Архистратиг

      — Роберт Стенли.       — Морис Дин.       — Эрик Артур Бейли!       — И я Бейли!       Офицер взглянул на близнецов и улыбнулся: очаровательные и забавные, они не могли не полюбиться с первого взгляда. Ровной линией подчеркнул имя Сэма Артура Бейли.       Он решил отметить малышей первыми, чтобы их поскорее переправили на крейсер, а теперь очередь дошла и до старших. Почти все имена были записаны, оставалось только ещё раз пересчитать мальчиков перед посадкой на катер.       — Крамер.       — Так-так, — офицер пробежал глазами по столбцу фамилий. — Роджер, верно? Проходи.       Последними — что было не удивительно — оказались два мальчика, которые отсутствовали при составлении списка. Сейчас они стояли перед офицером, и создавалось ощущение, что эти двое даже не подозревают о присутствии друг друга. Они были словно из параллельных миров, в каждом из которых может существовать лишь один из них; оба одновременно — никак. И вот два этих титанических, одиноких мира наложились один на другой, поражая офицера своей взаимной отчуждённостью. Он решил не спрашивать, где они были всё это время, — вряд ли бы услышал что-то помимо унылых извинений и безучастных оправданий. К тому же мальчики явно не были настроены на беседу.       — Ваши имена.       Повисла пауза, мол, давай уже, говори своё имя первым. Ральф нахмурился и отвернул лицо. Кто-то бы сделал вывод: да малец упрямится, показывает характер или что-то в этом духе.       Но Джек был не кем-то там. Он провёл с Ральфом достаточно времени, чтобы научиться более-менее разбираться в его настроениях и повадках. Может быть, даже лучше, чем более-менее. Поэтому сейчас он точно знал: за вдумчивым молчанием Ральфа скрывалась не вся эта чушь, а более веская причина. Как будто он уже давно бы и назвался. Если бы мог.       — Я Джек Мерридью.       — Мерридью! — с нескрываемым восхищением повторил офицер. — Звучит благородно.       Джек и правда всегда гордился своей фамилией, но сейчас внимательное замечание офицера заставило его покраснеть. К его горькому стыду, это не была краска почтительного смущения. Он кивнул, потупив взгляд.       Пока офицер вырисовывал буквы достопочтенной английской фамилии, Джек косился на Ральфа, пытаясь понять, что случилось на этот раз. Хотелось подтолкнуть его локтем, встрясти, пнуть - что угодно, лишь бы поскорее вывести из странного состояния, в котором он сейчас пребывал. И в то же время вести себя с Ральфом как ни в чём не бывало после всего того, что произошло, было для него хуже всех пыток мира.       — Ну, а твоё?       Ральф не отзывался.       В беспокойстве и недоумении выглядывали из катера остальные мальчишки. Долгое ожидание их взволновало… А вдруг Ральф решил рассказать правду прямо сейчас? Вдруг в наказание всех, кроме малышей, высадят обратно, и они будут обречены здесь до конца своих дней?..       Офицер внимательно смотрел на безымянного, ждал, а тот словно язык проглотил. Происходящее на этом острове всё больше и больше настораживало мужчину в форме.       — Эй, малец!       Прямо вслед возгласу офицера Джек ответил:       — Он Ральф.       — Что же? Просто Ральф?       Джек до того сконфузился, что мог только вновь перевести взгляд на Ральфа. Ему и мысли никогда не приходило узнать его полное... И вдруг Джека осенило. Он облегчённо прикрыл глаза. Ральф забыл. Просто забыл.       Изо всех сил мальчик пытался вспомнить свою фамилию… Она затаилась в самых закромах памяти и так упрямилась выходить, что вытянуть её оттуда было просто невозможно. Впрочем, неудивительно: вся эта нервотрёпка не могла пройти бесследно.       — Ну, Ральф так Ральф.       В ироничном жесте приподняв козырёк кончиком карандаша, офицер записал последнее имя и махнул рукой, приглашая Ральфа и Джека на катер.

