Бильярд для двоих

Недели для подготовки, как и ожидал Мидорима, оказалось более чем достаточно. Такао схватывал налету абсолютно всё от нюансов развития медицинских учреждений до прогнозов окупаемости нового отделения, его перспектив и так далее. Иногда даже спрашивал, как работает то или иное оборудование, и Мидорима рассказывал подробно, потому что читал в глазах Такао интерес. По правде, Мидорима и не думал, что скрупулезное разъяснение лабораторно-исследовательских мелочей может завлечь Такао настолько, что тот раз за разом будет забывать о своём кофе. А сам Мидорима, восторженный таким искренним любопытством и жаждой новых знаний, забывал о своем. Всё внимание поглощал Такао. Только одно беспокоило Мидориму: Такао ни разу даже не улыбнулся. Держался серьёзно и спокойно, без лишней примеси эмоций. Все вопросы исключительно по делу. Об отношениях они не говорили всю неделю. Сначала Мидорима намеренно не поднимал никаких отвлеченных тем, чтобы ненароком диалог не ушёл, куда не надо. Спустя пару дней пришел к выводу, что-либо Такао просто не считает — и, возможно, на самом деле никогда не считал — их отношения чем-то важным, достойным особого внимания, либо просто настолько разочаровался в Мидориме, что не видит смысла обсуждать с ним произошедшее и вообще заводить подобный разговор. А потом Мидорима просто-напросто забыл, что что-то было не так, что недавно в его же машине укоризненный взгляд Такао царапнул что-то в груди, оставив неприятный жгучий след. Теперь его как ни бывало, несколько дней, проведенных вместе, сгладили все разногласия, отнесли их далеко и оставили только любознательного собранного Такао, отзывчивого и внимательного Мидориму, океан документации на столе, и где-то среди папок две забытые чашки, до которых никому не было дела. Тихий стук в дверь едва коснулся слуха. В кабинет заглянула помощница — миловидная девушка по мнению Мидоримы, и, несмотря на стереотипы, очень ответственная и довольно умная. — Мидорима-сан, прошу прощения, что отвлекла. — Юки-сан? — изумился Мидорима. — Я думал, вы давно ушли. — Нет-нет, завтра же важный день, — Юки-сан смущенно заулыбалась, протиснулась в щель, словно беспокоилась, что каждое лишнее движение может помешать её начальнику и сбить рабочий настрой. — Нужно было всё перепроверить. Эм, я хотела спросить, вам ещё что-нибудь понадобится или… — Нет, спасибо, вы можете идти, — Мидорима, мельком глянув на часы, не дал ей договорить, и без того ясно, что человек в столь поздний час хотел бы попасть домой. На самом деле, Мидориме было даже немного совестно, не в его правилах задерживать свою ассистентку до позднего вечера, но он за последнее время столько раз повторял, как важны предстоящие переговоры, что в данном случае инициативу лишь поощрял. Однако на сегодня помощь Юки-сан действительно больше не требовалась. — Если я могу еще что-то для вас сделать, мне совсем не сложно! Мидорима потянулся рукой — хотел снять очки и потереть слипающиеся глаза. Казалось, они уже просто не способны различать иероглифы, цифры, а в таблицах строки и столбцы сливались, превращаясь в единую непроглядную чёрно-белую сетку. Такао молча ждал завершения диалога, перелистывая какие-то документы, бегло пересматривая их напоследок, чтобы к завтрашнему дню отложились в памяти уже наверняка. Мидорима подумал: что будет потом, когда всё закончится? Когда повода видеть Такао не останется. — Мидорима-сан? Мидорима опомнился, понял, что так и замер с очками в руке. — Всё в порядке, — сказал он. — Ни о чём не беспокойтесь, мы уже заканчиваем. Идите домой. — Как скажете. Доброй ночи, — Юки-сан вежливо поклонилась и тихо закрыла за собой дверь. Мидорима наконец потер уставшие глаза и надел очки. Чёрно-белые сетки снова стали таблицами. — Я бы предложил еще кофе, но, кажется, это бесполезно, — рассудил он. Время неустанно близилось к полуночи, и только окна его кабинета горели на всём административном этаже. Хотя это как раз нормальное явление. Такао глянул на почти полные чашки с давно остывшим кофе. — Пожалуй, — согласился он. И вдруг улыбнулся. — На самом деле мне нет особой необходимости