Композиция: — EDEN — Gravity
Утро следующего дня началось непривычно поздно. Не было легкого стука в дверь и голоса Лин-сан, которая говорила ему подниматься к завтраку с Элис-чан. Не было трели будильника на телефоне, заставляющего вспомнить, что пора собираться в школу. Был только звук второго дыхания и теплая тяжесть чужой руки поперек поясницы. Чуя долго не хотел поднимать головы от подушки, сонно слушал окружающие звуки и пытался понять, где он. Потом, с сонным вздохом, перевернулся на другой бок, прижимая руки к груди, приоткрыл глаза и очутился… Нос к носу со спящим Дазаем. Сердце мгновенно заколотилось, как ненормальное, дыхание он попросту задержал. Сонливость вся прошла практически мгновенно, и Накахара принялся судорожно вспоминать, что произошло, как так получилось, что он проснулся с Дазаем в одной постели и она явно… Не его. Он оглянулся через плечо, обнаружил край кровати и перевернулся обратно, предпринимая попытку выползти из-под руки Осаму, не разбудив его самого, однако, практически уже на последнем его рывке, парень все-таки проснулся и ухватил его за край пижамной кофты, сонно щурясь и слегка приподняв голову над подушкой. — Куда ты собрался? Сегодня суббота, Чуя. Спи, пока спится, — шатен зевнул и уронил голову обратно. — Время не дальше полудня, точно тебе говорю. В двенадцать Ода уже уедет на работу, и мы, наверняка, услышим. Но если ты хочешь позавтракать — подожди или меня, или его. Мы оба по выходным не ранние пташки, не смотря на… — Дазай договаривал уже с рукой под головой, зевая во весь рот и закрывая глаза. Обезоруживающее зрелище. Чуя, спустив ноги с кровати, наконец-то, все вспомнил. Как они вчера собрали его вещи и отвезли их домой к Дазаю. Как разбирали чемоданы до поздней ночи. Как после душа он остался в комнате парня поболтать и случайно уснул у него на кровати. Рыжий тихонько вздохнул и пошевелил пальцами на ногах, неохотно опуская стопы на прохладный ламинат. Нужно было сходить в туалет и найти свою щетку. Умыть лицо стало целью номер один — он чувствовал себя безумно заспанным, с горящими щеками. Вчерашние слезы не прошли для него даром — сегодня даже губы припухли от жары. Ванная, одна из двух в этом доме, встретила его обнаженной спиной просушивающего полотенцем волосы Оды-сана и Чуя поспешно шагнул прочь, смутившись. Подсматривать за кем-либо или мешать не было его целью. Постаравшись не шуметь, он спустился вниз и нашел нужный выключатель с третьей попытки. Эта ванная комната была не меньше той, что располагалась наверху, однако, видимо из-за отдаленности от комнат, пользовались ей меньше. Закрыв за собой дверь, Чуя убедился в наличии чистого полотенца и бесстрашно принялся скидывать с себя одежду. Полившаяся сначала холодная вода его не удивила, а дождавшись теплой он шумно выдохнул от удовольствия — утро всегда было лучше, когда немного постоишь под теплой водой и приведешь мысли в порядок. Уже под конец, повернув кран в сторону холодной воды, Накахара заставил себя прекратить млеть и немного взбодрился. На новом месте было непривычно, но тоски по дому он, пока что, не испытывал. Вытершись насухо и оставив полотенце на батарее, Чуя оделся и вышел, направляясь в сторону кухни. Там его ожидало неповторимое зрелище — уже почти полностью собранный Ода-сан с тостом в зубах, с телефоном в одной руке, прыгал, пытаясь подтянуть уползающий носок другой рукой. Судя по тому, как опасно пенился кофе на плите и угнетающе белела чашка, мужчина рисковал остаться без утреннего напитка, если не поторопится обратить на него внимание. Однако вместо него это сделать решился Накахара. — Доброе утро, — проговорил Чуя, подходя к плите и снимая намерившийся выкипеть кофе. Выключив конфорку, парень достал ситечко и слил коричневую жидкость из джезвы в кружку, отцедив жижу. Сакуноске благодарно кивнул, придвинул молоко и щедро плеснул его в свою чашку, торопясь запить вставший поперек горла тост. — Спасибо, — выдохнул он, наконец, когда Чуя уже вытряхнул из ситечка все, что в нем было и достал вторую чашку, доливая в нее остатки напитка, заливая турку водой и убедившись, что специальная решетка на месте, выливая все в раковину. — Можно попросить тебя поставить вторую порцию? У меня еще есть время немного задержаться и нормально позавтракать, я просто как всегда отвлекаюсь и тороплюсь на ровном месте. — Разумеется, — Чуя вымыл турку, взглядом отыскал банку с молотым кофе, нашел ложку и засыпал сначала кофе, потом сахар. Залив все водой, парень поставил турку на ту же конфорку, с которой снял, и вернулся к столу, добавляя молоко, а потом и сахар во вторую чашку. — Дазай еще спит? — мужчина устроился на своем месте и, судя по прикрытым глазам и сосредоточенному лицу, приводил мысли в порядок перед работой. Накахара утвердительно промычал и зевнул, щелкнув челюстью, потер шею и покрутил головой. Взбодриться никак не получалось. — Есть планы на день? — снова попытался завести разговор Ода. Чуя меланхолично помешал содержимое турки, пытаясь придумать хоть что-нибудь, но на ум, кроме выполнения домашнего и разбора вещей, ничего не шло, и Одасаку-сан, кажется, уловил его замешательство. — Когда Дазай проснется — сходите в магазин. Мы, конечно, планировали съездить на машине, но у меня опять завал, я не уверен, что в эти два дня вообще смогу домой попасть. Деньги на проезд и остальное я оставил, он знает, где взять. Кофе закипает, — Чуя вздрогнул и перевел взгляд на турку, над которой он «хищно» нависал — темная пена слегка изменила цвет и угрожающе вздыбилась. Парень ловко выключил плиту, одновременно с этим приподнимая емкость за ручку и доливая кофе в с готовностью подставленную чашку Оды, а оставшуюся часть — себе. — Не стесняйся, чувствуй себя как дома, — Ода, наблюдавший за тем, как он мнется, едва заметно улыбнулся и откинулся на спинку стула. — Я не думаю, что Дазай не проснется, если ты решишь что-нибудь приготовить. Еда всегда была прекрасным способом его разбудить, особенно, если готовит совсем не он, — Сакуноске постучал ногтем по столу. — Не переживай так и не мнись. Я вполне себе представляю, что могло сподвигнуть Осаму привести тебя сюда, — мужчина мягко улыбнулся краснеющему Чуе. — Прости, что поднимаю довольно неудобную тему влюбленности, но я-то знаю, что ни ты, ни он не хрустальные. И не монахи, а вполне себе подростки, — Ода не удержал смешка. — Да и вообще, я довольно много говорю, даже с незнакомыми людьми — я же журналист… — он замялся, потом улыбка постепенно сошла на нет. — Прости. — Если честно — я просто не ожидал, что оно будет вот так… прямо, — помявшись, выпалил Накахара, приняв смену его настроения на свой счет. — Хотите я попробую быстро что-нибудь более существенное, чем тосты, приготовить? — Чуя кивнул на нетронутый кусочек прижаренного хлеба на тарелке перед мужчиной. Тот удивленно перевел взгляд вслед за ним, потом торопливо проверил часы. И, с легкой жадностью, поспешно, как показалось Чуе, согласился. Накахара без колебаний поднялся с насиженного места и заглянул в холодильник. Нашлись яйца, Ода нашел для него еще хлеба в шкафчике, и даже нехитрые металлические формочки для приготовления печенья, которые они решили использовать не по назначению в этот раз. Дальше дело было за малым — сковородка, немного масла, дно смазать, формочки и аккуратное заливание в них яиц. Сакуноске старался не мешаться, но, очевидно, приличного завтрака дома он давно не получал — Дазай не был ранней пташкой сам по себе, а в будни уходил в школу значительно раньше. После того, как удалось отыскать уже основательно подвявший салат и помидоры, они соорудили действительно вкусные бутерброды. Чуя никогда еще так не радовался компании, как в это утро, оккупировав чужую кухню. Ода мгновенно приспособился понимать его с полуслова-полувзгляда, молча делал свою часть работы, не пытался критиковать и не лез под руку с советами. По всем показателям — прекрасный мужчина. Даже удивительно, что не женат — хотя, может быть, во всем была виновата работа и Дазай. Чуя бы поставил скорее на Дазая. Ода-сан выглядел слишком ответственным, чтобы пытаться устроить личную жизнь, имея в качестве нагрузки еще и младшего брата. К слову, Осаму спустился, когда Ода уже прикончил два бутерброда и с сытым видом помешивал теплый кофе ложечкой. До выхода у него было примерно двадцать минут и спешить навстречу неизвестности он не собирался — не тогда, когда утро оказалось таким сытным и приятным. Чуя, съевший один бутерброд и решивший съесть второй попозже, занялся посудой, которую они испачкали. Это была его самая нелюбимая работа, но Сакуноске напомнил ему, что капсулы для посудомоечной машины им тоже предстоит купить. Так что, быть может, это первый и последний раз за месяц или даже несколько, когда ему собственноручно случилось перемывать такую гору. Дазай этим утром был типичным представителем совиного племени. Сонный, хотя до полудня оставалось всего ничего, лохматый и кое-как умытый, с мазком зубной пасты на щеке, он осоловело хлопал глазами и провожал взглядом уже привыкающего к обстановке Чую, пока тот легко двигался по просторной кухне. Рыжий сделал для этого засони еще порцию кофе, закрыл тихо звякнувшую замком опустевшую банку и одной рукой убрал ее на полку, а другой рукой поставил перед Осаму бутерброды. Потом отлучился, чтобы проводить сдерживающего смех Оду до дверей и закрыть за ним ворота и входную дверь. Вернувшись, он имел возможность понаблюдать, как шатен зависает над едой, не то проваливаясь в свои мысли, не то отчаянно желая заснуть прямо за столом. Пропасть между главой в будни и по выходным была просто необозримой. Чуя и не подозревал, что Осаму на самом деле тот еще лежебока — с его должностью, он казался всем неутомимой машиной, которая не спит и только и делает, что работает под строгим оком Куникиды. На ум опять приходили слухи про то, что Дазай куда чаще предпочитает отсиживаться в клубе, нежели и правда что-то делает, и именно потому он и считается крайней мерой, которая является для кары только в случаях вопиющих нарушений. Сейчас в это верилось куда охотней. Наверное, Чуя к моменту их первой встречи просто был из списка тех редких везунчиков, к которым шатен решил заглянуть лично раньше, чем будет сделано что-нибудь непоправимое. И не сказать, чтобы, проснувшись сегодня не там, где ему наверняка причинили бы вред, Накахара пожалел о своем согласии. У согласия, конечно, были щекотливые стороны, но они не вызывали отвращения. Нужно было просто привыкнуть