***
До входа её везут на каталке. Врач централизованного приёмного отделения, разрезав штанину и поверхностно осмотрев характер травм, распоряжается отвезти женщину в травматологию, разместить в палате, дать понюхать нашатыря и воды попить. Оставшись наедине с подозрительной троицей, он берёт в руки трубку стационарного телефона и говорит: — Я должен сообщить в полицию. Травмы получены насильственным путём... — Это не мы, — Флаке берёт на себя роль парламентёра. — Это наша коллега, она лишь позвонила, и мы приехали. Не надо полиции. — Положено, — отрезает доктор, и его палец уже тянется к кнопкам. — Не надо. — Флаке подходит ближе, заставляя врача сделать шаг назад, отчего телефонный провод натягивается до предела. — Эта женщина — доверенное лицо одного из кандидатов в губернаторы. На самом деле это не так, но врач сразу же меняется в лице и кладёт трубку на рычаг: — Не первый случай, — отвечает он. — Девяностые вернулись. Извините, но в данной ситуации даже полиция вам не поможет — научены уже. — Вот и мы об этом. Да и не нужна нам их помощь, — продолжает ласково увещевать Лоренц. — Ваша помощь нужна. — Вылечим, — с готовностью реагирует врач. — Сделаем всё, что в наших силах. Заполните пока бумаги. Документы больной есть с собой? Круспе бежит на улицу, к машине, и возвращается с женской сумочкой, что прихватил с собой из разбитого Ольгиного авто. Паспорт, к счастью, находится внутри.***
Спустя полтора часа тяжёлого ожидания, которые все трое провели на ногах — то бегая на улицу покурить, то в ближайший киоск за чаем и шаурмой — доктор вновь появляется в поле их зрения. Его лицо не выражает ничего, но это у них, у медиков, профессиональное — их дело тела латать, а не печься о чьём-то душевном спокойствии. — У неё сильный вывих голеностопного сустава, даже не знаю, как она умудрилась... Ушибы и ссадины не в счёт. Ощущение такое, что её специально били так, чтобы максимально навредить именно лицу. — Били? Вы сказали, били? — Круспе надеется, что ему послышалось. — Конечно били, уж я в битых мордах толк знаю. Простите за цинизм — издержки профессии. Травматология — не место для романтики. Подруга ваша истощена и переохлаждена, будто всю ночь на морозе просидела без воды и еды, но в целом она поправится. А вот что с лицом делать... Это вам к другим специалистам. Шрамы могут остаться... Попрощавшись с врачом и обещав прислать к больной визитёров в ближайшее время, все трое вновь усаживаются в машину. Каждый думает об одном: "Это кем надо быть, чтобы избить женщину?". — Вернёмся к машине, — командует Флаке и заводит мотор. — Там четыре регистратора. Если они и сняли камеры, то наверняка нашли не все — уж я-то постарался... Они — это условное обозначение тех, кто это сотворил. Ситуация пока не ясна: Ольга — лицо непубличное, занимается больше делами компании, к выборам не причастна, во Мценск наведывается нечасто. Нападение на неё выглядит странно. Оно выглядит угрозой! Это будто бы сообщение, предназначенное именно им, для внутреннего пользования. Будь на её месте кто угодно другой — и дело немедленно стало бы общественным достоянием. Но об этой женщине в городе никто не знает. Никто, кроме причастных к работе ММК или тех, кто за их работой очень пристально наблюдает. Флаке оказался прав: стандартный регистратор — тот, чья камера направлена на дорогу, а также ещё один — фиксирующий действия водителя, в машине отсутствуют. Флаке извлекает ещё два аппарата, надёжно спрятанных от чужих глаз за обивкой заднего сидения и под крышей. Вызвав за застрявшим на поляне автомобилем эвакуатор, ребята покидают злополучное место. Осталось лишь добраться до дома и посмотреть записи. Уже по пути к Ленинской Тилль, молчавший всю дорогу, вдруг произносит: — Кем бы они ни были, мы познакомим их с нашим другом. Не нужно уточнений — друг, знакомство с которым само по себе не сулит злодеям ничего хорошего — это Ридель. Флаке внутренне соглашается с идеей вычислить ублюдков и предоставить ручному Олли полный карт-бланш. Пусть порезвится, он заслужил.***
