Чем мы являемся

Его течка кончилась. Брюс лежал на спине и смотрел на выточенный потолок пещеры. Грубый камень, вентиляционные шахты и фонари в решетках все смотрели на него, хаотично организованные сплетения природных минералов, стоящие в резком сопоставлении с твердыми доказательствами его оккупации. Пеньки давно упавших сталактитов стояли среди переплетений, как обрубленные стволы деревьев, остатки сталактитов он срезал, чтобы обустроить пещеру под себя. Что-то свое. Смутное воспоминание о теле, прижимавшемся к нему. Рука на его горле. «Мой». Пещера была первым гнездом Брюса. Небольшой скалистый угол, который он обнаружил в возрасте около четырнадцати лет, как раз перед второй течкой, которая затянула его, словно в колодец, в который он упал, когда ему было пять. Несмотря на протесты Альфреда, он взял спальный мешок, обогреватель и сумку с едой и отказался возвращаться в свою комнату, несмотря на летучих мышей. В конце концов, дворецкий спустился с коробкой подавителей, чтобы убедиться, что Брюс в порядке. Два месяца спустя, как раз к следующей течке, Альфред нашел более безопасный вход в пещеру и купил большое количество предметов для того, чтобы предотвратить обрушение и сделать ее такой же удобной, как поместье. За эти годы Брюс создал свое пространство. Как Бэтмен, он занимал пещеру не зависимо от того, какое было время цикла. Только после того как ворвался Бэйн он отступил, вернувшись в закрытый угол, маленькое безопасное пространство, которое было его первым настоящим гнездом. Другое воспоминание. Другое тело. Другая рука. «Мой». В глубине души Брюс осознавал, что тупой голос тревоги, прикрепленный к его руке, наполнял воздух своим уродливым чириканьем. Это был монитор, который измерял количество омега-гормона в его крови. Когда гормоны ненадолго отошли, прибор пищал, напоминая ему, что надо есть, пить и воспользоваться ванной. Сейчас прибор ожил, пронзительно сообщая, что его кровь нормализировалась. Он проигнорировал звук. Он часами игнорировал его. Он игнорировал его с тех пор, как закончилась течка. Он не хотел его снимать. Не хотел признавать, что его течка кончилась. Не хотел покидать спокойствие своего гнезда. Не хотел смотреть на катастрофу за запертой дверью... пока нет. Брюс закрыл глаза. Еще пять минут. Это обещание он давал себе на протяжении многих часов. И сделал это снова. На этот раз это было правдой. Еще воспоминание. Новое. Группа альф в форме, стоящая в его гостиной, ничего не говорит, только светит своими глазами. Мой. Мой. Мой. Мужчины и женщины, которые невольно разоблачили его в мире. Брюс не помнил многого, что произошло после того, как он упал на пол в корабле. Стальной пол корабля больно давил на него, холодный воздух дул на колени, и влажная ткань плаща чувствовалась виселицей палача на шее. Брюс вспоминал, как дышать, медленно и неуклонно. Вспомнил, зная, что он должен продолжать это делать — через рот, — но не совсем помня, почему. Он вспомнил, как пытался пробиться через часть доспехов пальцами, слишком неуклюжими, чтобы даже зацепиться за пояс, вспомнил мокрое пятно на белье и как отчаянно проглотил звук, в котором нуждался, который был около его губ, отчего на внутренней стороне бедер стало еще более мокро. Но больше всего Брюс запомнил Кларка. Глаза невероятно синие, щеки с румянцем и выбившийся локон, потерянный среди беспорядка густых черных волос. Облегающий костюм Супермена не скрывал ни лицо, ни его тело, ни его возбуждение, выпирающее между ног. Он был альфой лишь среднего уровня — его гормональный уровень был обычным, — но с каждым мгновением начинал пахнуть все лучше. Брюс позвал его. Кларк отказался прийти. Он