к тому, что в этом доме ему есть место. Его приняли, как своего. О нем заботились и никакого напряжения наедине с Одой-саном он не испытывал. Чего не скажешь о той атмосфере, что появлялась обычно между ним и Дазаем. Игнорировать такое притяжение было просто невозможно. Завтрак продолжался в одиночестве и в тишине. Дазай постепенно просыпался. После первой чашки кофе он даже включил телевизор и не глядя нажал на кнопку новостного — отточенная месяцами привычка, подкрепленная выверенными настройками «горячих» клавиш. Утренняя сводка была почти ни о чем и одновременно отвлекала Чую от пустоты в голове, заставляя мысли лениво перетекать с одного объявляемого события на другое. Они столкнулись у раковины, когда Накахара поднялся и снова занял место посудомойки. Осаму твердо забрал у него чашку и отодвинул в сторону, глядя перед собой уже более осмысленно. Чуя, не зная, куда себя пристроить, взялся вытирать мокрую посуду и расставлять на сушилке. Расслабиться и свалить все дела на шатена не получалось — Чуе было необходимо как-то занять руки. — Одасаку что-нибудь просил передать? — негромкий голос шатена заставил Накахару вздрогнуть и чуть не выпустить из рук чашку. Несколько секунд он судорожно пытался поймать ее, а когда получилось — неуклюже прижал к груди, чувствуя растерянность. — Прости. Я слишком много стал думать, — Дазай понимающе кивнул и с самым деловым, но теплым видом забрал у него чудом уцелевшую утварь. — Да, он просил самим съездить в магазин. Сказал, что оставил деньги на покупки и на проезд, и ты знаешь, где их взять. Извинялся, что не знает, когда вернется домой, — Чуя покопался в памяти, пытаясь припомнить еще что-нибудь. — Вроде бы все, — Накахара почесал щеку и не мог не приметить, как взгляд Дазая зацепился за этот обыденный жест. И до него само собой дошло, что вся его неуклюжесть и напряжение просто от того, как пристально на него пялится парень. Захотелось фыркнуть и всплеснуть руками. — Я догадывался, что так и будет, но надеялся до последнего, — мрачно проговорил Осаму, хмурясь. — Надежда умирает последней, — Чуя пожал плечами и усмехнулся. Дазай хмыкнул и согласно кивнул. — Поедем сейчас? — Да. Быстрее вернемся — быстрее закончим приводить в порядок твою комнату, быстрее сможем выбраться погулять. Зная твою везучесть, тебе пригодится хотя бы поверхностное знание района. Иди одевайся, я пока тут закончу уборку, — Дазай кивком головы показал на залитые водой тумбы. Чуя мог бы поспорить о том, кто должен заканчивать уборку, но возиться в воде он больше не хотел. Так что предложение идти наверх переодеваться даже по-своему успокоило его. В непривычном расположении ящиков он потратил уйму времени, разыскивая свои джинсы и приличную футболку. Заморачиваться с чем-то он не собирался — просто одевался в удобное, чтобы потом можно было сразу отправиться на прогулку или, если что, переодеться во что-то другое. Учитывая, как подозрительно тихо и спокойно вокруг него было в последнее время, он начинал опасаться, что обычное хулиганье готовит что-то грандиозное. Или, их просто отгоняют ребята из Дисциплинарного комитета? Отличный был вопрос. Сказал бы ему Осаму, если бы кто-то активно пытался пробиться к нему в эти недели? Не сказал бы почти наверняка — привык держать все карты у груди, вне доступа чужих глаз. Еще одна вещь, о которой им нужно будет поговорить. Излишней гиперопеки Чуя не хотел, уж лучше пусть все видят, что он теперь не один и дерется плечом к плечу с остальными, чем думают, что он прячется за чужими спинами. — Чу-у-я-ку-у-ун, спуска-а-айся, — заунывно протянул Дазай с первого этажа, явно подражая какому-то привидению. Чуя вздрогнул и заозирался, разыскивая взглядом телефон. Но аппарата нигде не было. — Дазай, ты не видел мой телефон? — крикнул Чуя, надеясь, что ему не придется поднимать комнату вверх тормашками — не после всех тех усилий, которые они потратили на неё вчера. Послышался звук шагов на лестнице. Осаму не дошел до его комнаты и сразу свернул к себе. Послышались неясные шорохи, потом что-то зазвенело — судя по ругани, шатен обо что-то ударился. — Он здесь, у меня, — спустя минуту, Дазай со вздохом встал у него в дверях, показывая найденный аппарат с невинно покачивающимся брелоком. Чуя, уже собравшийся было искать под кроватью, поднялся с колен и приблизившись, получил свою технику обратно. — Спасибо, — автоматически поблагодарил он, поднимая взгляд. — И у тебя все еще паста на щеке, — заулыбавшийся было Осаму принялся тереть щеки, а Накахара хохотнул. — Лучше иди к зеркалу сразу. Они вышли лишь спустя полчаса, когда смогли составить список покупок. Чуя напомнил про необходимость купить новую симкарту, Дазай вспомнил, что они сегодня добили то, что оставалось в банке от кофе. Список вышел приличным, но денег Сакуноске оставил достаточно — Чуя, не смотря на все финансовое благополучие семьи, в глаза таких сумм не видел и уж точно не держал в руках. Ехать пришлось отнюдь не в ближайший комбини, а в большой гипермаркет, в котором Чуя был раза два-три может быть, когда гулял в одиночестве. Среди полок и коридоров с товарами затеряться ничего не стоило, особенно, когда в тебе роста на десять сантиметров больше полутора метра. Прятки от обидчиков Чуя освоил еще в те времена, когда еще не умел толком драться и жил в Киото. Рыжего мальчика, держащего за руку высокую темноволосую женщину, пытались дразнить независимо от возраста. Шептали обидное так, что он слышал, тыкали пальцем. Особенно старались старшеклассники, отлично зная, какие слова смогут довести до взрыва такого малыша, как Чуя. Теперь, вместо матери, он шел плечом к плечу с Дазаем. Шепотки все еще были, но никто не спешил громко говорить, дразнить и тыкать пальцем. Было приятно понимать, что он уже не мальчик — вырос, возмужал, раздался в плечах. И заслужил немного покоя от невоспитанных людей. — Знаешь, я все хотел спросить, не было ли в ближайшие пару недель никаких больших драк в наших краях? Меня беспокоит, что все хулиганы как повымерли, — Накахара отметил, как сбился с шага, уткнувшись было в телефон Дазая и начал наседать. — Что-то же случалось, да? Ты специально меня уводил от всех опасных мест? — вопросы, глупые и не очень, посыпались как из рога изобилия — излюбленная тактика Элис, когда любимый родитель совершенно очевидно провернул что-то у неё за спиной, и не сказал, что именно. Дазай многолетнего опыта Мори-сана не имел и взвыл уже через две минуты. — Можешь ты немного успокоиться и не трещать, Чуя?! Я пытаюсь спросить у Тачихары, не влипали ли они во что-нибудь, потому что я тоже понял, что в последнее время все было как-то тихо! Потерпи, пожалуйста! Рыжий прикусил язык и притих, услышав подобный тон. Он никогда не видел Дазая таким недовольным и озабоченным. Они как раз качались в уголочке трамвая и у него был отличный вид в окно — отвлечься и притвориться, что ничего не случилось, ничего не стоило. Осаму шустро нажимал на кнопки, а потом телефон у него зазвонил и он отвернулся, пытаясь отыскать местечко потише. Чуя особо не вслушивался, но и так было понятно — тишина, застоявшаяся в последнее время давящей на голову тяжестью, была не у него одного и не его одного тревожила. Внимание рыжего вдруг привлек стриженный парень в середине трамвая. Он долго разглядывал Чую поверх своего новенького гаджета, потом было очевидно, что ему принялись названивать. В душу, если она у него была, Накахары, закрались подозрения. Он дернул Дазая за локоть — тем самым оборвав допрос бедного брата по рыжине, — отобрал телефон и быстро проговорил, сделав все, чтобы его услышали оба спорщика: — Тут какой-то деловой пацан обзвонился уже, так что за нами наверняка проследят. Банды в ближайшее время однозначно будут крутиться вокруг нас с Дазаем, и полностью подтянутся к гипермаркету, — Чуя повернул лицо к спутнику, обуреваемый чувствами. — Нужно было раньше догадаться, в чем дело, — и, видя непонимающий взгляд шатена, Чуя пояснил: — Не сочти это признаком моего непомерного ЧСВ, но у меня действительно есть мысль… Это не их не было на улицах. Это меня не было, потому что я дома сидел, а у них более крупной дичи, чем «тот-самый-рыжий-коротышка» не оказалось. Без меня, недобитой добычи, скучно было жить, — Дазай слушал внимательно и было видно, как картинка в его голове после слов Чуи наполняется деталями, становясь более целой. — Повода собираться и караулить кого-то не было, вот и притихли. Без обид, Тачихара, твое имя они уже выучили, а меня только по волосам и росту можно узнать, — теперь уже Дазай вырвал у него трубку, подтверждая подозрительную активность одного субъекта и не только, попутно орудуя в своем гаджете, почти тут же ругаясь сквозь зубы — по его словам, «один из чатов» ожил. Чуя не знал, о каком чате речь, но слова Дазая заставили тревогу всколыхнуться. Он всегда серьезно относился к тому, чтобы не попасться хулиганам и всегда был готов постоять за себя. По словам Осаму, подтвержденными Тачихарой, полчаса назад кто-то сбросил позывной, под которым в свое время все подразумевали Чую, в чат для всех представителей разноуровневых банд города. А через минуту туда же вписали и позывной Дазая. Ставки разом подскочили, две такие колоритные фигуры просто не могли не заинтересовать всех любителей острых ощущений. Было плохо только то, что из-за подобной энергичности мелкоты, ими с Чуей могли заинтересоваться и хищники покрупнее, связанные с настоящими бандитами. Успокаивало в какой-то мере, что смысла и интереса для крупнокалиберных дельцов они, на сегодняшний день, не имели и вмешательства серьезных дяденек могли не опасаться. Но кто знает — может, что и опасные личности захотят выбраться и размяться на школоте. — Гравитационный манипулятор? — переспросил Чуя, недоуменно глядя, с какой скоростью ползут строчки чата, куда он сунул нос. — Король суицида? Фу, какая у людей фантазия убогая, — Чуя передернул плечами и отвернулся, продолжая игнорировать их беспокойного попутчика, который, похоже, взял на себя роль координатора. Дазай не сдержал смешка и не удержался — потрепал Чую по волосам. — Когда я только перебрался к Оде и засветился в самой первой серьезной драке, они с кем-то связались и узнали от людей из Киото, что я в свое время поприжал там всю шалупонь к ногтю. Так я стал Киотским королем; после нескольких серьезных драк, в которых пришлось выложиться, они решили, что я совсем больной и жить не хочу. Так я стал Королем суицида. — Они правы, ты действительно больной, — Чуя скосил