в кофе. Я же веду в основном ночной образ жизни, к вечеру только просыпаюсь, так сказать, прихожу в себя. Мидорима об этом успел позабыть. Уже неделю Такао приезжает в клинику сразу после обеда — бодрый и ничуть не сонный, — и Мидорима бы даже не подумал, что человек недавно проснулся. Вопреки словам Такао о «прихожу в себя только к вечеру». — Да, в это время ты, наверное, наливаешь себе коктейль. Или, скорее, Сэм заботится об этом. Мидорима сам не понял, как это вырвалось. Устал, забылся. Впервые их разговор коснулся чего-то, кроме нового онкологического отделения клиники, — коснулся неосторожно по вине Мидоримы, — и больше всего сейчас он мечтал заполучить пульт управления от машины времени, чтобы вернуться на тридцать секунд назад. — Неожиданно… — заключил Такао. А взгляд опять как сканер, попытайся спрятаться — ничего не выйдет. — Что именно? — уточнил Мидорима как бы невзначай. — Я уж решил, ты просто не способен думать ни о чем, кроме завтрашних переговоров. А ты спустя столько времени помнишь имя моего бармена… Впечатляет. Такао впечатлило, а вот Мидорима с радостью бы забыл того иностранца-байкера навсегда. Только его имя само всплывало, когда вспоминал «тот» вечер, когда заметил, с какой ревностью Сэм смотрит ему в глаза. А чуть позже Мидорима узнал, каково это — прижимать Такао к себе, целовать его, терять рассудок и падать в пропасть вслед за ним, сгорая от близости и наслаждения. Он не хотел себе признаваться, но неоднократно ловил себя на мысли, что пока всеми силами избегал появления в пабе, Сэм — довольный ситуацией — упивался ежедневным общением с Такао. И, несмотря на то, что сам факт восприятия какого-то бармена-недоучки своим конкурентом был совершенно абсурдным, Мидориме все равно хотелось его придушить, вот что. Или депортировать обратно в Штаты, подальше от токийских пабов. Похоже, Мидорима действительно не заметил, в какой момент сам начал ревновать. Докатился, называется. — А я так и знал, — вдруг бодро прозвучало рядом. Такао поднялся с кресла — какой-то чересчур довольный, с хитрецой в глазах, — ухватил со стола телефон, потянулся за чашкой, отпил холодный кофе. — Что? — не понял Мидорима. Казалось, он выпал из реальности на какое-то время, а когда вернулся, всё было иначе. И Такао стал другим, гораздо больше похожим на того самого Такао — незаурядного владельца английского паба Чеширский кот, — с которым Мидорима познакомился полтора месяца назад. И от которого всеми имеющимися тогда силами пытался дистанцироваться. Не получилось. И Мидорима не был точно уверен, рад он такому стечению обстоятельств или нет. Потому что до той встречи его жизнь была однообразной, но спокойной и размеренной. А теперь в ней творится черт пойми что. Зато когда Мидорима видит эти ясные серые глаза, он почти физически ощущает вокруг себя жизнь, бушующий вихрь, который вот-вот — если вовремя не сбежать, не увернуться — подхватит его. И можно будет забыть о слове «спокойствие» как о существительном. Такао тем временем уже стоял у двери. Расправил ворот пиджака, взялся за ручку и обернулся: — Собирайся домой, Шин, — дружелюбно сказал он. — Завтра утром этой клинике будут нужны твои свежие мозги. — Подожди, что ты имел в… — Постарайся хорошенько выспаться, — прервал Такао, — и ни о чем не думать. — Но… — Всё остальное — после завершения переговоров, — настойчиво повторил он, а взгляд уверенный, твердый, что не оставалось сомнений — спорить бесполезно. Да, если его дар убеждения способен беспрепятственно преодолеть даже тщательно возведенные, за годы устоявшиеся защитные барьеры Мидоримы, то что говорить об остальных — обычных людях из совета директоров, совершенно не готовых к убедительной напористости Такао… Для Мидоримы еще одно подтверждение: он — лучший напарник и партнер. Лучший козырь для завтрашнего события. — После успешного завершения переговоров, — в ответ поправил его Мидорима. Такао лишь сдержано кивнул. Улыбнулся самым краешком губ и прежде, чем оставить Мидориму одного, тихо сказал: — До завтра, Шин. Это импровизированное сокращенное имя, которым в день знакомства назвал его Такао, еще долго — в машине по дороге домой, в квартире, в постели — повторялось в сознании. Его голос не утихал даже ночью, звал раз за разом. То приглушенно, будто издалека, то совсем рядом, нежно или горячим шепотом прямо на ухо… *** Совет директоров напоминал Мидориме ликующую толпу болельщиков, которая гудела, словно стадион, единым восторженным гулом наполняя раскалённый летний воздух. В зале переговоров не было жарко, так же, как и не было хотя бы сотни человек. Всего лишь руководящий состав клиники и секретарь. И Такао. Гром оваций окружил его, как мировую звезду. И Мидорима присоединился бы, но к Такао было не пробраться. Он смеялся, едва успевал отвечать на похвалы, его обступили со всех сторон, и каждый тянулся к его пластиковому стаканчику шампанского со своим. Вообще-то, где-то здесь были наборы бокалов для разного рода напитков и событий. Но, похоже, проще и быстрее было ограбить держатель на кулере, поэтому сегодня про нормальную посуду никто даже не вспомнил. В клинике царил настоящий праздник. Мидорима стоял во главе стола, заставленного угощениями в честь заключенной сделки. От него толпа поздравляющих, слава богу, уже отступила, и теперь всё внимание досталось Такао. Вполне заслуженно. — У нас же теперь есть свой международный советник! — гласила Минами-сан. — Срочно принять в штат и выплатить премию! — поддерживал Рёка-сан. — Две! — возбужденно поддакивал самый бойкий из совета — Маса-сан. — И звезду в Голливуде! Все шутили, смеялись, радовались, и Мидорима тоже едва ли мог удержаться. Потому что самая важная за всю его жизнь сделка состоялась. А еще потому что Такао был здесь. Пожимал руки совету директоров, кажется, по десять раз, и Мидорима запоздало понял, что сам до сих пор так и не поблагодарил его. — Господа, вы вроде бы собирались покурить, — громко озвучил он и почти не удивился, как легко дались эти слова. Окружающие притихли, изумленно уставились на него. Внутри их коллектива было одно негласное правило. Оно касалось именно сигарет. Все знали, как негативно Мидорима относится к этой пагубной привычке, поэтому лишний раз в его присутствии вообще старались о ней не упоминать. Но сегодня всё было немного иначе. — И правда, — очнулась Минами-сан, которая на памяти Мидоримы обычно больше всех рвалась отметить памятные события не только шампанским, но и никотином. — А ну пойдемте, уважаемые, — скомандовала она. — И, в конце концов, оставьте уже юношу в покое. Праздничный гул послушно выполз из переговорной и медленно двинулся в сторону лифта. Такао наконец обратил внимание на Мидориму, довольный и счастливый, будто эта сделка значила для него ничуть не меньше. Странное ощущение, казалось, что этой поглотившей Мидориму радости просто стало в два раза больше, Такао излучал её, и теперь она была и внутри, и снаружи Мидоримы, со всех сторон, словно он окунулся в живой бескрайний океан, пропитался им насквозь, что даже сердце стало биться чаще — не находило места, торжествовало. Это триумфальный день. И теперь Мидориме хотелось только одного. «Всё остальное — после завершения переговоров» Выдержав ровно полминуты, — больше не мог — он допил последний глоток шампанского, молча подошел к Такао и увёл его за собой. Прямо на крышу. Такао не изображал удивления, не пытался что-то сказать, когда Мидорима притянул его к себе. Он просто отвечал на поцелуй, на прикосновения, потому что, — Мидорима наконец понял, — хотел этого. Такао хотел этого точно так же, как хотел Мидорима все эти бесконечные недели. Просто самому себе не признавался. И давно пора было это менять. Под сияющим полуденным небом целовать Такао было совсем иначе. Это не прохладный полумрак бильярдного зала, солнце пекло спину, бедра, откуда-то снизу доносился хохот, эхо разговоров о новой лаборатории, о перспективах клиники. Весь воздух вокруг кричал о победе. А рядом Такао — безмолвный и тихий, — будто после столь грандиозной победы его вымыло изнутри. Все слова, шутки, мысли, всё без остатка. И теперь он молчал и лишь крепче прижимал Мидориму к себе. — Мы можем выбрать более тихое и спокойное место, вот что, — сквозь поцелуй предложил Мидорима. Такао