Pastel

Правило №3 : наказание должно соответствовать “преступлению". Если есть какие-либо сомнения в том, уместно ли наказание или нет, посоветуйтесь с "маленьким" (в его привычном состоянии) заранее. Правило №4 : самое продолжительное наказание может длиться неделю и должно быть одобрено как "маленькими", так и всеми "опекунами" заранее. Несогласие кого-либо ведет к компромиссу. Наказания, которые длятся в течение определенного периода времени (более дня) могут включать в себя: отсутствие мастурбации/сексуальной разрядки, отсутствие полового акта, запрещается использование секс-игрушек в присутствии или без присутствия "опекуна" и ранний отбой в постель.

***

За окном прекрасный весенний день. Такая погода идеально подходит для поездки в Пусан. В общежитии жизнь бьёт ключом — Чонгук встает с постели, Сокджин готовит на кухне, а Намджун руководит другими мемберами, используя голос лидера. Всю последнюю неделю, до поездки в Пусан, они были по уши погружены в работу и тренировки. Чонгук начал подозревать, что тот ценный выходной в прошлое воскресенье был актом некой вежливости, прежде чем компания перемолола им кости. Хоть это и утомительно, по крайней мере, они довольно хорошо поработали. Он и Чимин снимали рекламу монетного двора, Тэхен созванивался с режиссерами и ассистентами, наконец, получил роль в новой дораме, Намджун и Юнги уложились в сроки с треками, которые требовали руководители компании. Все идет на удивление хорошо. Танцевальные практики были изнурительными. Так всегда, когда со дня на день предстоит выступление. Их компания, возможно, не так давит на них властью, как большинство развлекательных компаний в Южной Корее, но их группа достигла определенного уровня непринужденного профессионализма, которым они все гордятся, и они пойдут на многое, чтобы сохранить его. Хосок руководил большинством танцевальных репетиций. Как всегда, он больше всего критикует себя и Чимина, менее суров к Юнги и Тэхену, и максимально терпелив с Намджуном и Сокджином. Они всегда следуют структурированному расписанию предстоящих событий, а подобная айдол-группа, как их, — лучшее, что может случиться с фанатом к-попа, у которого навалом контента, которым можно наслаждаться. Увы, у всего есть свои недостатки. Точнее — секс. А еще точнее — секс с Чимином. С тех пор как они слегка повздорили с Чимином, их отношения стали замечательными. Чимин заботлив, чувствителен и снисходителен, но младший признает, что были времена, когда он просто хотел разорвать его одежду и скакать на его члене, пока не взойдет солнце. А Чонгук не может этого сделать, когда их расписание распланировано от заката до рассвета. Конечно, всегда есть время, но они находятся на том распутье, когда они могут выбрать либо потрахаться и пропустить сон, либо поспать, но не потрахаться. Это трудное решение. И сон побеждает каждую ночь. Однако вот оно, желание. В прикосновениях и в том, как Чимин кладет руку ему на бедро, когда они сидят вместе. Во взглядах, когда они танцуют, и их глаза останавливаются на отражении зеркала. Чимин может быть сладким, как мед, улыбаться, любить его и называть «принцессой». Но также он может быть безумным, его темные, полные голода глаза следят за ним, желают, тоскуют по нему. Он хочет отдаться Чимину — они столько терпели. И вот наконец-то, наконец-то, время пришло. Поездка до Пусана займет два часа. Когда они доберутся, у них будет три часа, чтобы заняться чем угодно — время, которое он посвятит матери и брату. Они пойдут обедать, он отдаст им билеты на завтрашнее выступление (которые надежно спрятаны в боковом кармане его чемодана), а потом его заберут и отвезут на фансайн. После будет ужин с менеджерами и его хёнами, а потом… Потом они проведут всю ночь в одиночестве. Чонгук не может сдержать глупую ухмылку, собирая чемодан. В основном это обычные вещи — три простые белые рубашки, толстовка с капюшоном, джинсы, спортивные штаны, боксеры, шапочка и кепка, но также и несколько вещей, которые он купил специально для своей ночи с Чимином. Он не может дождаться, чтобы увидеть выражение лица Чимина, когда он увидит его в них. У каждого из них есть специальные рюкзаки, подаренные им компанией. В отличие от чемоданов, которые передаются менеджерам для безопасного хранения, они несут ответственность за то, чтобы рюкзаки оставались с ними на протяжении всего путешествия. Он набит в основном самым необходимым — закуски, бутылка воды, маркеры для раздачи автографов, их маршрут, карта, куда они направляются, номера телефонов, с которыми можно связаться, если они заблудятся, и все такое прочее. Чонгук перекидывает рюкзак через плечо и вкатывает чемодан на кухню. Большинство его хёнов все еще бродят по общежитию, пакуя в последнюю минуту предметы первой необходимости, такие как зубная паста или наушники. Сокджин стоит у аптечки и запасается витаминами. Он вполуха слушает Намджуна, который жалуется на потребление магния. Их менеджер ждёт их там — ну, один из них. — Всё взяли? — спрашивает его менеджер. Чонгук кивает и протягивает ему чемодан. — Хорошо, хорошо. Седжин ждет внизу. Убедись, что твои хёны не задержатся слишком долго, хорошо, Чонгуки? Он дуется, когда мужчина ерошит ему волосы. Он потратил полчаса на их укладку. Острый подбородок впивается в плечо, знакомый мускус щекочет ноздри. — Рад снова увидеть свою семью? Бледные руки сжимают его талию, изящную и жилистую. Чонгук застенчиво улыбается и кладет на них руки. Они холодные. — Да. Я не видел их с Чусока. Это меньше, чем обычно. Когда они впервые дебютировали, он не видел своих родителей в течение двух лет. Теперь, когда они сделали это, он может позволить себе роскошь — видеть свою семью после нескольких месяцев разлуки. Постепенно становится легче держаться порознь. Когда ему едва исполнилось тринадцать, боль от разлуки с матерью и отцом была невыносимой, но по мере того, как он сближался со своими хёнами, боль значительно ослабевала. Теперь у него две семьи. Семья, которая воспитывала его в течение первой половины его жизни, и семья, которая воспитывала его во второй половине. Юнги хихикает, глубоко и гортанно. — С тех пор в твоей жизни многое изменилось. Покраснев, он признает, что так оно и есть. — Я никогда не скажу им правду. — Я знаю. — Юнги звучит ни грустно, ни счастливо, просто выжидающе. — Даже если бы у меня были отношения с кем-то из вас, я бы им не сказал. — Ну, может быть, своей маме…через десять лет. — Это к лучшему. Ты же не хочешь, чтобы это стало достоянием общественности. Чонгук хихикает. — Ты думаешь, мои родители настучат на меня? — Нет, но подобные вещи всегда могут всплыть когда-то, даже если мы этого не хотим. — И ты думаешь, что наша тайна когда-нибудь выйдет наружу? — Чонгук с любопытством проводит пальцем по тыльной стороне ладони Юнги. — Нет, пока мы не расскажем людям. — Его хён делает паузу, а потом говорит: — Я никому не скажу. А вот остальные… — Эй, мы стоим прямо здесь, — Сокджин хмурится. Намджун растерянно переводит взгляд с одного на другого. Он не слышал их разговора. Смущенное выражение Сокджина вместе с очаровательным недоумением на лице его лидера заставляет Чонгука рассмеяться. Он ничего не может с этим поделать. Это просто выглядит слишком смешно. Тема разговора поднимается, подбрасывается в воздух и рассыпается, как мука. Остальные входят с рюкзаками и чемоданами. Одежда Тэхена торчит из всех щелей чемодана, вместе с рукавом или штанами на молнии. Сокджин смотрит на этот ужас с отвращением, но Тэхен, кажется, вполне доволен проделанной работой. Их менеджер возвращается, объявляя, что пора идти. Внизу, на заднем сиденье, Чонгук бочком подбирается к Чимину и с застенчивой улыбкой обнимает его за талию. Чимин сияет, обнимая его за плечи. Этот жест даже не привлекает внимания их менеджеров, сидящих впереди. Они стали слишком безразличны к сомнительной привязанности, которая витает между участниками группы. — Ждёшь сегодняшний вечер? — без задней мысли спрашивает Чонгук. Он замечает зарождающуюся ухмылку на пухлых губах Чимина. Проблеск жажды плывет в его маленьких глазах, вкус того, что ждет их в гостиничном номере. Его желудок сжимается от предвкушения. — Как оголодавший. Целомудренно клюнув в губы, он