У сердца есть свои причины, которые разуму не понять. — Блейз Паскаль
День: 23
Лайта разбудил запах чистоты, освежителя воздуха и удобных теплых одеял. Он был слишком расслаблен — что, конечно, тут же заставило его напрячься. В последнее время он почти никогда не был спокоен, поэтому что-то явно было не так. Должна была быть причина, по которой он больше не сидел, прижавшись спиной к двери — возможно, по той же причине у него так раскалывалась голова… ЭЛ! Мысленно крикнул Лайт, внезапно поняв, что случилось — это все Эл, а он, глупец, повелся! Лайт не открывал глаз — без сомнения, детектив находился с ним в комнате и ждал, пока он очнется. Ублюдок. Юноше захотелось нахмуриться при этой мысли, но его лицо оставалось спокойным. Он был в ярости на детектива. Мало того, что он был вне себя, так теперь ему предстояло лицом к лицу встретиться с тем, кто все знал! Не говоря уже о том, что… его, мать вашу, привязали к кровати! Эл сразу же заметил, что Лайт очнулся: юношу выдала внезапная скованность, сменившая прежнюю расслабленность. Он наблюдал за Лайтом все то время, что тот спал, и обнаружил, что его необъяснимым образом привлекают некоторые части тела Лайта, присущие каждому. Его волосы, щеки, шея, живот, ладони… губы… Это было невероятно странно. Это ведь были лишь части тела, разве нет? Да, когда Лайт спал, они определенно были мягче — когда в его глазах не плескалась ненависть, руки не жались в кулаки, губы не кривились в оскале… да, когда Лайт был без сознания, он выглядел почти что дружелюбным. Эта мысль нервировала Эл — Лайт ведь не был дружелюбным, как бы сильно ни пытался притвориться. Что еще больше нервировало Эл, так это то, что мысль об искренне вежливом Лайте полностью лишала его бдительности; это было неправильно. — Лайт-кун, — прервал его притворство Эл, нисколько не чувствуя за это вины. — Я знаю, что ты в сознании. Мне кажется, нам нужно кое-что обсудить. — Я с тобой не разговариваю, — процедил Лайт, отворачивая голову к противоположной от Эл стене и все так же не размыкая глаз. — Ничего страшного, — ответил Эл. — Тебе и не нужно говорить, Лайт-кун — лишь слушать. Лайт не ответил — он по-детски проигнорировал детектива. — Ты — Кира, мы оба это знаем, — начал Эл. — Ты виновен, как я всегда и подозревал. Ты не освобождаешься от наказания потому, что веришь в свою правоту, и потому, что хотел верить, что ты — Бог. Лайт сдержал фырканье — разумеется, нет. В конце концов он все равно умрет. Его смерть немного отсрочили, но ничего страшного — скоро он освободится от ужасных воспоминаний, что наводняли его разум с того самого дня — от кошмаров, что преследовали его подобно призраку ночами, посылая ряд мурашек по его спине из-за каждого прикосновения. Лайт держался лишь за эту крохотную надежду. — Ты освобождаешься от наказания лишь потому, что я так сказал. — На этих словах глаза Лайта против его воли распахнулись. У Ягами пропал дар речи. Какого черта это было?! Кто это, и что он сделал с тем Эл, который желал ему смерти? Это не могло быть правдой — Эл ни за что не освободил бы его от правосудия, иначе это был бы не Эл. Да и не хотел Лайт такого Эл — он по эгоистичным причинам хотел, чтобы прежний Эл вернулся. — Какого черта? — выплюнул Лайт, пытаясь сесть прямо и лучше разглядеть лицо детектива, но его остановили ремни на руках. — Хм, кажется, попытки Лайт-куна «не разговаривать со мной» не продержались и три минуты, — пробормотал Эл шутливо. — Похоже, его самообладание дает слабину. — Только когда ты несешь подобный бред, Рюдзаки, — огрызнулся Лайт. — Ты вообще в своем уме? Или это такая шутка? — Это не шутка, Лайт-кун, но по поводу своего ментального состояния я действительно не уверен, — задумчиво