Синдром Адели

Тощая. Сочная зелень помидорных листьев слабо поблёскивает прозрачной росой, крапит ярким пятном серый мутный воздух, пахнущий приближающимся дождём, влажной землёй и розами. Юи сидит на коленях: комья почвы пачкают обнажённые участки её ног, лёгкий ветерок шелестит светлыми прядями волос, собранными в быстрый небрежный пучок, а её синюшняя из-за почти оголённых вен кожа особенно отталкивает на фоне ярко-красных плодов. Какая же она тощая. Юма смотрит: как сухие губы девушки стягиваются слабой улыбкой, как тонкий и какой-то ломкий палец с обкусанным ногтём трепетно касается изогнутой спины жирной гусеницы, чьё унизанное кольцами тело вот-вот должно свернуться в сухом коконе и вырвать из своей железистой плоти пару узорчатых крыльев. Комори неловко дёргает острыми плечами, осторожно перекладывая насекомое с листьев томатов на землю подальше от огородных растений, и со своего укрытия вампир слышит её тихое бормотание: — Юма убьёт тебя, если увидит на своих грядках, так что ползи скорее. В груди что-то противно дёргается. Неожиданно вспоминается Мару — одна из первых коров, выращенных им с того возраста, когда несмышлённые телята едва способны стоять на своих тонких дрожащих ногах. Большеглазая, с густыми склеившимися ресницами, такая худая, что лощёная кожа будто прибивалась к остро торчащим костям; зато тёмное, увитое венами вымя всегда было полно молока. Каряя радужка ежесекундно лучилась какой-то ненормальной, животной добротой, даже когда её несуразное тело тронула болезнь и воспалённые красные белки заполонили мухи. Мару умерла спустя шесть лет жизни, ни разу не отелившись и даже перед смертью глядя на Юму своими ласковыми глазами, по чьей склере ползали жужжащие насекомые. Юи похожа на эту корову, мелькает следующая мысль, — такая же костлявая, с необоснованно нежным взглядом этих её шаров на пол-лица даже когда больно, даже когда тело кровит; и это глупое сравнение раздражает так же, как и вся она — слишком светлая для этого места, неуместная настолько, что горчит на корне языка. И эту горечь просто необходимо смыть. — Эй, ты, — рявкает юноша, широкими шагами приближаясь к вздрогнувшей от неожиданности девушке. — Какого чёрта ты тут паразитов спасаешь? Друзей найти решила? Юи запрокидывает голову, смотря на Муками снизу вверх — почти бесцветная макушка едва переходит линию его колена; и её светлые ресницы трепещут, пытаясь спрятаться глаза от серого полуденного солнца. Девичье лицо некрасиво краснеет — пятна растекаются по скулам, шее и плечам. Комори нервно теребит край расстёгнутой бежевой ветровки, смотря на Юму как провинившийся ребёнок, которого застукали с пустой банкой в руках и пятнами варенья на румяном рыле — и от этого даже немного смешно. — Прости, Юма, — говорит она на выдохе, виновато прикусывает обветренную нижнюю губу — неосознанно, но Муками мгновенно ловит это движение взглядом, и что-то внутри него опасно рычит. — Отработаешь, — как-то рассеянно и больше по привычке бросает вампир, продолжая гипнотизировать этот её рот, из которого так часто летит несусветная чушь. Кожа вся в трещинах, совершенно не привлекательная и наверняка жёсткая, но отчего-то эти чёртовы губы кажутся вампиру конфеткой, блестящей и сладкой, только протяни руку и съешь. А отказывать себе в лакомстве Юма не привык. Он целует Юи резко, грубо — так, что сухой эпидермис слегка лопается и кровит, и её вкус с оттенком крови заполняет всё вокруг, вытесняет любые запахи и ощущения. Комори вздрагивает, замирает, не отвечая, но позволяя терзать собственные губы, давить на них клыками и чужим языком; мелкие камешки впиваются в