И вечный бой. Покой нам только снится. И пусть ничто не потревожит сны. Седая ночь, и дремлющие птицы качаются от синей тишины.
Меня выплюнуло на мокрый асфальт, я упала, ободрав колени и прижав хвост змеи. Поднявшись, я сразу почувствовала сырой холодный ветер, гуляющий над ночным городом. Мы были на какой-то улице, освещенной фонарями; горели вывески магазинов, вдалеке ехали машины. — От тебя одни неприятности, — ругался змей, — ты словно притягиваешь их. — И тем не менее, это не я путешествую в сумке, — не осталась в долгу я. Меня мутило после перемещения, я все еще оглядывалась, не веря, что это действительно произошло со мной. Я за считанные секунды оказалась в другом городе, стране и континенте. — Не смей дерзить мне, девчонка, я снова спас тебе жизнь, ты в неоплатном долгу передо мной, — продолжал змей. — Ты сам втянул меня в это дерьмо, и все несчастья, что произошли со мной за это время — твоих рук дело, — распалялась я. — Волшебнице и девушке не подобает выражаться такими словами, ты не барыга из Лютного, — зашипел змей. Я была очень уставшей, не ела целый день и очень хотела спать, я чувствовала слабость и мандраж во всем теле от сильного нервного напряжения последних суток, а змей, похоже, решил добить меня. — Серьезно? Ты что, бывший директор школы благородных девиц? — не выдержала я. — Ты пять минут назад убил человека и что-то не очень из-за этого переживаешь, — я почти кричала, — ты говорил, что все изменится и будет лучше, чем дома, а на деле… Я села на бордюр и заплакала, чувствуя холод и одиночество. Зачем я согласилась на уговоры подлого змея? Я могла бы сейчас быть дома, в тепле, в своей постели или в Италии… — И убью тебя, если ты не успокоишься, — тихо и зло сказал змей, прерывая мой поток жалости к себе. — Оставь эти истерики для того, кто их оценит, я обещал тебе новую жизнь, но я не говорил, что она будет легкой и не нанимался тебе в няньки. Ты согласилась бороться за свое право быть среди лучших, учиться у меня, а сама раскисла при первых же трудностях. Величие не терпит слабых, — закончил свою отповедь змей. Как ни странно, но она подействовала на меня, я перестала плакать и мысли мои вернулись в более практическое русло. — Мне холодно и я устала, — сказала я змею, — куда дальше мне идти? — Расстегни сумку, — прошипел змей. Я повиновалась. Змей приподнялся и начал оглядываться. — Вот по этой дороге через пару кварталов будет вокзал Сент-Панкрас. Это красное здание с башней и часами, зайдешь внутрь и найдешь там окно, где можно обменять деньги. — А если меня спросят, что я делаю одна в таком виде на вокзале ночью? — спросила я. — Скажи, что не понимаешь английской речи. Вряд ли кто-то будет сильно допытываться до иностранки на вокзале. Обменяй стодолларовую бумажку на фунты и в кассе возьми билет на ближайший поезд, делающий остановку в Окуорте, — давал инструкции змей. Я тяжело вздохнула, похоже, отдыхать мне придется очень нескоро. Я достала кофту из рюкзака, но она не спасала от пронизывающего ветра, и побрела вдоль дороги, мимо светящихся витрин. Асфальт блестел, фонарные пятна плавали у меня перед глазами, зубы стучали от холода, а проклятой улице не было конца. — Зачем нам на поезд? Куда мы едем? Ты же хотел попасть в Лондон, — спросила я. — Мы едем в Литтл Хэнглтон, нам надо где-то жить, там есть дом, — отозвался змей. Наконец показался перекресток, а за ним — здание вокзала, оно было старинное и красивое, с высокой часовой башней, но у меня не было сил даже восхититься. Зайдя внутрь, я оказалась на огромной площади со стеклянной крышей и колоннами, несмотря на глубокую ночь, было много людей, здесь были магазины и пахло выпечкой, от вкусных запахов у меня помутнело в голове. «Обменник… мне нужно обменять деньги и тогда я поем», — твердила я себе. И тут я увидела, как пожилой мужчина подошел к окошку с синей табличкой и стал протягивать туда доллары, что-то говоря. Я метнулась туда. Протянув в окошко купюру, я вскоре получила несколько других купюр и, не помня себя от счастья, побежала к витрине, в которой виднелись пирожки и пончики. Купив пять