говорит: — Ты был так терпелив со мной. Надеюсь, я стою того, чтобы ждать. Чимин смотрит на него так, словно готов ждать еще десять лет, если придется. Они оба знают, что было бы неуместно начинать целоваться на заднем сиденье машины, хоть их и менеджеры привыкли к их привязанности, они должны соблюдать определенные границы, но ох, Чонгук больше ничего не хочет в этот момент, кроме того, чтобы Чимин хорошенько позаботился о нем. — После стольких лет ты все еще та застенчивая маленькая девочка, которая не может спеть и двух строк, не разрыдавшись. — Вовсе нет! — непреклонно протестует он, но Чимин только хихикает. В Южной Корее не принято ездить из Сеула в Пусан на автомобиле. Обычно либо поездом, либо самолетом, потому что плата за проезд смехотворно чисто символическая. Но статус знаменитостей требует иные альтернативы. Они могли бы арендовать целый вагон поезда или забронировать билет первого класса на внутренний рейс, но разве это интересно? В любом случае они бы облажались. Их сразу же узнают, и общество всколыхнется, а после Korea Air сообщит, чтобы ноги их здесь больше не было, потому что они слишком опасны для перевозки. Поэтому, чтобы избежать подобной катастрофы, менеджеры и генеральный директор решили ужесточить их план поездок. Все, что угодно, лишь бы избежать внимания. Поездка проходит гладко. Дальние поездки почти полностью посвящены сну, и хотя Чонгук взбудоражен от предвкушения сегодняшнего вечера, позже он кладёт голову на плечо Чимина и закрывает глаза. Остальные, похоже, делают то же самое, потому что за всю дорогу они почти не разговаривают. Другие думают пойти сегодня вечером в клуб, хотя Чонгук и Чимин, конечно же, нет. Хосок любит танцевать, как и Тэхен и Сокджин. Юнги и Намджун пойдут только в том случае, если остальные потрудятся потащить их за собой. В противном случае они будут предоставлены сами себе (уточнение: будут спать или активно антисоциальны). Чонгук любит ходить по клубам… вроде как… окей, не совсем. Он пытается. Потому что все любят ходить в клубы, верно? Но там так тесно, душно и темно, что он едва видит, куда идет. Атмосфера почти всегда душная и влажная, места для курения вызывают у него рвоту, и так много людей наступают на его обувь, что носить что-либо отдаленно модное — плохая идея. Так что тот факт, что сегодня вечером у него есть Чимин, чтобы занять свое время, — это скорее дар Божий, чем просто счастливое совпадение. Если бы не он, его бы точно затащили в клуб, хочет он того или нет. Два с половиной часа сна — это все равно что найти золотой слиток: драгоценный и слишком необычный. Поэтому, когда он просыпается, настроение у него еще лучше, чем до. Двигатель глохнет, и менеджеры объявляют о своем прибытии. Все потягиваются, вытягивают ноги, громко зевают или протирают заспанные глаза. Отель хороший. Они останавливались там несколько раз до этого. В вестибюле звучит спокойная музыка из скрытых динамиков, двери и окна открыты, чтобы впустить свежий воздух, принесенный теплым и солнечным днем. Маленькие фонтаны переливаются через высокие квадратные каменные колонны в квадратные бассейны внизу, расположенные рядом с диванами в гостевой комнате. Один из их менеджеров подходит к стойке, в то время как другой разговаривает с портье, одетым в черно-белую униформу. Остальные прохлаждаются на кожаных диванах. Тэхен играет с фонтаном и стряхивает воду на Чимина. Поначалу Чимин пытается идти по центральной дороге и игнорировать его, но незрелость берет верх, как и всегда, когда рядом Тэхен, и все заканчивается тем, что они брызгаются друг на друг и хихикают, как две школьницы. Остальные либо отдыхают, либо играют в свои игры на телефоне — за исключением Сокджина, который пытается, но не может сделать им выговор, потому что «люди смотрят!» Они поднимаются на двенадцатый этаж, где никого нет. Воздух слегка надушен, ковер безупречно бордового цвета с золотым рисунком, украшающим периметр. Узкие коридоры и высокие потолки напоминают о Викторианской архитектуре. Номера — стандарт класса люкс. Не самые шикарные, которые у них когда-либо были, но достаточно стильные и аккуратные, чтобы было комфортно. В номере — две двуспальные кровати, телевизор с плоским экраном и деревянный письменный стол с видом на горизонт Пусана. Сейчас он выглядит таким величественным, но, как и Сеул, красота города расцветает по ночам. Они с Чимином сваливают чемоданы на одну кровать. О том, чтобы спать отдельно, не может быть и речи. Замечая Чимина (и приятный маленький факт, что они, наконец, одни), Чонгук снова обнимает своего хёна, утыкаясь лицом в твердое, костлявое плечо. Уровень зрелости в их группе несколько смещен. Люди считают Хосока и Чимина незрелыми — Хосока из-за его яркой натуры и Чимина из-за возраста, но они ошибаются. Чонгук осмелился бы сказать, что они самые зрелые, за ними следуют Юнги, затем Сокджин, а затем Намджун. Он и Тэхен идут последними — он достаточно мужчина, чтобы признать это, по крайней мере. Поэтому вместо того, чтобы развернуться и трахнуть его прямо сейчас как хочет Чонгук, Чимин идет распаковывать самое необходимое из своего чемодана и игнорирует его попытки. Ну, это ни на что годится. — Хен… — мурлычет он, нюхая крепкую шею Чимина. Нежные мышцы дергаются. Хм. Возможно, Чимин не так уж безразличен, как он думал. — Теперь мы одни. Комната полностью в нашем распоряжении. Пальцы Чимина задерживаются на сумке с туалетными принадлежностями. Уголки его рта подергиваются. — Через полчаса ты должен встретиться с матерью и братом, Гук. Менеджер-хён будет здесь в любую минуту, готовый отвезти тебя. Он знает. О боже, он знает, но быть рациональным настолько непривлекательно, что его стояк практически съеживается в джинсах. — Тогда поцелуй? Что-то, что сделает меня счастливым до сегодняшнего вечера? Будучи снисходительным хёном, он, наконец, поворачивается. Руки Чонгука лежат на талии Чимина, нежные, все еще немного неуверенные в том, как именно старший любит. Но его сомнения быстро стираются. Короткие пальцы Чимина смыкаются на затылке, крепко вцепившись в волосы. Его хён дает понять, что он не собирается вставать на цыпочки для него. Чонгуку это нравится. Чонгуку это очень нравится. Покорность захватывает его, вдыхая тепло и безопасность в его легкие. Доверие, которое он питает к своему хёну, не подлежит сомнению. Он наклоняется, ведомый силой старшего, и встречается с губами Чимина. Другая рука находит тыльную сторону его бедра, сжимая и поднимая его, желая, чтобы оно обвилось вокруг бедра старшего. И вдруг, все его тело окутывает крепкое телосложение Чимина. Он тихо всхлипывает, подчиняясь прикосновениям, его покладистость подобна кокаину на кончике языка, когда Чимин кусает и всасывает нижнюю губу Чонгука, пробуя его на вкус. Открыв рот, он впускает чужой язык. Язык скользит по зубам, толкаясь глубже и лаская его собственный. Чонгук тает, охотно отвечая на головокружительное доминирование Чимина с влажным и знойным рвением. Под его тяжестью Чимин падает на спину на край кровати. Чонгук мурлычет, отклоняясь слегка назад, чтобы укусить пухлую нижнюю губу старшего, как игривый котенок. Чимин тяжело дышит, как будто только что пробежал марафон. Впрочем, он не вспотел. Во всяком случае, пока. Он целует его в губы снова и снова, наслаждаясь его запахом и вкусом. Может быть, он просто возбужден. Может быть, жизнь айдола будоражит его гормоны большими способами, чем он думал. Все, что знает Чонгук, — это то, что он определенно связан по рукам и ногам до предстоящего обеда. — У тебя губа кровоточит, — с гордостью замечает Чимин. — А ты неплохо выглядишь. Чонгук скользит рукой по груди старшего, другой — по его волосам, тычется носом и застенчиво моргает сквозь ресницы. — Ты все еще не возьмешь меня? Даже сейчас? Самоуверенные ухмылки всегда шли Чимину. Вероятно, потому, что это последнее, что вы ожидаете увидеть от кого-то столь милого и невинного. Но когда Чимин так улыбается, Чонгук знает, что Пак обладает всей властью. — Даже сейчас. Чимин снова целует его, мягче, чем раньше, словно нежно и тихо прося прощение, что наверняка разрушит иллюзию, если произнести извинения вслух. Он принимает их, целуя в ответ, так же ласково и сладко. Но даже самого