взгляд на бинты, выглядывающие из-под толстовки, на скрытые запястья, на белую от полосок шею. — Знаешь, мы можем выйти на одну остановку раньше и купить симку. Так у нас будет возможность немного поводить их за нос, а ребята успеют добраться до гипермаркета и рассредоточиться там. — Не годится, сбор такого числа народа, который почти наверняка набежит по твою душу, привлечет нежелательное внимание. Надо или умудриться поводить их за нос и пропасть, или дать отпор, — Дазай покачал головой. — Они вполне могут последовать за нами и зажать в клещи там, где мы с тобой будем в невыгодном положении. Я не умаляю твоего таланта драться до последнего вздоха, да и мои ребята не будут стоять без дела, полезут. Но нужно заставить их играть по нашим правилам, а не просто выкручиваться, полагаясь на обстоятельства. — Тогда делаем свои дела и уводим их подальше от тех мест, где кто-то, кроме нас, вызовет им скорую? — Чуя нехорошо усмехнулся и Осаму удивленно моргнул, глядя на разгорающийся в его глазах темный огонь и усиливающуюся от предвкушения жажду крови. Глядя на Накахару сейчас, он в полной мере начинал понимать, почему Чую так доставали хулиганы и никто не решался выступать против него один на один. Дазай был не дурак, информацию обо всех интересующих людях собирал на совесть. И, конечно же, он видел записи боев. С одной стороны, одиночное выступление в кругах всякой шелупони сделало бы смельчака легендарным, вне зависимости от результата, но закончилось бы почти наверняка плохо, потеряй Накахара контроль над собой. Пару раз подобное практически случалось, Чуя танцевал по грани и это было заметно. Но тогда гроза миновала всех благодаря чуду и, нечего скрывать, ограниченным ресурсам организма рыжего. Несмотря на громкое имя «Гравитационный манипулятор», которым уличные его наградили, очевидно, за стиль боя, было у рыжего еще одно, не столь известное, используемое в очень узких кругах наиболее утвердившихся в своей нелегальной деятельности групп. Такие иногда заранее предчувствовали появление проблем с некоторыми шумными личностями на своей территории и даже отчитывались главарям, когда все заходило слишком далеко и наступало время принять решение: устранить вольного исполнителя или же пригласить присоединиться к организации. Кличку Чуи Дазай узнал не так давно, почти случайно. Всего-то пришлось немного поковыряться по своим старым связям, разыскивая информацию о «Манипуляторе», а в ответ получая целую папочку на некого рыжего бойца, которого уже в верхах знакомой лично ему самому киотской мафии наградили прозвищем «Безумный Жнец» и пристально следили за каждым шагом с повышенным вниманием. И кто бы не придумал рыжему подобное анонимное обозначение, наблюдая за тем, как разгорается безуминка цвета молнии в ярко-голубых глазах, Осаму был вынужден признать правду: Чуе такое прозвище подходило, как не могло бы подойти никакое другое. То ли еще будет, когда Накахара подрастет, и дело и правда дойдет до боя… Передернув плечами, Осаму снова сосредоточился на телефоне, мысленно отмечая, однако, повышенный энтузиазм Чуи и радуясь, что это желание спустить пар сегодня будет направлено не на него, да и не обязательно через драку. *** На нужной остановке ребята выскочили из трамвая, как пробка из-под шампанского, сдавшись напору запертого в бутылке газа. Чуя быстро перебирал ногами, держа Дазая за руку, чтобы ни у кого не вышло разлучить их в толпе выходящих из магазина людей. Адреналин бурлил в крови, как энергетик, восторг омывал сердце — он уже давно не попадал в ситуацию, когда бы за ним и правда охотились, тело неприятно поламывало, но общий азарт охватывал все его существо. Быть самым быстрым, самым сильным, самым дерзким, самым умным — это была его цель, и он всегда шел к ней с упорством ледокола, прокладывающего путь транспортным судам. Но сегодня цель усложнялась изначально более важным заданием. Их ждал список покупок и всепоглощающее желание помочь Сакуноске. Цель выбраться из передряги значительно усложнялась. Попав в торговый зал, они торопливо схватили первую попавшуюся коляску. Никакое преследование задания закупиться не отменяло, и они, сверяясь со списком, намеревались сделать все возможное и невозможное, чтобы Ода, вернувшись вечером, ничего не узнал о том, что они влипли. А значит, требовалось быть самыми осторожными и ловкими, и, по возможности, затеряться в толпе других людей — в выходной недостатка в таковых не было. Чуя перевозбуждено похахатывал в голос, когда, доставая с верхних полок товары, замечал рассыпающихся по огромному магазину бритоголовых и растрепанных, взмыленных преследователей. Кого-то, особенно буйного и в железе, охрана магазина еще на входе заставляла развернуться и отправиться на улицу, грозя вызвать полицию. Остальные после этого старались стать потише и менее заметными. Некоторые, очевидно, не лишенные понимания того, как обстоят дела дома, даже сами увлекались покупками и совсем забывали о цели, чем парни и пользовались, прокрадываясь за спиной у очередного грозного на вид угнетателя ночных улиц, зависающего около холодильника с детским питанием — очевидно, в доме у парня доминировали именно требования ребенка. Стараясь не хихикать, Дазай украдкой вел Чую от одного торгового ряда к другому, складывал продукты и товары, и тут же тянул тележку дальше. Накахара, не обремененный выбором продуктов, следил за тем, чтобы к ним не подошли со спины и ловко рулил неповоротливым полу-транспортным средством, на котором он большую часть времени беззаботно катался. В очередном тупичке за рядами, пройдя до конца отдел с соками и газировками, они были вынуждены затаиться — со стороны соседнего ряда слышался голос кого-то, еще не потерявшего надежды отыскать их и «отомстить за эти игры». Мест, чтобы спрятаться, было немного. Дазай стрелял глазами по сторонам, надеясь увидеть если не закуток, подходящий для укрытия, то хотя бы охранника. Однако никого в форме рядом не было вообще. Первым сориентировался Чуя. Он быстро принялся раздвигать коробки и пятилитровые бутылки с водой, влез на самую нижнюю полку и потеснился, давая место Дазаю, которому пришлось испытать незначительные трудности, пока он размещался — его сантиметры роста в такой ситуации были «лишними». Пока Осаму воевал с теснотой и ноющей шеей, Накахара уже ловко восстановил заслон из коробок и бутылок перед ними, составив одну к одной сплошным рядом, и затих, вслушиваясь. Преследователи, коих, судя по звукам шагов, было не меньше трех человек, ничего не заметив прошли мимо. Только кто-то из них толкнул в сторону коляску, потом взял с полки банку с газировкой, потряс, намереваясь устроить кому-нибудь неприятный сюрприз, и поставил обратно. Когда голоса стихли, Чуя выдохнул и ткнулся лбом в плечо окаменевшего Дазая, прижимающего колени к груди. — Тебе уже не в первый раз приходится так прятаться? — немного напряженно поинтересовался шатен, старательно втягивающий голову в плечи. — Даже не второй, и не десятый, — с улыбкой подтвердил Накахара и с тихим смешком немного приподнялся. Для него места было достаточно, чтобы шевелиться. — Ну, и как ощущения от таких пряток? Разочарован, что мы не попались и сюда не набежало полсотни идиотов, думающих, что бить кого-то — классное развлечение? — Ни капельки, — усмехнулся Дазай, поворачивая голову к Чуе. Рыжий не утерпел — короткий, но звучный чмок в тишине прозвучал совершенно отчетливо, а усмехавшийся Осаму стал совсем растерянным. Сразу вспомнилось, как он сам пытался именно украсть поцелуи, романтизируя процесс и итог, а сейчас почему-то вспоминая, сколько им на самом деле лет и что они еще подростки, пусть и довольно потрепанные жизнью. Они быстро нашли все оставшиеся пункты составленного дома списка покупок, кроме сим-карты, покупать которую предстояло в другом месте. А выбравшись к кассам, смогли наблюдать любопытное зрелище: со всех сторон и во всех направлениях сновали школьники примерно их возраста, у которых руки были заняты какими-то вещами, которые требовались дома. Почти двухчасовое хождение по рядам загасило запал даже у самых целеустремленных. По крайней мере, под конец, Чуя и Дазай уже ходили вдоль полок совершенно безбоязненно. Магия магазина захватила всех без исключения и требовала, обязывала купить хоть что-нибудь — будь то баночка газировки, как у стоящего через две кассы от них парня, или же полноценный набор овощей для карри, как у сосредоточенного, спортивного вида старшеклассника поодаль. В теле у обоих «прячущихся» вместо адреналина уже давно распространялась опьяняющая эйфория. Накахара продолжал улыбаться и вспоминать импульсивно подаренный поцелуй, выкладывая продукты на ленту. Драться с кем бы то ни было ему уже больше не хотелось. Имея рядом Дазая, игра в прятки ему показалась как никогда веселой, а уж результаты, которые теперь приходилось наблюдать, так и вовсе были чем-то совершенно невероятным. Они оплатили все свои покупки и, нагруженные пакетами, нырнули к одному из боковых выходов, где, как они успели решить, их подхватит Тачихара с ребятами, чтобы уж наверняка. Рыжий хулиган и правда ждал их. У стеночки сидели и светили синяками какие-то незнакомые личности, на которых Чуя даже внимания не стал обращать. — И многих вам пришлось отделать, чтобы хотя бы этот выход освободить? — Дазай усмехнулся, оглядываясь вокруг. Выходящий в пустынный закуток выход обычными посетителями использовался не часто, зато сюда нередко бегали сотрудники, чтобы быстренько выкурить сигаретку — тут даже разрешающая табличка имелась. Однако сейчас пятачок асфальта был как никогда занят именно его людьми и еще вот сомнительными личностями, поглядывающими снизу-вверх. Сотрудники, очевидно, не желали попасть в неприятности и не совались в разборки. — Определенно не такое количество, которое парочка гамельнских крысоловов заставила разбрестись во все стороны по магазину и забыться в атмосфере шоппинга, — поддела их Йосано, попивающая добытый где-то шейк. Озаки рядом с ней в этот момент как раз расправлялась с коктейлем. — Мы успели проголодаться, пока всех разгоняли и ждали вас, — невозмутимо поедая очередной батончик сказал за всех едящих и пьющих Рампо. Остальные только или сдержанно кивнули, или опустили глаза. — Не возражаю против того, чтобы завалиться куда-нибудь и поесть, — улыбнулся всем Дазай, а потом, усмехнувшись, добавил: — Оплачиваю скромный обед тем, кто поможет нам с пакетами. Я совсем не против того, чтобы со всеми посидеть — мы давно не собирались. Ожидавшие их ребята расслабились и засмеялись. Шутя и переругиваясь, с задорным огоньком в глазах, народ потянулся к выходу. Тачихара протянул руку к одному из пакетов. Следом за ним аналогично поступили стоявшие где-то в уголочке Атсуши и Акутагава. Благодарно улыбающийся Осаму мгновенно забрал несколько пакетов из рук упрямо держащего их Чуи и, не обращая внимания на смешливо-понимающие взгляды, ткнулся носом в рыжую макушку. — Было похоже на маленькое приключение? — поинтересовался он у своего спутника, и не смог не поддразнить: — Хоть ты и угадал с тем, что по твою душу явится целая куча народа, но все-таки мы смогли разрядить обстановку. — День еще не окончен, — упрямо, но не очень уверенно пожал плечами Чуя. — Доберемся домой тогда и сможем решить, было ли приключение маленьким и ограничилось ли все тем, что мы уже видели.***
