ты найдёшь обо мне всё что можно, станешь главой или новым абзацем.
Дима, охуевший от всего произошедшего, быстрым шагом, чуть не бегом, шёл в ещё неизвестное ему направление. Вообще, так-то, он должен сейчас вот так топать в школу, но тот несётся вихрем туда, куда глаза глядят, перед которыми, кстати, пелена слёз, вызванных обидой, а сердце в груди сжимая, мешая дышать и думать сейчас. Вот он несётся через дорогу на красный цвет, ему сигналят машины, что отдаётся эхом в ушах, отдаляется в сознание, и вот голова болит, но тот всё бежит и бежит, стараясь выплеснуть боль, при этом тыльная сторона ладони постоянно размазывает слёзы по лицу, которые уже серьёзно щиплют глаза. Дима перебегает очередную дорогу, чуть не попадая под машину, откуда после ему кричат, какой он еблан, и он рыдает ещё больше от своей беспомощности. Парень хватает губами воздух, и при этом давится им, когда уже больно дышать. Наконец добегает до нужной стены, и впритык побегает к ней, кладя на неё ладони и лоб. Холодная. Пытается восстановить дыхание и успокоить истерику. Как же он ненавидит их. Как же разгневан на свою семью. Фадеев дышит громко, глубоко, и отходит, а после со всей силы бьёт кулаком по стене, и ещё раз, ощущая адскую боль, перебивающую ту, что внутри. Ведь… блять, как же невыносимо больно, как же обидно. Дима отпрыгивает, хватаясь одной рукой за другую, ощущая на ней алую влагу, а слёзы ещё яростнее льются по щекам, и он прижимает костяшки к губам, чувствуя этот вкус железа на солёных, после слёз, губах. И сейчас сердце начинает ныть, ведь… Ведь как же он хочет прильнуть к Максиму, обнять его, и услышать его успокаивающий голос, но в ушах и сознание лишь голоса родителей. Лишь отец, говорящий о том, что теперь он свободен, ведь мать забрала заявление из полиции. А после на кухню входит мама. Сначала на её лице такая яркая улыбка и подарок в руках, но Дима смотрит с разочарованием, и улыбка исчезает. Она начинает объясняться. Говорит что любит Диму, его отца, их обоих. Что без отца они не смогут, и парня начинает тошнить от всего этого бреда. Он кричит на неё и на отца, на что едва не получает кулаком Константина в лицо, но Инна останавливает мужа, рыдая. Опять слёзы матери. Опять гнев в родных глазах отца. Сука. Рваный всхлип срывается с губ. — Ненавижу, — шепчет, сгибаясь в животе, — Сука, ненавижу! — и пинает нечто невидимое, а после рычит, в обиде за испорченный день рождение, кулак невольно опять врезается в стену, и парень шипит от боли, оседая на корточки. В этот момент хочется рухнуть прям тут, возле лестницы на крышу, и просто помереть. Выдох. Стоп. Больно.***
Богомол ждал до последнего. Стоял даже ещё минут десять после звонка, около входа в школу. Ждал, как чёртов Хатико. Но Фадеева не было. Просто не было. Он не пришёл к первому уроку, не пришёл ко второму и третьему, а Голышев ходил весь день, как на иголках, ища парня в толпе, оборачиваясь, когда было слышно «Дима!». Катя тоже не знала где он, трубку не берёт, и Богомол, еле-еле отсидев алгебру, решил спросить у его друзей, где ходит этот чёрт. Он нашёл Лаврова и Конченкова, сидящих на втором этаже, дожидающихся звонок на урок геометрии. И, набрав воздуха в лёгкие, натянув улыбку на лицо, сделал первые шаги к парням, получив тут же неодобрительные взгляды. — Где Фадеев? — смотрел то на Стаса, то на Игоря, а руки сцепились за спиной, изогнул бровь. — Чего тебе нужно от него? — хриплым, от природы, голосом спросил русоволосый, закинув ногу на ногу, а после на костлявые коленки приземлились руки. — А можно без тупых вопросов? Не только вы его друзья… — Ну так раз если ты его друг, — последние слова сказал более ядовито Игорь, чем все остальные, и встал с места, встав перед Максимом, как скала, но не ебать ли последнему? — То