Am I brave enough?
Одетт нашла Дерека стоящим у распахнутого окна наверху самой высокой из башен замка. Отсюда открывался сказочный вид на всё королевство: было видно, как в деревне, тонущей в вечерней дымке, постепенно гасли огни; как на Лебединое озеро слетелись прекрасные белые птицы и, спрятав клювы под крылья, спали, покачиваясь на волнах; как еле различимые очертания замка Юберты на горизонте будто бы желали спокойной ночи. – Прекрасная ночь, чтобы оглядеть свои владения, Ваше Высочество, – улыбнулась Одетт и подошла к Дереку, положив руку ему на плечо. – Когда ты взволнован, то приходишь сюда. – А ты сбегаешь на Лебединое озеро, моя принцесса, – усмехнулся он. – Отсюда всё кажется таким мирным. Будто никаких проблем не существует. Они сели на пол, и Одетт коснулась ладонью плеча Дерека. – Мы в браке не так давно, а пережили приключений больше, чем кто-то за всю свою жизнь, – Дерек усмехнулся, но через мгновение вновь стал серьёзным. – И почему всегда нужно сражаться? Выигрывать у судьбы шанс на спокойную жизнь, а затем вновь и вновь сталкиваться с проблемами? – Какими бы ни были эти проблемы, – мягко произнесла Одетт, – мы должны принять их. Даже если каждую минуту придётся сражаться за мирный сон селян, если придётся просыпаться с мыслью, что придётся бороться, лишь бы увидеть тебя и Элис за завтраком – пусть. Мы знаем, за что боремся, нам есть ради кого вставать по утрам – именно в этом наша сила. Дерек смотрел на неё, чуть улыбаясь. – Если уж жизнь – борьба, то давай бороться за что-то стоящее. Только эта мысль позволяет мне сохранять внешнее спокойствие, – лёгкая улыбка исчезла с лица Одетт, и она помрачнела. – Мне очень страшно, Дерек. Страшно, как никогда. Впервые в жизни мне трудно… очень трудно верить, что мы одержим победу, что всё будет хорошо. От одной мысли, что Абсолютное зло призовёт всех злодеев, знакомых нам и незнакомых, лишь бы нанести сокрушительный удар, ужасает меня. – Почему ты так боишься? – озабоченно произнёс Дерек и поднёс ладонь принцессы к своим губам. – Я… я не знаю. Я боюсь, что нас разлучат навсегда, что я не смогу постоять за вас. Но в то же время мне страшно, что вы в опасности из-за меня, и самый оптимальный выход – исчезнуть из вашей жизни. Я чувствую, что дело во мне, в этой загадке Принцессы-лебедь. Уверена, есть что-то ещё в этом пророчестве и… – Хватит, – Дерек обнял Одетт и начал поглаживать её по волосам. – Мне очень больно видеть, как ты теряешь надежду. И ещё больнее, что ты считаешь себя главной из проблем. Мы что-нибудь придумаем, всё будет хорошо. Я тоже боюсь, поэтому твоя вера очень важна для меня. Без тебя бы мне было очень трудно справиться с… особенностями нашей жизни. Всё будет хорошо. По-другому быть не может. И пока искра света засияла в этот вечер почти так же ярко, как раньше; когда целительная и безграничная любовь, объединившая два сердца, вновь разожгла свечу надежды в их душах на одном конце королевства, на другом – зелёное пламя искало очередную жертву. Слабо касаясь земли, оно слабо блестело во тьме безлунной ночи. Грузный мужчина, неуклюже переступая с ноги на ногу, вальяжно шёл по тёмной улице, оставив позади себя шум переполненного кабака и огни его бурной ночной жизни. Он весело бурчал что-то себе под нос, иногда размахивая полупустой бутылкой неизвестного напитка, смеясь и дразня пустоту тем, что он волен делать всё, что заблагорассудиться, что он свободен, и никакие силы не помешают его веселью. Когда слабая зелёная вспышка раздалась за углом одного из домов, пьнчужка выронил несчастную бутылку из рук, и она со звоном упала на мощёную дорогу, укатившись куда-то в сторону. Странное зелёное свечение поманило свою жертву по тёмному переулку, и