Каждое объятие (Every Hug)

      После нашего разговора по поводу эмоциональных проявлений наступило время относительного мира и дипломатии, в ходе которых нам не назначались какие-либо особо травмирующие миссии. Джим вел дела эффективно, как обычно, и иногда, казалось, собирался о чем-то спросить меня, но в итоге так и не спрашивал. Я выполнял обязанности научного сотрудника и имел возможность проводить больше времени в исследовательских и лабораторных работах.       В связи с этими обстоятельствами обсуждение нашего соглашения ни разу не поднималось, и поэтому нам даже не нужно было об этом думать. Или использовать его.       Но то, что я сделал… было чем-то другим.       Через какое-то время я был вынужден противостоять собственным действиям в тот момент, как только я понял, что я непреднамеренно сделал. Потому что, к моему собственному отвращению, это поведение не происходило под моим строгим контролем. Ошибка была настолько позорной, что я даже не потратил ни минуты, чтобы подумать о её вероятности.       Потому что это было бесчестно. И прискорбно, и стыдно, и моё открытие этого существования потрясло меня так глубоко, что я весь вечер полностью посвятил себя медитации.       Потому что, видите ли… Я украдкой вглядывался в разум Джима.       Работая со многими тактильными существами, контактный телепат, такой как я, естественно, развивал необходимые ментальные щиты, а также укреплял и оттачивал их, чтобы иметь возможность поддерживать производительность и сосредотачиваться. Это было совершенно логично, даже без учёта страшного нарушения заглядывать в мысли других без их прямого разрешения. Особенно людей, так как они не обладают значительными телепатическими способностями.       За исключением Джима, я полностью избегал физического контакта с остальной частью команды, но, если бы это стало необходимым, я мог быть уверен, что не стал бы читать их самые сокровенные мысли.       Я вспомнил, что Джим всегда говорил о том, что правила были созданы, чтобы их соответствующим образом согнуть до такой степени, что они почти ломались. Но не совсем. И если бы кто-то обратил внимание, если, конечно, правила не были просто неправильными, тогда они могли бы пойти «нахрен».       И в данном случае это было именно то, что они сделали.       Ну, не буквально, конечно. Правила не являются живыми существами, и нет никакого смысла… в любом случае, красочный поворот фразы в настоящее время не имел значения.       К моему большому разочарованию, я не могу сказать с точностью, в какой момент началась моя маленькая одержимость. Но как только я понял, что происходит, стало очевидно, что я должен остановиться.       Когда мы с капитаном идём вместе по коридору за пределами наших кают, то внешняя сторона моей кисти касается его руки. Капитан просит моего присутствия на мостике, и мои пальцы случайно касаются его плеч, когда я опираюсь на спинку его кресла. Капитан спотыкается, и я ловлю его, не просто поддерживая, а бережно держу его обеими руками.       И каждый раз, когда участки кожи, не покрытые одеждой, соприкасаются, моя охранная система отключается, ментальные щиты падают, и я чувствую его разум.       Когда я понял, что я делаю, моей первой мыслью было — положить этому конец. Джим ничего не ощущал, когда это происходило, поэтому мне даже не нужно было ему рассказывать, и хотя я знал, что причина моих ужасных исследований была исключительно научной, то для человека это могло звучать… не так просто. Особенно, для некоего Человека медицинской профессии, который когда-нибудь может узнать, что я сделал.       Поэтому, я перестал заглядывать в его сознание. Я не перестал прикасаться к нему, так как я был вполне способен к самоконтролю, и если бы я укрепил свои ментальные щиты, это было бы не потому, что я мог бы соблазниться тем, чтобы опустить их в присутствии моего капитана, а потому что в его присутствии они просто становились слабее.       