почему не знаешь, где он? — Ну простите, — улыбка пропала с лица, и Богомол начинал нервничать, — Я не слежу за ним. — Да что ты, а мы думали, что наоборот, — сделал шаг вперёд Игорь, опустив брови. — А ты не ёрничай, Лавров, — так же шагнул вперёд, стоя теперь чуть ли не впритык, и смотрел только в глаза. — Мы не знаем где он, — вскочил с места Стас, чувствуя, что это может плохо закончится. — Ну вот и всё, Слиппа сказал, — не переводил взгляд с синих глаз, — Разве так сложно ответить? — Стас точно так же спросил, зачем он тебе, — Стас, не Слиппа, понял?-не отступал Лавров, начиная бесить, но тот лишь улыбнулся, сделав шаг назад. Раз они друзья Димы, то не стоит сейчас устраивать концерты, потом сам же будет выслушивать: «О, зачем ты полез к ним? Разве это того стоило?». В ушах наигранно-женский голос Фадеева. — Хочу с днём рождения поздравить, — просто отвечает, жмёт плечами, облизывая губу. Игорь хмыкает, напоминая лошадь, а Стас тупо подходит чуть ближе, выглядя спокойно, и Максим смотрит заинтересованно. — Если найдёшь его, передай, что мы волнуемся. Голышев готов был изогнуть бровь, поражённый тем, что Стас так легко, даже чувственно, говорит с ним, с Богомолом, который не плохо так подпортил ему жизнь за полгода. И сейчас парень действительно почувствовал себя виноватым, поэтому и не стал выёбываться, просто кивнув, а после ушёл на поиски Ромы, набирая по пути номер одного знакомого. — Да? — на том конце сонный голос. — Ты чё спишь шо ле? — недовольно спрашивает, ища взглядом Рому. Что за день такой, где все? — Богомол, отвали…- слышно, что зевает. — Вставай, петушара, — говорит, не желая обидеть, — Мне нужно, чтобы ты кое-что нашёл для меня…***
Сейчас бы бухать в одиночку, сидя на крыше, и дожидаясь лишь одного человека. Дима выпил полтора литра дешёвого блейзера за сотку, и теперь перед глазами все чуть плыло. В основном из-за редких слёз. Он тут, промёрзший от холода, ведь сидит лишь в спортивках, кедах (и то без носков), и толстовке. С этой то погодой. Фадеев выкурил уже сигарет пять, и его тошнит, честно, но зато тело и мозги расслабляются. Идеальный день рождение, осталось лишь с этой крыши прыгнуть. Его мир катится к хуям… Он сидел на краю крыши, свесив ноги, тут не высоко, всего полтора этажа, так что похуй. Если и упадёт, то обойдётся несколькими переломами. Наверное… Дима следил за телефоном в дрожащей, красной от холода, руке, который постоянно вибрировал. Двадцать пропущенных от Кати, десять от Стаса и пять от Игоря. Несколько сообщений. Два пропущенных вызова от матери. Фадеев, как-то не по-нормальному, ржал, когда приходили смс, подобные «Ты где?» «Мы волнуемся»… А после опять слёзы. Истерика, ни как иначе. Единственный, кто не писал, так это Богомол. Дима влюбился. Сука, он влюбился в Максима. В груди опять что-то давит и дышать больно… Он не писал… Вероятно, ему срать, но зачем тогда надо было вчера вытворять подобное? Садится на коленки. Выпендривался, наверное, вот и всё. Дима опускает голову, мотая ею, и натягивает после капюшон, аж на лицо, после плечи вздрагивают, и слышны рваные всхлипы. Идиот. Влюбился в пацана, да и к тому же в брата своей девушки. Ну вот нахуй?! На часах 17:30. Бля, как же он тут долго. Не всё время, конечно. Бегал несколько раз в магазин, гулял по району, но тут он уже часа четыре точно. Дима набирает воздуха в лёгкие, смотря вниз. Всё немного двоится, тот встаёт на ноги. Сейчас бы прыгнуть. Но нет.А в остальном мы все давно уже чужие люди. Я возгласы толпы, яркие вспышки за кадром. Я так хочу уехать в никуда, не взяв себе билет обратно. Бежать с планеты, совершая бесконечный трансфер. Но ты попросишь меня остаться. Давай взорвемся громкими петардами, Или проснемся мы невиноватыми, Давай свалим из города мы на край земли?