бедняга, будто в трансе, подчинялся неизвестной силе, протянув руки вперёд, как ребёнок, пытаясь достать до него рукой. В недвижимой глади воды зелёное пламя казалось ещё более прекрасным и привлекательным, оно практически тянуло руку к покачивающемуся в такт пришвартованным шлюпкам человеку. Портовый городок был тих, поэтому никакой случайный прохожий или скрип деревянной двери не могли прервать это роковое свидание. В эту ночь звенящую тишину спящей улицы нарушил лишь громкий всплеск. Будто кто-то столкнул в море неподъёмный булыжник, и его стремительно потянуло ко дну, в непроглядную темень молчаливого моря. Изумрудный дух тянулся вверх, становился шире и больше. Постепенно его зелень сменилась более тёмными, коричневыми тонами, хорошо различимыми в свете полуночной луны. Небольшую голову покрывал полый капюшон, а под тяжёлой тканью плаща скрывались уверенно расправленные плечи. В этот момент пожилая женщина, проворчав что-то о злосчастной бессоннице, подошла к окну и замерла, наблюдая, как некая тёмная фигура, каких она, казалось, никогда не видывала, быстрыми, резкими шагами направилась прочь от нескольких пришвартованных шлюпок, и грозный, еле уловимый, победоносный смех донёсся до её ушей. Женщина часто заморгала и приложила руку к сердцу, приоткрыв рот в беззвучном вопле. Внутри она молилась, чтобы это была лишь иллюзия, игра её ополоумевшего от усталости и недостатка сна воображения. Развернувшись, она быстрыми, неуклюжими шагами направилась к своей кровати, но так и не смогла сомкнуть глаз в эту ночь.***
Элизабет уже достаточно давно не покидала стен квартиры. Пару раз ей звонил Лоуренс, чтобы узнать, почему та неделю не появлялась на работе. Мистер Скаллиот, её начальник, звонил чаще, предлагал свою помощь, но что-то заставляло Элизабет всякий раз говорить пресловутое «нет, спасибо» и неуверенно класть трубку. Уилсон лежала в постели, пытаясь написать новые главы истории про девочку-путешественницу, но всё не могла избавиться от ощущения, будто бы Брайан Дуглас изменил привычное и без того неясное течение её жизни. Её душа рядом с ним чувствовала себя абсолютно спокойно, словно бы на короткое время Лиз оказалась на своём месте; её перестали мучить практически кошмарные сны; она почти не говорила с Жан-Бобом, пока готовила себе еду на обшарпанной плите, повернувши голову к маленькому зашторенному окну. Лишь однажды она с горечью произнесла: «Да, Жан-Боб, похоже, он герой не нашей с тобой сказки», когда Брайан и его жена, по всей видимости, возвращались домой из магазина. Он держал все пакеты с покупками, ловко маневрируя между машинами, припаркованными во дворе. Капитан Дуглас был явно в хорошем настроении и, судя по тому, как смеялась его спутница, рассказывал смешные истории. – То-то меня неведомая сила перестала убеждать, что я там какая-то Одетт, белокурая и прекрасная. Вот же она, – Элизабет слегка кивнула в сторону окна и, выключив плиту, вскоре снова заперлась в своей спальне. В закрытой комнате она чувствовала себя защищённой,***
Дерек и Одетт уже глубоко спали, когда в их покои, гремя стальными доспехами, ворвался взволнованный стражник. – Ваше Высочество! – воскликнул он. – Горят западные поля! Дерек был готов через минуту, ещё через пять он, оседлав лошадь, мчался к месту событий, пока Одетт уже ехала следом с повозкой покрывал. Но стоило им оказаться на огромном поле, простирающемся почти до замка Юберты, как пламя исчезло, оставив на земле чёрный тлеющий отпечаток. «Готовьтесь», – как оказалось позже, гласила она.***