Тогда никто не смог бы подумать, что слова Накахары, сказанные вполголоса, окажутся почти пророческими. Ребята совершили набег на ближайшее кафе и несколько часов провели в атмосфере дружбы, смеха и приятного расслабления. К ним никто не лез, никто не тревожил и не задевал наиболее ярких представителей разношерстной компании. Не было косых взглядов посетителей. Компания не была слишком громкой или вульгарной. Просто школьники в выходной день. Главную силу городка, которую норовили укусить все, кому не лень, в смеющихся подростках никто не замечал. Однако день клонился к вечеру. Небо стало персиковым, когда они вышли на улицу. В воздухе повисла духота. Ночью обещали дождь, но пока что горизонт был чист, ни облачка, а градусники намекали, что всем потребуется бутылочка холодной воды и прохладный душ по возвращении домой. Часть членов комитета разошлись по домам. Остальные же решили проводить Дазая и Чую до места, до которого они вообще позволят им идти за ними. Тачихара и ребята тащили пакеты. Гин шла, лениво листая ленту в телефоне, изредка отвечая на сообщения. Дазай и Чуя негромко разговаривали. Живущий где-то неподалеку Рампо вместе с По шел с отставанием и у них велся какой-то свой разговор на темы, далекие от беззаботной болтовни. Неожиданно из-за очередного поворота в проход вышли несколько старшеклассников. Может быть, удалось бы не обращая внимания разойтись, однако поигрывающие движения с бейсбольными битами были слишком красноречивыми. Не дойдя нескольких метров, хулиганы остановились и полностью перекрыли проход. За их спинами показались новые фигуры. По самым скромным и неутешительным подсчетам — двадцать человек против восьми, где драться умеет только половина, в которую приходится включить одну опасную девушку. На каждого из четверых — по пять человек. Атсуши и Рюноске в расчет не брали из принципа — если случится сегодня проверить их способности, то, главное, чтобы трагедией не закончилось. Молчали стоящие с битами парни. Не спешили нарушать тишину и рассыпавшиеся веером почти непроизвольно члены Дисциплинарного комитета. Наконец, кто-то из держателей бит шагнул вперед. Дазай прикипел к нему взглядом почти мгновенно, стараясь припомнить без подсказки, кого же он видит перед собой. В памяти настойчиво скреблось какое-то предупреждение, однако… Однако достучаться до хозяйской головы оно не успело. Только мелькнуло что-то про соседнюю старшую школу, с которой у них давно был один неразрешенный вопрос, а потом… По какому-то незамеченному Дазаем сигналу все сорвались с места, и к тому моменту, как он отбросил сумки — пришлось первым принимать удар и отвечать на него, надеясь, что остальным тоже хватило времени начать действовать. Все смешалось в кучу — он даже не видел, чей удар принимает, от чьей биты уворачивается. Сердце бешено билось, в ушах стоял неприятный звон — кто-то попал ему по уху. Ныли ребра и особенно неприятно саднили руки, по которым вскользь попали удары деревом. Судя по тому, как немела скула, по лицу он тоже получил, чего давно не бывало. Расслабился, растерял хватку. Позволить задеть свое лицо уже давно было для него чем-то особенно возмутительным. Забываясь, он впадал все глубже в неконтролируемое буйство. Пропадала мимика, голос, слух — оставались только мертвые глаза на бледном лице, как два колодца, два провала прямиком в Ад. Дазай дрался не транжиря силы, не тратился на замахи. Четкие удары по органам, редкие скачки, грамотные уходы от ударов, блоки и постоянная, въевшаяся в кости подобранность. Потерявшись во времени, он пришел в себя только тогда, когда очередной удар на себя вдруг принял сверкающий глазами Чуя, в следующий миг проскользнувший под рукой и резко прижавший Дазая к себе — совсем так же, как когда-то это делал Ода, пару раз попадавший на место происшествия уже под конец драки. Сакуноске, к счастью, тоже был не пальцем делан и увлекшегося младшего имел возможность притормозить, пока ничего не натворил. Он уже давно не терял себя настолько — скорее всего, полученные травмы серьезней, чем он думал, да еще и этот противный звон… — Тихо, тихо. Вот теперь я догадываюсь, за что тебя Королем суицида назвали, — Чуя руками ухитрялся ощупывать его, пока не схлынул адреналин. Вспышки боли были острыми, пронзительными, заставляли кривиться. — Все не так плохо — переломов нет, а для ушибов есть бинты и обезболивающее. Расслабляйся — нам еще продукты подбирать, до дома тащиться, Тачихару лечить, — не смотря на спокойный тон, Осаму слышал, что Чуя устал почти смертельно. Слова про Тачихару заставили взять себя в руки и осторожно пощупать ухо — пальцы мгновенно вляпались в сочащуюся кровь. Если оборачиваться медленно и не делать резких движений все будет нормально, Дазай был уверен. Мичизо сидел, опираясь одним боком о тело Гин. Девушка, по своему обыкновению не слишком светящая лицо, сейчас сняла маску. Рядом лежали ее ножи — на паре засыхала кровь. Не знай Дазай, что на поражение она не бьет — испугался бы. А так лишь отметил, что у нескольких ребят рассечены руки — наверняка старалась задеть сухожилия, чтобы вывести из строя. Хотя ножи и сами по себе пугающие вещицы. На вооруженных людей не сунешься. Хотя, может быть, эти, с битами, совсем все мозги друг другу по-отшибали. Осаму аккуратно посмотрел, что там с Тачихарой, но к счастью, кроме неприятно выбитых из суставов пальцев, особых травм у парня не было. Тоже успел получить по лицу, тоже схлопотал по ребрам. Еще по ноге хорошо зацепило, но будто подобное с ним в первый раз. — Отоспится, примет обезболивающие и будет, как сонный огурчик, — уверенно кивнула Акутагава-старшая. — В крайнем случае, Акико будет рада взглянуть на нас на всех в понедельник. Может быть, даже возьмет на себя обязанность нас отчитать. Попались, как дети, — Осаму усмехнулся и согласно качнул головой. Действительно, подставились все и дружно. Один только Рампо умный — только сейчас выбирался из-за угла и тащил большую часть невесть как и когда убранных из-под ног дерущихся пакетов с покупками. Ловкая лисица! По семенил следом — бледный и изумленный. Для такого «кабинетного» человека, как он, произошедшая боевка — это что-то за гранью цивилизованного мира, в котором он привык жить. — С крещением, — приветливо говорит ему Дазай и в ответ получает испуганный дерг. — Ну, или не с крещением, но теперь ты точно знаешь, каков реальный мир. Рампо своего подопечного защитить от любопытствующего взгляда Дазая или успокоить даже не пытается. Он привык быть в драке, и в тоже время не принимать в ней участия совершенно. Он умел драться, когда ты «подопечный» Фукудзавы Юкичи, тебе, считай, на роду написано быть умельцем в кендо и рукопашных практиках. Однако Эдогаву мордобои никогда не привлекали. Защищаться и защищать от серьезных противников — всегда пожалуйста. Но драться с кем-то совершенно неразумным, отлично зная, что превосходишь противника и по силе, и по уму, это было не для него. Гордость не позволяла даже время тратить. Они собрали продукты, помянули расстроенным вздохом растоптанную в первые секунды драки упаковку йогурта, вызвали скорую, оставив анонимное сообщение о пострадавших в драке хулиганах. Удостоверившись, что серьезно пострадавших среди них нет, ребята оттащили тела в сторону от дороги, оставив отдыхать на газоне, а сами постарались как можно скорее уйти с места. Пускай у них самих пострадавший Тачихара и Дазай не вполне в строю — зато они хотя бы все на своих двух могут передвигаться практически самостоятельно. Рампо, По, Тачихара, Акутагавы и Накаджима вскоре отделились. Оставшиеся десять минут Осаму и Чуя прошли почти в полном одиночестве, и к тому моменту, как они открыли дверь, краски заката уже давно догорали, оставив после себя густые серые тени сумерек.***
— Раздевайся пока и в душ. Я разложу продукты и приду тебя лечить, — Чуя, из активных драчунов сегодня пострадавший меньше всех, бодро забрал грязные от пыли пакеты и направился на кухню. Дазай только теперь заметил, что и он подволакивает ногу. Но, кажется, месяцы, когда он с таким числом противников разбирался в одиночку, пошли ему на пользу больше, чем Осаму — командная работа. Это заставляло задуматься и сделать соответствующие выводы. Спорить с рыжиком, который еще днем был уверен, что «еще не вечер», теперь уж точно было с руки, и так уже обещанная прогулка пролетала фанерой над Парижем. У Накахары хоть какое-то медицинское образование было, благодаря соответствующим связям в родне и бесценному опыту оказания помощи себе любимому. Вещи, как убедился Дазай, были испорчены, пусть не безнадежно, но уж куда-то дальше дома друга в них было ходить неприлично. Несколько дыр на ткани и разводы крови, грозящие, при их попытке отстирать, забрать половину краски с рисунка, недвусмысленно намекали, что время использования было резко сокращено, потому что хозяин — идиот, который сегодня показал себя, как полный профан. Перед Чуей было особенно стыдно, он у него на глазах сплоховал. Забравшись под тугие струйки душа прямо в штанах — не хватило сил и выдержки их снять — Осаму откинулся горящей и ноющей спиной на прохладный бортик, пытаясь хоть немного снять боль. Голова начинала неприятно гудеть, лишь бы не сотрясение; придется попросить Чую проверить зрачки. Но реакции на свет вроде не было, выпадений кусков событий из памяти — тоже. Добирался вполне осознанно. Чуя пришел к нему минут через десять, с аптечкой и переодетый в домашнее. Увидев, в каком состоянии его парень сидит в ванной на первом этаже, он только золотистые брови приподнял и вздохнул. — Все так плохо или ты просто хочешь, чтобы я о тебе позаботился? — в