***3 месяца назад. 13 августа.***
Честно? Хуево сейчас было стоять в этом чёртовом лесу, грязным, уставшим, и просто охуевшим от этого мира. Богомол рычал, смахивая тыльной стороной ладони накопившийся на лбу пот, но продолжал закапывать ранее раскопанную яму. — Я вас всех убью нахуй, — грозился он, заебавшись решать чужие проблемы. Но стая есть стая, особенно если ты там вожак. — Макс.- решился на голос один из его волков — Заткнись, — тут же грубо сказал, не желания ничего слышать. Парень выдохнул, выпрямившись, когда работа подошла к концу. Рядом, вокруг ямы, стояло ещё шесть человек. Не вся его бригада, тут только самые верные и родные. Парни, ещё подростки, лишь двум за двадцать. Все остановились, глубоко дыша. Не так уж это и легко, в лесу ямы два метра копать. Богомол посмотрел на небольшую горку, под которой теперь покоится один из людей врагов этой… банды. Атмосфера был накалённая, ну что поделать, когда твои люди — ебланы. Так и живём. — А теперь…- Голышев оглядел парней, поправил бандану. Большинство притупили взгляд, чувствуя некую вину, пускай и не все были замешаны в это дерьмо. Несколько даже и знать не знают, что вообще забыли тут, но, как сказано ранее, стая есть стая, — Какой мудила его грохнул?! — тон сорвался на крик, и несколько людей даже вздрогнули, — Вы совсем охуели?! У нас, бляди вы эдакие, сделка была! Если блять их главный узнает, то нам… — Пизда…- негромко закончил Ромыч, опустив голову, и прикусывая нижнюю губу. Он чувствовал сейчас особую вину. — Правильно. Нам всем пизда. Они нас тут же закопают! — Максим кивнул на могилу, рядом с которой стоял, сжимая в руке лопату, а от долгого взаимодействия с инструментом на руках уже виднелись мозоли. Уширенные глаза, в которых читался гнев, блуждали по парням, всматриваясь в каждого, а мышцы лба были сдвинуты. Кажется, Максим вот-вот треснет от злости, да и обрушится на мир гнев Божий, как в библии написано. — Не стоило вообще с ними иметь что-то общее, — сказал Ваня, один из их бригады, и тяжело вздохнул. Он был из тех самых, кто вообще не понимал, что забыл тут. — Если бы не наша сделка, то вы получили бы в несколько раз меньше, чем получите! — прорычал Максим, — Какая мразь это сделала? Я давал указания?! Парни тяжело вздохнули, и, кажется, собрались молчать, а не выдавать одного из своих, ведь прекрасно знают, что будет с ним. Они живут в ёбаной Самаре, тут некогда сюсюкаться. Нарушил правила и сам знаешь, что будет дальше… — Кто это сделал?! — уже даже не просто повышенной тон, а крик. пробирающий до дрожи. — Ясик, — сухо сказал Никита, один из их «банды», и Максим перевёл на него взгляд, как и Рома. Только вот последний смотрел с разочарованием. Ясик был новеньким в их бригаде, и Голышев был против того, чтобы он стал одним из них, ведь парню только стукнуло 15, ещё вся жизнь впереди, а тот решил пойти по неправильной дорожке. Семья его была не из богатых, вот и пришлось зарабатывать самому. Так же было известно, что он является троюродным братом Ромыча Новожилова, тот и просил Макса за него. — Что? — сорвалось с губ Богомола, а брови, точно гордые птицы, взлетели вверх, — Ясик? Он и месяца у нас не пробыл, кто дал ему пистолет?! — Голышев сделал шаг вперёд, ещё сильнее сжимая лопату в кулаке, — Кто дал ему пистолет, блять?! — Я. Внутри всё содрогнулось, и явно не от резкого холодного ветра. Максим медленно перевёл взгляд на Рому, подавшего голос, а в горле всё пересохло. Вот-вот и тело просто задрожит, как в лихорадке. Новожилов поднял взгляд, полный вины и раскаяния, от чего Голышев только замер, смотря очень упорно, и просто не понимая происходящего. Кто-кто, а Рома явно не из тех. кто идёт против правил своих же людей, и сказать, что сейчас Богомол был в ахуе — ничего не сказать. Так же он прекрасно знал, что теперь будет… Но правила есть для всех, не в зависимости насколько ты приближен в вожаку стаи. — Зачем? — голос уже не был сердитым, гневным и всё в этом роде. Нет. Сейчас Макс был просто поражён, и это было видно, как бы не старался парень это скрыть. Голубые глаза всё выдавали. Все эмоции. Да потому что, блять, это Рома! Его названный брат! И просто было больно представить, что будет дальше. — Он… Макс, он очень просил, я. — Просил?! — сорвался на крик, а глаза заслезились, но тот быстро заморгал, опустив голову, и закачав ею. Нельзя, чтобы они видели слабость, какими бы корешами не являлись, — Просил? — сказал спокойнее, взглянув исподлобья, — А если он попросит тебя в окно выйти? — отчитал, точно мать. Рома облизнул губы, отвернув голову, а после сделал шаг вперёд, кинув лопату на землю. — Прости. Ему он был необходим. — Чтобы человека застрелить?! Сука, ему только 15, а он уже человека убил! Ты хоть понимаешь, что это на твоих руках, да?! — в шоке, просто ужасе, кричал Максим, не отводя взгляда, при этом постоянно махал руками в разные стороны. Просто невообразимо! — Нет, — что нет?