Одиллия Дуглас оказалась вполне милой и улыбчивой девушкой. Элизабет не смогла не отметить благородный пшенично-золотой цвет её длинных волос, синие глаза и осанку, как у самой настоящей принцессы. Она почти не переставала смеяться, улыбалась, глядя, как её муж рассказывает очередную весёлую историю про какой-то там захват и его смешного напарника. Однако было в ней что-то такое, что не давало Элизабет покоя: улыбка, смех – они казались ей уж чересчур сладкими, звонкими, но как она могла себе доверять, если не выходила из квартиры, как оказалось, почти три недели. – Именно поэтому мы решили навестить вас и принесли немного продуктов на всякий случай, – произнёс Брайан, с улыбкой посмотрев на Одиллию. – Моя супруга сказала, что не видела, как вы выходите из дома. Они сидели за кухонным столом и пили чай. – Да, – кивнула миссис Дуглас, не переставая улыбаться. – Я работаю из дома, поэтому у меня есть такая возможность. Брайан описал мне вас. Он такой добрый, ему стало вас очень жаль: отсутствие хоть кого-то рядом угнетает. Капитан Дуглас смущённо наклонил голову и слегка улыбнулся. – Я вам очень благодарна за заботу. Элизабет уже забыла, каково это – делать вид, будто бы всё хорошо. Однако, ей не пришлось особо напрягаться: чету Дугласов ожидали дела, и они вскоре покинули Уилсон, оставив её наедине с «забавной», по мнению миссис Одиллии, фарфоровой фигурки царственной лягушки.***
Последнее время Дерек выглядел серьёзнее обычного, и это не могли не заметить обитатели замка на Лебедином озере. Ввиду этого факта, а также странного пожара на западных полях, по всему королевству поползли слухи, будто бы король из Линкольншира, соседнего с Чемпбергом королевства, собирается объявить войну. Что принц набирает армию и вот уже на днях собирается отправиться на границу с воинственно настроенным соседом, где состоится крупнейшее сражение нынешнего века. Даже вспомнили, что когда-то в подобной битве погиб и отец Его Высочества. И пока мужчины при каждом удобном случае обсуждали всевозможные стратегии боя, женщины не могли найти себе места и успокоения: кто-то пугался за своих детей, мужей; были и те, кто не верил слухам, свято веря, что принц и принцесса достаточно мудры, чтобы не ввязаться в войну, и всё решится мирно. Во дворце к этим слухам относились с опаской. Одетт старалась посвящать всё своё свободное время Элис, лишь бы эти слухи, о которых девочка уже успела расспросить её, не переросли во всепоглощающий страх потерять свою семью. Снова. В те редкие случаи, когда Дерек не был в отъезде, принцесса наведывалась в его кабинет и заставала стоящим напротив окна. На столе, как и всегда, были разложены свитки и карта королевства, придерживаемая двумя аккуратно сложенными стопками книг с многочисленными торчащими закладками. Казалось, Дерек не отходил от окна ни на секунду и стоял напротив него всё время, наверное, в попытке уловить какую-то подозрительную деятельность на горизонте. – Твоя матушка написала, – Одетт положила свёрток на дубовый стол, не решаясь подойти к Дереку. – По всей видимости, до неё дошли слухи. Спрашивает, всё ли у нас хорошо, и зовёт навестить её на ближайших выходных. Дерек дёрнул головой и обернулся, будто слова Одетт вывели его из продолжительного транса. – Не знаю, что ей ответить, – произнёс он, как-то рассеянно оглядевшись по сторонам. – Поиски не принесли результатов? Дерек покачал головой. – Однако, буквально пару часов назад мне донесли, что в пограничном портовом городке, ещё дальше на северо-запад, снова нашли тело человека. Думаю, это как-то связано, поэтому придётся… – Дерек посмотрел на Одетт, чей взгляд вновь был полон тревоги, – я выезжаю завтра на рассвете. Одетт глубоко вздохнула. Она знала, что рано или поздно Дереку придётся отправиться на границу, поэтому ждала этот момент с содроганием души. И когда этот момент наступил, Одетт приняла его со всей стойкостью. Следующим