Каждое объятие (Every Hug)

      Музыка, эхом разливающаяся по грандиозной комнате премьер-министра Брин, оказалась довольно отвлекающей; звуковые волны отскакивали от полированных каменных стен и создавали какофонию дисгармоничных аккордов, которые в итоге заставили меня занять себя работой, чтобы игнорировать острую боль в моей голове.       Шепчущие разговоры долетали до меня, их владельцы совершенно не обращали внимания на отсутствие конфиденциальности, поскольку не знали о вулканском слухе. Банкет уже закончился, и большинство гостей встали из-за своих столов, чтобы поговорить друг с другом или потанцевать.       Это было и в случае с Нийотой, которая танцевала с маленьким мальчиком из Брин примерно семилетнего возраста. Он очень часто смеялся по причинам, которых я не мог понять, и продолжал просить её говорить на «странных языках», как он называл много-много языков, которые знала специалист по коммуникациям Энтерпрайз. Я обнаружил, что это мне понравилось — видеть Нийоту счастливой. Я обнаружил, что, возможно, я не видел её такого открытого счастья в течение очень долгого времени.       Пока я размышлял над этой мыслью, я поддерживал беседу с одной из дочерей премьер-лидера, двадцатипятилетней девушкой по имени Ксиксия, самой отличительной чертой которой были её огромные глаза, с радужной оболочкой цвета глубокой богатой охры. В сочетании с пурпурной окраской кожи из-за невероятно низкой концентрации гемоглобина в крови, люди Брин были явно очень эстетичны для людей, они будто сияли изнутри.       Продолжительность жизни Бриннена, как ни странно, была сходна с людской, равно как и их темпы роста, однако, я наблюдал незначительные различия в процессе старения: наиболее вероятно, что их метаболизм позволял более медленное увядание тканей кожи, поскольку премьер-министру было, как утверждалось, шестьдесят семь лет, но она оказалась значительно моложе этого возраста.       Капитан в настоящее время разговаривал с ней и с премьер-мужем, дико жестикулируя, чтобы заставить их понимать себя всякий раз, когда его переводчик сталкивался с трудностями.       Борьба с тем, чтобы не выразить моё удовольствие, привело к тупой боли в горле. Неужели никогда раньше не было так трудно сдерживать желание рассмеяться?       Внезапно наши глаза встретились, и он широко улыбнулся мне. Я кивнул и вернулся к разговору с Ксиксией.       — …что не такое белое, как комбинировать двигатели, чтобы приспособить правильный винт для наземных путешествий… — для такой молодой женщины она была достаточно умна. Бриннен, казалось, очень ценил достижения каждого человека, так как даже члены премьер-семьи были заняты на полный рабочий день. Ксиксия занималась механикой, в частности, транспортными средствами. — …люди склонны забывать всё чёрное.       Переводчик был явно не в состоянии интерпретировать некоторые из её фигур речи. Однако я уже определил, что Брин ассоциировал цвета с определёнными образцами логики, в которых белый был прост, а чёрный сложен. Также упоминались красно-синие, но их значение до сих пор оставалось неясным без дальнейших доказательств.       Когда я поговорил с ней об основах некоторых элементарных наземных транспортных средств Вулкана, она очень ярко улыбнулась и потянулась к моей руке.       — Привет, Ксисия, верно?       — Кси-кси-я, — она скорректировала произношение капитаном своего имени с небольшим нахмуренным взглядом, её радужки слегка мерцали в знак раздражения.       — Хорошо, очень приятно познакомиться с вами, Ксиксия, и мне очень жаль прерывать ваш разговор с мистером Споком. Но, понимаете, мой друг не любит, когда его трогают, поэтому я был бы признателен, если бы вы этого не делали, хорошо? — тон Джима был невероятно дружелюбным, но он был явно напряжен, почти сердит, и стоял очень близко от меня.       — Вы прикасаетесь к нему, — обвинила она его, указывая на то, что, я посмотрел, рука Джима слегка опустилась на моё плечо. Я чувствовал её там, но прикосновение было настолько распространенным, что я даже не думал об этом, как о чем-то необычном.       