Каждое объятие (Every Hug)

      Он упал.       — Спок?       Мои руки были скользкими от его крови, и он упал…       — Спок?       Я продолжал смотреть на них каждые 0,796 секунды, но не было заметно никаких изменений в моих глазах; они по-прежнему оставались мокрыми и скользкими.       Я не смог его поймать. Он упал, вниз, вниз, вниз…       Люди вокруг нас кричали, и самый безумный и отчаянный голос доктора МакКоя возвышался над ними, раздавая громкие инструкции движущимся белым фигурам, которые бегали по яркой белой комнате. Помутнение зрения было симптомом человеческого шока. До сегодняшнего дня я верил, что не мог поддаться такой нелогичной эмоциональной реакции.       И там, в конце, он был один, а когда падение закончилось, меня там не оказалось…       Парализованный горем, раздирающим меня, я стоял посреди комнаты, не видя ничего, кроме резких контуров Джима. Никто не говорил со мной, хотя я чувствовал, что глаза встречаются с моими и быстро стремятся уйти в сторону. Возможно, несмотря на то, что я никогда не был таким пустым, мои эмоции были настолько мощными, что они каким-то образом стали видимыми, осязаемыми.       — Спок.       Без сложной яркости его голубых глаз мир превратился в тень, кровь и боль, а мои руки блестели.       — Спок!       Со слабой силой я отогнал прочь агонию в своей голове, зная с самого начала, что такое усилие было бесполезным, и действительно, она не рассеивалась и даже не уменьшалась. Была сокрушительная тяжесть в моей груди, скрученный желудок, и напряжённое сердце громко билось в моём боку, и мои глаза, горло, легкие, руки… мои руки, скользкие, с яркой красной жизнью Джима. Я стоял и кричал внутри себя, кричал, кричал…       — Просыпайся!       Он рявкнул приказ таким твёрдым, командным тоном, что даже в бессознательном состоянии моё тело быстро подчинилось.       — Джим.       Я выпрямился; я был в своей каюте. Капитан стоял, глядя на меня, на его лице была тень из-за слабого освещения комнаты. С некоторым усилием я пришёл в себя и отогнал мысли о смерти и ярких воспоминаниях об эмоциях. Мне потребовалась минутная пауза, чтобы выразить мои мысли, и Джим спокойно ждал, когда я заговорю первым.       Вполне возможно, что сон был следствием воздействия химических веществ вчерашней планеты и её необычного дождя, поскольку для меня было редкостью то, что я испытал. Я сожалел, что не смог получить образец жидкости для научных исследований и анализа; несомненно, результаты представили бы собой нечто увлекательное. Конечно, наша жизнь зависела именно от того, что этого не произошло, и на самом деле мы с Джимом материализовались совершенно сухими на транспортерную площадку.       — Какова цель вашего нахождения здесь в это время? — спросил я, когда чувства были успешно классифицированы, убраны, а затем тщательно забыты. Было не слишком трудно снова обрести контроль и равновесие, поскольку присутствие капитана подтвердило ложность моих видений, и быстрый взгляд на мои руки заверил меня, что больше нет причин для беспокойства. Джим был жив; очевидно, что моё подсознание создало сценарий по причинам, которые лучше всего можно было изучить, находясь в тишине и спокойствии медитации.       Джим не ответил, вместо этого он сел у моей кровати и пристально посмотрел на меня.       — Капитан, пожалуйста, сообщите…       Но я не закончил свой запрос, потому что внезапно он протянул руку к моему лицу… и на мгновение я забыл, что он не был вулканцем, и я подумал: — Да, мне нужны твои мысли сейчас.       — Я никогда… я никогда не видел тебя…       Он опустил вытянутую руку и молчал несколько мгновений, явно не в силах найти подходящий глагол.       