***

      — Значит, их фамилий и адресов вы тоже не знаете.       Моряки, скрестив на груди руки, стояли поодаль и смотрели то на офицера, то на удручённых мальчиков. Они уже не были так веселы, как прежде. Видимо, до них начинало доходить, что предположение про поводу “игры в оживших мертвецов” могло быть серьёзным заблуждением.       — Один пел в хоре в Гластонбери. А от другого только прозвище и осталось. — Голос офицера был строг и твёрд.       — Хрюша. — Закончил он после минутной паузы.       — Сэр, но он никогда не говорил своего настоящего имени, — борясь со страхом и гнетущим напряжением, выдавил из себя кто-то из сидящих. Задние ряды оживились — ведь Хрюша и правда никогда не представлялся, — однако редкое и неразборчивое хмыканье опущенных макушек не внушало особого доверия.       — Я не спрашиваю, что он вам говорил, а что не говорил! — вмиг воцарилось молчание. —Я спрашиваю, почему ни один из вас не удосужился узнать имя мальчика? Это было слишком сложно для вас? Или, быть может, в течение скольких дней на этом забытом Богом острове ни у кого не нашлось свободной минуты? А?       Он отчеканивал каждое слово. Прошёлся взглядом по каждому из сидящих. Эти его слова, одно за другим, едва ли не вколачивали своей правдивостью в пол. Никто не смотрел офицеру в глаза. Все они — до единого — были раздавлены позором. Малыши, лишь отдалённо помня пузатого чудака в очках, над которым, кажется, все смеялись, совсем не понимали, о чём шла речь, но и те, насупив нос, глотали рыдания, не смея издать ни малейшего звука.       — Где был ваш стыд и ваши слёзы, когда вы судили - вы все меня слышите? — И он топнул ногой, отчего вздрогнули даже моряки, — судили жизнь, о которой не знали ни капли?       — Это моя ошибка, сэр. — Над сжавшимися от ужаса рядами мальчиков поднялась фигура. – Я, как главный, должен был узнать настоящее имя Хрюши. Я, как главный, не должен был допустить этих двух... нет, трёх несчастных случаев. Я, как главный!..       Ральф стиснул зубы. Его трясло. Ему было страшно. Очень страшно. Все глаза: ошеломлённые – мальчиков, заинтересованные – моряков, суровые – офицера, — все обратились на него. Хотелось сесть обратно, вжаться в пол, провалиться сквозь землю, лишь бы не ощущать сокрушающего давления нескольких десятков взглядов. Но Ральф держался стойко. Он ведь сам взвалил на себя бремя главного. И теперь нёс ответ за всё и за всех.       — Это так, Ральф. – Офицер смотрел на него, не отрываясь. Ральф достойно переносил этот пристальный и грозный взгляд, пронизывающий до мозга костей. Но тут оттенок одобрения мелькнул в глазах офицера. Ральф подметил это, и ему стало немного легче.       — Каждая наша ошибка, Ральф, ошибка главных, непоправима. Иногда эти ошибки приводят к вещам, о которых мы сожалеем всю свою жизнь. – Он тяжело вздохнул, и моряки за его спиной, будто бы прочувствовав сожаления самого командира, вздохнули с такой же горестью.       С того момента, как Ральф поднялся и взял всю ответственность на себя, до этого момента, когда вновь наступило молчание, один из мальчиков рвался встать вслед за Ральфом, но страх удерживал его на месте. Он мучался: сердце его разрывали две мощные силы, тянущие в разные стороны. Чем дольше он сидел, тем яростнее становилась внутренняя борьба. В сердце закралась тревога, что с каждой секундой становилось поздно. Поздно встать и сказать, что...       — Ладно, оставим это. Сейчас меня волнует другое: на острове ты сказал, что погибших двое, но теперь ты утвержда...       — Ральф не виноват!       Мальчик вскочил так резко, что чуть было не свалился на ряд сидящих впереди него. Сердце его билось часто. Голова вдруг стала тяжелой, перед глазами потемнело, и колени невольно подкосились. Роджер, сидевший справа от него, вовремя это заметил и, тут же поднявшись, придержал за локоть.       — Простите, сэр. – Джек опустил голову. Он вдруг вспомнил, как лупили его дома, когда во время важных бесед он прерывал отца.       — Джек Мерридью, кажется?       — Да, сэр.       Не в силах пошевелиться от страха, мальчик скользнул в сторону Роджера благодарным взглядом. Тот кивнул и отпустил руку.       Они стояли трое, ничем не похожие друг на друга, объединенные одной ужасающей тайной. Недруги, они отстаивали не за себя; каждый волей случая или нет встал за другого.       — Кто же, по-твоему, виноват, Джек?       