сказал кое-что. Брюс знал, что говорили альфы. Что они хотели всегда в первую очередь. «Встань на колени для меня». «Я хочу тебя, омега. На колени». «На колени». «На колени, омега». «Ты мой, любимый. Становись на колени». Брюс никогда бы не опустился на колени. Не так. Стояние на коленях было одной из самых глубоких поз подчинения и, хоть оно было не исключительно сексуальным — в отличие от представления, — требовалось, чтобы исполняющий не отбивался и открыл шею. Это было явным приглашением на укус. Попрошайничеством. Укус альфы был первым шагом на пути к привязанности, к претендованию на омегу и к полной гормональной зависимости, которая связывала альфу и омегу вместе… и Брюс должен был просить об этом. Он никогда не опустится на колени. Он знал, даже будучи полубессознательным. Он сказал Кларку. Сказал ему со всей агрессией, которую мог собрать. «Я не прошу тебя. — Взгляд открытый и серьезный. — Я никогда не попрошу». Из всего, что можно было сказать, это было последним, что Брюс ожидал услышать. Эти слова принесли ему ясность на короткий момент. Коротко, резко, шокирующе. А затем течка ударила его снова, тяжелее, чем раньше, и он не мог понять, почему не хотел этого альфу. Почему он не хотел трахаться с ним, быть укушенным и вынашивать ему детей всю оставшуюся жизнь. Как он мог не хотеть этого? Самый сильный человек на планете, который никогда не попросит его встать на колени. Синеглазый инопланетянин, который уже зарекомендовал себя сильнейшим самцом. Герой, которого он знал годами, прикрывал своим костюмом член, который выглядел достаточно большим, чтобы заполнить болезненную пустоту внутри. Чтобы превратить отвратительную боль в то, что заставит чувствовать себя хорошо. Лучше, чем хорошо. Лучше, чем здорово. Лучше слов. Сильный. Безопасный. Альфа. Брюс неудобно сместился. Кровать была твердой, и он чувствовал водонепроницаемый матрас под простыней. В какой-то момент он отбросил постельное белье в сторону и оказался одет только в растянутые тренировочные штаны с засохшим пятном. К тому времени, когда его привели в гнездо, он не хотел о чем-либо думать, не говоря уже об омеге, оставленной, как блокнот. Потому что после Кларка... следующим, что Брюс помнил, был Дик. Желудок свело на мысли. Брюс плавал сквозь облако изнурительной дезориентации. Альфа ушел, и он не мог понять почему. У них была еда, была вода, и теперь было даже гнездо. Почему он ушел? Единственный ответ, который Брюс смог придумать — это еще одна течная омега на его территории. И он альфе нравился больше. Брюсу надо было устранить противника, если он хотел, чтобы альфа вернулся… но он не чувствовал его. Не мог… Так где он? Дик вырос из темноты: глаза были широко распахнуты, лицо — пунцовое, и голос звучал так, будто он бежал кросс. Брюс не понимал этого, не пытался понять… пока не сказали «альфа». Одно слово ударило его словно разрядом тока. Глубоко, отчаянно, требовательно. — Альфа? Дик отчаянно кивнул, схватил за руку и снова сказал про альфу среди всей путаницы слов. Одним из слов был «Супермен». Поэтому он следовал за ним. Брюс стиснул зубы от воспоминаний, от тошнотворной последовательности событий, которые следовали после, и от убогости всего этого. Было плохо. Он не мог удержаться и повторял в уме эти сцены снова и снова. Грустный фильм, застрявший на повторе, он не мог заставить себя отвести взгляд, хотя и знал, что будет дальше. Хоть и знал, как сильно ненавидит его. Брюс, спотыкаясь, пошел вверх по лестнице вслед за бетой, как собака на поводке. С каждым шагом становилось только хуже, чем было ранее, каждый вдох давался тяжелее. Его губы покрывала толстая пленка со вкусом собственных