штук, я принялась за еду. — Хочешь пирожок? — из вежливости спросила я змея, он, конечно, отказался и сказал, что мы попусту теряем время и можем пропустить поезд. Я спрятала остальные про запас и побежала к кассе, где, подключив все свои коммуникативные навыки, все-таки смогла взять билет и, посмотрев на табло, убедилась, что змей был прав, когда торопил меня, мой поезд отправлялся через пятнадцать минут. Я нашла платформу и села в поезд, который вскоре тронулся. — Не проспи остановку, — буркнул змей из сумки. Глаза и правда слипались, я прикладывала неимоверные усилия, чтобы держать их открытыми, постепенно я пригрелась, мир начал расплываться.***
Раз. Безликое серое квадратное здание, обнесенное высоким забором. Два. На пустынном узком дворике сложены кирпичи и старые доски. Три. Пять ступенек и темная дверь, коричневый кафель на полу и стенах, длинные скучные коридоры, напоминающие больницу. Четыре. Пронумерованные двери, ведущие в маленькие неуютные комнаты с железными кроватями, столом и табуреткой. Пять. Маленький мальчик в белой полосатой пижаме сидит на краю жесткой кровати и смотрит в окно. Шесть. Дождь стучит по подоконнику, капли собираются вместе и скатываются вниз по стеклу. Семь. Дверь открывается, на пороге стоит седая женщина со строгими складками у губ, она как рыба беззвучно открывает рот, голос доносится издалека: «чего ты сидишь, собирайся, нам пора уходить… пора уходить… пора уходить…»***
Раздался гудок паровоза, я очнулась. — Проснись, ты слышишь меня? — шипел змей. — Наша остановка. Я резко вскочила и стала озираться. На улице было темно. Я подхватила сумки и выбежала из поезда, маленькая станция, фонарь освещает небольшой пятачок платформы, а дальше — темнота. — Ну и куда теперь? — спросила я, ежась от холода и зевая. Змей высунул голову и, осмотревшись, сказал: «иди до конца платформы, там будет лестница, выйдешь на дорогу и иди по ней». Я побрела в сторону, указанную змеем, спустившись с платформы и покружив мимо каких-то строений, я вышла на дорогу. Трава, росшая на обочине, была покрыта иглами инея, изо рта у меня шел пар. «Не простудиться бы», — мелькнула мысль. Небо начинало сереть. Значит, уже утро. — И долго мне так идти? — не выдержала я. Змей опять высунулся из своего логова. — Дорога скоро повернет, там впереди увидишь холмы, между ними деревня, нам туда, — шелестел змей. Похоже, ему самому было интересно, потому что он не стал больше залезать обратно в сумку, а внимательно смотрел на дорогу, задумавшись о чем-то и пробуя воздух темным языком. Дорога повернула и стала грунтовой, усыпанной мелким гравием, а впереди показались холмы и одноэтажные дома. Надпись на указателе гласила, что эта деревушка и есть Литл Хэнглтон. Она была совсем маленькой, многие дома были заброшены и совсем обветшали, в крышах виднелись дыры, краска облупилась, одна лачуга и вовсе была деревянной, ее было практически не видно из-за разросшегося бурьяна. — Иди дальше, там, на холме, — сказал змей. В его голосе проскользнуло нетерпение, мне и самой ужасно хотелось добраться скорее до дома и отдохнуть. Дорога пошла вверх, мимо темной рощицы и трактира. Наконец, вдалеке показался дом, он был трехэтажный из серого камня, сплошь заросший плющом, заколоченные окна слепыми глазницами зияли между листвой, вокруг был высокий забор с каменными столбами, сад совершенно зарос кустарником и крапивой. Дом был давно нежилой, он, словно зачумленный, стоял поодаль от всех, когда-то гордый и богатый, а теперь никому не нужный. Безусловно, этот дом был самым большим в деревне, он стоял на холме и, если бы не его заброшенность, мог бы служить родовым гнездом большой семье. — Мы пришли, — тихо сказал змей. Замка на воротах не было, но петли так заржавели, что мне пришлось дергать изо всех сил. Чтобы дойти до крыльца мне нужно было преодолеть несколько метров буйных зарослей и крапивы, обжегшись в очередной раз, я зашипела от боли. — Это и есть те райские кущи, которые ты мне обещал по приезде? — зло сказала я. Змей молчал. — Эта рухлядь, я полагаю, символизирует начало моей новой жизни, — продолжала