***
Максим, когда пришёл на крышу под ручку с испорченным настроением явно не ожидал, что встретит тут Диму, которого искал полдня. Невольная улыбка растянулась на губах, а где-то между ребер появилось ощущение довольной собой радости, и Голышев быстрым шагом пошёл к парню, скинув капюшон и бандану, а руки крепко сжимали коробку, пальцы от сильного сжатия побелели, при этом парень чувствовал сильное волнение, что где-то в далёком сознании его это удивило. На радостях, что он нашёл Диму, парень едва не упал несколько раз, споткнувшись по пути. Коробка, кстати, находившаяся в руках была отдана парню час назад. Он позвонил знакомому с просьбой найти одну вещь, и тот успешно справился с задачей. Теперь у Богомола есть подарок Диме. Богомол плюхнулся рядом, свесив ноги, а Фадеев чуть вздрогнуть, не ожидав появления русоволосого. — Здорово, — весело сказал Максим, улыбнувшись ещё шире, если это вообще возможно, Дима в ответ лишь кивнул, а уголки губ дернулись в лёгкой улыбке, и парень сделал очередной затяг, губами сомкнув бледный фильтр сигареты. Дым вышел плавно, медленно растворяясь на фоне города. Голышев нахмурил брови, а вся радость вновь улетучилась, когда Фадеев отвернувший голову, поджав губы. Он курил медленно, а Макс знал, что бывает такое только тогда, когда пацану хуево. Что опять случилось с ебаным Фадеевым? — Как настроение? — решил нарушить тишину Богомол, стараясь рассмотреть лицо Димы и поймать взгляд каре-зеленых глаз. — Заебись. Прозвучало коротко и с горечью, на что Максим сощурил глаза, отводя их от лица парня. Брюнет сделал несколько глотков из бутылки, после наконец взглянул на голубоглазого, и последний не упустил момент, тоже подняв глаза. Внизу живота что-то дрогнуло, когда тот увидел влагу на щеках темноволосого. Вечно с ним какая та поебота. — Ты как? — Да неплохо вроде. Че в школе не был? Дима тяжело вздохнул, обреченной опустив голову, и вспоминая разговор с родителями. Умеют же испортить день рождение. — Посрался с родоками. Батя вернулся, — выложил, как есть, и повёл плечом. Дима так ждал его прихода… А сейчас… Рад ли он? Вновь поднимает взгляд, пытаясь найти в голубых глазах ответ. За что же я влюбился в тебя, чувак? За то, что ты разбил мне нос при нашем знакомстве? За то, что с тобой впервые бегал от полиции? За то, что из-за меня ты избил человека? За то, что не хило так доебывал моих друзей? Или всё из-за твоих голубых глаз? Сука… Как приторно, скулы сводит. — Сочувствую, — кончик губ дрогнулся, и Дима перевёл на него взгляд, вспоминая тот вечер когда едва не почувствовал вкус губ Богомола на своих губах. Отвернулся, а внутри всё заныло от досады. Он оттолкнул его тогда, прогнал, так что подобное никогда больше не произойдёт, а чувства… чувства пройдут. Будет легче. Богомол не узнает о них. Н и к о г д а. — Чуваак, — протянул Максим, плечом толкнув в плечо друга, — Не унывай, бля, у тебя же днюха сегодня. Сколько, кстати? Фадеев невольно улыбнулся, и наконец глаза заблестели. Так то лучше. — 17. — Ахах, мелкий ещё, — и взъерошивает густые волосы, вскакивая с места. — Пха! Самому-то сколько? — идёт следом, улыбаясь, а после и вовсе хохочет, услышав ответ. — 17. Макс плюхается на диван, протягивая руку Димы, и тот сначала застыл в недоумении, но после подал бутылку блейзера парню, на что тот довольно ухмыльнулся. — Фу, — кривит лицо, делая глоток, — Блейзер, серьёзно? Это не твоя алкашка, — ставит бутылку на пол. Фадеев поднимает брови, садясь рядом на диван. — В смысле, не моя? — Ну…- протягивает, отклоняясь