интонационно-нейтральном вопросе Дазай без труда услышал легкие поддразнивания и не смог не улыбнуться. Несмотря на то, что настроение было не радужным, Чуя ухитрился почти одной репликой заставить его почувствовать себя немного лучше. — А если и так — откажешься мне помогать? — ответил он в тон, и глаза у него заблестели; Накахара с видимым облегчением вздохнул. — Раз шутишь — значит, все не так плохо. Держи обезболивающее. Погоди, сейчас воду принесу, — он подал шатену пластинку таблеток и умчался обратно в кухню. Звякнули чашки, зажурчала вода из графина. Сидящий под душем Осаму философски подумал, что он мог и из-под крана попить, не умер бы. Но Чуя уже возвращался с чашкой, а открывать рот и мешать ему командовать Дазаю совсем не хотелось. Забота была редкой, но от Накахары ее чувствовать было особенно приятно. Рыжий, без лишних вопросов, помог Осаму скинуть остатки одежды и даже посмотрел, что еще можно спасти из вещей. Пока он занимался этим и шуршал в аптечке, Дазай, закрыв шторку, старательно отмывался от крови. Ему было не очень приятно быть слабым перед Чуей, беззащитно-обнаженным, но потом он вспомнил, что видел, когда следил за событиями в доме Мори. Кажется, теперь они квиты. Наверняка. Эта мысль заставила улыбнуться. Накахара любезно подал ему полотенце, когда Дазай выключил воду, потом они решили, что приводить друг друга в порядок, заматывая себя, как мумий, лучше всего в комнате. Осаму было немного смешно с того, как Чуя берет на себя еще и участь быть замотанным, но посмотрев на его покрытые синяками ноги, скрытые до этого джинсами, он моментально передумал. Худые-худые, на них не было живого места, и Осаму больше старался не думать о том, что рыжий легко отделался — он как обычно собрал все, что мог. Просто держался лучше в силу привычки, быть может. Они оба замотались в бинты, как и было решено. Покрытые мазями и йодовыми сеточками. После того, как они оба немного расслабились, возможности шевелиться не было никакой. Все, на что их хватило — подгрести друг к другу поближе, блаженствуя с тех самых минут, как таблетки подействовали. Чуя еще раньше проверил, что Дазай не заработал сотрясение, и теперь лежал, тесно сплетя с ним конечности. Он за сегодня наверстал все, что упустил — и в магазин вышел, почти на свидание, и подрался, как никогда. День был насыщенным, и оттого приятней было заканчивать его ленивыми выдохами из губ в губы. До идеи уделить немного времени поцелуям они тоже дошли почти синхронно — что-то явно проскочило между ними, какая-то искра, когда они оба заметили пристальные взгляды и нетерпеливые облизывания. Целоваться было приятно и чуть-чуть больно из-за синяков и трещинок на губах, образовавшихся во время драки. Но не менее головокружительно, чем в любое другое время. Под конец, Чуя не удержался и рассмеялся, а в следующую минуту Дазай уже заставил его застонать, шевельнув сплетенными ногами. — Прости, ноги немного затекли, — повинился шатен. — Есть такое, — согласно вздохнул Чуя и заставил себя сесть, руками расплетая узел безвольно ноющих конечностей. — У меня есть идея более приятная, чем лежать и анализировать, что у нас с тобой болит, — в тоне Дазая слышалась улыбка, а его глаза, когда рыжий повернулся, лукаво блестели. — И что же это за идея такая, что ты считаешь ее достойным окончанием насыщенного дня? — Накахара отвел рыжие кудряшки с глаз и с интересом глянул на партнера. Осаму явно что-то задумал и даже не собирался скрывать этого. — Я хочу, чтобы ты показал и рассказал мне, где тебе будут приятны мои прикосновения, — если бы это было нужно, то Чуя под клятвой бы заявил, что глаза Дазая стали еще темнее, чем обычно. Близко к темным омутам, которые были у него во время драки, но в этот раз абсолютно живые — тьма в них попросту бурлила. Несколько минут Чуя растерянно молчал. Осаму наблюдал за ним из-под ресниц, но на лице его, спустя несколько минут, отчетливо отразилась тень неуверенности. Неуверенности в том, что идея была хороша, неуверенности, что Накахара станет при нем прикасаться к себе. Именно это и заставило рыжего очнуться и даже улыбнуться. Улыбка быстро стала уверенной, а Накахара легко стащил с себя футболку, чтобы было проще показывать. — Прежде всего — шея и за ухом, — голос у него сам собой понизился, стал хриплым и вкрадчивым. У Дазая мурашки по коже побежали, когда он увидел и услышал такого Чую — прикрывающего глаза, полагающегося на собственное осязание и чувственность. Боль, терзавшаяся до этого тело, словно притупилась за одно мгновение. — Во-вторых, мне нравится, когда ты погружаешь пальцы в волосы и легонько тянешь. Все тело мурашками… — голос Чуи дрогнул и его сбившееся на мгновение дыхание стало отчетливо слышно. — А еще нравится, когда ты… С сосками… — пальцы нашли и легонько обвели кружки нежной плоти. Стало заметно, как редкие золотые волоски на руках приподнялись из-за мурашек, покрывших кожу. — Когда ты гладишь мне живот или бока, или поясницу — тоже здорово, — признался Чуя спустя несколько минут, когда у него получилось немного взять себя в руки. Пальцы игриво скользнули по упомянутым зонам и Осаму непроизвольно прикипел взглядом к ширинке на домашних штанах Накахары, отмечая значительно выделяющийся на ткани бугорок. — И… — голос у Чуи дрогнул и сел. — Когда ты меня за ягодицы тискал… Никогда такого не ощущал, — у рыжего горело лицо и смотреть на своего зрителя он не мог, но ему это совсем не помешало нырнуться пальцами под резинку, спуская штаны ниже, сталкивая к коленям, на которые он ради такого дела встал. Дазай продолжал следить, завороженный открывающимся действом. Белье его визави уже могло похвастаться небольшим пятнышком смазки на ткани, к которому хотелось прикоснуться пальцами, потереть, приласкав заодно и скрытую тканью головку — наверняка уже обнажившуюся, налитую кровью, горячую. Чуя продолжал говорить что-то еще, аккуратно касался ладонями забинтованных бедер, но Осаму уже не слышал и не слушал. Он следил за гибким телом, как, наверное, индус следит за своей танцующей змеей. Зачарованный, он следил за дыханием — как взлетала грудь, как бился под тонкой кожей пульс, как Чуя облизывал пересохшие губы и, заведя руки за голову, оглаживал сам себя. Голос его звучал тихо и со страстным придыханием, и от него, от Чуи, такого нежного, но горящего страстью, заведенного небольшой болью и вниманием Дазая, было невозможно оторвать глаз. И устоять перед ним было тоже совершенно невозможно. Вот и шатен не смог. Он забыл о том, что что-то болело ранее. О мазях, бинтах, таблетках. Был только Чуя — невозможно притягательный и желанный, как никогда. Словно кто-то ударил Дазая по голове, но вместо дубинки — чувства. Особенно желание. Жажда прикасаться и ласкать, и делать Чую еще более податливым, горячим и страстным, отзывчивым для ласки. Дазай жадно целовал и прикусывал горячие губы, слыша свое сбитое хриплое дыхание. В трусах давно было недвусмысленно жарко, твердо и влажно. Нытьем отозвалась пострадавшая спина, но Осаму попросту наплевал на ее жалобы, намереваясь игнорировать посторонние факторы до упора. Они сплелись до невозможности тесно — навалившийся на распаленное тело со спущенными штанами Осаму и цепляющийся за пылающего желанием шатена Чуя. Целовались до того, что губы изменили цвет и стало больно, а так Дазай целовал бы свое сокровище еще очень, очень долго. Но теперь он ласкал губами тонкую шею, целовал за ушком и под волосами, вылизывал загривок, от чего Чуя ежился и подрагивал, выгибался, словно так и норовил прижаться напряженными ягодицами к горячему паху. Осаму целовал сильную и красивую спину, открывая новые чувствительные, еще неизвестные Накахаре места. Кусал, посасывал и откровенно вылизывал чувствительные соски, два комочка плоти, оттягивая которые зубами он добился болезненных, но чувственных вскриков. Он гладил кончиками пальцев поджимающийся рефлекторно живот, впивался в бока, удерживая, пока язык чертил на коже узоры, пока оставлялись темные собственнические метки на светлой коже. Отчаянно тараня ногу Чуи ноющим пахом и недвусмысленно потираясь, он аккуратно прижимался щекой к стоящему, прижатому к телу тканью члену и вдыхал запах предэякулята. Голову вело с новой силой, противиться притяжению не было никакой возможности. Накахара под ним превратился в комок нервов и чувственности, а Дазай… Дазай был почти порабощен своими желаниями и фантазиями. Он метил его. Снова и снова. Кусал подвздошные косточки, вылизывал боковые линии живота, в обычное время уходящие под пояс джинсов. Неторопливо целовал и облизывал маленькие пальцы, одновременно чашечкой собственной ладони массируя пах. Он изводил Чую ласками и доводил до безумия самого себя. В какой-то момент они рванули друг другу навстречу практически одновременно. Осаму запомнил, как укусил Чую в плечо — почти так же, как в свое время укусил нижний край ребер. Резко, голодно, болезненно. Но рыжий только простонал и запрокинул голову, и яркие волосы рассыпались по постели. Они терлись друг о друга, не замечая помех из ткани. Нетерпеливо стонали, хрипели, выгибались, когда тела пронзало вспышками удовольствия. Дазай позволял себе говорить. Говорить, говорить, говорить, позволяя высказать все, что чувствует. О том, как красив Чуя, как он с ума его сводит, какой же он горячий, любимый, необходимый и желанный — весь, со своими тараканами, со своим характером, со своей силой и слабостями. Он признавался как ему больно, что Чуя переживает из-за дяди, как он хочет забрать себе всю мучающую сердце Накахары боль. Что он будет целовать и любить Накахару до тех пор, пока… А впрочем, безо всяких «пока». Просто будет любить. Любить и надеяться, несмотря ни на что. Руки как раз в этот момент добрались до ягодиц. Чуя, жмурящийся и отчаянно вслушивавшийся в лихорадочный шепот, вскрикнул и выгнулся, дернул бедрами, задергался всем телом, кончая. Дазай, замерший было, рывком дернулся навстречу, прижимаясь до белых звезд под веками от сладкой боли, а через мгновение он уже глухо подвывал, содрогаясь от удовольствия. Как же давно ему не было так хорошо… Кажется, что они так давно не были близки друг с другом. Он и его Чуя.***
