Жилые кварталы остались позади, впереди — только дорога, размытая, нечёткая, едва различимая. Фрау ведёт машину наугад. Когда реконструировали "Галактику", они со Стасом, бывало, катались по округе, коротая время между работой над обустройством клуба и прочими заботами. Тогда Фрау казалось, что её новая жизнь полнится смыслом, и так будет всегда. Она задыхалась от счастья, до конца в него не веря. Вспоминать о тех временах не хочется — больно. Навигатор бесполезен: у пункта назначения нет адреса, да и бывший завод Химмаш в качестве ориентира не используешь — на современных картах мощное предприятие-призрак, разорившееся ещё в середине девяностых, просто отсутствует. В промзоне темно: фонари редки, да и светят через один, асфальтовое покрытие испещрено глубокими трещинами, забитыми грязью и осколками недотаявшего льда, а вскоре асфальт и вовсе переходит в грунт. Фрау тормозит и включает дальний свет фар: слякотная мешанина, уводящая скользкой змейкой путь от гаражных кооперативов к уже виднеющемуся на горизонте скелету заброшенного завода, выглядит нетронутой — значит, дальше пустырь. Даже владельцы ближайших гаражей туда не ездят, и всё, что простирается за границами крайнего к пустырю кооператива — terra incognita. Фрау сразу смекает, что продолжив путь за рулём, оставит след — на девственной грязной глади следы шин отпечатаются глубоко, и выследить машину, случись что, будет несложно. Но не переться же пешком через пустырь и дальше, за завод, к предполагаемому схрону? Решив, что если кому и придёт в голову её выслеживать, то сделать это по следам каблуков будет так же просто, как и по следам колёс, Фрау решает продолжить путь на авто — по крайней мере до тех пор, пока это будет возможнo. Она ведёт медленно, выключив фары и опасаясь увязнуть. Радует, что слой грязи неглубок — по ночам ещё холодно, температура нередко опускается ниже нуля, и слякоть пока не успела разверзнуться во всю мощь. Фрау чувствует себя отчаянной femme fatale из классических нуаров пятидесятых: родные предали, любовник бросил, друзья её ни во что не ставят, злодеи наступают по всем фронтам, и слабая женщина, не имея другого выхода, отправляется в крестовый поход за всё хорошее, в одиночку и без плана. Никто не знает, что она здесь — никто из врагов и никто из друзей. В этом и была задумка — телефон, оставленный в ящике стола, машина Tилля, о которой никто и не вспомнит... Пускай её не ищут. Если повезёт — она сама найдётся, а если нет... Это тоже неплохой вариант.
Наконец даже последние разрозненные гаражные застройки — брошенные, полусгнившие, по городу таких полно — перестают встречаться на пути. Машина выезжает на широченный пустырь перед зданием завода. Фонарные столбы только называются фонарными — здесь они лишены не только лампочек, но даже электропроводов. Полная тьма, но включить фары Фрау всё же не решается — небо сегодня ясное, и мерцания естественных светил вполне хватает для скудного обзора. Трёхэтажное здание завода имеет форму длинной закольцованной колбасы, и Фрау огибает его слева. Чем ближе строение, тем выше подпрыгивает рождённый в желудке страх: окна давно лишились стекол, стены исписаны граффити, в основном — какими-то заклинаниями, пентаграммами и призывами к Сатане. Наверное, заброшка — излюбленное место тусовок всяких сумасшедших. А что если кто-то из них сейчас неподалёку и, завидев случайную машину... Фрау не успевает додумать мысль, как самые мрачные предчувствия начинают сбываться. Сперва водительнице показалось, что oна видела отблески огня и какие-то тени в одном из окон первого этажа, и вскоре в оконном проёме возникают две тёмные фигуры. Со страху Фрау жмёт на кнопку, включая дальний свет — фары слепят внезапных встречных, спугивая их.
— Атас, менты!
— Какие менты...
Но первый из кричащих уже выпрыгивает в проём и несётся прочь, не разбирая дороги. Следом выскакивает вторая — стоя прямо на пути машины, она несколько мгновений вглядывается в лобовое стекло, но потом, так ничего и не рассмотрев, бросается вслед за другом, выкрикивая тому вдогонку: "С таким ссыклом как ты мы никогда Князя Тьмы не призовём!". Девушка лет шестнадцати — полная, в длинном чёрном одеянии, с изображением козлиного черепа во всю спину кожаной косухи. "Точно сатанисты", — выдыхает Фрау, как только подростки скрываются за гаражами. Так и до инфаркта недалеко. Продолжив путь, она огибает здание и оказывается с тыльной стороны. Здесь, как на обратной стороне Луны — темно, мрачно и безвыходно. Фрау пришлось покинуть машину — ей нужно осмотреться, чтобы понять, куда двигаться дальше. Отныне машина бесполезна — за зданием бывшего завода ограда: ржавая сетка-рабица на сколько хватает взгляда тянется вдоль горизонта, отделяя заводской пустырь от очередного гаражного островка. Проезда здесь нет. Есть только лаз — сетка порезана в нескольких местах: заглушив мотор и запрятав ключи в карман жакета, Фрау продолжает свой путь уже пешком.
