Калейдоскоп

Мне не нужны ни роскошь, ни богатство И пусть жизнь будет, может быть, трудна. Мне нужно в жизни только постоянство- Пусть мое утро начинается с тебя. © Мария Куткар

      Сацуки роняет стаканчик с кофе из "Starbucks'а", и ей хочется рычать и царапать глаза, но она только улыбается пареньку, который неудачно прошел мимо. Несчастный кланяется и извиняется в тысячный раз, а лицо его кажется отдаленно знакомым — возможно, когда-то он признавался ей в любви. Сацуки не переносит всех этих долгих церемоний, а еще ей не нравится, что мальчишка краснеет, как помидор, с каждым новым словом и несет чушь вроде «мы учимся в одной школе», «я часто вижу тебя по утрам», поэтому она просто проходит мимо, продолжая глянцево улыбаться.       Дайки в нескольких метрах облокотился спиной о стену и зевает, не сводя с нее своих невозможно-синих глаз. Момои вспоминает о принципе бумеранга, потому что теперь ее очередь краснеть, — знать бы еще почему, — и она закатывает глаза, потому что, да, она несла этот кофе Дайки. «Черт бы все побрал», — думает и уже собирается возвращаться назад в очередь, когда Аомине наконец отходит от стены и, по привычке, портит ее прическу своей грубой ладонью.       — Ты ходячая катастрофа, ты знаешь? — зевает он. — А еще я жрать хочу. — И ведет ее в ближайшее кафе, в которое заходит, не смотря на название. Хотя, кончено, «ведет» — слишком громко, Дайки просто идет в сторону одного из кафе, а Момои — хочет она того или нет — приходится идти следом.       — Он сам в меня врезался! — оправдывается Сацуки, едва успев поравняться с ним.       Дайки оглядывает зал, в котором не так уж и много свободных столиков, и первый садится за один из таких, ногой отодвигая стул. Посетители поглядывают на него с неодобрением, а Момои усаживается на мягкий диван напротив, совершенно, кажется, не замечая его грубости.       — Он шел в другую сторону до того, как увидел тебя, — и Дайки громко смеется, словно это смешно. Сацуки кидает в него салфетку, хотя на столе стоят и более тяжелые вещи.       Она ненавидит это — то, как Дайки постоянно смеется над ней из-за всех этих взглядов в ее сторону, но, с другой стороны, она знает, что Аомине смеется над этим потому, что если бы он не смеялся, он бы рычал на каждого встречного, и это делает ее счастливой.       Сацуки пытается привыкнуть к этому. К тому, что Дайки теперь не просто Дайки, а ее парень, но это оказывается сложнее, чем кажется, хотя и само словосочетание вызывает в ней бурю эмоций, в основном, положительных. Она постоянно чувствует этих дурацких бабочек в животе, стоит ей только задуматься об этом, она заглядывается на него на уроках и вне, когда они просто сидят вместе, неотрывно следит за ним на тех редких тренировках, которые он посещает, из-за чего тренер делает ей миллион замечаний. Она чувствует себя неловко каждый раз, когда он забирает ее сумку, хотя он и раньше так делал, и ее сердце прыгает до горла всякий раз, когда он берет ее за руку, хотя это — честное слово! — не должно иметь никакого значения. Сацуки привыкает делать домашнее задание рядом с ним, иногда за двоих, потому что это, черт возьми, правильно, привыкает отдавать ему большую часть своих сладостей, привыкает целовать его в щеку на прощание и привыкает отпрашиваться куда угодно не только у родителей, но и у него тоже. Много к чему еще. Оказывается — быть парой не так-то просто.       Сацуки действительно приходится учиться тому, что многие из ее знакомых делают на уровне инстинктов: улыбаться по-особенному, реагировать на редкие — очень редкие — комплименты, играть в видеоигры, которые ему нравятся, таскать Аомине с собой на шопинг и действительно учитывать его мнение. Ругаться учиться: отстаивать свое мнение, приводить аргументы, доказывать снова и снова, не обращая внимания на показательные зевки и равнодушное нежелание понимать ее — как же в этот момент ей хочется иметь что-то тяжелое под рукой — не убегать и не отмахиваться, а начинать все заново. Иногда все это кажется абсолютно невыносимым.       