Джек не знал, что ответить. Чувствуя, что все ждут от него какого-то величайшего за всю историю человечества признания, он растерялся и только и мог, что стоять с открытым ртом, не в состоянии вытащить из себя ни звука. Паника в нём нарастала. Единственное, что выручало Джека в этот тягостный момент, - всё так же стоявший по его левое плечо Роджер, а вернее чары извечного ледяного спокойствия, которые буквально источались от Роджера .       — Что, вы виноваты? — вдруг воскликнул офицер.       Джек недоумевая поднял глаза. Рядом с Ральфом стояли Эрик и Сэм. Они замялись, не зная, нужно ли им было кивнуть в ответ или, отрицая, закрутить головой. Освобождая их от мучительного выбора, встал Морис. Роджер поддел ногой Роберта, сидевшего перед ним, и тот, будто уже и сам готовый, пополнил ряды виновных. Ральф ощущал, как у него за спиной всё заволновалось и зашуршало. Одна за другой поднимались головы. Расположившиеся впереди всех малыши изумлённо оборачивались и, наконец, решили последовать примеру старших: Персиваль, Генри, Джонни…       — Вот уж и правда! Чтобы взбудоражить умы, требуется не один человек. – Офицер воодушевлённо похлопывал концом карандаша по листку со списком фамилий.       Едва ступив на катер, Ральф начал рассказывать ему про Саймона и Хрюшу. Ни один из мальчиков не перечил ему, когда он, тщательно продумывая каждое своё слово, оборачивал правду в менее жёсткую и грязную форму. Он ни разу не припомнил ни одного конкретного имени, словно вся эта история происходила когда-то давным-давно и не с ними. Словно всё и правда было несчастным случаем. “Трагическое недоразумение” – вот на какой идее он настаивал. Хрюша бы поступил так же. Ральф не обвинял никого, но никого и не защищал. Пусть он и знал в лицо каждого убийцу, он навеки зарыл в своём сердце их страшный секрет. Саймон бы поддержал его решение.       Ральф не смотрел на них. Возможно, он даже и не подозревал, какая гора выстроилась позади него. Сейчас он думал о вопросе офицера, который Джек помешал закончить. Это было последнее, что Ральф обязал себя сказать.       — Третьим был мальчик с родимым пятном на лице.       В первые секунды среди детей прошлась волна непонимания, но затем она спала, отогнанная смутным воспоминанием. Их перенесло в тот самый день, когда они впервые разожгли костёр, когда не досчитались одного малыша. Того, с меткой на лице.       Ральф, Ральф… Он сделал это не ради честности. Он сделал это, чтобы никогда больше они не смели забыть о первой жертве своей беспечности, своего чёртового необдуманного решения.       — Что с ним случилось?       — Он сгорел, сэр, – зашептал Ральф, и в траурной тишине каюты его шёпот леденил кровь. – Сгорел ещё в самом начале.       Ральф поплёлся к выходу из каюты. Он больше не мог заставлять себя быть здесь; всё внутри него требовало уйти, перевести дух. Остаться в одиночестве.       — Саймон Крамер, Гластонберийский сиротский дом при церкви святого Патрика. Хотя вряд ли эта информация теперь сможет чем-то помочь. – Голос затих, чтобы, не скрывая едкой усмешки, добавить, —уважаемый сэр.       Крамер? Ральфа словно ледяной водой обдало. Ему был знаком этот голос. Голос, который звучал бы тихо и даже мягко, если бы принадлежал кому угодно, только не своему законному владельцу. Неужели уши его не обманывали? Ральф резко обернулся.       Роджер завёл ногу, будто бы делая реверанс и, откланявшись, вырвался из ряда мальчиков. Когда проходил мимо Ральфа, взгляды их пересеклись. Впервые за последние годы непробиваемая стена Роджера дала трещину. На неё давили так настойчиво и неотступно, давили так долго, давили все разом: Ральф со своим синдромом честного святоши, офицер и его нескончаемые вопросы, Джек, из-за которого, чёрт побери, пришлось встать. Роджер не уследил, как собственные воспоминания будто с цепи сорвались и бросились против него. Она не выдержала, его стена, его щит, и теперь обнажала всё то, чем он был. Он пытался держать её изнутри, но песок сыпался сквозь пальцы. Это было слишком, слишком!.. Будь оно всё проклято!       — Роджер, ты...       — Не сейчас, Ральф, – прошипел Роджер. Он понимал: Ральф не Ральф, если не последует за ним, если не захочет узнать, откуда Роджеру известно хоть что-то про Саймона, и самое главное: Крамер? Оба Крамеры? Ральф, наверное, думает, что сошёл с ума, или это мир сошёл с ума, или Роджер со зла - уж он-то может! - подлил масла в огонь.       Но Роджер не хотел говорить. Он и так сказал больше, чем нужно. Поэтому – не сейчас.       Дверь хлопнула. Угасив огонь, вновь в нём забушевавший, Ральф вышел следом.