День: 19
Лайт только что закончил перечитывать Тайное, и во второй раз книга в шестьсот сорок три страницы оказалась не менее увлекательной. На этот раз он знал, что искать, и удивился, как умудрился упустить зацепки — хоть и весьма тонкие — при первом прочтении. Он снова поглядел на часы и обнаружил, что с момента последнего прихода Эл прошло десять часов. В комнате было темно; Лайт стянул с кровати одеяло с подушкой и лег на пол, привалившись головой к двери. Ему постоянно приходилось блокировать вход, так как этот ублюдок не ставил замки на двери. Как бы он хотел, чтобы всего этого не было — как бы он хотел вернуться в позавчерашний день (а еще лучше — в день до того, как все это случилось). Тогда бы он снова смог стать Богом и не был бы таким ничтожным, а Эл навсегда бы убрался с пути по созданию его Нового мира. Но это было невозможно, к сожалению. Поэтому Лайт сидел, не отрывая спину от двери, и думал, есть ли более быстрый способ умереть, чем от жажды. Ничто в комнате не сгодится — разве что попытаться удушить себя парой брюк. Говоря совсем откровенно, он еще не был готов опуститься настолько — поэтому молча сидел, ожидая чего-то, и каждая секунда текла подобно вечности; Эл по-прежнему не заговаривал с тех самых пор, как заявил, что будет ждать. Почему он так поступил? спросил себя Лайт, нахмурив брови; он подложил подушку под голову. Он ведь наверняка знает, что я — Кира. Почему же он не выломал дверь и не арестовал меня? Он вновь вспомнил голос Эл. За два дня до этого эпизода с дверью он звучал точно так же. Что это значило? Может, Эл ни о чем не узнал, раз его голос не стал мягче и заботливей? Но он не мог не знать, это наверняка был портрет Лайта. С другой стороны, возможно, Эл действительно был бессердечным и не озаботился тем, что его «первого друга» изнасиловали. Эл нравится мне куда больше, когда он спит, мысленно фыркнул Лайт. И стоило ему подумать об этом, как он провалился в бессознательный сон, лишенный кошмаров… поначалу. Эл сидел и скучал перед дверью. Он понимал — опять же, это было логично, — что можно было ждать где угодно. Хоть на диване. Ну или принести себе стул. Но по какой-то причине — точнее, по глупости — он остался сидеть на полу в своей скрюченной позе, зарывшись ступнями в ковер и босыми пальцами ног играя с ворсом. К сожалению, на тот момент это было единственным источником развлечения. Нужно было попросить Ватари принести удлинитель для его лаптопа, но так как такая необходимость прежде не возникала, пожилому человеку пришлось бы выйти из штаб-квартиры и купить его. А Ватари — несмотря на всю свою полезность и доброту по отношению к Эл — был не самым расторопным покупателем. Поэтому Эл приходилось бороться со скукой самостоятельно, нетерпеливо дергая пальцами ног и каждые несколько минут давя вздох в томительном ожидании. Он не знал, почему так и не ушел. Какую бы безосновательную причину или предлог он не придумал, факт оставался фактом — он не двигался с места. Возможно, для того, чтобы лучше понять тяжелое состояние Лайта, физически скопировав его позу на полу, но он понятия не имел, с чего ему было так поступать. Хотя одно он признавал — он хотел его понять. Для детектива это само по себе было странно. Он всегда хотел знать. Пока ему удавалось ловить преступников, у него не возникало нужды понимать их, а тем более их жертв. Зачем ему понимать, каково это — когда тебя избивают, убивают или насилуют? Да низачем. Ответ был прост. Он не хотел понимать жертву изнасилования. И все же он хотел понять Лайта. И, как бы его разум ни пытался отрицать этот факт, разве это было не одно и то же? Лайт по ту сторону двери застонал. Неужели спит? спросил себя Эл, прислонившись ухом к двери. Да, определено. Об этом свидетельствовало его размеренное дыхание. А еще стон… он был задушенным и… полным боли. Несколько дней назад Эл пытался выяснить, какие кошмары снятся Лайту — теперь он знал, что в голове юноши то и дело прокручивается воспоминание об изнасиловании… И чуть не пожалел о том, что знает. Эл не представлял себе, через что прошел Лайт. Это было очень непросто — Эл ведь никогда не насиловали, и он понятия не имел, каково