феромонов, лестница была ледяной под его босыми ногами, и болезненная мокрая пустота внутри чувствовалась полузакрытой, распухшей и отвратительно неудовлетворенной. Он тащил за собой что-то большое и красное, то странно шуршало о полированную каменную кладку. Когда Брюс оказался на вершине лестницы, то остановился, моргнул, вытер пот со лба. Уже тогда чувствуя, что что-то не так. Он знал, что ищет альфу… Кларка, но… он не знал, должен ли. Брюс не знал, правильно ли это. Он не думал, что того может не быть здесь. Если бы он задумался, то, возможно, понял, что происходит, и обернулся. Вместо этого его рука была схвачена твердыми, но дружелюбными пальцами молодого беты, его напарника, и он позволил себе тупо двигаться вперед. Словно поросенок на убой. Брюс вошел в кабинет, за ним закрылись тяжелые старые двери, и прошла минута гробового молчания, прежде чем дверь распахнулась и влилась небольшая армия альф в форме. Это был жестокий момент, чтобы сохранять ясность ума. Усугублялось тошнотворным знанием о том, кто это сделал. Человек, который стоял рядом с ним. Предательство оставило после себя чувство пустоты, обиды и беспомощности, толкнуло за пределы гнева, что он должен был почувствовать, в темное царство. Дик… Там было семь альф. Один пытался выполнить свою работу. Пытался сообщить ему о том, что происходит и каковы его права в этой ситуации. Другой вдохнул один раз, кашлянул и повернулся на пятке, чтобы выйти из комнаты. Третий сделал шаг вперед с агрессивными намерениями, но был выведен своим напарником-бетой. Среди четырех оставшихся один смотрел на него, казалось, замерший, и двое рычали. Последним был Джим Гордон. Он развернул оставшихся альф в линию, сказав, что им жаль, что они сейчас уйдут, и посмотрел на опустивших головы альф, когда те пытались протестовать. Позже Брюс сидел на диване, завернутый в одеяло, и слушал, как двое мужчин спорят в коридоре. — Вы действительно хотите быть тем парнем, который приказал вытащить омегу из гнезда за использование супрессивных средств, агент? — Пауза. — Как думаете, это принесет вам повышение по службе? Брюс всегда знал, что Джим главный альфа, но до этого никогда не испытывал этого. Это было очевидно в том, как умело он доминировал над остальными, несмотря на отсутствие официальных полномочий над федеральными агентами. Брюса бесил факт того, что это его утешило. Как, несмотря ни на что, он все еще заставлял его хотеть лечь к нему на грудь и отдаться. — Это больше не ваш профиль, — заключил Джим. — Но, — слабо возразил второй человек, — в файлах говорилось, что он бета. — Да, говорилось, но теперь это мое дело, — угрюмо. Тревога все еще звенела в ушах, пронзительно и резко — жесткое постоянное напоминание о том, что он больше не сможет прятаться здесь. Его течка — и его пять минут — истекли. Брюс сел, снял с плеча маленькую черную коробочку и бросил ее через всю комнату. Она врезалась в скалистую стену, а раздражающий звон отрезал статический шум. Последовавшая тишина была такой, что ее можно было ножом резать. Его течка кончилась. Он не мог притворяться, что это не так. Он не мог спрятаться в своем гнезде. Он должен был уйти, должен был столкнуться с семьей и миром. С миллионом глаз, смотрящим на него, думающим все одно и то же. Мой. Брюс сглотнул горечь, скопившуюся во рту от одной мысли об этом, спустил ноги с края кровати и встал. Маленькая спартанская спальня была отделена от остальной пещеры и оборудована ванной за прочной стальной дверью. Альфред оставил в шкафу новую сменную одежду и пару чистых сложенных на столе полотенец. Брюс помылся, переоделся и принял решение побриться. Ему было жаль, что он этого не сделал