Ракурсы извлечённых камер неудобны и слегка сбиты, но тем не менее восстановить хронологию событий по ним не составляет труда. Вот Ольга едет себе по шоссе, наконец сворачивает на просёлочную, заметно сокращающую путь до Мценска. На том месте, где просёлочная проходит через злополучную поляну, её машину блокируют две другие. Её ждали. Сперва женщину вытаскивают наружу: в общей сложности налётчиков четверо, по двое на каждый из автомобилей-агрессоров, и поначалу, окружив Ольгу, они беседуют. Слов не слышно — микрофоны регистраторов находятся внутри салона и звуков с улицы не улавливают. Когда ситуация выглядит так, будто "беседа" уже окончена, и все её участники готовы разъехаться каждый в свою сторону, на полпути к машине Ольгу нагоняют и просто начинают избивать. Уже без слов или лишних пререканий: один из нападающих скручивает ей руки за спиной и подтаскивает к капоту её же машины, другой наматывает на кулак её волосы и принимается бить головой о капот, лицом вниз*. "Так вот откуда кровавая дорожка на корпусе машины", — думает Круспе, вспоминая, в каком виде они обнаружили автомобиль. И застывшая алая лужица под капотом — тоже оттуда. Смотреть на происходящее на экране лэптопа становится невыносимо, но всё же это необходимо для того, чтобы восстановить ход событий. Перестав бить, но всё ещё удерживая Ольгу лицом вниз, согнув её тело под прямым углом, один из нападающих сильно бьёт её по голени, отчего нога подворачивается, и обмякшее тело женщины падает на землю — прямо в мокрый снег. Регистраторы фиксируют, как налётчики открывают капот, недолго ковыряются там — вот, значит, почему машина оказалась не на ходу, и Ольга не смогла самостоятельно добраться до города, затем извлекают оба регистратора — внешний и внутренний, не обыскав салон на предмет дополнительных, ещё раз осматривают испещрённую глубокими следами ног и шин поляну и уезжают. На видео видно, как перемазанная кровью Ольга в промокшей одежде поднимается, опираясь ладоням о корпус машины, и ковыляет до дверцы на одной ноге. Она пытается завести машину, пытается звонить, но потом просто забирается с ногами на заднее сидение и ждёт. Закончив просмотр, трое недоумённо переглядываются: видео прояснило хронологию событий, но ничего не объяснило. Кем были нападавшие, о чём они говорили с жертвой, и как она вообще оказалась на той дурацкой дороге? — Без её объяснений нам не обойтись, — констатирует Тилль. — Я почти уверен, что это выходка Кречетова. Но зачем ему Ольга? — Это послание, — в дверях стоит Стас: у него есть ключи от подъезда, а дверь в квартиру Тилля оказалась открытой. Он не застал видео, но уже слышал о том, что произошло — Круспе всех обзвонил. — На племянника председателя избиркома точно так же недавно напали. Кречетов через близких раздаёт послания всем, кто стоит у него на пути. — Его надо убить, — вдруг озвучивает самое очевидное решение проблемы Круспе. Он никогда не был кровожадным, но последние события заставляют его пересмотреть свои взгляды на жизнь. — Если ты его просто убьёшь, это будет самым лёгким для него исходом и самым бесполезным для нас, — отвечает Флаке. — Если бы я был дикарём из родоплеменного строя, то давно убил бы его сам — это не сложно. Око за око, кровная месть и всё такое. Но это никому не поможет. Не забывайте про список — за ценностью из сейфа кое-что стоит. Список имён, список людей, жизней и судеб. И если генерал вдруг случайно схлопочет пулю в лоб, это