And with your love I`ll never be alone
Дерек шёл по дворцу Юберты. Он был сосредоточен, собран, но в то же время невероятно рассеян: в его голове поселился ворох беспорядочных и мимолётных мыслей. Они мешали ему сконцентрироваться на чём-то столь важном, что его руки била лёгкая дрожь, а в горле пересохло. Но, как бы Дерек не старался, как бы не морщил лоб и смотрел по сторонам, истина не хотела открыться, что очень его злило. Его тревожила невозможность разобраться, словно злой колдун отнял у него способность воспринимать информацию, думать, отобрал часть памяти. Остановившись, Дерек потряс головой в надежде, что это хоть как-то может ему помочь. На мгновение ему даже показалось, будто сознание по крупицам возвращалось к нему, но стоило только задуматься об этом, как ветер забвения задул эту едва разгоревшуюся свечу. Обстановка вокруг была ему знакома: позолоченные портьеры, алые шторы из играющего на свету бархата, изысканная лепнина на потолках. Но чего-то определённо не хватало, чего-то весомого. Всё, что он помнил, – лишь его имя, Дерек. И эта разрозненная информация – единственное, за что он мог хоть как-то уцепиться. Бессилие овладело Дереком, и, сев на пол, он сосредоточено уставился в одну точку. Принц так усердно старался унять хаос собственных мыслей, что казалось, будто все мышцы в его теле ужасно напряжены. Дерек всецело сконцентрировался на поиске ключа к двери его памяти, которая вдруг оказалась заперта. Но вдруг он услышал шаги и, поднявшись на ноги, занял боевую позицию, скрывшись за одной из штор. «Инстинкты», – пронеслось в его голове. Из-за поворота появилась девушка. Придерживая подол белоснежного платья, она ступала очень медленно и осторожно, чуть наклонив голову вперёд, так, что свете застывшего солнца сверкнул каскад её светлых, пушистых волос. Она была так похожа… нет, она точно… но кто же она? Так или иначе, незнакомка казалась очень напуганной и… уставшей. «По-видимому, она испытывает замешательство, глубочайшее. В этом мы похожи,» – подумал Дерек; он продолжал стоять в своём укрытии. Девушка заметила его не сразу, но довольно быстро, стоило ей обернуться. Дерек ещё не успел достаточно собраться с мыслями, как дрожащий голос нежно прошептал: – Кто вы? – Дерек, – только и успел выдохнуть он, как незнакомка, сверкнув пшеничным золотом волос, вновь скрылась за поворотом. – Стойте! – поспешил за ней Дерек, но, не достигнув угла, резко упал, почувствовав жгучую боль в голове, и утонул во тьме.***
Это был единственный сон, который приснился Брайану за всё время. Образ белокурой незнакомки с мягким, подрагивающим то ли от страха, то ли от волнения голосом врезался в его память. Он всеми силами старался восстановить её порхающий образ, восстановить в памяти цвет глаз, черты лица. Но, как и во сне, девушка ускользала от него, её образ оставался неуловимым в лабиринтах его памяти. – Ты выглядишь грустным, – чуть слышно произнесла Одиллия, настороженно поглядывая на Брайана с другого конца стола. Она была недвижима, из-за чего казалось, будто её серый свитер и бледное лицо вот-вот растворятся, сливаясь с цветом окружающих её предметов – таких же безликих, как и она сама. – Сегодня был трудный день, – произнёс Дуглас и улыбнулся краешками губ. Ему действительно хотелось верить, что девушка из его сна – Одиллия, его жена: у неё были такие же длинные, пшеничные волосы; тонкий стан, королевская осанка и хрупкие, узкие плечи. «Но это была не она», – мысленно констатировал он каждую ночь, не в силах заснуть, когда пытливый образ вновь всплывал в его памяти. Один раз он даже обременил себя размышлением о том, какая неведомая сила могла вселить в неё столько страха, из-за чего вновь постарался восстановить свой очень и очень странный сон. «Не думаю, что за ней кто-то гнался. Я слышал лишь её шаги – там были тихо. Слишком тихо». После этой ночи Брайан даже усомнился в ясности своего рассудка и наутро