это. Каково это — оказаться использованным. Каково это — переживать все это снова и снова. Он услышал, как дверь в комнату «заточения» открывается, и мысленно поблагодарил Ватари за то, что тот, наконец, откликнулся на его просьбу. Пожилой мужчина вошел в комнату, облаченный в свой привычный костюм — только шляпы не было. Эл приветственно кивнул ему и снова принялся рассматривать узоры на ковре; Ватари же начал настраивать холодильник с лаптопом. — Тут шоколадный торт, чизкейк, ванильный торт, клубничный торт с ванильной глазурью, шоколадный мусс, шоколадный пирог… — Ватари указал на холодильник. — И холодный чай рядом с сахаром. Боюсь, если ты останешься здесь, придется пить холодным. — Все в порядке. — Эл кивнул. — Спасибо, Ватари. Ватари открыл рот, чтобы что-то сказать, но его густые светлые брови внезапно нахмурились, и он передумал. Закрыл рот — потом снова открыл, но сказав уже другое: — Нам предстоит разговор. И ушел, не дав Эл возможности ответить. Первым делом Эл проверил записи, но так как Лайт лежал прямо под дверью, а камера располагалась наверху двери, юношу не было видно. Все, что видел Эл — груду одеял поверх чего-то, что предположительно было Лайтом. Эл уже собирался испустить тяжелый вздох, как вдруг услышал очередной стон по ту сторону двери. Господи. Он ведь знал, о чем были эти сны. Знал, о чем был этот крик. В этих снах повторялась та ночь, когда Акитоши — этот мерзкий, самовлюбленный насильник — сделал… сделал это… с Лайтом. Как, черт возьми, такое вообще можно было принять? Как он мог допустить возможность — нет, факт, — будто что-то подобное могло произойти с кем-то вроде Лайта? Да еще и… эти кошмары. Как вообще можно жить, когда в твоей голове то и дело прокручивается худший момент твоей жизни? Никак нельзя. Вот и Лайт не мог — поэтому сразу же «ушел на покой» и перестал быть Кирой. Он хотел оборвать воспоминания и решил, что единственный способ — смерть. Может, так оно и было. Эл этого точно не знал. Но даже если это было так… смерть была крайним вариантом. Впрочем, Лайт всегда был сторонником крайних взглядов — он всегда мыслил глобально. Примером тому была его деятельность в качестве Киры — нельзя было об этом забывать. Лайт был преступником, и обращаться с ним следовало соответственно. Пусть и из заботы о мире, но Лайт совершил ошибку — целый миллион ошибок. Именно в тот момент Эл понял, каким будет план его действий. Он закрыл вкладку с камерой и открыл интернет. Ему нужно было отправить письмо. Сидней Оливер, Это Рюдзаки. Я вынужден просить Вас об услуге, так как мне необходим Ваш опыт в одном деле. Мне нужно подстроить смерть…День: 20
— Лайт-кун. — Было 3:24 утра, и Эл больше не мог выносить скуку. — Я бы хотел поговорить с тобой о твоей деятельности Киры. Что ж, подумал Лайт, это уже какая-то другая тактика. Он что, даже не упомянет о своем небольшом открытии? Неплохой способ усыпить его бдительность, но это не сработает — Лайт ни на секунду не расслабится. Он ни за что не выйдет из комнаты по своей собственной воле. Этого не будет. Впрочем, Лайт в то же время не хотел вести себя как-то не так, поэтому решил поговорить с Эл — для того лишь, чтобы развеять скуку, разумеется. — Что ты хочешь знать? — буркнул он в ответ. — Я и так уже все тебе рассказал. Губы Эл скривились, образуя улыбку. Лайт заговорил, что уже было неплохо. — Я тебе тогда не верил, — ответил Рюдзаки. — Но я верю сейчас. Так что расскажи, пожалуйста, еще раз — чего ты пытался добиться, убивая людей? — Убивая преступников, — прорычал Лайт. — Разумеется, — согласился Эл. — Я пытался сделать мир лучше, — выплюнул Райто через деревянную дверь. — Я убивал тех, кто заслуживал смерти. — Это не тебе было решать, — заметил Эл. — Возможно, — согласился Лайт, — но если не мне, то кому? Я-то уж точно поумнее кого-то со среднестатистическим интеллектом или эгоистичными мотивами, кто убивал бы только тех, кто ему не нравится. — А тебе разве нравятся преступники, Лайт-кун? — Дело не в этом! — горячо воскликнул Лайт. — Конечно, нет — если бы они мне нравились, я бы не пытался отстоять мораль. А кому нравятся преступники? — Убивая преступников, ты и сам