будет означать лишь одно: он легко отделается, а все те люди навсегда останутся неотмщёнными. — Что ты предлагаешь? — со всей серьёзностью вопрошает Круспе, вызывающе приподнимая нечёткие брови. — Не отходим от плана, — отвечает Лоренц и тут же оказывается перебитым. — Насчёт плана, — как-то по-неуместному ликующе вклинивается Стас и достаёт планшет из внутреннего кармана куртки. Несколько секунд требуется для загрузки гаджета. — Вот они — планы сезонных работ по обслуживанию здания райотдела ФСБ. Со схемами коммуникаций, служебных ходов, графиками работ, списком компаний-коммунальщиков и даже почасовым расписанием. Основные работы намечены на ночное время, чтобы не мешать служащим в рабочие часы — сейчас там все на ушах стоят из-за выборов. Работников подбирают по рекомендациям, проверяют и утверждают заранее. На время ночных работ охрана здания будет усилена, но не критически — работы проходят два раза в год, и механизм отлажен давным-давно. Так что — думайте. Пока Флаке скачивает драгоценную информацию на свой девайс, Круспе отрешённо курит в форточку. Даже на балкон не сподобился выйти, но никому и в голову не приходит делать ему замечание. Его мордаха слишком сосредоточена, и напряжённый мыслительный процесс отображается в светлых глазах. Он стоит в полупрофиль, против света: задранный подбородок, выпускающие густые клубы дыма приоткрытые щёлкой изящные губы — он так хорош, хоть портрет пиши. Но мысли его далеки от изящества: — Дайте мне копию видео с регистраторов — я покажу её Олли. Сейчас заеду к ним, — к ним — это на съёмную однушку Дианы, — и покажу. С генералом разбирайтесь сами, а я хочу, чтобы Ридель разобрался с... этими. — Он тыкает пальцем в застывшую стопкадром на экране Тиллева ноутбука картинку со столпившимися вокруг жертвы четырьмя отморозками. Круспе уверен, что его проигнорируют — когда речь заходит о решении проблем силовыми методами, его всегда игнорируют. Но не в этот раз: — Бери, — Тилль передаёт другу флэшку с видео. — Как условились. Око за око. Только их сперва вычислить нужно. Вычислить... А вот о самом главном Круспе и не подумал.***
Заехав в офис, он обнаруживает там Ландерса, и вместе с увязавшейся за ними Машкой они втроём едут в больницу. — Нужно купить цветы, — предлагает Рихард. — Цветы — для покойников, ты совсем что ли? Фрукты и конфеты. Если она в травматологии, то из еды ей всё можно, — со знанием дела отвечает Машка. — Вот кстати — сама пекла. — Она открывает бумажный пакет, что держит в руках, и извлекает оттуда коробочку с мини-кексами. — С начинкой из клубничного джема! Добравшись до больницы уже после полудня, то есть как раз к началу часов посещения, троица без труда разыскивает нужную палату. Кроме Ольги там пребывают ещё две женщины — это видно по не застеленным пустующим кроватям с разбросанными на них вещами. Сами женщины вышли прогуляться, поясняет уже заметно оживившаяся Ольга. Её соседки — те, кого сухо принято называть "жертвами домашнего насилия", те, кого мужья избивают так, что время от времени им приходится поправлять здоровье в стационаре. За несколько часов нахождения в палате Ольга наслушалась такого, что собственные проблемы показались ей просто невинными мелочами. Когда тебя бьют бандиты — это, конечно, больно, но по крайней мере закономерно: на то они и бандиты. Однако большинство представительниц "слабого" пола попали в отделение вовсе не по вине мифических маньяков или гопников из подворотни — они попали сюда прямиком из собственных спален, гостиных и кухонь. Выслушав соседок по палате, Ольга присвистнула: "Да такими темпами в стране каждый второй уже сидеть должен!". Те лишь грустно улыбнулись, поражаясь её наивности. Чтобы сесть, нужно чтобы дело открыли, довели до