принцесска

— Эх, ты! Мразь такая, — выдохнул устало Богомол, опустив голову вниз, — Как ты мог меня так подвести, братан? Мы же с тобой с самого начал вместе! Столько всего прошли, а ты! Сукин сын, — и опять вздох. Было немного странно, ведь всё сказанное было адресовано члену. Да, именно его члену, который вчера не сдержался, и встал, сука, на ебаного Фадеева. Это было не немного странно, а пиздец, как странно, ведь… Ведь Голышев не пидор, так? Самое обидное было даже не в том, что он встал на парня, а особенно на Фадеева, ведь тот напоминал сладкую булочку, на него, кажется, у каждого бы встал. Даже у тех, у кого подобный половой орган в принципе отсутствует. Обидно было в том, что Максу понравилось. Голышев чуть там и не кончил, когда длинные пальцы коснулись его синяка… При этом, как они дрожали! Это было высшее наслаждение. Знать, какую реакцию ты производишь на человека. После сама ладонь легла на щёку, и Максим начал буквально задыхаться, глотая губами воздух, как рыба. И тогда Фадеев начал тянуться к нему, решив получить свой поцелуй, и вероятно, Максим был готов угодить парню… Дима смотрел так упорно, с искорками милости, его пухлые губы дрожали, как и кадык, а Максим в то время рассматривал каждую частицу его лица… Он ощущал такой глубокий кайф, почти что чувствуя на себе прикосновение парня, рассматривая его милые, домашние родинки на лице, его каре-зелёные глаза, напоминающие золотую осень. Жаль, Фадеев не улыбался тогда, ведь его улыбка… Одна улыбка, кажется, могла освятить всю вселенную. Вселенную Голышева. Богомол сидел в тот вечер рядом с этим новеньким, ища подходящие слова в голове, для описание его состояния. Уютно. Именно это одно слово идеально подходило. С этим парнем было уютно и спокойно, даже просто тупо сидеть и наслаждаться вечером. Максим встряхнул головой, будто пытаясь этим покончить с мыслями, ведь член опять пульсирует, стоит только представить Диму. На удивление, сейчас Максима меньше всего смущало то, что Дима — парень. Его вообще редко что могло смутить, будто в его жизни парней не было. Конечно было, несколько. Как говорит Голышев: «В этой короткой жизни нужно попробовать всё!». Смущало то, как сжалось сердце парня, когда ебаный телефон зазвонил. Смущало то, как щёки залились краской, а лицо начало гореть. Смущало то, как сильно захотелось попробовать на вкус губы парня из 10А. Такие эмоции давно не посещали Максима, особенно в отношение других людей. Он часто рисковал многим, чувствуя прилив адреналина, ему это нравилось — ставить на кон всё. Но тогда это было не совсем так, это были другие эмоции, и теперь ужасно хочется почувствовать их вновь. Но, мать его, в голову не пришло ничего, кроме как «Тебе стоит уйти». Этой ебаной фразе тоже есть своё объяснение: Голышев испугался чувств, которые нахлынули так резко. Естественно, парень не будет признавать своей трусости перед Фадеевым. Да кто он такой, чтобы за пару недель знакомства с ним было страшно стоять рядом, ведь эти чувства, это бурление в крови и замирание сердца… Блять. Тогда Богомол сделал два решения, лежа сейчас на своей кровати, и упорно делая дырку в белом потолке, раскрашенном в разноцветном граффити. Во-первых, ему казалось, что стоит получить то, чего горячо желаешь, и желание пропадёт. Это могло помочь… может, просто выебать ебаного Фадеева и всё забудется? Ведь интерес пропадает часто, стоит получить желаемое. По крайней мере так было всегда с Максимом. Нравится тёлка — берёшь и ебёшь, а после всё проходит. Во-вторых… Может, стоить забыть? Что если тогда Фадеев просто набухался, и эти пидорские штучки были простым «Ну вот так само получилось»? Что если Максим сейчас подкатит к нему, а тот пошлёт его, да ещё и всей школе расскажет об этом? Голышев нахмурился в раздумье. Стоит попробовать оба варианта. Богомол тут же заржал: он попытается трахнуть парня своей сестры? Мда. Максим