— Он нужен ему был для защиты. Мы тогда взяли его с собой на переговоры. Людей больше не было. — Я давал разрешение его брать? — Макс… — Я давал разрешение?! — Нет, — Рома притупил взгляд в пол, а желваки на скулах забегали от злости. Богомол выдохнул, кинув лопату на землю, а после руки согнулись в локтях, кистями опустившись на талию. Парень начал о чём-то быстро думать, опрокинув голову назад, и стараясь успокоится. Вдыхал свежий лесной воздух, и только кукушка за деревьями разрывала гробовую тишину. Прошло минут пять, и только тогда Голышев зашевелился, достав из чехла пистолет, подошёл к Роме, внимательно смотревшего на его действия. Ожидает приговора. Макс встал близко, почти впритык, смотря точно в зрачки парня. — Правила есть правила. Для каждого, — строго, охрипшим голосом сказал Богомол, и взял руку Новожилова в свою, вложил туда холодный пистолет, — Ты знаешь, что должен сделать. Он нарушил наши законы. — Не заставляй меня это делать, — голос друга дрожал, и внутри Максима всё сжалось в желании закричать, он не хотел, что бы так всё вышло, — Богомол… Он мальчишка… — Мы все тут не больно взрослые. Мы выбрали этот путь. Он выбрал, — говорил непоколебимо, смотря в глаза, кажется, даже не моргая, и губы неприятно пересыхали, а пальцы крепко сжимали руку Ромы, — Каждый из нас платит за свои ошибки. Он сделал ошибку. И ты тоже, — голос дрогнул на последнем предложение, и Голышев опускает на пару секунд голову, после поднимает, смотря уже более мягко и с сочувствуем. — Он — мой брат. Мой родственник, Макс.- губы парня дрожали, а лицо побледнело. — Вы, вся наша бригада, моя семья, Ромыч, — Макс горько усмехнулся, а глаза стояли на мокром месте. Какой же ты слабый, — Но если это не сделаешь ты, то сделаю я. Только ты сам знаешь, что со мной он не обойдётся простой пулей. Да, грубо. Да, жестоко. Да, его теперь ещё больше боятся. Так и надо. Где страх, там уважение, по такому принципу жил последние годы Максим. Он главный, его должны бояться, и знать, что поблажек не будет ни для кого. — Скажи мне, какие у нас законы. — Предпринимать какие-либо действия только с указанием вожака, — сказал Рома, стараясь уверенно держаться, и Максим кивнул, дабы тот продолжал, — Никогда не бросать своих, что бы не случилось…- настала пауза, а в глазах парня напротив читалась мольба. — Продолжай. — И… Убийство без команды карается… Чёрт, — голос парня дрогнул, он опустил голову, и Голышев увидел, как по щекам пробежалась одинокая слеза, именно в этот момент сердце ёкнуло, и голубоглазый положил свою ладонь на шею парня, заставляя посмотреть в глаза, немного впился пальцами в кожу, — Что за детская войнушка? — сорвался с губ горький смешок, — Что мы творим?! — Правила есть правила. Рома не ответил, резко отошёл, от чего даже холодно стало; взглянул со злостью и отвращением, кивнул, сжав в руках пистолет. — Поехали домой, — обратился уже ко всем Богомол, хватая свою лопату, и другие поступили так же, после развернулись и пошли к машине. Новожилов оставался на месте, и Макс тоже замедлил, в ожидании друга, пока все уже ушли. — Блять… кем же мы стали… — горько, с неприязнью сказал Рома, покачав головой. Голышеву было тяжело, когда друг чувствовал на себе такую ношу, но что поделаешь. — Деньги портят любого, — тихо, не сразу, сказал Богомол, не поворачиваясь лицом к другу. Не может он сейчас взглянуть в эти серо-голубые глаза. — А если бы я убил его? Ты меня застрелил бы? Максим чувствует, как вздрагивает сердце, и кривит лицо, точно от боли. Он не может представить эту жалкую жизнь без этого человека. Невыносимо. Голышев сглатывает ком в горле, и просто уходит, не отвечая на вопрос.нет, лучше я сам умру.