Спустя два часа на улице стемнело окончательно. Как бы ни удивлялись парни, но часы утверждали, что время еще детское, у них есть возможность успеть приготовить ужин для Оды и не сильно запоздать с отходом ко сну. Они, после того, как сорвались со всех цепей и оба спустили прямо в белье из-за какой-то особенно извращенской прелюдии и бешеной ласки, долго приходили в себя. Пока еще не удавалось решить, является ли эксгибиционизмом то, что делал Чуя по просьбе Дазая, или нет, но оба уже поняли, что им обоим понравилось и никто не прочь повторить. Стоит ли упоминать, что Накахара ощущал себя уверенней, чем до этого, даже по поводу их взаимоотношений, смущающих вещей стало значительно меньше, чем даже несколькими часами ранее? Они сходили в душ — на разных этажах, боясь опять увлечься — и встретились на кухне. Разобранные продукты оказались теперь и на полках шкафчиков, а не только в холодильнике. Была выпита новая порция обезболивающего, приложен лед. Состоявшийся после этого плотный ужин и поигрывающее послечувствие заставляли обоих чувствовать себя не только вполне сносно, но и даже довольными жизнью. Состряпав что-то приличное из яичной лапши с соусом, в котором плавали кусочки мяса, парни вскрыли несколько упаковок со сладким и с чаем перебрались в гостиную, наслаждаясь возможностью вытянуть ноги и поприжиматься плечами. Близость, помимо постельной, продолжала приносить удовольствие, а уж своих исследовательских деятельностей парни и вовсе не скрывали, глазами отыскивая родинки и шрамики, следя за реакцией друг друга на невинные мелочи. Такими их и застал пришедший с работы ближе к полуночи Ода — сонными, но неразлучными. Свежие бинты и запах лекарств сразу от обоих говорили о многом. Сакуноске начал было нервно кусать губы, но потом махнул рукой и ушел переодеваться, не став привлекать внимание дремлющих подростков к своему появлению. Уже намеренный спускаться вниз, чтобы перекусить перед сном, он услышал тихий шепот и какие-то еще сонные звуки. Шептал Осаму, судя по обрывкам слов и интонациям, что-то ласковое. Чуя же тянулся к нему губами, ловя мягкие, ленивые поцелуи и позволял заправлять за ухо непослушные волосы. В гармоничном согласии обоих на подобные отношения нельзя было сомневаться ни минуты. Ода, в очередной раз, подумал, как мог Мори-сан прощелкать удивительную ласковость собственного племянника и позволить себе почти преступное обращение с парнем. Накахара явно получал удовольствие не только от бездушных игр с физиологией тела подростка. И явно нуждался в том, чтобы с ним были нежны. Это заставило припомнить себя в том же возрасте. Дурацкую влюбленность в Анго Сакагучи. Жаркие поцелуи по углам, беспорядочную дрочку, поцелуи, как укусы. Зависимость друг от друга. Глупые признания, сделанные второпях. И уж точно никакой любви и взаимного, глубоколежащего интереса. Голая физиология. Никакого будущего. Ни капли искренности. А вот то, что ему приходилось наблюдать теперь, пусть и невольно, безусловно было чувством. Ода покачал головой, поджал губы и вернулся обратно в кабинет, решив поесть чуть-чуть позже. Достав один из неподписанных конвертов в ящике стола, он извлек сделанные Дазаем фото, в очередной раз рассматривая картинки. Задержался взглядом на очертаниях красивого профиля хозяина дома, отметил мимику. Задумался. Мори Огай нуждался в том, чтобы ему вправили мозги — хотя бы по поводу племянника. Чтобы хотя бы Чуя мог жить спокойно и так, как ему, наконец-то, нравится. А уж как будет своих тараканов усмирять известный хирург, Сакуноске мог предложить взаимовыгодный вариант, который пришел ему в голову во время очередной беседы со знакомым психологом. А уж соглашаться или нет Огай пусть сам решает. Ящик стола, опустев на один секрет, закрылся с легким стуком.***
Семья для Мори Огая была всем. Он мог мучиться от противоречий, грызть себя, ненавидеть иногда свою привязанность, совестливость и ее отсутствие, но посмей кто-то чужой прикоснуться к его Элис или Чуе, он выскреб бы этому человеку глаза ложкой тут же, без раздумий. С пятницы на субботу пропал – ушел из дома - Чуя. Было понятно, что он не сам решился собрать вещи и уйти. Мори со стыдом осознавал, что в последний раз, да и в предпоследний, если уж на то пошло, переборщил, даже очевидно задел парня, унизил. Но ведь и Накахара сказал лишнего. Так высоко ценить незнакомца, так в него верить и тыкать этим, уязвляя более чем внушительную гордость взрослого... Взрослого, который воспользовался своей силой, чтобы задавить мальчишку, взрослого, который прощелкал его уход и не искупил свою вину ни за один из произошедших инцидентов. Словно он невоспитанный плебей. Какой позор. Он сегодня звонил в школу, спрашивал, как там успехи его племянника. Учитель, впервые за долгие месяцы, расхваливала подопечного – оказалось, что он прекратил влипать в неприятности – «за что, конечно же, отдельное спасибо надо сказать Дисциплинарному комитету, они взяли ситуацию под контроль» - и сосредоточился на учебе и своих обязанностях. И «нет, Накахара Чуя не пропускал сегодня уроки. Даже наоборот – пришел помогать готовиться к весеннему фестивалю пораньше, а ушел в числе последних.» Разговор оставил в душе мужчины неприятный осадок. Он снова и снова думал о Чуе. О своем отношении к нему. О том, что мальчик – его племянник – последние несколько лет терпел от него действительно ужасные вещи. Вещи, которые подросток не должен был испытать никогда. Никогда – без полного согласия и готовности идти на такую жертву. Мори, хорошенько пораскинувший мозгами и определившийся с положением Чуи – любимого племянника - в своей жизни, был сам себе отвратителен и ненавистен. И уже не удивлялся, что его драгоценный, поцелованный солнцем, ребенок попросту сбежал. А Элис, в отличие от отца вовремя заметившая перемены, теперь с родителем даже говорить лишний раз не хотела, отказавшись вместе с ним принимать пищу за одним столом и носить купленные для нее платья. Происходящее с их семьей казалось кошмарным сном. Закрыв лицо рукой, Огай неохотно нажал на кнопку, завидев часто мигающую лампочку автоответчика — чувство долга требовало закончить первый день рабочей недели привычными ритуалами, хотя слушать и видеть никого и ничего не хотелось. Сообщение с предложением встречи, оставленное на его автоответчике, заставило его напряженно встрепенуться и нервно облизнуть губы. Мори прослушал его раза три-четыре, жадно хватая каждое слово. «Простите за беспокойство, Мори-сан. Вам звонит Ода Сакуноске, журналист. Мне хотелось бы поговорить с вами о вашем племяннике, Накахаре Чуе. Это важно. Если вас не затруднит, то встретимся сегодня в восемь, в кофейне в двух кварталах от вашего офиса — вы должны хорошо ее знать». Бросив взгляд на часы, Огай резко поднялся и взволнованно заходил перед столом, слегка покусывая отросший ноготь на большом пальце. Жесткий, безвкусный, сухой, с намертво въевшимся привкусом талька. Чуя не пришел домой ни на одну из ночей в выходные, что, в принципе, не было смертельно; большая часть его вещей тоже пропала, что было уже серьезней. Мори был растерян - раньше он хотя бы что-то знал о знакомствах своего малыша. А сейчас все, что у него было — фамилия того мальчишки из школы, Дазая. И ничего, кроме этого; адрес семьи с такой фамилией нашелся, стоило надавить на полицию, однако его ожидало разочарование. Семья Дазай проживала в трех часах езды - сомнительно, что парень тратит столько, чтобы ездить в школу каждый день, не говоря уже о том, что и финансово такие регулярные поездки были не по карману даже самому Огаю. Мори снова бросил взгляд на часы, висящие на стене, потом схватил свое пальто и круто развернулся на каблуке, нащупав в кармане брелок ключей от авто. Если не застрянет в пробке, опоздает меньше чем на восемь минут. А если слегка повысит скорость во время езды по шоссе, сможет успеть в срок. Если у этого Сакуноске окажется что-то стоящее, он ему лично руки расцелует. А если он просто один из тех, кто решился играть на его слабости и задавать неуместные в такое время вопросы, то Мори его собственные кишки жрать заставит за своего племянника. - Терять мне все равно нечего, - сухо кивнул мужчина своему отражению в зеркале.***
Семья священна. Ода слышал это с самого детства. От стариков до детей; пока он может содержать и поддерживать их, он должен заботиться и делать все возможное, чтобы они ни в чем не нуждались. Когда Осаму попросился перебраться к нему, Сакуноске согласился не раздумывая. Он знал, кем являются родители брата. Знал он и то, что это не та среда, в которой младшему родственнику следует расти. Но к тому моменту было уже слишком поздно. Парень пропитался атмосферой родного дома, и все, что Ода смог сделать — научить его направлять силу и острый ум во благо. Дазай был манипулятором, хитрым и расчетливым, дай ему возможность — и он бы держал железной хваткой весь район, если не больше, наводил бы ужас даже на группировки по соседству, возможно, рано связался бы с мафией. Однако Ода говорил ему твердое «нет». И все, чего он смог добиться — парень перевоспитал всех местных гопников, до каких сумел дотянуться, и теперь они лично ему отчитывались по всем происшествиям, в свободное время переводя бабушек через дорогу и ремонтируя байки в мастерской друга Оды, который молодым умелым рукам нарадоваться не мог. Дазай любил контроль и власть, но не любил быть королем на троне. Он был силой за ним, а трон использовал, как приманку. Ему нравилось подчинять и захватывать, но для него это было лишь упражнением для развития ума, который он отлично скрывал. Дьявольски хитрый ход, ничего не скажешь. Когда Ода впервые попросил помочь ему с журналистским расследованием, брат еще учился в средней школе. Никогда ему не забыть сияющих глаз, и того, с какой охотой Осаму забрал камеру и диктофон из его рук, как ловко парень гонялся за своей «жертвой» по всему городу, прежде чем принес ему действительно бесценный материал для обличительной статьи. Ода любил брата, а увидев пару дней назад, вечером, как тот носится с рыжим мальчиком, на чьей коже все еще виднелись следы веревок, Сакуноске понял, что этот паренек теперь тоже его младший брат, о котором они с Дазаем будут заботиться вместе. Однако нельзя просто игнорировать родительский фактор. Каким бы мерзавцем и домашним тираном Огай ни был по отношению к племяннику, следовало поставить его в известность, что Накахара цел, невредим и в безопасности. Звякнувший колокольчик заставил журналиста вскинуть голову, невольно следя глазами за решительно шагающим к нему мужчиной. Будь здесь кто-то еще, тот бы не был так уверен в своей цели, но Ода специально выбрал это место и время — здесь их не удастся подслушать незаметно при всем желании, не будет нежелательных свидетелей и лишнего внимания к персоне хирурга. Если черный цвет