вскакивает с кровати, надевает белую футболку и выходит из комнаты, оглядываясь по сторонам, в поисках хоть одной живой души, и тут из комнаты выходит мать парня, поправляя официальную юбку и блузку, после остановилась, увидев сына. Сначала нахмурилась, а после быстро подошла к Богомолу, положив тёплые ладони на лицо, повернула его влево, вправо, рассматривая синяки и ранки внимательным взглядом. — Откуда это у тебя? Максим, куда ты опять влез?! Голос был строгим, но не теряющим свою нежность. — Всё хорошо, ма, никуда я не влез, правда, — отмахнулся Голышев, убирая руки матери, и чуть отстранившись. Женщина смотрела на него внимательно, с волнением и недопониманием. Максим же взглянул спокойно, говоря взглядом, что всё хорошо. Нехуй сейчас волновать мать, и так вся на иголках, это было видно по тому, как она с волнением перебирала пальцы. Эмоции и чувства Елизаветы Голышевой были всегда видны, она просто не умела скрывать их, как бы не старалась. Женщина была среднего роста, русые волосы, которые всегда были не длиннее лопаток. Она имела прекрасные, большие голубые глаза, как у сына, нежные черты лица, но очень строгие, когда та злилась. Под глазами и на носу были еле заметные веснушки, а пахла Лиза кофе, словно пьёт его литрами. Женщина очень худая, чему было объяснение. Ещё несколько лет назад, после смерти мужа, она подсела на героин и подобную дрянь. после долго лечилась, дабы у неё не отобрали детей, которых та искренне любит всем своим сердцем. Теперь же она ищет работу, только недавно покинув клинику, в которой обследовалась. Голышева бегала на собеседования несколько раз в неделю. в поисках подходящей работы. И вот сегодня она идёт на очередное собеседование. — Ты прям как твой отец, — цокнула женщина, сложив руки на груди, — Куда бы ты не сунулся, Макс, имей ввиду: я не буду тебя опять вытаскивать, — Максим недовольно сжал губы, опустив голову, — На этот раз ты сядешь в колонию для несовершеннолетних, сын, может это тебя чему-нибудь научит, — говорила серьёзно, наблюдая, как Голышев притупил взгляд в пол, скрестив руки на груди, подобно матери. И ведь действительно, Максим бы сейчас тут не стоял, если б Лиза не договаривалась со своими знакомыми из прокуратуры каждый раз, когда пацан вляпывался во всякое дерьмо. — А где твоя сестра? — спросила, встав напротив зеркала, и поправляя причёску, пока Голышев облокотился на стену, взглянув исподлобья. — Не знаю, — пожал плечами, — Утром вроде убежала к своему… парню, — в голосе послышались нотки… ревности? Максим поджал губы, после того, как осознал, что такой тон всё-таки вырвался из него, и не он один его заметил. — Неужели её новый парень такой плохой? — улыбнулась женщина, посмотрев на сына. Богомол пожал плечами. Если честно, на самом деле ему всегда было срать на то, с кем мутит его сестрица. Это её ебаное дело. Просто было не по себе от того, что её очередная жертва — Фадеев. — Хер её знает, просто беднягу жалко. И Максим уходит на кухню, решив, что эту тему надо закончить. Она тупо было не приятна для него в данный момент, но сейчас его всё-таки кое-что тревожило, хоть парень и пытается подавить это волнение в себе. Катя убежала рано утром в спешке, а по её лицу было видно, что ничего хорошего там не случилось. И теперь создавался вопрос: Что с Димой? Почему она убежала к нему с такой тревогой? _____________ Фадеев не мог уснуть, как бы не хотел. Сейчас на часах шесть утра, и он лежит на кровати, разглядывая что-то в окне. На душе было слишком пусто, чтобы сейчас о чём-то размышлять, ведь он только полчаса назад приехал из больницы, где теперь лежит его мать, избитая собственным мужем. Сердце сжималось, когда Дима закрывал глаза, а перед глазами было лицо матери. Приоткрытые уставшие веки, губы дрожали, а на светлой коже красовались яркие синяки и ушибы. Нижняя губа разбита, как и бровь. Врачи сказали, что все нанесённые