Сапожки вскоре покрываются сеткой влажных грязных разводов. Несколько раз Фрау на ходу нагибалась для того, чтобы стереть капли грязи с белых колготок, но скоро бросила эту бесполезную затею. Конец сапожкам, конец колготкам, костюмчику, скорее всего, тоже конец. Прошмыгнув через дырку в сетке, Фрау оказывается на пути к гаражам. Она шагает, громко хлюпая, старается потише, но если не задирать ноги достаточно высоко, в грязи просто утонешь. Грязь залетает под юбку, неприятно холодя внутреннюю поверхность бёдер, а вскоре холод пронизывает уже и всё могучее тело фальшивой женщины. Сотрясаемая мелким ознобом, она обнимает себя, обхватывая торс обеими руками, отчего швы на спинке жакета опасно натягиваются — и побоявшись oстаться совсем без одежды, Фрау вынужденно опускает руки, выпрямив их и силясь не клацать зубами слишком звонко. Ветер то поднимается, то утихает, он уже привёл волосы лазутчицы в полный беспорядок, и она благодарит погоду хотя бы за то, что нет дождя. Добравшись до первого гаража, она останавливается и осматривается. Гаражи выглядят добротными, не гнилыми, и в то же время — необитаемыми. А что, если это элемент маскировки, и вся застройка здесь — лишь декорация для таинственного схрона? Далее, свернув c нерастоптанной, но отчётливой тропинки, Фрау пробирается, протискиваясь между гаражами. Время от времени цепляясь за жестяную обивку строений, она мысленно прощается с жакетиком — в конце пути, должно быть, он будет изодран в клочья, и всё же тесные зазоры между однотипными коробками спасают от ветра, что немного унимает дрожь. Поблуждав так наобум несколько минут, Фрау вновь останавливается, чтобы осмотреться, и с ужасом обнаруживает, что... заблудилась. Оказавшись в лабиринте из гигантских кубиков, она потеряла из виду тропинку, по которой пришла, не найдя при этом никакого нового ориентира. Неужели ей придётся блуждать впотьмах бесцельно, так и не выйдя к искомому месту? Вдруг где-то совсем близко раздаются голоса. Подчиняясь неведомому инстинкту, Фрау сначала приседает, а потом и вовсе растягивается — под ней не слякоть, а накиданный в несколько слоёв строительный мусор. Вовремя — напротив, всего в трёх гаражах от неё, простирается дорожка света. Дверь одной из коробок открывается со скрипом и скрежетом, и из гаража выходит мужчина внушающего вида. Громила в не по погоде толстой дутой куртке закуривает, отбрасывая длинную тень перед собой. Стараясь не дышать, Фрау ещё плотнее вжимается в мусор — обломки шифера и ржавую арматуру. Кусок гнутой трубы скользит под её весом, порождая негромкий, но кажущийся кричащим в атмосфере абсолютной тишины звук.
— Кто здесь? — мужик с сигаретой озирается, таращась во тьму прямо в том направлении, где затаилась Фрау.
Шпионка сокрыта тенью, мужик не может её видеть, и Фрау надеется, что не углядев ничего, он успокоится.
— Анвар, подай фонарь, — рявкает тот в открытую дверцу.
Из гаража тут же раздаётся приглушённая отповедь, состоящая в основном из нецензурной брани и уговоров "забить", потому что "просто кошки чкаются". Докурив, громила возвращается внутрь, прикрыв за собой дверь. Не слишком плотно — тонкая полоска света режет чёрное полотно слякоти, обозначив цель. Фрау почти уверена, что обнаружила схрон. А что, если нет? Если мужики в гараже (их минимум двое) — не те, кто ей нужны? Что, если они просто чинят дедовские Жигули, ну или праздно бухают, и внутри нет никаких заложников? Фрау ещё долго не решается подняться, опасаясь возвращения громилы. Наконец, когда лежать уже больше нет сил — острые края шифера врезаются в живот, а от ржавых железок несёт солоноватым холодом — она сперва группируется, присаживаясь на корточки, и только потом выпрямляется в полный рост. Выбирая местечки понадёжнее, она вышагивает из зазора и, жась к стенкам гаражей, крадётся к полоске света, служащей ей теперь единственным ориентиром. Глупо идти в логово предполагаемого зверя с голыми руками. Орудий вокруг сколько хочешь — окрестности буквально завалены строительным мусором, и выбрав кусок арматуры понадёжнее, повертев его в ладонях, примерявшись к нему, Фрау в несколько решающих шагов оказывается у приоткрытой двери гаража.