проговорил Эл, постукивая пальцами по губам. — Я еще не собрал необходимое количество доказательств, подтверждающих мое безумие, но кое-кто полагает, что на подобный вывод имеются серьезные основания. — Я не верю в то, что ты вот так просто меня отпустишь, — оскалился Лайт, проигнорировав попытку Эл пошутить. — Это не похоже на тебя, Рюдзаки. — Ты второй человек, который говорит мне это, Лайт-кун. — Эл со вздохом подцепил кусок торта и, отправив в рот и прожевав, добавил: — Кажется, Ватари тоже не в восторге от моего решения. — А кто сказал, что мне не нравится твое решение? — Мы оба знаем, Лайт-кун, что твое желание жить чуть выше несуществующего, — ответил Эл, глядя на Лайта — по какой-то причине больше занятый его ртом, а не теми словами, что из него вылетали: — Не желаешь поговорить о причине? — Да пошел ты, ублюдок, — процедил Лайт с ненавистью. — В самом деле, Лайт-кун, неужели подобные ругательства так уж необходимы? — Заткнись. — Я лишь хотел узнать, преодолел ли ты свое упрямство и готов ли поговорить о том, что случилось… — Как ты и сам знаешь, ничерта не случилось, — зло прошипел Лайт. — А теперь закрой свой рот и прекрати болтать, Эл, иначе я избавлюсь от этих ремней… и задушу тебя! — Я серьезно в этом сомневаюсь, Лайт-кун, — ответил Эл с ухмылкой. Лайт ничего на это не сказал — лишь закрыл глаза, что разочаровало Эл. Ему нравились глаза Лайта — неважно, сколько в них было ненависти, сколько безжалостности. Вообще-то, ему многое нравилось в Лайте в физическом смысле. Пожалуй, что-то даже слишком ему нравилось — что-то вроде его губ: вероятно, поэтому он не мог перестать на них смотреть. А еще руки Лайта — обычного размера, но тонкие, бледные и изящные. Для Эл было крайне странно питать такой интерес — интерес столь сильный, что он граничил с очарованием — к чему-то столь обыденному, как губы или руки. В конце концов, это были всего лишь части тела. — Когда ты полностью восстановишься, Лайт-кун, мы сядем на вертолет. Все это время с тобой будут обращаться как с заключенным — я не могу рисковать и допустить, чтобы ты сбежал, — спокойно сообщил ему Эл. — Он доставит нас в аэропорт, откуда мы на самолете полетим кое-куда еще. Разумеется, тебе координаты этого места знать не следует. Лайт по-прежнему не отвечал — он даже не шевельнулся, усиленно притворяясь спящим. — Потом мы доберемся до места, где ты будешь работать на меня в качестве детектива, используя свой ум на то, чтобы исправить то, что натворил, — сказал Эл — и уже собирался продолжить, как вдруг оказался прерван. Это необычайно его обрадовало: не так-то весело было смотреть на неподвижные губы. — Я не стану этого делать, — выплюнул Лайт. — Я не стану на тебя работать. Я не буду «исправлять» то, что натворил, и не покаюсь в том, что считаю правильным. — А, понятно. Что ж, полагаю, я не в силах заставить тебя. — Эл равнодушно пожал плечами. — Ты в любом случае это сделаешь, Лайт-кун. Как показал эксперимент с заточением, тебе очень быстро станет скучно. Раскрытие преступлений станет твоим единственным источником развлечения. Эл увидел, как губы Лайта чуть заметно скривились. — Итак, как я и сказал, ты будешь раскрывать преступления — как сообщник, — ну или можешь использовать один из моих псевдонимов. Для мира Ягами Лайт в любом случае мертв. Да, это привлекло внимание Лайта — Эл заметил, как на этих словах руки юноши дернулись. — А это еще что значит? — Это значит, что я велел подготовить тело и свидетельство о смерти, — ответил Эл — зная, что в момент их разговора Ватари улаживал детали. — По мнению следственной группы, ты умер вчера от спонтанного самовозгорания. Соответствующая смерть записана в Тетради Киры — я уверен, что они ее найдут. Пальцы