ушибы скоро, естественно, заживут. Инне придётся полежать в больнице несколько недель, а отцу Димы придётся разбираться с полицией. Фадеев уже не плакал, не задыхался, а просто лежал, смирившись с тем, какая мразь у него отец. Ведь такое уже было однажды… Тогда Фадееву младшему было лет семь, и сейчас зажившие раны вновь заболели, только теперь сильнее. В больнице Дима нагнал на отца, и даже чуть не ударил, но ему помешала мед. сестра. Он не помнит, чтобы хоть раз был настолько зол, как этой ночью. Теперь же ему больно думать о том, что будет дальше. Кажется, парень заснул, и открыл глаза только через час, чувствуя себя уже лучше. Дима сел на кровати, протирая ладонями лицо, и стараясь придти в себя. Живот болел, исполняя песню китов, говоря этим о том, что уже давно просит поесть. Проблема была в том. что и кусок в горло не лез, и Фадеев просто встал, вышел из комнаты. направляясь в душ. Через пол часа в дверь позвонили, и парень пошёл открывал, сохраняя бесстрастие на лице. Да и вообще, кажется, он уже был настолько опустошён, что если бы сейчас на него метеорит падал, он бы и не заметил. Все действия были на автомате. Дима и дверь открыть толком не успел. как в квартиру влетела девушка, накинувшись на печальные плечи парня с тесными объятьями, и тот просто закрыл глаза, прижавшись к Кате, чувствуя единственное тепло за последние часов двенадцать. Боль вновь посетила парня, сжав сердце в ладони, и тот несколько раз всхлипнул, слыша в ушах голос врача о том, что состояние матери тяжёлое. — Всё будет хорошо, — шептала Голышева, поглаживая по спине Диму, в попытках его успокоить. Фадеев и не помнит, когда успел позвонить Кате и сообщить о матери, но сейчас ему было действительно тепло и приятно от того, что девушка рядом. Вероятно, она стала последним человеком, который сейчас сможет согреть его и успокоить. — И когда она сможет вернуться домой? — сложила руки на столе Катя, смотря на то, с какой усталостью Дима смотрел на еду, приготовленную Голышевой, в тарелке. — Через недели две, может три, смотря по состоянию, — выдохнул парень, и всё-таки откинулся на спинку стула, решив, что есть не хочет. — Тебе не нравится? — девушка кивнула на тарелку с макаронами и котлетой, чуть приподняв брови вверх. — Да нет, прости, просто… Я не голоден, — с усталостью сказал парень, а ладони легли на лицо. Он тяжело набрал воздуха в лёгкие, и так же тяжело выдохнул; тут же понял, как хочет сейчас курить, поэтому встал из-за стола, поймав печальный взгляд Кати, что вот вообще не помогало. Он не имел право винить её, но её взгляд заставил чувствовать отвращение. Ему было бы легче, если бы она не печалилась… наверное. И тогда Фадеев злится вновь на себя, зажимая губами сигарету, и осознавая, какой же он мудак, ведь ничего не может чувствовать к девушке, сидящей сейчас за столом и пьющей кофе. Просто не может. Она не нравится ему, как девушка. Ему хорошо рядом с ней, спокойно, но это ли нужно Диме? Может ему наоборот, нужен драйв? Бурление в крови? Он не знает, но рано или поздно надо будет ей сказать о чувствах, которых попросту нет. Дима выдыхает никотин в окно, и вот уже намного легче. Он чувствует, что ноги мёрзнут на холодном полу, а мурашки от хода бегают по спине, когда лицо ощущает холодный осенний воздух на лице. Стоит согреться, так и заболеть можно. — С кем ты был вчера? Катя встаёт из-за стола, подходит, становится рядом, зажигая сигарету, которую зажимают мягкие, немного треснувшие губы. Дима смотрит на них, вспоминая вчерашний вечер, а голова после всего этого начинает болеть. В горле пересыхает, когда парень вспоминает, что пытался поцеловать брата девушки напротив. Катя ерзает на месте, сверля взглядом исподлобья юношу, дожидаясь ответа. Взгляд зелёных глаз умел поставить на место, заставлял чувствовать себя виноватым, а в нужный момент умел поддержать. Сейчас взгляд был тем самым, который