суда, а суд вынес приговор. Но почти в ста процентах случаев речь не идёт даже об открытии дела. В "дела семейные" полиция, по традиции, не вмешивается. Ольга рада визитёрам, рада кексам и сладостям. Её голос бодр, интонации оптимистичны, и на слух может показаться, что эта женщина с синей ногой и с перемотанными бинтами запястьями в полном порядке. До тех пор, пока не взглянешь в её лицо — сейчас оно выглядит ещё страшнее, чем тогда, когда Круспе впервые увидел Ольгу на той поляне. Как она пояснила, ей наложили четыре шва на бровь, два на губу, а ещё у неё сломан нос и выбиты два зуба, а под левым глазом красуется тёмная припухшая гематома. Мужчины, стараясь отвлечь коллегу от грустных мыслей об испорченной, и возможно безвозвратно, красоте, переводят разговор на деловые рельсы. Они расспрашивают её о том, что произошло на поляне, как она там очутилась, и о чём отморозки с ней говорили. Тем временем Машка, не в силах больше наблюдать сквозь накатывающие слёзы, во что превратилось прекрасное лицо её дальней знакомой, и ничего не понимающая во "взрослых" разговорах, выходит из палаты. Она шагает по коридору, заглядывая в каждую из приоткрытых дверей. Сейчас время посещений, и в отделении полно пришлых, так что на неё никто не обращает внимание. Да, травматология — одно из самых странных отделений. Оно отличается от остальных отделов больницы тем, что все пациенты здесь пострадали по чьему-то злому умыслу. Их не съедали изнутри неизлечимые болезни, неизвестные науке вирусы не изменяли их генетической структуры, матери не рождали их калеками. Каждый здесь травмирован "извне". Раздумывая над этой закономерностью, Машка задаётся вопросом: а как же самоубийцы? В её колледже среди студентов резать вены и глотать таблетки — дело обычное. Но ещё никому не удалось довести дело до конца, однако в травматологии полежали многие. Глупая подростковая бравада обращается травмами — что может быть банальнее. В одной из палат Маша замечает девушку. Та полусидит на кровати, под спину подложена огромная подушка, а под ноги — ещё одна, тоненькая. Под глазами девушки растекаются огромные тёмные круги, как у людей с больными почками. Наверное, когда-то она была очень красива. Машка невольно задерживается у открытой двери палаты дольше, чем у остальных — что-то привлекает её внимание в этой девушке. Наверное то, насколько она грустная. Машка вдруг думает, что если бы именно эта незнакомка решила свести счёты с жизнью, то наверняка довела бы дело до конца. Да она даже выглядит, как самоубийца, как настоящая самоубийца, а не малолетние кривляки, пытающиеся привлечь к себе внимание. На постели, в ногах у девушки, сидит парень — он нежно поглаживает её лодыжки через накрывающее их лёгкое одеяло и смотрит на несчастную с такой грустью, с какой могут смотреть только на угасающих любимых. "Интересно, что она здесь делает? На жертву домашнего насилия вроде не похожа...", — думает Машка. "Бух!", — подкравшийся сзади Ландерс хотел напугать, и у него это получилось. От неожиданности Машка вскрикивает, чем обращает взгляд парня из палаты свою сторону. А девушка даже глазом не повела... Подоспевший на шум Круспе тоже заглядывает в дверной зазор, встречается с парнем глазами и тут же его узнаёт. Вот девчонку бы он не узнал — на фото из соцсетей она выглядит совсем иначе. Но парень узнаваем, ошибки быть не может. — Что Вам здесь надо? Вы кто? — тот негодующе смотрит на толпящуюся в дверях троицу. — Палатой ошиблись? — Кирилл? — Круспе называет парня по имени, дружественно улыбаясь. Кирилл выходит в коридор, прикрывая за собою дверь. — Кто вы? Мы знакомы? — он непонимающе таращится на двух странноватых брюнетов и одну обычную низкорослую брюнетку. — Ты знаешь нашу коллегу, Диану, — поясняет