становишься преступником, — сказал ему Эл. — Думаешь, я не знаю? Знаю, конечно! Но мне это было неважно — так нужно было сделать, Эл. Поверить не могу, что ты, такой якобы гений, не можешь этого понять. Эл нахмурился и поднес к губам кончик большого пальца. — Я понимаю, что Лайт-куну нравится скрывать свою манию величия под маской добродетели. — Ты идиот, Рюдзаки! — прошипел Лайт, от злости впиваясь пальцами в подушку и презрительно щурясь. — Ты не хочешь взглянуть на ситуацию с моей точки зрения! Я очищал мир от злодеев, которые разрушали счастье ни в чем не повинных людей. — Ты тоже не желаешь взглянуть на ситуацию с моей точки зрения, Лайт-кун. — Неправда — вообще-то, я очень хорошо понимаю твою точку зрения. Я знаю, что ты выполняешь свою работу, пытаясь поймать «серийного убийцу», и понимаю, из чего ты исходишь. Но тут дело в другом. — Дело в тебе? — Да. — И ты мнишь себя выше закона? — поинтересовался Эл, неосознанно вздергивая бровь — хоть Лайт этого и не видел. — Опять-таки, Эл, есть определенные обстоятельства, которые позволяют мне быть выше закона. Ты когда-нибудь замечал, что люди, обладающие властью — политики, телезвезды, начальники — не подвергаются тем же видам наказания, что другие люди? Такую привилегию им дает их власть. Я не говорю, что это справедливо, но это так. Может, я и не богат, но Тетрадь Смерти дает мне власть, которая делает меня лучше обычного человека, нарушившего закон. — Понятно, — прошептал Эл — а потом произнес громче: — Я так и думал. Ты полагаешь, что стал бы кем-то сродни Богу, Лайт-кун? Лайт не ответил, зная, что его молчания будет достаточно в качестве ответа. — Тебе известно, кто такой Альфред Адлер, Лайт-кун? — Я о нем слышал. — Он сказал: «Проще бороться за чьи-то принципы, чем дожить до них», — сообщил Эл. — Думаю, эти слова применимы к тебе. — Ко мне… — повторил Лайт бесцветным голосом — не спрашивающим и не отрицающим. Просто-напросто пустым. — Да, к тебе — к тебе, убивавшему убийц. К тебе, судившему грешников грехом. К тебе, Лайт-кун, наказывавшему развратников собственным развратом. Ты… ты просто лицемер. После этого между ними почти на тринадцать секунд повисло молчание, а потом… — Ты вообще меня не понимаешь. Голос был мягким — так по-странному не похожим на жестокого, непоколебимого Ягами Лайта, которого знал Эл. Этот голос напоминал, скорее, того самого Лайта с наивными глазами, который лишился памяти. Хм. Значит, тот юноша никуда не исчез? — Я знал, что поступаю лицемерно, знал! Но это было неважно, Эл, потому что даже стань я плохим человеком, умри и попади в… в ад, если он существует, после меня в мире остались бы хорошие люди. Да, я хотел стать Богом — я думал, что несу в мир справедливость. Я знал и то, что убивать плохо, но я готов был поступить неправильно ради правильной цели. — Выходит, это было самопожертвование? Снисходительно. Повисла еще одна долгая, густая пауза, слышать которую было практически больно — точнее, не слышать. Это был некий опасный пробел между одним звуком и другим, какая-то ужасная тишина — тихая настолько, что от нее закладывало уши. То самое молчание, при котором вдруг осознаешь, что что-то упустил — что-то вроде бреши на холсте или пропущенной сцены в фильме. — Я тебя ненавижу. Вот оно, наконец. Эл чуть ли не выдохнул с облегчением. Хотя вероятность того, что Лайт умер, была сравнительно мала, он действительно мог оказаться жертвой Киры и получить сердечный приступ. И такое было вероятно… впрочем, нет, это был отголосок менее логичной и более эмоциональной части мозга Эла. Лайт и был Кира. Теперь Эл знал наверняка. — Как же, мать твою, я тебя ненавижу, — выплюнул Лайт — таким голосом, что у Эл мурашки поползли по позвоночнику. — Тебе ли умалять мои усилия? Принижать мои цели? Тебе ли, кто не делал ничего, кроме как снабжал преступников бесплатной койкой и едой? Лайт как-то задушенно фыркнул. — А чего ты сам-то сделал стоящего, Рюдзаки? Кто тебя отблагодарит? Полиция тебя ненавидит, население игнорирует твое существование — а я? Да, некоторые люди против меня — но разве все? Важнее то, что за меня людей намного больше. Людей, которые понимают, что я поступаю