Каждое объятие (Every Hug)

П/а: Прежде чем кто-нибудь спросит, нет, название главы — это не ошибка, и вы скоро поймёте, почему. ______________________________________       — Мы сказали, что не будем… — начал он говорить, но затем остановился. Я замер и ждал, когда он сделает свой выбор, зная, что я заставлю его решать, станет ли это единственным исключением из наших новых правил.       Раздался какой-то невнятный звук, и я уже абсолютно точно слышал его раньше, низкий и бессмысленный, но также какой-то разочарованный, раздраженный, родившийся из его горла, как боль, или, возможно, как уступка, и это случилось за секунду до того, как Джим хлопнул ладонью по панели управления и остановил турболифт.       — Я знаю, о чём мы говорили… Я знаю, что мы говорили.       — Мне тоже известны предыдущие условия нашего нового соглашения.       — Но я больше не могу этого терпеть. Ты был так далёк, потому что… ты никогда раньше не был таким со мной. И это убивает меня. Я не могу этого вынести. Я не могу.       Я ничего не сказал, и он подошёл, пока моя спина не коснулась панели (в его походке не было заметно хромоты, конечно, не более, чем простая поддержка левой ноги правой), затем положил ладони на стену по обе стороны от моего лица.       — Реагируй, — приказал он. Я не сделал этого. Я не мог. — Сделай что-нибудь… Пожалуйста, просто… не смотри на меня так. Я знаю, что это твой выбор… но это происходит столько дней. Пожалуйста, сделай что-нибудь.       Его глаза скользнули по моим губам и в сторону, и он опустил руки.       — Спок.       Моё имя на одном дыхании, и он наклонился вперёд, скользнув своими руками под мои и вокруг моей спины; подбородок на моём плече и глубокий, одинокий вздох.       — Я хочу… хотеть глупо.       Никакого ответа на это заявление не требовалось; я его и не предоставил.       Одна рука медленно поднялась к моей шее, другая осторожно опустилась на мою спину, прижавшись ко мне. Я не двигался.       — Спок, пожалуйста, скажи что-нибудь. Пожалуйста, — на этот раз не было ярости, питающей его слова.       Возможно, я должен был сказать, что нам было бы полезно не встречаться в турболифте в данное время. Я решил просто не говорить, чтобы между нами держалась установленная дистанция. Кодексы поведения и линии приличия стали слишком размытыми и неточными, единственная вещь, которую я мог озвучить, мне не нравилась; искаженная, ненадежная, нелогичная.       — Капитан, вы понимаете, что этого больше не повторится. Это наносит ущерб нашим профессиональным отношениям и не оказывает положительного влияния на наши личные взаимоотношения, кроме того…       — Да, да. Просто, в последний раз… я не знал, что это был последний раз. Так что, это просто жестоко. Я имею в виду, если бы я не знал тогда, как я должен был помнить… я не такой, как ты, я забываю некоторые вещи, и это… Я не хочу забывать последний раз, когда смогу это сделать. Я хочу быть в курсе… Я хочу насладиться этим.       Эмоциональные, иррациональные люди. И всё же я не отказал ему в этом. Вполне возможно, это и сделало меня эмоциональным или иррациональным.       — …чтобы сохранить это. Ты понимаешь, что я пытаюсь сказать? — спросил он, дыша мне на ухо влажным звуком своего рта и глубоким низким звоном своих голосовых связок, объединившихся для модуляции слов, столь громких для моих чувств.       Нет, я не понимал.       — Хорошо. Послушай, всё в порядке, тебе не нужно… быть осторожным рядом со мной. И я знаю, что иногда ты думаешь, что я слишком импульсивный или эмоциональный или что-то ещё, но я понимаю. Я имею в виду, я понимаю, почему ты не можешь всегда видеть, где я нахожусь, так же, как я понятия не имею, о чём ты думаешь. Как сейчас.       Он снова угадал мои мысли.       — Это не догадка, Спок, я был рождён таким классным.       Его беззаботный комментарий был произнесён, как будто в… ответ.       Как будто Джим мог ответить на мои мысли.       Как будто он меня услышал.       Мгновение спустя я сформировал ментальный барьер между нами, и Джим продолжал говорить, как будто ничего не случилось, но я только уделял ему минимальное внимание, необходимое для того, чтобы казаться равнодушным.       