Чонгук: Это только делает тебя особенным ;)
Сморщив нос, он посылает сообщение, прежде чем успевает отговорить себя. Каким бы дрянным ни был его ответ, он знает, что Чимин оценит его. Несправедливо, что он пропустил все самое интересное, тем более что он знал о его тайне в течение года и держал ее в секрете, что было очень сложно. Хосок: Я так тебя выебу, когда вернусь домой, что у тебя позвоночник сломается. Что ж. Разве это не интересно? Он судорожно сглатывает. Его голова заполняется образом Хосока, который жестко трахает его, нагнув над столом. Это вызывает в штанах волну возбуждения, с которым он не в состоянии справиться прямо сейчас, поэтому он игнорирует сообщение Хосока. Кроме того, как только он поймет, что другие недовольны его поведением, ему придется подыгрывать, поддерживая некую дисциплину в отношениях. В конце концов, он тот, кто должен поддерживать их отношения. Это его долг. Тэхен: Я мог бы трахнуть тебя и получше. Просто дружеское напоминание. Типа. Я не ревную или что-то в этом роде. Если ты так подумал. Просто говорю, что мог бы трахнуть тебя лучше. Сокджин явно никогда раньше не занимался сексом. Ну типа, он вне игры. Полностью. А также. Мы тоже должны сделать секстейп. Чонгук не знает, смеяться ему или нет. Самое странное в Тэхене то, что вы никогда не можете угадать, серьезен он или нет, особенно через текст. Он определенно не шутил насчет секстейпа, потому что Тэхен именно из тех парней, которые хотели бы заниматься подобными вещами.Чонгук:
Я не знаю, был ли ты лучше Сокджина. Но ты больше.
Последняя остановка вне очереди — групповой чат. Он знает, что не сможет избегать его вечно, если когда-нибудь захочет снова использовать его для общения со всей группой. Сделав глубокий вдох, он открывает. Там больше сотни сообщений. Ёбаный рот. У него не хватает терпения прочитать их все, но ответы похожи на личные сообщения. Намджун в основном требует, чтобы Чонгук позвонил ему, Хосок и Тэхен отпускают непристойные комментарии к видео, каждый из которых так же вульгарен, как и предыдущий, как будто они пытаются перехитрить друг друга, а Чимин угрюм, но в основном соглашается (хотя и немного неохотно) с тем, насколько горячее видео. Юнги, как ни странно, тоже внес свою лепту в разговор, и просто для справки, Юнги никогда не участвует в групповом чате. Его единственным ответом на видео было просто: «Какой сладкий малыш, Иисусе.» Лично он считает, что Юнги прекрасно описал видео. У него, по крайней мере, хватило скромности отпустить подобный комментарий, вместо того чтобы разглагольствовать, как он стонет или как его задница покачивается на кровати. Сокджин выходит из душа. Чонгук был так поглощен проверкой и ответами на сообщения, что даже не слышал, как вода выключилась. Полотенце низко сидит на узких бедрах Сокджина, ловя струйки воды, которые падают с его влажных волос и плавно скатываются по широким плечам. Его внимание больше не сосредоточено на телефоне. Сокджин встречается с его взглядом, и ему почти больно смотреть, как тело Сокджина скользит к шкафу. Второй раунд начинает казаться ему гораздо более сладким, но он должен помнить, что у него уже неприятности. Представьте, если бы другие пришли домой, когда они оба трахались бы во второй раз. Господи, они бы так в нем разочаровались. Или, по крайней мере, Намджун и Юнги. Остальные более или менее захотят присоединиться. Он смотрит вниз, на его пах. Успокойся ты. Сокджин снимает полотенце, чтобы взъерошить волосы, и его задница и член выставлены напоказ, а Чонгук просто…смотрит. Сокджин не покраснел и не вспотел, и его тело не напряглось и не задрожало, но его разум автоматически возвращается к тому, что было раньше, когда он был жестким и потным, его волосы были неряшливыми, а глаза затуманенными от желания. Чонгук подтягивает колени к груди и зарывается лицом в колени. Это нечестно. Чье решение было сделать Сокджина ходячим, говорящим Адонисом? Серьезно, он — олицетворение мужского совершенства. У Бога отвратительное чувство юмора. Вместо того чтобы представлять себе обжигающее горячее тело Сокджина, прижимающееся к его собственному, он думает о том, что может случиться, когда вернутся остальные. Он представляет себе хмурое лицо Намджуна, когда тот входит в дверь. Он воображает, как устрашающе он будет выглядеть со скрещенными на груди руками и суровым выражением лица — полное воплощение власти. Желудок ходит ходуном. Как бы он ни боялся их возвращения, он чувствует странное возбуждение даже при мысли о том, что Намджун кричит на него. Понятно, ему нужен Иисус. Нежная рука ерошит его волосы, и он отрывает глаза с колен, встречая взглядом одетого Сокджина, стоящего над ним. Он в спортивных штанах и рубашке с длинными рукавами и V-образным вырезом. — Детка, — напевает Сокджин, его улыбка приводит ангелов в замешательство. Внутренности Чонгука превращаются в желе, — Почему у тебя такой несчастный вид? Ну, вот и все. — Другие бесятся…ну, некоторые из них. Особенно Юнги и Намджун. Когда они вернутся домой, они собираются…поговорить с тобой. Я думаю, они могут наказать меня. Красивый хмурый взгляд портит идеальные черты лица Сокджина. Он садится на край матраса, протягивая руки, чтобы обхватить ладонями лицо Чонгука. — Наказать тебя?.. Ты уверен, что тебя это устраивает? — Это то, что должны делать папочки. Я просто…я не хотел их подводить. Я был эгоистом. Сокджин хихикает. — Да, ты немного эгоистичен. Чонгук надувает губы. — Ты совсем не помогаешь. — Прости. — Сокджин нисколько не выглядит так будто сожалеет, — Почему остальные злятся на тебя? Это не имеет никакого отношения к видео, не так ли? — Вроде как…не совсем. У Юнги и Намджуна есть правила, которым они хотят, чтобы все следовали, ну, знаешь, чтобы убедиться, что мы все заодно, чтобы наши отношения могли функционировать как…знаешь, нормальные