колени, крепкая рука Юмы, держащая её за затылок и заставляющая максимально приподняться, больно давит на череп и тянет волосы — но это всё притупляется, расплывается в ворохе непонимания и слабого, едва ощутимого удовольствия. Ей больно, но за столько лет девушка научилась находить в боли утешение. Неожиданно вампир толкает Комори в плечо — не сильно, но достаточно ощутимо, чтобы, пошатнувшись, Юи упала на спину; земля тут же облепляет её одежду и волосы, а бледное больное солнце, замершее прямо над девичьим лицом, слепит и заставляет слегка зажмуриться. Жёсткие пальцы касаются белой кожи чуть выше ключицы; ладони вампира твёрдые, шершавые от постоянной работы на грядках и холодные, словно мрамор. Они ведут по шее, ниже, болезненно сжимают плечи, и Юи чувствует новый поцелуй на горящих кровоточащих губах. Юма касается её тела словно голодный зверь, смакующий долгожданный кусок мяса, — клыки царапают, уста заменяет язык, а кожа тянется к коже. Комори прикрывает веки. С асфальтового неба на неё капает первая слеза осени, и спустя несколько секунд озоновый воздух становится мокрым от дождя. Юма замирает над ней, смотрит цепко и внимательно — и выдерживать это действительно тяжело. Капли ударяются о помидорные листья, стекают по румяным плодовым бокам; блеклый мир скрывается за пеленой воды, пряча две фигуры среди грядок. Юма усмехается. Юи отводит взгляд. *** Они не любят друг друга, и это совершенно очевидно. Кровать скрипит, когда Юма опускает девушку — мокрую, продрогшую — на пышный матрас; покрывало тут же впитывает грязь и дождевую воду с её кожи — тёмно-серое пятно стремительно растекается по мягкой ткани. Слипшиеся ресницы трепещут, мажут по фиолетовым теням под глазами — и это почти красиво. — Не будешь жалеть? — серьёзно спрашивает вампир, сжав хрупкое запястье. Комори медленно качает головой — и сама не знает, ложь это или нет. Ей всего лишь хочется немного тепла. — Поцелуй меня, — шепчет она непослушными, пульсирующими губами, и их мгновенно накрывают чужие. Юма стягивает с худощавых девичьих плеч кремовую ветровку, оставляя Юи в простой однотонной майке. Из-за воды тонкая материя прилипла ко впалому животу и небольшой груди, явив жадному взору скромный белый бюстгальтер. Комори наблюдает за действиями вампира с молчаливым смущением, растекающимся по бескровным щекам. Длинные волосы Муками пропитались влагой, неряшливый хвост размотался, и мокрые локоны оставляют блестящую дорожку на девичьем теле, когда Юма, задрав майку, проводит языком по молочной коже, натянутой на рёбра. Юи вздрагивает, сжимает покрывало дрожащими руками. Ей холодно — пальцы юноши словно колючий снег, одежда неприятно сырая, и, к своему стыду, она хочет поскорее от неё избавиться, лишь бы стало теплее. Ноги девушки грязные, все в мажущей коричневой земле, как и волосы, но вампиру всё равно — он тянет вниз чашку бюстгальтера, обнажая едва наметившуюся округлость груди и розовый сосок, и жадно сжимает, целует, кусает. Комори дрожит, ей нестерпимо холодно и обжигающе горячо одновременно. Краем сознания она чувствует ледяные пальцы, скользнувшие за резинку её шорт, а затем и белья; тело выгибается дугой от острого контраста температур внизу живота, губы раскрываются в беззвучном крике. Она ещё не готова — слишком мало прикосновений, слишком много холода, и вампир, оторвавшись от девичьей груди, раздражённо сдёргивает мешающиеся шорты, порвав на них пуговицу. Юи чувствует себя отчаянно беззащитной — оголённым проводом, искрящим и белым. Ей хочется согреться, но почему-то становится лишь холоднее. Обе руки Юмы быстро перемещаются вниз; одна ласкает остро чувствительную