10 Minutes to Live in the World of the Past

      Элизабет Александра Уайт не любила октябрьское полнолуние больше всего. И, если верить её скудным знаниям по Астрономии (потому что кому-то нужно больше слушать и меньше спать на занятиях), связано это было с тем, что оно было «охотничьим».       Для всех тех несчастных, кто зависел от фаз луны, это означало непрекращающиеся метания между двумя невероятными «А»: апатией и агрессией. Скажем, кто-то отвесил в вашу сторону едкий комментарий, и, предположим, в обычный день вашим ответом был бы столь же едкий комментарий в сторону говорившего. Что же, в охотничье полнолуние дела обстоят несколько иначе. Теперь на означенный едкий комментарий вы либо вообще никак не отреагируете, просто пройдёте мимо, погружённые в свои глубокие мысли, либо почти с кулаками наброситесь на своего «обидчика», неважно сколь незначительной была насмешка. Третьего не дано, а решается всё это подбрасыванием метафорической монетки где-то на обратной стороне Луны.       Обычно кипящая переполняющей энергией Элизабет в этот период чувствовала такой упадок сил, что в некоторых ситуациях девушке хотелось просто лечь на пол посреди какого-нибудь коридора и не вставать ближайшую вечность; пару раз она так и делала, чем зарабатывала обеспокоенные взгляды от друзей и странно-настороженные — от других студентов.       Длилось это, как правило, около недели: три дня до, три дня после и, собственно, день полнолуния. Эта проблема имела довольно простое решение, и Элизабет даже знала его, однако вот уже третий год отказывалась прибегать к нему.       «Он страдает из-за тебя и тебе подобных, — напоминал трескучий голос в голове мисс Уайт каждый раз, когда становилось совсем тяжко. — И ты же не хочешь закончить, как бабуля Монди, верно?..»       С тех пор, как матриарх семейства Люпуччи покинула их, Алетта всеми силами пыталась убедить свою дочь в том, что ничего страшного в этом нет, ведь это совершенно нормальная часть их жизни и «дорогая, посмотри: дядюшка Джотто в полном порядке!» Но даже обнадёживающая улыбка старшего брата матери (равно как и других родственников) не могла переубедить Элизабет. Может быть, если бы Раймонда умерла, девушке было бы проще принять это обстоятельство. Но бабушка Монди просто… не вернулась. И теперь мисс Уайт боялась того же.       Поэтому в эту октябрьскую пятницу, в апогей своих страданий, Элизабет поднималась с кровати на чистом упрямстве и мысли о том, что сегодня состоится первый матч по квиддичу с её непосредственным участием. Конечно, до начала Чемпионата Хогвартса оставался ещё месяц адских тренировок, но этот матч был товарищеским: каким-то поистине магическим образом Кларисса Бойл — ловец и по совместительству вице-капитан гриффиндорской команды, который обычно разгребал за мистером Поттером любой бардак, — организовала «дружескую» встречу с командой Хаффлпаффа. Это была отличная возможность испытать второгодок в полевых условиях и, если повезёт, цитата, «вселить в соперников праведный ужас». Стоит отметить, что порой мисс Бойл пугала своих товарищей по команде.       Итак, с трудом заставив себя принять хоть сколько-нибудь человеческий вид (эта мысль заставила девушку горько усмехнуться), Элизабет, сопровождаемая Лили и Тиной (Алиса, выигравшая утренний поединок за душ, упорхала в известном направлении), спустилась в Большой зал на завтрак.       Трапезная Школы Чародейства и Волшебства Хогвартс была, как и обычно, наполнена жизнью и шумом. Особенно взволнованными, по понятной причине, оказались столы Хаффлпаффа и Гриффиндора: и тут, и там большими цветовыми пятнами мелькали фирменные свитера¹, которые выдавались членам команд по квиддичу. В одном из таких, например, почему-то сидел мистер Блэк (старший), по мнению многих не сумевший бы даже в параллельной вселенной стать фанатом спорта.       