Но линия, разделяющая добро и зло, пересекает сердце каждого человека. И кто уничтожит кусок своего сердца? — А.И. Солженицын
Рюк выглядел в точности так, как и подобало Богу Смерти. На его призрачно белом лице была растянута широкая, уродливая улыбка — это была ухмылка существа, знавшего слишком много и подсмеивавшегося над чужим незнанием. Он видел имя и продолжительность жизни каждого — по сути, лишь это представляло ценность в людях. Лайт никогда не придавал большое значение внешности Рюка — разве что лишь раз, когда увидел его впервые. Конечно, Рюк и теперь казался ему ненормально гротескным — почти франкенштейноподобным, потому что его шея была словно сшита с плечами и потому что порой он странно двигал частями тела. А еще он напоминал ему скелет — черный скелет с ужасающе худыми конечностями и скрюченными пальцами… не говоря уже о готическом украшении, которое он носил — и о костлявых черных крыльях у него за спиной. Но в тот момент Лайт ничего этого не заметил. Хотя в реальности перед ним парило довольно адское создание, юноша видел в нем лишь спасителя. Идеально. Рюк убьет его, как и обещал. Лайт освободится вопреки всем попыткам Эл удержать его в плену — в плену не только детектива, но и тех ужасных воспоминаний, которые преследовали его в мыслях, порождая ночные кошмары. — Лайт, ты что это, прикован к креслу? — Рюк подлетел к Лайту, а Эл поднялся на ноги. Гы-гы. — Да, Рюк, — ответил Лайт — спокойным, невозмутимым голосом. — Он знает, что я — Кира. — О-о, правда?! — Рюк окинул взглядом детектива — тот явно видел его, поэтому кивнул в знак подтверждения. — Все верно, Шинигами-сан, — медленно отозвался Эл, снова садясь на свое место. — Я арестовал Лайт-куна и собираюсь доставить его в другое место. — А почему же ты не устроил эту вашу смертную казнь? — поинтересовался Рюк, наклонив голову. — Я думал, ты этого и хотел. — Планы изменились. — Кажется, этот ответ удовлетворил Рюка. — А яблоки тут есть? — спросил он жадно. — Я их целую вечность не ел. У меня скоро начнется ломка-а… Спроси вон у Лайта — ты ж не хочешь этого, Лайт? — Он прав, — согласился Лайт. — Что ж, я посмотрю, что можно сделать, как только мы приземлимся. — Эл позабавил тот факт, что слова Лайта (Киры) «Эл, ты знаешь, что Боги Смерти едят только яблоки?» оказались правдой. — Но это займет целую вечность, — пожаловался Рюк. — Рюк, закрой пасть! — огрызнулся Лайт, свирепо зыркнув на Бога Смерти. Рюк почти забыл, как устрашающи могли быть эти взгляды. — Ладно, умолкаю, — вздохнул Рюк. — Так… чем мы займемся, когда приземлимся? — Мы? — переспросил Эл, вздергивая бровь. — Ну да, — ответил Рюк. — Я, Лайт… ну и ты, видимо. — Меня не слишком греет мысль, что до конца моей жизни меня будет преследовать Шинигами, — спокойно ответил Эл. — Я достану вам яблок, но после этого вы уйдете. — Боюсь, не выйдет, — хохотнул Рюк. — Лайт владеет моей Тетрадью Смерти. Миса отказалась от владения своей, так что теперь она у меня… а, значит, и у Лайта. А раз моя Тетрадь принадлежит ему, мне придется подзадержаться. — Боюсь, это неприемлемо, Шинигами-сан, — ответил Эл. — Впрочем, у меня есть план… Шинигами-сан, пожалуйста, передайте Лайт-куну вашу Тетрадь Смерти. — Что?! — в один голос воскликнули Лайт с Рюком. — Шинигами-сан, пожалуйста, передайте Лайт-куну вашу Тетрадь Смерти… не его — вашу. — Но… я должен вписывать в нее имена, — объяснил Рюк. — Иначе я умру. — Не беспокойтесь, вы получите обе буквально через минуту, — заверил его