Момои не знает, как со всем этим справляется Дайки. Ей больше кажется, что он ни капли не изменился — все такой же сонный и равнодушный, грубый и бесцеремонный. Но Сацуки — не покраснеть бы на этом месте — влюблена в Дайки, так что, в то же время, она видит чуточку больше, чем остальные: как он покупает ей вкусности, половину из которых съедает сам, как отказывается от вожделенного сна — наверное, только Момои способна оценить это по достоинству — чтобы сходить с ней за покупками, как спит на ее кровати, пока она занимается, — словно большой кот, который ее охраняет — как обсуждает с ней видеоигры, и его бесконечное желание выиграть у нее вызывает умиление, как до хрипоты спорит с ней о баскетболе, хотя никогда раньше не любил этого, как останавливает ее, зачастую, очень глупые действия низким и раскатистым, словно гром среди ясного неба: «Сацу, черт бы тебя побрал». И у Сацуки всякий раз дрожат руки и немеют ноги, когда он небрежно бросает знакомым, представляя ее: «Это моя Сацу». И Сацуки после, конечно же, представляется по всем правилам, но ее улыбка в такие моменты самая искренняя из всех возможных.       Сацуки аккуратно потирает переносицу, избавляясь от глупых мыслей. Официантка любезно предлагает меню, и Сацуки заказывает круассаны с горячим шоколадом, а Дайки пирожные — много пирожных — с кофе.       Пирожные с круассанами Дайки принес как-то поздно вечером, когда родители Сацуки уехали в Канто навестить тетю — Момои еле отвертелась от поездки — и остались там на выходные. Пришел с синяком на скуле, уставший, в помятой одежде, но, в целом, невредимый, и она незаметно вздохнула с облегчением.       — Даже знать не хочу, во что ты опять вляпался, — закатила тогда глаза Сацуки, и Дайки покорно кивнул.       Он тогда остался ночевать у нее в первый раз — вырубился прямо на диване в гостиной, пока она делала бутерброды на скорую руку и заваривала чай.       Сацуки всегда знала, что у Дайки нет друзей в полном понимании этого слова — он и по именам-то большую часть своих знакомых не знал — но ей было странно видеть, как люди, совершенно разные и, в большинстве своем, очень пугающие, подходили к нему здороваться или кивали, проходя мимо, словно старые друзья. Это довольно удивительно, учитывая, что Дайки набивал синяки и разбивал кулаки в кровь минимум раз в неделю. Со временем Сацуки стала замечать, что кивают ему те самые ребята, лица которых он разбивал об асфальт, и она искренне поражалась этому, потому что, черт, как так вообще могло получиться?       Однажды к Сацуки подошел высокий и довольно симпатичный, на ее вкус, парень из студсовета, попросил расписание клуба. Она улыбнулась, они плавно перескочили на обсуждение какого-то фильма, а прежде чем пойти дальше он обнял ее за плечи. Дайки ждал ее за поворотом, он играл в какую-то новую игрушку на телефоне и, кажется, даже всемирная катастрофа не оторвала бы его от этого занятия.       Навстречу им попадалось множество людей — Сацуки здоровалась, улыбалась, спрашивала как дела, помогала и, конечно, знала обо всех этих людях столько, сколько они сами про себя не знали. Аомине ходил за ней тенью и останавливался скорее по инерции, чем из желания подождать ее.       — Мы когда-нибудь дойдем до чертового кабинета? — спросил он в конце концов. Момои растерянно оглянулась на него. — Что? Как можно знать всех этих людей? Кто они такие вообще?       — Половина из них — наши с тобой одноклассники, знаешь ли.       Сацуки показалось, что она услышала, как в голове у Дайки зашевелились с грохотом и скрипом, словно нехотя освобождаясь от пыли, шестеренки.       — Да? — удивленно переспросил он.       — Да, — важно кивнула Момои, и больше они к этому вопросу не возвращались.       Приходилось и от многого отказываться. От флирта, например, — раньше это было хорошим подспорьем в любом деле. Теперь же она не могла позволить себе заигрывать с каждым встречным — Аомине слишком многое воспринимал в штыки. Он, кстати, вообще редко срывался на ссоры, когда дело касалось отношений. Обычно Дайки закрывался в себе, а Сацуки бегала вокруг него, пытаясь выяснить, что случилось. Момои искренне считала, что это она должна обижаться, а Аомине исправлять положение, но все выходило с точностью до наоборот.       