точку, другая пальцем проскальзывает внутрь. Девушке дискомфортно, Муками внутри неё кажется неправильным и инородным, и Юи дёргается от мысли о том, что же будет, когда он заполнит её полностью. Юноша жаден, груб, исто́чен голодом и жаждой. Он кусает её неожиданно, резко, погружаясь клыками в мягкую плоть груди. Комори сдавленно стонет от боли, впивается ломаными слоящимися ногтями в затылок вампира, путаясь в его мокрых волосах. Тело горит: от боли, от холода, от трения влажной липкой одежды Муками о кожу и от слабого возбуждения. Юи словно в лихорадке, и это не тот сладкий жар, что описывают в манге, а болезненные горячие волны, сотрясающие её изнутри. — Расслабься, — выдыхает Юма тихо. Но сам он весь натянут, словно струна, и Юи не нужно опускать взгляд, чтобы знать, что он желает её. В девушку проскальзывает ещё один палец — в этот раз легче, хотя и не слишком. Комори почти благодарна юноше: он мог бы просто взять её, сухую и разбитую, и она не стала бы возражать. Собственное тело давно утратило для Юи значение, стало чем-то чужим и вторичным, но до последней черты она дошла лишь сейчас. Никто не касался её до этого. Никого не было в ней: в её мыслях, в её влагалище. Девушка позволила Юме многое, и он это ценит. По-своему. Она оказывается сверху быстрее, чем успевает осознать; вампир резко выскальзывает из неё и переворачивает, укладываясь на слегка нагретое покрывало. Юи, с задранной майкой и сползшим бюстгальтером, потерянная и такая тощая смотрит на Муками сверху вниз, и его эрекция давит на внутреннюю сторону её бедра. — Что... что мне делать? — шепчет Комори, невольно ёрзая и вырывая у юноши тихий стон. Вампир смотрит почти снисходительно. — Что пожелаешь. Это... — Юма на мгновение замолкает, но продолжает: — Это твой первый раз. Тебе и вести основную часть. Грудь сдавливает. Юи чувствует такую острую благодарность, что ей больно. Она говорит смазанное «Спасибо» и тянется к чужим губам, целуя Муками так, как хотелось — долго, тягуче, без клыков и языка. Девушка снимает майку, расстёгивает белье, оставаясь обнажённой. Румянец заливает кожу. — Разденься, пожалуйста, — говорит она негромко и несильно тянет за край безразмерную рубашку, почти всегда накинутую на тело вампира. Он ухмыляется, но, приподнявшись на локтях, стягивает её через голову, не заботясь о пуговицах. Всё происходит слишком быстро, слишком скомканно, но Юи давно не мнит себя стеклянной; девушке достаточно доброты, что даёт ей вампир. Они не любят друг друга. Но, возможно, чувствуют что-то похожее. Светлая кожа на груди Юмы гладкая, почти бархатная, столь непохожая на грубые шершавые подушечки его пальцев. Комори касается её почти невесомо, скромно оглаживает крепкие плечи и резко очерченные ключицы, клюёт губами шею с дёрнувшимся кадыком. Ловит сбитое дыхание юноши поцелуем и ощущает, как влага собирается внизу, а вместе с ней и зудящий дискомфорт. Руки Муками, до этого расслабленно вытянутые по сторонам, напряжённо смыкаются на бёдрах Юи, удерживая её на месте. Вампир толкается бёдрами, и девушка особенно ярко чувствует его сквозь брюки, и низ живота сводит и болит. Мужские пальцы ползут по её телу выше, слегка задевают изгиб рёбер и останавливаются на налитом соске, ощутимо сжимая. Это прикосновение чувствуется слабо — скорее щекотно, чем возбуждающе, но от жадного взгляда и ощущения давления Юи всё равно дрожит от удовольствия. Она несмело тянется к его ширинке, однако от смущения всё внутри сжимается, и ладони замирают в нескольких сантиметрах. Комори поднимает на Юму беспомощный взгляд, и юноша сжаливается — убирает руку с девичьей груди и