целомудренного поцелуя достаточно, чтобы его кровь закипела, сердце заколотилось, и Чимин, похоже, почувствовал тот же всплеск адреналина. Невинность превращается в плотское желание быстрее, чем они успевают опомниться. Рука Чимина лежит на его заднице, Чонгук тянет старшего за волосы, вращая бедрами и усиливая сладчайшее трение между их телами. Чимин вновь доминирует, приоткрывая зацелованный рот Чонгука и страстно посасывая его язык. А потом… потом раздается стук в дверь. — Чонгук-а? Ты готов идти? Тут же Чонгук спрыгивает с колен Чимина, смотрит на дверь и тяжело дышит. — Ага! Я-я буду через минуту! — Хорошо, я буду ждать тебя внизу, в вестибюле! — Затем их менеджер исчезает. Тем не менее, спазм где-то в желудке все еще остро ощущается. Слишком близко. Это было слишком близко. Достав билеты из сумки вместе с бумажником и телефоном, он поворачивается к Чимину, чувствуя себя немного виноватым. — Мне нужно идти. Чимин проводит рукой по своим песочным локонам. Ему приятно видеть своего хёна таким взволнованным. — Я же говорил, что у нас нет времени. Это правда. Они даже не успели раздеться, как их прервали. Такой позор. — Я надеялся, что законы времени хоть раз дадут нам поблажку. Хихикая, Чимин отвечает: — Неа, никогда. Не для нас. Чонгук печально вздыхает, делает шаг, вставая между раздвинутыми ногами Чимина и наклоняется, чтобы поцеловать его на прощание. Чимин сжимает его задницу. — Увидимся позже? — невинно спрашивает он. Чимин тепло улыбается. — Увидимся. Поездка до кафе недолгая. Менеджер сказал, что заберет его через два часа и высаживает на обочине дороги. Чонгук ныряет в причудливое маленькое кафе, прежде чем его узнают. Внутри он сбрасывает пальто и перекидывает его через руку, ища глазами знакомые лица. Согласно ее последнему сообщению, мать и брат уже ждут его здесь. Неловко стоя у входа, он привлекает внимание официантки, но прежде чем она успевает подойти к нему, он замечает свою мать, машущую ему, как маньяк, в дальнем конце кафе, в углу у кухонной двери. Чонгук кланяется официантке и уносится прочь. Он не удивлен, что они выбрали столик подальше от окон и входа. Это значительно снижает шансы на то, что его узнают. Как только он оказывается на расстоянии вытянутой руки, его мать вскакивает со стула и обнимает его. Она издает плачущий звук, который, честно говоря, немного смущает, но он слишком застенчив, чтобы оглянуться через плечо, чтобы убедиться, что люди не смотрят в их сторону. Теперь он намного выше своей мамы. Хотя в свои пятнадцать лет он уже превосходил ее ростом, так что то, что он на голову выше ее сейчас, не совсем удивительно. Она подстриглась с тех пор, как он видел ее в последний раз. Теперь у нее каре, подозрительно похожее на то, что у актрис дорам. — Ты всё выше и выше с каждым разом! — говорит она с досадой, как будто такой расклад событий ее раздражает. — Кто ты такой и что ты сделал с моим маленьким Гугу? Преувеличенно закатив глаза, он говорит: — Мам, прошло всего несколько месяцев. Я не так уж сильно вырос. — Ох, но это правда! — настаивает она. Она продолжает суетиться, даже когда его брат входит, чтобы поприветствовать его. — Хён! — он сияет. Видеться с родителями — большая честь, но ему почти никогда не удается увидеть старшего брата. Поэтому он дорожит тем временем, когда у него получается встретиться с ним. Знакомая улыбка Чонхёна появляется на лице, когда он взъерошивает волосы Чонгука. — Рад наконец увидеться с тобой, Гук. Они снова усаживаются на свои места, он и его мама — спиной ко входу, а Чонхён — лицом к ним. Они уже заказали себе кофе, но меню все равно лежит рядом. Должно быть, они сказали официантке, что все еще решают, что заказать. Поначалу разговор льется нескончаемым потоком: «Как папа?», «Как Гурым? Понравилась ли ему новая жевательная игрушка, которую я ему прислал?», «Да, все в компании идет хорошо», «Конечно, я слушаюсь своих хёнов, » — больше, чем ты себе представляешь. К счастью, в жизни его семьи все в порядке. Никаких неожиданных болезней или смертей, никаких финансовых проблем (насколько он знает). Недавно Чонхён с их отцом вместе отправились на рыбалку и поймали большую рыбу, которую хотели приготовить, но никто из них понятия не имел, как приготовить рыбу из скетча, поэтому они взяли ее на рыбный рынок, чтобы ее почистили и нарезали. Его мать посещает занятия по каллиграфии со своей подругой Мин (которую она знает уже целую вечность), и прекрасно проводит время. Официантка подходит и на секунду прерывает разговор, принимая их заказы. Ее взгляд задерживается на Чонгуке слишком долго, и его брат с матерью, к сожалению, замечают это. Когда она уходит, его брат медленно говорит: — Итак, когда компания позволит тебе завести девушку? Чонгук выпрямляется. — О! Я вспомнил! Он достает билеты и протягивает их маме. — Ваши билеты на завтрашний концерт. Они для VIP-персон, так что вы сможете встретиться с нами позже! Мать хлопает в ладоши и хватает билеты. Она с любовью кладет их в сумочку и, наклонившись, целует младшего сына в щеку. — Большое спасибо, что пригласил нас. Твой отец был так взволнован, когда услышал, что ты приезжаешь. Он очень сожалеет, что не смог приехать сегодня. — Все нормально. Я увижусь с ним завтра. — Чонгук, когда компания разрешит тебе завести подружку? — повторяет его брат, раздраженный тем, что его вопрос проигнорировали. — Ох, я не знаю, — вздыхает он, надеясь, что сможет избежать этого разговора. Брат все равно ничего не добьется. — Не думаю, что сейчас. Свидание с кем-то на пике нашей популярности намного опаснее для них, чем для нас. Его мать мычит в согласии, кивая в чашку кофе, которую держит в руках. — Совершенно верно. Эти фанаты могут быть такими ужасными. Однажды я прочитала статью о женщине, которая когда-то встречалась с Гон Ю*, и ненависть, которую она получила, была поразительной! Я не могу поверить, что люди пишут такие ужасные вещи о человеке… человеке, которого они даже не знают! — Суровый мир, — подтверждает Чонгук. Он терпеть не может слушать эти истории. Ему так жалко бойфрендов и подружек кумиров и актеров, которые получают хейт от поклонников. Это отвратительно. Хотя, не так отвратительно, как то, что они могли бы сказать о его отношениях с его хёнами. Прежде чем он успевает съежиться при мысли о заголовке «Макнэ Бантан», его брат говорит: — Ну, очевидно, ты заинтересован в ком-то. Все эти айдолки, с которыми ты видишься, — наверняка есть девушка, которая тебе нравится? — Да, — в голосе его матери неожиданно слышится лукавство, — есть кто-то, кто тебя интересует? Моргая, он гадает, не почудилась ли ему насмешка в голосе матери. — Нет, — говорит он медленно, с подозрением, — в данный момент меня никто не интересует. Его брат фыркает. — Ты скучный. — Даже если бы и да, я бы не сказал тебе, — раздраженно фыркает он. Столько лет прошло, а он все еще ребенок рядом со своим братом. Но судя по тому, как Чонхён скрещивает руки на груди и надувает губы, он тоже не слишком повзрослел. — Но ты ведь расскажешь мне, правда, милый? — мама с милой улыбкой хватает его за руку. — Конечно, мам. — Хорошо, хорошо. — Она отпускает его руку и смотрит на него так, словно знает больше, чем говорит. Когда они прощаются, мать притягивает его к себе, чтобы обнять, и ее губы задерживаются у его уха. — Убедись, что эти твои хёны хорошо к тебе относятся, — мягко говорит она. Чонгук отстраняется, невероятно смущенный подобной фразой. Он забирается на пассажирское сиденье фургона с озабоченным видом. — Нам нужно пораньше прибыть на фансайн, чтобы сделать тебе макияж, — говорит ему менеджер, но Чонгук только кивает, не обращая особого внимания. Все уже там, когда приходит Чонгук. Несколько фанатов толпятся у входа, выстраиваясь в очередь, хотя сам фансайн начнется только через час. Менеджер паркуется на автостоянке и проводит его через задний вход в раздевалку, где находятся его хёны. Хосок сидит в кресле и корчит смешные рожи визажисту, поправляющему его тональный крем, Юнги дремлет в углу, Сокджин разговаривает с другим менеджером, а Чимин и Тэхен дразнят своего лидера по поводу ярко-розовой рубашки, которую выбрали для него корди. Они собираются одеть его тропик-панк образ, в который наряжают большинство