***
Дима залезает на крышу, и осматривается, никого не видя. Он тут вообще? Или ушёл? Парень хмурится, проходя дальше, и почему-то вздрагивает, находя Макса за углом, перебирающем какие-то коробки. Сердце начинает стучать сильнее, а от ситуации становится смешно, и Фадеев улыбается во все 32 зуба. Давно не было такого хорошего настроения. — Привет, — солнечно говорит Дима, плюхаясь на кресло. Максим поворачивается тут же с застывшим удивлением, точно кота спалили за пожиранием сосисок. — Привеет, — тянет Голышев, но после улыбается, поняв, что как-то тупо сейчас выглядел. — Ты что там ищешь? — кивает на большие коробки, стоящие в углу. Богомол смотрит на коробки, после на Диму, и опять на коробки, где застыла его рука. Рассеянный он сегодня какой-то. — Да ничего особенного, — отмахивается парень, и опять, чуть ли не с головой, лезет в коробки, а Дима начинает хмурится. Чего он там забыл? — О! — восторженно вскрикивает, и высовывается из коробок, после подходит к креслу и садится, тогда Фадеев и смог разглядеть у него в руках… косяк? А ещё точнее: травка, завёрнутая в бумажку, как сигарета. И это он туда прятал? Максим довольно улыбается, разглядывая находку, а после тянется в карман за зажигалкой, и вот уже через минуту затягивается косячком, кайфуя. Дима наблюдал с забавой на то, как губы касаются кончика самодельного косяка, а после эти же пухлые губы выпускают дым, чуть прищурив глаза. — Мм? — расслабленно промычал, предлагая Диме наркотик, и тот хотел отказаться, правда, но вечер он хочет провести ещё более веселее, поэтому берёт косяк в пальцы, после затягиваясь, и вот лёгкий наркотик уже затуманивает сознание. Быстрее от непривычки, чем должно быть, но Диме хорошо. Диме легко. Макс вдруг соскакивает с места, а Фадеев тупо улыбается, наблюдая за действиями парня. Голышев выходит на свободную площадку, где обычно делает трюки, и берёт скейт, ставит на землю, кладя на него одну ногу, и достаёт из слитного кармана на животе ветровки телефон с колонкой, после чего включает музыку. Эту был какой-то современный рэп, и Дима даже толком не вникал в музыку, наблюдая за Максом, который начинает кататься на скейте, выполняя всякие трюки. Пару раз он даже упал, отчего парни звонко смеялись, и Дима встал, подходя ближе. Богомол улыбается, смотря на Диму, и ему так спокойно, честно говоря. Все проблемы, загоны и ненужные мысли позади. Он тут на крыше, показывает всякие трюки ёбаной принцессе, и пытается одновременно шутить, после чего видит солнечную улыбку парня, и, сука, как же кайфово. Дует лёгкий ветерок, а так вечер тёплый и спокойный. Парни в состоянии полного блаженства. — Хочешь попробовать? — улыбается Макс, предлагая скейт Диме, и приподнимает брови, с интересом глядя в каре-зелёные глаза, блеснувшие в удивление и воодушевление, после выключает музыку. — Я ни разу не катался, — коротко смеётся, и всё-таки положительно кивает. — Значит научим! Дима, неуверенно улыбаясь, ставит правую ногу на скейт, после отталкивается левой, как увидел это ранее у Голышева, и проезжает несколько метров, шатаясь, и грозясь упасть. — У тебя неплохо получается для первого раза, — удовлетворительно поджимает губы, наигранно хлопая в ладоши, отчего Дима слегка краснеет, — Теперь попробуй встать на доску двумя ногами. Фадеев возвращается на изначальное место, а голова немного кружится после наркотика, но тот находит в себе силы и уверенность. Ставит правую ногу на доску, а другой отталкивается несколько раз и едет, после ставит и вторую ногу на доску, но и не проехав пару метров, падает на задницу, а скейт, перевернувшись, отлетает в сторону. Максим вдруг начинает ржать, сгибаясь в животе, да и Дима уже сам смеялся над своей неудачей. Покатался. Парень встаёт, протирая ладонью ягодицы, которые теперь болят. — Значит всё-таки новичкам везёт, а не резко открывшийся талант! — сквозь смех произносит Богомол, вытирая от наступивший слёз глаза. — Иди в зад! — улыбается брюнет, подходя к Голышеву и слегка толкает в плечо, отчего в тот в смехе пошатнулся. После Фадеев идёт к дивану, куда садится на больное место, доставая пачку сигарет. Макс вдруг быстро подходит к парню, который замер от резких действий Богомола, притаив дыхание, а тот осмелился сесть на колени брюнета, руки же скользнули за шею, а пальцы вцепились в густые