освобождает себя сам. В конце концов, бельё он никогда не носил. Лицо и шея Юи горят, тело подрагивает. Стыд не даёт просить у Муками каких-то дальнейших инструкций, и она лишь аккуратно смыкает пальцы вокруг твёрдой горячей плоти, замирая, словно испуганный зверь. Юму это забавляет — он коротко усмехается, но всё в нём стягивается в спираль от ощущения хрупкой ладони на напряжённом члене. Он тянется к ней, накрывает своей рукой чужую и, направляя, проводит пальцами Юи по всей длине, наблюдая за тем, как сильнее и сильнее красится алым её кожа. Девушка схватывает быстро: начинает неторопливо ласкать, иногда сжимая или останавливаясь. Юма давит в себе стоны, сдерживается, чтобы не зарычать от этих неумелых, но искренних прикосновений и желания закончить это всё одним рывком, погрузившись в девушку до самого основания. Но часть его — та самая, что сжималась, когда Комори улыбалась, говорила всякую чепуху и даже, чёрт возьми, спасала жирную гусеницу — противилась мысли о каком-либо насилии над ней сейчас. Он не может назвать себя добрым, но Юи заслужила нормальный первый раз. Хотя бы это. Хотя бы в этот момент. Словно почувствовав, девушка осторожно приподнимает бёдра, упираясь одной рукой в грудь вампира, а другой сжимая влажный от предэакулята член. Юноша каменеет, жадно наблюдая за тем, как девушка, закусив губу, медленно направляет его в себя. Он отчаянно чувствует, как что-то рвётся внутри неё, и лицо Юи на несколько мгновений окрашивает боль, но она продолжает до тех пор, пока Юма не заполняет её тело полностью. Они замирают, смотрят друг на друга, и глаза Комори слегка блестят. — Это скорее дискомфортно, чем больно, — говорит она больше себе, чем ему, но вампир всё равно ощущает своего рода облегчение. Огромных усилий ему стоит оставаться неподвижным, когда от ощущения мокрого горячего сжатия хочется выть. Юи начинает двигаться спустя пару минут, и это восхитительно. Её движения неловкие, сжатые, лишённые той плавности, что демонстрируют умелые опытные женщины — но оттого так чисты и притягательны. Юи не спешит, неудобство и наслаждение, сконцентрированные в ней, мешают разуму и плоти, тело действует больше по наитию, нежели по приказу; но ей хорошо, по-настоящему хорошо и наконец-то тепло. Юма не торопит, гладит её худые ягодицы, выпирающие тазовые косточки и мягкий живот, трогает везде, куда в таком положении может дотянуться. Хочется целовать её спину, касаться угловатых лопаток, пересчитывать языком позвонки; Юма обещает себе, что в следующий раз будет по-другому — медленно и тягуче. Он покроет укусами и поцелуями каждый участок её сладко пахнущей кожи, вырвет из неё столько криков, что голос осядет в глотке, сделает её своей без остатка. Вампир не выдерживает первым: в какой-то момент он делает несколько резких, глубоких толчков, от которых у Юи плывут круги перед глазами, и в последний момент выскальзывает из неё, пачкая брюки и девичьи бёдра. Он тихо стонет и кладет ладонь между ног девушки, массируя клитор и даря ей необходимую разрядку. Комори кричит, содрогаясь в оргазменной дрожи, и замирает на несколько секунд, чтобы позже обессиленно упасть Юме на грудь. Тело ноет, болит низ живота, голова пустая и ватная — но это лучшее, что ощущала Юи последние месяцы. Она не возражает, когда вампир подтягивает её выше и впивается клыками в шею, — лишь устало прикрывает серые веки. Руки юноши почти нежно гладят её по голове, пока кровь с готовностью покидает сосуды. Спустя какое-то время, сквозь полудрёму, девушка чувствует, как двигается Юма, поднимая её и укладывая их обоих под одеяло. Они не любят друг друга, думается ей. Или же?..