Не рискуя перешагнуть через жёлтый луч, опасаясь отбросить тень и выдать себя, Фрау, вжавшись широкой спиной в надёжную стену гаража, аккуратно заглядывает в зазор. Она держит орудие наготове, вознесённым у правого плеча — удобное положение, чтобы иметь возможность как следует размахнуться и врезать, если из двери гаража кто-то появится. Строение оказалось из толстого белого кирпича, почти не измазанного, и даже швы кладки зачищены до идеальной гладкости. Значит, полуржавая жестяная обшивка — лишь камуфляж, а на деле сооружение серьёзно укреплено. Не обнаружив внутри ни единого намёка на машины — ни самих автомобилей, ни запчастей, ни даже инструментов или домкратов внутри не видно — Фрау убедилась, что нашла то, что искала. Гараж — это схрон. В малюсенький зазор людей не видно, но их слышно, и их больше, чем она рассчитывала. Голоса четырёх прослеживаются чётко, но приглушённо — будто бы из-под слоя земли. Значит, в гараже есть подвал. Наконец лазутчица хватается за металлическую ручку и распахивает дверь — та открывается быстро, с неимоверным лязгом, всего на мгновение пронзившим местность воплем раненой чайки. Ступив внутрь, Фрау жмурится на свет — после беспроглядной уличной тьмы жёлтая лампа жалит уставшие глаза уж слишком остро. Попривыкнув к новым условиям, всё ещё не решаясь опустить арматуру, хотя обе руки и затекли уже порядком от тяжести ноши и неподвижности положения, незваная гостья осматривается. Деревянный настил, составляющий напольное покрытие, присыпан влажной соломой, что весьма кстати — трава приглушает шаги. Ноги нещадно гудят, и беззвучное передвижение на каблуках даётся Фрау всё труднее и труднее. Она озирается — вокруг никого и ничего, и она почти уже готова разочароваться и всё бросить, как нечто в самом тёмном углу просторного прямоугольного помещения заставляет её вздрoгнуть. Вглядевшись туда, докуда не достаёт отбрасываемое лампой световое пятно, она чуть не вскрикивает, вовремя хлопнув себя по губам ладонью. Из темноты на неё смотрят две пары бешеных глаз.
Это уже не нуар, а самый настоящий ужастик! Кто может взирать на неё из тьмы, что за чудовища? Первая мысль — бежать отсюда куда подальше, не оборачиваясь. Погеройствовала и хватит. Но тело парализовано страхом и совсем не хочет двигаться — даже арматура уже свисает безвольно, кое-как удерживаясь в ослабевшей ладони. Не прерывая зрительного контакта, Фрау подходит ближе, ещё ближе... Правду говорят: у страха глаза велики́! В углу, за границей жёлтого круга, очерченного единственным на всё помещение светильником, сидят Дианины родители. Сидят на полу, тихо прижавшись друг к другу, с завязанными за спиной руками и туго перемотанными лодыжками. С ужасам взирая на свою спасительницу, они протестующе мычат, и Фрау откладывает в сторону лом и тянется, чтобы содрать строительный скотч с губ обоих пленников.
— Будет больно, — убаюкивающе приговаривает она.
Знает, о чём говорит: были времена, когда ей, или Шнайдеру, или им обоим приходилось долгие часы проводить в подвешенном состоянии, с обездвиженными крепкой хваткой строительного скотча конечностями, дожидаясь, пока все, кто заплатил, возьмут своё. Шнайдера драли по кругу, и это было больно, болела и задница, и сердце, но единственная по-настоящему отпечатавшаяся в памяти боль из тех подёрнутых дымкой наркотического угара деньков — это боль сдираемого скотча. Клей оставался на коже, а кожа с волосами — на ленте, Фрау хорошо это помнит. Она решает начать с женщины — по крайней мере, у той хоть волос на лице нет. Но стоит ей протянуть свою посиневшую от холода ладонь с увенчанными алыми ноготками тонкими пальцами, как женщина впадает в безумие. Судорожно тряся головой из стороны в сторону, будто стремясь лишиться её вовсе, она мычит, сильнее жмётся к мужу, а бледно-серые глаза уже полнятся слезами.
— Да что не так? — шепчет Фрау. Может быть, они ранены? А может, они подсоединены к какой-нибудь хитрой смертоносной ловушке, ну типа как в фильме "Пила"? — Не бойтесь, я Вас спасу! Я друг Вашей дочери!
На ходу меняя планы, Фрау резко переключается с женщины на её супруга и в одно мгновение лишает его лицо уродливой наклейки. Как она и ожидала, губы и кожа вокруг них тут же покрываются алыми капиллярными каплями — словно мужчина пропотел кровавой испариной.
Содрогнувшись от боли, но удержавшись от крика, он говорит:
— Простите мою супругу, просто она напугана, а Вы такой... такая... страшный.
Обидно, чёрт возьми. Фрау снова тянется к лицу женщины, чтобы покончить с самой неприятной процедурой поскорее, но та даже под уговорами мужа всё никак не может успокоиться. По-прежнему таращится на спасительницу, мотая головой, а глаза всё ширятся от ужаса. Фрау это уже начинает надоедать, и она почти готова бросить истеричную даму как есть, сказав на прощание что-нибудь неприличное, как вдруг до неё доходит: дама смотрит не на неё, а мимо неё, за неё, куда-то
туда. "Осторожно, сзади!", — голос Дианкиного отца — последнее, что слышит лазутчица перед тем, как потерять равновесие.