В любой другой день мисс Уайт удивилась бы данному обстоятельству и всенепременно посмеялась бы над тем, что у мисс Эванс из-под носа уводят парня — потому что, конечно, носимый предмет одежды мог принадлежать исключительно мистеру Поттеру — никто же больше не состоял в факультетской сборной в их компании, правда. Однако в этот раз девушка лишь пожала плечами и заняла свободное место неподалёку от Мародёров, не обратив внимания ни на то, что Джеймс, сидевший рядом с Сириусом, тоже был одет в фирменную алую кофту, ни на то, что сегодня утром сама гриффиндорка не смогла найти свой свитер. Людей, перешёптывающихся буквально за спиной мистера Блэка (который, в свою очередь, всё слышал и был весьма доволен этим) и бросавших странные взгляды в её сторону, мисс Уайт тоже предпочла проигнорировать.       Вещь, которую Элизабет всё же соизволила заметить: потолок в Большом зале был мрачен и грозился в любой момент разродиться злым осенним дождём.       «Ну да, коне-ечно, погода просто обязана была испортиться, — думала девушка, взглядом сверля тарелку, на которой лежало одинокое зелёное яблоко. — Теперь придётся надевать очки. Ненавижу очки. Ещё бы не забыть водоотталкивающие чары, иначе буду как мокрая псина. Фу, — она скривилась. — Мерлин, а что если Поттер решит сжалиться над второгодками и попросит перенести — или того хуже, отменить! — матч? Хотя нет, Кларисса собственноручно подвесит его на Астрономической башне, учуди он подобное, — она покивала этой мысли. — У барсучков преимущество вообще-то: никаких новичков в этом году, — расстроенная, она вздохнула, — они уже довольно сыгранные, а нам ещё столько всего предстоит…»       В то же время компания из пяти человек (мистер Поттер был занят важной тактической беседой с мисс Бойл и другими членами команды), подперев щёки, меланхолично наблюдала за молчаливым, но от того не менее увлекательным представлением, разворачивающимся на лице задумавшейся Элизабет. — Ставлю пять сиклей, что она заметит только после матча, — сказал Ремус, за обе щеки уплетая чрезвычайно мясной завтрак; он в свою очередь находился под воздействием третьего «А» — аппетита (который, следует отметить, проявлялся не только в проснувшейся страсти к еде). — Нет-нет, он же понадобится ей раньше, — Питер покачал головой. — Ставлю на последние полчаса перед игрой. — Сегодня я пас, но был бы азартным человеком, поставил бы на завтрашнее утро. — Бросьте вы, она не настолько рассеянная. Ко второму занятию точно. — Ты сильно переоцениваешь Бет, Эванс. Но, — Тина предупредительно подняла палец, — ставки сделаны, ставок больше нет.       То, что мистер Блэк весь день ходил в её свитере для квиддича, мисс Уайт не заметила ни ко второму, ни к третьему, ни даже к шестому занятию.       В какой-то момент на перерыве к ней подошла младшая студентка с Гриффиндора — Мэри, кажется — и, нервно заламывая пальцы, поинтересовалась, официальное ли это подтверждение, на что Элизабет ответила задумчивым: «Хм-м-м, кто знает». О чём говорила девочка и почему другие представительницы прекрасного пола весь день метали в неё метафорические молнии, мисс Уайт ни в коем случае не имела представления. Сириусу, на чьей спине красовалась вышитая золотой нитью чужая фамилия, оставалось только наслаждаться представлением.       Но занятия-таки подошли к концу, и в скором времени им на смену должна была прийти долгожданная товарищеская игра. К сожалению, сколько бы ни молились студенты, Вселенная предпочла проигнорировать все их просьбы и напрочь отказалась улучшать погодные условия. Более того, за час до назначенного времени начал крапать мелкий дождь, который к началу матча превратится в полномасштабный ледяной ливень.       Примерно в это же время в гриффиндорской башне, в комнате для девочек шестого года Элизабет начала готовиться к своему полу-официальному дебюту в рядах факультетской команды. Мучительно медленно, она надела форменные штаны, натянула поверх полосатых носков высокие ботинки, туго зашнуровала их — и последовавшую за этим защиту для ног. Мисс Уайт сменила школьную рубашку нижней майкой, какие обычно носились на тренировки, и с несвойственной ей грацией накинула спортивную мантию на плечи, чем вызвала восторженно-удивлённый «ох» от мисс Эванс. Начав было застёгивать защиту на руках, гриффиндорка вдруг остановилась. Она наполовину сняла мантию, надела обратно, озадачено покрутилась вокруг своей оси и, не поняв в чём же дело, задумчиво уставилась в пол. — Как будто… чего-то не хватает… — Давай, Лизи, ты сможешь. Мы все верим в тебя! — Хм-м… Как-то… прохладно… — Давай-давай, девочка, ты почти у цели! — А кто-нибудь видел мой свитер для квиддича?.. — Бинго, Бет!       