раньше. Под новой легкой щетиной его лицо было уставшим и изнеможенным, из всего тела ушел лишний жир за последние несколько дней течки. Физический ее процесс отнимал много сил. Когда Брюс вернулся в спальню, то остановился на мгновение, призвав последний клочок мужества, необходимый, чтобы выйти за бронированную дверь. Что-то привлекло его внимание. Простынь он скинул с кровати пинком, и она лежала на полу витой кучей. Среди этого чистого белого хлопка ярко выделялось пятно алого цвета, как луч солнца на фоне пасмурного неба. Брюс наклонился, чтобы поднять алый квадрат из плена шелковистой ткани простыни. Он не помнил, чтобы обладал таким одеялом. И не понимал, как Альфред позволил такому быть в его постели, когда он был в течке. Внезапно его озарила мысль. Тошнота подкатила к горлу, когда он медленно перевернул ткань. Там, на королевском красном фоне, был вышит золотом герб дома Эль. Печально известный герб Супермена. Это был плащ Кларка. Красная ткань, что он потащил вверх по лестнице, то одеяло, в которое он завернулся в то время, когда сидел на диване… плащ Кларка. Почему Кларк отдал его ему? Почему он отдал его в первую очередь? Брюс копался в собственной тусклой памяти, почти потерянной в тумане течки. Он помнил, как схватил плащ, вспомнил ощущения через перчатку и то, как сжал его в кулаке. Но Кларк отстранился. Оторвался от… Брюс нахмурился. От чего? Он не был уверен. Он не мог вспомнить. Не понимал смысла мутных воспоминаний, которые предоставлял затуманенный мозг. За исключением одного… Он подтянулся и коснулся губ. Он поцеловал Кларка? Мог ли он? Брюс ненавидел то, чего не знал. То, в чем не был уверен. Что он мог пропустить первый поцелуй. Брюс сказал сам себе, что, было бы смешно, беспокоиться об этом после всего остального случившегося. Даже если они и целовались, то ничего между ними не было. Он бы не чувствовал так остро во время налета. Кларк сдержал слово. Он спас его. Кларк не был предателем. Брюс решительно свернул большую прямоугольную полоску ткани в рулон и, сунув его под мышку, глубоко вздохнул, вышел из пещеры. Он чувствовал себя жестким и слабым, когда шел через пещеру и поднимался по лестнице, вступая в поместье. Он не знал, сколько длилась течка, но чувствовал себя полностью опустошенным. Никого не было в кабинете, гостиной или холле. Брюс нашел след Альфреда, который вел на кухню, но решил не идти за ним. Аппетита у него все еще не было, но он знал, что эта слабость была обусловлена нехваткой пищи, которую последние несколько дней он практически не ел. Было уже поздно, и, чтобы Брюс не сделал, этой ночью в патруль он уже не выйдет, надо было привести себя в обычное состояние. В то, в котором он чувствовал себя нормально. Вменяемым. Безопасным. Знакомым. Он открыл холодильник, пощупал разные продукты и, наконец, нашел пачку бекона. Потребовалось еще несколько минут, чтобы найти сковороду, плеснуть на нее немного масла и отрегулировать мощность на плите. Бекон шипел и плевался, когда его готовили. Совсем скоро все узнают его секрет. Пугающая концепция. Он был бетой так долго, что это казалось естественным. Теперь даже простые социальные взаимодействия будут меняться, то, как он должен говорить, ходить, одеваться, а также с кем ему разрешено общаться и как. Брюс Уэйн больше не будет эксцентричным миллиардером, способным незаметно уйти с вечеринки или человеком, который просит людей участвовать в благотворительности, он будет свободным омегой в высшем обществе с миллиардами в банке для того, кто его повяжет. Приз. Но ему нужно было подумать о более близких проблемах. Об обвинениях против него, о получении доступа к своему наследству и