Лайта были сжаты, губы тоже. — По их мнению, это Хигучи был Кирой — он заставил кого-то вписать твое имя в Тетрадь Смерти, которую ты нам дал, потом контролировал тебя, вынудив убить еще несколько преступников и в конце признаться в том, что ты — Кира, — объяснил Эл. — Твои отец и мать будут гордиться сыном, который умер за правое дело. — Оставь меня, — прошептал Лайт, чувствуя, как наркотики подбираются к мозгу, забивая разум и вызывая сонливость. — Я не… хочу проснуться и увидеть твою рожу… Лайт вдруг расслабился. Мышцы его рук обмякли, губы мягко сомкнулись, и как только препараты от головной боли, которые ему вкололи, подействовали, он заснул. Эл сидел, какое-то время глядя на безупречный силуэт человеческого создания. Это было странно — эта его увлеченность… что-то, чему он не мог дать название. Нечто… совершенно иное… Вилка Эл громко лязгнула о пол. Как правило, его не привлекали люди. Это, конечно, не значило, что он был девственником — не был. Он вступал в связи пару раз до этого, потому что был человеком, в конце концов — вне зависимости от того, как нравилось думать его врагам. Впрочем, все они были женщинами — не потому, что Эл привлекал женский пол, нет (его в целом никогда не привлекали люди), а просто потому, что такой была социальная норма. Мужчины и женщины занимались сексом. Мужчины и женщины влюблялись друг в друга. Статистика была на стороне гетеросексуальности, и Эл решил, что раз он не испытывает влечение к мужскому полу, то, наверное, он гетеросексуал. Разумеется, как и в любом другом правиле, Лайт оказался исключением. Он так долго пудрил Эл мозги по поводу того, почему перестал быть Кирой, что Эл и не понял, пока его не ткнули в это носом. А потом — когда подтвердилось, что он в самом деле Кира, — детективу пришло в голову, что Лайту необязательно умирать — просто потому, что это был Лайт, а Элу Лайт нравился. И снова он оказался в затруднительном положении: ему нравился Лайт. Это было не влечение — не совсем. Это был лишь повышенный интерес. Почему же еще Эл был так поглощен незначительными, обычными действиями Лайта? Поглощен обычными частями тела, которые имелись у каждого человека? Это было странно, и при прочих обстоятельствах Эл бы ни за что не стал об этом думать. Лишь когда все прочие мелкие признаки указали на это, Эл поразмыслил и решил, что существует 88%-ная вероятность того, что он заинтересован в чем-то большем, нежели просто дружбе с Лайтом. Вот почему Эл следующие несколько дней держался подальше от комнаты Лайта. Не потому, что так ему сказал Лайт — когда раньше он его слушал? — но потому, что пребывал в некоем эмоциональном смятении. Проблема была в том, что впервые за все время присутствие поблизости Лайта лишь препятствовало ее решению.***
Эл был самым раздражающим человеком на планете. Этот выводящий из себя детектив почти месяц пытался наблюдать за ним даже тогда, когда Лайт был против, а теперь, когда он в самом деле хотел, чтобы детектив был здесь, этот идиот отсутствовал! Как это было в его стиле — знать, чего хочет Лайт, и поступать ровно наоборот. Лайт хотел видеть Эл лишь из информативных целей, разумеется — ну и чтобы развеять скуку. Единственный, с кем он в последние дни контактировал, был Ватари — это длилось недолго, и старик не разговаривал. Он был кем-то вроде горничной, бросавшей на него сердитые взгляды и однажды «случайно» пролившей на него воду. Каждый раз, как Лайт ел, Ватари запирал дверь и оставался в комнате. Каждый раз, как он ходил в уборную, дверь должна была оставаться открыта, а Ватари стоял, отвернувшись, прямо в проходе. Лайта утешало лишь то, что старик и сам был от этого не в восторге. Он не скучал по Эл — нет, Лайту было не свойственно