утром, когда Дерек проверял снаряжение, Одетт молча наблюдала за тем, как он неторопливо, но уверенно подтягивал подпругу, ремень, которым колчан со стрелами крепился к седлу, чуть дёргал за уздечку. Её рука лежала на плече Элис, и Одетт чувствовала, как бедное сердце девочки билось изо всех сил. Принцесса поглаживала нежный шёлк платья дочери, и грудь девочки часто вздымалась от глубоких вздохов под её пальцами. Проведя ладонью по шее коня, принц обернулся к своей семье. Скаллиоты, Пуффин, Жан-Боб и Скороход стояли поодаль и с волнением наблюдали, как он обратил свой взор к Одетт и нерешительно заглянул ей в глаза, проведя ладонями по плечам принцессы, а затем чуть сжав их. – Будь осторожна, – не отрывая взгляда произнёс Дерек, и его лицо приняло мягкое, но серьёзное выражение. Он наклонился к Элис и улыбнулся: – И ты, солнце. Пообещай, что не отправишься в морское путешествие до моего приезда. Элис заглянула в глаза отцу и подарила ему добрую, нерешительную улыбку. Дерек вернулся к Одетт и крепко её обнял. Так они стояли довольно долго, но недостаточно, чтобы сердце Одетт перестало биться сумасшедше часто. Она старалась зацепить своё внимание на чём угодно вокруг, но в это утро, когда роса ещё не высохла, и трава чуть поблёскивала в лучах восходящего солнца, – всё вокруг замерло. Деревья вокруг в напряжении не решались даже пошелестеть листвой, а пение птиц, которое уже в это время наполняло коридоры дворца и весь мир вокруг него летящей, чуть уловимой мелодией, застыло вместе со всей природой в этот момент. Скаллиоты не ожидали никакого другого приказания, кроме как: «Не теряйте бдительности и защищайте мир. Если потребуется, даже ценой своей жизни». – Я думаю, будет лучше, если вы всё это время будете у матушки, – наконец произнёс Дерек. – Не знаю, как долго может занять поездка, но так я буду уверен, что вы все в безопасности. – Не думаю, что факт, будто бы я Принцесса-Лебедь, сможет долго служить хорошей защитой. – Ты не будто бы. Ты Принцесса-Лебедь. И как бы Абсолютное Зло не старалось заслонить солнце, доброта твоей души согреет этот мир, просто потому что ты та, кто ты есть, Одетт задумалась, а затем сняла с шеи золотой медальон и, наклонившись к Элис, надела его на тоненькую шею дочери. Цепочка оказалась длиннее, и кулон повис ниже её груди – прямо там, где билось невинное, чистое сердце. Принцесса удивлённо глядела на мать. – Я отправлю Элис к Юберте, – она не решалась поднять взгляд на Дерека, – но дождусь тебя. Дерек коснулся её губ в нежном, сладком поцелуе и на прощание провёл пальцами по застывшему в трепетном выражении лицу. Всё существо его принцессы молило сейчас лишь об одном: лишь бы он вернулся, живой и невредимый. Одетт посылала ему всё добро и свет своих мыслей, всю свою надежду и любовь, и долго смотрела вслед уезжающей лошади, которая очень скоро скрылась среди деревьев, но топот её копыт ещё был слышен, и он со всей силой ударял по любящему сердцу.***
– Понимаешь, Жан-Боб, – глубоко вздохнула Элизабет, второй час не смея притронуться к принесённым пакетам, – что-то не даёт мне вот так взять и заняться чем-то, что люди считают интересным. За что бы я ни бралась, это противное чувство незавершённости преследует меня, и мне страшно, просто страшно, если это значит мою скорую гибель. Я не хочу умирать, мне жутко от одной мысли об этом. Смерть – это неизвестность, которая душит меня изо дня в день, поэтому принадлежать ей – то, чего я очень не хочу. Фигурка, стоявшая прямо напротив Элизабет, казалось, выглядела ещё более безразличной. Жан-Боб бы наверное давно бы уже ускакал далеко-далеко от Элизабет, будь у него возможность пошевелить своими фарфоровыми лапками и убрать с глаз нависшую золотую корону. Хотя, возможно, Лиз просто сходила с ума. Да, верно, так оно и было, и Уилсон следовало с этим просто смириться.***