Кларке. Плащ был под подмышкой, тяжелый, гладкий и все еще слегка пахнущий альфой. Запах был старый, почти выветрившийся от натиска собственных феромонов, но он там был. Широкий наглый телесный аромат, соединенный с почти незаметной примесью инопланетного, как первый намек на закат на краю безоблачного неба. Это был не особо интересующий аромат, особенно для альфы, но он был знаком и дарил тепло с уверенностью в то, что раньше никогда не замечал. Сильный. Безопасный. Альфа. — Мастер Брюс. Дворецкий подошел, посмотрел на черные полоски, некогда бывшие беконом, и осторожно вытащил из его руки сковородку. — Если вы хотите что-нибудь поесть, сэр, нужно было только попросить. Брюс молча отодвинулся в сторону и наблюдал, как мужчина выкинул мясо, вылил масло в раковину и уменьшил температуру плиты. — Сейчас немного поздний вечер для бекона с яйцами, — сказал дворецкий, пока работал, — но если вы хотите… — Я не голоден. Просто нужно поесть. — Конечно, сэр. — Альфред выключил конфорку. — В духовке есть ягненок, если вы готовы подождать часок. Брюс хмыкнул, выражая молчаливое согласие, и вернулся к одному из стульев, стоявших вокруг кухонного стола. Альфред убрался и кивнул в сторону плаща: — Что будете делать с этим? Брюс положил его на стол и уставился на насыщенный красный цвет, украшенный простым гербом. — Почисти его, — пробормотал он, — я возьму его, когда буду возвращаться в Сторожевую башню с отчетом, тогда и верну. — Отлично. Мастер Ричард как раз настаивал на своей помощи мне с прачечной. Я позабочусь о том, чтобы он был в следующей партии белья. Длинная пауза. — Что я пропустил, Альфред? — Брюс потер лоб. — Гордон не будет подавать отчет еще несколько дней, но ваши активы были заморожены до тех пор, пока суд не распорядится, что вы можете сохранить, а что так и останется заморожено. — Медленный вздох. — Сколько из этих денег мое наследство? — Большая часть, сэр. — Я предполагаю, — Брюс поморщился, — что мне так же будет предъявлено обвинение в незаконной документации. — Да, сэр. — Какой обычно штраф за это? — Гораздо меньше, чем вас, вероятно, попросят заплатить. Они знают ваше богатство, статус и, скорее всего, будут брать пример. — Мужчина сел напротив со страдальческим взглядом. — Я должен позвонить своим адвокатам? — тихо. — Я настоятельно рекомендую это сделать. Он подождал немного, прежде чем задать следующий вопрос: — Ты заплатишь за них? — Нет. — Я заплачу тебе втройне, Альфред. — Я уверен в этом, сэр, но мои активы тоже заморожены. — Гордон сделал это? — Брюс моргнул. — Но ведь это я совершил преступление! — И я подписывал все ваши документы до того, как вам исполнилось восемнадцать. Смысл этих слов осел на него, как влажное одеяло. — Они идут за тобой. Альфред тонко улыбнулся и сложил руки на столе перед собой: — Не беспокойтесь обо мне, сэр. Полагаю, про меня забудут после всей бури, что последует за вами. Брюс недоверчиво посмотрел на него. — Я могу просто признать себя виновным и заплатить штраф, — заверил его Альфред, — для вас это будет сложнее. Вы получили существенную денежную прибыль и имеете более двух с половиной десятилетий с незаконными документами, подписанными независимым человеком. — Он сделал паузу для акцента. — Вас также попросят сдать ваше наследство, и это более актуальная проблема. Если вас признают виновным, вероятность того, что вы сможете себе все вернуть, очень низкая. Это уже идет вразрез с нормой, чтобы дать деньги не повязанной омеге, и вы просите об этом после свершения преступления. — Долгое молчание. — Вот почему я настоятельно рекомендую обратиться к адвокатам. — Как? — Брюс посмотрел на него. — Мастер Ричард все еще имеет доступ к своим деньгам. Если вы… — Я не возьму у него денег, — низко. Альфред смотрит на него, долго и упорно. — Он сделал единственное возможное в той ситуации, мастер Брюс. — Он разоблачил меня. — Омега чувствовал гнев, которого не ощущал прежде, он расцветал в груди. — Он меня обманул. — Разливался ядом по крови. — Воспользовался моей слабостью. — И расползался по всему телу. — Он подтолкнул меня к отряду враждебных альф, пока я был в течке. — В горле встал ком. — Весь этот кавардак — это его вина. — Мы с ним оба оставили свой след вниз, к пещере, — начал дворецкий. — Вы лучше меня знаете, что альфа никогда не уйдет со следа, оставленного омегой, особенно когда тот резко прерывается. Они разорвали бы эту комнату на части, пока не нашли вход в пещеру. — Ты этого не знаешь, — угрюмо. — Нет, мастер Брюс, я не знаю, как и он, но есть чертовски хороший шанс, что он спас вашу темную тайную личность той ночью. Возможно, был другой выход, который вы непременно бы нашли, но ни он, ни я его не придумали. Теперь все сделано. Он семья, и он ваш сын. Не отталкивайте его из-за чего-то столь тривиального. — Тривиального? Это моя жизнь, Альфред! — И она собирается стать еще сложнее, сэр, но она все равно будет вашей. — Альфред встал. — То же самое нельзя было сказать, если бы агенты узнали о вашей ночной деятельности вместе с кастой. Он отвернулся и молча посмотрел в стену. — Но теперь это не имеет значения. Есть еще одна проблема в этом вопросе, о которой мне нужно поговорить с вами, мастер Брюс. — Что? — огрызнулся он. — Барбара поговорила с отцом. Он поднял вопрос, который я не рассматривал. Ваша маска плейбоя позорно сопровождалась исключительно представителями касты омег и низких бет. — Твое мнение? — В свете последних событий такое поведение будет выглядеть гомосексуальным. — Твое мнение? — повторил. Альфред положил ладони на стол. Его голос был ровным и непоколебимым: — Меня не интересует, что вас привлекает, мастер Брюс, но это будет беспокоить консервативных членов суда. Брюс не был геем. Несмотря на все, что он делал, несмотря на все, что случилось, не было ничего такого сексуально-привлекательного, как Альфа. Это было частью его самого, частью, которую он пытался похоронить. То, что он ненавидел в себе. Не только то, что был омегой, но он был омегой, которая не могла думать ни о чем, кроме сексуального большого альфы, даже после всего случившегося. Мой. Становись на колени. Сука. Единственным исключением была Селина. Она была чистым выражением самой сексуальности, настолько красивой, что он упускал из виду сладость ее аромата, и эта женщина была достаточно смелой и храброй, чтобы использовать свою касту, выставляя ее своей силой, а не слабостью. Это был тот инструмент, который никогда не мог использовать Бэтмен, у него никогда не хватало смелости использовать свою касту, как Селина. Использовать ее как оружие. Его притяжение к ней было куда больше восхищения. Селина всегда говорила, что ее привлекают мужчины, независимо от касты. — Ты хочешь, чтобы я встречался с альфой. — Я призываю вас вспомнить, что ваш образ может стать тем, что спасет ваше состояние, — поправил его Альфред. — Как бы неправдоподобно это ни выглядело, но с большой вероятностью может помочь присудить деньги обратно вам. — Ты имеешь в виду заиметь производителя, — горько. — Да, — честно ответил Альфред, — они захотят увидеть прекрасную омегу, которая ничего не принесла, кроме больших денег, и ищет альфу, чтобы остепениться и завести детей. Вы не хотите, чтобы они думали о вас как о парне, который легкомысленно разбрасывается своими деньгами и не собирается рожать. Хуже того: омега увлекается другими