на спинку, принимая расслабленную позу, — Тебе идёт вино там какое-нибудь. Дима хохочет, ловя взгляд друга, полный озорства, и делает наигранно возмущённый голос: — Ты меня совсем за бабу принимаешь? Богомол смеётся, но не отвечает. Нет, конечно. После оба смотрят на закат, такой розовый, смешанный с фиолетовым, на фоне города. Приторный. Дима думает о том, что если бы его возможно было бы попробовать, то он был бы со вкусом какого-нибудь сладкого малинового мороженого, а после усмехается. Пора перестать пить.В никуда промокшие будни. В никуда продрогшие люди. Вдаль несут свой крест. Я уже не помню начала. Только в этом зале для нас с тобой. Давно нет мест.
— Точно! — вскакивает Богомол, а брюнет вздрагивает от неожиданности, и сердце начинает яростнее стучать. Максим быстрым шагом, чуть ли не спотыкаясь, пошёл за своей коробкой, оставленной на том месте, где полдня отсидел Дима, смотрящий сейчас с любопытством. Парень пальцами хватает коробкой, и, улыбаясь, смотря на неё, идёт обратно, встаёт рядом с Димой, протягивает. — Не привык дарить подарки… Но… Бля, с днём рождения, короче. Фадеев всё ещё не дышит, смотря на коробку, неловко и неопытно обмотанную какой-то лентой бордового цвета, медленно протягивает руку, чувствуя сухость в горле, и берёт свой подарок предательски дрожащими пальцами. Тут же вдруг быстро открывает, смотря на всё с детским изумлением, подняв брови, и вызывая этим самым улыбку. Булка. Максим плюхается обратно на место, закинув локоть на спинку дивана, пахнущего пылью и прожитой жизнью. Дима открывает с трепетом коробку, откуда достаёт новый фотоаппарат, а глаза только больше расширяются, а губы приоткрылись от шока. — Охуеть, — вырывается с губ, — Охуеть! — Многословно, Дмитрий. И тот поднимает взгляд, смотрит с такими детскими искрами, что довольство собой ещё больше захлёстывает в груди. Как приятно, оказывается, дарить кому-то подарки. Кому-то Диме Фадееву, который едва держит себя в руках, лишь бы не обнять друга всеми силами. так, чтобы косточки хрустели. — Ты рассказывал, что просрал свою, так что, вот, — растянул губы уголками вниз, и махнул на предмет в руках Димы ладонью. — Бля, это охуенно, — кажется, его заклинило, — Спасибо. У кого спёр? — на последнем предложение опускает брови, а после звонко хохочет, и получает ногой в коленку. — Почему это сразу спёр, а? — улыбается Голышев, внимательно наблюдая за тем, как тот трясётся, смеясь. — Я шучу… Далее Дима фоткает всё, что попадается под руку, и из этого выходит очень даже эстетичные фотографии, до какого бы мусора не добрался пацан. После Фадеев переходит на Богомола. — Ой, отвали! — закрывает лицо тот, не переставая улыбаться, и отодвигается на диване, но Фадеев упорно пододвигается ближе. Диван не вечен. — Бля, одна фотография, Голышев! — Принцесса, сука, отвали, не люблю я фоткаться… Но тот и не подозревает, что Фадеев снимает на видео уже пять минут, поэтому тот и хохочет с злобными нотками. — Одну фотку! — Ааааа… Только потому что у тебя сегодня др, — закатывает глаза парень. Максим делает серьёзное лицо, выставляя вперёд средний палец, и Дима «фоткает», так и не говоря о том, что снимает на видео. — Покажи! Точно ребёнок, Макс рванул вперёд, чуть не столкнувшись лбом в лоб с Димой, который теперь сам отодвигается, мотая отрицательно головой, а рука с фотоаппаратом теперь висит в воздухе в противоположной стороне, и русоволосый не может дотянуться. — Это не честно, — обиженно отсаживается Богомол, скрестив руки на груди. — Я тебе в