заставлял чувствовать себя мразью, даже если ничего такого и не сделал. Дима опускает взгляд, рассматривая свои босые ноги, а после затягивается ещё раз сигаретой. — Я гулял со Стасом и Игорем, — отвечает, кажется, честно. — А когда я тебе звонила? — голос слишком холоден, и Фадеев поднимает взгляд, смотря так, будто говорит «Я тебе разве чем-то обязан?», но отвечает ещё честнее: — Тогда я был с Максимом, мы курили на какой-то крыше. Фадеев смотрит на то, как кивает несколько раз девушка, облизывая нижнюю губу. Неужели он видит в её взгляде разочарование? Не рано ли для ступени их отношений? — Что-то не так? — спрашивает прямо. — Да нет, — повела плечом, отводя взгляд в окно, — Просто… Дим, — резко смотрит в глаза, — Максим не тот человек, с которым лучше связываться. Он любит вляпываться во всякое дерьмо, — она поджимает губы, — Смотри, чтобы он не утащил в это дерьмо и тебя, — выкидывает в окно сигарету, разворачивается и собирается уходить, но Дима, сам не зная зачем, резко притягивает Катю за талию к себе, и целует в губы. Жадно и глубоко, не понимая, чего хотел этим добиться. Богомол увидел Фадеева сегодня сразу, как только вошёл в школу, и, мягко говоря, он ему таким не понравился. Если до этого дня Дима прыгал, как овечка, и всем улыбался, то сегодня он был настолько печальным, словно у него кто-то умер. А что если так и было? Выражение лица сестры. когда та побежала к своему парню, и её настроение, когда она вернулась оттуда. Максим думал об этом весь урок, и решил сам лично спросить об этом Фадеева, но не подойдёшь же к нему с таким вопросом. «Эй, принцесса, у тебя кто помер, что ли?» Голышев усмехнулся, представ такую сцену. Нет, это будет слишком бестактно, даже для него. Придётся подойти к его друзьями, которые явно не любили Богомола. Парень весь день искал момент, когда они разойдутся, и вот, наконец такой момент настал, и Максим тут же подошёл к Конченкову. — Здарова, — парень плюхнулся на подоконник, возле которого перебирал тетради Стас, взглянувший на Голышева с приподнятыми бровями и недоброжелательностью в карих глазах, больших, как у щенка. — Чего тебе? Максим оглядел коридор школы, наполненный учениками, а после вновь взглянул на бледного пацана, вновь уткнувшегося в рюкзак. Стас, видимо, что-то искал, или же у него просто не было настроения, судя по хмурым бровям и желвакам, бегущим по скуле. — С чего ты взял, что мне что-то нужно? — невинно сказал Богомол, улыбнувшись, но Конченков лишь бросил на него раздражённый взгляд, так и говоря этим, что сейчас он не в настроение. — Говори живее, урок через пять минут, — так же хмуро сказал Стас, закрывая рюкзак, и обращая всё своё внимание на Голышева, который лишь закатил глаза. — Окей. Что случилось с Прин… Фадеевым? Слова сами сорвались с уст, он хотел спросить менее палевно, но уж как есть. Своё волнение насчёт вопроса Богомол не показал, оставаясь таким же спокойным на лицо. Стас же полминуты тупо смотрел в глаза парня, довольно обескураженно сначала, после будто пытаясь там что-то прочитать, но Максим умел все чувства скрыть под толстой маской равнодушия. — Ты сейчас о чём? — тупо спросил парень, приподняв одну бровь. Голышев отвернул на мгновенье лицо, сделав такое выражение, мол «Серьёзно?», после вновь взглянул на Конченкова, как на дурака. Язык зачесался ляпнуть что-то вроде «Ты тупой?», но парень сдержался, ведь этим он явно ничего не добьётся. — Чё он, блять, ходит весь, как после похорон? — с раздражением, прямо, сказал Максим, и вновь оглянул коридор, будто боясь, что их услышат. Конченков прищурил глаза и поджал губы, после чего наконец сказал: — Ты сам спросить у него не можешь? — с пренебрежением спрашивает кареглазый. Честно сказать, это всё стало выводить из себя, отчего появилось желание покурить, и Максим начал ёрзать на месте. Ну раз он подошёл к нему, значит не мог, не?! Богомол набрал воздуха