правильно. Теперь мое имя у всех на слуху — каждый знает, кто я такой! Эл услышал, как Лайт делает вздох. — Я — Кира, Эл, а ты… ты — ничто. Ничто — просто глупая буква. Эл решил, что он сам спровоцировал такой ответ. Он морально подготовился к тому, чтобы мысленно отмахнуться от этого оскорбления… и вдруг поймал себя на мысли, что не может. Ответ на грозивший возникнуть вопрос «почему?» был предельно прост — просто никто другой не имел значения. Его и раньше оскорбляли, конечно — за его внешний вид, за его проницательность, за его решения… но до этого момента оскорбления были от тех, кто был глупее него. В сравнении с ним они были идиотами — так что они понимали? Ничего. Их жалкие насмешки ничего не значили — эти люди были недостаточно умны, чтобы понять, что на самом деле с ним было не так, и поэтому они его не задевали. Но Лайт отнюдь не был глуп. Лайт был умен — возможно, даже умнее его, Рюдзаки. Вот почему он имел значение. Его слова, его мнение — даже его оскорбления влияли на Эл. Лайт был важен для Эл — чего детектив пока не выяснил, так это того, насколько он был важен. Так что вместо того, чтобы и дальше над этим раздумывать, он решил поступить откровенно по-детски — ответить точно таким же оскорблением: — Лайт-кун обладает удивительной способностью долго рассуждать о неважных вещах, — парировал Эл — и не удивился, когда Лайт издал суховатый смешок. В конце концов, это был его личный способ сказать: «Ты меня задел, ну надо же… тебе палец в рот не клади!» После этого они оба замолкли, и Эл снова стало скучно — никаких новых подтруниваний и споров не намечалось, так что он приступил к еде. Потом поспал еще два часа, снова поел. Спустя пару часов в комнату вошел Ватари — его морщинистое лицо было нахмуренным, и вместо черного плаща на нем теперь был смокинг. — Нам нужно поговорить, — произнес мужчина. Эл вздохнул и поднял на него глаза. И снова повисло молчание. Это было не то молчание, которое они делили с Лайтом: это молчание было более глухим, и нарушил его не вкрадчивый, красивый голос, а грубый голос Ватари, в самом деле разрывавший тишину, а не красноречиво вторгавшийся в нее, как это делал голос Лайта. — Он тебя волнует, — вдруг сказал Ватари. Эл оторвался от своего драгоценного чизкейка и поднял глаза на мужчину. — Нет, — не согласился он, отправляя очередной кусок торта в рот. — Он спит. — Ватари коротко взглянул на дверь. — Я взломал твою систему и просмотрел записи. Ягами Лайт заснул. — Могу я спросить, по какой причине ты почувствовал необходимость просматривать записи? — осведомился Эл, устало глядя на Ватари. — Я увидел, что ты написал Оливеру, — ответил Ватари — тем самым показывая, что и почту Эл взломал тоже. — Ясно, — медленно отозвался Эл, пережевывая очередной кусок торта и отправляя в рот еще один. Потом еще. — Мы оба знаем, что единственная причина, по которой ты стал бы писать Оливеру — чтобы подстроить смерть, — продолжил Ватари. — А так как я убежден, что ты пришел к выводу, что Ягами Лайт и есть Кира, я не вижу для тебя причины ради собственной безопасности имитировать смерть Рьюги Хидеки. Эл лишь наклонил голову и проглотил очередной кусок чизкейка. — Что означает, что ты стараешься для кого-то еще. — Голос Ватари опустился до шепота. — Ты стараешься для него! — Тебе не приходило в голову, что я мог написать ему ради социального взаимодействия в виду того, что Лайт засел в подполье? — спросил Рюдзаки, играя босыми пальцами с ворсом ковра. Он понадеялся, что Ватари не читал письмо. — Ты не социальное создание, Эл, — фыркнул Ватари. — И даже если в Оливере такая функция предусмотрена, ты бы никогда не стал контактировать с ним без особой на то нужды — даже по почте. Эл равнодушно пожал плечами. — Значит, ты делаешь это для него, Эл, — повторил Ватари свое предыдущее заключение. — Ты планируешь подстроить его смерть, чтобы он ушел не как ставший известный миру Кира, но как герой, погибший при поимке столь безжалостного преступника. Ты знаешь, Эл, что я поддержу все, что ты делаешь, и приму любое твое решение, каким бы странным оно ни было, но я хочу знать, зачем тебе это нужно! Эл застыл. Вилка с насаженным на нее