Shining

      Дия, будто, не обратила на эти слова никакого внимания. Она продолжила говорить, казалось, даже не особо заботясь о том, хочет ли Адам слушать её. — Скорее всего, Томми тебе всё рассказал о его «никаких» отношениях с семьёй. Насколько я понимаю, у вас с ним всё за рамками общения врача и пациента. — Я пока ещё не врач, мэм. Я студент медфакультета и волонтёр в этой бодьнице. И да. Вы правы. Томми — моё всё. Моя любовь и смысл моей жизни. Может быть, вам уже рассказали об этом, может быть, и нет. Но если нет, значит, вы только что узнали об этом от меня. А теперь вам лучше уйти. Вряд ли придя в себя, Томми будет рад вас видеть. — Не знала, что у моего сына такие предпочтения, — В голосе Дии не прозвучало ни малейшего удивления, — Хотя я многого о нём не знала, — Дия вздохнула и на какое-то мгновение замолчала, уткнувшись взглядом куда-то себе под ноги, — Адам? — Она снова повернулась к сидевшему рядом с ней парню, — У него есть хоть какие-то шансы? — Шансы есть всегда, — Адам вцепился в ворот своей рубашки, словно, ему было трудно дышать, — но разве вас это волнует? Вы ведь даже ни разу не навестили его за всё это время. — У моего сына прекрасный вкус, — произнесла вдруг Дия, окинув Адама долгим взглядом. Потом она вновь замолчала, словно, собираясь с духом, и начала говорить, — Мне позвонил мой отец сегодня днём и сказал, что Томми у самой черты. И если я хочу увидеть сына живым, я должна ехать к нему. Ты думаешь, Томми совсем мне безразличен. Я знаю, это так и выглядит. Но я хочу, чтобы ты знал, не всё так просто на самом деле, — Адам, всё это время желавший прекратить этот, как ему казалось, никому не нужный разговор, вдруг решил не останавливать Дию и дослушать до конца всё, что она так внезапно захотела поведать ему. Вздохнув, как показалось Адаму, как-то горько и болезненно, женщина продолжила говорить то, что начала: — Всё началось в тот день, когда мои родители поставили меня перед выбором, либо я покидаю их дом навсегда и забываю о том, что я их дочь, либо я выхожу замуж за того, кого они хотели видеть моим мужем. Особенно усердствовала в этом моя мама. Она считала, что выгоды, которые даст мне этот брак, стоят всего, чем мне придётся ради этого пожертвовать. Чёрт знает, почему я тогда была такой правильной и послушной. Не пыталась отстоять своё право на собственный выбор, ни как-то защитить себя, ещё и не хотела расстраивать родителей. Знаю, это звучит, как какое-то средневековье, но мне тогда всерьёз казалось, что родители знают лучше меня, как мне следует жить, — Дия снова выдержала паузу, вскоре продолжив, и Адам слушал её, не перебивая, — Мне было тогда двадцать лет, как сейчас моему сыну. Я была влюблена в своего одноклассника и до того момента верила, что с ним я и буду вместе до конца дней. Он уехал учиться в университет в те дни, хотел получить профессию, обещал вернуться и забрать меня, когда станет самостоятельным и сможет обеспечивать свою семью, которую мы с ним хотели создать. Но родители выдали меня замуж за другого, за сына богатых родителей, со связями и прочими благами, которые, как казалось моим родителям, обеспечат мне счастье в жизни. Он меня не знал и не любил, как и я — его. Но как и я, он был послушным мальчиком из правильной семьи, боявшимся огорчить своих родственников, ну и получавший от этого брака какие-то только ему понятные бонусы. Не хочу сказать, что он плохо ко мне относился, но я должна была жить по его правилам и под его диктовку. Моей отдушиной стала вскоре родившаяся дочь Лиз. Пока жива была моя мать, я делала вид, что счастлива и благодарна ей за то, что она сделала за меня тот выбор, который должен был быть только моим. А потом в родной город вернулся тот, кого я любила, — Дия снова замолчала, сглотнув, и Адам, молча, поднялся и налил ей стакан воды, чувствуя, что говорить ей