Эл. — Пожалуйста, доверьтесь мне. У меня есть план. — Но… хм… — Рюк покосился сперва на свою Тетрадь Смерти, а потом на Тетрадь Рэм. С какой это стати…? — подумал он… — впрочем, разве что на минуту… к тому же, Эл ведь так же умен, как Лайт… — Ну… ла-а-адно… Он уронил Тетрадь Смерти на руку Лайта, и когда корешок коснулся пальцев юноши, тот стал владельцем всех трех Тетрадей. Лайт в тот момент отчаянно думал над тем, для чего Эл все это понадобилось. Но не успел он прийти к ответу, как Эл снова заговорил: — Пожалуйста, Лайт-кун, откажись от этой Тетради, как отказался от той, что в руках Рюка, — попросил его Эл. — Но не от бывшей Тетради Рэм-сан. — Ну уж нет, я хочу запомнить время, когда был Кирой. — Лайт пронзил его свирепым взглядом. Если он не запомнит, что был Кирой, если вновь станет «невинной» версией себя, изнасилование еще больше на него подействует — без своих воспоминаний он станет даже слабее, чем был теперь. — Лайт-кун, уверяю тебя, твои воспоминания останутся, — сказал Эл. Он не лгал, Лайт мог сказать наверняка, но… юноша вздохнул и лишь потом кивнул. Все равно от этих Тетрадей больше не было никакого толку, подумал он. Он отказался от обеих Тетрадей Смерти, и Рюк тут же исчез из поля его зрения. Лишь тогда Лайт вспомнил правило и понял, что именно задумал Эл — не стоило удивляться тому, что и детектив его помнил. Отныне о спокойной смерти можно было забыть — теперь Лайт не был владельцем Тетради Рюка, и Шинигами необязательно было его убивать. Видимо, Рюк забрал свою Тетрадь, потому что Лайт больше не видел ее на своих коленях. — Благодарю вас, — кивнул Эл воздуху. — Да, я непременно ему передам… уверен, он думает о вас так же… нет, я в этом сомневаюсь … да, я все еще не передумал насчет яблок… Лайт словно слушал чей-то разговор по телефону. Было бы чудесно, если бы ему сейчас вкололи анестетик… Если человек, владея двумя или более Тетрадями, теряет право владения одной Тетрадью, то он перестаёт видеть и слышать Бога Смерти, однако он сохраняет воспоминания о Тетради, пока владеет другими Тетрадями. -Тетрадь смерти, том 4, страница 204. Лайт проснулся в постели некой незнакомой комнаты. Он решил, что именно сюда они летели — чем бы ни было это «сюда». Он сел, потер глаза и увидел, что дверь в комнату была чуть приоткрыта. Это была отнюдь не случайность — он в этом не сомневался, — но все-таки он вылез из постели и вышел в коридор. Прямо вдоль него располагались ванная и большое помещение с компьютерами, столами, стульями и очень высоким потолком. На одном из стульев, за одним из столов, перед одним из компьютеров в своей обычной позе сидел Эл. Он поднял взгляд на Лайта. — Доброе утро, Лайт-кун, — поприветствовал его Эл, указывая на соседний стул. Лайт предпочел постоять. — Не хочешь узнать, где мы находимся? — Хочешь сказать, я могу узнать? — закатил глаза Лайт, скрещивая руки на груди. — Да, ты в любом случае не сможешь покинуть это здание, — сказал ему Эл как ни в чем не бывало, дергая пальцами ног. — Если же ты попытаешься, на улице холодно круглый год, а у тебя нет с собой куртки. Более того, мы находимся в тысячах милях от цивилизации, но даже если тебе удастся найти людей, вероятность того, что они говорят на японском или на английском, будет равна нулю. Если тебе все же повезет, у тебя нет с собой паспорта, чтобы добраться до Канады — если ты, конечно, каким-то образом сможешь пересечь ледяные воды моря Баффина или Дэвисов пролив. Лайт моргнул, постепенно осознавая, где они