вк пришлю вечером, — тихо говорит Фадеев, внимательно фотографируя теперь приторный закат. И, пока Максим закуривает сигарету, чуть отвернувшись, Фадеев, вместе со своими бабочками в животе, фотографирует его в профиль. Смотрит на фотографию, подмечая длинные ресницы русоволосого, большие глаза и пухлые губы. Он был бы очень даже симпатичной девчонкой, со сложным характером, конечно, но всё же. Тогда было б нормально, если бы он в него влюбился… И Фадеев опять чувствует едкую печаль, забравшуюся под кожу, пробравшую до костей. Облизывает губы, откидываясь назад, а сердце вновь ноет. Но вот. Он рядом. Максим тут… — Чё с костяшками? — вытаскивает из мыслей парень, кивая на руку Димы, и тот сейчас хочет провалится куда-нибудь, лишь бы не объяснять то, что с ним было. Перед глазами опять картина семейной драмы и ударов о стену. Фадеев молчит, поминает, что тот точно знает, и злится. — Скажи, что ты избил какого-нибудь придурка, а не стену, — голос сдержанный, на грани рычания, и брюнет не поднимает взгляда, рассматривая фотографию Богомола. Чувствует себя ребёнком, которого отчитывают за съеденные конфеты, — Мм? — Стену, — выдыхает, не осмеливаясь поднять взгляд. И сердце тоже, упавшее в пятки. Чего он боится? Взрослый человек, и сам решает, что ему бить, людей или стену, но… сука. — Мда. И всё? — Я ненавижу их, порой, — решается на откровение, — Был зол… — Вдох, семь секунд, выдох, Фадеев. — И это успокаивает тебя? — повышает тон, резко поднимая раздражённый взгляд. Богомол усмехается, не смотря на друга. Нет, не успокаивает, вообще-то. Дима громко выдыхает, стараясь расслабиться, и ногу, поджатую под себя, опускает на бетонный пол, — Прости, — достаёт сигарету, откладывая фотоаппарат. — Из-за чего у тебя тогда пошла кровь из носа? — недоверчиво смотрит на сигарету в руках Фадеева. — Не важно, — ищет зажигалку. — Просто так кровь не льёт, — добивается своего. — Не важно, — уставший вздох. Голышев неодобрительно мотает головой, но ответа не добивается, переводит взгляд на закат, сгибаясь в животе, докуривает и тушит сигарету об пол. Дима же, так и не найдя зажигалку, нервно выкидывает нахуй сигарету, откидывая голову назад, и садясь прямо. Отвратительно носить в себе столько чувств и эмоций… — Расслабься, всё наладится в семье, — видит состояние Богомол, и незаметно подсаживается ближе, после берёт бутылку алкашки и делает несколько глотков. — Не понимаю, как мать может вот так просто простить отца. Он избил её, — выдыхает, не смотря на Максима, только на приторный закат, а пальцы сминали костяшки второй кисти. Дышать было трудно. Трудно было в принципе сейчас сосуществовать. Вся жизнь за несколько месяцев не хило пошла по пизде, а Дима тупо сидит тут, в ожидании чуда… В ожидании хотя бы того, чтобы тупая боль прошла. Просто тут ему здесь просто хорошо, безмятежно… Максим усмехается, садясь ближе, а рука вдруг легла на плечо Фадеева, но тот, наверно, слишком задумался о своём глубоком, дабы чувствовать сейчас это прикосновение. — Принцесса… Наверное, во всём виноват алкоголь. Наверное, Голышев пожалеет об том. Наверное, он спугнёт парня, но сидит тут уже столько времени, понимая, что терпеть больше не может. Да и Дима последние несколько дней смотрит так странно… Столько нерешённых задач, проблем, и сейчас есть кое-что, способное дать возможность отвлечься. Неуверенно становится всё ближе.Что мне дни? Что мне эти минуты — Возьмите себе. Или отдайте кому-то. Вечности — Пожалуй, не так уж и много, если есть назад хотя бы одна дорога.