по кому-нибудь скучать. Это по нему скучали. Но Эл определенно не скучал по Лайту, что Ягами злило. Эл так сильно отличался от прочих людей, что Лайту это нравилось — а его бесило, что ему это нравилось. Он отбросил мысли об Эл и попытался сосредоточиться на том факте, что детектив не собирался убивать его. Первой его мыслью было: «Какого. Хрена?», а уже вскоре — совершенное, вопиющие отрицание. Потом пришла злость — какого черта Рюдзаки так с ним поступал?! Это было совершенно неправильно! Когда жизнь была ему дорога, Эл вечно тыкал ему в лицо тем, что Кира умрет! А теперь, когда он хотел — нет, нуждался — в смерти, этот человек вдруг решил его пожалеть?! Спустя несколько дней пустых надежд, что Эл вернется в комнату (только чтобы Лайт смог смахнуть эту ухмылку с его лица), он успокоился. Большую часть времени, когда Лайт не спал — а спал он мало, — он тупо смотрел прямо перед собой. С Ватари он разговаривал столько же, сколько и сам пожилой человек — опять же, немного. Но его кошмары и воспоминания начали затягивать его в глубокую, черную депрессию. На его лице это, конечно, не отобразилось — оно было таким же каменным, как и всегда. Он хотел знать, когда сможет выбраться из этого места! От этой старой больничной палаты его уже тошнило. Он уже вернулся к обычной твердой пище и полностью оправился. Ему хотелось выбраться из этой раздражающей комнаты, выпутаться из этих мерзких ремней и из своей утомительной жизни. Но больше всего ему хотелось, чтобы этот утомительный, мерзкий и раздражающий детектив притащил в эту сраную комнату свой зад! Было 15 июня, и на скорбящих на кладбище вот-вот грозилась обрушиться летняя гроза. Множество людей стояло у могилы, ожидая, пока гроб опустится. Среди них были студенты, едва знавшие Ягами Лайта; одной из них была его девушка Амане Миса, его бывшая девушка Такада Киёми и его семья в составе Соичиро, Сачико и Саю. Соичиро стоял, погрузив свои праздничные туфли в грязь, и с трепетом смотрел на гроб своего сына, зависший над глубокой дырой — подвешенный на нескольких веревках, которые вскоре должны были навсегда предать тело юноши земле. Все казалось ненастоящим — словно на самом деле этого не могло быть. Словно это была какая-то сцена в фильме, где реплики всех персонажей сводились к словам «если бы я хоть что-то мог сделать»… Все стояли неподвижно — все, кроме Саю: ее тело сотрясалось от рыданий. Сачико прижимала дочь к себе, хотя тоже дрожала от подступавших слез. Небо было серовато-голубым, и вода заполнила собою тучи, смешиваясь с синью неба. Они стояли там какие-то пять минут, но членам семьи Ягами казалось, что гораздо дольше — тяжесть смерти их идеального сына и брата придавливала их к земле. — Я прошу прощения за опоздание, — произнес легко узнаваемый голос. Соичиро обернулся; в его глазах блестели слезы. — Рюдзаки, — выдохнул шеф полиции. — Вы пришли. — Разумеется, Ягами-сан, — кивнул Эл. На нем были мешковатые черные джинсы и черная хлопковая кофта с длинными рукавами вместо его обычно бело-голубого одеяния. — Лайт-кун был выдающимся членом следственной группы и моим другом. Соичиро кивнул и положил руку на плечо супруги, когда та повернула голову в сторону незнакомца. Теперь она развернулась к нему всем корпусом; внешний вид детектива оставлял желать лучшего. Она потянула за собой и Саю, и юная симпатичная девушка обратила на Эл растерянный взгляд. — Сачико, это Рюдзаки, — представил его Соичиро. — Он… был хорошим другом Лайта. Он сделал все, что мог… чтобы помочь ему. — Очень рада знакомству, Рюдзаки, — кивнула Сачико. — Уверена, Лайт был бы благодарен Вам за то, что Вы пришли. — Благодарю Вас, — ответил Эл, прежде чем взглянуть на Саю. Девушка была хорошенькой — на