Всё ещё пребывая где-то в своих облачных мыслях, Элизабет по-птичьи наклонила голову. — Так кто-нибудь его видел?       Взгляды Алисы и Лили, обращённые на девушку, были в равной степени наполнены как весельем, так и жалостью; в свою очередь Тина, чья эмпатия по временам сильно проседала, рассмеялась в голос. — Чтобы ответить на этот вопрос, мисс Уайт, Вам придётся обратиться к звёздам, —сказала мисс Прюэт, весьма недурственно пародируя миссис Лакс Сопдет — их профессора Астрономии.       Элизабет сняла-таки спортивную мантию и побрела к окну; никаких звёзд она там, конечно же, не увидела. Раздражённая, она вновь повернулась к хихикающим подругам. «Вы это серьёзно?»² — хотела возмутиться гриффиндорка, но успела лишь вопросительно приподнять бровь, когда до неё наконец дошло. — А.       Белоснежным вихрем мисс Уайт удалилась из комнаты девушек, подгоняемая праведным гневом и желанием оторвать кое-кому загребущие руки.       «Предатели, вокруг одни предатели! «Друзья», которые воруют твои вещи, и «друзья», которые скрывают от тебя это. Дожили! Так и знала, что с ними что-то не так: они все выглядели такими довольными и будто ждали чего-то. И даже я не настолько наивна, чтобы думать, что это из-за квиддича. Но почему-у всегда я? Холодает же, пусть ворует одежду у Ремуса. А если вдруг полюбил спорт, то гардероб Джеймса намного ближе моего. Теперь ещё свитер провоняет псиной, тьфу!»       Вообще, если подумать, после «юбочных махинаций» сентября мистер Блэк стал всё больше и больше экспериментировать со своими нарядами. Конечно, в рамках школьной формы это было немного проблематично, но в свободное от строгой учебной одежды время он всё чаще носил нечто этакое. Так, например, мистер Люпин оказался прав, и Сириус без зазрения совести забрал зелёный халат с бахромой, который Элизабет подарила тётушка: мисс Уайт и мистер Поттер к этому моменту уже вернулись к своим безумным исследованиям по зельеварению, потому пропажа была замечена далеко не сразу. Следующей жертвой стали чёрные брюки с кожаным поясом, похожие на шаровары, которые на мистере Блэке сидели несправедливо идеально. Под раздачу также попали полупрозрачная рубашка, которую юноша носил без нижней майки, бархатный чокер с вышивкой, привезённый, конечно же, из Италии, и джинсовая куртка, выглядевшая на нём стильно-укороченной. У Элизабет обычно не возникало проблем с тем, что она была выше и плечистее многих девушек своего возраста, но теперь, когда рядом с ней появился вор немногочисленной приличной (мисс Уайт не шутила, говоря про отцовский свитер, который был старше неё) одежды, гриффиндорка начала жалеть, что природа не одарила её более миниатюрной комплекцией.       Но в целом она не злилась, нет. Во-первых, потому что была слишком занята с Джеймсом: благодаря нескольким каплям, оставшимся от зелья, и тому факту, что состав ЗКЗВ был известен, чуть меньше, чем за месяц, им удалось выявить почти все необходимые ингредиенты. Помимо заспиртованных пиявок, свежих водорослей, шкуры бумсланга и языка гадюки, той знаменательной ночью в котёл также попали шафран, мирт и что-то ещё. Над выявлением этого загадочного чего-то ещё мисс Уайт и мистер Поттер трудились в данный момент.       Во-вторых, при всей своей страсти к театральности (ещё раз поблагодарим дедулю Айка за это) в данный момент Элизабет возмущалась лишь потому, что свитер для квиддича был ей действительно нужен. В свою очередь всю «позаимствованную» одежду девушка, конечно, добровольно (с подачи сердобольной матушки, на самом-то деле) привезла с собой в Школу, но носить так-то не носила; ненужные своей хозяйке, вещи эти просто пылились в сундуке. Поэтому в том, что Сириус носил их, беловолосая гриффиндорка даже видела своеобразное благо.       