решил, наконец, впредь не допускать и мысли о подобном. Ровно до того момента, пока в тот же день, в три тридцать восемь по полудню, Элизабет Мишель Уилсон не попала под колёса автомобиля Тойота с номерным знаком 8506AU некоего Клавиуса фон Стейтена. Подобные случаи в их городе случались нередко, и капитан Дуглас уже привык наведываться в городской госпиталь как минимум дважды за неделю и почти каждый раз выслушивать истории об огромных зверях, появившихся, казалось бы, из ниоткуда. Но Элизабет. Что-то было в ней такое, что заставляло Брайана переживать, думать о ней и разбудило в нём желание знать, что с ней всё хорошо. И не будь Брайан Джеймс Дуглас человеком чести, то уже водил бы мисс Уилсон ночью в парк, где каждый раз клялся бы ей в вечной любви при свете одинокой луны. Элизабет не была похожа ни на его жену, ни на девушку из сна, но она заранее была ему небезразлична. Брайану потребовалось призвать всё своё здравомыслие, чтобы хоть как-то вернуть сознание на круги своя. Но раз за разом он сдерживал себя, чтобы не наведаться в гости к Элизабет и забыться хотя бы на мгновение. Она словно сломала всю систему, взбудоражила его жизнь и одновременно невероятно осложняла её, оказавшись, к тому же, соседкой напротив. За спиной послышались шаги. Одиллия всегда ходила тихо, осторожно, любила мягко касаться руки и прислоняться щекой к плечу. Рядом с ней Брайан буквально забывал обо всём.***
Бушующее море. Разъярённые волны ударялись о пирс со свирепой силой, разбиваясь в тысячи ледяных капель. Дерек не чувствовал тепла, когда был далеко от своей семьи. Даже останавливаясь на постоялых дворах, где для особы его уровня создавались все условия для комфортного ночлега, он чувствовал холод. Вполне объяснимый, но пробирающий до кончиков пальцев. Холодный поток ветра бил в лицо, вздымал полы тяжёлого плаща, подобно волнам безграничного океана. Было что-то такое далеко за границей горизонта, что привлекло внимание Дерека. Он размышлял очень долго и сосредоточенно, не отрывая взгляд, щурясь от ветра, но не смея отвернуться, будто таинственная нить приковала его взор к горизонту. Дерек ждал в своей засаде, когда какая-то подозрительная активность призовёт его достать из ножен могучий меч и броситься на защиту своего королевства, семьи и собственной чести с волшебством его принцессы в сердце и родным именем на устах. Ему даже показалось что вот она – его Одетт – стоит посреди морской пены прямо напротив него: лёгкая белоснежная ткань нежным вихрем касалась непослушных волн, обнимая тонкий величественный стан. Сквозь паутину её светлых волос скрывались ясные лилово-голубые глаза, чей пристальный взгляд был полон тревоги и тепла. Её образ всегда был его путеводной звездой, ни на секунду не переставал оберегать от опасности – Дерек знал это. Вот Она, его талисман, тянет к нему свои бледные ладони, пытаясь справиться с усиливающимися порывами ветра. Волосы скрывали её прозрачное лицо, а море, зловеще бурлящее под ногами, выпустило на волю свои волны, которые, подобно щупальцам осьминога, опутывали хрупкое призрачное тело, утаскивая его за собой на дно. Ветер с особой яростью бил в глаза Дерека – всё плыло перед ним, и даже образ его принцессы казался мутным белым пятном у черты горизонта. Дерек зажмурился буквально на мгновение, но его хватило, чтобы, открыв глаза, он увидел перед собой лишь бурлящую гладь, темнеющую вместе с вечереющим хмурым небом. – Ваше Высочество, – окликнул его гвардеец, – вам лучше вернуться на постоялый двор: надвигается буря. Обернувшись, Дерек кивнул и пошёл прочь от причала. Действительно, надвигалась страшная буря: чёрные облака грозно затянули всё небо до самого горизонта – ни единого просвета. Даже птицы не осмелились показать клювы из своих укрытий.***
