Неспящие

Наши сомнения заставляют нас терять то, что мы могли бы обрести, если бы не испытывали страха. Уильям Шекспир. *** Кох толкнул Софи в дверной проём.Захлопнув скрипучую дверь, он смерил девушку озлобленным взглядом. Нервно закурив, Кох принялся расхаживать по комнате. Некоторое время он молчал, пуская кольца удушливого дыма в спертый воздух кабинета. Софи старалась не дышать глубоко и не смотреть предводителю в глаза. И одно и другое было испытанием. Воцарилась зловещая тишина. Софи обуяло чувство, что её насильно вытащили из преображенного мира, в каком она доселе жила. Это подлинное разбирательство не будет лояльной дискуссией. Софи хорошо знала Коха, он терпеть не мог неподчинения. Да к тому же выглядел он сейчас, как ходячая укоризна. Зажигалка щелкнула вторично. Софи сжалась ещё более ущербно. Разбирательство для неё было понятием относительным. Кох вплотную подошёл к ней, заглядывая в глаза. Софи старательно отвела взгляд, но… тут же получила резкую пощечину. Девушка упала с топчана, ударяясь макушкой о ножку лежака. Из носа хлынула кровь, из глаз слезы. Кох отбросил тлеющий бычок в пепельницу, хватая Софи за ворот сарафана. Дрожа всем телом, она шестым чувством ощущала, как бешено стучит кровь в висках. Может, ей стоит поднять глаза и объяснить ему, что такое жизнь: длинная череда событий и происшествий, которые вечно идут не так, как нужно? Нет, она уверена, что он хорошо осведомлён по этому поводу. - Почему ты меня ослушалась? – глаза Коха налились кровью. Софи слизнула с губы кровь и выдавила: - Затвор заклинило… - Не смей лгать мне!.. Почему ты не убила их?! Она терпеливо молчала. Пусть будет ещё одна пощечина, она выдержит. - Почему?! – гремел Кох, и из-за его крика неслышно было суеты за дверью. Может, доктор Вебер войдёт сюда и тогда она незаметно сможет улизнуть? - Потому что один из них спас мне жизнь, - еле слышно выдала Софи, чувствуя, как Кох тупеет от запредельного изумления. На понимание она мало рассчитывала, впрочем, как и на внезапный визит Вебера. Кох снова подошёл к ней и с силой трухнул за плечи. - Да ты осознаешь, что ты сделала?! Мы ведь так и не получили эти бумаги! Она молчала, потому что понимала, что осознавала. - Да что вообще теперь значит твоя жизнь?! Последовала горькая усмешка. Она не собиралась ничего отвечать. Тогда Кох снова подошел в ней вплотную, ловя на себе исполненный насмешливости и презрения взгляд. - Хосс, ты прониклась к нему, да?.. Не вздумай отрицать, я это ясно вижу… - Я и не думала… Кох бросил на неё полный презрения взгляд. - Ты такая продажная и трусливая, Хосс, как твой отец, упокой Всемогущий его жалкую душу. - Не смей так говорить о моём отце! Кох ядовито усмехнулся. - Стало быть, ты теперь ничем не отличаешься от тех шлюх в заведении фрау Винтер. Не взял бы я тебя сюда, ты бы творила бы там невесть что за какой-то жалкий грош. - Стало быть, ты знаком с теми девицами? - с усмешкой бросила Софи. – Так задумайся, кто ещё ничтожество?.. - быстро встав, она освободила затхлый кабинет от своего присутствия. Когда она вышла в коридор, то почувствовала, как слезы непроизвольно текут из глаз, как к горлу подступает ком, а яростный крик хочет вырваться наружу. - Бог мой, София, что с Вами случилось? – Вебер с опаской глянул на Софи, та прикусила губу ещё сильнее и, вжавшись лицом в белый халат доктора, исступленно зарыдала. *** Софи скатывала бинты, поглядывая на бешеную пляску снегопада. Как никогда она нуждалась в утешении. Она всегда смотрела на небо, когда была особенно беспокойна. Сейчас спокойствия она найти не могла. Как человек, работавший в кругу невротиков, Софи была чуткой к интонациям, даже если слушала неистовую гудню ветра за окном... В нахлынувшей темноте загорелись своей приторной желтизной прожекторы, исступленно завыла сирена, а снег всё падал и падал… Из окна видны облупленные стены нежилого дома. За ним