Конечно, я не забывал. Забыть — это совершенно человеческое понятие, которое продолжает ускользать от меня.       Мысли Джима были… яркими.       Это чувство оставляло меня… пустым.       Это единственное слово, которое очень близко подходит к описанию того, что произошло со мной после непродолжительного, самого короткого из прикосновений и достигающий места, которое было таким огромным и мерцающим, интенсивным и сложным и раскаленным добела и почти как северное сияние, почему я могу думать только о прилагательных, которые ассоциируются со светом и сиянием? Я уловил только маленькое изображение, прежде чем я больше не прикасался к нему, поэтому я остался с отголоском сияющих нитей и идей один, в полном одиночестве.       В своей жажде познания всего, чего я не знал, больше всего я жаждал познать Джима.       Больше его великолепных золотых эмоций и электрических ярких ощущений, а также того, как двигались его мышцы, когда я однажды коснулся его шеи, и он напрягся, пораженный контактом, и его мысли были так точно и исключительно сосредоточены на прикосновении, и он был таким живым под моими пальцами…       — Спок?       Я хотел прикоснуться к его лицу, потому что это было бы облегчением, быстрым, лучшим, и я бы не ограничился наблюдением, и я мог бы испытать, я мог чувствовать, возможно, однажды, когда я был бы внутри, я мог понять…       — Спок! Ты хорошо себя чувствуешь?       Я сидел на своем стуле в своей каюте, и Джим положил руки на подлокотники, потому что мои руки были сложены у меня на коленях, и они должны были остаться там.       — Простите меня, капитан. Я нуждаюсь в отдыхе.       Это не было ложью.       — Ага, потому что я смотрю на тебя уже век, и ты совершенно погружен в свои мысли. Как будто меня здесь даже нет, — улыбка Джима сверкнула, словно свежий слой краски.       — Джим… Я ещё не полностью оправился от ощущений, которые я испытал вчера на Б. Велдене. Я извиняюсь, если я… немного менее работоспособен сегодня.       Это тоже не было ложью, и, по всей вероятности, это была единственная причина, по которой Джим оказался в моей комнате, предварительно не спрашивая разрешения войти.       — Это хреново. Мне очень жаль, Спок. Я понятия не имел, что они будут такими… любителями пообниматься. Вот почему я пришёл, я имею в виду, что знаю, что ты не ждал меня или кого-то ещё, но я думал…       Я ждал, когда он найдёт слова. Он выпрямился, отклоняясь от меня.       — …я думал о том, ты знаешь, насчёт последнего раза, когда мы говорили… Я имею в виду, это не имеет никакого смысла, потому что последнее, что ты хочешь прямо сейчас, так это прикасаться к кому-то, я знаю, но я… Нет, я не знаю, и это то, о чем я прошу… Я думаю… это то, что я сделаю.       — Вы предлагаете… физическую поддержку?       Его лицо покраснело, и он печально усмехнулся.       — Не волнуйся, Спок, всё, что я предлагаю, это обняться.       — Да, это именно то, что я имел в виду.       Но я бы отклонил его предложение. Это было великодушно, но Джим не знал, что он должен быть защищён от моих нелогичных желаний.       — Итак… ты хочешь этого?       Под кожей Джима был мир, скрытый, запретный мир, который я хотел испытать. Но должен был удержаться от этого.       — Спок?       Я должен был защитить его от моего любопытства.       — Спок, ты снова делаешь это.       — Мои извинения ещё раз, я размышлял.       — Оу, — он выглядел опечаленным моим признанием и повернулся, чтобы уйти. Как… нелогично. — Хорошо, тогда я оставлю тебя.       — Нет! — я быстро встал, так быстро, что стул, на котором я сидел, упал на пол и сломался из-за чрезмерной силы моего воздействия.       Джим был явно поражён, как и я, так как я склонялся к тому, чтобы лишний раз не демонстрировать полную степень моей физической силы среди экипажа.       — Хорошо, хорошо, я пока здесь, — сказал он, его голос был успокаивающим и добрым. — Я буду здесь, если тебе нужно с кем-то поговорить или… ой, я не знаю, Спок, я не могу продолжать гадать всё время. Пожалуйста, скажи мне, что ты хочешь? Пожалуйста? Просто скажи мне.       Его глаза были огромными.       — Джим…       Но я не знал, чего я хочу. Потому что я хотел окунуться в его сознание и стать настолько поглощенным его увлечениями, что я не помню, что вчера чувствовал, чтобы быть настолько переполненным ощущениями, о которых я не хотел знать, но я хотел погрузиться в текучий, дерзкий раствор мыслей Джима, которые полностью отличались от моих собственных, и всё же… и всё же…       — Джим, я…       Что-то происходило со мной.       Что-то случилось со мной. Что-то, связанное с Джимом, что-то, чего я не понял. Пока ещё.       — Я не знаю, — тихо сказал я, — я не знаю, чего я хочу.       Потому что я хотел защитить его от себя, защитить его хрупкие, легкоразрушаемые кости от моих нечеловечески сильных рук, которые жаждали прикоснуться, исследовать и слиться…       Было что-то в этом ужасно неправильное. Я не думал так, я никогда не был таким, ни с Джимом или кем-нибудь ещё, никогда.       — Хорошо. Ладно, Спок. Я скажу тебе кое-что. Мы сделаем это медленно, и если ты почувствуешь переполненность или вероятность, или… что угодно, ты просто скажешь мне, и я немедленно отпущу тебя. По рукам?       — Это было бы приемлемо. Спасибо, Джим.       Я произнёс эти слова, при этом думая, что это не «хорошая идея». На самом деле это было очень, очень плохо. Джим был таким деликатным, и я… Я думаю, что он счёл бы смешным, если бы услышал то, что я думаю о нём таким образом. «Да, Спок, это я, Джим Кирк, хрупкий цветок», — наверное сказал бы он, и его лицо расцвело бы в прекрасной, красивой улыбке, и я бы сделал всё, чтобы остановить свои губы от того, чтобы они изогнулись в ответной улыбке.       — Просто скажи, когда.       Он медленно протянул руки и подошёл ко мне, его лицо было так близко, элегантная, сильная линия его виска, тянущаяся к щеке и челюсти, была более соблазнительной, чем я мог себе представить.       — Ну что?       — Вы ещё не коснулись меня.       При этом он кивнул головой и немного усмехнулся, будто говорил: «Итак, тогда давай посмотрим, как это будет». И он медленно подсунул свои руки под моими и ласково обвился вокруг меня, постепенно сильнее сжимая объятие. Его голова прислонилась к моей щеке.       Я закрыл глаза.       — Так нормально, Спок? Так лучше?       Это было так. Но я знал, как это могло бы быть, насколько было бы идеально, если бы я позволил себе проникнуть немного глубже, чуть-чуть, за пределы барьера, который был его кожей и моей, и каждым дюймом соприкосновения между нами.       Я напомнил себе, что должен быть осторожным с его хрупким человеческим телом, когда я наклонил лицо ниже, чтобы оно лежало у него на плече, и крепче обнял его, потому что мои руки инстинктивно прижались к его спине.       Я сопротивлялся своим собственным импульсам с каждым барьером контроля, который у меня был. Мне потребовалось очень долгое и очень изнурительное время интенсивного сражения с моей собственной силой воли, чтобы не сдаться. Я знал, что это моя человеческая сторона, которая так иррационально хотела снова погрузиться в сознание Джима, не заботясь о последствиях, которые может принести это действие.       — Спок?       Тогда мне пришло в голову, что объятие вовсе не было утешительным жестом.       Оно было абсолютно эгоистичным.       — Спасибо, Джим.       Он сжал пальцами ткань моей рубашки, и из его горла вырвался невероятно низкий слабый звук, о котором он, вероятно, не подозревал. Это звучало грустно и болезненно, но его голос был нормальным, когда он вздохнул и ответил:       — Обращайся в любое время, Спок.