отношения, или, по крайней мере, настолько нормальные, насколько это возможно. Они любят проводить такие беседы с каждым, прежде чем зайти дальше со мной. Что-то вроде введения, чтобы погрузить в детали того, что делать и чего не делать. Я имею в виду, я сказал тебе стоп-слово, так что они могут быть немного снисходительны, но…я не знаю, такого никогда не случалось раньше… — он замолкает, отрывая случайные кусочки пуха, которые начали прилипать к его чулкам. — Чонгук…почему ты не подождал? Он смотрит вверх, а потом быстро отводит взгляд в сторону. Вырвавшись из рук Сокджина, он встает с кровати. — Думаю, мне нужно принять душ, чтобы прочистить мозги. Мы поговорим позже, хён. Когда вернутся остальные. Сокджин провожает глазами уходящего Чонгука, он чувствует их на своей спине, когда закрывает за собой дверь. Он знает, что ему придется оправдываться перед своими хёнами, когда они усадят его и зададут ему тот же вопрос, так что лучше просто подождать. Он не хочет осложнять отношения с Сокджином, особенно после того, как они только что переспали. Дать Сокджину еще одну причину не вступать с ним в отношения — это последнее, что ему сейчас нужно. Он должен осторожно извлечь выгоду из обстоятельств. Душ теплый и, честно говоря, это то, что ему действительно нужно. Когда вода касается его кожи, все еще теплой после того, как Сокджин сжимал ее, напряжение медленно спадает с его плеч. Он испускает долгий и блаженный вздох, и все его тревоги внезапно улетучиваются из головы. Он намыливает свое тело персиковым шампунем для тела и массирует кожу головы ванильным и кокосовым шампунем Тэхена. Эликсир ароматов доминирует над его чувствами и заставляет чувствовать головокружение и ребячество. Пузыри и пена покрывают его руки, когда он смывает средство. Он ухмыляется и хлопает ладонью по стеклу, оставляя пузырящийся отпечаток в расплывчатой форме ладони. Беспечно хихикая, он втирает круги в стекло, создавая завитки и загогульки пены. Кондиционер Намджуна не такой прикольный, чтобы играть с ним. Невозможно сделать пузыри, и у него нет сильного запаха. Но пока он смывает бальзам с волос, он играется, набирая воду в ладони и разбрызгивая ее по стеклянной стене, чтобы смыть пену. На змеевике у раковины лежит пушистое полотенце, которым он вытирает тело и волосы. В коридоре он слышит, как Сокджин на кухне готовит ужин и…голоса. Должно быть, кто-то пришел домой, пока он был в душе. Несмотря на то, что пол покрыт ковром, у него горит необъяснимое желание на цыпочках вернуться в свою комнату. Его рука касается медной дверной ручки, и он замирает, прислушиваясь к бормотанию разговоров, доносящиеся из кухни. Судя по тому, что он слышит, это бормотание Хосока, хотя он слишком далеко, чтобы разобрать, что тот говорит. Вздохнув с облегчением, он быстро проскальзывает в спальню к Намджуну и закрывает за собой дверь так тихо, как только может. Он не хочет давать Хосоку повод искать его. Вполне вероятно, что он захочет выполнить данное обещание и трахнуть его, пока его позвоночник не будет хорошо и по-настоящему согнут в забвении. Не то чтобы Чонгуку не нравится эта мысль. Только ему претит мысль, что другие придут домой и обнаружат их. Вряд ли его хёны воспримут его всерьез, если он просто будет делать то, что диктуют его гормоны. Он не животное. Он возбужден, да, но определенно не животное. Он скользит к шкафу, где его ждет постоянно обновляемая коллекция одежды пастельных тонов. Поскольку сейчас вечер, и они собираются ужинать, он мог бы переодеться во что-нибудь удобное. Намджун не будет слишком впечатлен, если он напялит что-то невзрачное. Хоть соблазнение и удачное средство манипулировать кем-то, доказывая, что вы — воплощение невинности, но что-то подсказывает Чонгуку, что никакая одежда и наличие пухлых губ не спасет его от неприятностей. Натянув на себя какое-то нижнее белье с медведями и бело-голубые полосатые носки, он критически оглядывает весь свой гардероб. Он не в настроении надевать свой скучный старый халат. Серый и черный кажутся такими унылыми. Нет, он точно знает, что ему сейчас нужно. Нежное прикосновение полиэстера зовет его, и он хватает свою плюшевую ночнушку и аккуратно накидывает на плечи. Детские голубые рукава торчат вокруг его запястий, а подол веером разлетается у середины бедра, детские желтые бретельки плотно прилегают к его ключицам. Он теребит крошечный желтый бантик, пришитый к единственному нижнему карману, и счастливо улыбается. Материал на ощупь такой же изысканный, как нежный мех крольчонка, свернувшегося клубочком в его ладонях. Есть что-то такое в полиэстере, что заставляет его чувствовать себя таким драгоценным. И в довершение всего. Достав маленькую пластмассовую коробочку, в которую Юнги положил все его заколки и бантики (потому что вряд ли уместно держать их в той же коробке, что и вибраторы, анальные пробки и фаллоимитаторы), он рассматривает ассортимент чудесных цветов, размышляя о том, что ему хочется надеть. Он слышит, как хлопает входная дверь. Кто-то еще вернулся домой. Он не обращает на это внимания. Его взгляд падает на очень особенный бантик, который он первоначально нашел в Instagram и отправился разыскивать, где его взять. Это маленькая заколка цвета всех пастельных оттенков от синего до розового, зеленого и желтого, как будто галактическое пространство для маленьких планет, лун и звезд. Он скромно закалывает ею прядки, чуть выше правого уха. Он убирает коробку и закрывает дверцы шкафа. Входная дверь открывается и снова закрывается, кто-то не слишком отстал от последнего вернувшегося человека. Было бы вежливо выйти и поприветствовать их, и, по крайней мере, посидеть за обеденным столом, ожидая прибытия остальных, прежде чем начать разговор, но он не может пойти туда. Ещё нет. Он не готов с мужеством столкнуться с проблемами. Он сидит на краю кровати