принцесска

Вы верите в судьбу? В то, что в этом мире нет ничего случайного? В то, что если ты куда-то опоздал, или что-то потерял, то это к лучшему? Дима, кажется, сейчас поверил в судьбу. Он нажал несколько раз на номер телефона Максима, но, видимо, его были пальцы слишком мокрые и вспотевшие, поэтому телефон просто не принял его указания. Судьба? Вероятно. Фадеев лишь выдохнул, закрыв глаза. Это всё скоро изведёт его к хуям. Парень протер вспотевшую ладонь и нажал на контакт Конченкова, после чего прижал телефон у уху, но слышит лишь одинокие долгие гудки, начинающие не хило давить на парня, и тот просто сбрасывает трубку, после чего, прикусив губу и стараясь сдерживать дрожь и озноб, набирает телефон Лавров. Гудки… Они там все померли что ли? — Говори быстрее, — послышался шёпот на том конце и фоновый голос… Учителя? Вдруг появилось желание ударить себя по лбу, как он мог забыть, что парни-то учатся! — Какого хуя ты не в школе, Фадеев?! — злобно шипит Игорь, а Дима краснеет, опуская голову. — Я кажись заболел, — тихо повествует брюнет, сдерживая кашель, — Я хотел… кхе-кхе…- кашель всё-таки вырывается и парень чуть отводит телефон, откашливаясь. — Бля, Фадей, я перезвоню, — сбрасывает. Дима смотрит на телефон ещё пол минуты, осознавая, что, кажется, в этом мире он один и лекарств купить некому. Комнату наполняет одинокий вздох, и брюнет ложится на кровать, приземляясь головой на мягкую, даже слишком, подушку. Глаза сами закрываются от усталости, и, блять, тут слишком холодно. Надо найти силы принести одеяло из родительской комнаты, но, чёрт возьми, как же херово. Голова кружится, тошнота мерзко змеёй подползает к горлу и отходит, и опять и опять… Горло болит, словно внутри лезвием режут, а глотать слишком болезненно. При этом тело горит, но Диме очень холодно. Лучше сдохнуть надо что-то предпринимать. Фадеев всё-таки нажимает номер телефона Максима, и на этот раз слышит гудки. Долгие гудки… И Дима уже собирается сбрасывать, как… — Да? — на том конце голос, от которого почему-то мурашки забегали по рукам, и он… слишком серьёзный, что ли. Не как обычно. — Ты занят? — не громко спрашивает Фадеев, чей голос охрип из-за болезни, и закрывает глаза. — Эм… Не совсем, точнее.- на фоне чей-то мужской голос, но Голышев явно не в школе, это слышно по звуку мотора машины на фоне. — Я могу позвонить позже, или…- говорит очень быстро, от чего голова только больше заболела. — Всё в порядке. Говори, — голос становится более мягким, но в горле Димы образовалось чувство, что он оче-е-ень не вовремя… — Кхм, — Фадеев пытается проглотить мерзкий ком в горле, — Я… заболел, — от чего-то лицо заливается краской, — Просто…- говорит невнятно, ведь ему неудобно просить об этом Богомола, — Мне нужны лекарства, а в аптеку сходить некому, я бы сам, но не могу встать с кровати, Стас и Игорь заняты, и я просто не знаю, что делать, — с паникой в голосе говорит очень быстро Дима, и просто выдыхает в конце, думая, что Макс вовсе не понял сказанного им, может поэтому тот и молчит?..- Прости, мне наверно не стоило звонить тебе, я как-нибудь справлюсь, — вновь говорит, как скороговорку, но его перебивает голос Богомола. — Стой-стой, — кажется, Дима опять слышит голос на фоне. Очень грубый и неприятный голос, — Да иду я! Принц… Фадеев, — поправляет себя, а у Дима от этого сердце пропускает удар, и он просто жмурит глаза, и не сразу понимает сказанное после: — Я сейчас немного занят, но чуть позже, примерно через час, звякну тебе, окей? Дима молчит, глубоко дыша, и кивает, после чего тут же говорит, осознавая, что этот кивок Голышев не видел: — Да, хорошо, без проблем. — Вот и чудненько, — вновь весёлый голос, — Жди звонка. Гудки, повествующие о том, что парень скинул трубку. Сердце неприятно сжимается после понятия о том, что Фадеев вновь один… Он один, кажется, не только в этой долбаной квартире, но