Нет, она не отключилась — хоть её и стукнули сзади по башке, но удар не был настолько сильным. Она помнит, как её тащили по грязному полу, как волокли по деревянным ступеням, отчего подранная шанелевская юбка задралась окончательно, как рёбра колотились об острые выступы порогов. Но полностью прийти в себя ей удалось лишь в подвале — здесь намного теснее, чем наверху, земляной пол устлан всё той же отсыревшей соломой, а желтоватая лампочка слепит нещадно, болтаясь под потолком на одиноком проводе подобно маятнику гипнотизёра. Когда её усадили на пол, впечатав спиной в земляную стену, то первое, о чём она подумала, были черви. Черви, мокрицы, пауки, личинки всяких чудовищ — ей казалось, что стена буквально шевелится, живёт этими мразями. Чуть позже до неё дошло, что это не стена ходуном ходит, а её собственная голова — удар чем-то тяжёлым по затылку ещё долго будет напоминать о себе. Картинка перед глазами фрагментируется калейдоскопом, и Фрау щурится, пытаясь поймать фокус. Несчастных стариков приземлили рядом, точно так же впечатав в пол и стену. Женщина рыдала в скотч, а мужчина пытался её успокоить.
— Анвар, посмотри, кто тут у нас...
Фрау насчитывает их четверо — как она и предполагала ранее по числу голосов. Четыре крепкие мужские фигуры теснятся в противоположном углу — там, где деревянная лестница достигает дна.
— Блять, всякого видал, но чтоб такое... На ноги, на ноги посмотри! А давай её это...
Фрау закрывает глаза. Не ожидала она, что придётся вернуться к истокам на старости лет да ещё в столь неприятных обстоятельствах. Своё бесчестие она переживёт, но как же родители Дианы... Неужели им придётся на это смотреть? Одна мысль о подобном заставляет сердце сжаться. Хочется плакать.
— Ой, красавица, ты только не реви! — один из четвёрки делает шаг в сторону пленницы.
Фрау машинально пытается выставить руки перед собой, но те сведены за спиной и скручены всё тем же чёрным скотчем. Она пытается встать, но каблук скользит по присыпанной соломой земле, заставляя несчастную вновь приземлиться на задницу. Отчаявшись, она поворачивается к родителям. Нет, не ища помощи — ведь это она должна была их спасти, а не наоборот. Она шепчет одними губами: "Не смотрите", но они глаз отвести не могут — пялятся на неё, как заколдованные. Наверное, если бы на их месте были родители Шнайдера — люди, которых он не видел более двадцати лет, они вели бы себя так же. Страх и отвращение заставляют людей смотреть во все глаза, не моргая.
— Блять, ты долбоёб, пидор что ль? Не видишь — это мужик в юбке?
— Вижу блять и чо?
— И ничо, пидор блять говорю.
— Ну и похуй.
— Блять, если ты запидаришься с этим чучелом, я тебя сам нахуй пристрелю.
Яркий диалог прерывается взводом курка. Один из четвёрки на полном серьёзе тычет в коллегу короткостволом.
— Мужики, вы охуели, блять, все на выход, позвоним боссу, пускай сам разбирается с этой хуйнёй ебучей.
Когда последняя пара ног покинула лестницу, над головами пленников раздался звук опускающейся крышки. Фрау изо всех сил старалась уловить скрежет запирающегося замка, или засова, или хотя бы водружаемого поверх люка пресса, но ничего подобного не последовало. Высчитывая секунды и наконец поймав себя на том, что вот уже минуты полторы она тупо вслушивается в тишину, Фрау вновь поворачивается к пленникам и шепчет:
— Мы выберемся отсюда, не переживайте.
Женщина ответить не может — скотч всё ещё скрывает её губы, поэтому мужчине приходится общаться за обоих:
— Скажите, почему мы здесь? Мы возвращались из гостей и вдруг... Кто эти террористы? А кто Вы? Что с нашей дочерью, с ней всё в порядке?
— Да, — не моргнув глазом отвечает Фрау на последний вопрос. — Да, да. — Остальные вопросы она игнорирует.
Она вновь подбирает пятки как можно ближе к заднице и пытается ввинтить оба каблука в мягкий пол подобно тому, как лыжные палки ввинчиваются в скользкое покрытие накатанной лыжни. Убедившись, что некогда белые каблучки вошли в землю почти полностью, она отталкивается сильными ногами и, используя скользкую стену как опору, выпрямляется во весь рост. Казалось бы — чего сложного? Вот ты сидел, а сейчас стоишь... Но только не с завязанными за спиной руками — в таком положении удержать равновесие практически невозможно: туловище то и дело норовит завалиться в любую из сторон, а ноги ощущают непривычно тяжёлую ношу — будто это не родное тело на них держится, а как минимум пауэрлифтер со штангой. Но Фрау удаётся встать и не упасть и, маневрируя заносящимся из стороны в сторону торсом, она шатается по тесному подвалу, обивая стены и спотыкаясь через шаг. Она хочет осмотреть здесь каждый угол — а вдруг удастся найти что-то, что можно было бы использовать в качестве оружия? Со стороны несчастная Фрау выглядит сумасшедшей женщиной, большой, несуразной и пьяной, пытающейся попасть в дверной проём, но всё промазывающей мимо.