артистов SM. Ему не нравится идея следовать тенденциям. Он предпочитает быть тем, кто задает тенденции. Но, повредничав немного, он позволяет корди-нуне схватить его и утащить в гардероб. Они взъерошивают его волосы, чтобы те выглядели мягкими, и наносят макияж, пока чистое личико не сменяется безупречными щеками и невидимой линией подбородка. Они минимизируют макияж глаз. Если у них слишком острый и пугающий взгляд, он разрушит образ макнэ, к которому они стремятся. Сидя перед зеркалом и наблюдая за ними, он начинает сравнивать их навыки мейкапа с навыками Сокджина, и приходит к выводу, что предпочитает старшего (больше из-за личной предвзятости, чем из-за чего-либо еще). Когда начинается фансайн, в его мозгу прилив эндорфинов. Фанаты очень приветливы, а энергия от его хёнов осязаема. У них потрясающие поклонники, и некоторых он узнаёт, но большинство нет. Есть завсегдатаи, и есть новички, которые еще учатся в средней школе, и нуна в отношениях, и матери со своими дочерьми. Все это очень приятно и тепло. Одна фанатка дарит ему пару заколок для волос в виде кошечек и колье с колокольчиком. Трудно сдержать волнение, особенно когда люди разглядывают его со всех углов зала, но ему удается поблагодарить свою поклонницу, не слишком увлекаясь, и она переходит к Юнги с подарком, приготовленным и для него. Менеджер хватает подарок и кладет его в большой пластиковый мешок для мусора, в который они кладут все свои подарки с фансайна. Он делает мысленную пометку попросить подарок обратно, когда у него будет возможность, потому что ненужные подарки обычно идут на благотворительность. После этого их менеджеры приглашают их в хороший ресторан KBBQ. Это ресторан, который рекомендовал Чимин, когда они впервые приехали в Пусан после дебюта. Теперь они там завсегдатаи. Всякий раз, когда они приезжают в Пусан группой, они идут туда по крайней мере один раз, в основном потому, что там не так оживленно, как в других местах, и официанты всегда очень вежливы. Ужин проходит далеко не скучно. Их проводят в отдельную комнату в задней части ресторана, в место, обычно предназначенное для больших групп людей. Глаза провожают их, когда они переступают порог главного заведения, старшеклассники склоняются над едой, шепчутся и хихикают со своими друзьями, мужчины и женщины смотрят на них с любопытством, узнавая. Но к ним никто не подходит. Не тогда, когда они окружены менеджерами. Отдельная комната небольшая, но вполне достаточная, чтобы не прижиматься стульями к стене. Чонгук выбирает себе место. Хосок и Тэхен бегут к креслу слева от него, а Сокджин садится справа без единого слова протеста со стороны остальных. В конце концов Юнги занимает место слева от него. Два других хёна были слишком поглощены препирательствами, чтобы заметить новое развитие событий, пока не стало поздно, и так как Юнги старше, никто не поспешил сказать что-нибудь против. В итоге они сидят по обе стороны от Чимина, который как будто специально расположился напротив Чонгука. Он изо всех сил старается не смотреть Чимину в глаза, правда, но почему-то их взгляды то и дело встречаются, а старший не скрывает своего безумного желания. Жар растекается по его животу и щекам всякий раз, когда это происходит во время обеда, постоянная война между смущением и возбуждением. Если другие заметят, они ничего не скажут. Они знают, что он и Чимин собираются сделать это сегодня вечером в их гостиничном номере. Они знают, что им нужно какое-то долгожданное «время наедине», и относятся к этому с уважением. — Вы не можете оставаться на улице после двух часов ночи, — поучает их Седжин, поворачивая мясо на гриле. — Если какой-нибудь журналист пронюхает об этом, они решат, что вы замышляете что-то нехорошее. Тэхен издает неодобрительный звук. — Но в два часа ночи я сияю ярче всех. Ну же, хён, не будь тьмой в моей жизни! — Да, и что самое плохое они могут сказать? — Хосок усмехается. — «Ким Тэхен из Бантан пойман после комендантского часа по подозрению в употреблении наркотиков»? — Именно так они и сказали бы. Или это, или… предположим, что ты с кем-то переспал. Недоверчиво фыркнув, Тэхен тут же отмахивается от беспокойства их менеджера. — Я? Переспать с незнакомцем? Зная Тэхена таким, какой он есть на самом деле, они знают, что Тэхен никогда бы не стал спать со случайными людьми, с которыми он связался в клубе. С другой стороны, публика… — Все равно нет, Тэхен. Возвращайся в отель к двум часам ночи, или я сам тебя выслежу и привезу обратно. И если это случится — ты можешь с тем же успехом попрощаться со своими ночными похождениями. Все ясно? Чимин облизывает губы на другом конце стола, Чонгук быстро теряет интерес к разговору. Полные губы хёна немного припухли и покраснели от чили. Чимин поднимает голову и ловит его взгляд. Знакомое тепло снова набухает глубоко в животе, проникая прямо в пах. Чонгук чувствует, как что-то тянется вверх по его внутренней икре. Нога Чимина. Он выгибает бровь, исподлобья глядя на старшего и скрещивает ноги, отбрасывая беспокойство. Одно дело дразнить и играть, уединясь в своем гостиничном номере, и совсем другое — делать это на виду у своих менеджеров. Как и следовало ожидать, Чимин не обижается. Он только посмеивается, уткнувшись в миску риса. Они забираются в фургон один за другим, их животы полны едой, а настроение на небывало высоком уровне. Чонгук бросает взгляд на приборную доску. 8:15 вечера. Идеально. Обстоятельства заставляют Чимина и Чонгука сидеть порознь в фургоне, но поскольку их менеджеры сидят впереди, Чонгук наклоняется на заднее сиденье и говорит Чимину: — Когда мы вернемся, я хочу, чтобы ты провел час с Тэхеном. Эта новость больше огорчает Чимина, чем радует. — Это еще почему? К несчастью, Тэхен сидит рядом с ним в фургоне, девяносто пятый* приятель дружески обнимает его за плечи и обиженно говорит: — Ох, Чиминни, не делай вид, что ты этого не хочешь. Ты и я — мы слишком долго игнорировали наше влечение друг к другу, слишком долго! Почему-то Чимин не оценивает его шутку. Чонгук хихикает над тем, как восхитительно сердито он выглядит рядом с солнечной улыбкой Тэхена. — Мне нужно время, чтобы подготовиться, хён. У меня уже несколько недель не было возможности побрить ноги. — Мне плевать, что у тебя волосатые ноги. Чонгук закатывает глаза.  — Нет, но мне не все равно. Мне нравится, когда мои ноги гладкие. Они заставляют чувствовать себя сексуальным. Это проигранная битва, и Чимин достаточно проницателен, чтобы признать это, хотя и со вздохом жалости к себе. — Так ты хочешь, чтобы я ушел на целый час? — Подожди моего сообщения. Я позвоню тебе, как только буду готов, — обещает он. Он одаривает Чимина долгой улыбкой, прежде чем вернуться на свое место. Тэхен издает самый нечестивый звук, звучащий как нечто среднее между возбужденной фанаткой и умирающей гиеной. — Ты можешь помочь мне подготовиться! Ох, Чиминни, мы так давно не делали ничего девчачьего вместе. — И слава Богу. Тэхен убегает с Чимином, как только фургон припарковался на стоянке отеля. Прислушиваясь к эху их голосов, Чонгук задерживается, чтобы прогуляться со своими старшими хёнами. Намджун кладет руку ему на поясницу. Чонгук засовывает руки в карманы, чтобы этот жест не выглядел таким интимным, как на самом деле. Сокджин встает с другой стороны от него, а Юнги и Хосок следуют за ним. — Как ты себя чувствуешь? — ласково спрашивает Намджун. — Хорошо. — Хорошо. На двенадцатом этаже они все расходятся: Юнги и Намджун — в свою комнату, Хосок и Сокджин — в другую. Чонгук находит свой номер пустым, как и просил. Сделав глубокий вдох и выдох, Чонгук приступает к подготовке, как планировал сегодняшним вечером, начиная с заслуженного душа. Роясь в сумке с туалетными принадлежностями, как хирург с инструментами, Чонгук хватает бритву, мыло, гель для душа и увлажняющий крем. Он включает душ на умеренную температуру. Как бы ему ни хотелось обжечь кожу и раствориться в тепле, он не хочет, чтобы тело щипало. Флаконы шампуня и кондиционера слегка пахнут гранатом и ванилью, сладковато-сладкая клубничная эссенция геля подавляет природный запах. Он снимает макияж с помощью увлажняющего крема, и после бритья ног и подмышек выходит из душа таким же голым, как в день своего