и в этом городе. В этом мире. Его мать в больнице, Катя трубку не берёт, а его друзья сейчас заняты и до него им нет никакого дела. Конечно, у них есть своя жизнь, и Дима не может винить их в этом, но почему-то он делает именно так, мысленно давая себе по макушке. Единственную, кого он не может понять, так это Катю. Почему она его игнорирует уже второй день? И, с чувством тоски внизу живота, и убивающей грусти по венам, Дима засыпает, приоткрыв губы. Нос был забит, приходилось дышать ртом, что очень неприятно — губы пересыхают. Только сквозь сон Фадеев слышит вибрацию звонящего телефона, но не может проснуться и взять трубку. Ему это тупо непосильно, как бы он не хотел этого… Звонки прекращаются, и Дима вновь видит сны, после чего, спустя некоторое время, слышит стук в дверь, а после шаги по квартире. Он всё это осознаёт, всё ещё не проснувшись, и ему почему-то даже не страшно. Брюнет просто чувствует, что человек, ходящий сейчас по его комнате, кажется, на носочках, дабы не разбудить парня, просто близок ему… Парню больше не одиноко, и даже более, спокойно и приятно, ведь он едва чувствует знакомый запах табака, какого-то одеколона, ну и конечно алкоголя, и всё это было вперемешку с карамелью. Этот человек явно ест много карамельных сладостей. Какой странный запах. С этой мыслью вновь глубоко засыпает Дима, чувствую, как на него легонько падает что-то тёплое. Одеяло, за которым он так и не сходил. Озноб потихоньку уходит… Брюнет открывает глаза, пытаясь сфокусировать взгляд, и видит перед собой воду в стакане на тумбочке и маленький синий пакетик, в котором лежат разные коробочки. Лекарства, наверное. Парень принимает сидячую позу на кровати, опустив ноги на пол, после чего длинные пальцы зарываются в густые волосы тёмного оттенка, и взъерошивают их. Голова уже не так сильно болит, да и чувствует себя парень немного лучше. Дрожь всё ещё присутствует, а губы дрожат в ознобе, но чувство мерзости и дикой слабости немного отходят. В горле сухо, поэтому Дима берёт стакан с водой и осушает его. Ставит обратно на тумбочку, с чувством благодарности тому, кто оставил тут воду, и тут же вздрагивает, осознавая, что в квартире он не один. Дима помнит, как слышал шаги и чувствовал знакомый запах, поэтому вскакивает с кровати, от чего в глазах темнеет, и Фадеев кладёт руку на опускающуюся от боли голову, закрывая глаза. Через полминуты брюнет накидывает на себя теплую кофту и покидает комнату, оглядываясь по сторонам, ища того, кто оставил лекарства на тумбочке. Дима заходит на кухню, где у плиты стоит знакомый силуэт, и что-то готовит, пританцовывая под свои текста, которых, к сожалению, Фадеев не в силах сейчас разобрать и понять, и просто замирает. Не каждый день у него на кухне готовит ебаный Богомол, в трениках и толстовке, при этом читает какой-то рэп. Что не так пошло в этом мире? Рукава были закаты, оголяя худые руки, и больному удалось разглядеть татуировку Максима; это были объёмные песочные часы, окружённые пока непонятными для брюнета узорами, и чуть ниже надпись печатными буквами: «н и ч е г о н е в е ч н о» — Кхм, — «кашляет» Дима в кулак, оперевшись на дверной косяк, на что Богомол чуть вздрагивает, поворачиваясь к парню и застывает с каким-то шоком в глазах и лопаточкой для готовки в руках. После на лице расплывается яркая улыбка, и он уже поворачивается всем телом, а не на 90 градусов. — Привет. Как самочувствие? Фадеев наконец опустил поднятые от удивления брови, а губы растянулись в лёгкой улыбке, и парень сел за стол, чувствуя приятный запах еды. Есть не хотелось нет, но странное ощущение в животе всё-таки появилось. Ему было так хорошо и забавно, не смотря на состояние здоровья. Сука, сам Максим Голышев готовит блины на его кухне. Не у каждого так. — Вроде жив, -говорит Дима, тяжело вздохнув, — Спасибо. Последнее слово Фадеева было неожиданностью для