Когда Брайан Дуглас, главный герой несостоявшейся "самой лучшей ночи" Элизабет, уже, собираясь уходить, желал ей спокойной ночи, Лиз уже не знала, куда девать собственное чувство стыда. «Как это нелепо!», – мысленно завопила Элизабет, и небрежный стон слетел с её губ. Стон, больше похожий на слабый рык загнанного животного. Однако она лишь опустилась на пол, резким движением скинув с ног неудобные туфли и покрутив головой в разные стороны, чтобы размять каким-то образом затёкшую шею. Чувство вины наполнило её существо: Уилсон жалела, что Брайан застал её в таком виде. Стыдно непонятно за что, однако непередаваемо сильно. – Это так нелепо, – хрипло произнесла Лиз и засмеялась. – Боб, так нелепо: я понадеялась, будто бы что-то может изменить мою жизнь. Что я способна измениться. Так нелепо. Она покачала головой, и её взгляд, полный разочарования, скользнул вверх: от кончиков пальцев босой ноги до низа прекрасного шёлкового платья. Взгляд миндальных глаз нездорово сверкнул, и медленным движением руки Элизабет коснулась мягкой ткани, чтобы затем она лопнула под её пальцами и захрустела неровной линией по теряющемуся во тьме подолу платья. Лиз чуть вскрикнула и горькие слёзы обожгли её щёки. Перед ней простирался длинный коридор, ведущий прямо на кухню. И блики одинокой в ночи луны скользили по полу квартиры Элизабет, отсвечивая прямо в лицо. Поднявшись на ноги, она сделала шаг вперёд - лунный свет коснулся её бледного лица и пробежался по растрёпанным волосам. Опьяняющее свечение усиливалось и манило её ступать по холодному полу и следовать его немому зову. Лунный свет уже не давал ей открыть глаза, когда Элизабет Мишель чуть съёжилась от холода, стоило ступням коснуться ледяного кафеля. Руки Лиз дрожали, а колени подгибались. Она издала хриплый вопль и без чувств упала на пол. Уилсон почти не дышала. Укрываемая полотном из лунного сияния, она практически не подавала признаков жизни.***
Клубы дыма неприятно сковывали тело и, казалось, держали за горло, норовя сдавить его в любой момент. Вокруг была тьма, и Одетт долго и усиленно моргала, водила руками из стороны в сторону, словно кто-то ослепил её. Но, сделав пару шагов вперёд, принцесса не услышала ни шороха травы, ни шёпота волн в озере. Вокруг было пусто и очень-очень темно. Настолько, что Одетт едва ли смогла различить очертания собственных рук. Зелёной вспышкой едкая зелень ударила в глаза и Одетт поморщилась. Грозный хохот раздался где-то над ухом, и принцесса окончательно убедилась: она в ловушке, Абсолютное Зло настигло её. – Уверен, ты соскучилась, – прохрипело Оно. Грудь сдавливало от страха. Одетт глубоко вздохнула и, закрыв глаза, выпрямила спину, словно уже готовилась с достоинством встретить свою смерть, но руки, её ледяные руки, дрожали. Принцесса сглотнула, и нечто, похожее на писк, предательски вырвалось из её уст, отчего Одетт лишь беспомощно опустила плечи и слегка наклонила голову вперёд. Зелёное нечто кружило вокруг неё в медленном вихре, изучая, испытывая. Беспомощность Одетт забавляла бестелесное существо, и будь у него глаза, то они непременно бы довольно и злобно сощурились. Но глаза у Абсолютного Зла, казалось, были повсюду. – Думаю, ты хотела бы это увидеть, – протянуло нечто, и Одетт оказалась на незнакомом ей причале. Волны, подобно загнанным лошадям, ударялись о деревянный бортик, окропляя пеной чуть илистые доски у самых её ног. Ветер сшибал с ног селян, которые пытались поскорее добраться до своих домов; молнии разъярённо ударялись о землю, рассыпаясь в тысячи грозных искр. И Одетт бы и правда поверила, что находится в неизвестном месте физически, если бы ощутила холод бушующего ветра или крупные ледяные капли на своей коже. Но она была словно за гранью этого мира, в каком-то ином измерении. И лишь наблюдала. Оглядывалась. Пока не заметила знакомые черты лица, промелькнувшие под синевой тяжёлого плаща. Радостная улыбка озарила лицо Одетт, она следовала за Дереком и одним из его гвардейцев. И так долго, как она вторила его широким, тяжёлым шагам, столько и меркла на лице белоснежная улыбка. Она