в лёгкие, после чего медленно, со свистом, выпустил, вновь посмотрев в сторону. — Чувак, я подошёл к тебе, значит не мог, что тут не ясного? — вновь взглянул в глаза цветом какао, сделав губы бантиком, а пальцы при этом сцепились; Максим начал чувствовать сильное раздражение, и прекрасно понимал, что подобный тон вряд ли принесёт плоды, но это само получалось. Голышев приподнял на секунду брови, словно говоря этим «Ну?», но ответа всё ещё не было. Вероятно, Стас раздумывает про себя, стоит ли рассказывать. — Это личные дела Димы, почему я вдруг должен тебе что-то говорить? Теперь Богомолу, естественно, стало ещё интереснее, и он пододвинулся ближе, решив пойти на крайние меры, лишь бы выпытать ответ на вопрос. При этом слова сами слетали с губ, и Максим даже не успел обдумать их. — Потому что, — парень смотрел только в глаза, склонившись к Стасу, и говорил не громко, словно угрожая, но следующие слова говорили об обратном, — Мне действительно важно знать это. Стас подумал ещё минуту, и всё-таки ответил, пускай и с тяжёлым вздохом. — У него мать в больнице, вот он и переживает. Мы толком ничего не знаем, но он сказал, что состояние тяжёлое. Всё, — и поджимает губы, словно в чём-то виноват. Это многое объясняло. Объясняло его бледность, его пустой взгляд, и нулевое внимание к Максиму. Ведь, например, даже то, что Дима всегда смотрел на Максима, вероятно, просто не в силах оторваться (Так решил для себя Богомол, подкармливая свою самооценку), а сегодня он ни взгляда не кинул в его сторону, даже тогда, когда Голышев специально не сводил с него глубокого взгляда в столовке, рассчитывая хотя бы на, что тот почувствует и ему станет неловко, хотя бы потому что щёки Фадеева всегда заливались краской, когда он ловил ответные взгляды Максима. Но сегодня этого не было, точно Максима и вовсе не существует. Такое парню не нравилось. Богомол вскочил с подоконника, толкнув парня легонько в плечо, и кинул простое «Спасиб, братан», и удалился, в поисках спокойного места покурить. Теперь он многое для себя обдумал. Сегодня Дима курит один. Он нашёл удобное местечко в туалете на третьем этаже, куда никто не ходит, и спокойно курит. На удивление, паранойя, что его могут спалить учителя — даже не волнует. Парень сидит тут на полу, выдыхая дым, и наблюдая за тем, как он растворяется. Следующий урок, который вероятно уже начался, физкультура, так что можно было бы и прогулять, ничего страшного. Фадеев докуривает сигарету, после чего бросает её точно в унитаз на расстояние, и радуясь внутри маленькой победе, достаёт ещё одну. Это так то уже была третья, и голова даже немного кружилась, из-за чего Дима вернулся на пол. Сигареты были тяжёлыми и почти тут же давали эффект, да и курить на голодный желудок в принципе не желательно, но это не останавливало. Его мать в больнице, отец решает проблемы в полиции, а позавчера он чуть не поцеловал брата своей девушки. Коротко говоря, за один вечер вся жизнь пошла по пизде. Если волнение за неудобство перед Богомолом, хоть он и чувствует теперь на себе каждый его взгляд, что не может, пускать и чуть-чуть, но волновать, поутихло, то переживание за мать не ослабли. Он помнит её слова, сказанные тогда, когда они в последний раз виделись, а точнее — когда её везли в больницу. Инна со слезами на глазах повторяла «Всё хорошо, Дим. Я люблю тебя, сынок». Он всегда ненавидел слёзы матери. Просто не переносил, и сердце безжалостно сжималось всегда, когда ему удавалось их видеть. Дверь неожиданно открывается, и Фадеев даже вздрагивает, резко проснувшись от своих мыслей. Это был не учитель, не завуч, но спокойно выдохнуть нельзя было, ведь в туалет вошёл Богомол. Фадеев замер, а Максим не поднимал голову, разыскивая что-то в карманах, после победно улыбнулся, вытащив сигареты с зажигалкой. и продолжил путь, но остановился почти сразу, увидев курящего Диму. Улыбка стала ещё