него самого, и он краснеет, поняв, что сказал это вслух. Да и ладно, что в этом такого? Но он краснеет, как девчонка… — Да не за что, — усмехается Макс и вновь отворачивается к плите, — Как ты так заболеть-то умудрился? Совсем охуел? — весело спрашивает. Дима улыбается такой домашней улыбкой, смотря в спину худого парня, и ловит себя на мысли, что не хочет, чтобы это когда-нибудь кончалось… — Ты купил лекарства на свои деньги? — вопрос на вопрос. Слова сами вылетают, и вдруг вся уютная атмосфера исчезает, как показалось это Диме. Он хмурит брови. — Ха, — выдаёт Голышев, — Ну да, а что? Подобный вопрос заставляет Диму проглотить язык и задуматься над ответом. В смысле «А что?» — Ну… — в горле пересыхает, — Ты не должен был, я бы дал тебе и… — Да забей, — перебивает Богомол, и поворачивается к Диме, только теперь с тарелкой в руках. Это действительно были блины, и Фадеев бы обрадовался такому, но только вот в горле застывает чувство обязанности и неловкости, — Для друга жалко что ли? — улыбается Макс, хлопая по плечу больного, и вновь отворачивается, продолжая хозяйничать на кухне. Друга. Друга? Фадеев словно проглатывает язык, и просто замирает, смотря на блины, которые в свою очередь, естественно, не самые идеальные и чуть подгорелые. Да брюнет и не жалуется, это всё равно до дрожи приятно. А в голове лишь одно слово, которое он не ожидал услышать от Макса… Друг… — Ну, я не повар, но что могу… — Спасибо, — говорит с чувством, а после с таким же жаром и блеском смотрит в голубые глаза, заставляя Голышева остановится. Богомол не может оторвать взгляд от каре-зелёных глаз, а Дима от ясно-голубых, в которых сейчас читается лёгкая растерянность и неожиданность. Молчание, наверное, задерживается слишком долго, поэтому Максим просто облизывает губы, резко отвернувшись, и закрывая глаза, при этом с уст вылетает простое «Пожалуйста». Перед глазами Богомола только ясная картинка искренности в глазах Фадеева. Глаза, в которые хочется смотреть вечно и видеть эти… чувства? Бля, ты чём думаешь, еблан? Забыл какие у тебя планы? Дима отворачивает голову, краснея, и понимая, что не дышит уже почти минуту, из-за этого начинает беззвучно глотать губами воздух. Неловкая ситуация, честно говоря. Неловкая тишина, и непонятное желание убежать, но остаться рядом. Такое бывает вообще? — Ну так что? — говорит бодро, будто ничего и не было, и улыбается Голышев, — Температура есть? Фадеев не смотрит в кристально голубые глаза, которые делают в нём дырку, и перебирает от волнения пальцы. — Не знаю… Не измерял… — голос едва слышно, и парень просто поджимает пухлые губы. — Ну, — ладонь проходит по макушке, — Иди мерь, а я пока чай сделаю. — Не стоит, я и сам… — Бля, иди померяй температуру! — наверное, слишком грубо получилось, да и не только Дима удивился такому тону, кинув вопросительный взгляд, в которых можно было увидеть и лёгкий испуг. Максиму нужно перевести дух, покурить, и сейчас нужно, чтобы парень просто ушёл, — Скажешь потом, что да как… — добавляет тише и спокойнее, щёлкая на кнопку чайника, чтобы тот включился. Фадеев тупо кивает и быстро уходит, чувствуя, как ноги подкашиваются; земля уходит из-под ног. Дима закрывает дверь в комнату, после чего прислоняется к ней спиной, и закрывает горящее лицо ладонями, дыша глубоко. Что это блять было? И почему он сейчас задыхается от переизбытка чувств? Это бля ненормально… Голова кружится, ноги становятся ватными, и дышать невозможно. Парню хочется сейчас спуститься спиной по стене, как в банальных драмах, но он находит в себе силы сделать сказанное ему. Фадеев находит градусник в ящике матери и кладёт его под подмышку, сев в ожидании, а в ушах нервный крик Голышева, заставляющий сердце биться чаще. И парень просто сидит, отключившись, смотря только в одну точку стеклянным взглядом. Сколько времени прошло? Десять минут? Пятнадцать? Брюнет