Я заставил себя поднять бровь и притвориться, что я не понял, возможно, надеясь, что этот ужасный взгляд на его лице может исчезнуть, если я заставлю его рассмеяться. Если бы я всё ещё мог рассмешить его.       Потому что, если Джим был жив, чтобы смеяться, то это… было важно для меня.       — Это неправильно, капитан. Вы видели меня, по крайней мере, один раз в день с тех пор…       — …плачущим, — прервал он, и его голос оборвался на слове.       — Понятно. Да, это верно, вы меня никогда не видели… — я снова не закончил свою речь. Я не плакал. Я не мог контролировать свои слезные протоки дважды за всю свою жизнь, оба раза я был неподготовленным ребёнком. Я не плакал.       Так почему же он смотрел на меня так, как будто я всё же делал это?       — Я не плачу, Джим.       — Я знаю. Я знаю, что сейчас нет.       Он глубоко вздохнул и устало опустил голову.       — Хорошо, могу ли я сделать что-то совершенно неуместное, что, вероятно, заставит тебя чувствовать себя очень неудобно?       В течение двух секунд проблеск уверенности заставил меня поверить, что он попросил прикоснуться к моему лицу; моим щекам, векам, тёплой коже, которые я предложил бы его пальцам… чтобы он мог быть уверен, что там не было слёз, как будто зрения было недостаточно, как будто ему нужно было бы это почувствовать, чтобы поверить.       Затем странная вспышка исчезла, и я понял, что это были предположения с моей стороны.       — Я полагаю, вы не имеете в виду объятия, поскольку в этом вопросе у вас давно свобода действий.       Это вызвало самый лёгкий изгиб его полных губ.       — Хорошо, могу ли я сделать что-то совершенно неуместное, что, вероятно, снова вызовет у тебя неудобство?       Чувство спокойствия стало более реальным, когда застенчивая улыбка осветила его глаза, наблюдающие за мной из-под ресниц.       — Возможно, — устало сказал я. Я был в своей постели. В моей каюте. И Джим существовал. Также на кровати. Занимая то же пространство. В то же время. Все эти факторы не способствовали безопасности.       Но внезапно он потерял своё игривое выражение, и сомнения затуманили его взгляд.       — Нее. Всё в порядке. Забудь об этом.       Я больше не удосужился указать на то, что этот вопрос не обязателен.       — Я, это… Мне действительно нужно уйти. Да. Я пойду. Извини, что побеспокоил тебя, я не хотел.       — Ваше присутствие является приемлемым, Джим, — сообщил я ему. Он почти улыбнулся, затем встал, чтобы уйти.       — Эй, но прежде чем я пойду, я хотел спросить тебя… — он повернулся ко мне и почти подозрительно сузил глаза: — У тебя был кошмар?       Я размышлял о том, как долго он стоял в моей комнате, прежде чем я проснулся, когда я ответил.       — Что заставило вас сформулировать этот вопрос?       Он моргнул.       — Это странно, что я не знаю? По крайней мере, я не уверен, что знаю.       Возможно, я потерял контроль над мышцами лица во время сна. Но это было невозможным с высоким коэффициентом; такая ошибка была гораздо более показательна для времени, аналогичного Пон Фарру, или даже хаосу, которым моя катра была до моего осознания. Теперь, когда я принял это… привязанность к капитану теперь стала частью того, кем я был, и это нужно было принимать во внимание (поскольку её всё равно нельзя победить), я больше не страдал от эмоциональных вспышек, как раньше; такие эпизоды были опасны и вредны для истинного вулканца.       — Поясните.       — Ты выглядишь… совершен… — прочистил он горло, — …но пустым. Ты наблюдаешь за кем-то, у кого кошмар, думаешь что он будет биться на кровати или… по крайней мере, выглядеть обеспокоенным, но ты выглядел… как ты, разве что с закрытыми глазами, так что я не мог… поэтому я не знаю. Я понятия не имею, как я узнал, что ты кричишь.       — Кричал? — тихо спросил я. Он был более проницательным, чем я ожидал. Я вспомнил его необычно чувствительные пси-точки, отметив их как возможную причину этого самого нервирующего проникновения в мои мысли.       — Сожалею. Нет. Конечно, нет, не обращай внимания, что я сказал это, пожалуйста, — он сделал шаг назад к двери. Я напомнил себе, что протянуть руку и отчаянно попросить его остаться было бы нелогичным действием.       — Если вы не хотите уходить, я не буду против продолжения этого разговора, чтобы уточнить некоторые моменты, — сообщил я ему.       — Итак, ты просишь меня остаться, — он тепло улыбнулся мне и снова шагнул вперед. — Хорошо. Как насчёт того, чтобы рассказать мне, о чём был сон? Это может заставить тебя чувствовать себя лучше, если ты хочешь… если это не слишком личное или что-то в этом роде. Эй, тебе случайно снилась не гигантская пицца-убийца?       Он одобрительно усмехнулся, но я с полной ясностью вспомнил каждую картинку сна; если бы я хотел, я мог бы видеть её каждую минуту. Это было следствием фотографической памяти, и это нельзя было презирать. Ненавижу свою способность помнить то, что я там видел… это было не рационально. И как только я это понял, я смог заставить себя больше не чувствовать этого.       — Спок, извини, — что-то, должно быть, проскользнуло в выражении моего лица. Я должен стремиться к меньшему количеству анимации, если Джим мог так легко читать меня. — Ты… ты хочешь позвонить своему отцу? Это связано с Вулканом?       — Нет, это не обязательно.       — Хорошо.       Он с нетерпением ждал. Я предположил, что он всё ещё хотел услышать о моём «кошмаре» (термин используется, чтобы добавить отрицательные коннотации и, следовательно, полностью точный).       — Мне снилась ваша смерть.       Шок — единственное слово, способное адекватно описать выражение Джима от моих слов.       — Что?       Сначала он, казалось, собирался покачать головой, совершенно не веря. Но вместе с этим он долго смотрел мне в глаза, тяжело дыша, и я снова сказал, уже мягче:       — Я сказал, что мой сон был о вашей смерти.       — Да, я слышал это.       — Тогда я не понимаю ваш вопрос.       — Я… ничего, — он провел рукой по волосам и выдохнул: — Как… как я умер?       Поток неожиданной боли, казалось, наполнил мой кровоток, и это было ещё более странным, потому что я мог не чувствовать себя травмированным физически, но это было намного сложнее заглушить.       — Я не хочу обсуждать это дальше, Джим.       — О, — мой тон заставил его отшатнуться, пока он не оказался почти в пределах диапазона датчика двери, несмотря на то, что я пытался его моделировать и снизить его интенсивность. — Извини. Я пойду, — он отвернулся, тугая рубашка на нём натянулась, позволяя легко оценить как напряжены его мышцы.       — Джим.       Я откинул одеяло и соскользнул с постели, на мгновение отметив, что мне было бы полезно, на случай подобных ситуаций, носить некоторые предметы одежды под своим спальным халатом (свободный узел пояса стал сравнительно слабым, так как я спал), а затем встал.       — Да?       — Какая причина побудила вас быть в моей каюте, когда я проснулся?       Всё ещё стоящий далеко от меня, он говорил очень, очень тихо.       — У меня тоже был плохой сон.       Его кулаки сжались, и я сделал ещё один шаг вперёд, пораженный желанием успокоить это напряжение и погладить его пальцы. Не то чтобы это было очевидно, но мысль всё же сохранялась.       — Вы разблокировали замок, потому что вы хотели обсудить его со мной? Это бы помогло вам в такое время?       Он покачал головой, затем резко остановил этот жест, произнеся шепотом:       — Это было самое странное… я был в таком месте… было темно, но это было так прекрасно, Спок… — в его голосе звучала насыщенная тоска, из-за чего я освободил себя от негативных эмоций. — Почему-то я не могу объяснить, почему, но это было утешительно. А потом… это изменилось. И была эта боль, такая ослепляющая боль внутри моей головы, и я не понимал, почему и как, или даже… и это продолжало расти, пока я не подумал, что умру, и я не мог ничем себе помочь.       