Джим услышал мои мысли, это было установленным фактом, который заставлял меня прийти к удивительному выводу. Это вышло за рамки романтической привязанности. Помимо новых странных чувств, которые я никогда раньше не испытывал. Даже за пределами желания инициировать с ним слияние.       Я начал связывать нас.       Без согласия Джима. Без него, даже зная об этой возможности, даже не осознавая, что это происходит само.       — …и я могу принять это…       Конечно, это объясняло многие вещи; таинственный недуг Джима с Брин V, когда я полностью заблокировал эмоции, которые могли бы причинить ему ужасную боль… его так называемое "чудесное" выздоровление в тот день, когда я, наконец, впустил чувства… и его потребность прикоснуться ко мне. Все эти движения, жесты, которые искали моего присутствия… но это было не моё присутствие, которого он искал, вместо этого он бессознательно и слепо потянулся к неопределившемуся началу, мягкой, сладкой песне, тонкой нити, связывающей наши умы, самой прекрасной, самой красивой цепи. Привязывающей его ко мне.       — …иногда ты позволяешь мне делать вещи, которых не понимаешь. Я тоже это знаю…       Но пока будет время для разделения, медитации и подавления грусти, в настоящее время я был в состоянии обнаружить проблему.       Джим мельком увидел мои мысли, потому что среди людей с их низкими пси-рейтингами мне не требовалось создавать никаких барьеров для их защиты; уже имеющихся было достаточно, и в его отсутствие эта дисциплина сделала меня несколько… слабым. И эта ошибка, когда она сочеталась с этим развитием, усилила связь между мной и капитаном, сделала меня более открытым для его разума, более легко «читаемым», оставаясь при этом неосознанной.       Однако оставался нерешенным вопрос о том, почему я не знал о существовании почти сформированных уз.       Несмотря на то, что они всё ещё были невероятно слабыми, телепатическое существо, такое как я, сразу почувствовало бы эмоции Джима, даже если бы это произошло во время глубоких и тревожных эмоциональных потрясений. Не имело значения, что я не привык к таким волнениям, я должен был почувствовать эту связь в момент её начала. Я приписывал много вещей моей дружбе с капитаном из-за невежества, так прежде и не познав, что значит иметь друга; поэтому, без четкой системы отсчета, я позволил себе допустить, что эта связь слишком долго оставалась незамеченной. Но здесь был ещё один элемент. Неопознанная переменная, которая изменила мою неверную гипотезу.       Джим продолжал тихо говорить мне на ухо, и я попытался сделать то, чего не делал со времен Брин V; я начал мягкое, тонкое проникновение.       И столкнулся с щитом.       Как? Как это было возможно? Это явно предназначалось для того, чтобы не дать мне сходить с ума, и хотя я мог сломать его без особых усилий (ментальные способности Джима не соответствовали моим, он был человеком, в конце концов), я знал, что это значит. Небольшой укол боли был мгновенно проигнорирован, и я сосредоточился на деле.       Как обычно, я недооценил капитана.       Каким-то образом, инстинктивно, Джим, должно быть, защищал себя, защищал свои эмоции, создавая автоматический, самосохраняющийся защитный механизм.       — Джим…       То, что я сделал дальше, было… человеческим. Я не сообщил ему о том, что произошло. Я решил, что буду контролировать это на случай, если это продолжит расти, или станет опасно мощным. Но вместо этого, теперь, когда я знал о связи, можно было предпринять шаги, чтобы остановить её прогресс, а это означало, что Джим не должен был знать, что я сделал непреднамеренно.       Смущение не было… логичным. Стыд, неприятие, эти вещи никогда не упоминались среди вулканцев, возможно, потому, что их существование жило в наших умах, так же управляя нашими действиями. Так же, как не было никакой логики в скорби о потери чего-то, чего я никогда не ожидал, и поэтому я не тратил время на негативные эмоциональные реакции на разрыв такой драгоценной связи с Джимом. Это было моим собственным делом, я был виноват в том, что позволил этому случиться, и он заслужил шанс на нормальную жизнь, здоровые отношения с кем-то по его выбору.       — Что?       — Был ли этот обмен удовлетворительным? Мы можем его завершить?       Он напрягся и отступил назад, убрав руки от меня и снова положив ладони на стену, на которую я облокачивался, по обе стороны от моей головы.       — Что-то не так с тобой, не так ли? — спросил он, сузив глаза и склонив голову набок, с обеспокоенностью в голосе: — Произошло что-то действительно плохое.       — …хотя ваш вопрос не совсем точен, но не лишен некоторых достоинств.       — Спок… Я знаю, это должно быть ужасно сложно для тебя. Я имею в виду то, что я тебя привлекаю.       На мгновение я поверил, что он превратит это в шутку и почувствовал разочарование, но тогда выражение его лица опровергло это мнение.       — Я серьёзно, — его щеки слегка покраснели, и его взгляд скромно опустился, редкое прилагательное, которое можно было использовать в сочетании с капитаном. — Я имею в виду… Я не могу представить, каково это понимать, что ты так чувствуешь, для того, кто гордится тем, что находится выше всего этого. Извини, если я был ослом… Ты понятия не имеешь, насколько я обожаю видеть, как ты сражаешься, чтобы сохранить невозмутимость, даже если это гнев или раздражение, я просто люблю… но это не главное. Клянусь, я остановлюсь. Я имею в виду, я понимаю, как это должно сбивать с толку, и, тем более что в этом смысле нет эмоциональной связи между нами, чтобы поддерживать это. Но, пожалуйста… Пожалуйста, не думай, что это делает тебя менее… удивительным. Гениальным. Умным. Или вулканцем. Не думай, что такая маленькая слабость делает тебя как-то хуже. Это просто делает тебя… немного…       — …Человечнее. Это слово, которое вы боитесь говорить.       Он издевался.       — Я бы точно не сказал…       — Джим. Моя мать… было бы нелогично не признавать моё наследие.       При этих словах он поднял глаза, полные сочувствия, и слегка улыбнулся.       — Кроме того, я считаю, что вы похвалили меня, по человеческим стандартам.       — Да, я думаю, это сорвалось. О, хорошо, ты должен быть довольно крутым, чтобы быть моим другом, — он прозвучал… с облегчением.       — Благодарю вас, Джим.       — Нет проблем. Я знаю, что в последнее время… у нас было довольно много всякого дерьма, и это, в основном, связано с, ну, с нами, с чувствами и теми вещами, которые ты ненавидишь…       — Ненависть…       — Хорошо, хорошо, «ты против». Я пытаюсь произнести вдохновляющую и жизнеутверждающую речь здесь, Спок, помоги мне. Поэтому я говорил, что я здесь для тебя, для этого нужны друзья, понимаешь? И...       Я не стал вмешиваться, чтобы выразить свою озабоченность тем, что он связывает меня с чувством ненависти. Я хотел исправить его предположение о том, что мне не нравился эмоциональный прогресс, происходящий между нами, когда реальность заключалась в том, что мне… это совсем не нравилось.       — …ты справишься, Спок. Я искренне верю, что всё будет хорошо.       — Ваша вера не увеличивает вероятность разрешения ситуации самой по себе. Однако она обеспечивает… комфорт.       — Правда? — Джим выглядел искренне удивленным: — Я просто утешил тебя? Без секса?       — Очевидно, что мы не взаимодействовали подобным образом, иначе вы бы знали об этом, капитан.       Послышался колючий смех и он показал сверкающие белые зубы, когда покачал головой, затем сделал шаг назад и опустил руки.       — Хорошо, это здорово, — он изобразил в воздухе кулаком маленький насос, и в моей катре, находящейся в огромном раздоре, появилась надежда на бесконечную любовь. — Видишь? Я тоже совершенствуюсь в некоторых вещах. С нами всё будет в порядке, и я больше не буду тебя обнимать. Обещаю.       Я мог видеть, что он сдержит своё слово на этот раз.       — Хорошо, капитан. Мы должны вернуться к работе.       — Конечно, — он проговорил в коммуникатор. — Мостик.       Турболифт возобновил движение, и Джим быстро сжал мою руку.       — Хорошо, что ты вернулся, Спок. Мне нравится, когда ты… ты.       Метафоры, снова.       — Я не уходил, капитан.       — Да, ты не уходил.       Я знал, что связь должна закончиться, если Джим будет спасен. Но в тот момент, когда он улыбнулся мне печальной улыбкой и вышел на мостик, возможность сохранить это, как самый тёмный, самый смертельный секрет…       У меня не было права для размышлений.       В тот день я размышлял над смыслом слова «дружба», пока я работал, и маленькое желание в глубине моего сознания беспомощно воскликнуло, что я должен присоединить ещё два слова к нему, но это был такой слабый голос, настолько бесполезный, что он был успешно заглушен…