нехотя оторвался от его губ. Только сейчас Мидорима заметил, — Такао тянулся к нему, не отпускал. Наверное, не смог удержать чувства, дал им волю, и Мидорима прекрасно его понимал, потому что сам был в точно такой же ситуации, ей богу как подросток, который добрался до желанного. — Надеюсь, ты… — Такао задумчиво облизнулся, посмотрел на Мидориму своими хитрыми глазами, голубыми, точно как небо сейчас у них над головой, — ты ведешь себя так, не только потому, что я согласился принять участие в переговорах? Уголки губ Мидоримы дрогнули. Уверен же, Такао всё знает, видит насквозь, но всё равно задает подобные вопросы. Хочет услышать ответ именно от Мидоримы. В какой-то религии считалось, что произнесённые голосом слова отпечатываются во вселенной, на полотне мироздания и оттуда уже никогда не исчезают, становясь своеобразной истиной. Наверное, в той религии не лгали, не сквернословили и вообще говорили друг другу исключительно позитивные вещи. Или просто Мидорима был не в состоянии понять, как это работало. Впрочем, неважно. — Нет, Такао, — теплый ветер взъерошил его челку, Мидорима осторожно поправил черную прядь. — Я веду себя так, потому что уже полтора месяца каждый мой день начинается с мысли о тебе, — сказал он и, подумав, всё же признался: — Кроме того я, в общем-то, и так был уверен в результатах переговоров. — Вот значит, как, — Такао подозрительно прищурился, но, конечно же, раскусил коварный план Мидоримы и опять не сдержался, засмеялся, укоризненно помотал головой: — Эх, Шин… И всё-таки, событие какое, это же в первую очередь твой праздник. Хочешь сбежать с вашей вечеринки? Мидорима, наверное, никогда не встретит более проницательного человека. Да куда уж более? — Точно, — ответил он. Чтобы не столкнуться с советом директоров, курящих за клиникой, Мидорима решил покинуть здание через парадный ход. *** Солнце пригревало щеку. Мидорима открыл глаза и снова ослеп. После знакомства с Такао он начал к этому привыкать и уже особо не удивлялся. Такао лежал на нём — умиротворенный, безмятежный. Тихо посапывал ему в шею, и от этого было немного щекотно, но Мидорима не придавал значения такой ерунде. Больше его заботило, что ноет плечо, потому что, очевидно, они проспали в одной позе до самого утра и сейчас больше походили на сросшееся бесформенное существо, слабо напоминающее двух людей. — Такао, — Мидорима позвал почти беззвучно. Попытка сейчас нарушить его сон почему-то казалась преступлением. Такао промычал что-то невнятное, будто и не Мидориме вовсе. Поговорил, наверное, со своими товарищами-пришельцами. Нет, всё же пора прекращать разбавлять медицинскую литературу фантастикой. — Эй, Такао, — еще раз позвал Мидорима. — Ммм… — сонно отозвался тот. Заелозил коленом по животу Мидоримы, и он понадеялся уже, что сейчас Такао повернется на другой бок, и можно будет развалиться на животе, растечься как сырое тесто. Но Такао напротив втёк в его тело еще плотнее, прижался боком, чуть ли не вмял Мидориму в себя. И стало намного удобнее, вот что. Вопреки логике. — Спи и не мешай мне, — хрипло сказал он. — Сегодня мы никуда не спешим. «Мы» Не Мидорима и Такао, не руководитель клиники и владелец английского паба, не два отдельных человека из разных миров, если не вселенных. Такао сказал «мы» — видимо, то самое бесформенное нечто, сплетенное из двух тел. Зато всех этих лишних людей — успешных, но одиноких — не стало. Как и клиники, и паба, и городских улиц там внизу, вчера и завтра не стало тоже. Остался только этот момент, это утро в огромной мягкой постели. И впервые Мидориме действительно не нужно было ничего больше. — Такао… — Ну чего такое?.. — вяло пробормотал он куда-то в плечо. Теплый, сонный и такой близкий. Мидорима поймал себя на мысли, будто знает Такао уже много лет. Потому что чувствует себя с ним именно так, потому что любое его слово достигает чего-то внутри Мидоримы, и он никак не может препятствовать этому. Мидорима хотел бы сказать ему об этом, но… Потом. Всё потом. Он обнял Такао, прижал крепче. Коснулся губами его виска. — Ничего, — прошептал он и блаженно прикрыл глаза. Солнце горело над Токио.