громыхал прибывший состав красного креста. Со старого вокзала выходят и разбредаются немногочисленные прибывшие пассажиры. То там, то здесь проскальзывало людское существо. Софи слышала шаги и сиплые простуженные голоса. Некоторые сбились унылой кучкой у одинокого газового фонаря, что расположился под самым окном госпиталя. Куда пойдут эти люди? Никто не знал, кроме Бога. На улице пахло страхом и сгустившимся одиночеством. Софи натянула на плечи старую шаль, слыша, как ветер ударился о мутное окно. Она была похожа на этот ветер: все время ударялась о поставленные жизнью углы, а потом летела дальше, и неожиданно билась о виражи... Итак неизвестно сколько... Софи твердо знала, пока не закончится война она не найдёт своего причала. А что Кох? Ей до него не было никого дела. Сценарий его жизни словно писал авантюрист-недоучка – предсказуемые опасности, словно топором рубленные диалоги и никакого подтекста. И, казалось, Софи, что ей уже глубоко всё равно, что он инфантильный и эгоистичный. Ведь даже из блокады, голода и войны он упрямо извлекал выгоду. Девушка плотнее закутывалась в шаль. Слезы снова катились, предательски увлажняя усталые глаза. Да, она не смогла убить ни Грайса, ни Шульца. Впрочем, жизнь Шульца была ей безразлична, а вот первый претендент, это уже сугубо отдельная тема... Софи снова подняла глаза к небу. И почему-то в сердце кольнула потребность к покаянию… Она устала, слишком устала… К стеклам прилип грязноватый свет прожекторов, помешавший разглядеть тусклый свет фар. В конце коридора послышались быстрые шаги, и кто-то взволнованно окликнул Гретхен. Но Софи было всё равно… Это она. София! Прямая, стройная, бледная, в сером мешковатом сестринском платье. Сестры неукоснительно слушались её и уважали, но не любили. Казалось, её сердце защищает панцирь из засохшего репья – не пробиться к беззащитной розовой мякоти сквозь серые колючки. Её нервы стали, точно корабельные канаты. И все это кокетство, изящество, легкость, так свойственные молодым, были лишь напускным атрибутом или... конспирацией. А когда-то она была милой и доброй, вот только это время безжалостно отняла у неё война, которую нельзя было сбросить с плеч, как вышедшее из моды платье. В какой раз Софи тяжело дохнула, вглядываясь в окно… Взволнованная Гретхен бежала по запорошенной трассе. Длинная юбка всё время путалась в её ногах, но девушка как будто не замечала очевидного неудобства. Ещё немного и в объятия её заключил высокий худощавый сержант. Они вцепились друг в друга, как враждующие тигры, но только Софи видела, как нервозно подрагивают их плечи. Он и она пытались сдержать нахлынувшие слезы. Война свела их, разлучила, а потом снова свела этих тощих и измученных страдальцев. Софи смахнула слезу, но тут кто-то трухнул её за плечо. Она быстро обернулась и увидела улыбающегося во все тридцать два зуба Адама. Сейчас его радушная котячья улыбка бросила Софи в раздражение. - Я передал доценту записку, - выдал мальчуган, сверкнув своими темными глазами. Тут же он вручил Софи скомканный обрывок листа и две консервы, а затем быстро убежал раздавать очередной презент Грайса. Меньше всего Софи хотелось думать о нём, однако она решилась развернуть скомканный листок. Пробежавшись по нему глазами, Софи сразу же решилась пойти на условленную встречу. *** Холодные хлопья снега падали с фиолетового небосвода, заметая унылый Зальцбург. Город томно дремал, укрывшись холодным покрывалом. В свете тусклых газовых фонарей расплывались громоздкие угловатые тени. Ветер выл в нечищеные трубы пустующих домов, засыпая тающую шелуху в пыльные камины. Метель походила на тощую окоченевшую дворнягу. Ветер одиноко напевал ей свои унылые романсы. Софи устремилась по разбитому бульвару к Бенедиктинскому аббатству. Она неуклюже семенила по обледенелой выщербленной дорожке, разглядывая в темноте тусклый глаз одинокого фонаря. Софи