волосы; горячие губы вдруг впились в губы брюнета. Фадеев моргает несколько раз, отгоняя такие мысли, и, ловя себя на том, что даже не дышит сейчас; смотрит на Макса, хватающего скейт, после ставит его рядом с креслом и плюхается на него, локоть кладя на спинку, и поворачивается полубоком к Диме, наблюдая, как пухлые губы сжимают фильтр сигареты, а скулы хорошо выражаются при затяжке. Фадеев, заметив, что Макс не сводит глаз, и тупо пялится, приподнял брови, а в каре-зелёных глазах стал виден вопрос, и Голышев просто мотает головой, растягивая губы в улыбке, отчего под глазами выступили морщинки. Сердце Фадеева яростно бьётся, а щёки уже пылают от своих фантазий, за который хочется дать себе по макушке. — Почему ты побил того пацана? — вдруг спрашивает спустя пару минут Фадеев, стряхивая пепел, упавший на джинсы, после смотрит в глаза, уже не так весело, как пять минут назад, а травка, кажется, выветрилась. Голышев усмехается, смотря на ранее принадлежавшую Диме зажигалку, которую вертит в пальцах, и брюнет подметил, что он всё ещё таскает с собой. После русоволосый натягивает капюшон, откидывает голову назад, на спинку кресла, и затягивается оставшимся косяком. Пожимает плечами. — Будет язык за зубами держать, — сухо ответил, а на лице ни одной эмоции, кроме тупого бесстрастия. — И что же он такого сказал, что ты его там чуть ли не об асфальт дубасил? — и вновь смешок, а после парень улыбается, и от чего-то по телу Димы бегут мурашки, ведь ситуация реально не самая смешная. — Тебе это рили надо, епт? — поворачивает голову в сторону Димы, выкидывающего сигарету. — Просто интересно, -пожимает плечами в ответ парень, пряча от холода руки в карман. — Распускал обо мне грязные слухи. При мне же. Прикинь, смелый.- брови на мгновенье подпрыгивают вверх, а голова возвращается на прежнее место, глаза же теперь блуждают по небу, на котором смешались разные тёплые цвета. — Какие? — Спроси у него. Фадеев выдохнул, впоследствии чего изо рта пошёл пар, на улице холодело. Парень не стал выяснять какие там слухи, и так далее, ведь видно, что Голышев не особо настроен говорить об этом. — О каком лечении говорила Катя? — придаёт голосу сочувствие, и видит по желвакам Богомола, бешено бегающих по скуле, что тот не в настроении обсуждать всё это, но Макс посмотрел на Фадеева, и всё раздражение куда-то улетучивается, он облизывает нижнюю губу, затягивается последними остатками наркотика, и выкидывает его в сторону, а дым, идущий из прокуренных лёгких, направляется в лицо Димы. — Какой ты любопытный, принцесса, — уголки губ дрогнули в улыбке, но, судя по молчанию парня, сидящего на соседнем потрёпанном кресле, такой ответ его не устроил, и Макс решил наконец хоть кому-нибудь, кроме Ромыча, рассказать об этом, — Я прохожу… курс лечения у мозгоправа, — пожимает плечами, отворачиваясь. Тупая защитная реакция, ведь вся эта тема особенная неприятна. Кому вообще приятно ощущать себя ебаным психом? Но Богомол принял себя таким. Богомол да, но не Максим Голышев. Сука, что за раздвоение личности?! Фадеев смотрит с пониманием, ища в голове подходящие слова. — Давно? — Полгода. — Почему? Голышев как-то судорожно выдыхает, поняв, как бы сейчас не помешало бухло, и парень проводит рукой по макушке, стараясь восстановить в памяти точные воспоминания. — Крышу сорвало полгода назад. Чуть не задушил одного долбоящера, — Голышев сглатывает слюну, смочив пересохшее горло, и жмурит глаза, точно от боли, но Дима этого не видит, ведь голова отвёрнута в сторону. Неприятные ощущение под рёбрами от наступивших воспоминаний, и такое разочарование в глазах матери. Дима вряд ли когда-нибудь сможет полностью понять приятеля, но ему сейчас тоже нелегко. Довольно больно представлять, какого Максиму. — Типа, — голова опять повернулась в сторону Фадеева, но взгляд опущен, — Агрессия… В итоге вот тебе диагноз: выраженная агрессия на фоне стресса и расстройства после потери близкого человека. Я псих, — печально улыбается, медленно поднимая взгляд на шокированного новостями Диму, у которого губы чуть приоткрыты, в попытках хватать воздуха, и Богомол вновь чувствует то самое желание, которое чувствовал месяц назад, сидя в этом же кресле. Голышев закрывает глаза, отворачивая голову, а внизу живота приятно потягивает. Он чуть не спалился с этим ёбаным