Одетт уже и забыла, каково это – просыпаться после захода солнца. Все её мысли были полны тревоги, которая до сих пор никогда не касалась её души, мыслей. Она словно впервые заболела простудой и теперь не знала, как избавиться от першения в горле. – Вы нашли что-нибудь? – в очередной раз спросила Одетт, проходя мимо скаллиотов, стоявших в карауле у выхода из дворца. Они отрицательно покачали головами и с сочувствием посмотрели вслед разочарованно вздохнувшей принцессе. «Абсолютное зло наступает на пятки», - крутилось в её голове изо дня в день. Одетт цеплялась за пророчество о Принцессе-лебедь, как за последний глоток воздуха. – Я знаю: должно быть ещё что-то, – однажды поделилась она своими мыслями с Дереком. – Слишком громкое звание, чтобы не нести в себе дополнительной ответственности. – Поддерживать добро и не давать злу восторжествовать? Это разве не ответственность – произнёс он и улыбнулся. – Здесь замешана магия, – Одетт сделала ударение на последнее слово и со всей серьёзностью во взгляде посмотрела на Дерека. – Принцесса-Лебедь... – ...то есть ты... – ...эпицентр всего. Она... я – центральная фигура всего пророчества. Магического пророчества. Должно быть ещё что-то. И это волновало бы Одетт не так сильно, если бы она не боялась необходимости воспользоваться этой силой. Теперь ей точно было, кого терять. Очевидно, что блестящих боевых навыков Дерека не хватит, чтобы противостоять чему-то неизвестному и настолько могущественному, что Одетт впервые чувствовала себя ужасно слабой даже при мысли о грядущей опасности. Да, она и до этого сталкивалась с опасностями, боялась, волновалась, при этом стараясь внешне выглядеть невозмутимой и даже радостной, когда того требовали обстоятельства. Одетт всегда чувствовала любовь в своей душе, она питала в ней силы, находила смелость, чтобы преодолевать все опасности. Она даже встретилась лицом к лицу со смертью, и теперь боялась не её, а ту боль, которую может причинить её кончина. Одетт подошла к кромке воды, чтобы обуться и вернуться в замок, когда её внимание привлекло подозрительное свечение в кустах неподалёку. «Так, – мысленно рассуждала она, – даже если это Абсолютное Зло, то оно не сможет навредить мне». Она качнула головой, стараясь поверить в это. В прошлый раз Одетт едва не погибла, когда Абсолютное Зло завладело магическим камнем, и хотя свечение было не зелёного цвета, её мысли ни на секунду не покидало: «а что, если всё ещё хуже?» Опутываемая клубами едкого дыма, она с разочарованием осознавала, что пренебрегла наставлением Дерека – беречь себя. Она страшилась того, что будет дальше, но уже сейчас горела желанием вернуться назад. В мыслях Одетт преобладала страшная тревога и суета, словно рой диких пчёл залетел ей в голову и начал жалить, жалить, жалить. Она мотала головой в разные стороны, хваталась руками за голову и кричала, что есть сил. Клубы чёрного дыма сковывали тело Одетт, её разум, но душа, обращённая к свету, оставалась неподвластна тьме. Одетт открыла глаза и едкая зелень ударила в них, отчего в лёгких на мгновение буквально пропал кислород. Она глубоко вздохнула, и её тело, изнутри, покрылось жгучими мурашками. Последнее, что помнила Одетт – гладь озера, покрывшаяся рябью от дуновения резвого утреннего ветерка. Единственное хорошее из всего, что произошло с ней далее.***