Круспе, берёт парня под руку и ведёт вдоль по коридору, оставляя растерянных Ландерса и Машку позади. — А я знаю твою историю. Это ведь Катя — там, в палате? Молча они доходят до палаты, где лежит Ольга. Заглянув, Круспе обнаруживает её либо уже спящей, либо отдыхающей с закрытыми глазами. — Видишь? — шепчет он, указывая парню на пациентку с разбитым лицом. От увиденного Кирилл отходит не сразу — кажется, он плохо переносит вид крови. По крайней мере, лишь взглянув на несчастную, он отшатывается к стенке и прикрывает рот рукой. — Кто это сделал? — чуть отойдя, шепчет он. Круспе ведёт его вниз — за больницей, на территории учреждения, огороженнoй трёхметровой кирпичной стеной со всех сторон, кроме центральных ворот с КПП, есть что-то вроде сада. Здесь растут давно одичавшие яблони, летом разбивают палисадники, здесь есть лавочки, а ещё в огороженнoм фанерками с трёх сторон примыкающим к стене закутке есть то, чего на территории медицинского учреждения быть не должно — курилка. Если учесть, что курилка прекрасно просматривается из окон кабинета главврача — всё правильно, так нужно. Туда-то Круспе и тащит своего спутника. Конечно, нечестно это — играть на эмоциях парня, но как иначе? Пока Рихард курит, Кирилл просматривает видео с регистратора, время от времени отворачивая взор от экрана смартфона. Под конец видео у него уже неиллюзорно дрожат руки. "Хоть и при погонах, но не боец", — думает Круспе. Теперь понятно, как с его девушкой вообще смогло всё это произойти. Но он парня не винит — люди разные, и если Катя посчитала нужным оградить бывшего жениха от всего, во что оказалась впутана, значит посчитала его достойным. Девушки разных любят, не только бойцов. Через минуту Кирилл возвращается в здание больницы, в палату к своей любимой, а Круспе направляется на стоянку такси возле входа в больницу, где Машка и Пауль нетерпеливо уже его ожидают. В руке он зажимает смартфон, куда только что информированный Кирюха дрожащей рукой вбил имена своих знакомцев с видео.***
Попрощавшись друг с другом, каждый отправляется по своим делам, а Круспе — прямиком к дому Дианы. Как он и ожидал, Олли сейчас у неё. Они готовятся к очередной серии вечерних дебатов и совсем не ожидают гостей. Не ждал гостей и пёс: с порога он одаривает на секунду растерявшегося Круспе доброй порцией злобного лая. — Тише, Тимош, — успокаивает псину хозяйка, провожая гостя на кухню. — Чай будешь? Курить можешь в форточку — без проблем. Но Рихард не намерен рассиживаться с девушкой, он вежливо просит её оставить их с Риделем наедине и прикрыть за собой дверь. Чтоб собаку не нервировать, зачем-то оправдывается он. Не скрывая разочарования, Диана выполняет просьбу. Она-то думала, что Круспе наведался по делам любовным — ей страсть как не терпится узнать, как там у них с Ириной. А тут такой облом. — Пойдём, Тимош, — прихватив собаку, с напускным равнодушием она покидает кухню и уходит в комнату — пора уже одеваться, через два часа надо быть в телецентре. Пока Ридель смотрит видео (Круспе на экран не глядит — за день ролик уже успел опостылеть), его лицо остаётся его лицом — неподвижным, ровным, ясным. Закончив сеанс просмотра, он лишь перекачивает себе адрес и имена и провожает друга до двери. — Собирайся быстрее, — вернувшись в комнату, обращается он к Диане, самозабвенно размазывающей по физиономии СС-крем, — перед дебатами надо ещё ненадолго кое-куда заскочить. "Кое-куда" оказалось где-то в промзоне на краю города. Остановив машину между рядами безликих жестяных гаражей, Оливер выходит и направляется к одному из них — единственному, ворота которого открыты. Девушку он просит дождаться в машине и обещает вернуться самое позднее через двадцать минут. Диана вопросов не задаёт — её мысли колеблются между обидой на холодность Риделя и желанием чего-нибудь перекусить. В последнее время голод стал её привычным состоянием, ведь каждый проглоченный кусок немедленно просится наружу, и допустить подобного перед публичными выступлениями она просто не может. Обычно беременные поправляются, но Диана — худеет. Даже налитые груди с уверенного третьего размера сдулись до второго с половиной. Похудело и лицо, опав в щеках, и бёдра, что всегда были наиболее весомым достоинством её не самой субтильной фигурки, и даже живот втянулся. Стараясь силой мысли унять урчание в желудке и перебороть желание сделать хотя бы глоток в воды — в таком состоянии наружу попросится даже он, Диана поглядывает на часы... Десять, пятнадцать, двадцать минут. А Олли всё нет. Эфир через час, а ей ещё надо заскочить в туалет! Подстёгиваемое голодом раздражение заставляет её выйти из машины и направиться к гаражу. Она лишь хочет поторопить своего спутника и... Едва переступив порог масштабного жестяного сооружения, она застаёт картину, которая парализует голосовые связки. Диана даже не может вскрикнуть, хотя очень хочет: на полу, по разным углам, лежат тела, три тела, все три — в лужах крови, сочащейся из перерезанных глоток. В центре помещения стоит машина, а у машины стоит Ридель. В руках он держит... человека? Мокрого от пота мужика с заткнутым грязной тряпкой ртом он держит одной рукой за скрученные за спиной запястья, другой — за загривок, и ритмично, не меняя амплитуды, бьёт того лицом о капот. Во время одного из "поднятий" человек с кляпом замечает в дверях женский силуэт и начинает что-то беспомощно мычать. Взгляд Риделя поднимается следом и, завидев в дверях Диану, он финальным шлепком опускает уже и без того разбитую голову на капот и оставляет упавшее тело лежать на полу. — Зачем ты вышла? Я же тебе сказал... Диана его уже не слышит, она бежит по дорожке, разделяющей ряды гаражей, бежит, потому что адреналин нужно куда-то деть, иначе она умрёт от интоксикации адреналином. Она уже и думать забыла и про дебаты, и про тошноту — только пульсация в ушах, только глухая вибрация в груди и страх. Ей кажется, что сейчас Ридель её нагонит и тоже убьёт. Она почти не ошиблась — он действительно быстро её нагоняет и силком тащит к машине. Затолкав внутрь, он пристёгивает её к сидению ремнём безопасности, а рукавом зажимает рот, пока девушка не начинает более или менее ровно дышать. Диане думается, что самое страшное — это его чистые руки и чистая одежда. Там, в гараже, три трупа и один полутруп, перемазанные кровищей с головы до пят, а на Риделе ни капли! И где он так научился? — Ну всё, ну всё, говорил же... — приговаривает Олли, прижимая к груди всё ещё заходящееся в крупном ознобе тело. — Вот, выпей водички, и поехали. А то на эфир опоздаешь. Уткнувшись красным носом в крепкую мужскую грудь, Диана пытается вспомнить — какое сегодня число, какой день недели? Когда же чёртов вторник? Она придёт пораньше — да, уже к семи утра она будет там. Постарается получить талончик одной из первых и покончить со всем этим. Существо, порождённое семенем того, кто её утешает, сгусток клеток, пожирающий её изнутри, сейчас кажется ей зубастым монстром, незваным пришельцем, смертельным врагом. Диана не знает, что за бесы создали Риделя, но продолжать их род она не намерена.***