Удача ей улыбается: на стыке стен, на уровне шнайдеровской задницы, из стены торчит осколок кирпича — острый и почти незаметный. Если бы Фрау не врезалась в него филейной частью во время одного из очередных заносов, то и не заметила бы. Быстренько развернувшись к осколку спиной, поднеся к нему перемотанные клейкой лентой запястья, Фрау принимается с остервенением ёрзать, присаживаясь и выпрямляясь, стараясь перерезать путы любыми способами. Зрелище мелко и часто приседающего трансвестита, широко расставившего ноги, отчего юбка задралась чуть ли не до яиц, а белые, облепленные грязью колготки поползли стрелочками, обескураживает — и сосредоточенной на процессе Фрау краем глаза удаётся заметить, что оба престарелых супруга на этот раз стараются на неё не смотреть, пристыжённо отводя глаза.
Проёрзав несколько минут и порядком подустав, Фрау обретает награду за старания: свистящий звук расползающегося пластика сопровождает освобождение от пут. Разминая затёкшие запястья, разгоняя кровь по пережатым венам, очищая кожу от остатков скотча, Фрау дышит так шумно и удовлетворённо, что старики всё ещё не решаются взглянуть в её сторону. Она первая обращается к ним. На этот раз без прелюдий скотч покидает лицо женщины, и та даже немного вскрикнула — как-то шёпотом, беззвучно. Затем, вытащив из стены спасительный осколок и чуть не изрезав себе при этом ладони в кровь, Фрау высвобождает и запястья, и лодыжки обоих пленников. Не доверяя собственным ощущениям, они неуверенно привстают, долго переминаясь на ослабевших ногах, ощупывают себя, ощупывают друг друга, будто не веря глазам, не веря, что все целы и невредимы.
— Что теперь? — шепчет старик заговорщически. Его коротко остриженные волосы абсолютно белы, как бела и эспаньолка, и густые усы, усыпанные засохшими капельками крови. Освобождение от скотча придаёт ему уверенности в себе и даже в скором освобождении, и он с радостью, с почти мальчишеским задором признаёт в спасительнице лидера спецоперации. — Как будем выбираться?
Фрау возводит взор к потолку. Левым кулаком она подпирает бок, а правым — подбородок. Одна нога прочно ввинчена в земляной пол, другая же отставлена в сторону, удачно попадая в разрез съехавшей набок юбки. Взлохмаченные волосы, пересыпанные ошмётками соломы, уже давно выбились из-под невидимок и сейчас спадают на лицо. Фрау думает, а старики смотрят на неё и ждут. И она уже не кажется пухленькой интеллигентной женщине с чёрным каре и строгим выражением лица таким уж страшилищем. Наконец Фрау обводит взглядом своих подопечных. Странно: светло-рыжая Дианка совсем не похожа ни на одного из родителей, и в то же время неуловимо похожа на обоих. Сам Шнай всегда был копией матери, и будучи ребёнком, очень гордился этим, а мать гордилась им. В семнадцать лет гордость закончилась. Вновь отвлёкся.
— Значит так. Сейчас я полезу наверх и попытаюсь бежать. Подниму переполох, отвлеку их на себя, а вы тем временем смоетесь...
— Бред какой-то, — произносит женщина голосом занудной библиотекарши. — Они головорезы, а не идиоты.
— Вы с ума сошли, — поддакивает её супруг: кажется, он уже начинает разочаровываться в предводительнице. — Их четверо, и они вооружены!
— Хорошо... Тогда для начала я поднимусь и проверю, что там. Думаю, крышка люка захлопнута, но не закрыта.
Не дожидаясь пререканий, Фрау направляется к лестнице. Ступая осторожно, по самым краешкам ступеней, морщась от каждого скрипа, она добирается до крышки. Чуть толкнув кончиками пальцев, удаётся немного приподнять заслон — действительно, не заперто. В узкую щель видна часть гаража: трое в дальнем углу собрались ужинать, разложив на накрытой клеёнкой доске нехитрую закуску и рассевшись вокруг. Четвёртого пока не видно, но вскоре он присоединяется к коллегам, вернувшись с улицы — судя по всему, с перекура.
— Теперь и мы покурим, а заодно отольём. Ты разливай пока, — трое срываются с места и идут на выход, пока четвёртый устраивается у импровизированной поляны и готовится наполнить четыре пластиковых стаканчика из прозрачного полулитрового бутыля.
Дождавшись, пока дверь за курящими закроется, Шнайдер, не долго думая, а точнее — и вовсе не думая, начинает шуметь. Постукивает по деревянной крышке, возит ладонью по соломе — в общем, делает всё, чтобы ненавязчиво привлечь к себе внимание.
— Да что за нахер, — вынужденный отставить бутылку в сторону, охранник направляется к лазу в подвал, едва крышка люка захлопывается за Фрау.
— К стене, к стене, — суетится она, и супруги понимают её с полуслова: усевшись у стены и заведя руки за спину, они выглядят совсем такими же, какими похитители их и оставили.