А «в-третьих» случилось в тот же день, что и «юбочные махинации». Кто-то из компании слизеринцев (потому что, коне-ечно, это должен был быть кто-то из компании слизеринцев: огонь — горячий, снег — белый, а Слизерин находится в вечной вражде с Гриффиндором) посчитал, что юбка, надетая на представителя мужского пола, глубоко их оскорбляет, о чём они не преминули показательно громко сообщить в самых резких и неприятных выражениях — в ход пошло даже подслушанное у маглов словечко на букву «п», тонко намекающее на чьи-то сексуальные предпочтения. Разлучённые с основной группой, однако не менее могущественные в своей праведной вспыльчивости мистер Блэк и мисс Уайт ввязались в потасовку, закончившуюся парой сломанных носов и наказанием от профессора Калхасида, который первым заметил стычку студентов.       В итоге пристыженные и потерявшие баллы, но всё ещё крайне гордые собой Элизабет и Сириус заканчивали день под строгим взором преподавателя Прорицаний. Последним заданием, что им поручили, было принести из библиотеки книги. Перекидываясь язвительными фразочками и споря, кто должен подниматься по серебристой верёвочной лестнице первым — мистер Блэк, по-прежнему одетый в юбку, или мисс Уайт, вынужденная постоянно носить юбку как часть школьной формы, они шли в направлении Северной башни. Завернув в очередной коридор парочка гриффиндорцев нос к носу столкнулась с Регулусом Арктурусом Блэком.       Элизабет тут же напряглась — где один слизеринец, там и целая стайка; кто знает, может, это отвлекающий манёвр, и в тенях прячется Розье, страстно желающий им отомстить, — и собралась было достать палочку, но, вот незадача: палочки у них конфисковали на время наказания. Впрочем, шансов у девушки всё равно не было, так как, опять же, руки её были заняты книгами. Грифон тебя раздери, профессор Калхасид!..       В противоположность суетящейся мисс Уайт мистер Блэк (старший) выглядел спокойным, даже расслабленным. Он не слишком удачно сдул несколько прядок чёлки, упавшей на глаза, и перенёс вес тела на левую ногу, демонстративно оттопырив бедро. И без того мрачный Регулус нахмурился ещё больше. — Нам нужно поговорить, — сказал он. — Я весь во внимании.       От того, как прозвучали эти слова, Элизабет подумала, что, в общем-то, выступить одной против вооружённой палочками компашки Розье — не такая уж и ужасная идея; во всяком случае, её шансы на выживание были куда выше, чем сейчас. — Наедине, — голос Регулуса подрагивал. — От любимой Бэтси, — девушка по привычке ткнула Сириуса в бок, — мне скрывать нечего. — Прекрати. — Что? — Это, — он обвёл взглядом фигуру мистера Блэка. — Если матушка узнает... — О, я всей душой надеюсь, что она узнает. Более того, давай так: матушка просто обязана узнать. Если понадобится, я даже попозирую для колдографий.       Будучи до неприличия привилегированной особой, Элизабет имела приторно-прекрасные отношения с семьёй и за все шестнадцать лет своей жизни была свидетелем лишь одной по-настоящему серьёзной ссоры подобного толка. Это, впрочем, не значило, что семейство Уайт-Люпуччи было идеальным — скорее, умело хорошо скрывать конфликты (по крайней мере, от детей). Блэки, кажется, о подобном даже не слышали. — Она разозлится. — Таков был план, Рег, — Сириус закатил глаза. — Будет замечательно, если она разобьёт одну из тех уродливых ваз о голову своего бесхребетного болвана-мужа. — Отец тебе ничего не сделал. — Именно — он никогда ничего не делает.       Мисс Уайт услышала, как в ушах стучит кровь, — и, возможно, не совсем её. Регулус был зол, а Сириус, несмотря на своё игривое поведение, — ещё злее. Элизабет пугало это, пугала эта фарфоровая маска аристократического воспитания, которую дети древних чистокровных семей впитывали с молоком матери. В случае с Блэками это звучало как насмешка.       Молча, братья сверлили друг друга взглядами.       Чувствуя, что она может сильно пожалеть об этом, если ничего не сделает прямо сейчас, в этот самый момент, срочно, мисс Уайт прочистила горло и заявила, что ей до неприличия тяжело, и, если Регулус так уж сильно хочет поболтать со своим дорогим братцем, то вполне может заняться этим по пути в Северную башню, ежели соблаговолит занять её, Элизабет, место в этой увлекательной отработке от многоуважаемого профессора Калхасида. Гриффиндорка милостиво подождала целых три секунды, после чего, не услышав ответа от мистера Блэка (младшего), уверенно зашагала вперёд, мимо растерянного слизеринца. Не успела она дойти до поворота, как её окликнул Сириус: — Не в ту сторону.       