Намджуна, его руки шарят вокруг в поисках кролика, как вдруг его осеняет. Он оставил Сливки на диване. Его здесь нет, чтобы утешить. У него сдавливает грудь. Боже. Он не может этого сделать. Он не может пойти туда. Папочка будет так разочарован, и он даже не хочет думать о том, как другие будут смотреть на него. То, что он сделал, плохо. Действительно плохо. Они никогда не простят ему того, что он сделал. Входная дверь открывается и снова закрывается, а затем раздаются голоса—два из них. Два его хёна, должно быть, встретились снаружи и пришли вместе. А это значит… это значит, что если Хосок уже был здесь, когда он вышел из душа… а потом еще двое пришли домой, пока он переодевался… а потом еще двое пришли только сейчас — они все вернулись. Все пятеро. Дыхание становится затрудненным. Он должен лечь, свернуться калачиком в складках ночной рубашки и притвориться, что все нормально. Он слышит шаги вверх и вниз по коридору, бодрые и неторопливые. Двери открываются и закрываются, в ванной включен вентилятор, течет вода. Он ждет, что Намджун вот-вот войдет в спальню, чтобы сбросить пальто и переодеться во что-нибудь поудобнее, но он так и не приходит. Должно быть, он на кухне, помогает Сокджину накрывать на стол. Либо так, либо он так зол, что даже не хочет его видеть. От этой мысли ему становится не по себе. Проходит около получаса, прежде чем он слышит, как Сокджин зовет всех на кухню ужинать. Казалось, что вообще не прошло времени. Его мозг продолжал перебирать возможные варианты развития ситуации, каждая из которых была еще более ужасной, чем предыдущая. Кухня полна разговоров. Все уже либо сидят за столом, либо порхают по кухне, готовя себе напитки. Чонгук задерживается у дверного косяка, вцепившись в крашеное дерево и наполовину прячась за ним. Он чувствует себя так, словно вторгается в чужую жизнь. Затем Тэхен поднимает глаза и случайно замечает его, и он улыбается, как будто только что увидел собаку или маленького ребенка, его пухлые губы вытягиваются в квадратную улыбку. Это любимый взгляд Тэхена у Чонгука. У него такая красивая улыбка. — Что ты там делаешь, лапуля? Если ты не поторопишься и не поешь, Сокджин съест всё вкусненькое! Сокджин бросает на второго младшего унылый взгляд, когда тот принимается за гору кимчи. Его старший хён приготовил сегодня вечером множество различных блюд, включая две большие тарелки острой свинины пульгоги, тарелку кимчи, хрустящий приправленный лук, картофельный салат и соленые анчоусы. Каждому была подана порция свежего риса на пару. Нет сомнений, что на плите стоит еще что-то, в случае если кто-то из них почувствует себя голодным. Живот урчит. Все, что он съел сегодня, — шоколадка и упаковка картофельных чипсов. Не самая сытная и питательная еда, которую он когда-либо ел. Все равно, он ни о чем не жалеет. Сокджин стоит того, чтобы пропустить сотню полезных блюд. Медленно ступая по паркету, он опускается на единственное незанятое место, и так уж получилось, что оно находится между Хосоком и Чимином, а Юнги и Намджун стратегически расположены напротив него. Это не сулит ничего хорошего. Они все ждут, пока Сокджин попробует, прежде чем палочки для еды полетят со всех сторон стола, чтобы схватить то, что ближе всего к ним. Чонгук ничего не делает. Он терпеливо ждет, пока остальные наполнят свои тарелки, прежде чем схватить немного приправленного лука и картофельного салата. Мясо стояло слишком далеко, чтобы он мог спокойно дотянуться до него. Чимин замечает это, немедленно берет ближайшее к нему блюдо с мясом и кладет горсть на приготовленный на пару рис Чонгука. Чонгук чувствует, что его лицо пылает, но он все равно улыбается и робко благодарит Чимина. Тот нежно улыбается в ответ, прежде чем приступить к еде. Ужин проходит без сучка и задоринки. Конечно, Чонгук мало участвует в беседе, только время от времени отвечая на случайный вопрос, брошенный ему. Учитывая обстоятельства, он просто рад, что они не начали читать ему лекции во время ужина. Он не думает, что сможет с аппетитом кушать, пока его хёны стыдят его за его проступки. Еда, как и следовало ожидать, очень вкусная. Тэхен и Хосок буквально осыпают Сокджина похвалами между менее чем уместными стонами, которые они издают, когда засовывают еду в рот. В основном они говорят о том, что делали сегодня. Не так уж часто им удается провести целый день с теми, кого они любят, так что каждый из них делится своей историей. Никто не спрашивает его, что он делал сегодня. Потому что все уже и так знают. Одному из них было бы так легко бросить его под автобус и спросить, хорошо ли он провел день, но все они старательно избегают этой темы. Но хорошие вещи никогда не длятся вечно. Он почти со страхом наблюдает, как Юнги зачерпывает последние зерна риса в рот, потому что он медлил с едой. В тот момент, когда его палочки для еды падают в тарелку, Сокджин встает, чтобы убрать тарелки, и никто, на этот раз, не помогает ему. Он обменивается взглядом со своим старшим хёном, но все, что он делает, это ободряюще улыбается ему, прежде чем шаркает на кухню. Только тогда до Чонгука доходит, что, возможно, они перекинулись парой слов с Сокджином, пока он готовил ужин, возможно, посоветовали ему найти предлог, чтобы уйти из-за стола, пока остальные рвали бы его на части, как стая голодных волков. Намджун откашливается, кладет локти на стол и сцепляет пальцы перед подбородком. Впервые за этот вечер его внимание приковано к Чонгуку, и оно давит сильнее, чем чувство вины, свернувшееся клубком в желудке Чонгука. — Чонгук, — Чонгук замечает, что он не использует слово «тыковка», что не очень хороший знак, — я очень разочарован тем, что ты сделал сегодня. У тебя были все возможности прийти к нам, прежде чем заняться сексом с Сокджином, ты мог бы быть терпеливым и подождать несколько часов, пока мы вернемся домой, но