находятся. — Мой совет по поводу попытки сбежать отсюда, Лайт-кун, это не пытаться, — произнес Эл, глядя на него со всей серьезностью. — Мы что, в Гренландии?! — воскликнул Лайт, наконец-то садясь на предложенное Эл место. — Да, рядом с Нордом, но большего я не скажу, — сообщил ему Эл. — Хочешь попытаться сбежать, Лайт-кун? Если да, дверь в комнату, ведущую в комнату, ведущую в комнату, ведущую в комнату, связывающую нас с улицей, прямо вон там. Лайт нахмурился. — Заткнись, Эл. Это не смешно. — Я и не пытался быть смешным, — отозвался Эл, опуская руку. — Кухня прямо за дверью. Ты должен что-нибудь съесть. — Рюк еще здесь? — спросил Лайт, оглядываясь — впрочем, сам не зная, зачем: он ведь не мог больше ни слышать, ни видеть Шинигами. — Нет, я дал ему корзину яблок и отправил восвояси. — Эл принялся жевать кончик большого пальца. — Он просил передать, что ты — самый интересный человек, которого он когда-либо встречал. Он также просил сказать, что не убьет тебя, пока ты не окажешься на грани смерти — впрочем, такое вряд ли случится, смирись. Отныне это твой новый дом — или, как сказали бы датчане, hjem. — Люди в Гренландии и на французском говорят, разве нет? — спросил Лайт, закидывая ногу на ногу. — Я не вполне свободно им владею, но знаю достаточно, чтобы меня поняли. — Я знаю. — Эл кивнул. — Но все-таки не будем забывать об охранной системе, и холодной погоде, и паспорте, и воде, и… — Заткнись, Рюдзаки. Следующие несколько дней Лайт большую часть времени проводил в одиночестве. Это было бы здорово (отсутствие Рюдзаки, в смысле), не будь это так скучно. Он слушал новости (казалось, с момента исчезновения Киры в них только и говорилось, что о повышении уровня преступности — что Лайта отнюдь не радовало), пялился в потолок, читал книги (среди них не было ни одной, что принадлежала бы его автору, к несчастью) и снова пялился в потолок. В основном он думал о том, насколько был жалок. Два месяца назад он бы ни за что не предположил, что окажется пойман или станет работать на Эл. Два месяца назад он обладал властью — властью, которой теперь не имел. Теперь он был чертовски слаб. Теперь его рвало при одном только упоминании о сексе, и ему очень нужно было это преодолеть. Но как? Если все останется как есть, ему никогда не сделается лучше. Лайту следовало как-то активнее попытаться преодолеть эту… проблему. Сама она не уйдет. Если бы это случилось с кем-то другим, и он попросил бы у Лайта совет, Ягами посоветовал бы обратиться к терапевту. Он не сомневался, что Эл предоставил бы ему врача (при условии, что общаться они будут по компьютеру, конечно), если бы Лайт о нем попросил, но он никогда бы не стал просить ни о чем подобном. Он никому и никогда не рассказал бы о подробностях той ночи — а особенно незнакомцу, чей словарный запас ограничивался бы фразочками вроде «ясно» и «что вы чувствуете»? Значит, нужно было найти другой вариант. Вот только был ли он? Наверное, нужно подумать о других страхах — вроде страха высоты. Как люди его преодолевают? Они забираются на высокие места, превозмогая сперва десять, а потом и пятьдесят, и сто метров высоты. Но с Лайтом это не сработает — он боялся секса, и, как бы ни страдало его самолюбие от этой мысли, он не мог себя заставить… Что ж, подумал он — вообще-то, мог бы. Но он не хотел думать о подобной перспективе — учитывая то, что единственными, кто находился поблизости, были Эл с Ватари. Никто из них не подходил — впрочем, Эл определенно был привлекательнее