ней было черное платье, а распущенные волосы завешивали лицо. Возможно, ее смущала краснота ее носа и глаз — последствия долгих рыданий. — Ягами Саю, правильно? Лайт-кун отзывался о Вас с большой любовью. Саю опустила голову и что-то пробормотала в ответ — Эл предположил, что это было «спасибо», — а потом отлипла от матери и побежала прочь. Она несколько раз поскользнулась на мокрой траве. Эл вспомнил, что когда он шпионил за ними через камеры, установленные по всему дому, Саю с Лайтом показались ему очень близки. — Пойду проверю, как она, — мягко сказала Сачико — и, извинившись, ушла успокаивать дочь, севшую под деревом. — Уверен, «соболезную» в данном случае прозвучит как банальность, Ягами-сан, но я не знаю, что еще сказать, — проговорил Эл, испытывая неловкость. Соичиро слабо улыбнулся. — Я понимаю, Рюдзаки, но Вам вовсе незачем соболезновать. — Соичиро стиснул кулаки. — Я так… так рад, что Вы оказались правы в том, что Лайт не был Кирой. Но с другой стороны… если бы он оказался Кирой, он бы остался жив? — Как я уже говорил Вам, Ягами-сан, я позаботился бы о том, чтобы Киру казнили, — ответил Эл — как всегда очень тактично. — Да. Вы… Вы правы. Повисла пауза. — Смерть Киры была бы лучшим выходом. Эл поглядел на мужчину и понял: тот чувствовал, что что-то было не так. Что тело в гробу — черное, скукоженное тело — принадлежало не его сыну. Но Эл также знал и то, что в голове мужчины это было единственной крохотной зацепкой — у Соичиро ведь не было никаких доказательств. Тело, найденное Оливером, было практически идентично телу Лайта — более того, плоть была обуглена, и Ватари убедил нескольких врачей подтвердить Ягами-сан, что это в самом деле был его сын. — Это нисколько не преуменьшило бы моей любви к сыну. — У Соичиро перехватило дыхание. — Мой сын… был… моим сыном… Он был великолепен. Уверен, где бы он ни был, о нем там позаботятся. Соичиро поглядел на небо, а потом на Эл — и вздохнул, когда тот ничего не ответил. — Вы идете на поминки? — спросил отец Лайта. — Нет. — Почему? — Я прошу прощения, Ягами-сан, но я очень занят, — объяснил Эл, и Соичиро какую-то минуту смотрел на него, прежде чем кивнуть. — Да, полагаю, это так, — согласился Соичиро. — На самом деле, мне уже пора идти. — Эл сунул руки в карманы джинс, подумав, что слишком долго проходил в обуви. — Сегодня мы с Ватари покинем страну. У нас больше нет причин оставаться в Японии. — Полагаю, Вы не скажете, куда отправитесь? — Вы правильно предполагаете, Соичиро-сан. Эл постоял еще какое-то время, а потом медленно побрел прочь. Спустя несколько секунд Соичиро вновь заговорил, и Эл пришлось остановиться и обернуться. — Мне было очень приятно работать с Вами, Рюдзаки, — мягко сказал ему Соичиро. — Мы когда-нибудь увидимся? Эл увидел в глазах Соичиро надежду. Возможно, сомнение в смерти Лайта так переполняло его, что заставляло цепляться за единственного человека, который знал правду. Соичиро выжидающе на него уставился, вероятно, надеясь, что Эл кивнет и подмигнет — намекая тем самым, что их встреча даст Соичиро возможность увидеть Лайта, — но Эл также знал, что никто помимо него и Ватари не должен был знать. — Нет, Ягами-сан — боюсь, что нет. По пути назад Эл раздумывал над тем, что сказал Соичиро — о том, что смерть Киры была бы лучшим выходом. Это было провокационное заявление, и Эл снова пришлось задать себе вопрос, который он задавал себе с тех самых пор, как отправил письмо Оливеру. Правильно ли он поступал, спасая Лайта? Было ли это правосудием? В конце концов Эл решил, что смерть Лайта действительно была бы лучшим выходом — во всяком случае, для всего остального мира. Опять же, хорошо, что ему было наплевать на весь остальной мир. — Какого черта