шире. Теперь парню точно никуда не убежать, они одни. — Так-так, — игриво начал Богомол, подходя ближе, — Нарушаем школьные правила, Фадеев? — глаза блеснули, и Голышев просто сел параллельно Диме, наблюдая за перемешенными эмоциями в каре-зелёных глазах. Там было и удивление и волнение одновременно, вперемежку с чем-то непонятным для Макса. Дима продолжил курить, смотря только на парня, не сказав ни слова. Улыбка не пропадает с губ Голышева, он достаёт одну сигарету, прижимая после за фильтр пухлыми губами, убирает пачку в карман и достаёт тёмно-синею зажигалку, ныне принадлежавшую Фадееву. Закуривает. Они курят в тишине, смотря в глаза друг другу, но при этом никто из обоих парней не находит подходящую тему для разговора. Диме неловко за тот вечер, а Богомол тупо не знает, что сказать. Максим курит быстро, пока Дима растягивает удовольствие, и наконец гробовую тишину нарушает Голышев, сперва облизнув губы. — Как дела? Увы, это всё. что пришло сейчас в голову, но парень понимает, что ему не нравится видеть Фадеева таким… печальным. Ему нравилось, как тот ржёт и улыбается, а сейчас его грустную мину будто автобусом придавило. — Неплохо, — пожимает плечами, а голос совсем охрип от непривычки говорить, ведь сегодня он произнёс максимум слов десять, — Ты как? — откидывает голову на холодную стенку; она начинает болеть, пора кончать с сигами. — Как обычно, — говорит равнодушно, но после улыбается, отводя взгляд, вспоминая тот вчер. Хотелось как-то подколоть, мол «Сегодня ты не такой смелый», но Максим понимает, как хуево сейчас парню. — Ясно. Вот и весь разговор? Голышев чувствует, как ему становится неловко, что бывает довольно редко, поэтому закусывает губу, а после вновь делает затяг, последний; выкидывает сигарету в унитаз. Дима всё ещё мучает ту сигарету, чувствуя, как его уже тошнит. — Как у вас с Катей? — вновь пытается развить разговор Голышев, и смотрит исподлобья. — Ничего нового, — отвечает сухо. Глубокие вздохи и выходи иногда разрушают тишину. Мда. Максим не так себе всё представлял. — Как твоя мать? — всё-таки начал эту ебаную тему, и поймал резкий взгляд Димы, переведённый с белой раковины, на которой уже пошли ржавые пятна. — Ты знаешь, — усмехается, думая над тем, кто проболтался, но отвечает на вопрос, — Неплохо вроде, — внизу живота что-то холодает от мысли, что может стать хуже, а противный ком встал в горле, и Дима, кажется, даже забыл, как дышать. Сука, почему в груди так сдавливает болезненное чувство, а сердце так сжимается? — Из-за чего она в больнице? Богомол смотрел прямо в каре-зелёные глаза. непонятным, стеклянным взглядом, вроде даже не моргая, пока Фадеев же отвёл взгляд куда-то в сторону, чувствуя, насколько всё-таки холодный кафельный пол, на который начал падаль пепел от сигареты; Дима её почти не курил, тупо держал двумя пальцами. Ком, стоящий в горле, не позволял словам соскользнуть с языка, и Дима тупо молчал, пытаясь сказать хоть слово, но ему стало слишком больно, а глаза защипало. Он не может дышать и говорить, ибо понимает, что если произнесёт хоть слово, то разрыдается тут в туалете, как девочка-подросток. И он молчит. Смотрит в стену и молчит. Губы дрожат, а глаза стоят на мокром месте. Вряд ли Максиму это всё видно, ибо они сидят параллельно, а между ними огромная сигаретная дымка, именно так почему-то сейчас думает Дима, но Богомол видит, и ему становится очень тяжело на душе… Он и не помнит, когда последний раз обращал внимание на чьи-то слёзы, но сейчас парень хмурится, смотря, как пелена солёных слёз наполняет блестящие глаза, обещая вот-вот сойти маленьким ручейком по щеке. Искренние чувства, не считая злость и забаву, редко посещали Максима за последние несколько лет, как только умер его отец, которого Голышев очень любил и уважал. Сейчас парень чувствует, как искренне сочувствует Фадееву, ведь знает, какого терять близких людей. Знает, как