рождения. Вытираясь, он обматывает полотенце вокруг бедер, увлажняет ноги и сушит волосы феном, который находит в шкафчике под раковиной. Его волосы принимают почти такой же вид, как и раньше, только с меньшим количеством специальных средств и более пушистые. Чонгук отказывается выходить из ванной, пока не будет доволен тем, что видит в зеркале. Он не пользуется косметикой — во всяком случае, сегодня вечером. У него есть отчетливое чувство, что после того, как Чимин трахнет его, ему будет не до того, чтобы смыть её. Вернувшись в спальню, он бросает взгляд на часы на ночном столике. Ей-богу, он просидел в ванной почти сорок минут! Чимин, вероятно, уже начал терять терпение, проверяя свой телефон каждую минуту, надеясь, что его сообщение придет, как спасательный круг. При этой мысли Чонгук хихикает. Открыв чемодан, он с любовью раскладывает одежду на кровати. Арбузно-розовый фартук выглядит где-то между целомудрием «Степфордских Жён»* и грехом ангела Victoria's Secret. Шелк тонкий на ощупь, с широким белым бантом, расположенным чуть сбоку от талии, в тон пуговицам, находящимся ниже завязок, которые, как предполагается, окружают шею бантиком. По низу пришиты оборки. Они будут приятно касаться его бедер, он уверен. В довершение всего он захватил с собой белые подвязки, кружевные стринги и белые чулки. В общей сложности на то, чтобы переодеться, уходит пять минут. Когда он одевается, то смотрит на себя в зеркало, оценивая, как его соски выглядывают из-под передника, а если повернуться, то обнажается вся его задница. Чимин может так легко взять его в таком виде. Без каких-либо усилий. Возбужденно покусывая нижнюю губу, он посылает Чимину короткое сообщение, прежде чем выключить свет. Он не знает, как отреагирует старший. Он никогда раньше так не одевался для своего хёна — во всяком случае, не для секса. Он быстро понимает, что может выглядеть немного глупо, стоя посреди комнаты и переминаясь с ноги на ногу, как испуганная маленькая девственница. Дожидаясь прихода Чимина, он забирается на двуспальную кровать, которую не занимает их багаж. Он сидит на боку, поджав под себя ноги и устраиваясь поудобнее на подушках. Неужели Чимин хочет, чтобы он был таким? Или он должен пойти на что-то более провокационное? Как только он подумывает о том, чтобы наклониться над матрасом, дверь распахивается, и там появляется Чимин, задыхающийся, как будто он не мог уйти от Тэхена достаточно быстро. Его первоначальное желание выглядеть сексуально исчезает в тот момент, когда он хихикает. Он не мог сдержаться. Безумное выражение лица Чимина забавляет его. — Кто заказывал упаковку шести банок и два пистолета? — задыхаясь, спрашивает Чимин. — Я! — Чонгук поднимает руку в воздух. Он подползает к изножью кровати, и Чимин встречает его там, обнимает за талию и крепко целует. Его руки обвиваются вокруг шеи, сердце колотится. — Чимин… ах! — старший укусил его. — Хён. Не Чимин. Хён, — рычит Чимин, наклоняясь за новым поцелуем, но Чонгук поворачивает голову в сторону, и его губы встречаются с шеей. — Хен… дверь… ты оставил дверь о-открытой! — трудно говорить, когда Чимин так непристойно расцеловывает его шею. Но, к счастью, тот слушается, возвращается к двери и торопливо захлопывает ее. Чонгук морщится. Остальные, вероятно, слышали это. Он ждет, что Чимин немедленно вернется, но старший замедляет шаг, заметив костюм Чонгука. — На тебе фартук, — указывает Чимин на очевидное. — Я… да? Тебе нравится? — Иди сюда. Надув губы, Чонгук спрыгивает с кровати и делает три шага к Чимину. Старший кладет руки на плечи Чонгука, одобрительно оглядывая его с головы до ног. — Где, черт возьми, ты находишь всю эту одежду? — В интернете, конечно. Чимин хихикает, качает головой, а затем разворачивает Чонгука за бедра, чтобы увидеть спину. Хорошо, что он не видит его лица, потому что Чон определенно дико красный. Рука гладит изгиб его позвоночника. Он нежен, как прикосновение перышка, оставляет после себя мурашки. Пальцы щекочут его позвоночник, затем опускаются на ягодицы. — Ты так и не ответил на мой вопрос, — тихо вздыхает он, оглядываясь через плечо. — Хм? — Чимин рассеянно мычит. — Тебе нравится? Пауза, и затем: — Чертовски. Но могу я кое-чем дополнить? У меня есть кое-что, что может тебе понравиться. Медленно кивая, он чувствует, как рука покидает его задницу, дыхание задерживается на коже. Чимин пересекает комнату, подходит к их чемоданам, расстегивает боковой карман и достает что-то тонкое, атласное и легкое. — Повязка на глаза? Чимин снова перед ним, его взгляд темнеет, а на лице расцветает ленивая ухмылка. — Не хочешь примерить? Чонгук думает, что да, определенно. Он снова кивает, и Чимин встает у него за спиной. Руки держат шелк по обе стороны его лица, и это последнее, что он видит перед тем, как повязка закрывает ему глаза. Чимин завязывает ее за головой. — Не слишком туго? — Нет. — Он качает головой. — Как ты себя чувствуешь? — Чонгук вспоминает, как Намджун задал ему тот же самый вопрос буквально час назад, но почему-то этот, казалось бы, невинный вопрос приобретает совершенно новый смысл. — Немного… немного страшно. Рука, маленькая и мозолистая, тут же находит его собственную. Чонгук мгновенно цепляется за чужую ладонь. — Ты помнишь стоп-слово? — Да. Персики. — Скажешь мне, если будет некомфортно, не так ли, принцесса? — Это всего лишь обращение. Простое, глупое прозвище, но почему-то оно обладает такой властью над его эмоциями. Оно слетает с губ Чимина, как будто он говорит это всю свою жизнь, и напряжение спадает, как теплая ладонь, прижатая к пластилину. — Конечно. — Хороший мальчик. Хороший мальчик. Хён назвал его хорошим мальчиком. Его сердце трепещет, и он хихикает. Губы прижимаются к пульсу на шее, а руки нежно держат его бедра. — Позволь мне боготворить тебя, принцесса. Позволь мне показать тебе, как ты прекрасен. Он задерживает дыхание. Забыв все слова на свете, он ломает голову в поисках ответа, но Чимину он и не нужен. Он ведет Чонгука за руку — не в сторону кровати, куда-то в другое место. Ему не ясно, куда именно, пока поясница не упирается во что-то твердое, и мозг не щелкает. Рабочий стол. Чимин прижимает его к столу. В голове пролетает множество мыслей, каждая из которых грязнее предыдущей. Даже несмотря на то, что он еще не касался его, Чонгук все еще чувствует руки по обе стороны от него, удерживающие его, не пугая, а наоборот, бережливо и нежно. Губы касаются его губ, и он отвечает, поцелуи легкие, поначалу почти целомудренные, но переходят на грязные быстрее, чем мог предугадать сам Мин ака Шуга. Зубы яростно кусают его нижнюю губу. Это быстро вошло в привычку Чимина, и Чонгук, конечно, не против. Ему просто интересно, останется ли у него хоть кусочек нижней губы, когда ночь закончится. Он кладет руки на то, что кажется грудью Чимина, ведет руками вверх и вниз, чувствуя твердые мышцы через хлопчатобумажную ткань рубашки. Поцелуи спускаются вниз по его губам, задерживаясь на подбородке и проходят по кости челюсти. Чонгук сжимает плечи Чимина. — А ты знаешь, что выглядишь потрясающе во всем, что на тебе надето? — Чимин чмокает его за ухом. Чувствительное место. Он изо всех сил старается не дёргаться. — Поэтому мы меркнем на твоём фоне. Усмехнувшись, он стреляет в ответ: — Извини. Тут я с тобой не соглашусь. — Ну, тогда нам придется это изменить, не так ли? — Зубы, царапающие его шею, будто подчеркивают точку зрения Чимина. Это еще одна чувствительная область, и на этот раз Чонгук не испытывает никаких угрызений совести, давая об этом знать. Тихий стон вырывается из его груди прямо в ухо Чимину. Чимин тоскливо вздыхает. — Жаль, что я не могу пометить тебя. Вместо этого Чимин целует его в шею, и Чонгук слабо отвечает: — Я знаю. — Но концерт… — Я знаю. — Жизнь несправедлива. — Чимин обхватывает губами шею, лаская кожу плоской стороной языка. По тому, как его зубы щиплют кожу, Чонгук может сказать, что хён хочет укусить его, и он солгал бы, если бы сказал, что не хочет этого тоже. — Е-есть д-другие места, где ты можешь-ах п-пометить меня, — выдыхает он. Чонгук дерзко ведет руки Чимина вниз, направляя их от стола к его бедрам. Последствия говорят сами за себя. Зубы кусают его за ключицу, и он задыхается. Без