Чтобы унять дрожь, пришлось навернуть завалявшейся в бардачке настойки боярышника. Диана ожидала, что спиртовое снадобье заставит её проблеваться, но тошнота, напротив, улеглась, и даже желудочные спазмы ослабли. Вслед за боярышником последовала сигарета, окончательно унявшая дрожь в руках и губах, и к эфиру девушка подоспела уже почти спокойной. Ненадолго — опоздав, она заходит в студию последней, по привычке глазами выискивая среди участников Кирилла, и чуть не падает. Вместо Кирилла за трибуной напротив стоит сам Кречетов. Ухмыляется в усы и даже подмигивает. Весь эфир, что не удивительно, вращался вокруг него. Оказывается, выборы всё ближе, и почтенный кандидат отныне намерен время от времени посещать предвыборные мероприятия лично. Когда слово передавали Диане, она тараторила заученными безликими фразами, не в силах заставить бегающие зрачки смотреть в одну точку, а голос звучать чётче. Пожалуй, это был самый провальный эфир в её недолгой "карьере". Едва дождавшись окончания, она первой торопится к выходу из студии. Она не хочет видеть ожидающего её в машине Риделя, но и оставаться здесь далее тоже невозможно. Словно мечась меж двух огней, она заруливает в женский туалет, намереваясь хотя бы немного привести мысли в порядок. — Ну, как там твоя подружка? — Кречетов, как ни в чём не бывало, заваливает следом, ничуть не стесняясь буквы "Ж" на двери. — Привет ей от меня. Диана понимает, что речь об Ольге, и сжимает челюсти в бессильной ярости. Генерал подбирается ближе, и она узнаёт его запах — знакомый запах, в котором нет ничего неприятного, но от которого тошнит похлеще, чем при токсикозе. Отступая под напором, девушка врезается в раковину, отчего тонкий фаянсовый край вминается в её обтянутые светлым трикотажным платьем ягодицы. — Зачем боишься? Не стоит, не стоит, — генерал ещё ближе, проводит пальцем ей по скуле, затем по груди, очерчивая полукружия чашечек бюстгальтера. — Тебя никто не тронет. Даже я. Зачем, когда у тебя столько друзей, родственников... Даже собака есть. Было бы обидно с ними распрощаться, да? Передай боссу, что не хочешь, чтобы кто-то ещё пострадал. Володька должен уйти. Я ясно выражаюсь? Ясно? Рявкнув последнее слово ей в лицо, Кречетов хлопает раскрытой ладонью по зеркалу сбоку от уже практически слившейся с раковиной женской фигуры, отчего стекло содрогается, но не бьётся. Диана молчит. Перед её глазами встаёт сцена из гаража, и она уже не кажется ей такой ужасной. Даже Ридель, с непроницаемой миной вдалбливающий лицо того мужика в капот машины, не кажется ей таким уж страшным. Впечатления, что ещё пару часов назад заставляли её глотать боярышник, едва держась на ногах, сейчас действуют на неё отрезвляюще, придают сил и даже смелости. А ведь чёртов усач ещё не в курсе, что сталось с его шестёрками! — Чего лыбишься, дура? — генерал растерян из-за её реакции, хотя и старается не выдать своей растерянности. — Скоро сам узнаешь, тварь, — поднырнув под его руку, девушке удаётся вырваться и бежать из туалета. Внутренне она ликует: даже мысль о том, как скривится его рожа, когда он узнает о гаражном погроме, заставляет её смеяться. Она смеётся на ходу и заскакивает в автомобиль уже совсем в ином настроении, чем то, в котором она его покидала. — Олли, — с улыбкой обращается она к водителю. — Я тебя боюсь. Это плохо. Но тебя все боятся. А это — хорошо. Она поднимает глаза, желая взглянуть в красивые черты Риделя, пока настроение не покинуло её, и застаёт на знакомом и почти никогда не меняющемся лице гримасу испуга. Это же Ридель, он ничего не боится, что с ним? Он смотрит куда-то мимо, куда-то вниз, в сторону. — Что это? — только и проговаривает он, тыча пальцем в неизвестном направлении. Диана опускает взгляд и видит кляксу. Гигантская клякса красным маком расцветает на платье, украшая светлую ткань алым узором в районе промежности. А самое страшное — клякса не перестаёт расти. С визгом подскакивая, Диана обнаруживает на сиденьи кровавую лужицу. Что-то горячее и липкое наполняет её трусики, сбегая по бёдрам, пропитывая насквозь толстый капрон колготок. — Что это? — вновь слышит она перед тем, как отключиться.