это больно. Образовалось чувство под ребрами: он очень хочет пригласительно раскинуть руки, чтобы Дима вошёл в его объятья, и прижать парня к себе, пожалеть. Но Максим сидел не двигаясь, точно оцепенев. В мыслях он уже сделал это действие несколько раз, но тело не слушается, и тогда пришлось только лишь выкинуть эту мысль; Дима сам вряд ли обнимет его — Максим ему никто. Богомол сглотнул неприятный пузырь в горле, и встал с места, поняв, что Дима не может сейчас об этом говорить. — Пошли, — сказал бодро, будто и вовсе нечего не было сейчас, да и вообще…- Вставай. Я уверен, что ты ещё девственник по прогулу школы, так что буду твоим первым, кто…- замолчал. Фадеев вдруг уткнулся носом в локоть, положивший на согнутые ноги в коленях, точно ребёнок. Раздались несколько рваных вздохов, и парень сжал в кулак ладонь левой руки, в правой же так и была сжата сигарета, точнее её остатки. Голышев молча смотрел на то, как вздрагивает Дима, громко дыша, и просто не знал, что делать. А Диме больно. Диме стыдно. Диме непривычно. Ему была непривычна боль, ему было стыдно за слабость перед Богомолом… Максим хмурит брови, думая о том, чтобы сейчас сказать, дабы парню стало легче, но тут дверь в туалет вдруг открывается, и Дима резко встаёт, но продолжает тупит. Голышев же отреагировал сразу, схватив из рук Фадеева сигарету. — Так, что это тут у нас?! Это был строгий женский голос. В туалет вошла завуч старшей школы, хмурая, словно её лет двадцать не ебали; в строгом костюме, да и смотрит прямо в душу, точно знает все твои самые грязные грехи. Ольга Ильинична машет перед собой рукой, словно разгоняет сигаретный запах, которого тут почти уже и нет. — Опять куришь в школе, Голышев?! — не кричит, но говорит очень строго, на повешенном тоне. Дима смотрит на всю ситуацию с удивлением и краснеет, превращаясь в рака. Опускает на взгляд, кусая губу, а пальцы сцепились за спиной. — Ольга Ильинична, я…- начинает Богомол, делая голос. как можно невиннее — Ничего не хочу слышать! И ты тут, Фадеев! — Дима ещё больше краснеет, поймав разочарованный взгляд завуча, — Я сейчас же позвоню твоим родителям, Максим- смотрит на Богомола, и собирается сказать тоже самое Диме, но закрывает рот, как только открыла. Дима знает, что уже, видимо, всей школе известно про сложную ситуацию в его семье. Знает, что она собиралась сказать, и Диме тошно… — С тобой мы после поговорим, Фадеев, — говорит более мягче, — Пошли вон отсюда! Максим кидает сигарету, а точнее уже только фильтр, в унитаз, на что получает визг женщины «Не в туалет же, ну!», и парни быстро покидают помещение, схватив рюкзаки. Дима идёт быстро, словно пытаясь убежать куда-нибудь. Лицо всё ещё горит, а кисть руки пытается стереть влагу на щеках. Ему стыдно, он не хочет сейчас встречаться с голубыми глазами взглядами. Он тупо хочет уйти отсюда, но Максим догоняет его, вставая на пути. — Ну так что? — спрашивает чуть хриплый голос, но весёлый, и парень, натянувший капюшон, улыбается. Фадееву не смешно — ему не уютно, ему противно от самого себя же. — Что? — брюнет спрашивает тихо. — Прогуляем школу? Ты со мной? Дима смотрит на парня, не понимая, как ему удаётся быть всегда таким… позитивным? Фадеев и сам такой был, всего несколько месяцев назад, но не сейчас. Сейчас в его жизни началась чёрная полоса, и он словно забыл каким был до Самары. Парень прикусывает пухлую губу, руки прячутся в карманы, а взгляд всё ещё печальный. Богомол же выглядит уверенно. пытаясь поймать взгляд глаз парня напротив, при этом покачивается с пятки на носок, а в глазах азарт. Внутри лишь желание «разогреть» Диму, поднять ему настроение. Брюнет поднимает апатичный взгляд, и сухо говорит: — Не сегодня, — просто, но удручённо ответил, опустив голову. Богомол не успевает и толком всё осознать, как парень обходит его, торопясь на урок. Максим тяжело вздыхает, опуская глаза, и чему-то усмехается.