зрения он уязвим, раб других органов чувств, которые только усиливаются. Хватка на бедрах настолько крепкая, что наверняка останутся синяки, но у боли есть другая сторона, более сладкая, которая заставляет его стонать больше. Сильная рука обвивает его талию, притягивая вплотную к твердому телу. Он едва успевает охнуть, как слышит грохот падающих на пол предметов. — Хён, — он вздрагивает, — что- Положив руку ему на затылок, Чимин, не теряя времени, толкает его назад. Только когда он лежит на столе, Чонгук замечает, насколько он голый. Такая позиция действует на нервы. Он цепляется за Чимина, как за единственную твердую опору, удерживающую его от приступа тревоги. Каким-то образом Чимин понимает его и не покидает ни на секунду. Руки на бедрах, губы касаются подбородка, теплое тело между ног. Выпуклость прижимается к шелку его фартука. Он задыхается. Чимин гораздо тверже, чем он думал. До сих пор они только и делали, что целовались. — Ты чувствуешь меня? — Чимин рычит ему в шею. Чонгук прижимается к нему, тихо поскуливая. — Ты хоть понимаешь, что сводишь меня с ума? Как бы подчеркивая свою точку зрения, Чимин трется о его промежность. Трение заставляет его выгибаться дугой, отрываясь от стола, трепет пробегает по спине и скручивается под ложечкой. Жар заливает его пах. Его член дергается внутри трусиков, которые уже мокрые, натягивая непрочный материал. Чимин, кажется, наслаждается реакцией, и повторяет движение снова. Чонгук хватается за волосы Чимина и вздрагивает. Он не может подавить возбуждение, даже с повязкой на глазах. — Мне нравится бант, — бормочет Чимин, дергая за пояс, удерживающий фартук вместе. — Ты выглядишь как подарок, завернутый специально для меня. Бант развязывается. Узелок на его шее подвергается такому же обращению. А потом с него срывают фартук. Воздух бьет по обнаженной груди, и он дрожит. Его соски твердеют, а бедра сжимаются вокруг бедер Чимина. Когда старший отстраняется, Чонгук больше не чувствует жара его груди. Всхлипывая, он слепо тянется к нему, хотя все еще чувствует тело между ног. Пальцы обвиваются вокруг подвязок, и Чонгук лежит там, сбитый с толку и задаваясь вопросом, что его хён будет делать дальше. И тут он слышит, как что-то рвется. Его челюсть отвисает, губы приоткрываются от удивления, когда подвязки срываются с его талии. — Х-хён- Катастрофа с подвязками — лишь начало. Стринги идут следующими, трещат по швам под движением кулака Чимина. Его член дергается, подпрыгивая на животе. Чулки становятся последней жертвой. У них не было ни единого шанса, особенно учитывая, как Чимин разрывает ткань, словно похотливый варвар. Чонгук позволяет ему творить всё, что угодно. Потому что, как бы сильно он ни ненавидел мысль о том, что его одежда будет испорчена, ему гораздо больше нравится мысль о том, что Чимин разрушит его. Вся его кропотливая работа была напрасной. Он оделся красиво и мило, но в итоге снова оказался совершенно голым. — Ты с-сказал, что тебе нравится, как я выгляжу. Руки Чимина снова тянутся вниз от ключиц, словно восхищаясь его телом. Мозолистые ладони обхватывают его соски, и он жмется ближе, ища защиты и тепла, которые ему дают. Он слышит смешок, глубокий и гортанный. — Так и есть. Но голым ты мне нравишься еще больше. Чонгук стонет. Он протягивает руку, надеясь найти чужую. Его ладонь натыкается на твердую грудь, мышцы напрягаются под его прикосновением. Поднимаясь, он обвивает рукой шею Чимина и наклоняет его вниз для поцелуя. Будучи слепым, он случайно целует Чимина в нос. Он слышит, как старший хихикает, прежде чем как следует поцеловать его в губы. — Ты такой милый. — Обожание ясно звучит в его красивом голосе. Пальцы сжимают его сосок, и он задыхается. Чимин жадно ловит каждый стон. Он продолжает тянуть и дергать чувствительную бусинку, пока Чонгук не извивается в агонии под ним. Губы осыпают поцелуями его грудь, влажную, обнаженную и восхитительно жаждущую. — Ты прекрасен, — восхищается Чимин собственнически. Кончик его языка высовывается, чтобы щелкнуть по соску, и Чонгук выгибается дугой. — Ты бы себя видел. Ты такой чертовски чувствительный, что я могу довести тебя до оргазма, просто играя с твоими сосками. — Чонгук мотает головой в сторону, лицо пылает. По лицу стекают струйки пота. — Ты никогда не ходишь по общежитию топлесс. Но теперь я понимаю, почему. Если бы я когда-нибудь застал тебя топлесс и одного… Вместо того чтобы закончить фразу, он зажимает зубами сосок и сосет. Грубо сосет. Лодыжки смыкаются за талией Чимина, и тело содрогается, волны удовольствия пульсируют вниз по телу, делая его твёрдым от возбуждения. — Хорошенький мальчик. Моя маленькая принцесса, — воркует Чимин, обдувая прохладным воздухом набухший сосок. — Ты такой драгоценный. Я не могу сосчитать, сколько раз ты снился мне. Ты идеален — лучше, чем я мог представить. — Х-хён. Ты меня смущаешь, — задыхается он, закрывая руками покрасневшее лицо. Но Чимин прижимает его запястья к столу и целует в губы, требовательно, красиво и страстно. — Это правда. Ты же знаешь, что твой хён никогда бы тебе не солгал, — Чимин дышит ему в губы. Застенчиво поскуливая, он отворачивается. Стыд слишком осязаем. Он терпеть не может комплиментов. Особенно когда они произносятся искренне. Он пытался приучить себя принимать комплименты, поскольку в индустрии развлечений они никогда не бывают лишними, но это уже слишком. Одно дело, когда ему говорят, что он хороший певец или хороший танцор, и совсем другое, когда ему говорят, что он идеален, лежа голым на столе. Хихикая, Чимин целует его в последний раз, прежде чем снова спуститься губами вниз. На этот раз он игнорирует грудь и прижимается губами к пупку Чонгука. Он хихикает, прикрывая рот руками в слабой попытке подавить смешки. Чимин прижимает его бедра к столу, а своим ртом к животику, облизывая, посасывая и покусывая плоскую и твердую плоть. — Хён! Щ-щекотно, — он визжит. Его смех усиливается, и он отчаянно извивается, пытаясь вырваться из хватки. Но Чимин удерживает его на месте, наслаждаясь его хихиканьем. Вскоре весь его живот становится мокрым от засосов и слюны. Чимин обдувает его прохладным воздухом, и пальцы ног подгибаются. И тут лицо Чимина оказывается у него между ног. Он чувствует его, его дыхание окутывает внутреннюю поверхность бедра. Оставаясь совершенно неподвижным, с сердцем, застрявшим в горле, он с тревогой ждёт, что Чимин сделает дальше. Руки подхватывают его под колени, разводя ноги еще дальше в стороны. Тишина оглушает. Он проклинает существование повязки на глазах и жалеет, что не может увидеть выражение лица Чимина, угадать, о чем тот думает. Полежав в предвкушении мгновение или два, зубы впиваются в мягкую плоть его бедра. Его колени дергаются от удивления, с губ срывается судорожный вздох. Чимин стискивает зубы до боли. Кровь бьется в вене, и Чонгук начинает чувствовать слабость. Он теряет дар речи. Это больно. Эта боль не похожа ни на что, что он когда-либо чувствовал раньше. И может быть, если бы он был в здравом уме и рассудке, то дал бы это понять, но боль перетекает в удовольствие так чудесно, что он может только стонать от восторга. Бусинки предэякулята собираются на его кончике. У него кружится голова, как будто он может потерять сознание в любой момент. И так же быстро, как они появляются, зубы исчезают, и влажный, горячий язык скользит по отметине, которую он чувствует на своей коже. Чонгук тихо всхлипывает. Кровь приливает к его головке, и он снова в сознании, но это длится ровно столько, сколько Чимин считает необходимым, прежде чем его зубы вонзаются в другую часть бедра. — Боже, твои бедра. Я могу облизывать их вечность. Чимин повторяет этот процесс снова и снова, сжимая челюсть вокруг плоти и мышц, доводя Чонгука до безумия, а затем возвращается, облизывая и целуя его кожу, будто извиняясь. Все это время Чонгук упрямо держал свои запястья по обе стороны головы там, где их оставил Чимин, отказываясь прикасаться к себе без разрешения хёна. К концу всего этого бёдра Чонгука дрожат, скользкие от слюны Чимина и болезненно пульсирующие от укусов. Возможно, они выглядят намного хуже, чем он себе представляет, но в воображении Чонгука его бедра глубокого, гротескно-красного цвета, который