думает только о том, что ему действительно страшно возвращаться на кухню и опять смотреть в голубые глаза… Стук в дверь. Дима вздрагивает, резко взглянув на дверь. — Эй, как ты там? Фадеев поджимает губы, достаёт градусник, и оглашает увиденное: — 38,6! Дверь открывается, а на пороге шокированный Максим, чьи пухлые губы были приоткрыты, глаза цветом морской волны в шторм были уширены, а густые брови взлетели вверх. — Пиздуй в кровать! На указание брови Димы поднимаются, и парень не сразу понимает точный смысл сказанного Максимом, а после, когда до него доходит, то уши краснеют, а парень опускает взгляд на градусник в дрожащих руках, проклиная себя за свои же пидорские мыслишки. Но Фадеев встаёт, быстро, насколько может, идёт в свою комнату, после чего залезая под одеяло, и накрывается им с головой, делая из этого своеобразное убежище. Ему стыдно и неловко, пускай Максим и не знает его мысли. К счастью. Голышев заходит в комнату лишь, чтобы взять пакетик с лекарствами и уходит, не сказав не слова, а Дима под одеялом, кажется, забыл как дышать, только вот чувствует слёзы в уголках глаз. И ему противно… Наверное, это всё из-за болезни, и скоро пройдёт, но парню от чего-то очень больно. В сердце что-то беспощадно колит, а дышать тяжело. Максим заходит в комнату вновь, и Фадеев слышит стук кружки, которую положили на тумбочку. — Выпей, надо температуру сбить, — серьёзно говорит Богомол, а Дима кусает кисть руки, лишь бы не издать стона или всхлипа. Подушка промокла… Слёзы сами текли ручьём, он не мог их остановить. Пытался, правда… — Уходи, — буркнул себе под нос брюнет, и не был уверенным, что парень услышал его. — В смысле? Но Дима молчит, он не может больше говорить, сгорая от своих же чувств. Его накрыло волной неописуемой смеси всякого дерьма: ему стыдно, он беспомощен и слаб, при этом дико устал от всего этого. И он чувствует вину. Глубокую вину перед Максимом, ведь тот не бросил его; Приехал, приготовил еды, теперь ещё и заботится о здоровье больного, а тот что? Просит его уйти? Но так будет лучше. Дима ещё не знает для кого, но ему нужен глоток свежего воздуха, а пока Богомол рядом — это невозможно, ибо парень чётко осознал для себя, что рядом с Голышевом теряется… Может это…? Нет. Нет! Ответа нет, лишь тишина, которую нарушают редкие тяжёлые вздохи. А после… После Богомол покидает комнату, уже через пару минут послышался хлопок входной двери, а Дима вздрагивает, зажмуря глаза ещё сильнее. Вновь чувство бесконечного холода и одиночества. Вновь сердце тоскует, нарываясь на подавленность, которое будет длится ещё несколько дней… Что за хуйня, блять?! Этими словами можно было описать всё состояние Максима сейчас, когда он вылетает пулей из подъезда Фадеева, а зубы скрипят от злости. И главное, парень не знает, на кого зол больше, на себя или на ебаного Фадеева? Парень шёл туда с чётким планом: оказать Принцессе сострадания, позаботиться. после чего он и получит желаемого, ведь только посмотрев на эту булку, в голову приходят только фразы, наподобие: «Бери его, Макс, бери и трахай!» Только вот он увидел его спящего, дрожащего и бледного, но он сохранял свою… очаровательность? Милость? Увидев его таким Голышев словил себя на мысли, что хотел бы сейчас поцеловать его в лоб, как ребёнка, но парень сдержался, просто накрыв его одеялом. И ему действительно стало важно его здоровье, а не просто «о сейчас побегаю за этим пидором, а завтра он мне даст». И это, сука, пугало. Волновало. Обескуражило. У него был план! Максим бьёт ногой по скамейке, после чего отпрыгивает, почувствовав боль. И тот просто сказал «Уходи», ну спасибо, Димочка, именно этой благодарности он и хотел. Благодарность. Максим сел на скамейку, закурив сигарету и вспоминая тот жар в глазах Фадеева, но тут же махнул головой. Надо занять себя чем-нибудь. И Богомол старается, правда. Идёт кататься с друзьями