Снова прочистив горло — громче прежнего в этот раз, мисс Уайт развернулась и ещё увереннее, будто ничего такого сейчас не произошло, пошла в правильном направлении. Холодные глаза мистера Блэка мельком пробежали по фигуре младшего брата; юноша ничего не сказал. Удобнее перехватив книги, Сириус последовал за девушкой. Регулус ещё несколько мгновений постоял на месте, яростно сверля камни пола взглядом, после чего тоже покинул злополучный коридор.       В итоге, первой по серебряной верёвочной лестнице поднималась Элизабет, пытаясь не умереть от смущающей неловкости сцены, свидетельницей которой она, к сожалению, стала. Больше никогда.       Дверь в спальню мальчиков мисс Уайт вновь открывала с ноги: — Клянусь мерлиновыми панталонами, Блэк, если ты растянул мой свитер!.. — О, она наконец-то заметила, слава Мерлину. — Коллега, право, я ожидал от Вас лучшего результата. — Лунатик и Лили должны мне по пять сиклей, хе-хе.       Услышав первое имя, Элизабет возмущённо поперхнулась воздухом; услышав второе, она быстро осмотрела комнату и, не обнаружив в ней мистера Люпина, снова по-птичьи склонила голову и уставилась на Питера. — А где Ремус? — Ему… эм, не здоровится. — То есть он пропустит матч?..       В голосе мисс Уайт было столько по-детски наивного разочарования, что у мистера Петтигрю, который обычно в присутствии беловолосой гриффиндорки чувствовал если не откровенный страх, то по крайней мере лёгкую настороженность, сжалось сердце. Он уже однажды видел у Элизабет похожее лицо и, откровенно говоря, до сих пор не знал, что делать в подобной ситуации.       К счастью, ему на помощь пришёл Сириус: — Зато, Бэтси, матч не пропущу я, — по лицу его расплылась фирменная ухмылка. — И даже без твоего свитера. А если захочешь, — мистер Блэк заговорчески подмигнул, — лишь в львиной гриве.       Стоило ему произнести последние слова, как его длинные чёрные волосы стали трансформироваться в не менее длинный рыжий мех. Сам юноша, кажется, поначалу не заметил этого, но стоило посветлевшей чёлке упасть на глаза, как он возмущённо всплеснул руками. Мистер Петтигрю, не сдержавшись, захихикал, но быстро замаскировал свой смех под неожиданно настигший его приступ кашля. — Чёрт побери, Сохатый, я тут вообще-то пытаюсь очаровать девушку. — Ты пытаешься очаровать моего охотника, — мистер Поттер постучал мистера Блэка палочкой по лбу; его волосам стал возвращаться нормальный вид. — Не сейчас.       Сириус нахмурился: он ненавидел, когда Джеймс относился к вещам слишком серьёзно, будь то какой-то идиотский тренировочный матч или его отношения с семьёй. Последнее, безусловно, было крайне ценно для мистера Блэка, но в такие моменты суть мистера Поттера терялась. Сохатый был не про заботу и волнение — для этого у него был Лунатик. Джеймс был про лёгкую жизнь, про изощрённые проделки, про свободу.       Раздражённо фыркнув, Сириус взялся за край свитера, чтобы снять его, но Элизабет подняла руку, останавливая молодого человека: — Оставь. Возьму что-нибудь из общей формы. Но взамен, — мисс Уайт неожиданно нежно улыбнулась, — покажи всем, чьё имя на твоей спине, и болей за двоих.       Матч в итоге оказался не слишком долгим, но до неприличия нервирующим.       Потому что, конечно, начался ливень; потому что, конечно, Элизабет забыла про согревающие и водоотталкивающие чары; потому что, конечно, засверкали молнии. Одна из них, например, попала в древко метлы Джеймса, и тот в крутом пике полетел на землю. Будь это кто угодно, кроме мистера Поттера, переломов было бы не избежать; а так, молодой человек отделался лишь длинным порезом на предплечье, парой десятков ссадин и опалённой чёлкой. Естественно, сразу после падения (действительно назвать это «приземлением» осмелился бы, пожалуй, только сам автор страшного трюка) он взмыл обратно в воздух — не успели даже объявить таймаут.       