ты этого не сделал. Ты ведь понимаешь, почему я разочарован в тебе, не так ли, Чонгук? Чонгук сглатывает. Он сжимает в кулаках ткань своей сорочки и съеживается в складках полиэстера, надеясь просто исчезнуть в небытии. — А если что-то пойдет не так? Сокджин все еще настолько незнаком с тем, как все работает, что он мог бы нанести серьезный ущерб твоему состоянию. Ты ведь понимаешь это, правда? Что, если ему захочется опозорить тебя в твоем маленьком состоянии? Что, если он хотел подорвать твою уверенность в себе и разрушить? — Но он этого не сделал! Сокджин никогда этого не сделает! — Чонгук вскрикивает, ужаснувшись такому предположению. — Он этого не сделал, и нам повезло. Все, что он мог бы сказать, нанесло бы неизгладимый ущерб тому, как ты себя ощущаешь, и никакое количество заботы с нашей стороны не смогло бы исправить ситуацию. — Да, но Хосок любит позорить меня! — он рассуждает по-детски. — Хосок заранее серьезно поговорил с нами о своих интересах. Мы изучили его предпочтения и пришли к выводу, что лучше всего подходит вашему темпераменту. Все это было бы катастрофой, если бы вы оба просто спонтанно набросились друг на друга, не задумываясь. Ты, наверное, разрыдался бы, и Хосок не понял бы, что он сделал не так, ведь он никогда не имел дела с чем-то подобным в прошлом. На самом деле — никто из нас. Как мы можем отличить добро от зла, если не обсудим все сначала? Как я могу знать, что ты в полной безопасности, когда ты с одним из нас? Чонгук давится своими глупыми эмоциями. Беспокойство и искренность в голосе Намджуна — это то, чего он не ожидал — или, скорее, не был готов. Конечно, он ожидал криков, но не этого. Что угодно, только не это. — Кроме того, разумнее было бы предупредить, прежде чем загружать секс-видео, — говорит Чимин с ноткой легкого юмора, — Я был с моим младшим братом, когда вы его прислали. — Боже, — он закрывает лицо руками. Чимин кладет руку ему на плечо. — Эй, он ничего такого не видел. Я просто говорю, что время было немного… неудобным. — Я тоже, — ворчит Хосок, скрестив руки на груди. — Мне действительно очень жаль, — Дыши, Чонгук. Не разваливайся на части, потому что Намджун бьет тебя жестокой реальностью. Ты сильнее, чем это, — Я действительно не подумал. Я просто думал…то есть Сокджин отшивал меня так долго, что, когда я наконец его получил, я просто не мог…не мог упустить такой шанс. Я даже не думал о том, что чувствовали остальные. Я…я чувствую себя ужасно. — Мы знаем, что это так, Гук, — тихо произносит Тэхен, — Это просто отстой, когда ты принимаешь такие решения, ничего нам не сказав. Это просто заставляет нас чувствовать будто мы… — Не имеем значения, — заканчивает Юнги бесцветным, почти холодным голосом. У Чонгука перехватывает дыхание. Мысль о том, что любой из его хёнов чувствует себя даже немного лишним в отношениях, разбивает его сердце. Он слишком хорошо знает, каково это — чувствовать, что ты для кого-то ничего не значишь, что ты можешь исчезнуть, и никому не будет до тебя дела. Его хёны никогда не заставляли его чувствовать себя так, ни до того, как они узнали о его маленькой стороне и ни после. Он ведет себя как безответственный осел. — Я не…я понятия не имел, что кто-то из вас п-почувствует то же самое, — Слезы щипят уголки его глаз. Он не знает, как долго еще сможет сдерживать слезы. — Я никогда не хотел…я никогда не думал, что кто-то из вас… Никто из них не протянул руку, чтобы утешить его. Лицо Тэхена выглядит страдальческим, как будто он только что видел, как кто-то пнул котенка, а Чимин и Хосок выглядят противоречиво. Намджун и Юнги сидят с каменными лицами, не позволяя эмоциям отразиться на их лицах. — Чонгук, ты же знаешь, что мы не можем оставить тебя безнаказанным. Как твои опекуны, мы должны укреплять дисциплину, когда это необходимо, — Губы Намджуна сжались в одну серьезную линию. Намджун никогда не наказывал его должным образом — не так, как сейчас. Все предыдущие разы были по другим причинам, которые честно использовались только как предлог, чтобы отшлепать его. Что, кстати, Чонгука вполне устраивает. Что-то подсказывает ему, что он не собирается получать порку. Это будет нечто гораздо худшее. — Что, — его голос снова дрогнул, — ч-что ты собираешься делать? — Я позвонил Юнги по дороге домой, и мы немного поболтали. Я также поговорил с остальными, и мы все договорились о подходящем наказании. В течение следующих двух недель ты будешь спать в своей собственной кровати на верхней койке, и не сможешь заниматься сексом или мастурбировать. Твои игрушки, включая Сливки, будут конфискованы, и ты будешь сразу же ложиться спать после ужина каждый вечер, если только график не требует иного. Я хочу, чтобы ты подумал о том, что ты сделал, и когда эти две недели пройдут, ты сможешь извиниться. Это понятно? Чонгук чувствует себя так, словно его только что ударили в живот. Это даже хуже, чем он ожидал. Одной мысли о том, что он будет спать на одинокой верхней койке в течение следующих двух недель, достаточно, чтобы он почувствовал головокружение от эмоций. Он уже давно не спит на верхней кровати. Когда они только переехали, он так радовался, что верхняя койка будет принадлежать только ему, но теперь это просто напоминает ему о многих годах, проведенных без тепла рядом с ним. Он слишком привык к комфорту. И Сливки — они собираются забрать единственное, что может дать ему облегчение. Он вроде как ожидал, что никакого секса не будет — даже коробку с игрушками заберут, но каждый вечер сразу после ужина его будут гнать в комнату…? Его грудь сжимается, и он издает резкий всхлип. Свежие слезы, которые он сдерживал весь разговор, текут по его щекам, решимость оставаться сильным резко рушится. И снова никто не утешает его. Ни руки на его плече, ни пальцев, переплетающихся с его собственными, ни даже похлопывания по спине, чтобы облегчить дрожь, сотрясающую его тело. Это уже слишком. Он может чувствовать все глаза, обращенные на него. Он встает, с отвратительным грохотом опрокидывая стул на пол. Он практически перепрыгивает его, чтобы выбежать из кухни, направляясь прямо в свою комнату. Он изо всех сил хлопает дверью, визжа и вопя в пустую темноту, пока у него не начинает кружиться голова. Забравшись в свою постель, он не может не отметить, как холодно там. Здесь уже несколько месяцев никто не спит. Он яростно бьет кулаком по подушке и кричит до тех пор, пока его голос не становится грубым и жалящим от необузданной злости. Он даже не пытается вести себя тихо. Он зол, ему больно, и он хочет, чтобы они все это знали. К тому времени, как он перестает всхлипывать, его голова начинает пульсировать от неприятной головной боли. Как ни больно ему это делать, он забирается под одеяло, шмыгая носом и всхлипывая. Все пошло не так сегодня, все не так. Это ужасно…так ужасно… У него больше нет сил бодрствовать. Сон взывает к нему, как бы ему ни хотелось остаться бодрствующим и хотя бы дождаться, когда Намджун ляжет спать — просто знать, что он, по крайней мере, спит внизу, заставляя его чувствовать себя в безопасности. Намджун… Хен… Папочка…***
Первое, что замечает Чонгук, когда просыпается, — это стук в голове. Еще до того, как он открывает глаза, он знает, что сегодня будет дерьмовый день, и винит только себя. Количество бессмысленного плача прошлой ночью повлекло свои последствия, и, конечно же, обернулось всё неприятной головной болью. Открыть глаза и так достаточно трудно, и даже когда ему удается заставить их открыться, они горят под интенсивным утренним солнцем, струящимся сквозь открытые шторы. Рев будильника Сокджина доносится по другую стену, за ним следует череда проклятий, и кто-то — он предполагает, что это Юнги — падает с кровати. Чонгук потягивается, закидывая руки за голову и выгибая спину. Сокджин всегда первым встает по утрам. Старший гордится своей организованностью, поэтому обычно к тому времени, когда все остальные встают, он уже полностью одет и готов начать день. Чонгук очень хочет спать, а последнее, что он хочет сделать, это покинуть свою комнату после того, как он вел себя вчера, но у них есть расписание на сегодня. Сначала у них встреча в штаб-квартире Бигхита, а потом в студии для танцевальной практики. Если он сейчас же не пошевелится, кто-нибудь придет и стащит его с верхней койки. Он предпочел бы избежать этого, потому что обычно это влечет за собой много пинков, криков и споров, все из которых, вероятно, усилят его головную боль еще больше. Спускаясь с верхней койки, он встречается взглядом со спиной Намджуна. Чего бы он только не отдал, чтобы просто прижаться к нему, прижаться к его мужскому теплу, но чёткая фигура Намджуна создает впечатление, что его присутствие нежелательно. Обычно ему хватало места, чтобы просто скользнуть под руку Намджуна и прижаться к нему, но не сегодня. Чонгук наказан, и Намджун дает ему это понять. Он угрюмо плетется по ковру в коридор. Первое, что он видит, — это диван, и Сливки нет там, где он оставил его в последний раз. Должно быть, они собрали все вещи, которые обещали конфисковать в наказание прошлой ночью, и спрятали их где-нибудь. Они, вероятно, в одной из других спален, засунуты под чью-то кровать или в шкаф. Может быть, позже, когда он будет в лучшем настроении, он провернет аферу, пытаясь найти, где они спрятаны, не чтобы украсть их — просто удовлетворить свое любопытство. Он знает, что должен быть наказан, и он знает, что Намджун ведет себя разумно. Если он хочет, чтобы его хёны знали, что он действительно сожалеет о том, что он сделал, он сделает так, как ему сказали, и выдержит следующие две недели, как хороший мальчик. Даже если ему все еще немного больно спать одному. На кухне Сокджин готовит себе завтрак. В те дни, когда у них нет расписания, Сокджин любит готовить завтрак для всех — от риса и мяса до блинов с черникой сверху. Но с сегодняшним расписанием просто невозможно готовить еду для семи взрослых мужчин за такой короткий промежуток времени. Проще приготовить только себе завтрак, хотя Сокджин все еще следит за тем, чтобы все что-нибудь съели перед отъездом. Чимин уже сидит за столом и ест кашу, а Юнги стоит у чайника и терпеливо ждет, когда он закипит. Когда он входит, все поднимают глаза. Но только Чимин и Сокджин улыбаются. Даже если бы каким-то чудом волшебный единорог выскочил из радуги, галопом влетел в кухню и извергнул лучи чистого солнечного света, Юнги все равно не улыбнулся бы. Потому что утро. А Юнги — не жаворонок. Однако в его взгляде прослеживается нежность, которую Чонгук наивно подмечает. Юнги не сердится на него по-настоящему. Чонгук делает себе тосты. Когда он достает арахисовое масло из шкафа, руки оборачиваются вокруг его талии, а нежные, слегка потрескавшиеся губы жмутся на его шее. — Как ты себя чувствуешь, детка? — Хорошо, хён, — застенчиво отвечает он, наклоняя голову и улыбаясь Сокджину, — Я немного не в себе, но это не новость, верно? Сокджин хихикает, целуя его шею, прежде чем вернуться к плите, где он жарит яйца на сковороде. Тост выпрыгивает, слегка поджаренный, и Чонгук намазывает арахисовое масло на хрустящую корочку. Завтрак пролетает быстро. Его хёны бродят по кухне, запихивая еду в рот и опрокидывая чашки горячего кофе или чая, поглядывая на часы на стене над стойкой. После еды Чонгук оставляет свою тарелку в раковине и идет в ванную, чтобы умыться. Хосок уже там чистит зубы. Его хён останавливается на секунду, чтобы чмокнуть измазанными зубной пастой губами щеку Чонгука, и тот корчит рожицу, отталкивая своего хёна с преувеличенным стоном отвращения. Хосок только смеется, сплевывая в раковину и промывая рот. К тому времени, когда Чонгук закончил умываться, чистить зубы и надел толстовку и