я язвить. Змей не отзывался. — Если это твой дом, то, видимо, великие темные волшебники сейчас не в чести. Тишина. Змей смотрит немигающим взглядом на дверь дома. «Заболел он что ли или язык проглотил?» — подумала я. Взявшись за кованную ручку, я дернула дверь, она со скрипом поддалась. Я вошла внутрь, вокруг было пыльно и темно, широкий холл пребывал в запустении, из него выходили несколько дверей, я медленно пошла по деревянной лестнице наверх, ступени жалобно скрипели, часы, покрытые паутиной, давно остановились. Я поднялась на второй этаж и вошла в просторную комнату; свет проникал сквозь доски на окнах, и комната была погружена в полумрак, мебель покрыта белыми чехлами, в углу чернел камин, а у стены стояло фортепиано. — Мдааа, — протянула я, — запустил ты свои хоромы. — Я никогда здесь не жил, — прошипел змей. — А чей же это тогда дом? — удивилась я. — Мой, — ответил змей. — Но оформлен он на имя одного моего старого приятеля. — Зачем тогда покупать дом, если в нем не жить? — недоумевала я. — Он когда-то принадлежал семье моего отца, — тихо сказал змей. — Значит, все-таки родовое гнездышко, я сразу так подумала. Ну что ж, твой отец не бедствовал, — с улыбкой сказала я. — Жалкий грязный магл, — с ненавистью прошипел змей. Я замерла, обдумывая услышанное. — Значит, твои родители были маглами, как у меня? — спросила я. — Нет, мой поганый папаша был маглом, а мать — волшебницей из древнейшей и могущественнейшей семьи Мраксов, потомков самого Слизерина, я последний из этого рода и я полукровка, а ты — грязнокровка. — Не здорово, наверное, быть последним из кого-то, — рассуждала я вслух, обходя комнату, — такая ответственность. — До сих пор я справлялся, — усмехнулся змей. — Ты говорил, что отличительным талантом Слизерина была способность говорить со змеями и что она доступна только редким волшебникам, — начала я, — ты унаследовал ее от своих родственников, потомков Слизерина, так? — Да, это так, — ответил змей. — А почему же я могу говорить с тобой, если мои родители маглы и не потомки Слизерина? — задала я мучивший меня вопрос. Змей ответил не сразу. — То, что ты обладаешь этим редким даром, на самом деле удивительно, особенно учитывая твое происхождение, — сказал Лорд, — дело в том, что все грязнокровки являются дальними родственниками волшебников, вступивших в брак с маглами. Ген волшебства передается через многие поколения и проявляется в неожиданных местах. Волшебники, вступившие в такую позорную связь, портят кровь своему потомству, оскверняют великие секреты магии и ослабляют ген волшебства, он вырождается и теряется среди никчемных и бесталанных грязнокровок, обрекая нас на вымирание. Что касается тебя, Салазар Слизерин жил тысячу лет назад, его род пресекся по мужской линии давно, кто знает, какие корни он успел пустить, записи сохранены лишь частично, возможно, ростки великой династии всходят до сих пор. Это все делает мою находку в твоем лице особенно интересной, — сказал он, пристально глядя на меня. Я молчала, переваривая услышанное. — Ты хочешь сказать, что мы с тобой, возможно, родственники? — изумилась я. — Полагаю, что это очень вероятно, — сказал змей, — во всяком случае, много вероятнее, чем появление такого дара просто так. — Ничего себе, — прошептала я. — Я неспроста спрашивал тебя о твоих родственниках при нашей первой встрече, но ты совершенно ничего не знаешь о своей семье, это печально. Я поклялся себе защищать и преумножать славу и наследие моих великих предков, я был бы рад найти еще одну частицу угасшего рода, но даже если это так, ничто не изменит того факта, что ты — грязнокровка. Я стащила чехлы с дивана и кресел, пыль стояла коромыслом, я несколько раз чихнула. Мебель была полуистлевшая, обивка местами продралась, но было видно, что раньше она была очень дорогой. Я попыталась выбить доски, которыми были заколочены окна, но у меня не получилось, я буквально падала от усталости. — Мне надо отдохнуть, — сказала я змею. — Отдыхай, — отозвался он откуда-то с лестницы. Я упала на диван, положив под голову рюкзак, и мгновенно заснула мертвецким сном.