Счёт был 40:30 в пользу Хаффлпаффа, когда мисс Бойл, преследуемая ловцом из команды противника, пролетела над зрительскими трибунами и схватила золотой снитч, напоследок едва не врезавшись в задумавшуюся мисс Уайт.       Победа в товарищеском матче, помноженная на тот факт, что следующие два дня были выходными, равнялась празднованию в гостиной Гриффиндора, на котором, впрочем, присутствовали желающие со всех факультетов. Соперникам на поле не обязательно быть соперниками вне поля, и, по крайней мере, хаффлпаффцы соглашались в этом вопросе с гриффиндорцами. Капитан жёлто-чёрной команды даже пообещала, что, как бы ни закончился следующий матч, праздновать все будут в их гостиной и «уж мы-то покажем, как оно делается, Поттер!»       Она же в какой-то момент пошутила о том, что они, принимая во внимание количество второгодок в команде соперника, конечно поддались им, но Гриффиндору всё равно следует быть внимательнее, а то сегодня они играли неполным составом — мисс Уайт ловила скорее ворон, нежели квоффлы.       Услышав это, Элизабет фыркнула и по привычке (которой у неё, на самом деле, не было — просто так принято говорить) засунула руки в карманы мантии, где обнаружила какую-то бумажку. Бумажка оказалась письмом — тем самым, которое гриффиндорка получила месяц назад. Раз никто не прислал сову ещё раз, значит, там не было ничего серьёзного, но всё равно как-то некрасиво получалось.       В письме Алетта хвалилась тем, что смогла-таки вывести тот сорт олеандра, над которыми они с тётушкой Террой бились всё лето, — весьма странный флористическое хобби для двух итальянок. То же, что в действительности заинтересовало Элизабет, находилось в самом низу исписанного красивым почерком листа:       «P.S. Посмотри, какого замечательного стрижа нарисовал тебе папа!» — и, собственно, изображение птицы. Мисс Уайт нахмурилась.       Вот несколько вещей, которые полезно знать о Бенджамине Уайте.       Во-первых, Бенджамин Уайт не умел и не любил рисовать. Все чертежи своих изобретений он выполнял исключительно волшебной палочкой или при непосредственной помощи своей горячо любимой жены. Если так случалось, что он добровольно брал в руку карандаш или перо, это что-то значило.       Во-вторых, Бенджамин Уайт любил загадки и головоломки, что помогало ему во времена учёбы в Школе Чародейства и Волшебства Хогвартс. Эту страсть он с младых ногтей прививал и своей дорогой дочери Элизабет.       В-третьих, Бенджамин Уайт весьма неплохо умел использовать Протеевы чары, что помогало ему в работе. Так, одно из менее серьёзных, но не менее любимых его изобретений носило название «Связующие Суперобложки Уайта»³: бумажные суперобложки заколдовывались таким образом, что связывали одинаковые книги, на которые их надевали; суперобложка тут же становилась неотличимой от обложки оригинальной и позволяла обладателю одной книги видеть всё то, что обладатель другой записывает в своём экземпляре, и наоборот. Записи не исчезали даже после удаления обложки (впрочем, у более поздних версий появилась и такая опция), механизм был прост к применению и пользовался приличным спросом — особенно в дни Святого Валентина.       В-четвёртых, Бенджамин Уайт был без ума от работ Леонардо ди сер Пьеро да Винчи. Летом 1976 года Бен стал самым счастливым человеком не только потому, что закончил долгожданный переезд в Годрикову впадину, но и потому, что разжился редким изданием «Сказок и притч Леонардо да Винчи» — аж в двух экземплярах. Один из них лежал сейчас на прикроватной тумбе Элизабет; восьмая по счёту притча этой книги называлась «Паук и стриж».       Всё ещё хмурясь, Элизабет удалилась в комнату девушек шестого года обучения, где вооружилась «Сказками и притчами» и своей волшебной палочкой. Погружённые в атмосферу всеобщего веселья, друзья её не заметили исчезновения.       На внутренней стороне обложки был нарисован крошечный цветок колокольчика, который бледно светился и переливался. Увидев это, мисс Уайт задумчиво хмыкнула.       