планом, написав в бухом состоянии Диме. План… сука, как теперь смешно от этого всего. Сказать честно, выебать эту принцессу где-то далеко в сознании всё ещё хотелось, но так же теперь и хотелось простого общения. Короче… что-то большего, чем физическая близость, и такие желания пугали. — Близкого… человека? — судя по охрипшему голосу, желания Богомола взаимны. Или же у него уже паранойя. — У меня умер отец несколько лет назад. Думаю, ты слышал об этом от Кати, — бровь изгибается, — Но это не важно сейчас, — видимо, Макс решил поднять себе настроение, поэтому вскакивает с места, улыбаясь, а после вдруг начинает взъерошивать густые волосы брюнета, и отпрыгивает, когда в ответ улыбающийся Дима слегка ударяет его кулаком в живот. Фадеев вскакивает с места, поднимая густые брови, и кидая «Куда рванул?», парень тут же накидывается на ржущего Голышева, и у них начинается что-то вроде «детской драки», где никто не желает по-настоящему биться. Тупо дурачатся, стараясь уронить друг друга на землю, вывернуть руку, или же несильно ударить куда-нибудь. — А ты сильнее, чем кажешься, — смеётся Голышев, а после подставляет подножку, и Фадеев, которому только подвернулся шанс завалить парня, тут же падает на бетонный пол, при этом успевает задыхаться от смеха. Богомол тут же навис сверху, прижав кисти брюнета к полу руками, а тот и вырваться не может, смех мешает. Они глубоко дышат, точно десять километров навернули. Пока весело Дима ржёт, Голышев наблюдает за тем, какиеИзнеженной снежной коже тепла не хватает точно. Давай никому не скажем о том, как все в мире сложно. Я помню тебя другой, без трещин в усталых глазах. И больше я не ревную, меня ждет пустая трасса.
— Ну что же, ваше величество, — наигранно поклонился Голышев, улыбаясь, — Мы на месте, осталось только обняться, и точно… Естественно, последнее предложение было в шутку, которую Дима, видимо, не оценил, как шутку, потому что, набрав в лёгкие воздуха, он вдруг обнял парня, закрыв глаза от стыда. Ему было страшно стать отвергнутым. Как и большинству людей. Богомол же замер, а глаза расширились от изумления, он, кажется, забыл, как дышать, но через несколько секунд, которые кажутся вечностью, всё же обнимает брюнета в ответ, а у того сердце возвращается на место; душе становится теплее от осознания того, что его не оттолкнули. Спустя минуту Фадеев разрывает объятья, отчего даже холодно стало, и слегка краснеет, опуская взгляд, как смущённая девица. — Пока? — Пока. Богомол натянуто улыбается, стараясь справится с вихрем эмоций внутри, и просто хлопает парня по плечу, уходя от подъезда. Дима же смотрит приятелю вслед, осознавая, что вообще сейчас произошло, и честно? Захотелось вдруг кричать, но только от приятных чувств в животе, и тот громко выдыхает, заходя в подъезд, а с губ не слезает счастливая улыбка. Твою мать…От удушия круги под глазами наружу. Равнодушия я полон, немного простужен. Закрой небо рукой, мы не помним, как нас зовут, Дорогой мой друг. Проведи меня до дома, мы знакомы, до истомы. Комом в горле застрянут, день был слишком натянут.
***
— Димон, а Димон, — откинулся назад Лавров, локтями ложась на опавшие листья, — Ты чё сонный такой сегодня? Чем занимался всю ночь? — лукаво улыбается парень, смотря синими глазами на зевающего брюнета. Фадеев и Игорь расположились после школы в одном из осенних парков Самары, под деревом. Сегодня, на удивление, очень даже тепло, поэтому, почему и не прогуляться с другом? Дима сегодня ходил с синяками под глазами, и вечно зевал, при этом был совершенно не внимателен, лишь когда в поле зрения появлялся Богомол, он почему-то становился более бодрым, но лишь на несколько минут. Вчера парень лёг спать поздно, почти в четыре часа утра, поэтому и такой овощ сейчас, но, слава господу, сегодня пятница, значит можно придти домой и хорошо поспать, так как в субботу всего четыре урока. Лавров, не дождавшись ответа, толкнул парня, сидящего на траве, в плечо, от чего тот пошатнулся и навалился на дерево, закрыв глаза. — Отвали, Лавров. — Что всю ночь вчера делал? — Гулял, — честно ответил брюнет, ведь настолько устал, что и соврать ничего не мог. — Мм… И с кем же? — Вот это уже не твоё дело, — и вновь зевнул, грозя засосать в себя всю вселенную. Игорь лишь усмехнулся, откидывая голову назад. Как бы сейчас не было спокойно