Еще пришлось отказаться от доброй части своего гардероба: Дайки никогда не забывал указывать на все ее косяки, на слишком короткие юбки или слишком обтягивающие блузки, — у Сацуки уши вяли от его пошлых шуток — на слишком розовые платья или слишком мрачные блузки, на все, за что мог зацепиться, и в такие моменты Момои искренне ненавидела его. Сацуки меняла время просмотра любимых сериалов, новостей или новых фильмов на прогулки с Аомине, и это стоило ей самого большого ее козыря — осведомленности. Сацуки шла на уступки и заставляла идти на уступки Дайки, и в целом их отношения походили на огромное поле битвы: зная друг друга едва не с пеленок, они использовали все возможное, чтобы одержать победу в своем личном сражении. Иногда доходило до абсурда — Аомине упрекал ее в том, что в детстве она частенько била его (кто бы мог подумать, правда?), а Момои приводила в аргументы все съеденные втихомолку конфеты. После они смеялись, как над хорошей комедией, но неприятный осадок все равно оставался.       Вся суть этих бесконечных самокопаний, поисков плюсов и минусов, попытках увидеть что-то новое за бесконечными повседневными поступками скрывалась в том, что Сацуки каждую минуту искала ответ на вопрос — почему же она терпит его? Умом — который, слава богу, у нее был — Момои понимала, что Аомине нужна понимающая, кроткая девочка, которая будет обожать его, а не устраивать многочисленные истерики и разбирательства масштабнее судов, как это любила делать она сама, потому что все, чего по-настоящему хотел Дайки — покоя. Это было в каждом его движении и каждом взгляде. Сацуки же природой не дано было сидеть на месте: ей все время нужно было куда-то бежать, что-то делать и выяснять, она хотела знать и видеть все на свете, быть в курсе всех событий — жизнь била из нее ключом.       Поэтому, забывая о вещах, сне, сплетнях, обо всем том, что Сацуки не устраивало в Дайки и в их отношениях, можно было сказать, что они очень разные. Настолько, что могли притягиваться и сосуществовать рядом, хотя это и стоило им обоим больших усилий.       — Если ты на диете, то я съем это, — между прочим вставил Аомине, пока она витала в облаках. Он уже потянул руку к ее круассанам, когда она успела ударить его по запястью.       — И не мечтай.       Дайки обиженно нахмурился. Сацуки вообще не сидела на диетах, и он знал это, и явно надеялся на то, что она прослушает его тихий комментарий.       — Почему ты не можешь быть милой?       — Потому что знакома с тобой с детства.       Сацуки демонстративно закатывает глаза.       — Ой, да ладно тебе. Твой дебильный характер родился раньше меня, — Дайки скалит зубы в усмешке, и Момои замечает почти зажившую царапину у него на губе — последствие очередной драки. Он весь, до этой самой царапинки, раздражает ее.       — Я была милой в детстве, — Сацуки подзывает официантку и просит счет.       — Неправда, — Дайки кидает на стол деньги и толкает Сацуки в спину, чтобы она шла к выходу. Официантка и некоторые посетители смотрят на нее с сочувствием. — В детстве ты была еще страшнее, чем сейчас. И почему-то носила юбки.       Сацуки бьет его сумочкой по торсу, но Аомине только смеется. Он глазами говорит: «Серьезно?», и если бы под рукой у Момои была, к примеру, бита, она бы обязательно проломила ее об него. Но биты не было, а сумочку было жалко.       Она развернулась и пошла вперед, не до конца еще осознав, куда ведет дорога. Дайки догоняет ее почти сразу, взлохмачивает ее волосы, укладывает руку на плечо и тянет к себе за шею.       — Ну ладно тебе, Момо-тян, — тянет он, прекрасно помня, что именно за это она била его в детстве. — Пойдем, купишь мне мороженое.       — Вообще-то, ты здесь парень.       — Я оплачивал кафе, — пожимает он плечами.       Он отбегает вперед, поворачивается к ней лицом — ему приходится идти спиной вперед, и прохожие едва успевают отходить в сторону, чтобы не врезаться — и показывает зажатую между двумя пальцами купюру. Сацуки шарит по карманам и поудобнее перехватывает сумочку, потому что, да, черт возьми, это ее деньги (и когда успел?).       — Дайки, — рычит она и срывается с места.       Аомине смеется и несется в сторону киоска с мороженым. И он все равно его покупает.       Когда Сацуки задумывается об отношениях с Дайки, она всегда глубоко копается во всем, до чего может дотянуться. И, возможно даже, что все это оказывается слишком поверхностно. Она находит много плюсов и еще больше минусов в их отношениях. Но в такие моменты, когда они не задумываясь перебрасываются шутками, дурачатся на глазах у сотен прохожих, ругаются или весело смеются, она понимает только то, что никаких плюсов и минусов недостаточно.       Все, чего Сацуки хочет — есть мороженое и держать его за руку. И этого, на самом деле, очень и очень много.