здесь по милости Зла – всё не может оказаться так радостно и просто. Когда Дерек и гвардеец скрылись в переулке, Одетт не решилась продолжить за ними следовать. Остановившись, она приложила руку ко рту. Что-то внутри неё сжалось с непередаваемой болью и, свистнув, упало вниз. Казалось, душа Одетт норовила вырваться из груди, давила на её рёбра, выдавливая воздух из лёгких. Переулок осветила яркая зелёная вспышка, за которой последовал сдавленный крик, а затем лязг метала, отдавшийся эхом в одиноком тёмном переулке. Одетт всё ещё отказывалась верить. Гвардеец медленно вышел из тьмы переулка; оглянувшись по сторонам, он последовал прямиком к Одетт и… прошёл сквозь неё. Полы его тёмного плаща были окроплены свежей кровью. Зло не даёт передышку, поэтому Одетт почти сразу перенеслась в один из коридоров замка Юберты. Королева вместе со своей внучкой и Роджерсом направлялись прямиком в столовую, радостно смеясь и обсуждая, наверное, что-то весьма интересное. Одетт видела улыбку на лице Юберты, слышала её заразительный смех, и тень ужаса легла на её лицо. Если Абсолютное Зло не собирается убивать её физически, то гибель её сына… Дерека убьёт Юберту душевно. А это намного, намного страшнее. Они завернули за угол, и вновь яркая зелёная вспышка ударила Одетт в глаза. Свет не затухал, и прямо на стене рядом с ней были видны тени Юберты и Элис, а также вставшего на их защиту Роджерса. Был слышен крик, даже визг. Казалось, тряслись стены; трескались, лопались стёкла, и Одетт несколько раз огляделась в надежде, что кто-то поспешит на помощь королеве и её семье. Отблески, зловещие тени, нависшие над полусогнутыми фигурами. Она даже не услышала вскрика, когда пали все трое. Глухой стук тел о мраморный пол мгновенно отпечатался в её памяти, он повторялся снова и снова. Одетт молча смотрела куда-то вперёд. Ни одна мышца на её лице не выдавала ни страха, ни потрясения, ни ужаса. Её дыхание было спокойно. Когда всепоглощающая тьма вновь окружила её, Одетт даже не поморщилась. Всё было пусто вокруг и, что ещё страшнее, внутри. – А ведь всё могло бы быть по-другому, не отправься Дерек на поиски… меня, – оглушительный хохот заставил Одетт зажмуриться, – а теперь он мёртв. Абсолютное Зло. Каждое его слово было переполнено желчью и каким-то чрезвычайным спокойствием, ненавистью. Казалось, он старался вывести Одетт из себя. Но она едва шевелилась, впуская в свою грудь пары едкого дыма. Всё ещё дышала, всё ещё чувствовала холод, но уже не пыталась сдерживать дрожь в ладонях, а лишь смотрела куда-то вперёд, с безразличием в потухших глазах. – Только подумай: ты ведь могла обезопасить себя, если бы не отдала кулон Элис. Но ты ведь так хотела защитить сиротку, – издевалось Оно. – Хотя стой… она ведь тоже мертва! Для полноты картины не хватало лишь обезумевшего клоуна, который бы не переставая хлопал в ладоши и глядел на Одетт обезумевшим взглядом. Но она вряд ли бы обратила внимание, даже появись перед ней тысяча клоунов. – Что тебе нужно? – хрипло произнесла Одетт. – В чём твоя цель? – Разве ты не поняла? Уничтожить добро! Это же так очевидно! Одетт сглотнула. – А кто у нас провозгласил Эру добра? Сердце в груди, казалось, замедлило свой ход. – Ты…Ты, о могущественная Принцесса-Лебедь! Возможно, тебя интересует, как я сумел обойти твою защиту? Хотя, думаю, и на этот вопрос ответ очевиден. Семья. Всё, что могло уничтожить Одетт – гибель её семьи. Они были её талисманом, давали ей силы. Их любовь была её миром. Была. – Подумать только, – продолжало Оно, – стоит пару раз скинуть труп пропащего человека в море, как в королевстве сразу начинается паника. Несчастные людишки оказались в неправильное время в неправильном месте. Глаза Одетт налились гневом, яростно заблестев. Она стиснула губы и сжала бледные ладони в кулаки, сделав несколько глубоких вдохов. Лишь шёпот, более походивший на змеиное шипение, был способен удержать её от бесполезной истерики: – Убить ради забавы… как низко. И вновь зелёная вспышка, ярче прежних, ослепляет Одетт, отчего она ещё долго жмурится. Её губы уже не были сжаты, а ладони не дрожали. Несколько прядей упали на её лицо, почти скрыв под собой его безразличное, слегка усталое выражение. Неужели это всё? Теперь у неё правда никого нет? Открыв глаза, Одетт увидела перед собой чуть различимые очертания тоннеля. Она мотнула головой и пошла, спотыкаясь о длинные полы своего шёлкового платья. Лицо принцессы изобразило лишь на мгновение то выражение горечи и боли, какое возникает, когда осознание холодно крадётся к сердцу, сдавливая горло надежде и не позволяя более отрицать. Их нет. Тёмные тоннели вели Одетт куда-то глубоко в тень. Порой казалось, что кислорода здесь осталось буквально на один вдох, но стоило сделать ещё шаг, как воздуха становилось достаточно, чтобы пробежать огромное расстояние. Это было подобно тому чувству, когда заходишь в воду: не спеша, шаг за шагом движешься вперёд; вода с непривычки кажется холодной, и ты, не раз натыкаясь на мысль о том, что лучше вернуться на берег, всё же продолжаешь идти по ровному дну, а затем неожиданно проваливаешься из-за резкого перепада глубины. В этот момент внезапно перехватывает дыхание, но мозгу нужно буквально мгновение, чтобы всё осознать и перестроиться. Так и сейчас. Одетт было не по себе, но она продолжала идти: позади тьма, впереди тьма, вокруг тьма, а в душе боль. Если сказанное Абсолютным злом правда, то ей нет нужды бороться дальше, не от куда ждать поддержки и помощи. Она шла, глотая ртом воздух, спотыкаясь и падая на колени. «Зачем? Зачем бороться?», – твердил незнакомый голос в голове. – Так нужно, – выдыхала она и, опираясь о ледяные каменные стены, вставала на ноги. Она должна была убедиться во всём сама. Но силы стремительно покидали тело Одетт, и она вновь осела на пол, опершись головой о чёрные холодные стены. Бессилие питало в ней веру в ужасное, и с каждой минутой, проведённой в этом бесконечном лабиринте, Одетт было всё труднее сопротивляться кошмарной «правде» о её родных. – Но всё ведь не может закончиться именно так, – чуть слышно прошептала Одетт. Громкий соколиный крик раздался откуда-то сверху, и Одетт машинально подняла голову вверх, в надежде увидеть небо, ясное и синее. Но вместо него была лишь тьма. От холода у Одетт занемели пальцы рук, и в попытке согреться она потёрла ладони, однако это только позволило холоду продолжить и дальше сковывать её тело, растекаясь по жилам, сжимая в тисках уже недвижимые ноги. Соколиный крик повторился, став громче и, кажется, ближе. – Сокол, – легко улыбнулась Одетт, – король охоты. До неё не сразу дошёл смысл произнесённых слов. Казалось, ещё чуть-чуть, и разум Одетт совсем утонет в темноте поглощающих её тревог, а холод доберётся до сердца птичьей принцессы, ознаменовав конец Эры добра. Но соколиный крик, настойчиво продирающий оковы сознания Одетт, повторился снова. – Король охоты, – снова выдохнула Одетт; её голос показался ещё тише, слабее. Однако, рука принцессы сама поползла вверх по ледяной стене, перебирая онемевшими пальцами неаккуратно сложенную каменную кладку. Одетт хотелось опереться о что-то, чтобы затем подняться на подкашивающиеся ноги. Единственная мысль, которую она прокручивала в своей голове, как мантру, была: «король охоты». Она цеплялась за неё, как лучи закатного солнца цепляются за темнеющее небо, за дремлющие ветви деревьев и кустов, будто бы надеясь остаться чуть дольше обычного, согреть чуть больше, чем нужно. «…прошло уже почти три недели». Рассудок Одетт ещё был окутан туманной дымкой, однако её душа трепетала от голоса, казавшегося таким родным, хотя он и был так далеко. «Нельзя было оставлять тебя». – Дерек, – почти не дыша произнесла Одетт. – Это ты? «Это всё моя вина». – Нет! – запротестовала Одетт, и резко мотнула головой. Оперевшись о стену, она старалась идти быстро, как только могла. Темнота