и хорошо, перестать думать о Конченкове было невозможно. Умеет же, блять, залезть в голову. Пропитаться под кожей. — Где Стас? — приоткрыв глаза сказал Фадеев, взглянул на Игоря, пожавшего плечи. — Хз, мы поссорились. — Поссорились? — переспросил Дима, оживая. Подвинулся ближе к другу, внимательно на него смотря, — Почему? Игорь тоже сел прямо, притупив взгляд в землю, и глубоко вздохнул. Потому что я еблан. Вот почему. — Да… какая уже разница… Голос прозвучал обречённо, и парень лишь повесил нос, рассматривая едва зелёную траву, которой осталось уже очень мало, так и зима скоро придёт. Он прекрасно понимал, что, вероятно, это конец их отношений. Слишком много ошибок и боли… кто знал, когда всё начиналось, что будет так больно. — Ну не хочешь, и не говори, — с детской обидой сказал Дима, отвернувшись к дереву. — Ну ты же мне про Богомола не говоришь. Сердце пропустило удар, и Дима выпрямился, после вопросительно взглянул на Лаврова, изогнув брови. — Ой, да ладно тебе. Я твой друг. Мог бы и сказать, что у вас мутки какие-то, — начинает щипать траву Лавров, опустив голову. — С чего ты взял это? — хмурится брюнет, облизывая пересохшие губы. — Только тупой не заметит, как вы в школе переглядывайтесь, — и тут Игорь улыбается, блеснув глазами, напоминающими морскую волну, в сторону друга, — И как ты краснеешь, как девчонка, — начинает ржать, а Дима лишь толкает его в плечо, надувая щёки от обиды. Точно ребёнок. — Нет никаких муток, гуляли пару раз. Он хотя бы честен со мной, а ты даже не можешь сказать, что между тобой и Стасом, — буркнул Дима, сцепляя длинные пальцы, и вспоминает вчерашний вечер, после чего между рёбер вновь приятное тепло, а Лавров перестаёт ржать. Игорь взъерошивает волосы рукой, и вздыхает, а после пытается поймать взгляд друга. Рассказать ли ему всё? Поймёт ли его Дима? — Фадей, — вдруг серьёзно начинает темноволосый, прикусывая от волнения губу, а сердце медленно падает вниз; Дима немного поворачивается к однокласснику, поднимая бесстрастный взгляд, — Хз, поймёшь ли ты да и скорее всего пошлёшь меня вообще…- рука ложится на за шею, нервно протирая место. — Ну? — торопит брюнет, а в глазах уже блестит интерес. — Бля, — смешок сорвался с губ, и тот опускает взгляд, после продолжает щипать травку, — Я, честно, давно хотел сказать тебе, просто не был уверен, наверно. — Да не тяни ты кота за яйца, Лавров! — Мы со Стасом встречаемся, — выпаливает на одном дыхании, заставляя замереть, и поднимает взгляд, пожимая широкими плечами, — Точнее встречались, или же. Да сука, не знаю я! — раздражённо повышает голос, кидая нащипленную траву в сторону. Фадеев всё ещё, кажется, не дышит, переваривая информацию. А вообще, где-то в сознание, он давно об этом знал. Уж очень странно вели себя парни… Дима разглядывает свои чёрные кеды Nike, стараясь всё осмыслить, — Ну… теперь можно послать меня, и всё тако…- Фадеев вдруг кладёт ладонь на широкое плечо, смотря уверенно. — Не собираюсь я тебя никуда посылать. Это только ваше со Стасом дело. Просто могли бы и не скрывать, — и вновь нотки детской обиды, парень повернулся обратно, убирая руку с плеча друга. Честно? Парню всегда было глубоко срать кто с кем ебётся, и кто кого любит. На то и создан человек, чтобы самому выбирать, как жить. Поэтому данную информацию брюнет принимает, как что-то обычное. Да, он немного удивлён, но сейчас интересно другое. В ответ Дима получает признательный взгляд, и самому как-то приятно становится. — И давно вы встречаетесь? — изогнул густую бровь Фадеев, чуть наклонив голову вправо; взглянул на друга, который согнул ноги в коленях, прижавших к груди, сложил на них руки, а после приземлил туда подбородок. Как-то судорожно выдохнул, опуская глаза. Он чувствовал себя, мягко говоря, хуево и отвратительно. Лавров чувствовал себя виноватым, Лавров обидел своего цветочка, как бы по-пидорски это не звучало, но было именно так. Конченков был чем-то прекрасном в его жизни, не просто красивой вещью, которую можно было выебать, а чем-то понимающим, умеющим выслушать, умеющим сказать то, что согреет сердце, и умеющем взглянуть большими карими глазами так, что все проблемы в миг улетучивались. Наверное, это была любовь… — Полгода…- негромко сказал Игорь, не поднимая грустный взгляд. — И что сейчас? — Я… еблан, — вновь выдох. Было ужасно