юркнула в проулок, запахивая старое пальто, что было предназначено для осенних походов во дворец Мирабель, а не для трескучих зимних морозов. Наконец Софи вышла к монастырю. Здание покрыла беспроглядная темнота, в которой зловеще поскрипывала несмазанная дверь подсобки. Софи отшатнулась. Зубы выбивали дробь, плечи дрожали. Ей хотелось повернуть назад и навсегда забыть об этом дне, но она упорно выжидала, выслушивая ругательства старухи-пурги, что наперебой с ветром надсаживала глотку. Софи сделала несколько шагов к приближающейся фигуре. Ветер раздувал серый подол платья из-за чего тот походил на купол одинокой башни, Софи же мерзла ещё больше, засовывая озябшие ладони под мышки. Да, с ней что-то случилось, сомнений больше нет. Это ощущение выявилось как болезнь, а не так, как выявляется что-то бесспорное и очевидное. Это чувство проникло в неё исподтишка, капля по капле: ей ещё пять лет тому назад на берегу Дуная стало как-то не по себе, как-то неуютно. А угнездившись в ней, это чувство затаилось, присмирело, и Софи удалось убедить себя, что с ней все в порядке, что тревога ложная. И вот теперь это чувство расцвело пышным цветом. Да и вообще жизнь имеет дело только с нерасчлененными чувствами. Софи сделала шаг навстречу Грайсу. Закипевшая в ней злоба готова была в любую минуту вырваться, но Софи подобно опытному дрессировщику усмиряла вышколенного тигренка. Грайс подошел почти вплотную. Ветер внезапно перестал бить Софи по щекам. Она разглядела в лице майора опаску и участливость, и взбесилась ещё больше. Софи ненавидела, когда её жалеют. Грайс молча подал ей бежевый широкий конверт. Софи, распечатав его, извлекла прямоугольную книжицу, содержащую всего несколько страниц. На обложке Софи разглядела знак Третьего Рейха, а на второй странице свою фотографию. В руках она держала свой немецкий паспорт… Софи сглотнула, не совсем понимая, что сейчас от неё требуется. - Зачем? – только и смогла произнести она. - Я хочу, чтоб ты уехала, - голос Грайс выдал болезненную хрипотцу. Софи хотелось швырнуть ему этот конверт прямо в лицо и скрыться в темноте. Но вместе этого она лишь бесцветно улыбнулась, а затем тихо засмеялась. Этот истерический смех впоследствии перешёл в надрывный плачь. - Зачем?! Зачем ты все это делаешь?! Он молчал. Выражение его лица оставалось неизменным, но губы дрожали. Софи исступленно ломала себе руки, до крови кусая губы. В голову ей пришла мысль, что вот-вот и у неё будет нервный срыв, а затем она станет душевнобольной идиоткой. - Зачем?! – она вцепилась в воротник его шинели. – Зачем?! Зачем?! Грайс прикусил губу. - Потому что я люблю тебя… От приступа безумия не осталось и следа. Теперь Софи снова коробило то странное ощущение потерянности и непонятливости. Внезапное изумление полностью выбило её из окружающего мира. Ей хотелось спать. Одну спокойную ночь, одну-единственную и весь это кошмар снимет как рукой, но зато начнется новый, более жестокий кошмар, название которому действительность. Софи подняла опухшие глаза на Грайса. Он побелел в один момент, став не темнее бушующего снегопада. Губы Софи тронула легкая улыбка. Девушка уткнулась лицом в холодные пуговицы шинели и заплакала уже от безысходности. Ведь, она никогда не любила его… Софи почувствовала, как звучно ударяется её сердце и грудную клетку, когда сухие губы Грайса вплотную прижались к её губам. Она почувствовала, как ей с ним тепло и надежно, всякий страх улетучился, уступив место избыточной неизвестности… Никто не знал, что будет дальше. Софи обвила руками его шею. Пусть он только её не выпускает, ведь ей никогда не было так тепло. Он коснулся кончиками пальцев её посиневшей от недавней пощечины щеки, кровоточащей губе, но лучше Софи не стало. Она не чувствовала ничего, но почему-то ей исступленно хотелось, чтобы он был рядом, целовал её так горячо, загораживая от ветра, и просто заменял извечно пустое