омегами и отшивает их у альф. — Он позволил словам осесть в сознании. — Возможно, это может быть и не правдой, но есть много ветвей, сэр. Я бы призвал вас предостеречься. — Я не встречаюсь с альфами, — прямо сказал Брюс. — Не буду действовать по указке. Мне не нужен альфа, чтобы вернуть свои деньги. Чтобы они даже не думали, что у них есть хоть самый малейший шанс. — Это ваш выбор, сэр, — сдержанно. — Мне нравятся альфы, — сказал Брюс ему. — Мне не надо лгать, чтобы признаться в этом. Они все мне чертовски нравятся. — Пауза. — Знаешь, я никогда не спал с любой из этих женщин, Альфред. Я… — Он зарылся пальцами в волосы. — Черт возьми, это лишь очередная маска. — Так как, будут альфы? — осторожно сказал Альфред. — Я… — Он покачал головой. — Я не могу. Он не хотел ничего делать, чтобы поощрять действия альф. Не так скоро после того, как он утонет в их количестве. Не теперь, когда он в полной мере ощутит на своей шкуре, что это такое, когда ходишь по улицам разоблаченный. Еще нет. Возможно, когда-нибудь он лучше разберется во всем. Когда-то он станет лучше контролировать ситуацию. Но пока нет. — Это ваш выбор, сэр, — повторил Альфред. — Я предполагаю, что главная проблема заключена в том, что вы не можете подкрепить свой прошлый образ. По крайней мере, сейчас. Брюс кивнул. Дик подошел к двери, держа в руках корзину с грязным бельем. — Эй, Альфред, я взял… — Он замолчал, увидев Брюса. — Я… я взял белое… — Он сглотнул и поднял корзину, демонстрируя. — Куда его? — Я возьму его, молодой мастер. Пожалуйста, не беспокойтесь. — Без проблем. — Раздражающая тишина. — Привет, Брюс. — Дик. — Мужчина не смотрел ему в глаза. — Давно встал? Брюс не ответил. Вместо этого он встал, оставив плащ на столе, и вышел за дверь. Дик отошел в сторону, когда Брюс прошел мимо, но затем нервозно побежал следом за ним по коридору. — Прости, Брюс. Я… я не смог придумать ничего другого. Они собирались идти по следу. Ты пах слишком сильно, и твой запах был везде. Брюс игнорировал его. — Если бы они нашли бэт-пещеру, то ты точно был бы в тюрьме, и они все равно узнали, что ты омега, опозорив имя Бэтмена еще сильнее. Извини, но я не мог… не мог это допустить. Брюс продолжал идти. — Что еще я мог сделать?! — отчаянно. Это был призыв к пониманию, оправданию и прощению. Он не был готов дать Дику последние две вещи. Но дал первое. Брюс остановился, повернулся и посмотрел на парня. Не произнеся и слова, он вытащил из корзины с бельем, которую Дик держал, отбеливатель, лежавший в куче белого белья. От резкого запаха хотелось чихнуть, когда Брюс открыл крышку. Запах пронизывал воздух, отравляя остальной запах в поместье, и перекрывал собой все остальное. — Я бы предпочел, чтобы ты испортил мой ковер, — просто сказал он, — а не жизнь. — Я… — Дик в ужасе посмотрел на бутылку. — Нет… Они все еще могли… Они учуяли след, ведущий от самой парадной двери… Я не смог бы… Брюс закрутил крышку, уронил бутылку в белье и развернулся на каблуках, чтобы продолжить движение по коридору. Это была неправда. Даже разлей Дик отбеливатель по всему кабинету, все равно оставался бы след, который внезапно обрывался. Как сказал Альфред, альфа никогда не оставит такой след. Особенно когда он так явно скрыт. Это заняло бы больше времени, но в конечном итоге результат остался бы неизменным. Не имело значения. Он не говорил Дику, как тот мог бы спасти его, даже не пытался этому учить. Он заставил его придумать любое оправдание, которое мальчик только мог придумать, и заставил его понять, какую боль тот причинил. Он испортил его. Принес столько бед одним словом. «Альфа». Слово, ради которого Брюс встал, пошел, побежал бы… несмотря ни на что.