от мысли, что Игорь просто не заслуживает Стаса, а сердце сжимается, и противный ком встаёт в горле от горечи, — Я обидел его, — немного подумав, добавил, — Думаю, он не простит меня. Дима пожимает плечами, знать не зная, что там у них случилось, но, судя по состоянию друга рядом, который всегда в хорошем настроении, там произошло нечто глобальное и серьёзное. — Ты любишь его? — не прекращает попыток поймать взгляд синих глаз Фадеев, ощущая сочувствие к приятелю. Вопрос, наверное, был странный, да и брюнет сам точно не вникал зачем спросил. — Я не знаю… Да, наверно… — Не парься, — улыбнулся, стараясь поднять настроение другу, и хлопнул по плечу, — Всё будет хорошо. Дима хотел бы сказать что-то более успокаивающее и поддерживающие, но редко когда вообще участвовал в подобных разговорах, ему толком не приходилось успокаивать кого-то влюблённого, или же он просто так устал, что тупо не может придумать ничего лучше. Но Лавров и сам справляется со своим настроением, посылая чувства нахуй, и вот уже поднимает нос выше, смотря в каре-зелёные глаза. — Так что там с Богомолом? — вдруг спрашивает тёмноволосый. — Э.- глупо протягивает Дима, отворачивая голову, — Да ничего… — Я не ебу, что у вас там, но, Димон, он… не лучший друг, мягко говоря, — Фадеев чувствует лёгкое раздражение, ловя себя на мысли, что не согласен с Игорем, — Я знаю его с самого детства, на одном районе живём, и уверяю тебя, что он тот ещё кусок дерьма. Брюнет пожимает плечами, стеклянным взглядом смотря в одну точку. — Может он там и наговорил тебе всякого, — встаёт с места Лавров, — Но он объебанный на всю голову, отвечаю тебе. Конченков был в его шайке, — новость почему-то очень поражает Диму, но тот, надутый, как обиженный ребёнок, продолжает сидеть на одном месте, внимательно слушая, и чувствуя, как горят глаза, а сердце стучит сильнее, — Ушёл… из-за меня… Голышев не мог отвалить от него ещё полгода, постоянно доёбывался и проделывал всякие свои штучки. Даже его мелкую сестру шуганул, — сердце ёкает, а в глазах пелена негодования, теперь понятно, почему Игорь всегда так бросается на него, — Потом появился ты в школе и он перешёл на тебя. Отвалил от Стаса. Но это не отменяет всю хуету, что он провернул. Стаса чуть со школы не отчислили. Один неверный шаг и ты станешь его врагом. А такого никому не пожелаешь, — последние предложения уже были более мягкими и сочувственными, — Вставай, пошли домой. В приставку позадротим. Фадеев встаёт, но даже не чувствует это, находясь где-то за пределами этого мира, а на душе теперь так гадко. — Прости, давай завтра, я обещал с Катей встретится, — Дима постарался улыбнутся, смотря на Лаврова, но толком не видя его, ведь сознанием был где-то далеко. — Правильно. Общайся лучше с ней, хорошая девчонка. Лавров улыбается, пожимает руку, и уходит в сторону своего дома, а Фадеев же ещё стоит на месте, стеклянным взглядом глядя в одну точку, а в ушах звучат слова друга, и парень находится в недоумении…***
И вот вам ещё одна разница между двумя личностями, засевшими в парне. Максим Голышев, человек, ненавидящий себя за свою чувствительность, за свои эмоции. Этот парень действительно очень эмоционален, был, пока не заснул на несколько лет. Богомол, тот самый парень, чья бровь не поведётся, когда кто-то умрёт на его глазах. Постоянная улыбка на лице, как защитная реакция, звонкий смех, говорящий о том, что ему не о чём париться, и безмятежность в глазах. Единственная эмоция, кроме выше перечисленных, которая может проявится в парне, так это гнев. Настоящий адский гнев, познать который врагу не пожелаешь. Удивительно, как две настолько разные личности, одна из которых тонкая натура, готовая разрыдаться, как девчонка, если на него будут давить, или сделают больно и обидно, а другая личность, та самая, которая обычно делает больно и обидно, а когда задирают его, то тупо улыбается, смотря как страдает после обидчик. Конечно, нет никакого раздвоения личности в парне. Так сказал психолог. Анна давно знает о Богомоле, и называет это чем-то вроде «маски», дабы не чувствовать себя слабым и сломленным. И говорит, что такое бывает, при потере близкого (заткнись, сука) человека. Максим нервно закрывал глаза, стараясь уйти в себя, когда разговор заходит о его «личностях», как он привык это называть. Это было интересно, что ли. Как-то необычно, и очень странно, но поглощающий. Выдумывать себе разные роли, но при этом с каждым днём всё было серьёзнее и серьёзнее. И, кажется. Голышев уже и забыл, что это его выдумка. Его изюминка. Теперь это было нечто настоящее. Сумасшествие. — Максим, прошу, ответь на вопрос, — пыталась вывести женщина русоволосого из некого «транса», ведь тот смотрел вот уже десять минут в одну точку, а перед глазами воспоминая о том, как он заставил***