Рука тут же соскользнула.       — Да, и это было ошибкой. Извини, Спок.       Я не знал, как правильно ответить на его извинения, и поэтому не ответил.       — Увидимся позже, — он быстро ушёл, и его мгновенно осадили просьбами о танце, прежде чем он смог вернуться к премьер-лидеру.       Внезапно у меня появилось мимолетное представление о том, как я грубо беру его руку и веду в танце, пока его сердцебиение не становится единственным, что я могу слышать, и я бы танцевал с ним и никогда не отпускал его.       В тот момент, когда я понял, что я делаю (фантазирую… это было так… по-человечески), мне стало стыдно за мою слабость, и я почувствовал страх за потерю контроля. Это увлечение выходило из-под контроля. Я решил медитировать той самой ночью, несмотря на моё истощение, и убрать все противоречивые эмоции.       — …поэтому, по сравнению с автомобилями Терран, преимущества многочисленны, — пояснил я.       — Да, я могу понять, — сказала Ксиксия и медленно моргнула, затем подошла поближе. — Спок… — её произношение моего имени было почти точным, редким случаем среди новых цивилизаций, — …вы хотите потанцевать? Я знаю, что вы не похожи на одиннадцать других, с которыми вы пришли… ваши глаза не похожи на их. И я вижу, что другие любят быть задействованными в прикосновениях. Ваш лидер говорит, что вам не нравится, когда вас трогают. Это чёрное или белое?       — Если это не является абсолютно необходимым, мой вид избегает контакта с представителями других рас, — объяснил я.       — Значит, вы не хотели бы прикоснуться ко мне?       Очень быстро я подумал о том, чтобы открыть свой разум для возможности её красоты. Но я знал, что это не повлияет на меня, как это было в случае с Джимом. Я мог бы найти её приемлемой, но не более того, и я, конечно же, не хотел прикасаться к её коже, когда мой усталый разум мог быть не в силах отразить любые чужие мысли. Кроме того, танцы с кем-то, кто не был эмоционально связан со мной, были нежелательными и неслыханными для истинного вулканца.       — Нет.       Вместо того, чтобы мерцать, её глаза теперь потемнели, но она не выглядела сердитой.       — Я черное.       Я предположил, что ей грустно. Я хотел утешить её или, возможно, извиниться, как, я видел, делают люди, причиняющие боль другим. А потом…       — А белое то, что вы хотите прикоснуться к своему лидеру.       Я не мог придумать адекватного ответа на это заявление.       — Привет, Спок, могу я поговорить с тобой минутку?       Нийота слегка коснулась моей руки одним пальцем и жестом указала, чтобы я следовал за ней.       — Да.       Она повела меня в наименее ярко освещенный угол.       — Пожалуйста, — она подмигнула мне, я не понимал.       — Я не понимаю, за что я должен быть благодарен.       — Среди людей принято «спасать» друга, которого просят о чем-то, что он хочет отклонить, — терпеливо объяснила она.       — Понятно, — я был благодарен. — Тогда я благодарю тебя.       — Нет проблем.       И с напутственной улыбкой она ушла, мимолетно и быстротечно.       Я двинулся, чтобы последовать за ней обратно в более людную часть (несмотря на то, что разговоры были областью знаний Джима, и, конечно же, не моими), но был задержан.       Его пальцы едва коснулись моей руки, но его голос звучал громко и греховно в моих ушах.       — Привет, Спок.       Он стоял позади меня, подбородок упирался мне в плечо.       — Здравствуйте, капитан.       Я не мог развернуться и встретиться с ним лицом, потому что он не оставил достаточного пространства между нашими телами, чтобы позволить такую маневренность, поэтому я стоял и ждал.       — Прости. Я снова прикасаюсь к тебе, — он не казался ужасно извиняющимся, когда уходил, не казался он таковым и сейчас. — Это так заманчиво! — он вздохнул, обошёл вокруг и взглянул на меня: — Ты такой соблазнительный. И никто не смотрел, и ты стоял там, где темно и таинственно, в тени… ты слышал, как я подошел? Был ли я достаточно тихим?       Блеск в его глазах означал, что он дразнит, но я не оценил юмор.       — Музыка замаскировала звук ваших шагов, — признался я.       