на скейте, после немного бухает под вечер, смотрит фильм уже ночью, но принцесса не выходит из головы, а внутренний голос упрекает парня в том, что он оставил больного пацана одного, а он едва ходит, кстати. Ну что за блядство… Почему если человек вдруг как засядет в голову, то не может покинуть мысли хоть на минуту? Он просто везде. В воздухе. в голове, под кожей. Каждая мысль и идея приводит только к этому человечку, и это неописуемо грустно и тяжело. Голова уже болит, а всё из-за какого-то одного человека. Ты не можешь сосредоточиться, буквально, ни на чём, раздумывая только о том, чем сейчас занят этот пидрила и думает ли он так же о тебе… Кажется, меня уронили в детстве головой, или же я, блять, уже помешан. С такими мыслями Максим набирает сообщение брюнету с милыми родинками на лице. Макс Голышев. 1:34. Бля, ты там живой? Ты по-уебски поступил, принцесса Да не, можешь не париться. я не обижен. Спасибо за внимание. Сука, ты еблан Как ты? Ебанутый Температура есть? Как самочувствие, пидор? Как самочувствие, принцесса? Макс Голышев. 1:48. Если ты там сдох, выкину твой труп в реку, не парься. Игнор? Спишь уже? Макс Голышев. 2:46. Окей, иди нахуй. Блять Макс Голышев. 2:46. Ответь, еблан, иначе приеду. Дмитрий Фадеев. 2:50. Нормально всё. И с какой интонацией Максиму это, мать вашу, читать? Голышев повёл плечом, недовольно поджав губы. Ебаный Дима. Вдох. Выдох. Он спокоен. Богомол откладывает ноутбук, встаёт с кровати и тупо начинает измерять комнату шагами, скрестив руки на груди. Это пацан начинает не хило его выводить из себя, заставляет нервничать и просто не вылезает из головы! Максим останавливается, закрывая глаза, и борясь с ебланом внутри себя, который хочет сорваться нахуй и поехать к брюнету. И этого не происходит, Максим просто выключает свет в комнате, ныряет в кровать и пытается заснуть. Вот примерно так же и проходит вся неделя до выздоровления Фадеева. Сегодня Дима проснулся с улыбкой, уже почти не чувствуя осадков болезни, которая не давала жить целую неделю. К тому же завтра выписывают его мать, а эта новость не может не радовать. Единственное, что смывало улыбку, как рукой, это Максим. Они больше так и не виделись, да и не переписывались, хотя руки так и чесались написать что-нибудь Голышеву. Дима вообще придумал уже целый диалог по поводу всего, что произошло неделю назад, и прокручивал его снова и снова, направляясь в школу, при этом стараясь отвечать на сообщения Лаврова и Конченкова, которые ушли от него вчера в двенадцать ночи. Парни засиделись с пивом перед телевизором, а теперь жаловались на головную боль и несделанные уроки. Вину Фадеев взял на себя, поэтому разрешил парням списать у него домашку. Брюнет остановился около входа в школу. ожидая друзей и медленно потягивая сигарету, при этом он пытался понять, что не так в их с Катей отношениях. Они так и не поговорили, а единственная переписка состоялась пару дней назад. Дмитрий Фадеев. 16.10.17. 14:23. Привет, как дела? Дмитрий Фадеев.16.10.17. 17:10. Что-то не так? Дмитрий Фадеев. 17.10.17.12:08. Бля, я обидел тебя чем-то? Дмитрий Фадеев. 17.10.17. 19:45. Что бы не произошло, просто ответь мне, прошу. Катя Голышева. 17.10.17. 20:03. Всё в порядке, Дим. Прости, потом поговорим как-нибудь. Фадеев глубоко набрал воздуха в лёгкие, после выпустил со свистом, перечитывая эту переписку, если её можно так назвать. Что вообще творится с девушкой? И что не так сделал Дима, просто существуя? — Эй, пидор! Дима поднял взгляд и увидел друзей, шедших к нему. Лавров улыбался также ярко, как он это умеет, а Стас сегодня был приунывший. Он зевнул два раза, пока шёл с Игорем к Диме. Бледный, синяки под глазами. Видимо, не один Дима не спит ночами, думая о вечном. Лавров пожал руку Фадееву, смотря на брюнета с искорками, а около глаз образовались весёлые морщинки. Дима взглянул на отстранённого