на тебе все черное? Лайт чуть не проклял себя за то, что задал столь бессмысленный вопрос. Он днями ждал возвращения Рюдзаки, чтобы расспросить его о своей дальнейшей судьбе, а теперь, когда детектив наконец-то пришел, он спросил его о том, что на нем было надето. Лайту захотелось стукнуть себя, но ремни на запястьях ему не позволили. Эл взглянул на Лайта, моргнул и лишь потом сказал: — Я был на твоих похоронах. Пожалуй, это был самый странный ответ, который Лайт когда-нибудь от кого-нибудь слышал. Его похороны… он не думал, что все случится так скоро; с другой стороны, с тех пор, как Эл сообщил ему о том, что он умрет для мира, прошло больше недели. — Я хочу задать тебе несколько вопросов, — сказал Лайт, на что Эл кивнул. — Я так и предполагал, — ответил Эл. — Но очень скоро нам предстоит сесть на вертолет. Я предлагаю дождаться, когда ты очнешься. — Очнусь? — переспросил Лайт. — Даже не думай, Рюдзаки! Ты не вырубишь меня! — Пока мы разговариваем, Ватари несет анестетик, Лайт-кун. — Нет, я отказываюсь! Дверь открылась, и в палату вошел Ватари — в его руках была пластиковая маска для Лайта и газовый баллон. Ватари наклонился, подключая баллон к компьютеру, и приставил его к стене. Лайт оскалился и продолжил протестовать. — Это совершенно бессмысленно! Зачем меня вырубать? Ты ведь можешь просто приковать меня! Не делай этого! — Ты можешь сбежать, если будешь в сознании, Лайт-кун, — объяснил Эл. Он не смотрел на Лайта, но сосредоточился на том, как Ватари накачивает баллон. Ватари нажал на рычаг, схватил Лайта за подбородок и, поддерживая его за голову, приставил к его лицу маску. Лайт принялся отчаянно вырываться — его запястья с такой силой впились в ремни, что у него заныла кожа. Он затаил дыхание. Эл, наблюдавшему за этой картиной, против воли сделалось смешно: Лайт при всей своей мудрости, о которой он сам не раз заявлял, был таким же ребенком, как и сам детектив. Наконец, Лайт понял, что не может больше задерживать дыхание, и спустя несколько минут мерцающих перед глазами красок его мир потемнел. Когда Лайт очнулся, он ощущал тошноту. Он никогда раньше не был под анестетиком, и от этой мысли его желудок болезненно сжался. Это все был треклятый Рюдзаки с его треклятым помощником! Открыв глаза, Лайт обнаружил, что Эл сидит напротив, пытливо всматриваясь в его лицо. Вскоре он понял и то, что находится в комнате с маленькими круглыми окнами, и что к каждому сиденью прикреплены ремни. Самолет. Иллюминаторы были затонированы; ноги Лайта касались пола, тогда как его запястья снова оказались прикованы к подлокотникам каким-то кожаным ремнем. Потрясающе. Ах, да — он упомянул, что Эл снова на него таращился? Сидел, сунув большой палец в рот, и глядел своими широко распахнутыми черными глазами, притянув колени к груди… — Лайт-кун, как ты себя чувствуешь? — осведомился детектив. — Пошел к черту. — Ясно. — Сколько времени прошло? — спросил Лайт, садясь прямо и мотая шеей в разные стороны, пытаясь ее размять. — Два часа, Лайт-кун, — ответил Эл, все еще не отрывая от него глаз. Какого черта с ним было не так? — Проклятье, Рюдзаки, это было вовсе необязательно! — огрызнулся Лайт. — Как бы я сбежал с прикованными к подлокотникам руками?! Ты мог бы и ноги мне приковать, а еще завязать мне глаза! Необязательно было лишать меня сознания! — Я не согласен. — Ты невыносим. — Не хотелось бы звучать как заезженная пластинка, Лайт-кун, но я не согласен. — О, да еще бы! И что же конкретно делает тебя выносимым? Твой шарм? — Лайт фыркнул. — Умоляю. — Нет, боюсь, дело не в моем шарме — мне несколько раз говорили, что я им не наделен, — ответил Эл. — Возможно, все дело в шарме Лайт-куна. Лайт насупился. — Как это лестно. — Я лишь