джинсы, их менеджер уже был в дверях, говоря им поторопиться. Чонгук забирается на заднее сиденье фургона и ждет их снаружи. Он с удивлением обнаруживает, что Тэхен уже там, свернувшись калачиком у окна с батончиком мюсли в зубах. Он, кажется, скорее грызет, чем на самом деле кусает батончик, его глаза приняли остекленевший взгляд, который слишком хорошо знаком Чонгуку. У них у всех бывают утра, когда они просыпают и в конце концов пропускают завтрак. Черт возьми, бывали случаи, когда Чонгук одевался в фургоне, пока их менеджер вел машину, потому что ему нужно было поспать лишние пятнадцать минут этим утром. Это не очень приятное чувство — вставать, когда тебе совсем не хочется, но они выбрали именно такую жизнь. Иногда им приходится делать то, что они не хотят делать. Иногда им приходится чем-то жертвовать, будучи буквально мертвыми на ногах. Это то, за что им платят деньги. Чонгук бочком подкрадывается к Тэхену и легонько гладит его по голове. — Ты устал, хён? — Гхм, — на этот раз Тэхен не в настроении разговаривать. Он отодвигается от окна и прижимается к Чонгуку, положив голову ему на плечо с батончиком во рту. Чонгук наслаждается теплом тела Тэхена. Намджун ничего не сказал против объятий, так что можно с уверенностью сказать, что он может наслаждаться близостью, не чувствуя себя виноватым. Вскоре все забираются в фургон, и менеджер перестает ворчать, чтобы завести мотор. Их комплекс находится не слишком далеко от штаб-квартиры, и уж точно не настолько далеко, чтобы Тэхен мог поспать дольше десяти минут. Через несколько мгновений после того, как их менеджер подъехал к штаб-квартире, они несутся через внутренний двор, мимо стойки регистрации, через главный вестибюль, поднимаются вверх по лестничным пролетам и входят в один из конференц-залов. Шихёк уже там, вместе с их другим менеджером и несколькими руководителями, с которыми Чонгук смутно знаком. Когда они все садятся, Бан Шихёк обсуждает их предстоящий концерт в Пусане и то, каким будет их расписание в преддверии этой даты. Это через три недели, они остановятся в гостинице в получасе езды от стадиона (но, по словам одного из их менеджеров, только если движение будет без пробок). Чонгук уже давно в курсе этого концерта. Они забронировали стадион на несколько месяцев, хотя концерт был объявлен только через месяц после того, как была сделана бронь. Хоть Чонгук должен был держать это в секрете до тех пор, пока это не будет публично объявлено, он все равно пошел и рассказал своей семье, потому что, конечно же, он собирается рассказать своей семье, что он выступает в родном Пусане. У него даже есть билеты для них — для его родителей, брата и подруги. Они были в восторге, когда он сообщил им эту новость, но с тех пор он почти ничего о них не слышал. Они все были заняты. После просмотра плана Шихёк внезапно поворачивается к Тэхену, который опирается подбородком на руки, почти касаясь носом стола. — Кстати, я записал тебя на прослушивание в новую дораму, которую финансируют «Hwa and Dam Pictures». Это всего лишь второстепенная роль, но ты будешь работать с некоторыми из самых крупных имен в отрасли. Тэхен моргает, затем смотрит на Шихёка своими большими карими глазами, с трудом веря в то, что он только что услышал. В мгновение ока Тэхен вскакивает со своего места, обхватив руками шею мужчины, и его красивое лицо расплывается в широкой улыбке. Остатки усталости, которые еще витали в нем, почти рассеялись и сменились беспорядочным возбуждением. — Спасибо тебе, хён! Спасибо, спасибо, спасибо! Шихёк хихикает, вырываясь из тисков Тэхена. — Не благодари меня пока. Тебе все еще нужно произвести впечатление на директоров по кастингу. Прослушивание состоится в пятницу. Это то же время, когда ты должен заниматься вокалом, но мне удалось убедить преподавателя изменить время. Вместо этого у тебя будет урок вокала поздно вечером. — Ух ты! — Тэхен бьет кулаком по воздуху и прыгает вверх-вниз. Чонгук пытается улыбнуться, но у него болит голова. Он хватается за голову и скрипит зубами, но благодаря тому, что Тэхен отвлекся, никто этого не замечает. Когда встреча заканчивается, у него нет другого выбора, кроме как подойти к их менеджеру и попросить несколько обезболивающих. Старческие морщины на лице хёна напряглись в озабоченном хмуром взгляде. — Ты хорошо себя чувствуешь? — Просто проснулся с небольшой головной болью, вот и все, — он делает вид, что ничего не замечает, будто не собирается свернуться калачиком на полу и расплакаться. Его менеджер сочувственно кивает, решив больше не задавать вопросов. — Они должно быть у меня в кабинете. Я сейчас вернусь. Чонгук смотрит, как он уходит, и в изнеможении прислоняется к стене. Он замечает Хосока, приближающегося к нему из-за угла, но предпочитает не замечать его. Хосок кладет руку ему на плечо, переводя взгляд с Чонгука на угол, за которым скрылся их менеджер. — Все в порядке? — Да, — лжет он. — Все в порядке. Менеджер-хён возвращается с двумя таблетками и бутылкой воды. Чонгук ждет, пока остальные не уйдут далеко впереди него, прежде чем опрокинуть лекарство. Все они возвращаются в фургон, готовые отправиться на танцевальную тренировку. Все немного оживились после того, как успели проснуться, даже Юнги стал немного разговорчивее. Чонгук, как и накануне за ужином, предпочел слушать, а не присоединяться к разговору, так как голова у него была слишком тяжелой, чтобы заниматься чем-то еще. На его бедре лежит маленькая рука, ладонь мозолистая, а пальцы коротковатые. Он поворачивает голову и видит, что Чимин улыбается ему. — Эй, хочешь жить со мной в Пусане? Чонгук медленно моргает. Намеки на его собственную улыбку касаются уголков его рта без особых усилий. Он кладет свою руку поверх руки Чимина, и тот поворачивает его руку, чтобы он мог переплести свои пальцы с его собственными. Чонгук восхищается