Сама Фрау затаилась под лестницей: снизу она может наблюдать, как спускается охранник, как стучат над её головой его сапоги, расшвыривая микроскопические ошмётки грязи. Перед собой он держит пистолет, что весьма кстати. Как только его ноги оказываются напротив лица Фрау, она просовывает руки между ступенями, хватается ими за сапоги и резко дёргает на себя. Мужик летит вниз, с размаху вминаясь физиономией в тонкие края ступеней. Орудие летит на пол, а доблестный пенсионер, в миг сориентировавшись, подхватывает его и разворачивает дулом к злоумышленнику. Плечи Фрау мелко трясутся — до неё вдруг доходит, что она так и не выпустила лодыжек мужика из стальной хватки своих пальцев и сейчас всё ещё удерживает его дюжее тело на весу, не позволяя тому рухнуть окончательно. Поразмыслив, она разжимает пальцы и со вздохом наслаждения разминает затёкшие запястья — уже который раз за сегодня. Отпущенное тело скользит по ступеням вниз головой и приземляется на макушку. Секунду ничего не происходит, затем раздаётся лёгкий хруст, и тело мешком с песком обрушивается к подножью лестницы. Судя по неестественному положению туловища, человек мёртв.
— Вы... Вы свернули ему шею! Уверена, Вы не хотели, но... — обращается к Фрау интеллигентная женщинa. Супруг пытается её успокоить, мол "другого выбора не было, жизнь жестока, бла-бла-бла". — Вы совершили очень благородный поступок, — неожиданно заключает дама с улыбкой, полной искренней благодарности.
— Наверх! — спохватившись, командует Фрау. — У Вас оружие — попробуйте скрыться, а я всё же их отвлеку...
Выбравшись на наземный уровень гаража, беглецы находят его пустым — головорезы ещё не вернулись с перекура, но времени впритык. Приоткрыв дверь, удаётся заметить их чуть поодаль, возле соседнего, пустого гаража и припаркованного за ним внедорожника. Двое действительно докуривают, а один действительно мочится на ржавую дверь строения. Зайдя за поворот, скрывшись из поля зрения похитителей, рукой обозначив направление, откуда пришла, Фрау, приглушив голос, командует:
— Бегите туда. Сначала между гаражами — осторожно, там совсем темно и много опасного мусора под ногами! Через несколько рядов выйдете не расчищенную тропинку — бегите по ней до сетчатой ограды. За ней машина!
— А как же Вы? — недоумевает женщина. — Бежим вместе!
— Если их не отвлечь, они Вас быстро нагонят! Поезжайте одни, — Шнайдер надеется, что машина всё ещё на месте и на ходу. Такой райончик — мало ли, что могло за ночь случиться?
— И куда же нам ехать? Сразу в полицию? — уточняет старичок на всякий случай.
— Вы что! Никакой полиции! — Фрау хватается за голову, понижая голос. — Езжайте на ММК, где Диана работает, и сразу в приёмную — там о Вас позаботятся!
— А Дианочка... Она значит там?
— Ээ, да, наверное, — неуверенно отвечает Фрау. — Всё, бегите. — Уже готовая их покинуть, она задерживается, растерянно похлопывая себя по бокам. — Чуть не забыл, — Фрау достаёт ключи от машины и протягивает их старику.
— Спасибо, спасибо Вам, — женщина хватает Фрау за руки и принимается крепко их жать. — Вы спасли нам жизни, а ведь мы даже не знаем Вашего имени, — она выжидающе смотрит прямо в раскрасневшиеся глаза спасительницы.
Шнайдер долго не может решить, как ему назваться, и вдруг произносит:
— Кристоф, меня зовут Кристоф.
Убедившись, что старики всё поняли, и дождавшись, когда они скроются за углом ближайшего гаража, Фрау, звучно откашлявшись и одёрнув юбку, направляется прямо к зазевавшейся троице.
— Ребята, развлечься не желаете? — похрипывает она.
Даже странно, что самый тупой способ привлечь к себе внимание оказался единственно возможным в сложившихся условиях. Интересно, Фрау умеет что-нибудь ещё? С тех пор, как Шнай стал взрослым, он только и делал, что предлагал себя и тупил. После тридцати ему удалось немного продвинуться в личностном развитии — он научился ничего не делать, не суетиться, не убиваться, не выставлять напоказ своего отчаяния и своей отчаянной глупости. Конечно, Шнай не глуп — это роль, которую он выбрал за то, что глупышкам проще себя предлагать, да так и вжился в неё.
Бандюки сначала молча разглядывают её, потом также молча переглядываются между собой.
— Эй, чучело, а как ты вылезло...
— Вообще-то я гибкая. И с радостью это продемонстрирую.
— Заложники! — тот, что спохватился первым, уже бежит в гараж и через несколько мгновений до остальных доносятся его отчаянные вопли: — Сбежали! Лёха мёртв! Нам пиздец! Кречет нас здесь зароет нахер!
Скрутить уставшую Фрау и приволочь её обратно в гараж труда не составило, хоть она и сопротивлялась. Вжав длинную фигуру в стену, двое держат её за плечи, пока третий нещадно бьёт по груди, по лицу, по животу. Фрау боли не чувствует — ещё пару минут назад, указывая старикам путь ко спасению, она была бодра и воодушевлена, как никогда, но сейчас, вновь оказавшись в этом унылом, пропахшем землёй и соломой помещении, она вдруг обмякла, поглощённая усталостью, и силы оставили её.
— Говори, где они прячутся? Бежать здесь некуда — ближайшая дорога на другом конце застройки, — скорее всего они имеют в виду какую-то другую дорогу, и им невдомёк, каким способом сама Фрау добралась сюда и нашла их схрон. — Где они? — центральный нападающий пробивает несчастной в пах, отчего та обмякает, удерживаемая на весу своими конвоирами.