Брюнет словно просыпается от глубокого сна, всего лишь от одного слова, а сердце замирает, когда он чувствует горячее дыхание на своей шее; внизу живота вдруг начинает щекотать. Дима забыл, как дышать; Голышев плавно касается губами шеи парня, сначала облизнув их, а тот едва не вздрагивает. Миллионы мурашек вдруг проходят от пяток до головы, забираясь в самые скрытные уголки, и Дима выдыхает, закрывая глаза, хоть это и было больше похоже на стон, слетевший с мягких губ. Это сон, да? Фадеев всегда напоминал Максиму сладкую булочку, таким и оказался. Мягким… Сладким… Голышев поднялся чуть вверх, целуя бархатную кожу, слегка покусывая и присасываясь, оставляя за собой полосу едва заметных красных пятен. У обоих от перевозбуждения кружится голова, а в горле пересыхает… Фадеев поворачивается к парню, чья ладонь медленно перешла на коленку Димы, сжимая её тонкими пальцами. Смотрит в глаза, словно пытаясь там что-то отыскать, а после переводит каре-зелёные глаза на пухлые губы Богомола, представляя, какие они мягкие, какие на вкус… тянется, не спеша, словно спрашивая разрешения, и ему дают положительный ответ. Максим также тянется вперёд, а после накрывает своими губами нежные губы Димы, закрывая глаза. Во всём виноват алкоголь… сука… Дима так и знал… так и знал, что они такие мягкие, точно мякоть, а на вкус табак вперемешку с карамелью, и совсем не такие, как у Кати. Дима невольно сравнивает их. Нет, эти слаще, одновременно с горчинкой, и такие желанные.Стань мне вновь моими рваными джинсами Без тебя я не понимаю прозу Я забью на все свои прежние принципы. Не над водой мой теперь спасительный воздух.
Они отстраняются, открывая глаза, и смотрят с такой младенческою искренностью, словно не познавали ещё никакой боли. Богомол неожиданно кладёт холодную ладонь на шею парню, после чего у Димы что-то взрывается петардами внизу живота, и Максим вновь целует его, только уже намного сильнее, глубже и властней, прорываясь языком, исследуя каждый уголок. Он кусает губы Фадеева, оттягивая нижнюю на себя и улыбается промежутком, наслаждаясь, как хищник, получивший наконец свою жертву. Дима не помнит, чтобы так хорошо было от алкоголя или ещё чего-нибудь подобного. Этот поцелуй повлиял намного больше… Хотелось ещё, ещё и ещё, и даже когда Богомол отстраняется, Фадеев вновь цепляет поцелуем, кладя руки на талию парня, притягивая к себе. Это был, как наркотик, от которого не хотелось отказываться. Не сейчас. Не сейчас, когда все проблемы позади, а по телу проходит мелкая дрожь. Максим вновь кусает нижнюю губу, до боли, но такой приятной и незабываемой. Теперь парень властно надавливает на брюнета, отчего тот ложится на диван спиной, и, не прерывая страстный поцелуй, Максим ложится сверху, опустив руку ниже, проводя пальцами по ребрам Димы, едва ощутимым под клетчатой рубашкой, на что тот чуть выгибается. Богомол целует ещё раз, а после в уголок дрожащих губ, переходит на щёку, скулу, челюсть и вновь возвращается к шее, жадно кусая кожу, словно стараясь напиться этим. Парень не сдерживается и прикусывает кадык Димы, на что тот ещё сильнее впивается пальцами в кожу Максима, и тому это нравится, он дальше посасывает шею Димы, оставляя там уже сочные красные следы, чувствуя на языке железный привкус… Руки брюнета блуждают по телу парня сверху, забираясь под его кофту, чувствуя, как сейчас бегают по его спине мурашки, и слыша, как сильно бьётся его сердце. А может это всё-таки сердце Димы? Вероятно, это