ударяла в лицо новым порывом холода и ноги, дрожащие ноги Одетт готовы были в любой момент снова подвести её и согнуться, впившись коленями в беспорядочные чёрные камни. Холод проник под кожу, он старался забрать как можно больше. «Так что единственное, чего я хочу сейчас больше всего на свете, - вновь увидеть твою улыбку, услышать твой голос. Прошу, дай хотя бы знак, что ты слышишь меня». И рука Одетт, её пальцы, которые она почти перестала ощущать, вдруг наполнились теплом, как будто кто-то вручил ей солнце и она держала его в своих руках. Тоннель поднимался всё выше, и Одетт требовалось больше сил, чтобы подниматься по этому склону, которому, казалось, не было конца. С каждым шагом она чувствовала неимоверную тяжесть в плечах, словно кто-то тянул её назад, во тьму. Она то и дело крутила головой, размахивала руками, морщась и с шумом выдыхая. – Я не боюсь тебя! – выкрикнула принцесса и груз в плечах стал стократ сильнее. Пол под ногами начал скользить, и Одетт начала часто спотыкаться и падать. Если бы она могла осмотреть себя, то, возможно, пришла бы в ужас от смеси крови и грязи на её когда-то белоснежном платье, подол которого она не выпускала из рук. Руки Зла вдавливали её в землю, заставляя сидеть на месте. Её плечи заныли от непрекращающегося напора, и Одетт потребовалось собрать все силы, чтобы вновь подняться на ноги. Впереди забрезжил свет. Он согрел Одетт, и она почти не чувствовала холода. Тьма больше не могла сдерживать её. Одетт шагнула навстречу тёплым лучам, и тяжесть окончательно отступила. Она не ощущала своего тела, не ощущала тяжёлых мыслей в своей голове. Принцесса словно летела, как лебедь в небе, касаясь пушистых облаков и подставляя лицо под воображаемые объятия тёплого ветерка. Ничего больше не сдавливало грудь. Одетт была спокойна. Она не помнила, как закончился этот полёт. Встревоженная нарастающим звоном в ушах, принцесса попыталась открыть отяжелевшие веки. Одетт вдруг захотелось вдохнуть полной грудью, но она лишь смогла чуть приоткрыть бледные губы, ощутив непередаваемую сухость во рту. Она чувствовала неимоверную, жуткую слабость, будто бы кто-то долгое время выкачивал из неё все силы, чувства, эмоции. Одетт хотела было пошевелить руками, но они оказались слишком тяжёлыми, совсем неподъёмными и какими-то чужими. Кусочки паззла продолжали собираться. Теперь она достаточно очнулась, чтобы начать беспокоиться о своём местонахождении. Попытавшись вновь открыть глаза, Одетт увидела перед собой просторные покои, залитые светом восходящего солнца. Всё плыло, однако она смогла разглядеть очертания небольшого трюмо у стены, своей постели и окон, позолоченных солнечными лучами. Рассвет.Она снова проснулась вместе с солнцем. Зрение не сразу вернуло свою остроту, но Одетт, повернувшись, не могла не узнать родной силуэт рядом. Дерек спал, сидя рядом с кроватью и подперев голову одной рукой. Второй она держал руку Одетт. Даже во сне он казался серьёзным, напряжённым: его брови были чуть нахмурены, а между ними пролегла глубокая морщина. Одетт попыталась произнести хоть что-нибудь, пошевелить рукой, лишь бы разбудить его, но с каждой минутой своего пробуждения она начинала чувствовать сильную физическую слабость. Ей вновь захотелось спать, но принцесса не могла отправиться в царство Морфея, не дав знать Дереку, что она снова рядом с ним. Одетт собрала все силы в кулак, и начала мотать головой из стороны в сторону. Сначала медленно, а затем чуть быстрее. Из её губ донеслось еле уловимое хрипение – Одетт не оставляла попыток хоть что-то сказать. Резко очнувшись, Дерек протёр глаза, не смея верить происходящему. Одетт с удовлетворением наблюдала за его пробуждением, она была неимоверно счастлива, что её план удался – Одетт, – хрипло произнёс он, сжав её руку сильнее, – я так боялся, что… Она легко покачала головой, а затем зевнула. Одетт боялась вновь предаваться забвению, боялась снова оказаться в ужасных лабиринтах, но её веки сомкнулись, и лёгкая дремота теплом расплылась по измождённому телу.***