костяшками пальцев своего хёна и тем, как красиво оттенки их кожи дополняют друг друга. Чимин немного бледнее его, хотя он знает, что были времена, когда Чимин был более загорелым, чем он, в зависимости от времени года. Будь то бронзовый жеребец или белая снежинка, Чонгук все равно любит нежную кожу Чимина. — Я бы с удовольствием, — умудряется сказать он, не выдавая, насколько измучен. Кажется, вполне уместно разделить комнату с Чимином в гостинице в Пусане. Два мальчика из Пусана вернулись в свой родной город, купаясь в соленом морском воздухе и ярком солнце. Закрыв глаза, он пытается заснуть, молясь, чтобы таблетки подействовали к тому времени, когда они доберутся до студии. Но кажется, что он закрыл глаза только на мгновение, прежде чем его будят. Ему требуется вся его энергия, чтобы выбраться из фургона. Он стоит на тротуаре, и весь мир кренится набок. Таблетки не подействовали. Мало того, что у него все еще болит голова, теперь он чувствует, что один шаг вперед может дестабилизировать гравитацию. Менеджер-хён кладет руку ему на поясницу и манит войти в здание, прежде чем его узнают. Внутри тепло. Женщина на стойке регистрации машет им в знак приветствия, и Чонгук смутно осознает, что машет в ответ, но ему трудно сосредоточиться. Они спускаются на лифте на цокольный этаж и входят в одну из студий, где остальные уже растягиваются или болтают со своим хореографом. Там их менеджер оставляет его, уходя, вероятно, выпить кофе и поработать, пока им не понадобится ехать домой. Чонгук делает несколько глотков из бутылки с водой, которую ему дали, надеясь, что вода каким-то образом вылечит головокружение. Это не так. Их хореограф хлопает в ладоши, что является универсальным танцевальным кодом для выхода в позицию. Чонгук отставляет воду в сторону и стряхивает напряжение с ног. В его ушах раздается отдаленный звон, почти предвкушающий то, чего можно ожидать. Они начинают с разминки под американскую поп-песню, чтобы разогнать кровь по сосудам, прежде чем они начнут танцевать. Их хореограф здесь, чтобы показать им изменения для нескольких выступлений для концерта в Пусане, потому что другая сцена может потребовать другого визуального оформления. Эти изменения никогда кардинально не отличаются. Это больше связано с тем, где они должны стоять на определенных моментах в песне, чтобы убедиться, что они не путаются и все такое. Из динамиков доносится музыка, громче, чем он ожидал. Его голова протестующе пульсирует, и он морщится. Разминка дается ему нелегко. Его движения в лучшем случае нерешительны, вместо того, чтобы быть резкими и точными. Однако он не отстает от темпа, потому что даже с головной болью он все еще делал это тысячу раз раньше и, вероятно, будет делать это в тысячи раз больше. Пока он выполняет самый минимум, он не должен выделяться. Посредственность терпима, пока она не привлекает к себе внимания и держится позади других. Намджун всего лишь на шаг отстает от всех остальных, а Юнги вял и немного небрежен в своих движениях. Хосок и Чимин, как всегда, на высоте, а Тэхен и Сокджин, похоже, неплохо держатся. Чонгук видит себя в зеркале. Огромные мешки под глазами, пот, блестящий на бледной коже. Он выглядит ужасно — даже хуже, чем тогда, когда простужался. Однако ему трудно сосредоточиться на своем отражении. С каждым резким поворотом голова у него кружится, а ноги едва удерживают от падения. Единственное, что удерживает его от потери сознания, — это желание не выглядеть слабым перед другими. Он уже нанес немалый урон своей гордости, спасибо большое. Он не хочет, чтобы они думали, что он не может нормально функционировать без ночи в одной из их постелей, потому что, как бы он ни обожал ночные объятия, он не совсем жалок. Он все еще взрослый человек. Он может быть маленьким, но иногда и большим. Прямо сейчас большой Чонгук контролирует ситуацию, и, черт возьми, он позволяет этой головной боли влиять на него. Громкоговорители объявляют «21st Century Girl», и все встают на свои места. Чонгук почти делает это только благодаря чисто мышечной памяти, проходя через движения, одна нога перед другой. Это не трудная песня. С точки зрения сложности это, вероятно, одна из их самых простых хореографий, но это все равно не делает ее менее трудной для выполнения на данный момент. Песня, которая идет после этого, Blood Sweat & Tears, — совершенно другое дело. Эта хореография не может быть выполнена «спустя рукава», и, поскольку он ведущий танцор в пятидесяти идеальных песнях, ему еще труднее справиться с ней, не испортив все по-королевски. Поначалу все в порядке…ровно до припева, где он должен сделать полувертикальный толчок вверх. Нет никакой надежды удержать свой вес, но он все равно пытается это сделать. В конце концов он разбивает свое лицо об пол. Что-то щелкает, и внезапно появляется что-то мокрое и липкое, и он не может дышать через нос. Музыка резко обрывается, едва доходя до партии Тэхена в припеве, и чьи-то руки поднимают его с пола. Его зрение выходит из-под контроля, ему приходится закрыть глаза, чтобы подавить рвоту. Чья-то рука запрокидывает его голову назад, а руки держат прямо, голоса льются со всех сторон, сливаясь и перекрывая один другого так сильно, что он не может разобрать, что кто-то говорит. Кто-то сажает его вертикально, прислоняя к холодной поверхности, — зеркало, догадывается он, — а кто-то другой прикладывает салфетки к его носу, и ему почему-то больно. Когда он, наконец, набирается смелости и энергии, чтобы открыть глаза, он оказывается в окружении ребят. Намджун обнимает его за плечи, положив твердую руку на бедро, чтобы он не двигался. Сокджин — тот, кто держит салфетки. Тэхен и их хореограф склонились над ним с озабоченным видом, а Чимин и Хосок присели рядом. Он ловит Юнги, расхаживающего на заднем плане с телефоном у уха. — Что… — он морщится. Его