Убедившись, что пленница больше не в состоянии бороться, они отпускают тяжёлое тело свободно лететь. Фрау приземляется на пол, корчась от боли.
— Надо было сначала яйца отрезать, а потом юбку напяливать! Но не беда — эту ошибку мы сейчас исправим...
Зарывшись лицом в волосы, Фрау не видит говорящего, не видит она и его действий, но ей кажется, что где-то совсем близко раздался лязг щёлкающих ножниц.
— Анвар, остынь, блять, Кречет сказал всех живыми держать.
— Всех, блять, и где все! Покончим с чучелом и свалим всё на него!
Чучело... странное слово. Пауль когда-то её тоже так назвал. Что оно вообще значит? Если Фрау выберется отсюда, то обязательно уточнит в словаре... Перебранка переходит на повышенные тона, и на скукожившуюся на грязном полу пленницу уже кажется никто не обращает внимания. Перетерпев самую острую фазу боли, она проводит ладонью по лицу, освобождая его от волос. Первое и единственное, что предстаёт перед нечётким взглядом — резиновый сапог стоящего ближе всех к ней конвоира и торчащую из голенища рукоятку пистолета.
Дальше всё происходит, как в плохом боевике дневного эфира какого-нибудь заштатного телеканала. Выхватив орудие и наугад сняв его с предохранителя (прежде держать оружие в руках Фрау не доводилось), она стреляет прямо перед собой — то есть в чью-то ногу. Подняться получается не сразу — ноги едва держат слабое тело, глаза застилает по́том и волосами, и Фрау с трудом ориентируется в пространстве. Так и не сумев как следует прицелиться в кого-нибудь из опешивших от такого поворота событий бандюков, она начинает палить наугад. Кажется, они даже пытаются стрелять в ответ — но недолго. Втемяшившись задницей в кирпичную стену, Фрау продолжала вслепую жать на спусковой крючок, даже когда ствол уже перестал выдавать пули. Наконец убедившись, что магазин пуст, она откинула волосы назад и осмотрелась. Среди стреляных гильз и кровавых разводов распластались три тела — все трое формально ещё живы: ранения пришлись им в разные места. Вот тебе и нуар. Вот тебе и фам фаталь.
Она чувствует себя победителем, который никогда не побеждал: всё ещё не вжившись в новообретённое амплуа, она будто наблюдает за собою со стороны. Вот гараж, вот кровь и гильзы, вот трое поверженных злодеев, а посреди всего этого — она, главная героиня. И всё это жёваными кадрами кинохроники проплывает перед воспалёнными глазами удивлённой зрительницы. Но в кино вслед за сценой победной расправы следуют титры, ведь то, что будет после, уже не имеет значения — зрителю не интересно будущее героев, и сценаристы всегда оставляют его за скобками. В жизни же финальная сцена — только начало, и право на будущее героине ещё нужно заслужить. Не особо заботясь о телах, Фрау на дрожащих конечностях перешагивает бессловесно стонущих жертв. Нужно выбираться, отрезав былое, нужно идти вперёд, не оставляя былому шанса вновь возникнуть на её пути. Она берёт с клеёнчатой доски оставленную кем-то из несостоявшихся затрапезников зажигалку и направляется к выходу. Обернувшись, онa часто моргает, освобождая глаза от жгучих слёз. И всё же это не кино. Всё, всё это — её рук дело. Всё взаправду! Он... всех победил! Шнайдер — счастливчик! Два слова, которые никогда не встречались вместе, вдуг сами собой сложились воедино в его туманном сознании. Слёзы жгут кислотой, лицо пылает, Фрау смеётся, обхватив голову руками. Солома хоть и сырая, но политая водкой из непочатого бутыля заходится быстро, и вскоре весь пол гаража накрывает горящим покрывалом. Воздух наполняется душным травяным дымом, окончательно застилающим взор. Дым лезет в уши, в нос, в горло — но Фрау рада им дышать: говорят, у победы есть запах, и её победа пахнет горящей соломой. Едва успев отскочить от подбирающегося к грязно-бурым сапожкам пламени, Фрау делает шаг за порог и запирает железную дверь гаража снаружи на засов.
Она плетётся, плохо разбирая дорогу — что-то мешает ей смотреть, её глаза будто маслом дизельным залили. Сфокусировать взгляд не получается — возможно, это последствия удара по голове, а может — забившаяся под веки грязь, а может — просто усталость. Так, в сумрачных шатаниях, она протискивается знакомым путём меж гаражей, то и дело на что-то натыкаясь, иногда падая, вновь поднимаясь и, шаря по воздуху подранными ладонями, плетясь дальше. Одно из падений заканчивается совсем неудачно: торчащий из земли штырь глубоко вонзается в левый бок чуть ниже рёбер: будучи уже не в состоянии видеть, Фрау расслышала звук рвущихся волокон плотной ткани жакета, а следом — свой крик. Дёрнувшись назад, она поднимается и тут же обнаруживает, что почти не может дышать. В раненом боку пульсирует, и, прижав к месту пульсации кулак, Фрау словно погружает его в клокочущую кровавую ямку. Нужно продолжать идти.