трудно. Поблагодарив парня, Дия выпила воду и, спустя минуту, заговорила снова, — Мы встретились случайно на улице, и расстаться больше не смогли. Встречались украдкой, прятались, он просил меня развестись, на крайний случай сбежать с ним, забрав с собой дочь, и я уже почти решилась, но однажды на улице лоб в лоб мы столкнулись с моим мужем. Так он об этом узнал. В тот вечер он меня избил, и это было первый и последний раз в нашей жизни. Он сказал мне тогда, что я могу катиться на все четыре стороны, но дочь он мне не отдаст, и если я уйду, о существовании Лиз мне придётся навсегда забыть. От родителей скрыть свои синяки и ссадины мне не удалось и, именно это, видимо, стало тем катализатором, который подкосил здоровье моей матери. Перед смертью она попросила у меня прощение за то, что сама выбрала за меня мою судьбу. Дочь потерять я не могла, я боялась своего мужа с того момента просто до невозможности. Поняв, что я ни на что не решусь, тот, кого я любила, уехал из города. А потом я узнала, что у меня будет ребёнок. И совершенно точно было ясно, что ребёнок этот не от моего мужа. Он тоже это сразу понял, и сказал мне тогда, что если я оставлю этого ребёнка, он, конечно, даст ему своё имя во избежание позора, но если я сама хочу его растить, я должна уделять ему внимание только в тех рамках, в которых он мне скажет, и любить его так, как он определит, иначе он лишит меня обоих моих детей. Я знаю, это глупое оправдание, но мне было так страшно, что я согласилась на всё на свете, лишь бы не потерять своих детей. Плюс к этому Томми родился до такой степени похожим на своего отца, что мне было страшно хоть чем-то выдать перед своим мужем, что глядя на своего сына, я думаю о человеке, которого люблю. Мне было страшно, что из-за этого он станет избивать Томми, измываться помимо того, что делал это морально, ещё и физически. Только мой отец пока был ещё в силе, как-то сдерживал моего мужа, да и меня он в конце концов довёл до того, что я, наверное, без сожаления убила бы его, если бы он только тронул Томми хоть пальцем. Но, конечно, когда Томми повзрослел и переехал от нас, уже было понятно, что ни я, ни Лиз, ни тем более мой муж близкими для него никогда не станут. И я к нему уже не лезла. Мне достаточно было знать, что с ним всё в порядке. А потом он заболел… — Дия опять замолчала, и на её глазах впервые появились слёзы, — Мне тогда сказали ещё в Бёрбанке, что он молод и, скорее всего, победит болезнь. Я пыталась с ним впервые поговорить по душам, но он не стал меня слушать. И я его за это не виню. Если бы было возможно повернуть время вспять, я убежала бы, выкрутилась, вывернулась, но не похерила бы свою жизнь в угоду кому-то, только не себе. Только время назад не повернётся. Сейчас за себя я уже не боюсь. Лиз выросла и у неё своя жизнь. Томми меня тоже вряд ли простит и будет прав. Я только об одном прошу тебя, Адам, пожалуйста, вытащи его, — Дия держаться больше не могла и зарыдала, спрятав лицо в руках. А Адам молчал не в силах пошевелиться, пытаясь осмыслить всё, что только что услышал. В продвинутом и просвещённом XX веке он не мог представить себе, что такое может происходить с людьми. Выходило, что Томми вовсе не был не любим, более того, он даже был плодом любви, вот только дать ему эту любовь боялись из желания его же защитить. Адам удержал себя от каких-либо суждений. Сейчас он видел искреннее горе матери, и всё, что он смог, это обнять Дию за плечи и обещать ей, что если потребуется, за жизнь Томми он отдаст свою. Посидев с Адамом ещё немного, Дия засобиралась уходить, — Я подала на развод, Адам, и пока поживу временно у своего отца. Я больше не вернусь к этому человеку. Передай пожалуйста Томми, что я молюсь за него, — Ничего больше не говоря, Дия ушла. А утром в больнице появились Сутан и Крис, узнавший обо всём от Томминого деда.