Девушка открыла книгу на нужной притче, погасила свет в комнате и дважды взмахнула палочкой. После первого взмаха слова на странице стали менять цвета, подобно гирлянде на рождественской ёлке. После второго у Элизабет в руке появилось небольшое пламя голубого цвета. Когда она поднесла огонёк ближе к книге, восемь слов перестали переливаться, вновь становясь чёрными.       Темнота, Мерцающие чернила и Волшебный огонь. Всё просто.       На самом деле, нет. Если бы не выброс адреналина после игры в квиддич, мисс Уайт была бы всё такой же рассеянной, как на протяжении всего этого дня, и даже годы зазубривания символов и их комбинаций, придуманных отцом, не помогли бы прочитать тайное послание, оставленное Бенджамином. Скорее всего Элизабет без задней мысли применила бы какие-нибудь Проявляющие чары и стёрла бы не только сообщение от мистера Уайта, но и вообще всю книгу — таков был изъян «Связующих Суперобложек Уайта» (который, впрочем, в некоторых случаях тоже можно было использовать в свою пользу).       Но вернёмся к «Пауку и стрижу».       Словами, проявившимися на странице, были: «натягивать паутину», «насмешник», «попадает в сети», «добыча», «колокольня», — при этом «попадает в сети» было перечёркнуто, а «добыча» и «колокольня» были соединены карандашной линией.       Взгляд Элизабет упал на часы. До отбоя ещё есть время, а в гостиной по-прежнему слышны весёлые голоса. Если уйти сейчас, никто не задаст лишних вопросов, а если и задаст, то: «ой, знаете, воздухом бы подышать, заодно и письмо отправить», — весь этот цирк или что-то в его духе.       Сменив мантию свитером для квиддича, который по возвращении с матча аккуратно лежал на её кровати (на всякий случай, девушка несколько раз прошлась по нему Чистящими чарами, что, впрочем, всё равно не вывело приставучий запах парфюма мистера Блэка), мисс Уайт спустилась обратно в гостиную Гриффиндора, взяла наполненный чем-то по крайней мере частично алкогольным бокал и, стараясь не привлекать лишнего внимания, проскользнула к портрету Полной Дамы.       Последнее было не слишком сложно: героями этого вечера были вратарь-второгодка (который, несмотря на четыре пропущенных квоффла, справился просто превосходно), Кларисса и, конечно, Джеймс со своей воздушной эквилибристикой. Только лишь мисс Эванс заметила, как красно-белый силуэт, напоминающий её лучшую подругу, крадётся посреди шумной суеты, но решила ничего не говорить по этому поводу. По крайней мере — сейчас.       Послание, оставленное Бенджамином Уайтом для своей дочери, было не слишком сложным даже для означенной дочери в худший месяц каждого года. «Насмешник» устроил Уайтам западню, но она, к счастью, провалилась; «добыча» же (или какая-то её часть), за которой охотится этот самый «насмешник», находится сейчас в Часовой башне — единственному месту на территории Школы Чародейства и Волшебства Хогвартс, которое подходит под описание «колокольня».       Из этих умозаключений, однако, вырастает несколько непростых вопросов. Как Бенджамин доставил загадочную «добычу» в Замок? Почему хочет, чтобы она была именно у Элизабет? И кто такой этот «насмешник»?       Ну, допустим, на последний вопрос мисс Уайт ответить худо-бедно могла: в конце концов, любовь к каламбурам ей досталась именно от отца. «Насмешник» был игрой слов на чью-то фамилию, а если учесть, какое сейчас время, какие события происходят на фоне мирной жизни студентов магической школы, не сложно догадаться, что речь идёт о ком-то из Пожирателей смерти.       Насмешник — это, вероятно, Снайд⁴. Странный человек, что сновал летом в Годриковой впадине, пытаясь заключить с Бенджамином какую-то сделку. Но что ему могло понадобится от семейства Уайт? Что могло понадобится от семейства Уайт Волан-де-Морту? Связана ли это с той посылкой, которую Элизабет привезла в Школу, для директора Дамблдора? Может ли так статься, что её родители действительно в опасности? Да ещё и из-за... Дамблдора?       В Часовой башне было тихо. То есть, нет, конечно, механизмы непрерывно скрипели, металл тёрся о металл, стрелки двигались, маленькие колокольчики позвякивали, большие колокола гудели от собственного веса, но здесь не было человеческих звуков, а потому для Элизабет здесь было тихо.       