сердца обоих. Парни дышат глубоко, чуть постанывая, а внизу живота тянет, штаны уже жмут в желании. Но Дима медленно останавливается, возвращаясь к поцелуям, после с тяжестью отрывается от губ Богомола, на что получает вопросительный взгляд. И брюнет смотрит в голубые глаза, говоря взглядом о том, что не сейчас, как бы ему не хотелось. Не время. Не так быстро… И Голышев понимает, кивая, но во взгляде всё равно читается слабое разочарование, и он ложится рядом, дыша глубоко, словно после долгого бега, они смотрят на розово-белое небо, и мечтают, чтобы этот момент не кончался. Приторно. — Пидор, — все-таки вырывает из уст Богомола спустя несколько минут, и тот звонко ржет, почти до слез, уткнувшись в плечо Фадеева, и понимая, что весь план пошёл к черту. Он должен был тупо трахнуть Диму и забыть, а сейчас его внутренний мир разрывается от чувств и эмоций. — Кто бы говорил, — смеётся следом Дима, смотря влюбленным взглядом на макушку парня, смеющегося в его плечо, обжигая горячим дыханием через ткань, и едва сдерживается не чмокнуть его.Ты тот самый редкий момент, Ведь я часто не подпускаю к себе ни на метр.. И никто, с кем имел столько проб, не утвердился у моей киноленты. На главную роль, а ты лучший злодей, крадёшься в мои викенды. Обладая шикарной игрой, всё это твои аплодисменты. Ты проник в моё состояние, поглотив настроение.
— У тебя уже намного лучше получается, — хвалит Диму голубоглазый, наблюдая за тем, как тот катается на скейте. Брюнет остановился, взглянув на Максима детским взглядом. Таким беззаботным, веселым и невинным. Смотрит, с мольбой об одной вещи, на которую все ещё не решается, ведь… блять, как все странно. — Иди сюда, — читает взгляд, понимая всю не решимость брюнета, и делает первый шаг, кивает в свою сторону. Фадеев, как радостный кот, который сейчас получит ласку, вскакивает со скейта и быстрым шагом направляется в сторону парня, с трепетом в сердце доходит до его, и сразу же цепляется поцелуем, перемещая холодные ладони на его шею. Пальцы Максима цепляются в талию Диму, чуть сжимая, притягивая властно к себе, и с пухлых губ брюнета срывается стон, заводящий ещё больше.Если есть варианты, то сваливай, не превращай нашу связь в отношения. Всё же я влез с тобой в спарринг, ты пробралась в мой мир,словно вирус. Я не желаю касперского ставить и сердце из стали горит, как папирус.
— Встретимся завтра? Фадеев расстроен, как дитя, ведь не хочет заканчивать эту ночь, но часы стукнули 2:00, и пора бы домой. — Конечно, — улыбается Богомол, — До встречи, принцесса. — Пха, ты когда-нибудь прекратишь меня так называть? — широкая улыбка растянулась на губах, и Максим поднял брови, смотря наигранно удивленно. — Ты раньше никогда не был против! Дима лишь ржет, после прощается, сдерживаясь вновь прильнуть к пухлым губам, но они стоят возле подъезда парня, откуда может выйти кто угодно. — Пока. И Фадеев уходит, оставляя за собой кучу пережитых за вечер эмоций. Максиму. Максиму, которому теперь не спать всю ночь, раздумывая обо всем. Телефон в кармане вибрирует, и Голышев берет его не сразу, засунув руки в карман, смотря на давно закрывшуюся дверь парадной. Туда, куда ушёл брюнет. — Да? — отвечает хриплым голосом, и после «кашляет» восстанавливая его. — У нас проблемы, старик, — на том конце голос Ромы, — Граф узнал о Ясике. Внутри что-то обрывает, а сердце мгновенно учащается в биение. Кинув простое «Уже иду», Богомол рванул с места. Вечно все не к черту.