старика. Не то чтобы Лайт хотел чего-то с Эл… но если бы хотел… может, это и сработало бы. Ох, что за безумная идея! Лайт никогда бы… а с другой стороны… Эл ведь сам однажды сказал, что испытывает к нему «влечение», разве нет? А в этом случае… Почему он вообще об этом подумал? Ах, да — потому что он хотел забыть о страхе. Он хотел забыть о страхе засыпать, забыть о страхе прикасаться. Он хотел перестать ощущать себя таким чертовски грязным, хотел забыть о нужде принимать этот гребаный душ в таком количестве. Он хотел, чтобы все, вашу мать, прекратилось — и на все был ради этого готов.***
Эл до смерти боялся сказать Лайту то, что собирался. С другой стороны, не сказать юноше было бы еще хуже. Дела были… плохи. Наверняка теперь «процесс выздоровления» (если такой вообще начался) затянется еще на несколько недель. Но лучше было сказать сейчас, чем позже — уже когда Лайт оправится — взять и вернуть его на месяцы назад. Эл испустил вздох и зашел в спальню, где на кровати с видом полнейшей скуки сидел Лайт. Едва Эл вошел, как Ягами поднял голову и устремил на него совершенно безразличный взгляд. Эл приблизился к кровати, даже не потрудившись закрыть за собой дверь. Лайту было странно чувствовать себя запертым с Рюдзаки в одном здании, а не просто в одной комнате, что за последние несколько недель стало для него нормой. Эл казался напряженным, и Лайт против воли ощутил любопытство. А может, подумал Эл, вообще не говорить ему… такой вариант тоже приемлем… — Лайт-кун. — Но Эл должен был это сделать — иначе он оказался бы трусом. — Присяжные… на судебном процессе Акитоши… признали его виновным… но… Лайт не поднимал взгляда. Он лег на спину и перекатился на свою половину кровати, отчего волосы упали ему на лицо и закрыли глаза. Эл присел рядом, упираясь взглядом в спину Лайта. Он увидел полоску бледной кожи, что выглядывала из-за пояса штанов и края рубашки. Эл оторвал взгляд от чужой спины и перевел его на затылок юноши, мысленно веля себе сосредоточиться. — Им удалось доказать три случая изнасилования, но полиция увела улики прямо из-под носа, — объяснил Эл, ощущая себя почти что виноватым. Это было странно для него — он ведь сделал все, что мог. — Несмотря на все мои усилия, он лишь сядет в тюрьму как минимум на пятнадцать лет. Эл следовало бы ударить себя за то, что он пообещал устроить для Акитоши смертную казнь, не взяв в расчет возможное смягчение наказания со стороны Японского Правительства. Из-за этого он чувствовал себя и глупо, и ужасно одновременно — весь последний день он провел в попытках переубедить (подкупить) японский суд и как-то потянуть время до вынесения окончательного приговора, но добился лишь пятнадцати лет лишения свободы. Судья сказал ему быть благодарным и за это — они собирались дать Акитоши всего только десять. По какой-то причине Эл вовсе не чувствовал благодарности. — Более того, — продолжил Эл, — его… — А я-то тут причем? — вдруг спросил его Лайт, не вставая с кровати. — Какое отношение это имеет ко мне? — Ты и сам прекрасно знаешь, какое отношение это имеет к тебе, — ответил Эл с нотками раздражения в голосе — отрицание Лайта начинало утомлять. — Он… — Плевать я на него хотел, — снова перебил его Ягами. — Лайт-кун, — произнес Эл суховатым тоном. Единственное, что выводило его из себя — это когда его перебивали, и Лайт внаглую этим пользовался. — Если ты не прекратишь меня перебивать, я буду вынужден применить решительные меры, чтобы заставить тебя замолчать. — Это какие