Мисс Уайт поднялась на четвёртый этаж (Башня стояла на холме, а потому четвёртый этаж Хогвартса был вторым уровнем Башни и так далее) и зажгла небольшой голубой огонёк на конце своей палочки; девушка внимательно осмотрела мерно покачивающийся маятник, но ничего не нашла. Не помогли даже проявляющие заклинания и их с отцом система знаков: металл и каменный стены были стары, но девственно чисты — Филч всегда старается на славу и не позволяет мерзким подросткам оставлять свои мерзкие любовные метки на собственности Школы.       Бенджамин не раз рассказывал, как в школьные годы проводил почти всё своё свободное время в Часовой башне. Ему нравилось наблюдать за тем, как чётко и ровно, без каких-либо погрешностей качается огромный маятник. Но особенно юного мистера Уайта завлекала музыка, создаваемая слиянием магии и механизмов, она действовала на него умиротворяюще. Она же придавала юноше желание учиться, совершенствоваться и создавать. Придумывая и претворяя в жизнь даже самые маленькие и, казалось бы, никому ненужные идеи, Бенджамин творил. Если Алетта считала искусством свои картины, то для него это были изобретения.       Элизабет поднялась на пятый этаж и снова осмотрелась. Особое внимание она уделила циферблату, через толстое стекло которого открывался вид на внутренний двор с его полуразрушенным фонтаном и вечно ободранной грушей: спрятать что-то в подобном месте было вполне в духе её отца. Однако даже там девушка ничего не обнаружила.       Задумчиво покусывая губу, мисс Уайт села у противоположной от циферблата стены, прямо на пол. Гриффиндорка запрокинула голову; камень приятно холодил спину, в которую сегодня прилетел бладжер, и макушку, которая горела от кипящих мыслей. Девушка дёрнула рукой; огонёк на конце палочки взмыл вверх и взорвался беззвучным фейерверком. Над аркой окна что-то блеснуло. Бинго.       Соорудив из подручных средств и заклинаний что-то вроде пьедестала, Элизабет забралась на эту, следует сказать, не слишком надёжную конструкцию и принялась изучать каменную кладку, покачиваясь не хуже огромного маятника Башни. В слабом освещении не было видно ничего, кроме естественных следов и повреждений, оставленных временем; тактильный «анализ» тоже ничего не дал. Мисс Уайт вновь создала голубое пламя и поднесла к стене; переливаясь, там появилась вязь из рун.       Элизабет она показалась знакомой: что-то подобное она видела у отца в мастерской — только раз в десять крупнее и более... законченное, что ли. В этой версии будто не хватало некоторых знаков и последовательность была не совсем такая; к тому же здесь вязь шла по кругу, а в мастерской она была, скорее, овальной и обрывалась где-то в районе пола. Как дверь.       Осторожно, девушка коснулась камней, что были очерчены рунами, и с удивлением поняла, что пальцы её проходят немного дальше, чем следовало бы, будто это была иллюзорная стена. В небольшой нише обнаружилась коробочка, похожая на ту, что Элизабет передала в начале учебного года директору Дамблдору.       Тут же была записка, начинавшаяся со слов: «Лизбет, ты молодец...»       В гриффиндорскую гостиную мисс Уайт возвращалась довольная собой и своим уловом. Лучезарно улыбаясь, она буквально провальсировала мимо мистера Филча, когда тот шёл закрывать двери: мисс Уайт была вне своей комнаты поздно, но недостаточно поздно, чтобы назначить ей наказание, и оба они это знали. Задержись девушка в Башне на каких-то пятнадцать минут, и завхоз Хогвартса был бы чуточку счастливее в тот вечер. Впрочем, это же могло произойти, если бы означенный завхоз начал свой обход не с восточного крыла, а с западного — именно туда завёл Элизабет её знаменитый наследственный топографический кретинизм.       Комната за портретом Полной Дамы была нехарактерно пустой и тихой. Лишь в кресле, что стояло возле камина, обнаружилась листающая уже знакомые нам «Сказки и притчи Леонардо да Винчи» мисс Эванс, которую мисс Уайт благополучно не заметила. Слишком уж она радовалась решённой загадкой от отца. — Лизи, — голос Лили вывел девушку из эйфорического восторга, — не поможешь мне с одной вещью?..