Он по-прежнему стоял ко мне спиной, плечи сгорбились и сухожилия на шее были натянуты.       — Я думаю, что это последствия нахождения на поверхности планеты, которая долгое время не была самой здоровой вещью, — пробормотал он после того, как я не стал комментировать.       — Не была, — согласился я.       — Итак, эм… ты думаешь, что было бы нормально, если бы я обнял тебя сейчас?       Для человека это не выглядело как нерешительность, потому что мне едва потребовалась секунда, чтобы сделать выводы о том, что это, повторюсь, уже было разрешено ему, и это было необходимо капитану, и, следовательно, не являлось обязательным, чтобы спрашивать.       — Да.       Он резко обернулся вокруг себя и, обманчиво быстро достигнув меня, он, как в первый раз, упал на меня, обрушившись грудью, сразу вплетая пальцы в мои волосы, полностью прислонившись к моему корпусу для поддержки.       — Я так рад, что ты в порядке, Спок, — сказал он, — ты мне нужен. Не для меня, просто… Мне нужно, чтобы ты был жив. Так что, спасибо, за это, — низкий хриплый смешок и его хватка усилилась, атласная чёрная ткань моего халата растянулась до предела. — Разве это не просто чудесно и неловко? — Добавил он со смехом, и если ему уже стало лучше, то это было достойным усилием с моей стороны.       Слабый порез на моей шее слегка пульсировал при нагрузке на кожу, но физическая боль, как всегда, стала незначительной рядом со средоточием, необходимым для сохранения… подходящего положения по отношению к телу капитана. Весь его вес был перекинут на меня, так как его ноги были на цыпочках и едва поддерживали его, и, хотя человеческое тело Джима не было тяжёлым, я чувствовал, что его кожа настолько сильно привлекает моё внимание к таким замечательным научным фактам, как отношение касательных в параболических траекториях…       Ещё через четырнадцать секунд он отстранился, положив одну руку мне на бедро и спустив другую руку с моей шеи до талии. Внезапно он отошёл назад и внимательно посмотрел на меня; его глаза распахнулись, и он прикрыл их, хлопнув ладонью по лицу.       — Иисусе, Спок! В тебе есть хоть немного милосердия?       Ещё один нелогичный скачок, который оставил меня далеко позади и в непонимании.       — Что-то беспокоит вас, капитан? — осторожно спросил я.       Немного истерический звук сорвался с его губ, а затем он посмотрел на меня через свои пальцы и засмеялся.       — О, ничего, — он опустил руку и очень пристально посмотрел на потолок. — Ничего. Наверное, это смешно в этот момент. Думаю, я собираюсь решить, что это смешно и не… что-то другое. Другое дело плохо. Плохое другое дело — это весело… тьфу, кого я обманываю…?       — Капитан?       Иногда мысли Джима становились настолько невозможными, что я мог только смотреть и ждать, пока он прояснит их, и часто он этого не делал.       — Спок, я должен быть на мостике через полчаса, так что это действительно не очень хорошая идея.       В настоящее время чувство раздражения не было логичным. Не было и чувства разочарования.       И всё же.       — Могу я попросить вас уточнить, что вы имеете в виду, пожалуйста?       — Нет, ты не можешь, — сказал он яростно. — Но послушай, я просто буду рад узнать, что ты сейчас в порядке, а также попросить тебя немного подтянуть этот пояс, спасибо тебе большое.       