со временем превратится в темные, черные синяки. Они настолько чувствительны, что когда Чимин прижимает большой палец к одному из них, он вздрагивает и вскрикивает. Чимин мягко успокаивает его и снова целует в губы. — Ты был таким хорошим, принцесса. Ты был таким послушным для хёна, и даже не прикасался к себе. Хён гордится тобой. — Чимин снова целует его, а потом говорит: — Хён так горд, что даже вознаградит тебя. Ты хочешь получить награду, принцесса? Сглотнув, Чонгук кивает, слезы пачкают повязку. — Д-да. Да, пожалуйста, хён. Воркуя, Чимин покрывает поцелуями-бабочками влажные скулы, пробуя на вкус его пот и слезы. А потом снова исчезает и снова оказывается между бедер. На какое-то тревожное мгновение ему кажется, что Чимин снова может укусить его за бедро, и безопасное слово вертится на кончике языка, готовое закричать, потому что это будет слишком для него. Он знает, что так оно и будет. Но Чимин этого не делает, вместо этого его рука обвивается вокруг основания члена, дыхание обдувает покрасневший кончик. — Очаровательный. Ты такой чертовски очаровательный. Даже твой член симпатичный. Чимин облизывает головку, и дрожь окутывает всё тело. Он хочет обхватить бедрами голову Чимина, но он слишком слаб. Он чувствует, как Чимин толкается кончиком языка в щель. Член пульсирует, мышцы в животе напрягаются, когда он изо всех сил пытается не извиваться. Другая рука ласкает его яички, играя с ними очень медленно, в то время как губы Чимина сосут и сжимают головку. — Х-хён, ах! Хён, т-так хорошо! — выдыхает он. Рука, сжимающая член, исчезает, и внезапно Чимин заглатывает больше. Кончик языка обвивается вокруг члена, пухлые губы плотно сжаты и напряжены. Тепло и влажность ощущаются невероятно, ослепляющее ощущение, от которого он никогда не устанет. Ему нужны все усилия, чтобы не зарыться пальцами в шелковистые волосы Чимина и не побудить погрузиться полностью. Хён сказал ему, что он был хорош. Он не может всё испортить — он не сделает этого, пока хён не скажет ему. Он не видит, как Чимин двигает головой вверх-вниз, но чувствует, как его рот посасывает от основания до кончика, туда-сюда, туда-сюда. Чонгук качает головой, плечи напряжены, спина выгнута. Он засовывает кулак в рот и стонет, впиваясь зубами в костяшки пальцев. Чимин сосет особенно сильно, знакомое тепло сжимает его живот. — Ох, хён. Я собираюсь… я собираюсь… А потом губы исчезают. Он плачет, расстроенный, но Чимин возвращается меньше чем через секунду, обхватив рукой его лицо и нежно целуя. — Ш-ш-ш, принцесса, я здесь. Я здесь. С тобой все в порядке. Я рядом. — Куда ты х-ходил? — он икает, голос у него более детский, чем когда-либо. — Я ходил кое за чем, принцесса. Я собираюсь надеть это на тебя, так что будь умницей и оставайся неподвижным для хёна, хорошо? Чонгук делает, как ему велят, и безвольно лежит на столе. Чужая рука сжимает его член. Что-то холодное и металлическое скользит по его эрекции. Он мог бы пнуть Чимина. Это кольцо для члена. Он узнает это неприятное чувство, когда угодно. — Х-хён, нет, — с отвращением стонет он. Чимин хихикает, нежно целуя его. Ну и задница. — Безопасное слово? — Персики, — вздыхает он. — Хороший мальчик. Если ты будешь хорошим мальчиком, я позволю тебе кончить, а если нет, что ж… посмотрим. — Чонгук не оценил дурного тона в голосе Чимина. Если он не будет хорошим мальчиком, то ему не очень-то понравится то, что он приготовил для него. — А теперь давай перевернем тебя, принцесса. Хён хочет, чтобы ты лежал на животе. С нежной помощью Чимина Чонгук переворачивается на живот, его лодыжки раздвинуты, а задница выставлена напоказ. Большие пальцы раздвигают его ягодицы. Он чувствует взгляд на дрожащей дырочке, оценивающий его самое интимное место. Чонгук засовывает большой палец между зубов и посасывает его, пытаясь успокоиться. Быть слепым — еще больший стресс, чем он ожидал. Он не может предсказать, что Чимин сделает дальше. Невозможно читать по его глазам и знать, о чем он думает. Язык тянется вверх от промежности почти до поясницы. Он дрожит, стискивая зубы. Это очень приятно. Он кусает большой палец, чтобы не застонать. — Удивительно, — вздыхает Чимин. Лицо Чонгука горит ярче солнца. Неужели он должен быть таким неловким? Чимин несколько раз проводит языком по нежному месту, отказываясь останавливаться, пока оно не покрывается полностью слюной. Чонгук солгал бы, если бы сказал, что ему не нравится ощущение отверстия, мокрого от поцелуев его хёна. Любой мужчина, готовый поцеловать его там, — мужчина, который заботится о его удовольствии, — так сказал ему папочка. Язык толкается внутрь, и, ох, его тело вспыхивает. Он стонет вокруг своего большого пальца, уходя от губ своего хёна. Руки Чимина раздвигают половинки еще шире, чтобы он мог глубже погрузиться внутрь, его дрожащие стеночки приветствуют скользкое вторжение. — Ах, — удовлетворенно вздыхает он. Причмокивая губами у сморщенного входа, Чимин спрашивает: — Как ты себя чувствуешь, принцесса? — Это чудесное чувство, хён, — бормочет он, обхватив большой палец. — Пожалуйста… пожалуйста, продолжай. Проходит будто вечность, когда Чимин грубо разводит ягодицы руками, и он задается вопросом, подчинится ли его хён. Затем он слышит смешок, и губы снова прижимаются к влажной дырке. — Для тебя все, что угодно, принцесса. Чимин медленно вылизывает его своим языком, толкаясь, метаясь и кружась внутри него. Он трахает его до тех пор, пока слюна не течет по его бедрам, и он не становится стонущим месивом мальчика, которым он когда-то был. К тому времени, как Чимин заканчивает с ним, Чонгук буквально без костей, тяжело дышит на столе, как голодная собака. — Принцесса? Я схожу за смазкой. Я сейчас вернусь, хорошо? — Чимин держит руки на ягодицах Чонгука и не двигается, пока не видит, что тот одобрительно кивает. Как и было обещано, его хён быстро возвращается. Чонгук так измучен блаженством, что едва замечает, что его больше нет. На самом деле он так облажался, что даже не слышал, как Чимин брызгает смазкой себе на пальцы или ставит бутылёк смазки на стол. То, что он чувствует, — два пальца, толкающиеся в него один за другим. Его стенки издают самый неприятный хлюпающий звук, когда пальцы входят в него. — Ты так хорошо принимаешь мои пальцы, — хвалит его Чимин, его голос на несколько ноток глубже, чем обычно. Он вставляет до костяшек, кончики пальцев которых загибаются. Чонгук скулит. — Не могу дождаться, когда окажусь внутри тебя. Я знаю, ты примешь мой член, как хороший мальчик. — Х-хороший мальчик, — хрипит он. — Я твой хороший мальчик. — Да, — Чимин использует свой медовый тон, его свободная рука выводит круги на пояснице, — Ты мой хороший маленький мальчик. Чонгук стонет, ему так это нравится. Он жаждет одобрения, как наркотика. Это делает его более влажным, чем женщину-порнозвезду. Третий палец входит в него, наполняя. Чимин начинает медленно двигать и сгибать их, и Чонгук насаживается, желая протолкнуть глубже. Его соски трутся об стол, когда он двигается, а мышцы бедер напрягаются и горят. Его стенки сжимаются и расслабляются, подстраиваясь под ритм Чимина. — Ты потрясающий, — говорит ему Чимин, вгоняя кончики пальцев так глубоко, как только возможно. Они дразняще касаются его сладкого места. Чонгук плачет и толкается навстречу, отчаянно пытаясь удержать их в этом месте. — А-ах! Хён! Вот так! — Здесь? — до смешного по-наивному спрашивает Чимин. Пальцы упираются в простату, и Чонгук с громким стоном встречается лбом со столом. — Т-там. Да-о боже, хён. Мне так хорошо. Чимин продолжает надавливать, и внезапно его пресс напрягается, все тело конвульсивно содрогается. Остановившись, Чимин наклоняется и целует Чонгука в плечо. — Ты только что испытал сухой оргазм, принцесса? Чонгук задыхается, пот стекает по его лицу. Его бедра опасно дрожат, угрожая в любой момент рухнуть под его весом. — Д-да. Я так думаю. Похлопывая его по ягодице, его хён воркует: — Бедный малыш. Хёну так жаль. Он не хотел доводить тебя до сухого оргазма. Он не знал, что ты был так близко. Его анус дергается вокруг пальцев мужчины. — Я думаю, ты готов к чему-то большему, а? Что скажешь? Готов ли ты к толстому члену хёна? Его внутренности онемели и покалывает от ложного оргазма, его