последним кусочком чизкейка еще где-то посреди речи Ватари зависла в воздухе. — … Безжалостного…? — глухо переспросил Эл. — Что ж, как я вижу… его признание доказывает обратное, — исправился Ватари, качнув головой. — Он не буйный, это правда, но… — он замолк на секунду, раздумывая, и, наконец, произнес: — … все понятно. Ты решил свой пазл, верно? Эл поднял голову и встретился с Ватари взглядом. — Да. — И…? Эл снова взглянул на кусок торта и ощутил, как его желудок скручивается. Он положил вилку обратно на тарелку и отодвинул ее в сторону, внезапно теряя аппетит. Он знал об этом последние несколько дней. Он знал, что Лайта… Лайта… Однако он не до конца это осознавал. Лишь теперь, когда Ватари начал эту тему, до него вдруг дошло. Лайта изнасиловали. Это было правдой, это было безошибочно и это было так… так чертовски неправильно. Те мужчины и женщины, которые тоже подверглись изнасилованию, были… просто они… они не… просто это было не то же самое, что с… Эл закрыл глаза, но почти тут же распахнул их и принялся остервенело кусать кончик большого пальца. Эл было плевать на тех пострадавших. Ему были интересны их дела, а не они сами. Он не испытывал чего-то вроде сочувствия. Он знал, что изнасилование обладает разрушительным действием, ужасным для мужчин и женщин, но, говоря откровенно, в работу Эл не входило никому сочувствовать. Если им было нужно, они могли поговорить об этом с семьей или со своим психотерапевтом. Работа Эл заключалась в том, чтобы засадить Акитоши — человека, который их изнасиловал, — за решетку. Но Лайт… с ним все было совсем иначе. С ним это было важно, потому что он был не просто знакомым Эл, но был его другом. Как Ватари и сказал, Лайт имел значение для Эл — Ягами был единственным, кто был на одном с ним уровне. Лайт был равным ему, и тот факт, что его изнасиловали, вызывал у Эл ощущение, будто что-то разрывало его внутренности на части и вгрызалось в желудок. — Это ужасно, понимаю, — тихо проговорил Ватари, и его лоб, изрезанный морщинами, нахмурился. — Я не стану расспрашивать, но до того, как я ради тебя пойду против всех своих принципов, Эл, я хочу знать — он тебя волнует? Эл ответил после долгого, глубокого вздоха. — Да. Ватари поджал губы, кивнул и снова проговорил: — До какой степени? — Он… — Эл замолк и договорил: — … мой друг. — Ты что-то от меня скрываешь, Эл, — снова вздохнул Ватари. — Думаешь, я не умею хранить твои секреты? Это секрет Лайта, мысленно поправил его Эл. Но он не поэтому держал это в тайне от Ватари — в общем-то, он и сам не знал, почему. Лайт был его другом, определенно. Кто еще мог бы быть настолько безупречным, но при том равным тебе? Твой враг, подсказал Эл его разум. Должно быть, подумал Эл, так оно и есть. Его враг, его друг, его эквивалент — было нечто волнительное в том, насколько Лайт был ему синонимичен. И в то же время он был совершенно другим. Лайт был совершенен, но при том несовершенен в своей совершенности. Его идеалы были извращенными — но, опять же, может, это идеалы общества были извращенными? Едва ли это вообще имело значение — Лайт ведь нарушил закон. Он заслужил наказание… и тем не менее сам Эл… поступал отнюдь не справедливо. Это претило его обычным этическим кодексам. Но, если честно, Эл было плевать. Он должен был это сделать. У него не было выбора. Кем же был Лайт, что смог заставить Эл пойти против собственных строгих правил? Кем-то важным. Сидней Оливер, Это Рюдзаки. Я вынужден просить Вас об услуге, так как мне необходим Ваш опыт в одном деле. Мне нужно подстроить смерть одного человека — я говорю о свидетельстве о смерти. Информация, которая Вам понадобится, прилагается в письме — полагаю, даты рождения и фотографии хватит. Никаких вопросов. Вы будете щедро вознаграждены. В два раза больше обычного, если сможете предоставить тело. Я буду ждать ответа в течение 48 часов. Считайте, что на этом Ваш долг будет прощен. И на этом я вынужден особенно настаивать: никому ни слова. Сохраните все важные данные на свою флэшку, а после отправки документов мне уничтожьте свой компьютер. В качестве компенсации Вам пришлют новый. Желаю хорошего дня. Да, в самом деле кем-то очень важным.