облечь в форму, он выглядел бы, как Мори Огай. Ни единой выбивающейся из цветовой гаммы вещи, пуговицы черной рубашки сверху расстегнуты, галстука уже нет, и видно белое горло, кусочки ключиц и ямочку между ними. Глаза темно-красные, редкое зрелище даже в их время линз и операций, черное пальто, довольно легкое, декоративный шарф под цвет глаз, носимый скорее для вида, чем используемый по прямому назначению. Бледные губы кривит улыбка, когда он садится напротив и перед ним кладут меню, но Сакуноске не дает себя обманывать, хирург на взводе, неверный шаг, лишнее движение, любая провокация — и он кинется. Словно зверь в клетке. Они предпочитают некоторое время молча рассматривать друг друга. Ода пьет свой американо мелкими глотками — у него впереди целая ночь за работой, убойная доза кофеина лишней не будет. Огай постепенно остывает, спускает пар по мере того, как уходит время за молчанием. У него дважды спрашивают, что он будет заказывать, прежде чем он улыбается — отработано, как привык на камеру — раскрывает меню и заказывает себе капучино, после чего просит сразу принести счет. — Не знаете, почему тут так мало народу? Кофе весьма неплох, — Ода заглянул в свою чашечку и вздохнул. Мори хмыкнул, заглянув в нее вместе с ним. — Очень маленький выбор сиропов, проигрывают всевозможным лакшери кофеенкам в начале улицы, но сервис хорош, и цены довольно симпатичные, даже для студентов. Сакуноске кивнул и допил кофе. — Я позвонил вам, потому что хотел сказать, что с вашим племянником все хорошо, — просто сказал он. Улыбка Мори надломилась и стекла с его лица. Тонкие пальцы вцепились в край стола. — Чуя? Вы с ним виделись? Где? Когда? — не зная, чем занять беспокойные руки, Мори вытащил салфетку, развернул и принялся мять так и эдак, словно намеренный припомнить занятия оригами. Пока руки жили своей жизнью, темные глаза впились в лицо Сакуноске, требовательно и нетерпеливо — выглядело весьма угрожающе. Синяки под глазами давали понять, что эту беспокойную ночь Огай провел без сна и сейчас он уже на пределе своего терпения. — Дело в том, что он... Остановился у меня дома. Он вообще был против идеи, чтобы я извещал вас, но я считаю, что вы должны знать, — Ода жестом прервал желающего высказать что-то очевидно резкое мужчину, дождался, пока официантка поставит заказ Мори, и попросил повторить свой. — Я видел следы и знаю причину, по которой он ушел из дома. Вы перегнули палку. Но я также достаточно знаю вас, насколько это вообще возможно, не имея счастья личного знакомства. И считаю, что это будет удобно. Пока его нет, вы сможете разобраться, как правильно себя с ним вести, что стоит делать и говорить, а что нет, — Ода подался вперед и добавил, понизив голос: — Рассудите здраво, мальчику в любом случае следует выбираться, он уже достаточно большой, чтобы иметь личную жизнь и свое мнение по любому вопросу. — Не смейте поучать меня, — Мори шипел, как рассерженный кот. — Виновником всего является другой человек, мальчишка, и я не намерен оставлять это дело. Я хочу забрать его домой и меня не волнует, что вы там видели, я... — Ой ли? — Ода достал из сумки плотный конверт и стал раскладывать сделанные Дазаем снимки. — Мой брат любит вашего племянника, и сейчас только я не даю ему превратить это дело в публичное разбирательство с резонансом на всю страну. Но я журналист, я репортер. И я могу сделать его еще более громким, чем оно того стоит. Возьмите себя в руки и придумайте, как себя следует вести, чтобы помириться с Чуей. Если сможете вернуть его доверие, сможете прийти к компромиссу, и тогда хотя бы половину месяца он будет проводить в вашем доме, половину в нашем, потому что я тоже не намерен отступать, в случае чего. Мне нравится этот мальчик, и если придется с вами воевать — что ж, я готов, — Сакуноске откинулся на спинку дивана, складывая руки на груди. Мори бросил убийственный взгляд на собеседника, кончиком пальца разобрал снимки. Нетрудно было догадаться, как их сделали и кто. Проклятье, он спилит этот чертов каштан и заведет свору собак, непременно. — Значит, угрозы. Говорите, ваш брат влюблен в моего племянника? Я правильно понимаю, вы о юноше по имени Дазай? — перетасовав глянцевые карточки, Огай отодвинул их прочь и взялся за свою чашку с капучино, делая несколько больших глотков. — Не влюблен, а любит. Верно, о нем самом, — Ода дождался второй порции американо и снова ненадолго притих, потом заговорил опять. — Признаться честно, я никогда не думал, что выбором Осаму может стать... Но я видел, как он смотрит, как они оба смотрят друг на друга. Это стоит того, чтобы бороться. — Вас не смущает, что они сядут на вашу шею, если я не пойду вам навстречу? — поинтересовался хирург, окидывая собеседника взглядом. — Не поймите неправильно, но выглядите непрезентабельно, — Мори с видом превосходства пожал плечами. — Но давайте серьезно. Я согласен оплачивать проживание Чуи у вас, я сильно виноват перед ним и не знаю, когда смогу извиниться за все, что натворил. Боль, что я причинял, это... — Он ее не заслужил, но вас в каком-то смысле тоже можно понять, ваши предпочтения мне уже известны, а ссора не худшее, что могло произойти, — Сакуноске рылся в листах, лежавших у него в сумке. — Я догадался по его рассказам, что у вас проблемы с личной жизнью, чувственная сторона вопроса вам чужда, абсолютно. Что ж, это бывает. Однако мальчику нужна семья, где будет фигура вас уравнивающая, и чем больше людей будет вокруг, тем более яркой покажется ему жизнь. У него осталось всего два-три года в школе, скорее всего, после этого они вдвоем съедут. Будем реалистами, не помиритесь сейчас — Чую вы больше не увидите. Ему есть восемнадцать, и прелести половой жизни он для себя уже приоткрыл. И помогли ему в этом не вы. — Верно, — Мори расплылся в улыбке, темной, пугающей, от нее у Оды по спине мурашки пробежали. — Все эти мерзкие проявления чувственных отношений, что я вижу вокруг — самая большая ложь, величайшая фальшивка нашего времени. Но в ваших словах есть смысл, - он откинулся на спинку своего дивана. - Походит на объединение семей, хотя обычно, в таком случае гарантом выступали не только наследники, но и соглашение взрослых, а мы еще ни о чем не договорились. — Семьи уже объединились, но это вам решать, примкнете вы к нам, откажетесь от племянника или захотите воевать, не решаясь признаться, что вас просто злит, что все вышло из-под вашего контроля, — Сакуноске подался вперед, положил ладони на столешницу, одну на другую, и Мори моментально принялся изучать их взглядом, рассматривая большие ладони, аккуратные ногти и почти незаметные шрамы на коже. Они молчали, каждый наблюдал и изучал другого. Потом Сакуноске не выдержал и заговорил снова, решившись спрашивать до самого конца. — Вы никогда не думали обратиться к специалисту со своей проблемой? Вам тридцать лет, но как вы завели дочь — для меня величайшая загадка, учитывая, что секс для вас заключается в причинении боли, доведении до опасной отметки близко к смерти и постановке отметин, — вопрос был задан в лоб. Увиливать или отрицать правду смысла не было, и Мори, отвлекшись от своих наблюдений, только сначала хлопал ресницами, потом свел брови домиком и поднял глаза в потолок, потеряв часть своего пугающего образа, но приобретая что-то взамен. Некоторое время Огай формулировал ответ, и в повисшем молчании было отлично слышно, как убирает столики на втором этаже их официантка. Очевидно, что посетителей наверх больше не ждали, закрывая второй этаж до утра. — Нет, не думал. Не считаю эту проблему проблемой. В конце концов, в этом и смысл. Я не трачу драгоценное время на поиск партнеров и секс, на ухаживания и попытки в отношения; заставлять человека биться на грани агонии и искусство оставлять свои следы на коже — мои единственные... хобби, за счет которых я практически удовлетворяю свою потребность в контакте, — Огай автоматически провел по своим губам пальцем, потом еще раз и еще. Взгляд Оды неотрывно проследил за движением до конца, потом поднялся, встречая взгляд довольного собой хирурга. В голове словно перещелкнуло, Ода подался назад, скрестил руки на груди, но уголок губ у него предательски приподнялся. Проклятье, Мори Огай использует на нем свою природную харизму, флиртует через язык тела, и все это даже не скрывается им. Словно мужчина не понимает, что играет с огнем. — А вы в курсе, что иногда проблема практикующих подобное — их желание побыть в роли жертвы, тщательно подавляемое из-за страха неприятия? — Ода приметил поползшие вверх брови мужчины. — Простите, что моя степень по психологии лезет, я осмелился поискать материалы, заинтересовавшись данным вопросом. — Наш разговор выглядит все более странно, — откликнулся Огай, отодвигая прежде смятые им салфетки на край. Сакуноске приметил парочку разворачивающихся корабликов и смятую геометрическую фигуру, которую его собеседник сделал, даже не глядя на то, что выходит из-под его рук. — Мы ушли от темы... Наших детей, скажем так, — Мори мягко улыбнулся. — Отвечу на другой ваш вопрос: зачать Элис было моим долгом, но делал я это соответственно. Моя супруга не получала от меня того внимания, которое должно получать жене и любовнице, но с ее здоровьем подобное было более чем неуместно, хотя одно время у меня были проблемы с принятием неполноценности нашей сексуальной жизни, вернее, с отсутствием таковой. Но, к счастью, хватило раза, потом она понесла и умерла сразу после родов. Мы даже ночи вместе не проспали на супружеской постели, и это не то, о чем я жалею, — чашка с капучино стремительно опустела, Огай пододвинул к себе тонкую папку счета, заглянул в чек. — Кажется, мы задерживаемся. Можно взять полноценные два больших латте и не страдать этими маломерками. — Согласен. Итак, дети или вопрос вашей тонкой душевной организации, если это можно так назвать? — Ода закинул ногу на ногу, расслабляясь. Мори недолго изучал взглядом его, более чем, выразительное лицо, спокойные глаза. Вздохнул и, полуоблокотившись, полуулегшись на стол, подпер кулаком щеку. Темные волосы, растрепанные во время вождения, поспешили упасть на лицо. Убирать непослушные прядки он не стал. За окном окончательно стемнело, прохожие продолжали то редеть, то снова проходили толпами, спеша домой. Послышался грохот грома, и оба мужчины не сговариваясь глянули на улицу — о стекло через мгновение разбились первые капли, а потом полил дождь. Огай разрушил их комфортное молчание. — Сначала дети, а потом вы объясните, с чего вы упомянули