же? — Использую скотч. Лайт решил больше не перебивать — не потому, что его об этом попросил Эл и уж точно не потому, что (прости, господи) он испугался этой угрозы — нет, ему просто нравилось иметь возможность свободно шевелить губами. — Это тебя касается, Лайт-кун, — продолжил Эл, — потому что я пообещал, что он получит смертный приговор за то, что причинил тебе вред, и не выполнил своего обещания. Странно, Лайт никогда прежде не слышал от него слов извинения… его несколько позабавил тот факт, что единственное искреннее извинение Эл не содержало слов «мне жаль» или «я прощу прощения». Очередная причуда Эл, подумал Лайт, но в ответ лишь пожал плечами. — Это неважно. Повисла пауза. — Это важно, Лайт-кун. Лайт сел в постели и резко повернулся к Рюдзаки лицом, взметнув каштановыми волосами. — О, да что ты? И с чего вдруг? Я вообще не понимаю, каким боком это все меня касается — вот совершенно! На мне это никак не отразилось! — Отразилось, — упорно не соглашался Эл. — Ты — одна из его жертв. — Не говори так, мать твою! — Не говорить как? Что ты — его жертва? Я не совсем тебя понимаю, Лайт-кун — это же правда… — Да, вот так — не смей так говорить! Я выжил, ясно? Ясно тебе или нет?! Довольно, все в прошлом! Я это преодолел! — Ты лжешь, Лайт-кун, — выплюнул Эл с большей горячностью, нежели планировал. — Тебя изнасиловали. Ты — жертва. Эгоцентричный преступник нанес тебе серьезный вред меньше двух месяцев назад, а ты отказываешься об этом говорить. Эл набрал в легкие побольше воздуха и закончил: — Ты не мог этого преодолеть и не преодолел. Лайт ощутил, как от плохо подавляемой злости его начинает трясти. — Что ж, ну тогда… трахни меня. — Что? — Это слово сорвалось с губ Эл до того, как он успел себя остановить. Черные зрачки, едва заметные под бескрайне темной радужкой его глаз, расширились. — Я сказал «трахни меня», Рюдзаки, — повторил Лайт, отвечая на откровенно ошарашенный взгляд детектива. — Если ты правда испытываешь ко мне влечение, о котором говоришь, это не должно быть проблемой. Спустя несколько минут отчаянных попыток отыскать в своей голове ответ Эл пришел к выводу, что понимает логику этого требования Лайта. Дело было вовсе не в том, что в нем резко проснулось влечение к Эл или что он изменил свое отношение к нему — нет, это был лишь способ. Прием, с помощью которого Лайт надеялся забыть об изнасиловании. До того случая с Акитоши Лайт был девственником — вероятно, он решил, что добровольный сексуальный опыт пересилит воспоминания о сексе без его согласия. А еще Лайт хотел проверить, действительно ли влечение к нему Эл было ложью, как он все это время думал. Это был тест. А Эл был счастлив оказаться испытуемым. Так что он неспешно наклонился, беззвучно соглашаясь выполнить просьбу Лайта. Юноша легонько сжал его подбородок пальцами, чуть приподнимая его лицо. Их губы слишком долго не могли соприкоснуться — оба колебались. Лайт колебался при мысли, что собирается по-настоящему поцеловать Эл — чего, как он думал, никогда не сделает по доброй воле, — а Эл — что слишком надавит на Лайта. Но когда спустя пару секунд Эл наконец-то накрыл губы юноши своими, все запреты оказались забыты. Он опустил ладонь Лайту на затылок, удерживая его голову и углубляя поцелуй, и скользнул языком вдоль раздвинутых рядов идеальных зубов. Эл осознал, что ему в самом деле нравится вкус Лайта — он исследовал языком его рот, требуя большего. Лайт, однако, не собирался полностью уступать ему инициативу — он смело потерся