Конченкова, по стеклянному взгляну шоколадных глаз которого было понятно, что он где-то далеко-далеко, в своём сознании. — Что с ним? — облокотился на перила Дима, кивнул на Стаса, и опустился на ступеньку. В ответ Игорь жмёт плечами, взглянув быстро на Стаса, и просто поджимает губы., но Дима видит в глазах тень печали, которую тот тут же прикрывает светлой улыбкой. Что-то тут не так… Уроки пролетают очень быстро, а Дима вновь пытался вникнуть в новые темы, но очень уж отвлекал Голышев, которого брюнет видел каждую перемену. Максим и не смотрел на парня, что очень задело. Но ведь Дима сам виноват, не так ли? Парень прогнал его, а после и не писал даже… После всего, что сделал Максим… И, кстати, Стас и Игорь не знают о том, что Богомол навещал больного. Фадеев решил, что лучше пока друзьям в принципе не говорить о том, что он сдружился с местным хулиганом. Уроки кончились, и Дима с хорошим настроением покидает школу, а рядом и Лавров, вытянувший руки вверх, потягиваясь, и набирая свежего воздуха. — К хуям школу, надо набухаться! — говорит жизнерадостно, как это умеет. Дима оставляет это не отвеченным, оглядывая двор школы, где уже бегали дети, а старшеклассники и ученики средней школы сидели по скамейкам или на траве. Такое редко бывает, ведь уже осень и достаточно холодно, только вот сегодня погода просто отличная. Такая погода не может не навеивать хорошее настроение, и брюнет уж было улыбнулся, только улыбка ушла, как только он встретился взглядами с зелёными большими глазами, отчего по телу прошёлся ток. — Я ща, — быстро сказал Дима, вскочив со ступенек, и быстро помчался к русоволосой, стоявшей рядом с подругами, и упорно делающий вид, что Фадеева не существует, — На одну минуту, — серьёзно говорит Дима, хватая Катю за руку. и отводя в сторону от компашки её подруг. — Привет, — слабо улыбается, оглядываясь по сторонам. Почему она не смотрит ему в глаза?! — Ты уже поправился, я рада… — Что произошло? — с волнением перебивает Фадеев, не отпуская локоть девушки из своего захвата. Он смотрит точно в глаза. пытаясь поймать взгляд. при этом брови нахмурены, а губы сжаты, — Ты избегаешь меня? Голышева вдруг резко смотрит в каре-зелёные глаза, найдя там самую чистую и настоящую осень. Темно-зелёный, цвет опавших листьев; карий, цвет уюта, шоколада… Она любит эти глаза, только вот непонятная обида засела глубоко в сердце. А сама-то толком и не знает почему. — Всё хорошо, Дим, — говорит уверенно, но негромко. — Почему тогда не отвечаешь на смс? Я звонил, в конце концов! — Прости…- она опускает голову, покусывая губы, а ресницы будто дрожат. Она вот-вот заплачет? — Я тебя чем-то обидел? Дима спрашивает прямо, уверенно, и прикладывает ладонь к тёплой щеке, поднимая голову девушки, заглядывая в зелёные глаза. которые действительно стоят на мокром месте. Нет, он не хочет, чтобы она плакала. Только не из-за него… Голышева вдруг бросается на него с объятьями, крепко прижимаясь всем телом, бьющемся в мелкой дрожи, и Фадеев не против. Он так же крепко обнимает Катю, кладя ладонь на её макушку, после опускает голову, зарываясь носом в русые волосы, пахнующие… карамелью? Дима резко открывает глаза, когда сердце ёкает, запах уж слишком… знакомый… И тут раздаются крики, от чего Голышева отскакивает, глядя на место около школы, где собралась какая-та толпа, но при этом зеленоглазая не отпускает ладонь Димы. — Что там творится? — тихо спрашивает Катя, и вот они уже бегут к месту, где происходит какая-та хуета. Толпа выстроилась кругом, в центре которого что-то явно происходило, судя по крикам и визгам. Фадееву едва удалось пробраться сквозь толпу студентов, чтобы увидеть данную картинку, приводящую в оцепенение: Голышев сидел сверху какого-то чувака, набивая ему морду кулаком. И Фадеев подмечает, с каким драйвом и энтузиазмом в глазах бьёт парнишку, кажется, из девятого класса, Богомол.