О том, что ей удалось добраться до изгороди, она узнаёт уже на ощупь. Вписавшись в ржавую рабицу всем телом, она протискивает пальцы в зазоры между переплетённой проволокой. Дыры нет. Она должна где-то быть, её лишь надо нащупать. Потом пробраться на пустырь, а там машина... Но машины тоже нет — Фрау сама лишила себя путей к отступлению. Спасая незнакомых людей, она в глубине души надеялась, что отступать самой ей не потребуется. Домой не хочется. Надо бы в больницу, но тоже не хочется. Да и как добраться туда, без связи, без глаз... Боль нарастает, одновременно с болью приходит слабость. Ноги уже не держат — из последних сил раненая повисает на паралитически скрюченных пальцах, навалившись на изгородь. Вскоре не выдерживают и пальцы. Опустившись в грязь у подножья изгороди, существо в подранном шанелевском костюмчике сворачивается клубочком, зажимая кровоточащую рану холодными пальцами. "Сейчас только глаза отдохнут, и пойду работать".
***
— Эй, смотри!
— Что там?
— Хрен знает, какая-то бомжиха, или наркоманка... Вроде шевелится. Слушай... такую же никто искать не будет?
— Больше на проститутку похожа, чем на бомжиху. Ты чего надумала?
— Так, ты хочешь вызвать Князя Тьмы или нет? Читал про жертвенную кровь? Вот наш шанс!
— Ээ, ну я не знаю...
— Ссыкло! Ладно, иди черти магический круг, и чтобы всё, как в книжке! Потом поможешь мне её до круга дотащить. Заклинание чур ты читаешь! А глотку, так и быть, я сама перережу...
Понурый доходяга плетётся к заброшенному заводу, где в одном из бывших цехов у них с подругой припрятаны чёрные свечи, "заколдованный кинжал", купленное в "Читай-Городе" пособие по чёрной магии и даже приобретённый через ebay томик Алистера Кроули, по уверениям продавца принадлежавший когда-то шестнадцатилетней викканке из Пенсильвании, которую в начале девяностых фанатики-методисты сожгли за колдовство. Подруга давно подбивала его на то, чтобы вызвать Князя Тьмы. Но Князь так просто не является — он требует человеческих жертвоприношений, поэтому мечта довольно долго оставалась просто мечтой. A сегодня они нашли полуживую проститутку, которую искать никто не будет, и надежда на встречу с Князем затеплилась в юных сердцах с новой силой. Пока парень расчищает место для обряда, выбрасывая из здания прямо в окно пучки сушёной полыни и кости, напоминающие кошачьи, его толстая подруга в тёмной кожанке сторожит свернувшееся на земле потерянное существо — их будущую жертву.
***
— Ну и куда он запропастился? — Пауль с недовольным видом оглядывает пустую приёмную. — Вечно, когда он нужен, его нет.
— Кто? Кого? — высовывает курчавую голову из линдеманновского кабинета Машка.
— Шнай. Упёрся куда-то. Пальто на месте. Может, он в сортире?
— Кстати, он вас там не смущает? — хихикает Машка. — А я всё ждала, что дорогая Фрау наш женский санузел посещать начнёт, но увы, увы... Ладно, — ловит она сердитый взгляд Пауля. Ситуация крайняя, и для шуточек действительно не время. — Позвони ему на мобильный.
Решив, что идея не так уж и плоха, Ландерс набирает номер и через секунду знакомый рингтон уже звучит откуда-то от окна. Подскочив от неожиданности, оба, и Машка, и Пауль, бегут туда — к секретарскому столу, где в одном из верхних ящиков и надрывается Шнаевский смартфон. Машка отводит растерянный взгляд в сторону — на стационарный телефон, на дисплее которого красным цветом высвечивается циферка один.
— Ой, смотри-ка, голосовое сообщение. Может, это от Шная?
Не теряя времени, она жмёт на кнопку воспроизведения. Это не от Шная. Стас скорым и волнующимся голосом выкладывает информацию по поводу предполагаемого местонахождения Дианиных родителей.
— Кхм, кхм, извините, — оторвав взгляды от холодного дисплея стационарного телефона, Машка и Пауль замечают в дверях двух странных людей. Да кто их вообще на порог пустил, чем там охрана занимается? Кто они вообще? — А Диана Горчакова здесь работает?
Так быстро Ландерс ещё никогда не соображал. Сложив в уме два и два и даже не успев облечь свои нехитрые вычисления в вербальную форму, он подлетает к визитёрам и, взыскательно заглядывая им в глаза поочереди, шёпотом вопрошает:
— Где Шнай?
— Э, кто?
— Фрау...
— Простите, мы не понимаем...
— Кто Вас вытащил... оттуда, где вы были?
— А, Кристоф? — женщина опускает взгляд, будто стыдясь чего-то. — Он дал нам ключи от машины, а сам... вернулся к бандитам...
Пауль издаёт вымученный вздох и падает на диван. Как-как они сказали? Кристоф, твою мать. Кристоф, блядь. Кристоф, который вернулся к бандитам...
— Извините, — женщина присаживается рядом и участливо трогает Ландерса за плечо, в то время как расторопная Машка уже ставит чайник греться. — Извините, а где наша дочь?