Я подчинился его просьбе, тогда как мои мысли шли в разных направлениях. Факты. Его смена начиналась через тридцать минут, в то время, как до моей было ещё три часа. Капитан был «рад» знать, что я не был в негативном состоянии своего ума. Джим также был взволнован по причинам, возможно, связанным с моей обнаженной кожей, которая, как он уже говорил в прошлом, не нравилась ему. На самом деле, она имела совершенно противоположный эффект, поэтому было бы совершенно логично заключить, что подобное обстоятельство, вызвавшее пропорциональную реакцию…       — И прежде чем ты сможешь получить всё снисхождение и «О, я Вулканец, и я невероятный, потому что я такой сдержанный, и мои навыки самоконтроля легендарны», я хочу, чтобы ты знал, что со вчерашнего дня у меня есть некоторые знания и возможность отомстить тебе, поэтому, если ты не хочешь, чтобы я разделся прямо сейчас, в этот момент ты прекратишь выглядеть таким раздражающе самодовольным.       — Неэффективная угроза, капитан, определенно.       — Что? Это… ты не боишься, что я разденусь? — спросил он с надеждой. Я почувствовал, как в моей щеке возникла знакомая боль от предотвращения эмоционального проявления веселья.       — В этом случае страх был бы самым нелогичным.       — Ты уверен в этом? — его невинный, шуточный тон неуловимо изменился и стал более дерзким.       — Я уверен в этом, — ответил я, и хотя нельзя сказать с абсолютной уверенностью, что я только что солгал, нельзя было так же сказать, что я не шел к этому в течение длительного периода времени.       Губы Джима постепенно превратились в улыбку.       — Это приятно знать. Ну, я ухожу, чтобы принять душ…       — Но вы уже одеты для своей Гамма-смены, — я не добавил, что, когда он обнял меня, я обнаружил отчетливый аромат свежевымытой кожи и мыла, свидетельствующие о том, что он недавно принял душ. Так же его волосы были слегка влажными, когда я неумышленно коснулся их.       — Да, хорошо, — он неопределенно махнул рукой в воздух и позволил своему взгляду скользнуть по мне на мгновение (конечно, достаточное количество времени, когда я был вынужден немедленно скрыть определённые… чувства). — У меня есть кое-какое дело, о котором мне нужно позаботиться, ты знаешь. Работа.       — …работа, капитан?       — Ага. Работа в душе… эй, это должно быть то, что люди должны делать! — он, казалось, искренне думал об этом, его глаза горели этой идеей. — Я имею в виду, по-настоящему, разве это не круто? Почему никто не подумал об этом раньше?       — Я не знаю, капитан.       Джим снова усмехнулся.       — Эй, подумай об этом, моя каюта супер близко к твоей! Это… что-то!       Я никогда прежде не думал о Джиме, как о ком-то бессердечном.       — Она примерно в 5,2389 метрах от моей, это факт, сэр.       — О, снова этот сэр, так? — Он подмигнул: — В любом случае, да, я думаю, что у меня будет мой прекрасный горячий душ с паром и всё такое…       — Вы можете выйти из комнаты на это время.       — О, ты не злишься, или что-то в этом роде, Спок? Я имею в виду, что это, по крайней мере, справедливо?       На что он ссылался сейчас? По какой причине этот странный вид пыток был «справедлив»?       — Я… я не знаю…       — Извини, извини ещё раз, я полетел. Думаю, ты должен поспать ещё немного. Сладких снов!       И без прояснения, даже без какого-либо другого путаного комментария, особенно без того, чтобы позволить мне поймать его руку и проникнуть в его сознание, мимо кожи, крови и ткани, чтобы полакомиться надуманными мыслями там…       Он ушёл.       Он просто ушёл.       Он оставил комнату, оставил меня в ней одного и вернулся к себе, чтобы принять звуковой душ и, согласно его предыдущим комментариям, сделать «работу», что сбивало с толку, потому что эти многозначительные брови указывали на другую деятельность, ассоциирующуюся с людьми в сочетании с наготой…       Я определенно больше не буду спать. Ни сегодня, ни завтра… и если бы это было анатомически возможно, я не думаю, что когда-нибудь снова вообще смогу заснуть.