Элизабет возвращалась домой из больницы. Осмотр не показал никаких причин для беспокойства, что означало скорое возвращение на работу, в любимое издательство. Иногда она ловила себя на мысли, что ей больше нравилось просто находиться там, нежели писать истории для детей. Она не помнила, как долго уже работала здесь, плавая, словно лебедь, среди каждодневной суматохи и шума, способными вывести из себя любого, кроме Лиз и её коллег. Уилсон любила «Чемпберг» всем своим сердцем: это было единственное место, где она чувствовала себя, как дома. Именно поэтому её сердце, впервые за долгое время, испытало что-то, похожее на радость. Элизабет даже улыбнулась, потрогав неисправный пузатый будильник у монитора. Уилсон расслабленно откинулась на спинку своего кресла и мечтательно вздохнула. «Сегодня точно нужно сделать что-то захватывающее!», – воодушевилась Лиз и направилась к кулеру с водой, как только две её коллеги решили освежиться и перекинуться парой слов. Элизабет знала, что эти особы никак не могут без приключений, чуть ли ни ежедневно отправляясь куда-нибудь после работы. Она находилась с ними в довольно хороших отношениях, поэтому надежда, что они из вежливости позовут её куда-нибудь, зародилась в душе девушки. Когда Брунгильда и Антония обратились к Элизабет с предложением провести сегодняшний вечер в пабе, то удивились, получив положительный ответ. – Тогда встретимся сегодня в девять, – радостно кивнула Элизабет и, обернувшись, направилась к своему столу. – Паб «Лук и стрелы»! – крикнула ей вслед Брунгильда. – Девочка-отшельник, – прошептала Антония, и они с подругой сочувствующе переглянулись. Элизабет подпрыгнула на месте от переполняющего её восторга. «Скоро всё наладится. Этот вечер будет самым лучшим из всех, что я помню», – размышляла Уилсон, то и дело глядя на настенные часы. Когда ты не соответствуешь собственным стандартам "нормальности": не ходишь на свидания, не влюбляешься в милых барменов или водителей такси, не флиртуешь с доставщиком пиццы, то это выбивает из колеи. А Элизабет хотелось этих мгновений невинного флирта, походов в паб вечером пятницы, времяпровождения в интересной компании и возвращения домой, когда приятная усталость сама закрывает глаза, словно шторки на окнах. Ведь это так нормально для девушки её возраста. Когда рабочий день подошёл к концу, Лиз наконец-то смогла отправиться домой, чтобы привести себя в порядок. Поздний летний вечер щекотал лицо волнами тёплого бриза, и зелёная листва шелестела в его объятиях. Лиз невесомой, изящной походкой шла по улице, и солнце, медленно идущее к закату, слепило её глаза. Уилсон улыбнулась и, проходя мимо витрин какого-то из магазинов, остановилась, чтобы полюбоваться собственным отражением! – Итак, Боб, – произнесла Элизабет, войдя в квартиру, – надеюсь, в моём гардеробе завалялось хоть какое-то платье. Когда Уилсон выудила из старого платяного шкафа короткое чёрное платье с глубоким вырезом декольте и красными вставками на груди, она рассматривала его около двух минут, и глубочайшее непонимание отразилось во взгляде её желтоватых глаз. – Совершенно не помню, когда купила его, – произнесла Лиз и покачала головой. Она ещё недолго оглядывала платье, проводя пальцами по мягкому шёлку. Где-то в прикроватной тумбочке она нашла красную помаду, а в ванной покрывшийся слоем пыли бутылёк с лаком для ногтей. В душном пабе, казалось, не было света. Единственная люстра освещала барную стойку, за которой стройным рядом сидели хмельные мужчины и кидали в сторону мимо проходящих девушек голодные взгляды. В неоновом свете единственного настенного светильника, озаряющего укромный уголок паба «Лук и стрелы», сидели Брунгильда и Антония, ожидавшие Элизабет уже десять минут. – А может она не придёт? – предположила одна из них и снова поглядела на часы. Однако, подруги почти тут же перевели свои взгляды в сторону барной стойки, откуда доносилось активное присвистывание, и невольно приоткрыли рты в немом удивлении. Элизабет