место внутри неё,которое долго время нечем было заполнить. Софи всхлипнула, прижимаясь к нему. Ей так хотелось уснуть, вжавшись щекой в его шевроны и просто ждать солнечного утра, что постучится в окна так же неожиданно, как внезапное чувство привязанности… Он пах резким мужским одеколоном и чернилами, а ещё Германией. Почему-то Софи вспомнила, вдохнув его незамысловатый запах, как не любит англичан, ибо их безличные тела ни чем не пахнут. Хоть немцев тоже она не слишком любила, но понимал, что в них нет такой богемной чопорности, а значит, с ними проще. Мельком вспомнив это, Софи поняла, что перестала ненавидеть Грайса так неистово, даже презрение и то иссякло, а что же осталось? Привязанность? Это детское слово? Ха!.. Конечно, последняя фраза Грайса все объясняла, но правды в себе Софи так и не отыскала, но приобрела защищенность. А может она его сможет полюбить, ведь он так искренен, а в этом нет ничего постыдного. *** Ночь коснулась своими узловатыми пальцами окна, вкрадчиво поглядывая в туман. Старуха-пурга все-таки нехотя сменила гнев на милость, и в Зальцбурге воцарилась тишина, какую пока никто не смел разрушить. Фонарный свет упал на старые ботинки и начищенные сапоги, одиноко стоящих у двери вместе с запыленным зонтом. Софи блаженно прикрыла глаза. В просторной офицерской комнате пахнет ветром и джазом, тут натопленные чугунные радиаторы и идеальная чистота. Софи подтянула к шее теплое одеяло, пахнущее хозяйственным мылом... Сон распирал её. Грайс пристроился рядом на правом боку. Софи и думать забыла, что сравнительно полчаса назад слонялась по холодному городу в осеннем пальто, а сейчас греется вместе с эсэсовцем на его узкой кровати. Так они пролежали ещё час, плотно прижавшись друг к другу. Грайс силился её согреть, когда она вздрагивала от холодных прикосновений ночных кошмаров, но в этом не было необходимости. Софи распирало от тепла. На накрахмаленных наволочках и простынях спать было куда приятнее, чем в затхлом воздухе извечно холодного госпиталя. Грайс всего лишь привел её отогреться, даже разыскал где-то, теплое женское пальто, заварил кофе, даже дал посмотреть альбом с его армейскими фотографиями, но Софи, выпив чашку кофе, уснула прямо на стуле… Анжей куда-то запропастился, впрочем, Грайс особо не волновался по этому поводу. Поляк был живучим и находчивым; ему ничего не стоило разыскать отговорку, предлог или выход из затяжной не очень-то приятной ситуации. За него Грайс, как уже было сказано, не беспокоился никогда. Софи посапывала, вжавшись щекой в теплое плечо Грайса. Майора же сон не сморил. Да, он знал, что разбудит её, как только часы пробьют пять и выведет через дверь служебного входа, в которую так усиленно колотился ветер, а сейчас пусть она спокойно поспит. Грайс восхищался ею, но вместе с тем какая-то обида за неё пронеслась у него в голове. Ведь её никто не ждет в том холодном чопорном доме, никто не согревает горький каркаде, когда она устало пробегается глазами по строкам книги, какую читала не один раз. Никто не согреет её извечно холодны руки в своих горячих, и никто не станет ею любоваться, когда она будет крутиться у мутного зеркала, наряжаясь на очередноё свидание с риском. И что может стать той яркой капелькой света в безбрежном море одиночества? Он сам не заметил, как задремал, а среди ночи проснулся, смахивая со лба капли холодного пота. Грайс перевел глаза на спящую – Софи посапывала, её грудь рефлекторно вздымалась по мере её дыхания. Тогда Грайс крепко прижал её к себе, сам не зная почему. Словно эта маленькая Софи была вся его жизнь, какую жестоко отнимали у него. Он обнимал её, прижавшись щекой к её макушке, чувствуя, что вся жизнь в ней. Ладно, пусть пока спит, а он, штурмбанфюрер Грайс обязательно подумает об этом завтра. Когда проснётся, проводит взглядом расступающуюся темень и, застегивая медные запонки, встретит новый день.