языком о язык детектива, крепко сжимая ворот его рубашки. Их губы двигались в синхронном танце, а языки сплетались — пробуя на вкус, испытывая. Эл толкнул Лайта на спину, заставляя повалиться на кровать, и улегся сверху, перемещая руки с его головы на матрас по обе стороны от плеч японца. Лайт с такой силой стиснул рубашку Эл, что хрустнули костяшки. Где-то в подкорке его разума вертелась мысль, что что-то во всем этом было не так. Как он и ожидал, внутри него гудел страх, смешанный с тревогой и сомнением, но помимо этого было кое-что еще. Наслаждение. В его сознание вдруг вторглось ощущение, похожее на удовольствие — а этого точно не должно было быть. Но Эл ласкал его губы, чуть посасывая, и Лайт позабыл о том, что правильно. Его руки нашли волосы детектива; Лайт-то почему-то думал, что они окажутся жесткими на ощупь — он никогда не видел, чтобы Рюдзаки принимал душ. Но пряди меж его пальцами текли непослушным шелком, и он неосознанно притянул Эл ближе. Поцелуй стал глубже, превращаясь в нечто страстное и почти первобытное. Эл сместил одну ладонь с матраса и скользнул ею Лайту под рубашку, чувствуя под плотной тканью гладкий, упругий живот. Ему хватило доли секунды, чтобы ощутить, как Лайт застыл: живот, к которому Эл теперь прикасался, внезапно напрягся, язык, который боролся с его языком, замер, а руки, что так бесстыдно зарывались в его черные волосы только секунду назад, безвольно зависли в воздухе. Эл разорвал поцелуй и открыл глаза. Их рты связывала тонкая нить слюны, и Эл вытер ее, поднимая глаза на неподвижного Лайта. Глаза Лайта широко распахнулись — почти остекленели — и вперились в потолок. Все, что он видел — переулок, — а все, что он слышал… «Нет!» Холод. Боль. «Ааааа!» Руки. Руки. РУКИ. Эл убрал руки и сел, а ладони Лайта отпустили его волосы и упали на кровать. Было неловко видеть японца таким… уязвимым. — Лайт-кун, — спокойно проговорил Эл, вырывая Лайта из воспоминаний и возвращая его к реальности. Лайт моргнул несколько раз, и его замутненный взгляд прояснился. — Лайт-кун, — повторил Эл, глядя на то, как тот медленно садится. — Ты не готов. Эл поднялся, из-за явного возбуждения ощущая некоторое неудобство, но ему приходилось терпеть. Он уже зашагал прочь, как вдруг Лайт подал голос: — Что, прости? — Лайт злобно фыркнул. — Да кто ты такой, чтобы говорить мне, что я не готов?! Эл не ответил — лишь продолжил идти к двери. Но Лайт был неумолим — а еще несколько возмущен таким поворотом событий. — Какого черта?! — выкрикнул он, не веря, что после всей этой чуши о заботе, которую Рюдзаки ему наплел, этот детектив собирался просто взять и уйти. — Ты вроде говорил, что чувства ко мне испытываешь! Эл остановился в дверях. — Это так, Лайт-кун, — ответил он с прохладцей в голосе. — Поэтому я и ухожу. Позже ночью Эл, сидя в своем кабинете и наблюдая через монитор за неспокойно спавшим Лайтом, вспоминал о том, что случилось. Он вспоминал вкус лайтовых губ, ощущение его языка, запах его шампуня, которым юноша так часто пользовался, его глухие стоны прямо в рот Эл… но больше всего ему запомнилось то, каким Лайт выглядел. Испуганным. Хрупким. Тонким. Уязвимым. Детектив так увлекся, что совсем позабыл о том, кем был Лайт — забыл всего на какую-то долю секунды, но этого было достаточно. Эл не верилось, что он так поступил. Если он когда-нибудь причинит Лайту подобную боль… если он когда-нибудь воспользуется этой уязвимостью, которую случайно проявил перед ним Лайт… Он себя возненавидит.