День для Дерека не задался с самого утра: птицы кричали за его окном всю ночь, мешая спать; ледяная морось ударила в лицо, как только он вышел из дверей постоялого двора, и принц, закутавшись поплотнее в свой плащ, последовал в направлении пристани, в надежде расспросить жителей прибрежных домов о том, не заметили ли они какой-то подозрительной активности накануне убийства. Эта кампания оказалась бы в конец бесполезной, если бы не старушка, всё это время стоявшая поодаль и прикрывающаяся дырявым платком. – Только пообещайте, что никому скажете, – таинственно произнесла она, заглядывая в глаза Дерека. – Я видела какой-то дух, он превратился в человека в длинном плаще и умчался, далеко-далеко, вон туда... Дерек обернулся на своего помощника, гвардейца Джорджа, и мрачно произнёс: "Граница". Под взволнованные крики чаек это звучало ещё более устрашающе. Принц благодарно поклонился пожилой женщине и предложил проводить её до дома, но старушка уже не слушала его, о чём-то глубоко задумавшись. Когда на улице стемнело и в окнах домов небольшого портового городка замигал огонь свечей и каминов, Дерек возвращался на постоялый двор в сквернейшем расположении духа: никакой новой, полезной информации он добыть не смог. В свете одинокой свечи он расхаживал по своей комнате из стороны в сторону, хмуро глядя под ноги и заложив руки за спину. Когда в его дверь постучали и на пороге появился Джордж, Дерек рассеянно посмотрел в его сторону и несколько секунд пребывал в трансе. – Ваше высочество, – тихо позвал он, – прибыло письмо от королевы Юберты. Он протянул ему свиток и поспешил удалиться. Даже при плохом освещении почерк королевы выглядел величественно и стройно. Дерек провёл пальцами по витиеватым сплетениям букв и немедленно принялся читать. «...была найдена без сознания на берегу Лебединого озера...» Глаза принца расширились. «...без сознания уже несколько дней...» Когда взгляд Дерека небрежно скользнул по «Люблю, матушка», он яростно сжал письмо и, зажмурившись, закинул голову. Шумно вдыхая, он сжал челюсть, и желваки заходили по его лицу. Дерек взвыл и ударил кулаком по столу с такой силой, что Джордж уже очень скоро стоял на пороге комнаты Его Высочества. – Я уезжаю немедленно, – произнёс Дерек. Гвардеец понимающе кивнул: посланник успел рассказать ему, что принцесса Одетт, всеобщая любимица и талисман Его Высочества, была найдена без сознания на берегу Лебединого озера и сразу же отправлена по приказу королевы Юберты к ней в замок, где королевские лекари безуспешно пытались поставить диагноз принцессе или хотя бы привести её в чувства.***
Когда Элизабет пришла в себя, было раннее утро. Солнце апатично светило за окном, лениво согревая бледность её лица. Поморщившись, Лиз поднялась на ноги и, покачнувшись, направилась в душ. Неуверенно расстёгивая молнию платья, она с непониманием во взгляде смотрела на порванный подол и силилась вспомнить, когда успела так сильно повредить единственную красивую вещь в своём гардеробе. – Неважно, – прошептала Уилсон и швырнула кусок ткани на пол. Её голова болела, а воспоминания о вчерашней ночи душили и сжимали сердце горячими тисками. Но плакать уже не хотелось. Элизабет больше ничего не хотелось. Она машинально расчесалась, переоделась в футболку и джинсы, машинально позавтракала пригоревшей яичницей и также машинально отправилась в «Чемпберг», медленно переставляя ноги по лестнице. Она пошла длинной дорогой, лишь бы не оказываться снова в злосчастном переулке. Поэтому когда Лиз подошла на остановку, автобус уже уехал, и ей пришлось ждать другой. Люди вокруг смотрели на Уилсон сочувствующе, кто-то из поодаль стоящих женщин предположил, что она накануне потеряла близкого человека. Но никто не решился предложить помощь, лишь какая-то старушка в автобусе уступила Элизабет своё место у