губы на вкус как медь. — Чувак, ты упал ничком, — прямо говорит Тэхен, но на его лице все еще ясно видно беспокойство. — Юнги сейчас звонит менеджеру, — сообщает Сокджин. — мы отвезем тебя в больницу, чтобы убедиться, что твой нос не сломан. — Он…он выглядит сломанным? — Трудно сказать со всей этой кровью. Но он не изогнут, по крайней мере, насколько я могу судить. — Что случилось, Чонгук? — спрашивает их хореограф, — Ты никогда раньше не лажал на этом движении. — Извините, я отвлекся. — Я же сказал тебе не пытаться, если ты плохо себя чувствуешь. — Я прекрасно себя чувствую. — Да, но выглядишь ты неважно, — Чонгуку нечего на это ответить. Он видел свое отражение в зеркале, и если ему было очевидно, что он нездоров, то остальные, должно быть, тоже заметили это. Юнги подходит, пряча телефон в карман джинсов. — Менеджер уже едет. Будет здесь через десять минут. Он сказал, что остальные должны остаться и попрактиковаться. Никто из них не выглядит слишком счастливым, слыша это. — По крайней мере один из нас может пойти с ним, чтобы убедиться, что все в порядке, — Чимин пытается, но мрачное выражение лица Юнги не дает ему никакой надежды. — С приближением концерта он сказал, что сейчас не время расслабляться. Он все время будет с Чонгуком, так что не видит смысла в том, чтобы кто-то из нас пошел с ним, — судя по тону Юнги, он тоже не слишком доволен таким развитием событий. — Все в порядке, ребята. — Не в порядке. Он не хочет идти в больницу один, без одного из своих хёнов, держащего его за руку. — Возможно, это просто перелом или что-то в этом роде. Я быстро войду и выйду. И, по счастливой случайности, он находится в больнице и выходит из нее в относительно короткое время. Доктор вытирает кровь влажным тампоном, прежде чем внимательно осмотреть его нос. Небольшой перелом, не пришлось даже накладывать гипс. Доктор дал ему пакет со льдом, чтобы уменьшить отек, и выписал рецепт на обезболивающее. Он заткнул ноздри марлей, чтобы остановить кровотечение, и велел сменить ее, если кровотечение продолжится. Все это время в кармане у него дико жужжал телефон, да так, что он подумывал переключить в режим полета, чтобы сосредоточиться на том, что советует ему доктор. Он может продолжать работать по расписанию, хотя его пение будет звучать гнусаво, пока кровотечение не остановится и марлю не снимут. Это стало огромным облегчением для их менеджера, который, казалось, ёрзал на краешке стула, пока доктор ставил свой диагноз. — Я не хочу, чтобы ты снова рисковал своим хорошеньким личиком, Чонгук. Ты меня понимаешь? — его менеджер читает лекцию, а Чонгук проскальзывает на переднее сиденье, — В следующий раз, когда у тебя заболит голова, ты сразу же скажешь об этом хореографу. Я не хочу возить тебя в больницу каждый раз, когда ты думаешь, что можешь сделать что-то, что трудно сделать, даже когда ты в лучшей форме. — Да, хён, — он опускается на кожаное сиденье, прижимая пакет со льдом к переносице. Последние два дня были…по меньшей мере, интересными. Вся эта драма может однажды закончиться его смертью, — Мы возвращаемся в студию? — Нет, я отвезу тебя домой. Тебе следует отдохнуть в течение следующих двух часов. Менеджер останавливается у аптеки, чтобы забрать лекарства по рецепту, прежде чем отвезти его обратно в общежитие. Когда они приезжают, он провожает Чонгука до двери и прежде чем попрощаться напоминает ему пить много воды и принимать лекарства во время еды. — Спасибо, хён, — его менеджер улыбается и похлопывает его по спине. В общежитии так тихо, насколько возможно. Он на цыпочках выбирается из своих тимберлендов и тащится прямиком в свою комнату. Все, что он хотел сделать с тех пор, как встал, — снова заснуть, и он не собирается упускать эту возможность, особенно теперь, когда она так удобно ему мигает. Доказательство, что если он хочет вздремнуть днем, все, что ему нужно сделать, это сломать нос во время танцевальной практики. Забравшись в постель, он закутывается в одеяло и достает телефон. Его мессенджер полон сообщений от его хёнов, спрашивающих, все ли с ним в порядке. Он не может сдержать улыбку. Их забота так трогательна. Решив ответить всем в групповом чате, чтобы убедиться, что все прочитают, он набирает короткий абзац, передавая то, что сказал ему доктор, прежде чем выключить телефон. Им достаточно знать, что нет никаких серьезных повреждений, только отёк, перелом и сильная головная боль. Ничего такого, с чем могучий Чон Чонгук не справится. Он лежит на спине, все еще прижимая пакет со льдом к носу. Может быть, все это испытание — просто карма, говорящая ему взять на себя ответственность. Если бы он не закатил истерику, у него не болела бы голова, а это значит, что он никогда бы не сломал себе нос, если бы просто был немного взрослым в своем наказании. Хотя, это говорит большой Чонгук. Сейчас он рассудителен и уравновешен, но прошлой ночью он был умственным эквивалентом семилетнего ребенка. Он вздыхает. Иногда действия, которые он совершает, будучи маленьким, неизбежно вступают в конфликт с тем, когда он нормальный. Просто раньше у него не было с этим проблем. Скорее всего, он получит нагоняй, когда вернутся остальные. Снова. Потому что он сглупил… Снова. Вместо того, чтобы позволить негативным мыслям захватить его, он позволяет своим глазам закрыться, представляя, как замечательно будет, когда наказание будет снято, и он сможет снова спать со своими хёнами. У него также есть Пусан, чтобы с нетерпением ждать встречи с родителями и братом. Он также будет жить в одной комнате с Чимином, который всё что-то обещает, чего он с нетерпением ждёт. Несмотря на эту полосу невезения, он не расстроен. Во всяком случае, он чувствует себя в безопасности, зная, что его хёны всегда будут защищать его интересы. С этой мыслью его разум отключается, и он быстро погружается в сон без сновидений.