констатирую факт. — Эл пожал плечами и принялся жевать кончик большого пальца, ни на секунду не сводя глаз с лица Лайта. — Лайт-кун обладает способностью получать в ответ «да», не успев задать конкретный вопрос. — Очередная цитата, Эл? — Ты меня подловил. Лайт замолк, думая о том, куда вел этот разговор, и решил, что он стал слишком миролюбивым. В их беседе не было азарта — Эл сделал ему комплимент, а Лайт (одному Богу было известно, как он любил комплименты), знал, что этот комплимент был фальшивым. Эл никогда никого не хвалил. Лайт напряженно уставился в окно, пытаясь не думать об этих огромных глазах, прожигавших в его теле сочную дыру, и попытался сделать вид, будто пытается рассмотреть пейзаж за облаками. — Куда мы летим? — Это лишний вопрос, Лайт-кун — ты знаешь, что я не могу тебе сказать. — Почему нет? — спросил Лайт просто назло. — Потому что ты ловкий и безжалостный серийный убийца с суицидальными наклонностями. В глазах Лайта что-то опасно вспыхнуло. — Ты… как же ты достал меня! Как ты смеешь делать то, что тебе хочется?! Ты — самый надменный, самый высокомерный человек, которого я когда-либо встречал в своей жизни! — Не считая себя, ты хотел сказать. — Аргх! — зарычал Лайт раздраженно. — Как же ты меня бесишь! Я тебя ненавижу, ты в курсе? Просто терпеть тебя не могу! Да, я серийный убийца, но даже не будь я им, а ты — детективом, я бы все равно тебя ненавидел! Поверить не могу, что ты… Эл не сводил глаз с Лайта на протяжении всей его тирады. Да, какое-то время он действительно пялился — и по тому, как неловко Лайт от него отвернулся, понял, что юноша заметил это и не одобрил. Но Эл, опять же, было наплевать — ему просто нравилось смотреть на Лайта и, что еще важнее, на его рот. На его губы. Эл — видя, как изящно они двигаются при разговоре, — спрашивал себя, хорошо ли Лайт целуется. Когда Лайт облизывал свои губы, Эл думал о том, хороши ли они были бы на вкус. Может, даже сладкие — как шоколад. Нет, скорее, как клубника. Да, определенно как клубника, заключил Эл — а потом осознал, что Лайт в последнее время не ел ничего сладкого, так что мысль о том, что его губы могли оказаться сладкими на вкус, была абсурдна. Он слушал Лайта только краем уха, вместо этого бесстыдно на него глазея. Когда Эл провоцировал Лайта, глаза юноши загорались страстью. Эл нравилось на это смотреть— во-первых, потому, что большую часть времени Лайт, как правило, выглядел невозмутимым. Во-вторых, потому что когда Лайт злился, и в его глазах вспыхивало пламя, было что-то почти величественное в этом его выражении. Это было любопытно и… заставляло Эл думать о том, каково это было бы — целовать Лайта. И тогда Эл решил, что определенно должен попробовать. Если он не попробует, любопытство никогда не перестанет терзать задворки его сознания, и поэтому детектив довольно решительно подался вперед и прижался губами к губам Лайта — Ягами в тот момент все еще говорил о том, как Эл его бесит. Губы Лайта оказались теплыми и мягкими — Эл нашел это довольно странным, так как в остальном Лайт был холодным и твердым. Это было странно, но в то же время приятно. Детектив ощутил, как юноша напрягся и застыл от удивления — и, возможно, от чего-то еще — в конце концов, он подвергся изнасилованию. Эл проанализировал каждую мелочь в этом поцелуе — включая то, насколько близко было лицо Лайта к его собственному, и то, насколько это оказалось приятно; включая почти что сладкий вкус лайтовых губ и выражение широко распахнутых карих глаз, уставившихся на него в ответном шоке. Нет… это было не совсем сладко. Это просто был Лайт. Его натуральный вкус — Эл даже почти ощущал привкус власти на своем языке. Наконец, спустя долгих десять секунд Эл отстранился и произнес: — Хмм. Я нахожу это довольно приятным, — пробормотал он себе под нос. Бам! Голова Лайта с силой врезалась в его, отчего детектив полетел со стула и грохнулся на пол из-за своей неустойчивой позы. Он поднял взгляд на Лайта, чьи запястья были все еще прикованы к сиденью, и заметил, что выражение шока в его глазах сменилось бешенством. Что ж, подумал Эл, если подумать, это очевидная реакция. — Какого… какого хера ты вытворяешь?! — выкрикнул Лайт — звенящим от ярости голосом. — Отвали от меня! Не трогай меня, твою мать — никогда больше не смей меня трогать! Убирайся! Эл моргнул и послушался. Ватари не спросил, почему Эл прогнали из главной зоны его личного самолета и почему он не стал возражать. Он лишь вел самолет и искоса наблюдал за Эл — юный детектив сел на место второго пилота, сгорбив спину и не пристегнув ремень безопасности. Эл словно о чем-то размышлял, и Ватари показалось, что он увидел в черных глазах намек на чувство вины. То, чего Ватари не видел в Эл раньше. Эл обдумал реакцию Лайта и решил, что, пожалуй, ему стоило лучше подумать о том, как Ягами к этому отнесется — а еще принять во внимание тот факт, что Лайта… в общем, принять во внимание его историю. Возможно, Эл действительно не стоило этого делать. Но, разумеется, он — будучи эгоистичным и незрелым существом, — принимал в расчет только свои собственные желания. Такой была его натура. Ему еще предстояло поговорить с Лайтом об этом новом желании — так как после поцелуя детектив ушел, юноша, возможно, уже понял, что испытывал Эл. Но Лайт был подозрительным и мнительным — вероятно, он решил, что это была какая-то уловка или что Эл был таким же, как Акитоши. Что было вовсе не так. Что ж, в таком случае Эл следовало выйти и сказать об этом Лайту, чтобы тот не сделал поспешных выводов и не встал на дорожку саморазрушения. Спустя несколько часов напряженных раздумий Эл встал, вышел в главную зону самолета и двинулся к сиденью, располагавшемуся прямо напротив Лайта. Он подтянул к груди колени, но Лайт не переставал жечь злобным взглядом стену. — Лайт-кун, — заговорил Рюдзаки. — Мне в голову пришла мысль, что, возможно, целовать тебя без твоего согласия было не лучшей идеей. — Блестящее наблюдение, Рюдзаки, — прошипел Лайт. — Видишь ли, Лайт-кун, я также пришел к выводу, что у меня к тебе возникли более чем платонические чувства. — На этих словах Лайту пришлось оторвать взгляд от стены и изумленно уставиться на Эл. — Я знал, что заботился о тебе как о друге и не хотел, чтобы ты умер, но за последние несколько недель я заметил кое-что еще. — Эл замолк, обдумывая что-то, и продолжил: — Этот поцелуй был проверкой для меня — попыткой определить, правда ли я испытываю к тебе влечение. Губы Лайта чуть заметно дернулись, а бровь взмыла вверх, почти скрытая под челкой. — Судя по всему, результат оказался положительным — это значит, что помимо эмоциональной привязанности я испытываю к тебе и физическое влечение. Ответом на это была тишина. Эл смотрел в лицо Лайта — то было каменным, ровным и ничего не выражало. Лайт усиленно думал, и Эл стало интересно, что он на это скажет. Это было чем-то совершенно новым, и Эл спросил себя, не стал ли Лайт после изнасилования бояться гомосексуалов или мужчин в целом. Впрочем, Ягами был не похож на человека, который питал бы искренний страх к тем, кто не причинил ему вреда. Наконец, губы Лайта приоткрылись (Эл еще помнил, каково это было — целовать эти губы), и он заговорил: — Мне наплевать, как ты ко мне относишься, Рюдзаки, — выдал, наконец, Лайт. — Я к тебе всегда испытывал и всегда буду испытывать только ненависть и отвращение. Пауза. — И это не изменится. Спустя несколько секунд молчания Эл кивнул. — Я так и предполагал.