Максим возвращался домой, засунув руки в карман. День был теплым, но точно не вечер. Изо рта шёл пар от холода на улице, а нос уже покраснел. Скорее бы добраться до дома и лечь в тёплую постель. Богомол, погруженный в мысли, прошёл уже пол пути, и завернул за переулок, как вдруг на него кто-то кидается, прижав к стене. Парень не успевает толком осмыслить, что произошло, но чувствует, как холодный пистолет в чей-то руке упирается в живот, и реагирует сразу, умело выкручивая пистолет из неумелых рук, и вот через секунду хищник тут вновь он. Теперь напавший вжат в стену, а пистолет упирается в челюсть. И откуда столько смелых? — Кто ты такой? — шипит, вжимая всем телом, и смотря ледяным взглядом. Макс срывает с человека капюшон и, мягко говоря, охуевает. Дрожащий чел, вжатый в стену, оказался Ясиком. Пятнадцатилетним мальчишкой, который должен быть дохлым уже вот три месяца. Какого хуя?! — Ясик? Какого хуя? Пацан уже почти не дрожит, и смотрит на Богомола злым взглядом, а зубы уже почти скрепит в ярости. Пытается вырваться, но прижат хорошо. — Ты хотел убить меня! — рычит сквозь зубы, и только сейчас до Голышева всё доходит. Рома не смог. Рома не выполнил его команду. — Ты сам виноват! Нечего было дырявить мозг нашему союзнику! — Он первый нацелился на меня! — признается, заставляя Макса на секунду замереть, — Мне ничего больше не оставалось! Думаешь я сам хотел стрелять в него?! Богомол знает, что небезопасно, но отпускает его, и отходит, находясь в лёгком шоке. Почему ему не сообщили о самозащите парня?! Ясик прислоняется к стене, тяжело дыша, опирается руками о колени, сгибаясь в животе. — Какого хуя ты жив? — Какого хуя я должен быть мертв?! — смело выкрикивает, а в глазах видны слёзы, и Максу по-настоящему жалко пацана. Ввязался во всё это дерьмо с ранних лет, как и он когда-то. — Это ничего не отменяет, — говорит холодно, стараясь сдержать в груди слабого (а может и не очень) Максима Голышева, бьющего по грудной клетке, требовавшего наружу. Но Богомол сильнее. Богомол направляет пистолет на парнишку. Только вот перед глазами каре-зелёные глаза… сука… — Не надо, Макс! - ошибся, его тут нет, — Я прошу тебя! — выпрямляется, смотря жалобно большими глазами, а брови опущены и изогнуты. Как щенок, ей богу, — Я полезен для тебя. — Пха, — срывает с губ смешок, — И чем же? — наклоняет голову вбок. — Тем, что теперь я являюсь одним из банды Графа, — признаётся честно, смотря убедительно в глаза. — О, круть, ты ещё и перешёл на чужую сторону. — Да, но у меня есть информация для тебя. — Почему я должен верить тебе? Я был готов убить тебя. — Потому что мой брат, который, кстати, не убил меня, мне очень дорог, и он с тобой. А мне он необходим живым. Богомол чувствует, как сердце падает вниз. Вместе с ним же опускает пистолет, а Голышев выбирается наружу. Ебаные эмоция. Ебаные чувства. Ебаный Ромыч. Ебаный Фадеев… При чём тут Дима? Да потому что из-за него, из-за его невинных глаз, мыслей и этого упорства влезть в душу русоволосого, просыпается Максим Голышев. — Я слушаю тебя. Голышев теперь не идёт в сторону дома, теперь он идёт к Ромычу, злой, как сука, набирающий номер лучшего друга. — Ответь же, блядь ты эдакая. Богомол заворачивает в сторону пятиэтажного дома, где живёт Новожилов, и уже представляет, каких люлей ему наваляет. Он нарушил их законы. И что с ним теперь делать? Максим скрипит зубами, а каждая частица тела напряжена. Стоило этого ожидать, Рома никогда не тронет своих. — Да? — послышался сонный голос на том конце, — Макс? Бля, час ночи… — Да хоть три, епта, — зарычал парень, — Какого хуя меня ща чуть не пристрелил Ясик, которого ты обязан был грохнуть? — Что? — голос теперь бодрый. — Через плечо. Я убью тебя, только вот сначала поговорим. Я иду по твою душу. Макс бросает трубку, кладя телефон в карман, и ускоряет шаг, приближаясь к дому друга.