Мишель Уилсон, девочка-отшельник, автор глупых детских историй, шла по направлению к их столику, сверкая белоснежной улыбкой, одетая в шикарное коктейльное платье, и его чёрный шёлк переливался в свете неоновых светильников. – Вы так затаились в этом укромном уголке, что я по началу и не заметила вас, – улыбнулась Уилсон, и если бы не плохое освещение, то её спутницы уже бы давно заметили жуткое волнение, застывшее во взгляде её миндальных глаз. – Сюда доходят только самый стойкие, – пошутила Брунгильда. – Выпьешь? Элизабет приняла протянутый коктейль и, нерешительно взглянув на Брунгильду, сделала глоток, после чего поморщилась и с шумом опустила бокал на стол. Повисло молчание, и Лиз нерешиетльно поглядывала куда-то в сторону. Её спутницы даже не думали завязывать с ней разговор, дожидаясь, пока два молодых человека, с которыми они танцевали и развлекались каждый вечер вторника, пересекут порог заведения и направятся к их столику. Так оно и случилось: Брунгильда и Антония отправились танцевать. – О, Роб, какой ты забавный, – нарочито громко засмеялась Антония и вскинула голову. Лиз так бы и провела весь вечер в одиночестве, особенно после того, как её коллеги скрылись за входной дверью паба. «Они обязательно вернуться. Они не оставят меня одну. Здесь душно, и они просто решили подышать свежим воздухом», – успокаивала она себя, но зерно сомнения, посеявшееся в её душе после сорока минут ожидания, проросли в огромное дерево, и Уилсон вышла из-за столика, небрежно кинув деньги нас стол. Уже у самого выхода перед ней возник угрожающего вида стрик. Проведя жилистой рукой по бороде, он слегка причмокнул и оглядел Лиз с ног до головы. – Такая принцесса и одна. Не хочешь развлечься в компании импозантного молодого мужчины? Я могу стать твоим принцем, если пожелаешь! Щёки Элизабет зарделись, и она не нашлась, что ответить – лишь выбежала из треклятого заведения под сумасшедший смех своего горе-собеседника и, глубоко дыша, направилась в сторону автобусной остановки, смахивая с впалых щёк редкие слезинки. Когда переулок, разделяющий двор её дома и оживлённую улицу, встретил Элизабет привычной темнотой и неприятной прохладой, пробирающей до самой души, она грустно опустила голову. Где-то впереди мигал одинокий фонарь, и несколько удаляющихся голосов вели едва различимый разговор. И всё выглядело бы не так зловеще, если бы не тяжёлые шаги, раздающиеся из-за спины Элизабет. Не решаясь обернуться, она быстро переступала с ноги на ногу, и стук её каблуков о влажный камень эхом раздавался по одинокому переулку. Тяжёлое, прерывистое дыхание уже раздавалось над её ухом, когда она уже почти настигла одинокого мигающего фонаря в самом конце зловещего проулка. Холодная ладонь с болью сжала руку Элизабет, и кто-то, резко развернув ее к себе лицом, прижал к ледяному камню рядом стоящего здания. Уилсон зажмурилась и мысленно молила сверхъестественные силы лишь о том, чтобы всё закончилось быстро. – Элизабет! – тут же оглушительным эхом пронеслось по переулку, и незнакомец выпустил её из своих железных тисков. – Стоять! – закричал капитан Дуглас вслед убегающему преступнику, и Лиз открыла глаза. – Вы в порядке? – обеспокоенно произнёс Брайан, удивлённо оглядев Уилсон. Она не сразу вспомнила, что одета в платье, на её ногах были неудобные шпильки, на губах – слегка размазанная помада, а были волосы растрёпаны и придавали ей какой-то странный и расслабленный вид. Особенно вкупе с запахом алкоголя и сигарет, дым которых переполнял злополучный паб. – Я бы спросил, что вас заставило возвращаться домой так поздно, но... давайте я просто вас провожу. Элизабет кивнула, и они медленно направились к её дому. Так медленно, будто не хотели расставаться.