член болезненно пульсирует в металлических тисках. — Я готов, — вздрагивает он. — Я готов к члену хёна. — Хороший мальчик, такой хороший мальчик. — Чимин чмокает его в ухо, а потом говорит: — Раз уж ты такой послушный, я сниму повязку. — П-правда? В качестве ответа, Чимин ослабляет шелковый узел, и вдруг, Чонгук снова может видеть. Он видит стол, с которого одним махом полетели вещи и беспорядок на полу как результат, окно во всю стену перед ними, выходящее на ночную жизнь Пусана. Но он не может видеть Чимина, не полностью. Он видит его только в отражении окна, маячащем позади него прозрачным силуэтом. — Ты все еще одет, — хнычет Чонгук. Чимин откидывает голову назад и смеется, застигнутый врасплох. — Наверное, мне следует раздеться. Но только потому, что ты был послушным. Он не стесняется, когда младший оглядывается через плечо, наблюдая, как Чимин расстегивает пуговицы рубашки, одну за другой. Чимин все время бросает на него взгляд, его глаза темные, а ухмылка грешная. Фишка в том, что Чимин знает, что он горяч. Когда он раздевается, нет ни тени унижения, ни тени колебания, когда он стягивает с плеч рубашку и бросает ее на пол. Чонгук почти ненавидит его за это. Всякий раз, когда он раздевается, ему кажется, что он горит на костре, каждый дюйм его тела дрожит от унижения. Но Чимин — это… ну, Чимин. Ему нечего стесняться. Ремень старшего с глухим стуком падает на пол. Вскоре за ним следуют его брюки и боксеры. Взгляд Чонгука сразу падает на член, прижимающийся к животу, не слишком длинный, но толстый, достойный зависти. Рот наполняется слюной. — Не волнуйся, у тебя еще будет возможность отсосать, — обещает Чимин с искренним смешком. Чонгук краснеет и отворачивается к окну. Его ягодицы раздвигаются, и он слышит звук открываемой бутылки, но затем он чувствует что-то пластиковое и чужеродное у дырочки — ничего похожего на головку пениса. — Что ты- — Ш-ш, я хочу кое-что попробовать, — объясняет Чимин, как раз перед тем, как его внутренности наполняются скользкой, прохладной субстанцией. Именно тогда Чонгук понимает, его накачивают смазкой. Она вытекает из него и стекает по яйцам и бедрам, делая его непристойно мокрым. Он всхлипывает, морщась от геля. — Я… это уже слишком, хён! — Ох, но мне нравится, когда ты весь мокрый. Держу пари, мой член согласится со мной. Что-то язвительное играет у него на языке, но он уже не способен связно мыслить. Чимин толкается в него, его ствол горячий и толстый, растягивает до приятного широко. Из него вытекает еще больше смазки, остальная часть скользит по стенкам и делает проникновение плавным, даже легким. Они оба стонут, наполняя и наполняясь, трахая и принимая. Чонгук открыт для него, и Чимин резко входит, шлепая яйцами по влажным половинкам. Есть что-то чудесное в том, чтобы быть заполненным членом. Он не может этого объяснить. Это почти как… он будто законченный, как будто ничего не может быть лучше, чем любовник внутри себя. Руки прижимают его запястья по обе стороны лица, и Чонгук прислоняется щекой к столу, блаженно вздыхая. — Ты готов, принцесса? — голос Чимина грубый. — Боже, да. — Он родился готовым. Чимин отстраняется, пока внутри него не остается ничего, кроме головки, а затем так же быстро толкается вперед, задавая темп. Чонгук трется о стол, хнычет и стонет, начиная тихо, но становится все громче, чем сильнее Чимин трахает его. Его яйца покачиваются в такт движению, и его зажатый член трется об край стола каждый раз, когда Чимин входит в него. Он быстрый, мокрый и потный, как дикий зверь, который пришел по его душу. Хватка на запястьях кровоточит, но это возбуждает сильнее, еще один знак, чтобы соответствовать остальным меткам, оставленным на его нуждающемся теле. Он понимает, что Чимин любит его немного ограниченным, любит диктовать свои позы и движения, иначе зачем бы он так грубо прижимал его к столу? Глядя вверх, чтобы увидеть их отражение, он может разглядеть в окне свое потное красное лицо и искаженное выражение Чимина, когда он постоянно вбивается все глубже и глубже. Красивая картина. Он хотел бы, чтобы отражение было четче, чтобы он мог лучше видеть лицо Чимина. Головка задевает прямо там, и он растворяется в удовольствии. Он откидывает голову назад и кричит, тело выгибается дугой, мышцы сжимаются, его дырочка мокрая и дрожит. Чимин знает, даже без Чонгука, и немедленно прекращает свои толчки. Пот катится по кадыку Чонгука, когда он сглатывает. Чимин экспериментально прижимается к его простате, и тело Чонгука брыкается, отталкиваясь от его члена, преследуя обжигающее удовольствие. Нехороший взгляд появляется на лице Чимина, он отпускает запястья Чонгука, чтобы схватить его бедра, сохраняя его неподвижным, держа его член зажатым. Кончик лишь слегка дразнит его сладкое местечко близко, но не совсем там, и это заставляет его плакать от разочарования. — Х-хён! — по-детски скулит он. Пальцы сжимают его волосы на затылке и поднимают его вверх, чтобы посмотреть на город. — Какой красивый город, — рычит Чимин ему в ухо. Он медленно двигает бедрами, его член скользит по комочку нервов. Чонгук дрожит. — Мы оба были зачаты здесь. Воспитывались здесь. Похоже, нам только и остается, чтобы трахаться здесь, а? Он задыхается от рыданий, слезы текут по его лицу. — Я-я так рад, что мы подождали. — Я тоже, принцесса. Я тоже. — Чимин прижимает член к простате Чонгука, подводя его прямо к краю и вызывая еще один сухой оргазм. На этот раз ему больно, все его тело напряженно извивается. Его хён ждет, пока пройдет оргазм, пенис все еще трется о простату, прежде чем он медленно начнет снова входить в него. К этому моменту Чонгук превращается в горячее месиво из слез и стонов. Чимин трахает его со вкусом, оставляя каждый дюйм внутри дырочки гладким и чувствительным. Все это ожидание, кажется, стоит того, в конце концов, и когда Чимин близко, он ускоряется, его толчки жестче, чем раньше. Он тянет руку и снимает кольцо с члена, кровь приливает к пенису, как переполненная плотина. Тело Чонгука так напряжено, что достаточно нескольких рваных толчков, чтобы он упал на стол на живот. Чимин всего лишь на шаг позади него, и, удостоверясь, что он глубоко в Чонгуке, наполняет его своим семенем. Чимин качает бедрами, кончая до последней капли внутрь. Смазка и сперма стекают по бедрам Чонгука, он чувствует себя грязным и мокрым. Когда Чимин наконец выходит, он почти не тратит времени на то, чтобы подвести желейного Чонгука к кровати. Он практически падает лицом вниз в простыни. Чимин вытирает его мокрым полотенцем, которое принес из ванной, и заботливо переворачивает на спину, чтобы он случайно не задохнулся. Чонгук мурлычет, провожая Чимина взглядом. Его хён открывает мини-холодильник и достает бутылку воды. — Берешь дерьмо из мини-бара? Менеджер-хён убьет тебя. — Ты того стоишь. — Чимин протягивает ему бутылку, и он послушно отпивает из нее. Его взгляд падает на бедра, и он почти давится водой. Чимин следит за его взглядом. — Ох. Да. Извини за это. — Нет-нет. Они выглядят очень мило. — Неужели? — Да, — хихикает он, — в каком-то хреновом смысле. Поцеловав Чимина в губы, Чонгук отставляет бутылку с водой и кладет руки ему на плечи. Его хён целует в ответ, затаив дыхание. — Но тебе же понравилось, да? — Конечно. В глазах Чимина появляется облегчение. — Это хорошо. Я боялся, что нет. Чонгук усмехается. — Серьезно? Если бы в нашем общежитии было больше столов, я бы трахался на них все время. Смех Чимина отражается от стен. Это музыка для ушей Чонгука. Он снова целует его, поднимаясь на колени. Руки Чимина держат его талию. — Гук, — сказал Чимин, — ты не хочешь еще немного отдохнуть? Сжимая кулак вокруг вялого члена Чимина, он отвечает: — И проебать наше драгоценное время вместе? Я так не думаю. Я хочу, чтобы меня трахали до тех пор, пока я не смогу ходить завтра. И, как хороший хён, которым и является Чимин, он трахает Чонгука снова… и снова… и снова, а затем они спят в течение нескольких часов, а потом трахаются еще раз перед завтраком. На следующее утро Чонгук ковыляет на своих кривоватых ногах в комнату Сокджина и Хосока. Нужно, чтобы оба его хёна промассажировали его ноги, чтобы он ходил нормально к тому времени, когда им нужно будет ехать на репетицию.