Что-то в моём ровном тоне, должно быть, насторожило его, потому что он сразу стал более серьёзным, и выражение его лица стало обеспокоенным.       — Извини, теперь я думаю, что это было действительно глупо с моей стороны. Просто, ты сказал, что я могу тебя обнять, и это подразумевает прикосновения… ты хочешь забрать своё разрешение обратно? Ты хочешь, чтобы я перестал быть таким раздражающим душевнобольным отморозком?       — Нет, капитан.       Мой тон оставался холодным, но мне пришлось сжать челюсть, чтобы бороться с инстинктивной улыбкой, угрожающей изогнуть губы.       — Ты уверен? Знаешь, я смогу понять. Обнимать каменный столб, вероятно, будет так же тепло и уютно, как и тебя сейчас.       Это было удивительно легко, не улыбаться после этого.       — Если результат тот же, то я предлагаю вам выбрать столб, потому что он, несомненно, будет волноваться больше, чем я, — огрызнулся я, прежде чем задуматься над своими словами. Как только я понял, что сказал, я сразу же стал презирать себя: тон был слишком эмоциональным, я использовал метафору, и я солгал, и всё в одном предложении.       Это было неправильно. Что со мной происходило рядом с капитаном? Казалось, что это выходит за рамки физического влечения, как я могу действовать так… иррационально?       — Простите меня, капитан. Я считаю, что пришло время мне уйти с этого праздника, чтобы отправиться отдыхать.       Джим выглядел испуганным.       — Нет! Пожалуйста, нет, не уходи, мне так жаль, Спок, — его лицо было мучительно от боли и сожаления, он приближался ко мне, пока не прижал меня к стене. — Пожалуйста, останься. Пожалуйста.       Даже в тусклом свете моё острое зрение позволило мне капитулировать перед явной необъятностью этих голубых, очень голубых глаз.       И я только дважды подумал о прилагательном для акцента. Не для поэтичного обоснования.       — Ты намного лучше, чем столб, и вовсе не сделан из камня. Ты знаешь, я не думаю о тебе так на самом деле, веришь? Я действительно, честно, я идиот. Пожалуйста, прости меня? Останься?       Он так хотел передать это чувство, что снова забыл не прикасаться ко мне, и теперь его ладонь лежала на моей груди, словно чтобы успокоить меня телепатически, несмотря на то, что, как человек, он не обладал ничем подобным.       Тем не менее, вид его попытки всколыхнул что-то глубоко внутри меня.       — Да, я останусь.       Он улыбнулся, затем скрытно огляделся вокруг нас.       — Эй, как думаешь, кто-нибудь смотрит?       — Извините?       — Они могут нас увидеть?       — Я считаю, что относительная темнота позволяет частично скрывать…       Он обнял меня с глубоким вздохом облегчения, с удивительной силой сжимая ткань формы на моей спине, прежде чем отступить. Прежде, чем я мог даже отреагировать, или вернуть объятия, или, возможно, оттолкнуть его изо всех сил, прежде чем это стало чем-то более дружелюбным, чем предполагал Джим… он отпустил меня.       Мягкий и совершенно неожиданный стон желания пробился сквозь мои губы, но Джим ярко улыбался и, казалось, не заметил.       — Мне нравится, что я могу просто делать это каждый раз, когда захочу, — сказал он, и в его голос вернулись игривые интонации, но я больше не был настроен на игры. По крайней мере, не такие невинные игры, которые могут произойти в общественном месте.       — Наше отсутствие, должно быть, уже заметили, — сказал я ему.       — Но я люблю прятаться. Это весело.       — Я не нахожу в этом ничего весёлого, капитан.       Это было не весело. Это было неприятно и раздражающе, и я хотел прижать его к стене и не сдерживать все те многие, многие вещи, о которых я, конечно, не думал сейчас в этот момент, например, позволяя ему ощутить всю полноту моего разочарования и кражу дыхания своим языком.       — Ну, я полагаю, мы должны отдохнуть. Большой день завтра и всё такое, — сказал Джим, пожав плечами. — Встретимся в нашей комнате?       — Это приемлемо.       Было бы нелегко не стереть этот всезнающий взгляд с его лица поцелуями.       Я собирался сделать всё возможное.