о... Роли жертвы и неприятии, кажется так, — потерев висок, хирург пробормотал: — Не понимаю, почему позволяю вам влезть так глубоко в мою личную жизнь, нужно было просто послать вас с самого начала. — Что ж, нетрудно будет привязать одно к другому, — Ода задумчиво потер подборок. — Хорошо, у наших детей великая любовь. Единственное препятствие на пути моей спокойной жизни с ними в одном доме — ваше согласие. Я должен быть уверен, что могу вернуться домой и сказать Чуе, что все будет хорошо, никто не будет силой возвращать его домой, что вы не доставите нам проблем. Я потратил все выходные на то, чтобы уговорить его позволить мне вмешаться и разрешить этот вопрос, так что я серьезно настроен добиваться нашей цели от его имени. — Я могу вам это обещать, однако также я хотел бы, чтобы через некоторое время на пару дней Чуя вернулся домой. Мы должны уладить этот конфликт и... Может быть, обсудить кое-что еще, — Мори помялся, сморщился и потер переносицу. — Дело касаемо наследуемого им имущества и его матери, это все достаточно важно и щекотливо, так что пусть живет у вас сколько ему захочется, дома его в любом случае всегда будут ждать, но хотя бы на два-три дня ему придется вас покинуть. Мы поедем в Киото, времени чудить не будет, да и я больше не хочу… Он мой племянник, — Мори покрутил чашку, рассматривая остатки пенки на стеклянной поверхности емкости. – Я бы хотел с ним поговорить и… объяснить, что я сделал свой выбор. И мой выбор – семья, а не то, что у нас получалось в последние годы. — Отлично, значит, с детьми мы все разрешили. Я правда рад, что могу спать спокойно и не использовать это, — Ода постучал пальцем по фотографиям. — Но это возвращает меня к необходимости влезть вам под кожу. — Делайте уже это, мерзкий репортер. У вас работа едва ли чище, чем у врачей или следователей. Все мы нарушаем личное пространство людей, соединяем диагнозы и симптомы течения с причинами появления заболевания, — Мори дернул уголком губ, отодвинул чашку и принялся аккуратно убирать фотографии со стола обратно в конверт, который после закрыл и пододвинул к Оде. — Как скажете. Что же. Я немного просмотрел материалы по вам и вашей семье. Древний, приближенный к императорской семье, род, безупречная репутация, умело сделанная карьера. Однако вы не появлялись нигде с женщиной. Не были связаны за все годы ни с одной. Даже о вашей жене нигде ни слова, словно ее и не было, — Ода прервался, заприметив официантку, привстал, окликая, и сделал новый заказ. Мори, помогавший ему точно определиться с выбором, сел, закинув ногу на ногу, и, сцепив руки замком, положил их на колено. — Продолжим, — Ода снова опустился на диванчик, сдвинул на край стола чашку. — Учитывая отсутствие у вас личной жизни, все свое время вы уделили работе. Огромная ответственность, что вы взвалили на свои плечи, и никакой возможности не быть подобием атланта — вот, во что превратилась ваша жизнь. Вы не умеете полагаться на других, вам не свойственно отдавать другим ответственность за то или иное действие. Каждый ваш шаг взвешен и точен. Вы не уступаете ни пяди своей территории чужакам и стараетесь заранее подавить тех, кто в будущем сможет вам противостоять. — Похоже на целый список комплиментов, мне лестно слышать подобное из ваших уст, однако... — Мори умолк, стоило Оде жестом попросить его остановиться. Легкая улыбка, игравшая на его губах, стала на мгновение раздраженной. — Простите, я не закончил, я как раз подвожу к самому важному, — Ода открыл рот, но в этот момент им принесли латте, к которому ни один, ни второй даже не притронулись, только взглядами проводили. Ода гадал, как можно не заметить этой напряженной атмосферы между ними. Девушка ушла, очевидно измученная их долгим нахождением в кафе, возможно предвкушая появление сменщицы или волнуясь о том, как будет добираться домой в такой ливень. До клиентов, один из которых был весьма известной личностью, ей никакого дела не было. — При всей вашей любви к контролю и готовности отвечать за каждое свое действие, у вас оказалась сфера, которая с самого начала была плохо развита. Ее развитие с подросткового возраста важный фактор: удовлетворение физических потребностей — ключ к полноценной жизни, становлению здоровым членом общества. Однако вышло так, что вы раздавили ее в зародыше, и удовлетворения пришлось добиваться за счет присущего вам азарта и садизма — для вас спасти жизнь не менее ценно, чем испытать удовольствие от ощущения собственной власти над человеком; его жизнь в ваших руках, и исход зависит от того, как именно скальпель войдет в тело. Я понятия не имею, были ли у вас другие партнеры для таких игр до Чуи, но, очевидно, что вы с ними уже несколько лет общих дел не имеете. Мальчик стал вашим слабым местом, брешью в идеальной защите — он знает о вашей слабости, неполноценности, и вы не можете ему навредить сильнее, чем следует, не можете увлечься, не можете сорваться, не можете переборщить. Другими словами — вы осознаете, что несете ответственность за его жизнь — не перед законом, но перед своей совестью. При этом он в курсе вашей неполноценности. Вы разрываетесь между мучительной платонической любовью к своему племяннику и желанием сыграть с его жизнью, ведь он — ваш виктим, ваша жертва. Теперь понимаете? Ваши противоречия и неоднозначность — источник ваших бед. Сможете относиться к нему только как к племяннику, прекратите претендовать на него, как на жертву — все образуется, — Ода долго и мучительно подбирал слова, стараясь донести до врача мысль. Радовался, что тот привык к куда более мудреным словам и формулировкам, но все равно в конце постарался разложить все по полочкам. Мори улыбался, задумчиво и загадочно. Сакуноске невольно увлекся слежкой за малейшими изменениями его мимики. Огай вдруг вздохнул и улыбаться бросил. Усталые морщинки проявились сильнее, чем прежде, он потер глаза и переносицу. Потянулся к кружке и сделал несколько глотков латте. Ода опомнился и последовал его примеру. — Отвратительно это признавать. Но вы правы, — голос Мори звучал просто. Констатация факта, никаких эмоций от себя. — Кажется, мне следует прислушаться и поискать себе... Как вы сказали, виктим, да? Мне нравится выбранное слово, очень точное и изящное. — Благодарю за похвалу, я рад, что не зря поделился своими мыслями на этот счет, — репортер склонил голову, молча благодаря. — Теперь у меня вопрос: где тридцатилетнему мужчине, довольно известному, отыскать того, кто согласится проводить время подобным образом, не потребует физической близости и не сольет столь щекотливую информацию прессе? — наклонив голову, мужчина блеснул глазами, состроив любопытное личико. Ода снова почувствовал себя объектом довольно безобидного флирта и поневоле улыбнулся ему, отметив дернувшийся уголок губ, словно Огай сдерживал улыбку. — Это подталкивает нас к обсуждению информации о том, что некоторые садисты сами хотят стать жертвами и испытать на себе... Подавление. И после этого они вполне нормально — при должной подготовке — принимают сексуальную близость. — Вы так обходительно выбираете слова, — заметил Мори. Ода сделал вид, что хмыка не услышал. — Возможно, вам следует найти того, кто сможет подмять вас не только морально, но и физически. Возможно, боли и следов будет мало, чтобы удовлетвориться, и вам действительно захочется сократить расстояние, — на медика мужчина старался не смотреть, прятал глаза. — Я все еще не знаю, где найти такого человека, — чуть раздраженно откликнулся Огай. Ода поднял на него уставший взгляд, сделал глубокий вдох, в очередной раз думая, стоит ли ввязываться. И решил попробовать. — Я могу предложить себя. Одной-двух встреч хватит, чтобы выяснить, работает ли это с вами, удовлетворяет ли вас подобное, заводит ли, пробуждая желание получить больше ласки, — Сакуноске вздохнул и отвернулся. — Если нет, то мы с вами и дальше будем связаны только образцовым поведением на семейных праздниках, не более. Я получу возможность совместно с вами снять напряжение, но при отказе, настаивать на продолжении не стану. Провели время вместе и хватит. Мори улыбнулся и приподнял брови. — Вы предлагаете мне доверить свое тело незнакомцу и позволить ему коснуться себя, пробудить чувственность, воспользоваться моей беспомощностью для собственного блага, усладить за мой счет свои фантазии? Это абсолютно... – Мори улыбался до того издевательски и зло, что раздражал все самое лучшее, что было в Оде, пробуждая такие вещи, которым лучше бы было никогда не всплывать на поверхность. Хотя бы потому, что это была та самая тьма, которую в себе никогда даже не пытался скрывать Дазай, и которую он усмирил, встретив и добившись расположения Чуи. Но об этой мелочи Одасаку только сейчас догадывался. Журналист раздраженно дернул головой и вдруг выбросил руку вперед, сжав горло, осмелившегося высмеивать его идею, собеседника. Мори сначала цеплялся пальцами за его запястье и пытался вдохнуть. Потом почувствовал, что хватка держится, но не вредит, и, в конце концов, обмяк, ресницы у него затрепетали. Репортер быстро отпустил его и позволил откинуться на спинку дивана, рвано дыша и дрожащей рукой почти украдкой вытирая слюнку в уголке губ. — Ладно, ладно. Ваша взяла. Я должен признать, что это было… эффектно. Когда попробуем? — Мори нервным жестом запахнул пальто, обнял себя за плечи, стискивая их пальцами до легкой боли. Ода сохранил невозмутимое лицо, однако жилка у него на шее билась быстро и сильно, выдавая произошедшую вспышку адреналина. — Завтра я заканчиваю раньше шести, к семи должен буду добраться и... — Я заеду за вами. Пишите телефон и время, — Мори, показательно вздохнув, убрал от себя руки, сложив их на коленях. Бросил смущенный взгляд на иллюзорно спокойного мужчину напротив. Проклятье, после демонстрации Огай ни о чем теперь не мог думать, кроме того, что очень, очень ждет завтрашнего вечера. Испытанное несколькими минутами ранее заставило что-то в нем откликнуться. Что-то, чего ранее он в себе и заподозрить не мог. Они пили кофе и снова делали беззаботные лица, но правда все равно заключалась в том, что Мори уже сейчас хотел, чтобы Сакуноске был прав и завтра у них все получилось. Он хотел почувствовать то, что было для него всего лишь теорией – до этого вечера. То, отголосок чего Ода дал ему почувствовать. То, что обернулось для него непривычным напряжением и болезненной пульсацией в штанах. Дождь на улице стих, и среди пьянящей свежести и ночной мглы по улицам расползалось предчувствие перемен.