги, позволяя Чонгуку обернуть их вокруг своей талии. Его хён опирается руками по обе стороны от головы, поддерживая богоподобное тело, когда входит и выходит из него. Чонгук льнет к нему, его губы на губах Сокджина, на его челюсти, на его шее, впитывают соль пота. Он двигает бедрами навстречу толчкам Сокджина, давясь всхлипами, тихо хныкая. Нежное тепло растекается в его животе. Пальцы сжимают его сосок, и он резко выгибается на кровати с пронзительным громким скулёжем. — Ты такой отзывчивый, — хвалит Сокджин, — Хотя я не у-удивлен. Сколько раз ты жаловался, когда я тебя щипал. Чонгук кусает его за нижнюю губу, как бешеный кролик, пуская крошечную струйку крови. Сокджин удивленно всхлипывает, но затем резко подбрасывает бедра, входя в нежную глубь Чонгука. Он кричит, вцепившись в плечи Сокджина так сильно, что ногти впиваются в кожу. Сокджин продолжает вращать бедрами, толкаясь быстрее и сильнее, чем раньше. Не то чтобы Чонгук жаловался. — Оппа…мне так хорошо, — вздыхает он. Он слизывает крошечное пятнышко крови на губе Сокджина, зализывая ранку, словно тихо извиняясь за свою беспечность. Сокджин снова замедляет скорость, убеждаясь, что Чонгук чувствует каждый толчок и рывок, каждое подергивание и пульсацию внутри него. — Оппа, можно мне… можно мне, пожалуйста, потрогать себя? Нежная улыбка украшает красивое лицо Сокджина. Он сладко чмокает его в губы. — Конечно можно, малыш. Чонгук издает звук, нечто среднее между возбуждением и облегчением. Он рад, что Сокджин не настолько садист, чтобы помешать ему хотя бы прикоснуться к себе. Иногда воздерживание напрямую вызывает волну удовольствия и сносит голову, но иногда милосерднее пропустить пытку и перейти прямо к удовольствию. Он обхватывает рукой свой затвердевший член. Он горячий и тяжелый в руке, на распухшей головке блестят бусинки предэякулята. Он стонет, двигаясь навстречу осторожным толчкам Сокджина. Наслаждение очень сильное, оно гудит в его костях и заставляет кончики пальцев ног сжиматься в предвкушении. Мягкое рычание касается его ушей. Единственное предупреждение, которое получает Чонгук, прежде чем Сокджин полностью выходит из него, оставляя его мокрым и пустым. Он всхлипывает, но его недовольство длится недолго. Сокджин поворачивает его на бок лицом к камере, поднимая ногу, чтобы он мог снова войти в него одним быстрым рывком. Темп меняется, и больше старший не медлит. Он трахает его жестко и быстро, вдалбливая Чонгука в матрас. Его длина упирается в сладкое местечко, и он напрягается, выгибая спину, прижимаясь ближе бедрами к основанию члена. Сокджин чертыхается, капелька пота стекает по его лицу. — Оппа…там, прямо здесь. Ты нашел мое о-особенное место! — куксится он, затаив дыхание. Сокджин не жалеет его. Он буквально издевается над простатой Чонгука, как над кнопкой лифта, ударяя по ней снова и снова. Удовольствие нарастает и сжимается в его животе, и он знает— он знает, что уже близко. — Оппа, — всхлипывает он, уткнувшись лицом в подушку, — Я близко, я чувствую это, оппа. Пожалуйста…пожалуйста… — Пожалуйста, что? Чонгук и сам толком не знает. Хочет ли он, чтобы Сокджин двигался быстрее или медленнее? Жестче или нежнее? Честно говоря, он так далеко зашел в этом вопросе, что слишком трудно сказать. Но Сокджин, кажется, точно знает, что делать, как будто они трахаются уже в течение многих лет, и все дошло до того, что старший знает тело Чонгука лучше, чем он сам знает себя. Когда он толкается вверх к простате Чонгука, он задерживается там немного дольше, чем до этого, продлевая удовольствие как можно больше. Его глаза закатываются назад, рот раскрывается в рыдании, и единственное, что возвращает его к реальности, — это кулак, сжимающий подушку. Первая волна обрушивается на него сильно, он кричит, его живот болезненно сжимается, а мышцы дрожат. Сперма попадает ему на подбородок и грудь длинными тонкими струйками, разум становится пустым. Сокджин все еще толкается в него, уже специально не задевая простату, а вместо этого доводит себя до пика. Темп резкий и животный, и все, что может делать Чонгук, это лежать, как желе, принимая все, что дает ему Сокджин. Его тело продолжает покалывать даже после кульминации, толчки заставляют его слегка дергаться и спазмировать. Требуется еще один грубый толчок, прежде чем старший достигает края, кончая внутрь распухшей дырочки. Мышцы Сокджина напрягаются, и он вздрагивает, его глаза закрываются, а рот открывается в момент полного экстаза. Одного взгляда достаточно, чтобы вновь вызвать возбуждение. — Оппа такой красивый, — напевает Чонгук. Сперма Сокджина заставляет его чувствовать влажным и грязным, но в хорошем смысле этого слова. Сокджин открывает глаза, с жаждой окидывая взглядом Чонгука. Когда он наклоняется, чтобы поцеловать его, сопротивляться невозможно. Его сердце бьётся быстрее, как у скачущего зайца, мчащегося по травяному полю. Происходит неизбежное. Сокджин выходит. Чонгук чувствует себя таким грязным и пустым, но он не жалуется. Вместо этого он купается в послеоргазменной неге, которая все еще ярко ощущается, когда Сокджин встает, чтобы выключить камеру. Он прикрывает глаза. Чонгук, кажется, не может удержаться от улыбки, как легкомысленная школьница, даже если и пытается. Этот день определенно оказался более интересным, чем он ожидал. Какой восхитительный поворот событий. Как только они приходят в себя, Сокджин решает поменять простыни и вернуть все на свои места, включая смазку Юнги и столик. Его хён не обязан, но Чонгук знает, что Сокджин не сможет лежать на грязных простынях даже на мгновение дольше, чем это необходимо. Итак, Чонгук, по большей части, лежит на кровати Юнги в свитере Сокджина, чтобы не мешать своему хёну. Проходит целых десять минут, прежде чем Сокджин, довольный состоянием своей спальни, надевает рубашку и боксеры и принимается за уборку. Сокджин присоединяется к Чонгуку на кровати Юнги, держа ноутбук под одной рукой, а другой мягко сжимая его руку. Он сидит спиной к стене, а Чонгук прижимается полуобнаженным телом к телу хёна, с интересом наблюдая, как Сокджин подключается к компьютеру, чтобы загрузить то, что они записали. — Надеюсь, им понравится, — бормочет Чонгук, проводя пальцами по груди Сокджина. Какая жалость, что он носит рубашку, чтобы скрыть такой красивый торс. — Думаю, им понравится. — Возможно, — Но они также еще и будут злиться на меня. Они занялись сексом до того, как его папочки провели воспитательную беседу с Сокджином об их правилах. Они могут даже наказать его за это, но он не может найти в себе силы волноваться об этом. Не теперь, когда он наконец-то получил любовь Сокджина. В любом случае, сейчас они мало что могут сделать. Что сделано, то сделано. Он наблюдает, как Сокджин открывает приложение KakaoTalk и загружает видеофайл. Он ничего не говорит, просто наблюдает, как процент загрузки постепенно поднимается до ста, его желудок скручивается в смеси страха, возбуждения и возбуждения.