окна. – Деточка, тебе бы выспаться, – покачала головой она, но Лиз пропустила это мимо ушей, не думала ни о чём. Пустота в геометрической прогрессии наполняла всё ещё функционирующее тело, выдавливая остатки чувств, мыслей, переживаний. Элизабет смотрела в окно, но поток проплывающих мимо улиц казался ей чем-то недостижимым, и от этого скучным и безжизненным. «Весь мир - театр... – вздохнула она, – и в нём ставят невыносимо грустные спектакли». Идя по улице, Элизабет рассеянно глядела по сторонам. Когда она наткнулась на своего старого знакомого, Роберта, то даже не повела ухом, пока он не прокашлялся, чем привлёк её внимание. Лиз вздрогнула и подняла взгляд на Роберта, чья надменно-лукавая улыбка показались ей чрезмерно угрожающими. – Вижу, кто-то весело провёл ночь... За его спиной, буквально в нескольких метрах, находилась входная дверь в любимое место Элизабет – издательство, но стена из напористого рыжего мужчины сегодня показалась непреодолимой. Лиз резко замотала головой из стороны в сторону и, резко развернувшись, побежала прочь, прижимая сумку с потрёпанным блокнотом и ручкой к груди.***
Когда Одетт открыла глаза, перед ней, на кровати, сидела Юберта. – Я отправила Дерека спать, – грустно улыбнулась она. – Он никак не хотел оставлять тебя одну. За окном уже смеркалось, и стрекотание кузнечиков, доносившееся сквозь распахнутые окна, наполнило комнату. Одетт приподнялась на кровати и глубоко вздохнула. – Ты, верно, очень голодна, – произнесла Юберта и, встав на ноги, быстрыми шагами направилась прочь из покоев. Оставшись наедине с тёплым вечерним бризом, Одетт пыталась вспомнить всё, что происходило с ней в заточении. Разрозненные, ускользающие фрагменты метались в её памяти, и Одетт всё никак не могла их ухватить, связав в единую последовательную цепь. Она лишь помнила, как было больно и холодно, как тени трёх людей пали на пол и как чёрные волны бушевали у самых ног. Одетт слабо качнула головой и выдохнула: ощущение, будто бы ей пришлось сразиться с самой смертью, не покидало её. Потянувшись бледной рукой к стоящему на прикроватной тумбочке бокалу с водой, Одетт лишь утянула его вниз, и прозрачный хрусталь осколками разлетелся по мраморному полу. Глаза принцессы накрыла пелена слёз, и она с недоумением смотрела на чуть подрагивающую ладонь, даже не заметив, как Юберта подошла к её постели. – Всё хорошо, – тихо произнесла женщина и пальцами смахнула слёзы с лица Одетт. Она поднесла к потрескавшимся губам принцессы другой бокал с водой, и та нерешительно сделала пару глотков. Тёплая ладонь Юберты коснулась растрёпанных волос Одетт, и она нежным движением провела по ним, убрав непослушные пряди с бледного лица. Женщина притянула Одетт к себе и, покачиваясь, гладила её по спине, пока девушка, всхлипывая, роняла прозрачные, горькие слёзы на бордовый муар её платья. Одетт испытывала непреодолимые страх и тревогу, пробираясь по тёмным лабиринтам; она почувствовала вполне реальную боль от ненастоящей гибели любимых, физические муки и внутреннее опустошение. Эмоции сменялись одна за другой, превратившись в тёмный, свирепый вихрь, норовивший разорвать Одетт грудь. Что-то давило на неё изнутри, дробило на части непорочное сердце, и его осколки больно цепляли лёгкие, перехватывая тяжёлое дыхание. Но Юберта была рядом: её тёплая ладонь легла на плечо Одетт, и рукой, приподняв чёлку с раскрасневшегося от слёз лица, женщина заглянула ей в глаза. Добрый взгляд, выбившиеся пряди из высокой причёски и уставшее лицо делали Юберту похожей на мать, не спящую у колыбели своего дитя, проснувшегося в ночи от увиденного кошмара. В серо-голубых глазах женщины отразилось звёздное небо, и её добрая улыбка коснулась души Одетт, затянув глубокие раны. Впервые девушка улыбнулась, и в этой улыбке не было ни тени горечи. В лилово-голубых глазах снова засиял огонь, и несмотря на лёгкое изнеможение, Одетт чувствовала себя сильнее, чем раньше.