find my way back

Она — дикая. Это видно по ее нервно сжатым губам, обломанным ногтям и волосам, явно не знакомых с расческой; это видно по ее странной манере все время носить шорты, отвечать каждому грубостью и игнорировать любые правила приличия; это видно по тому, с какой яростью она бросается на обнаглевших хулиганов, как рычит на зазевавшихся продавцов, с какой скоростью убегает от Флеша; и по тому, что она обращается в волчицу, конечно, тоже. Циско заметил ее тогда первым: громкую, крепкую, сильную; она вертелась в центре города, отбивалась хвостом от малолетних преступников, рыча, но не кусая, и в ее голубых глазах было так много разума, что Циско понял мгновенно: поймать будет не просто, и оказался прав. Барри бегал за ней часами, но волчица исчезала буквально из-под его носа, терялась в парках, пряталась в метро, испарялась даже там, где трудно разойтись двум людям; они искали ее неделями, пока до Циско не дошло: там, откуда пропадала волчица, всегда можно было найти улыбчивую девушку с глазами-черными дырами, и ловить требуется именно ее. — У нас новая мета! — сорвалось тогда с его губ, сорвалось бегло, почти неслышно, и Циско подумал даже, что все обошлось, но Айрис услышала, и через пару минут Барри привел ее, яростную и прекрасную, усадил на стул и замер в дверях, позволив Кейтлин начать обследования. Циско тогда, помнит прекрасно, не мог оторвать от нее взгляда, наблюдал за каждым движением как нелепый школьник, и все отошло на задний план; Циско влюбился мгновенно, погряз в ней — животной, страстной, сумасшедшей — без каких-либо шансов на успех, и это было заметно по всей ее сильной фигурке. Она привыкала к нему долго; фыркала, дарила улыбку через зубы, растягивала прокушенные в кровь губы так редко, что Циско действительно интересовался, а не рудиментарна ли эта функция? На каждый вопрос он получал лишь нахмуренные брови и слегка вздернутый нос — и этого было достаточно, чтобы продолжать приходить к ее палате, кормить едой из ближайшей забегаловки и отпускать бегать по Стар Лабс, пока все отсутствуют; наблюдать за ней по камерам стало любимейшим времяпровождением и, что удивительно, он ни разу не видел, как она становилась волчицей. Она сказала, что ее зовут Малия, на третью неделю пребывания в лаборатории, позволила наблюдать за превращением на пятую, и Циско долго не мог прийти в себя: принять, что Малия — не мета, а оборотень, и в ее родном городе можно откопать каких угодно существ, было не сложно, скорее — попросту нереально; но Циско ей поверил, не мог не поверить. Он смотрел в ее глаза, а она улыбалась ему неуловимо и протягивала запястье — хрупкое-хрупкое, его сломать можно не задумываясь — и Циско как зачарованный взял ее за руку, позволил уйти и утащить себя, туда, где верхушки деревьев скрывали ночной небосклон, где звезды были так близки, что до них легко дотянуться пальцами, где ледяной ветер морозил легкие, где было тихо, безмолвно, по-настоящему. // Циско мог бросить Флеша, но не мог покинуть Кейтлин и Барри, людей, заменивших ему семью, и Малия этого не понимала; ластилась к нему волчицей, лежала мордой на коленях и почти не скулила, выла внутри себя, выла на полной громкости, пыталась учуять причину его недовольства, грусти, отчаяния — и не могла; не научилась еще проецировать себя с другими людьми, ее якорь заржавел и оторвался в пучинах морских, а новый пока не довезли. ‘Его звали Стайлз, и он сожрал мое сердце. Он был нужен мне, понимаешь? А я ему — нет’ ‘Главное, ты нужна мне’ Малия открылась ему, перешла грань, которую мало кто мог перепрыгнуть, и Циско это ценил; нет, действительно, ценил, уважал ее решение жить в глуши, в дали от прежней жизни, но ему, Циско, процентов на восемьдесят хотелось обменять чистый воздух на хороший сигнал, а одиночество, разделенное на двоих, хотелось бы подарить еще парочке человек. Малия — гипнотизировала; смотрела бездонными глазами, скидывала очередную его рубашку и увлекала в глубину, куда-то в неглубокую речку, хохотала, как самая счастливая девчонка на земле, а Циско учился находить в этом красоту; ему — ребенку цивилизации, не умеющему жить без гаджетов, это, на удивление, началось даже нравиться. Держать Малию за руку, разглядывая огни пламени, бегать наперегонки по мокрой траве, обнимать ее за плечи в холодные ночи, оберегать от ночных животных и соединять биоритмы в одно; они бились пульсом друг в друге, и менять ничего не хотелось, вот абсолютно. Малия смотрела на Циско и видела мальчишку-гения, что своим неубиваемым позитивом, вечной ухмылкой и кучей острот позволил ей снова начать жить, отойти от предательства Стилински, стать, наконец, самой собой; и Малия чувствовала, как внутри нее снова восстанавливается гармония, как тонкая цепь заново привязывает ее к земле и, держа за руку Циско, она готова была признаться самой себе — это лучший для нее исход. Малия кладет голову Циско на грудь, не забыв вернуться обратно в состояние человека; и, быть может, когда-нибудь Циско к этому привыкнет.